В начале пути

Рокуро I

Только когда Нагасаки скрылся за горизонтом, молодой японец позволил себе моргнуть. Как знать, когда теперь он увидит город, да и увидит ли вообще?..

Конвой с каждой минутой приближался к Корее, через несколько дней они уже будут в Ульсане, а дальше... Дальше — на север, через весь полуостров. В Манчжурию. К великому Амуру и сопкам Владивостока...

— Эй, Рокуро, о чём задумался?

— О будущем, Ичиго, о чем же ещё? — парень пожал плечами. — Ну и о прошлом немного...

— Девчонку вспоминаешь? Не бойся, если всё действительно серьёзно, она тебя дождётся, а если нет — не стоит и жалеть.

— Беда не в этом, Ичиго. Она медик на "Конго", так что...

— Так что встретитесь во Владивостоке! Не бойся за неё, подумай лучше, как плохо будет, если война кончится раньше, чем мы приплывём!

Рокуро пожал плечами.

— Это было бы наилучшим вариантом, — ответил он. — Короткая война с минимумом потерь и разрушений... Если уж воевать, то только так. А лучше бы и вовсе обойтись без войны.

— Так кто бы спорил, только война — вот она. Ну да ничего, полгода не пройдёт, как будем дома, я тебя уверяю.

— Да услышат ками твои слова, Ичиго, — хмыкнул Рокуро.

Впереди был долгий путь, и нито хэй Окадзима Рокуро даже не пытался представить, куда он его приведёт. В конце концов, никому, кроме достигших Нирваны, не избежать своей кармы...

Плавание было спокойным и очень однообразным — ни враг, ни непогода не потревожили конвой, и уже вечером Первый Токийский полк под крики сержантов высаживался на пристанях Ульсана. Скрипели тали, гудели моторы корабельных кранов, ржали лошади офицеров, вопили грузчики... Рокуро не обращал на эту суету внимания — как и все остальные солдаты, впрочем. Надо было доложиться командиру, узнать у писаря номер вагона, получить патроны... А после этого, согласно приказу, добраться до вагона и лечь спать.

Ичиго, разумеется, уже был в вагоне и, разумеется, занял лучшее место — возле печки. Развалившись на нарах, солдат заложил руки за голову и принялся излагать очередную байку про оборотней. Баек он знал великое множество, рассказывать их любил и, главное, умел, а потому Окадзима не стал перебивать приятеля. Снял шинель, бросил ее не свободные нары и улегся, положив винтовку между собой и стенкой. Простую истину — солдат должен спать, пока только можно — он за два месяца в лагере усвоил на всю оставшуюся жизнь...

— Нито хэй Окадзима! — рявкнул сотё, прервав дрёму.

— Здесь! — Рокуро вскочил.

-Вольно! — помощник взводного черкнул в списке. — отправляемся через полчаса, отбой — прямо сейчас. Все на месте? Отлично!

— Ну и слава Ками-сама, — проворчал Рокуро, снова укладываясь на нары. В вагоне было тепло и спокойно, несмотря на болтовню Ичиго, а война была еще далеко...

Первую остановку эшелон сделал только утром, перед самой побудкой. Полк выгнали на перрон, даже не дав позавтракать, построили и зачитали приказ.

Русская армия пришла в Корею. Сметя артиллерийским огнём пограничные войска, русско-китайская армия, к которой по дороге присоединялась восставшие корейские батальоны, шла на юг.

— Плохо дело, — тихо вздохнул Ичиго. — Сейчас мы двинемся почти без остановок, а потом еще и прямо с марша — в бой. И это будет такая мясорубка...

Окадзима промолчал. В отличие от приятеля он, недавно мобилизованный клерк, не слишком хорошо представлял себе подобное сражение, но и его знаний с лихвой хватало, чтобы понять — Ичиго прав.

Раздалась команда "По вагонам!", и солдаты с облегчением убрались с перрона и путей. Гудок — и поезд тронулся, быстро набирая скорость. Ичиго фыркнул, поставил на печку котелок и принялся греть паёк, заметив:

— Кормёжки нам сегодня не видать...

И оказался прав на все сто процентов — два дня солдаты питались сушёным рисом и лапшой, сдобренными мясными консервами. Всё это время эшелон останавливался только для того, чтобы сменить локомотив. Ну а третий день начался с двенадцатисантиметрового снаряда, взорвавшегося на путях, так что машинист едва успел затормозить...

Окадзима, свалившийся с нар, разразился бранью. Досталось всем: и машинисту, и русским, и даже Ичиго — последний был обвинён в том, что пользовался краплёными картами, чем и навлёк на себя и Окадзиму гнев Ками. Не переставая браниться, он натянул шинель, схватил винтовку и ранец и бросился прочь из вагона.

Снаружи вовсю шел бой — на столь удачно остановившийся поезд немедленно налетел казачий отряд, а вдалеке утреннее солнце блестело на штыках русской пехоты...

— Не, мы влипли, — Ичиго повалился на землю рядом с Рокуро, спешно загоняя в магазин новую обойму. — Наших не видел?

— Все около своих вагонов залегли, — Окадзима мотнул головой в сторону вагона. — С другой стороны наши...

— Вот вы где! — рявкнул высунулся высунувшийся из-под вагона сотё. — Морды в землю!

Оба солдата поспешили выполнить приказ — и очень вовремя. Резкие хлопки винтовок и треск пулемётов перекрыли гулкие выстрелы четырёх горных пушек, служивших полковой артиллерией. Пару секунд спустя над головами казаков вспухли дымные клубки шрапнелей. Отчаянно заржали кони, заметавшиеся под свинцовым градом, полетели на землю раненые и убитые всадники, и атака захлебнулась. Казаки подались назад, японцы бросились за ними, не давая разорвать дистанцию, а поезд с пронзительным свистком двинулся назад.

Рокуро примкнул штык и побежал, на ходу перезаряжая винтовку. Третья обойма... Проклятье, слишком быстро, так патронов до конца боя не хватит! Он передернул затвор, кое-как прицелился и выстрелил — более того, даже попал...

Казаки рассеялись, пехота поднажала, сделала еще два залпа и с воплем "Тэнно хейко банзай!" столкнулась с русской пехотой. Воздух наполнился клубами пыли, дымом, криками "ура!" и "банзай!" и разноязычным матом. Окадзима сжал винтовку, отбил стволом выпад русского солдата, полоснул его штыком по ноге и побежал дальше. За его спиной кто-то коротко вскрикнул, но Окадзима, не обращая внимания, атаковал следующего. Короткий выпад — и рослый бородач, бросившийся на него, удивлённо таращится на штык в животе и падает...

Окадзима не знал, сколько это продлилось — казалось, что целую вечность, хотя судя по солнцу, прошло от силы часа два. Просто в какой-то момент бой прекратился, и нито хэй понял, что сидит, вцепившись в винтовку и привалившись спиной к колесу вагона, солдаты с обеих сторон роют окопы и вяло перестреливаются, а рядом сидит незнакомая девушка с петлицами поручика-медика и осматривает раненого.

— Тюи-сан... Что это за поезд? — вопрос, конечно, странноватый, но достаточно важный, да и вечно после драки всякая чушь в голову лезет...

— Первый артиллерийский полк и ваша же маршевая рота, — ответила тюи, взмахом руки подзывая санитаров. — Ты кто?

— Нито хэй Окадзима Рокуро, тюи-сан.

— Ранен?

Окадзима пошевелился — ничего не болело и не мешало.

— Нет, тюи-сан.

— Тогда выпей спирта и убирайся, — девушка протянула ему колпачок от фляжки.

Окадзима одним глотком опустошил его, судорожно выдохнул, стёр выступившие слезы, поклонился и ушёл искать приятеля.

Ичиго, разумеется, обнаружился возле полевой кухни.

— Живой? — спросил он, полоща котелок.

— Какие новости? — вместо ответа поинтересовался Окадзима, протягивая повару котелок.

— Как тебе сказать... — Ичиго покончил с мытьём посуды и опустил в ручей флягу. — Мы сидим на тридцать восьмой параллели, жрём лапшу с мясом и ждём, кто первым придумает план наступления. И такие дела у нас по всему фронту... Похоже, это будет немного сложнее, чем мы думали.

— Надеюсь, что только немного, — буркнул Рокуро. — У меня, знаешь ли, плохое предчувствие... Кстати, нам-то что делать?

— Видишь, ребята бруствер насыпают? — Ичиго ткнул большим пальцем за плечо. — Так вот, нам дзюнъи велел за ним палатки ставить. Доел? Тогда побежали, и лучше бы тебе пригнуться...

Два солдата выскочили из-за пригорка и, пригибаясь, зигзагами побежали к будущему лагерю. Предстояло сделать множество дел, и при этом ещё и не попасть под русские пули...

Ребекка. I

Двенадцать самолётов с красно-сине-белыми кокардами стояли на мокрой от дождя траве. Ребекка Флинт прошлась вдоль строя, поёжилась, застегнула шинель и остановилась, глядя на небо. Облака рассеивались, в их разрывах сияла чистая голубизна. Подходящая погода для полётов, и будет ещё лучше... Но сегодня истекает срок германского ультиматума, а значит — начнётся война.

Пять дней назад их эскадрилья покинула Бостон на борту "Мавритании", а сегодня самолёты стоят в поле под Гавром в ожидании врага... Напряжение чувствовалось во всём — в движениях техника, рисовавшего вместо белого круга звезду, в осторожных шагах французских солдат, в подозрительном взгляде майора Джейсона, командовавшего эскадрильей... Ребекка вздохнула, достала сигареты и закурила.

— Думаешь, уже началось?

— Энн, прекрати подкрадываться! — чертыхнулась Ребекка, на что Энн, вечно взъерошенная блондинка, только фыркнула и хлопнула по спине.

— Да ладно тебе, подруга! Я уже подраться хочу, и если опять не будет бошей, честное слово, устрою мордобой в ресторане, и пусть местным будет стыдно, что их девчонка поколотила!

— С тебя станется, — фыркнула Ребекка.

Крепкая фермерская дочь, чья мать держала в строгости всё многочисленное и буйное, на три четверти ирландское, семейство, была на это вполне способна, и спорить Ребекка не стала.

— Пошли лучше завтракать, — сказала она. — А то кто его знает, что случится через пять минут?

Однако случилось ожидаемое гораздо раньше — как раз в тот момент, когда подруги вошли в столовую.

— Сэр, срочные новости! — влетел в комнату телеграфист с обрывком ленты.

— Началось? — майор вырвал ленту, прочитал и смял в кулаке. — Быстро завтракать и готовиться к вылету. Боши начали войну...

— Вот тебе и твоя драка... — Ребекка уселась за стол и сделала большой глоток кофе. — У нас часа три в запасе, не больше.

На самом деле пошло почти четыре часа, прежде чем передовые наблюдатели сообщили о появлении врага. Две эскадрильи новейших дальних бомбардировщиков G.V, вполне способных из Лотарингии достичь Гавра и вернуться... И каждый нёс по тысяче фунтов бомб — вполне достаточно, чтобы уничтожить "Летающих Тигров" вместе с парой французских эскадрилий и батальоном охраны.

— По машинам! — майор уже сидел в кабине своего истребителя, пока остальные пилоты спешно натягивали куртки. — Всем на взлёт!

— От винта! — крикнула Ребекка, техник провернул винт и отскочил, мотор чихнул, выплюнул струю дыма и ровно зарокотал. Покачав ручку и педали, девушка прибавила газ, и машина покатилась на старт.

— Ну, девчушка, жги... — пробормотала она и толкнула рычаг вперёд до упора.

Полный газ.

Мокрая жухлая трава бросается под колеса, самолёт подрагивает, выпрямляясь... Ручку на себя, "Хоук" отрывается от земли...

Небо. Бескрайнее, вечно изменчивое... Абсолютное. С тех пор, как она впервые поднялась в воздух на списанном армейском "Фармане", она не представляла жизни без неба... Отработанные до автоматизма движения разворачивают машину и выводят её на место в строю — но в душе лётчица снова стала восторженно визжащей девчонкой...

Бомбардировщики они увидели минут через пятнадцать — две дюжины громоздких бипланов, на таком расстоянии кажущихся маленькими крестиками. Вот от передних машин отделились еле различимые соринки — бомбы. Каждая "соринка" — больше двухсот фунтов металла и взрывчатки, более, чем достаточно, чтобы разрушить дом, а то и не один...

Газ до упора вперёд — и враг словно прыгнул навстречу. Отбомбившиеся самолёты повернули назад, но преследовать их никто не собирался. Пусть уходят, может быть, кто-то перехватит их на обратном пути, а у "Тигров" другая задача — не дать оставшимся донести своей груз до Гавра...

Вражеский бомбардировщик на миг замер в перекрестии прицела, и Ребекка нажала на гашетку. По ушам ударил резкий кашляющий лай пулемётов, перед истребителем мелькнули огненные росчерки трасс, и двигатель "Готы" задымился и заглох, а самолёт резко пошёл вниз. Забыв про него, Ребекка бросила машину в правый разворот, заходя в следующую атаку. Над ухом взвизгнули пули, и девушка оскалилась, закрутив быструю бочку. На краю сознания мелькнула мысль: доложить об ошибке разведки и о четырёх пулемётах вместо двух... Но для этого надо не попасть под их огонь.

Истребитель проносится всего в нескольких метрах от бомбардировщика — так близко, что можно было видеть, как числе немецкого лётчика взрывается фонтаном крови, кости и мозгового вещества...

— Два, — сухо произнесла Ребекка, заложив петлю и атакуя третий самолёт, экипаж которого сбросил бомбы и попытался увести машину. Не вышло — чья-то очередь перебила расчалки, крыло подломилось, и самолёт сорвался в кувыркающееся падение...

Короткий взгляд вниз, где на земле вспухают безобидные с такой высоты облака взрывов — и новый вираж. Злобный треск пулемётов, мимо кабины проносятся какие-то клочья...

И бой закончился.

Пытаясь унять бешеное сердцебиение, Ребекка выровняла истребитель. Огляделась — в воздухе остались только истребители. Одиннадцать машин — двенадцать, считая её... Потерь нет.

— Потерь нет! — крикнула Ребекка в пустоту, разворачивая самолёт к аэродрому.

Двенадцать машин коснулись травы, пробежали по полю и замерли.

— Раненые есть? — осведомилась высокая сухощавая женщина в белом халате поверх старомодного платья.

— Все целы, Джина, — Джейсон выбрался из кабины, стянул шлем и принялся расстёгивать куртку. — Будь добра, прикажи повару сварить грог.

— Роберт, ты же знаешь, как я отношусь к алкоголю, — Джина поджала губы.

Ребекка бросила шлем на сиденье, расстегнула куртку, достала сигареты и закурила. Руки дрожали...

Ребекка Флинт понимала, что на войне ей придётся убивать. Более того, воспринимала это достаточно спокойно, но... Одно дело — знать. Совсем другое — выстрелить. Не щетиной с солью в спину незадачливого воришке — по-настоящему.

В бою не было времени размышлять, но сейчас Ребекка с удивлением поняла, что не чувствует ничего, кроме усталости. Вообще ничего... Ни жалости, ни сожалений, ни раскаяния — только усталость.

— ... Хорошо, но только в медицинских целях! — перебил её мысли голос Джины. — Помните, с пьянством я мириться не стану!

— Ну вот, договорились, — ухмыльнулся Алекс Морган, напарник Ребекки. — Пошли, красотка! Выпьем раз-другой, да и отпустит, а то как-то...

— Вот именно, — вздохнула Ребекка, тщательно затушила окурок в ведре с песком и взяла Алекса под руку. — Пошли.

Первый настоящий бой, первый убитый ей враг — всё это было только что, но уже подернулось туманом...

— Алекс, скажи: как ты себя чувствуешь? Только честно...

— Честно?.. — Алекс потёр шею. — Устал, как собака, а что?

— Да так, забудь, — девушка слегка сжала пальцы на его руке. — Пошли, пока нашу долю грога не вылакали...

Ричард. I

Глубоко вдохнув, Ричард одним движением вогнал в ствол пяидюймовки банник.

— Силён, бродяга, — старшина пропустил между пальцами линкольновскую бородку. — На флоте служил?

— Юнгой на "Олимпии" в войну с Испанией, — чернокожий атлет легко орудовал тяжёлым и длинным банником. — Да и потом случалось на торговом флоте повкалывать... Ну, а на берегу, сам, верно, знаешь, чёрных не любят...

— Это да... — вздохнул Эйб. — Как папаша мой всегда говорил — на кой чёрт было воевать, если ни черта не поменялось? Пока Линкольн был жив — ещё туда-сюда, а как убили его — так всё, на негров да на солдат всем плевать стало, ну, может, кроме Гранта... Эй, вы двое! Прицелы готовы?

— Так точно! — хром ответили близнецы Сэм и Дин Джонсоны, два наводчика и самых больших лентяя на корабле во всём, что не касалось стрельбы. — Прицелы готовы!

— Очень хорошо... — старшина прошёлся по каземату, заглядывая в прицелы и стволы. — Молодцы. А тебе, Дик, двойная порция рома — за то, что банником один работаешь... Разрешаю отдохнуть пятнадцать минут.

Ричард стоял на корме, курил и любовался кораблями. Два линкора — "Нью-Йорк" и "Техас", шесть новеньких эсминцев и три транспорта с войсками — это сила. Сила, с которой кайзеру придётся считаться, а ведь это только начало. Америка вступила в войну, и теперь её скорый конец неизбежен... А потом воцарится прочный мир на многие десятилетия — конечно же, под американским покровительством...

Плавное течение мыслей Ричарда перебил пронзительный звук горна, трубившего тревогу. Выбив трубку о борт, матрос развернулся и побежал на свой пост.

— Что случилось?! — спросил он встреченного по дороге Дина.

— Миноносцы! — крикнул тот в ответ, и Ричард понесся ещё быстрее.

Миноносцы. Быстрые, вёрткие, смертельно опасные... Один удачный выстрел — и даже огромный линкор в лучшем случае выйдет из строя, если не отправится на дно. И даже если эта атака станет для эсминца последней -это приемлемая цена.

Отбросив все посторонние мысли, Ричард схватил первый снаряд и загнал его в орудие, а следом втолкнул картуз. Лязгнул затвор, Сэм и Дин яростно закрутили маховики, наводя пятидюймовку на цель, Оскар дёрнул за шнур спуска...

Пушка рявкнула, отлетела назад и вернулась на место, Оскар крутанул рычаг, открывая затвор, а Ричард забросил в казённик новый снаряд — с такой лёгкостью, словно он и не весил полсотни фунтов.

— Огонь! — рявкнул Эйб, как только затвор встал на место, и Оскар снова дёрнул шнур.

Новый снаряд с воем умчался вдаль, и через несколько секунд Сэм радостно заорал.

— Заряжай! — рявкнул Эйб, когда затвор снова открылся.

Ричард снова зарядил пятидюймовку и подхватил новый снаряд.

После трёх залпов "Техас" неожиданно провернул влево, увеличив ход до полного. Близнецы, не дожидаясь команды, закрутили маховики, восстанавливая наводку, Ричард забросил в казённик новый снаряд и тут же взял у подносчика следующий. Думать совершенно некогда, тяжёлые снаряды один за другим уходят в ствол, в каземате повисла белёсая дымка кордитного дыма, от которого щипало глаза...

...Пятидюймовка снова выстрелила, казённик едва не задел Ричарда, он шагнул вперёд, снова заряжая пушку, снова лязгнул затвор и раздался выстрел. Ричард развернулся к подносчику — и замер, услышав резкую трель горна. Отбой...

— Что, уже?! — разочарованно завопили близнецы.

— Вы же слышали, — Эйб опустил в карман секундомер. — Три минуты одна секунда. Одиннадцать выстрелов. Мистер Джонсон, есть ли попадания?

— Одно точно наше, — заявил Сэм. — А может, и два...

— Внимание расчётам противоминной артиллерии! — ожил громкоговоритель по потолком. — Атака отражена, потерь нет. Два вражеских эсминца тяжело повреждены, один из них, возможно, затонет. Личному составу дополнительный отдых и двойная винная порция.

— Ура! — заорал кто-то, и вся батарея подхватила этот крик.

— Рано радуетесь, — проворчал Оскар. — Ночью эти сволочи вернутся...

— Может, и так, — согласился Эйб, снова потеребив бородку. — Но лично я больше боюсь подлодок. В "Джейнс" писали, что германцы разработали тактику совместных атак эсминцев и подлодок...

— А это уже не наша головная боль, — хмыкнул Дин, уткнувшийся в прицел. — За бошами два наших эсминца погнались, и подранка они добьют...

— Ну и прекрасно, — Ричард принялся набивать трубку. — А я пойду на палубу...

— Иди, — кивнул Эйб. — Заслужил.

Ричард стоял на корме, курил, любовался закатом и смотрел, как занимают своё место в строю вернувшиеся эсминцы.

Что ж, в этот раз повезло им — кайзеровский флот лишился эсминца, а ещё двум понадобится ремонт. Но Оскар прав — миноносцы и подлодки всегда были ночными хищниками... А возможно, что где-то там, за горизонтом, прячутся линкоры кайзера, и на рассвете они явятся к измотанному бессонной ночью конвою...

Докурив, Ричард выбил трубку, бросил еще один взгляд на корабли и спустился в каземат. Скоро ужин, а затем и отбой, но Ричард не сомневался, что ночь спокойной не будет.

Оскар оказался прав — ночью эсминцы вернулись. Не тратя время на то, чтобы нормально одеться, артиллеристы бросились к орудиям, Оскар открыл затвор, и Ричард загнал снаряд в ствол. Выстрел, негр снова заражает пятидюймовку и отпрыгивает в сторону, чтобы его не задело при откате...

Ночной бой куда страшнее дневного — врага удаётся увидеть лишь мельком, попасть по мелькнувшему в луче прожектора силуэту почти невозможно, а сам ты — как на ладони, враг может в любой момент всадить торпеду в твой борт... Или поймать удачно выпущенный снаряд, тут уж как повезёт. Темнота за пределами узкого конуса прожекторного луча особенно непроглядна, и друга она скрывает или врага — кто знает?..

Ричард не знал, да и не особенно хотел знать. Еще двадцать лет назад он убедился, что Экклезиаст было прав, сказав: "Во многом знании многая печаль", и старался как можно меньше знать о том, кто находится с другой стороны ствола... Он просто деталь пушки, такая же, как затвор. Он, как и пушка, не знает, куда упадёт снаряд...

Бой закончился также неожиданно, как и начался. Услышав горн, Ричард вернул снаряд подносчику.

— Пять минут, — сообщил Эйб, щелкнув крышкой секундомера. — Двадцать семь выстрелов на ствол. В среднем... Такими темпами противоминный калибр скоро останется без боеприпасов.

Конечно, это было преувеличением — но "Техас" уже потратил больше десяти процентов боезапаса противоминной артиллерии, а до Бреста оставалось идти еще двое суток... а эта атака уж точно не будет последней.

— Смею надеяться, что до утра нас не побеспокоят, — отчаянно зевнул Ричард. — Даже бошам нужно спать, хотя бы иногда. Кстати, кто-нибудь знает, чем дело кончилось?

— Бошей отогнали, торпеды они выпустить не успели, но по нашим эсминцам отстрелялись, — сообщил тихо подошедший лейтенант. — Мистер Дугал, вы собираетесь банить орудие?

— Так точно, сэр! — Ричард на секунду замер по стойке "смирно", схватил проволочный банник, собрал его и загнал в ствол.

— Это и остальных касается, джентльмены! — повысил голос командир плутонга. — Пробанить стволы, а потом уже отдыхать!

Кто-то у соседней пушки буркнул, что приходится больше чистить, чем стрелять, и лейтенант стремительно развернулся в ту сторону.

— Хотите загадить ствол медью до того, что в нём заклинит снаряд? — осведомился он. — Пожалуйста, но только на другом корабле! И желательно — на немецком. Всё ясно?

— Так точно! — хором отозвались артиллеристы.

Поручик стоял и следил за работой, пока все орудия не были прочищены, и только после этого ушёл, разрешив отдыхать.

— Скучная какая-то война получается... — вздохнул Сэм, забравшись на свою койку.

— Скажи спасибо, что скучная, — проворчал Ричард. — Вот как начнут по нам главным калибром лупить, тогда будет не до скуки... И вообще, заткнитесь и дайте поспать, а то от вас шума больше, чем от бошей!

В верхнем каземате противоминной артиллерии, известном среди моряков как "воздушный замок", воцарилась тишина. Ричард несколько секунд смотрел в потолок, размышляя о войне, но усталость быстро взяла своё, и он спокойно заснул, надеясь, что до побудки его никто не потревожит...

Бенджамин. I

Уоррент-офицер Бенджамин Франк щелчком отправил окукрок прочь. Делать было решительно нечего, и так будет ближайшие пару дней... Неделю назад "Старфиш" вышла из Перл-Харбора, и за эту неделю вся его работа сводилась к двум сеансам связи в день — утром и вечером. Что же до гидрофона, то он пока и вовсе был не нужен — в этой части Тихого океана просто не было врага. Пока не было, поправился Бенджамин, но все могло измениться...

— Дым на горизонте! — закричал с рубки матрос.

Бенджамин, не дожидаясь приказа, поспешно убрался с палубы и почти побежал на свой пост, наплевав на тесноту. Лязгали закрывающиеся люки, бурлила вода в кингстонах, плескали волны, гудели электромоторы... А поверх всего этого — приглушённый толщей воды стук паровых машин и плеск винтов.

— Один... Два... — Бенджамин прижал наушники к ушам. — Два судна, скорость семь -восемь узлов, курсовой угол пятнадцать, дальность пять миль!

— Полный ход! — коммандер Бейли сцепил руки за спиной. — Франк, докладывать дистанцию!

— Есть, сэр! — Бенджамин буквально прирос к пульту, вслушиваясь в шум винтов.

— Дистанция две мили! — доложил Франк.

— Поднять перископ! — распорядился коммандер. — Торпеды готовить!

Перископ остановился, Бейли уткнулся в окуляры, и почти сразу приказал:

— Лево руля, восемьдесят пять градусов! Первый-третий аппараты товьсь! Залп! Лево руля, восемь градусов, второй-четвёртый товьсь! Залп! Убрать перископ! Стоп машина! Тишина в отсеках!

Бенджамин прижал наушники, не отрывая взгляда от секундомера. Пять секунд, шесть... Десять... Одиннадцать... Двойной взрыв, хруст ломающегося металла. Снова двойной взрыв. Шум винтов...

— Шум винтов, быстро приближается! — Бенджамин поднял руку. — Скорость двадцать пять узлов, курс переменный! Слышу взрыв котлов!

Шум винтов прошёл над самой подлодкой, раздалось несколько глухих взрывов — и всё стихло.

— Малый вперёд, право руля, пятнадцать градусов, поднять перископ! — распорядился Бейли. — Вахтенный, запишите в журнал: потоплен транспорт под немецким флагом, ориентировочно пять тысяч тонн. Предположительно повреждён еще один транспорт того же водоизмещения. Франк, подготовьте радиограмму. Всплытие через восемь минут.

Бенджамин облегченно вздохнул, но расслабляться не собирался — эсминец мог и не уйти далеко, а просто остановить турбины и ждать...

Восемь минут показались команде восемью часами, но они закончились... Бенджамин снял наушники, потёр уши и облегченно взохнул. Бой окончился, они не пострадали, потопили вражеское судно, повредили еще одно, открыв счёт американского подводного флота в этой войне... Свист воздуха смолк, остался только лёгкий плеск волн.

— Открыть люки! — распорядился Бейли. — Команде отдыхать. Курс триста, скорость одиннадцать узлов.

Выбравшись на палубу, Бенджамин закурил, уселся, скрестив ноги, рядом с люком, и попытался понять, что же он чувствует. Получалось, что кроме усталости — ничего. Сколько бы ни было людей на потопленом судне, они воспринимались как-то абстрактно. Даже будь у него такое желание, он не смог бы их представить — но как раз желания и не было. Предстоящий через два часа сеанс связи беспокоил его куда больше...

— Эй, Бен, о чём задумался? — из люка появилась рыжая голова моториста О'Коннелли.

— О связи, — ответил Бенджамин. — Сеанс через два часа, а будет ли сигнал — чёрт его знает...

Эта проблема действительно беспокоила Франка больше всего — куда больше, чем погибшие вместе с потопленным судном. Связь в этом районе Тихого океана никогда не отличалась качеством, а гроза над Филиппинами никак не улучшала дела...

— Мы только что пустили ко дну вражеский пароход, а ты думаешь про связь?! — удивился моторист. — Ты что, ничего не чувствуешь?

— А что я должен чувствовать? — осведомился Бенджамин. — Это наши враги, и они получили по заслугам...

— Да я не об этом! Радоваться надо, а ты сидишь с постной рожей!

— Я и радуюсь, только, в отличие от тебя, не вижу смысла бегать и орать. Тем более, бегать и негде...

— Еврей... Ты ещё скажи, что не пьёшь!

— Шеймас, ты кретин? Я тебе не какой-нибудь араб, я еврей, а именно евреи придумали водку!

Последнее утверждение было придумано только что, к реальности отношения не имело, зато звучало хорошо.

— Докажи! — О'Коннелли протянул Бенджамину бутылку.

Парень сделал солидный глоток, судорожно выдохнул, вытер слёзы и вернул бутылку.

— Вот теперь, блондин, я тебе верю, — заявил О'Коннелли, и оба расхохотались.

Напряжение минувшего боя прорывалось немного истеричным весельем не только у двух приятелей — у всей команды... Бенджамин докурил, покосился на боцмана, рисовавшего на рубке кораблик, и спустился вниз. Пора было готовиться к сеансу связи...

Зашифровав донесение, Бенджамин уселся за радиостанцию, проверил напряжение и взялся за ключ. Пронзительный прерывистый писк сливался в причудливую мелодию, уносившую короткие строчки донесения на тысячи миль, так что спустя от силы четверть часа они достигали Вашингтона...

Спустя еще пятнадцать минут в наушниках раздался писк, и Бенджамин зачеркал карандашом по бумаге. Несколько минут — и передача окончена. Бенджамин стянул наушники, посмотрел на исписанный лист и снова взялся за карандаш.

Полчаса спустя бессмысленные ряды цифр превратились в текст, и Бенджамин отправился к командиру.

— Сообщение от штаба, сэр! — доложил он, стоя в дверях крохотной капитанской каюты.

— Изложите, только кратко, — Бейли не потрудился поднять глаза от карты.

— Нас поздравляют с первой победой и подтверждают предыдущие приказы.

— Очень хорошо, — кивнул коммандер. — Подшейте радиограмму в журнал — и можете отдыхать.

— Так точно, сэр! — Бенджамин отдал честь, развернулся и ушёл.

Центральный пост встретил его непривычной пустотой — большая часть вахты была на мостике. Бенджамин убрал радиограмму в папку, запер её в сейф и остановился рядом с гидроакустической станцией.

— Стэнли, доложите обстановку!

— Сэр! — гардемарин вытянулся, но не встал и наушники не снял. — Шумы искусственного происхождения не прослушиваются!

— Вольно. Продолжайте наблюдение, — уоррент-офицер кивнул помощнику и выбрался на палубу.

Волны неторопливо разбегались от носа подлодки, за кормой постепенно выцветал кильватерный след... Бенджамин сидел на палубе, курил, любовался океаном, по какому-то недоразумению названном "Мирным" и размышлял. Сейчас, когда у него было время, он не мог не задаться вопросом — что же он, всё-таки, чувствует? И должен ли он что-нибудь чувствовать? Ответа на последний вопрос он не знал, что же до первого... Несколько часов назад, сразу после боя, не было ничего, кроме усталости. Сейчас не было даже её — потопление транспорта со всеми людьми, сколько бы их там ни было, не вызвало совершенно никаких чувств. И, поразмыслив ещё немного, он понял, почему... Это было честно, вот почему. Окажись немецкие моряки расторопнее или удачливее — и "Старфиш", а не пароход лежал бы сейчас на дне. Вместе со всей командой, тогда как у немцев была возможность спастись. Всё честно...

Бенжамин заложил руки за голову, лёжа на палубе и глядя в небо. Мысли свернули на привычную и любимую колею — что там? Что представляют из себя невидимые зеркала ионосферы, откуда она взялась, почему иногда почти исчезает? Это не были пустым любопытством — для Бенджамина, как и для любого радиста, это было жизненно важно, ингода — в самом буквальном смысле. Но всё это придётся отложить до конца войны — то есть, по мнению радиста, максимум на полгода...

София. I

София Василинова откровенно скучала. Ближайшие три часа она сама, её взвод и вообще весь Амурский полк морской пехоты будут не более, чем грузом. И тот факт, что одним из сопровождавших конвой миноносцев командовал её жених, настроения не улучшал. Миноносец сейчас был почти в полумиле от "Иртыша", а в порту им удалось перекинуться парой слов — и только. Да и те были сугубо формальными — совсем не то, что хотелось бы услышать в такой момент...

Девушка вздохнула. С Сергеем Трубецким, ныне капитан-лейтенантом, она была помолвлена ещё в детстве, жених ей искренне нравился, чувство это было взаимным... Более того, он отлично понимал юную дворянку, которой не хотелось просто числиться офицером и появляться в полку всего пару раз в год да красоваться на балах.

Правда, у этого желания имелась и обратная сторона, которую поручик Василинова до сих пор не вполне осознавала — на реальной службе её могли вполне реально убить... Настоящее осознание этого простого факту пришло только сейчас — и неожиданно слабо её беспокоило.

Конечно, ей ни в коем случае не хотелось подобного исхода, но гораздо больше её беспокоила возможность гибели Сергея. Впрочем, в этой операции опасность кораблям практически не грозила — береговая оборона Тоёхары была чистой условностью, и даже для миноносца опасности не представляла. Морская пехота рисковала гораздо больше — но и этот риск был не настолько велик, чтобы испортить Софии настроение.

Вздохнув, девушка оторвалась от созерцания моря — всё-таки, она оставалась поручиком, и её обязанностей никто не отменял... А значит, нужно спуститься в кают-компанию, выслушать последний инструктаж, проинструктировать унтер-офицеров своего взвода — и готовиться к высадке, потому что три часа на это всё и уйдёт.

— Все здесь? — генерал-майор Меньшиков занял место во главе стола. — Что ж, господа офицеры, приступим. Как вы все знаете, наша цель — Тоёхара, но начать придётся с Отомари, потому как через Александровск мы войска и за год не перебросим. Морская пехота высаживается двумя волнами — одна рота к северу от города, продвигается к порту и производит как можно больше шума, две — прямо в порту. Помните, ваше дело — не захватить город, а удержать порт и позволить пехоте нормально высадиться, так что особенно не геройствовать и градоначальника не вязать, разве что он в порт явится... А он может, между прочим, так что имейте в виду... Впрочем, вернёмся к нашим баранам. — генерал разложил карту. — Первая рота высаживается одной волной вот в этой бухточке и быстро продвигается на юг. Через пять минут вторая и третья рота повзводно высаживаются в порту. Не думаю, что они встретят серьёзное сопротивление, однако, если это всё же произойдёт...

София вместе со всеми склонилась над картой. План высадки было разработан очень тщательно, учитывал все возможные случайности... и наверняка не соответствовал действительности, как это обычно и бывает с планами. А значит, необходимо договориться, что делать в непредвиденных случаях. А кроме того — уточнить множество деталей и в последний раз уточнить ход операции...

Остановившись перед дверью кубрика, София прислушалась — солдаты обсуждали своего командира. А вернее сказать — Борис, фельдфебель, бывший её помощником, распекал кого-то из солдат, который посмел усомниться в способностях командира...

Распекал тщательно и со вкусом, не стесняясь в выражениях, так что София даже заслушалась. Впрочем, ждать, пока фельдфебель исчерпает запас брани, она не могла, и толкнула дверь.

Борис мгновенно осёкся и вытянулся во фрунт.

— Ваше...

— Вольно и без чинов, — махнула рукой София. — Отделенные, ко мне, и слушать внимательно — мы идём первыми.

Кто-то едва слышно охнул. София, не обращая на это внимания, разложила на столе карту и постучала карандашом по южному молу.

— Нам сюда, — сообщила она. — В начале мола караулка человек на пять, а чуть дальше, шагах в ста — казарма портовой охраны. Это и есть наша первая цель. Разберёмся с ними — оставляем охрану, одно отделение, и соединяемся с первым взводом, после чего уничтожаем патрульные катера и вместе с третьим взводом захватываем контору. Вторая рота в это время высаживается в грузовом порту, берёт его под контроль и соединяется с нами. После этого начинается высадка пехоты, а мы идём на север, навстречу третьей роте.

— А если нам не удаётся удержать захваченное? — поинтересовался Борис.

— Сжигаем всё, что горит и отходим, — София черкнула карандашом по карте. — Правда, я не думаю, что до этого дойдёт — войск у них там едва ли не меньше, чем у нас, да и третья рота их оттянет на себя. Всем всё ясно? Тогда разбирайте оружие, возьмите побольше гранат и не забудьте фальшфейеры.

— Так точно! — щелкнул каблуками Борис.

Времени осталось немного, и София последовала собственному приказу. Пистолет, скорострельный карабин Фёдорова, сумка с гранатами, запасные магазины... Чуть не вдвое больше, чем у пехотинца, но "морские солдаты" сами себе и пехота, и артиллерия — и чины у них на ступень выше, как в гвардии. И разница между солдатом и офицером только в том, что офицер тащит еще больше груза... В последний раз поверив снаряжение, София поднялась на палубу. Матросы готовили к спуску десантные плоскодонки. Третья рота уже была на воде, первая и вторая поднималась на палубу, но готов пока что только еще взвод.

— Ну что, балалаечники, готовы? — ухмыльнулся вислоусый мичман. — Удачи вам на берегу!

— Спасибо на добром слове, — хмыкнула девушка, хватаясь за трос и соскальзывая в лодку. — Готовьте швартовы, скоро ваш черёд.

Гребцы налегли на вёсла, осторожно направляя лодки к пристани. Предстояло пройти около полумили, причём незаметно, и это было делом небыстрым. Мерно поскрипывали уключины, тихо плескала вода, кто-то шёпотом молился, а сама София в очередной раз прокручивала в голове предстоящую высадку. Как же тяжело ждать...

Три плоскодонки тихо уткнулись в мол. София первой выбралась на берег, поскольку лучше всех видела в темноте, осмотрелась и тихонько свистнула сквозь зубы. В считанные секунды взвод перебрался на мол, рассыпался и солдаты, пригибаясь, побежали вперёд.

...Четверо японцев рассчитывали провести эту ночь, как обычно — за неспешной игрой в маджонг, чаем, беседой и нечастыми обходами мола. В самом деле, стоит ли выбираться в стылую ночь ради того, что прекрасно видно из окна?..

И потому появление русской морской пехоты оказалось для них полнейшим сюрпризом. Четверка даже не успела встать из-за стола — не то, что взяться за оружие.

— Борис, — София кивнула фельдфебелю. — Объясни им, что они должны молчать, а если их спросят, пусть отвечают, что всё в порядке.

Борис перевёл, и связанные пленные бойко закивали.

Оставив двух человек охранять пленных, София попала своей взвод к казармам охраны. Пока что всё шло по плану, но как долго это везение будет продолжаться?..

Как оказалось, везение продолжалось до самой казармы, часовые в которой подняли тревогу.

— Ложись! — София растянулась на мостовой, вытаскивая гранату.

— Жаль, что у нас нет пулемёта, — проворчал Борис, выпустив по окну длинную очередь. — Ну...

Две гранаты влетели в окно, превратив в фарш пост охраны, двое солдат выломали дверь и взвод ворвался в казарму. Несколько коротких очередей, еще одна граната и вестибюль очищен... А морская пехота упёрлась в баррикаду из коек, столов и прочей мебели.

— Вот уроды! — рыкнул кто-то. — Да как мы их достанем?!

— И когда успели?.. Ладно, братцы, мне нужен охотник, чтоб закинуть подарочек узкоглазым!

— Вашбродь! — после недолгой паузы выбрался вперёд невысокий щуплый парнишка-новобранец. — Дозвольте мне, я мелкий, авось промажут!

— Ну, Семён, попробуй, — Софии было откровенно жаль посылать бойкого парнишку на почти верную смерть, но других желающих не было...

— Только, вашбродь, у меня к вам такая просьба будет, — оскалился Семён. — Мы промеж собой вас Балалайкой прозвали, так я об том прошу, чтоб вы нам дозволили вас так звать. Мы ж тут все на "балалайках" играем...

— Разрешаю.

Семён фыркнул, выдернул чеку гранаты и метнулся в коридор.

Захлопали выстрелы, гулко взорвалась граната, с грохотом и площадной бранью шлёпнулся на пол Семён...

Стрельба прекратилась. Семён, опираясь на руки, подполз к косяку, заглянул за угол и свистнул. Борис осторожно заглянул со своей стороны и кивнул.

— Дело сделано, — сообщил он. — А вот Сеньке обе ноги прострелили... Эй, братва, разбирайте баррикаду и перевяжите парня!

— Я сама перевяжу, — София наклонилась над раненым, вспарывая штанину. — Что там, Борис?

— Кого не поубивало, те сдаются, — отозвался фельдфебель. — Их и было-то с полсотни всего, а мы почти половину положили...

Заперев пленных и оставив охрану, сократившийся на треть взвод покинул казарму, оправившись на пристань, где стояли четыре патрульных катера.

— Кажется, там кто-то есть... — неожиданно остановился Борис. — Что скажете, ваше благородие?

— Точно, — София, отлично видевшая в темноте, сосредоточилась. — Пятеро или шестеро... Что-то делают...

— Стой, кто идёт?! — рыкнул из темноты голос.

— Второй взвод!

— Добро. Мы тут катера ломаем как раз...

— Где ваш командир?

— Я здесь, София Николаевна, — из темноты шагнул молодой поручик. — Мы высадились без проблем, услышали стрельбу и решили катера не поджигать.

— А что вы скажете, Алексей Николаевич, если я предложу катера не трогать? Заберём затворы с пулемётов и свечи с моторов...

— Хм, думаю, можно сделать и так. Яшка, свинти свечи с моторов!

— Борис, забери затворы с пулемётов! — одновременно с ним приказала София.

Несколько минут спустя, оставив пятерых солдат охранять катера, два взвода двинулись к конторе...

— Опоздали! — хохотнул поручик, когда разглядел часового у дверей.

София молча зарядила ракетницу, подняла её и выстрелила. Над портом взмыла зелёная ракета, застыла на миг и падающей звездой скатилась в море. Десяток секунд спустя над горизонтом вспыхнули два зелёных огня, София кивнула и обратилась к своему спутнику:

— Ну что, Алексей Николаевич, послушаем, что скажет наш коллега?

Рослый голоубоглазый блондин поднялся из-за стола, отдавая честь.

— Поручик Василинова, поручик Бутаков, — произнёс он. — Полагаю, вы подали сигнал?

— Поручик Шульц, — вернула приветствие София. — Разумеется, сигнал подан и через несколько минут пехота будет здесь. Как дела у остальных рот?

— Третья рота заняла грузовой порт почти без сопротивления, — доложил Шульц. — Первая ведёт бой, но, кажется, это ненадолго...

— Ваше благородие! — из соседней комнаты выглянул фельдфебель. — Пошла пехота!

— Какая удобная вещь — радиотелеграф...

— Радиотелефон, — довольно поправил Шульц. — Я, София Николаевна, всегда иду в ногу с прогрессом.

— И потому астрономию сдали только со второго раза, да, Карл Фридрихович? — усмехнулась девушка.

— Да будет вам, это было один раз! — с улыбкой возразил Шульц. — Впрочем, оставим шутки — дождёмся пехоты и, если наша помощь ещё будет нужна, двинемся навстречу первой роте.

Три офицера устроились за столом, вспоминая различные истории из времён учёбы и ожидая приказов. Долго ждать не пришлось — минут через пять появился вестовой с пакетом.

— Так, что тут у нас... — Шульц вскрыл пакет. — Виктор, передайте всем остальным, чтобы двигались к вокзалу.

— Тоёхара?

— Да. Рота в авангарде, а за нами — батальон пехоты с четырьмя горными пушками и двумя бомбомётами.

— Думаю, хватило бы и одной нашей роты, — хмыкнула София. — Пойдёмте, господа офицеры — не хотелось бы освобождать лучшие купе от пехоты...

Джанет. I

Запахнув бушлат, Джейн поправила наушники. В эфире не было ничего, кроме треска приближающейся грозы.

Война началась четыре дня назад, сегодня австрийский флот снова столкнулся с итальянским у острова Вис и снова разбил его и теперь господствовал на востоке Средиземного моря, готовый рассечь Империю надвое... Эскадра Суэцкого канала не сможет долго противостоять целому флоту, но для того, чтобы это сделать, австрийцам и туркам необходимо перекрыть Гибралтар. Но для этого им было необходимо справиться с британским Средиземноморским флотом и французским Флотом Средиземного моря.

Но для этого даже у двух объединённых флотов — австрийского и турецкого — не хватало сил. А значит, главную опасность представляли подводные лодки... За которыми и охотился катер, радистом на котором служила мичман Джанет Бхай.

Минутная стрелка коснулась двенадцати, и Джанет доложила:

— Тишина в эфире!

— Искусственных шумов нет! — откликнулся гидроакустик от с соседнего пульта.

Ещё один час прошёл... И ещё час остался, а потом их судёнышко вернется в Гибралтар и можно будет отдохнуть. И провести ночь в своей постели... А может, и в чьей-то ещё — она бы не отказалась. Всё равно, пастор Макдауэлл отпустит грехи, не глядя, а Дейви Джонс, случись что, и спрашивать не станет... Вот поэтому она и сбежала из Лондона — отец, пусть и женившийся на крещёной индианке, был человеком до ужаса старомодным и набожным. Общаться с ним после смерти матери становилось всё тяжелее, и в конце концов Джанет не выдержала. После очередной ссоры она просто хлопнула дверью и ушла. И не останавливалась до самого Гибралтара, где записалась на флот под фамилией матери...

Слабый, едва различимый писк в наушниках отвлёк девушку от мыслей о Лондоне. Схватив карандаш, она зачеркала в блокноте, перенося смутные сигналы из эфира на бумагу. Двадцать секунд, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь секунд — сигнал пропал. Не снимая наушников, Джанет быстро переписала ряд цифр, присвистнула и крикнула:

— Стэн, перехват! Не наш!

Лейтенант Стэнли Гейл заглянул в рубку и приказал:

— Акустикам внимание! Джейн, как далеко передатчик?

— Где-то на Адриатике.

— Где его слышно?

— Приемлемо? Миль на сто восточнее.

— Запроси подкрепление и иди отдыхай. К утру здесь станет жарко...

Джанет застучала ключом, вызывая Гибралтар и сообщая о перехвате. Короткое молчание — и в наушниках раздаётся писк ответа.

— Есть квитанция, — Джанет стянула наушники. — Кэт, твоя очередь.

Напарница кивнула, надела наушники и заняла место Джанет. Блондинка, в свою очередь, перебралась в кубрик, устроилась в гамаке, заложила руки за голову и закрыла глаза. Утро будет жарким... Охота на австрийские субмарины в грозу и шторм — рискованное дело, а если одна из них всё-таки решит потратить торпеду на пятидесятитонную посудину и попадёт — не останется ничего. Но даже если и нет — от этого не легче. Проскочившая подлодка в гавани — это катастрофа. "Микаса", отправленный на дно русской подлодкой прямо на рейде, тому порукой... А ведь это было десять лет назад.

Сон не шёл, и Джанет, чертыхнувшись, выбралась из гамака, натянула бушлат и поднялась на палубу.

Когда-то, когда ей было лет семь, вся семья выбралась в Монако, на выставку, где были картины её матери. Тогда — летом — море было тёплым, спокойным и ярко-лазурным... Сейчас то же самое море были совсем другим. Тёмным и злым, исхлёстанным дождём и разъярённым ветром — и таким оно нравилось Джанет гораздо больше. Море войны... Джанет сунулась в кубрик, схватила альбом и карандаш и принялась рисовать. Ей было далеко до матери, но рисовать она умела и любила. И сейчас, в ожидании боя, она рисовала зимнее Средиземное море.

— Рисуешь? — Стэн на секунду опустил бинокль. — Неплохое занятие... Ты понимаешь немецкий?

— Немного, а что?

— На всякий случай. Может, удастся перехватить нешифрованную передачу.

— Это к Кэт — она свободно болтает на немецком, — блондинка не отрывалась от рисунка. — Как думаешь, их много?

— Не больше пятидесяти... А если серьезно, то две или три... А хватит и одной.

Джанет поёжилась, вспомнив последние новости — не далее, чем позавчера немецкая подлодка походя отправила на дно Английского Канала сразу два крейсера и покалечила третий. Это было настоящим шоком для всей Британии, а во всех базах судорожно усиливали противолодочную оборону...

— Джейн, иди спать, — Гейл снова опустил бинокль. — Завтра утром нам понадобятся твои уши.

С этим трудно было не согласиться, но девушка оставалась на палубе, пока не стемнело окончательно. Вернувшись в кубрик, она убрала рисунок в папку, папку бросила в мешок, завернулась в одеяло и почти мгновенно заснула.

Разбудил Джанет свисток боцмана, игравшего побудку. Выругавшись по себя, девушка влезла в ботинки, накинула бушлат и выбралась на палубу. Ветер усилился, на горизонте сверкали молнии, рядом взлетали на волнах два патрульных катера... Прошмыгнув в надстройку, Джанет хлопнула подругу по плечу, забрала наушники и втиснулась за радиостанцию.

В эфире было шумно. Патрульные катера активно переговаривались, гидроакустики вслушивались, выискивая в плеске волн и шумах обитателей моря жужжание электромоторов и тихий шорох винтов... Отстучав свой позывной, Джанет выслушала ответы, выдала подтверждение и приготовилась слушать...

На австрийских же частотах царила тишина. Если вражеские субмарины и были где-то поблизости, они скрывались под водой и молчали...

— Контакт! — неожиданно крикнул акустик. — Курс сто двадцать, дальность семнадцать кабельтов!

Снова застучал ключ, передавая данные. Катера легли на новый курс, преследуя появившегося противника, а Джанет мёртвой хваткой вцепились в ключ, посылая в эфир цифры, выкрикиваемые гидроакустиком...

Четыре подлодки. Восемь торпед у каждой. А в Гибралтаре — шесть линкоров, три линейных крейсера, дюжина лёгких крейсеров и всякая мелочь... И потеря даже эсминца будет весьма болезненной для Империи, а ведь никто не станет размениваться на эсминцы, если видит линкоры. Четыре австрийских подлодки в Гибралтаре — это катастрофа... Джанет едва не прикусила язык, когда катер сорвался в резкий вираж, вцепилась одной рукой в наушники, а второй — в стойку радиостанции и закричала:

— Что случилось?!

— Выходим в атаку! — рявкнул в ответ Стэн. — Что в эфире?!

— Боши молчат!

— Право десять!

Катер снова развернулся, с кормы полетели в воду серебристые цилиндры глубинных бомб... Катер дрогнул, за кормой взлетели фонтаны воды. Новый вираж, снова летят за борт бомбы, Джанет застучала ключом, передавая дистанцию и глубину, катера разошлись, застопорив двигатели...

Напряжённая тишина. Сейчас каждый сам за себя, и Джанет только слушает — и не слышит ничего, кроме молний. Тишина в эфире, молчание под водой... Гидроакустики ловят малейший шорох, где-то внизу крадутся в тесном нутре субмарин люди... Кто не выдержит первым? Катера, которые треплет надвигающийся шторм, или подводные лодки, задыхающиеся у дна?

Тишина в эфире, молчание под водой... Малейший шорох — и за борт снова полетят бомбы, сомнется металл, забурлит покрывшаяся масляной плёнкой вода...

— Право десять, один кабельтов! — крикнул акустик, зарычали двигатели, катер заложил вираж, за кормой выросли столбы взрывов...

— Есть поражение! — снова закричал акустик, пальцы Джанет снова нажали на ключ, передавая в эфир единственное слово — "Поражение".

— Шум винтов, курс девяносто два! Дистанция увеличивается!

Снова стучит ключ, повторяя доклад, и через несколько секунд в наушниках раздаётся писк.

— Не преследовать! Возвращаемся!

— Курс к базе, полный ход! — в голосе Стэнли — облегчение.

Катер подпрыгивает на волнах, корпус мелко вибрирует, рокочут моторы. Джанет лежит в гамаке, заложив руки за голову, вспоминает закончившийся бой и улыбается.

Если бы не тот обрывок немецкой передачи, который она поймала, если бы не вера Стэна в возможности радио — они почти наверняка не заметили бы врага. И сейчас Средиземноморский флот стал бы слабее на несколько кораблей — или, что ещё хуже, был бы заперт в Гибралтаре, если подлодки несли мины. А тем временем австрийский флот вцепился бы в глотку эскадре Суэца — и Британская Империя рисковала бы потерять Восток... И всего этого не случилось благодаря острому слуху и ловким рукам Джанет Бхай... и новому припою, кончено. Джанет усмехнулась. Завтра с утра она снова займётся радиостанцией катера и напишет доклад, в котором будет тщательно и подробно расписана необходимость систематического радиоперехвата. Ну а сегодня вечером... О, сегодня вечером она сделает гадость. Добротную, внушительную гадость каждому радиолюбителю, говорящему по-немецки...

Мурлыча себе под нос какой-то бойкий мотивчик, Джанет хлебнула кофе, уселась за радиостанцию, взялась за ключ — и тысячи таких же любителей радио по всему миру услышали треск морзянки: "730L. Плачьте, серые крысы — лев не уйдёт со Скалы!"

Рокуро. II

За три недели в окопах Рокуро узнал множество вещей, которых предпочёл бы не знать. Например, что каска в виде старинной дзингасы защищает от пуль и шрапнели ничуть не хуже русских шлемов. Или, например, что из досок от снарядных ящиков получаются отличные палочки для еды. Или что война — на редкость скучное дело...

Каждый день одно и то же. Где-то около шести утра русские начинали артобстрел, пытаясь проделать брешь в японской обороне. Били как шрапнелью по окопам, так и фугасами по брустверам батарей — и то, и другое особого успеха не имело... Японская артиллерия вела ответный огонь, начиная стрельбу спустя несколько секунд, и так могло продолжаться целый день. Или несколько часов, после чего пехота выползала из окопов и шла в атаку. Тогда японцы выскакивали из щелей и блиндажей и встречали волну пехоты огнём, русские залегали и отступали... Перестрелка затихала, войска отступали, санитарные команды утаскивали раненых... И всё.

Иногда наступать пыталась японская армия, но все её успехи ограничивались первой, максимум, второй линией окопов — и она откатывалась под напором русских. Перепаханная снарядами нейтральная полоса покрывалась новой порцией колючей проволоки, Ичиго изрекал мрачное хокку... И воцарялась тишина. До следующего утра.

Очередное утро, судя по всему, ничем не должно было отличаться от всех предыдущих.

— Как думаешь, что будет сегодня? — с зевком поинтересовался Рокуро, выбираясь из палатки.

— Да то же, что и всегда, — отозвался Ичиго. — Сейчас сожрём завтрак и потащимся в окопы, где нас опять будут поливать свинцом. Потом получим обед, послеобеденную порцию штыков — и отбой... Надоело, знаешь ли...

— Мне тоже, — отчаянно зевнул Окадзима. — Мы тут уже три недели сидим, а можем и три года проваландаться... Ну что, пошли?

Приятели почти побежали к полевой кухне — воевать на голодный желудок как-то не хотелось...

Предсказание Ичиго сбылось целиком и полностью. По крайней мере, в первой своей части. Но едва лишь более-менее отдохнувшие пехотинцы обосновались в окопах и приготовились к очередному обстрелу, раздался жуткий вой, и среди русских окопов взлетели огромные фонтаны разрывов.

— Восемь дюймов, — присвистнул Ичиго. — Ничего себе...

После третьего залпа раздался свисток сотё, и пехота, примкнув штыки, вырвалась из окопов.

— Тэнно хейко банзай!

Русские вяло отстреливались, покидая изувеченные окопы — первую линию, вторую... Третью! Впервые за три недели японцам удалось занять все три линии русских окопов, легко прорвав вражескую оборону. Слишком легко, неожиданно подумалось Окадзиме. Конечно, восьмидюймовки положили немало солдат, но все же...

Судя по резкому свистку, сотё пришёл к тем же выводам. Повинуясь сигналу, отделение остановилось, а сотё приказал:

— Куросаки, Окадзима! Проверьте тылы, быстро! Остальные вперед!

Переглянувшись, приятели вышли из строя и, пригнувшись, быстрым шагом двинулись назад.

— Да, радио бы нам не помешало... — проворчал Окадзима.

— Вот и придумал бы радио, которое бы в карман влезало... А то какая от вас, умников, польза?

— Для этого надо придумать, как заставить электроны вылетать из катода без нагрева... И лучше смотри по сторонам.

Сам Рокуро по сторонам смотреть не забывал, но ничего, заслуживающего внимания, не видел. Если у русских и был какой-то особый план, он состоял не во фланговом ударе или атаке спрятавшихся пластунов. В результате, убедившись, что врага нет, пообщавшись с разведчиками других отделений и охраной обоза, Ичиго предложил возвращаться. Прямой угрозы не было, а со всем остальным должны были разбираться оккупационные войска...

Линия фронта к их возвращению продвинулась от силы на полдюжины тё — русские, хоть и отступали, но огрызались, и уже половина отделения была ранена, включая и сотё, а один и вовсе убит. И так было везде.

— Нашли что-нибудь? — спросил сотё

— Ничего...

— Вперёд! — перебил командир. — И быстро!

Дважды повторять её пришлось — оба солдата моментально открыли огонь, укрывшись за каким-то деревом...

Спустя пять минут и три магазина перестрелка стихла, и японская цепь снова двинулась вперёд.

— И вот так с самого утра, — буркнул кто-то за спиной.

— Разговорчики отставить! — рыкнул хромающий сотё. — Иди, куда идёшь, сопляк!

Окадзима, державший оружие наизготовку, с интересом смотрел по сторонам — было что-то неправильное вокруг. Слишком много всего... Гильзы, обломки досок, мешки и туры с землёй, пустые обоймы, разбитая пушка на дороге, Ичиго, споткнувшийся о полузасыпанное тележное колесо...

Всё неожиданно стало совершенно очевидным.

— Сотё-доно! — окликнул командира Окадзима. — Похоже, русские хотят нас просто задержать.

— Зачем?

— Если я правильно помню, в двух ри на север есть деревня, мы идём прямо на неё. Думаю, русские хотят окопаться там и просто выигрывают время...

Рокуро замолчал и рухнул на землю, прихватив сотё, а над их головами снова засвистели пули.

— Похоже, ты прав... — сотё поморщился и поднёс к губам свисток.

Резкая трель и пехотинцы, кода ползком, когда перебежками снова двинулись вперёд. Русские после двух-трёх залпов и пулемётной очереди снова отступили. Поднявшись, Окадзима отряхнул шинель, помог встать командиру и окликнул приятеля:

— Эй, Ичиго, ты живой там?

Поморщившись, Куросаки ощупал вмятину от пули на каске, зарядил винтовку и мрачно продекламировал:

— Кровавый февраль.

И не увидеть весны

Солдату Тэнно...

— И где ты только этому только выучился?.. — проворчал Рокуро.

Снова раздались свистки унтер-офицеров, снова двинулась вперёд цепь, и снова держа винтовку наизготовку, Рокуро напряженно ждал нового залпа русской пехоты — возможно, что и последнего для него...

Два ри японцы сумели преодолеть только к вечеру, останавливаясь каждые несколько минут — и, разумеется, упёрлись в прекрасно подготовленную оборону. Снова пришлось спешно окапываться под огнём, насыпать бруствер для лагеря... Русские прекратили огонь только с наступлением темноты, и Окадзима, поддерживая схлопотавшего пулю в лоб и только благодаря каске и чуду не убитого Ичиго, потащился к медицинской палатке.

— Акаги тюи-доно...

— Этого сюда, — распорядилась медик, взглянув на приятелей. — А ты жди.

Сдав полубессознательного Куросаки, Окадзима уселся на землю, прижимая локоть к ободранному боку. Судя по ощущениям, песок из разнесенного снарядом мешка содрал кожу до самых рёбер...

— Эй, парень, ну-ка раздевайся! — откуда ни возьмись появился очкарик-хэйтё с повязкой на рукаве. — Тебе что, сердце напильником вырезать пытались?

— Наждаком... — стянув гимнастёрку и рубаху, Окадзима поднял руку, чтобы не мешать санитару. — Ксо, надел бы шинель — был бы цел...

Промыв и перевязав огромную ссадину, хэйтё ушел, а Рокуро, вытащив из ранца запасную рубаху, оделся, надел шинель, убранную обманчиво-тёплым мартовским утром в скатку и встал. Надо было идти к интенданту за новой формой, но прежде...

— Акаги тюи-доно, что с моим другом?

— Рваная рана, ушиб и сотрясение мозга, если он у него есть. Полежит несколько дней и будет, как новенький. А теперь убирайся.

В штабной палатке обнаружились не только интендант и писарь, но и ротный ординарец. Он весьма охотно делился новостями, и Рокуро узнал, что тяжёлая артиллерия появится не раньше, чем через четыре-пять дней.

— Дороги забиты и разбиты, даже тракторы еле-еле ползут, — вещал готё, сверкая серебряной звёздочкой на петлицах. — А русские самолёты прилетают и бомбят, когда вздумается...

Четыре или пять дней... Рокуро механически расписался в ведомости, механически закурил, уселся возле палатки, думая об артиллерии, о раненом товарище и о невесте, служившей на "Конго"... Четыре или пять дней, новое наступление и, скорее всего, его итог будет точно таким же, что и сегодня — несколько ри, новая линия окопов и новый штурм. Русская армия отступала, покидая Корею и оставляя японцам рассеявшиеся корейские батальоны, и Окадзима очень хотел знать, что всё это значит. Конечно, Антанта воюет на два фронта, но... Уходить из маленькой Кореи на манчжурские просторы казалось нелогичным, но это происходило, а значит, у русских был некий план... Впрочем, пусть над этим ломают головы господа офицеры.

Окадзима щелчком отправил окурок прочь и отправился к своим...

Три дня спустя, утром, явился Ичиго — с забинтованной головой, злой, но вполне здоровый. Вечером того же дня прибыли четыре крупповских мортиры и пополнение. Это было слишком хорошо, и солдаты насторожились... И, как оказалось, не зря.

Артподготовка началась на рассвете. Снова тяжелые снаряды обрушились на русские позиции, снова взлетели фонтаны перемолотых земли, камня и дерева...

Редкий ответный огонь почти мгновенно стих, японцы выбрались из окопов, короткими перебежками добрались до русских окопов... И обнаружила, что они пусты. Русская армия снова оставила позиции практически без боя.

Судя по всему, у командира взвода возникли те же мысли, что и у нито хэй Окадзимы — тюи свистнул, останавливая взвод и отправил вперёд разведчиков. Всё повторялось... Но только внешне. Русская армия отступала, почти не сопротивляясь, не приходилось останавливаться и залегать каждые несколько шагов... Словом, все выглядело так, словно фронт развалился.

Вот только Окадзима в это не верил. И Куросаки в это не верил. И — что гораздо важнее — в это не верил тайса Хироэ Рэй, командующий Первым Токийском полком. Именно он распорядился внимательно следить за флангами и тылом... И только поэтому стремительная атака казаков не оказалась неожиданностью. Правда, легче от этого не стало никому.

Казаки... Рокуро ненавидел русскую иррегулярную кавалерию — эти дикари, игнорировавшие любые правила тактики и стратегии, были способны на всё, что угодно. Сегодня, например — на копейную атаку в стиле древних тюрок, смявшую два взвода... Командир Третьего Киотского полка с казаками был незнаком, советам Хироэ не внял — и в результате потерял полсотни бойцов. Первый Токийский моментально выстроился в каре, примкнув штыки — и только поэтому потерь не понёс.

— Вот уж точно, что новое — просто забытое старое... — проворчал Ичиго, снимая штык. — Ладно, этих мы прогнали, а дальше что?

— А дальше мы будем идти, пока не дойдём, — рыкнул сотё. — А ну вперёд, обезьяны! Вы что, собираетесь жить вечно?!

Одолев за день полдюжины ри, армия остановилась на ночлег. Огонь разводить не разрешили, выдали по банке саморазогревающихся консервов на двоих и приказали отдыхать.

— Наконец-то... — Рокуро вздохнул. — Как думаете, ребята, когда снова встанем?

— Завтра, — буркнул Ичиго, ковыряясь палочками в банке. — К вечеру как раз дойдём до Пайонгганга — и тут-то и встанем...

— А я думаю, пройдём, — возразил кто-то, кажется, молодой Хидеаки. — Спорим?!

— Пятьдесят иен на то, что мы остановимся под Пайонггангом, — немедленно заявил Куросаки.

Рыжий нито хэй выиграл — правда, только потому, что не уточнил, к югу от города их остановят или к северу. Пайонгганг был взят почти без сопротивления, а линия фронта замерла чуть севернее города.

Наступление снова замерло до тех пор, пока на новую передовую не доставят тяжелую артиллерию — ещё на три-четыре дня. Снова рытьё окопов, снова вялая перестрелка, короткое, почти судорожное наступление — и всё повторится снова.

Как и вся армия, Окадзима Рокуро надеялся, что эта морока скоро кончится — и боялся того, чем именно она может кончиться...

Ребекка. II

Отбросив окукрок, Ребекка подняла голову, разглядывая облака. Париж... Какая девчонка не мечтает оказаться в этом городе? Вот и она мечтала. И оказалась... В Париже, в десятке миль от фронта — предел мечтаний, нечего сказать!

Да, не так она представляла себе войну, совсем не так... И была в этом не одинока — месяц назад всем казалось, что вскоре союзные армии пройдут маршем победы по Берлину, но сегодня... Сегодня было больше похоже на то, что парад состоится в Париже, и армии кайзера триумфальным маршем пройдут по Елисейским Полям. И очень скоро...

Энн, сидевшая на скамейке, отбросила окурок, посмотрела на подругу и спросила:

— Как там Джейсон?

— Выздоравливает, — Ребекка пожала плечами. — Воюет с футуристами и переписывается с Д'Аннунцио.

— Да, кто бы мог подумать, что наш майор — поэт... — протянула Энн, наматывая на палец выкрашенные хной волосы. Медно-рыжая прядь странно смотрелась в светлых волосах, и только сама Энн знала, что это значит. Ребекка даже не пыталась спрашивать — знала, что подруга сама расскажет, когда захочет...

— Знаешь, Энн, ты типичный реднек, — она уселась рядом с подругой. — Даже в Нью-Йорке знают Роберта Джейсона, хоть и не любят его, а уж в его родной Калифорнии... Да там последний бродяга читает его стихи наизусть. И я не шучу, Энн, я сама это слышала — правда, тогда я не знала, чьи они...

— Да верю я тебе, верю, — Энн толкнула подругу локтем. — Лучше скажи...

Вопрос так и не был задан.

Пронзительно завыли сирены, обе девушки моментально сорвались со скамейки и помчались на лётное поле...

Аэродром встретил лётчиц обычным предбоевым возбуждением. Техники заполняли баки, заправляли ленты в пулемёты, в последний раз проверяли магнето...

Ребекка застегнула куртку, надела шлем и прыгнула в кабину.

— От винта!

Лётное поле, всего пару месяцев назад бывшее парком, бросилось навстречу, колеса оторвались от земли... Истребители поднялись в воздух, направляясь на северо-запад, навстречу германским бомбардировщикам.

Двенадцать минут... Ребекка взглянула на часы, засекая время и толкнула рычаг газа вперёд. Двенадцать минут до рубежа перехвата... И один вопрос: что там? Будут ли истребители, или немцы полагаются только на пулеметы самих бомбардировщиков? Что за самолёты — быстрые и вёрткие G.IX, для которых это от силы третий-четвёртый вылет? Уже привычные G.I, которых ещё до войны построили несколько сотен? Огромные и уродливые, но живучие R.V, несущие по две с половиной тысячи фунтов бомб? Через десять минут "Летающие Тигры" узнают...

Десять минут спустя, над самой линией фронта, Ребекка Флинт нажала на гашетку, выпустив очередь в красный "Альбатрос", мелькнувший в прицеле. Истребитель дернулся — кажется, лопнула расчалка — но резким разворотом набрал высоту и снова атаковал.

— Ублюдок! — девушка правым разворотом ушла из-под атаки, заложила иммельман...

Треск, свист — три пули насквозь прошивают кабину, едва не задев Ребекку, а красный истребитель уже за спиной и чуть выше, и держится, как приклеенный.

— Да что ты за ублюдок?! — Ребекка, отчаявшись, сваливает свой истребитель в штопор в надежде, что красный "Альбатрос" не рискнёт последовать за ней.

Рискнул... Нет, оторваться ей удалось, но когда она вывела самолёт в горизонтальный полёт, до земли оставалось метров десять, не больше. Набирая высоту, Ребекка смогла увидеть бой со стороны — и порадовалась, что в бой с истребителями вступили "Тигры". Американские лётчики держались только за счёт превосходства своих машин — принятых на вооружение всего пару месяцев назад. Французам, такого преимущества не имевшим, в этой схватке не светило ничего... Ребекка не была новичком в воздухе, как и все её товарищи — но им противостояли асы. У французов не было бы ни единого шанса...

И даже так они едва справились — бомбардировщики, сбросив своей груз куда попало, бежали, а у французских пилотов хватило хладнокровия не погнаться за ними, а помочь американцам вырваться из свалки. Восьмерым из дюжины... и Ребекка разглядела внизу только две ниточки красного дыма.

Они расслабились — да и что могло им угрожать в нескольких минутах полёта от родного аэродрома? И потому вспухшие вокруг дымные клубки разрывов застали врасплох абсолютно всех.

Дёрнулась ручка, когда пули перебили тяги руля высоты. Задымился командирский самолёт. Развалились в воздуху два "Ньюпора"...

Коротко выругавшись, Ребекка увеличила скорость до максимальной.

— Рехнулись, скоты?!

Ветер не отвечает.

Но это и не важно, потому что она снова задаст этот вопрос — и уж тогда ей ответят...

Огонь прекратился после двух залпов — кто-то всё-таки сообразил отдать приказ, но "Тигры" пошли на посадку — вынужденную, поскольку дотянуть до аэродрома смогли бы далеко не все.

И едва колёса машин коснулись утоптанной земли — меньше, чем в сотне футов от зенитной батареи — рядом, взвизгнув покрышками, остановился штабной автомобиль. С Джиной за рулём, майором Джейсоном рядом с ней и санитарами на заднем сиденье. Вот только Ребекка не обратила на начальство ни малейшего внимания. Выбравшись из кабины, она размашистым шагом подошла к командовавшему батареей лейтенанту и коротко, без замаха, ударила его по зубам.

Француз отшатнулся, попятился и упал.

— Мадемуазель... — простонал он, сидя на земле. — За что?..

— Ты, дерьмовый ублюдок! — рявкнула девушка, пнув француза по рёбрам. — Ты сейчас угробил нескольких отличных ребят, косоглазая мразь! Или ты немецкий...

— Лейтенант Флинт! — майор ударил костылём по земле между Ребеккой и зенитчиком. — этот человек, несомненно, должен понести наказание, но самосуда я не допущу! Я понимаю ваши чувства, но подобное их проявление абсолютно недопустимо, вам ясно?!

— Так точно, сэр, — Флинт замерла. -Прошу прощения, сэр. Я погорячилась.

— Вот именно, лейтенант. Вы ранены?

— Нет, сэр, — Ребекка заложила руки за спину. — Лейтенант Смит погиб, сэр, и лейтенант Грейвс тоже...

— Печально... Где Морган и О'Коннелли?

— Здесь!

Майор вздохнул, глядя на несущуюся галопом лошадь с пропавшими пилотами.

— Джина, забирай раненых и вызови техников — пусть возьмут грузовики и забирают машины, — распорядился он. — Крейг, передайте этого глупца властям и организуйте поиск тел, остальные — дождитесь техников и возвращайтесь вместе с ними...

— А ты едешь с ранеными, — заявила Джина. — Я и так слишком много тебе позволила — больше, чем стоило бы с твоими ранами!

— Но...

— Роберт!

— Сдаюсь! — майор шутливо поднял руки и заковылял к машине.

На секунду подняв глаза к безупречно ясному небу, Ребекка застыла по стойке "смирно".

Лейтенанты Роберт Смит и Джон Грейвс возвращались в свою эскадрилью...

Первыми шли два барабанщика, медленными и сильными ударами задававшие темп всей процессии. За ними четыре капитана кайзеровской авиации, печатая шаг ,несли первый гроб. За ними шагал с саблей на караул никто иной, как легендарный Манфред фон Рихтгофен, а за ним другая четвёрка несла второй гроб.

Остановка. Короткая команда — и оба гроба опускают на землю, а нёсшие их офицеры застывают, пока капеллан читает молитву...

Сухой треск винтовочных выстрелов, гробы опускают в могилы, снова раздаётся залп салюта, первые комья земли глухо стучат о дерево... По небу скользят редкие лёгкие облака — идеальная лётная погода, словно там, в небесах, ждали погибших пилотов...

Ребекка склонилась над могилой, бросила горсть земли, шепнула: "Прощайте, ребята", выпрямилась — и встретилась взглядом с Рихтгофеном.

— Фройляйн...

— Ребекка Флинт.

— Фройляйн Флинт, я столкнулся в бою с весьма искусным противником — он оказался первым, кому удалось уйти. И я умоляю вас — назовите мне имя человека, пилотирующего американский истребитель с номером "четыре"!

Немец явно считал это вопросом исключительной важности, и девушка не видела ни одной причины для того, чтобы не ответить:

— Её имя — Ребекка Флинт.

— Фройляйн, — Красный Барон глубоко поклонился. — Прошу вас, окажите мне честь сразиться с вами, и только с вами, при нашей следующей встрече!

— Это вы оказали мне честь вашим предложением, герр Рихтгофен, — Ребекка протянула руку, которую немец галантно поцеловал, а затем, обернувшись к своим товарищам, произнесла:

— Запомните этого человека, ребята, и никогда не трогайте ни его самого, ни красный истребитель, на котором он летает. Он — только мой!

Ричард. II

"Техас" стоял у пристани, принимая снаряды. Громоздкие деревянные ящики опускались на палубу, матросы аккуратно срывали крышки и тащили пятидюймовые снаряды в погреба.

Подхватив снаряд, Ричард втолкнул его в ячейку стеллажа, выпрямился и отряхнул руки. Ещё пять снарядов — и погрузка окончена. Останется только принять последние тонны угля, и вечером линкор снова выйдет в море, а утром начнёт обстрел немецких позиций в Бельгии...

Ричард подобную службу находил на слишком интересной, но относительно безопасной — что, в общем, его устраивало. Дневные атаки миноносцев были редкостью, а тяжёлых орудий у немцев не было, так что линкор был практически неуязвим...

Подхватив новый снаряд, Ричард загрузил его, выдохнул и повёл плечами. Всё-таки, грузить пятидесятифунтовые снаряды почти весь день довольно утомительно даже для него... Но это помогало отвлечься от невесёлых мыслей.

Всего два дня назад, как раз при таком же обстреле побережья, немецкая подлодка торпедировала "Дредноут". Старый линкор каким-то чудом остался на плаву, но покалечен был так, что впору списывать, и потерял больше трети команды... И для своего корабля Ричард подобной судьбы не желал. Если уж погибать, то в линейном бою, успев превратить пару вражеских кораблей в пылающие остовы...

От размышлений его оторвал очередной снаряд. Подхватив его и уложив на место, моряк решил выкинуть подобные мысли из головы. Не стоит перед боем думать о поражении... Тем более, что и опасаться его не стоит — Флот Открытого моря так и не покинул свои базы, а больше Германия ничего не сможет противопоставить объединённому англо-американскому флоту. По крайней мере, здесь — на Балтику Ричард сунуться бы не рискнул, но туда пока никто и не собирался.

С Балтийского моря мысли закономерно перешли на бар "Балтика" и его хозяйку Мамашу Кэри, а так же на её "официанток"... Хороший повод возвращаться в Лондон, хмыкнул Ричард, укладывая последний снаряд. Очень веский, не хуже любого другого. Он выбрался из погреба, уселся на шпиль и закурил.

— Так и знал, что ты тут будешь, — хмыкнул за спиной Эйб. — Дошёл тут до меня один слух... Что боши нам засаду приготовили.

— И что? — Осведомился негр, выпуская кольцо дыма.

— Всем расчётам приказано сейчас отдыхать, а ночью быть в полной готовности к атаке миноносцев.

— Не люблю я ночных боёв... — проворчал Ричард, выбивая трубку. — Ну да ладно. Когда отплываем-то?

— Часа через полтора, — сообщил Эйб. — Эсминцы уже пары поднимают.

— Вот и пусть поднимают, а я лягу... — Ричард убрал трубку в карман и потянулся.

Освещение в "воздушном замке" было выключено, светились только шкалы прицелов и тусклая лампочка над элеватором. Ричард сидел на своей койке, наблюдал за прилипшими к окулярам Джонсонами и надеялся, что германцы всё-таки появятся, ибо делать было абсолютно нечего. Разве только слушать Эйба — его запас всевозможных баек пока что спасал положение...

— ... В общем, звали этого парня не иначе, как Джек-Попрыгунчик, а за что — никто и не помнил, — рассказывал Эйб. — На власти ему всегда плевать было, да и властям на нас всех — тоже. Вот он со своими ребятами порядок в графстве и наводил, как умел, а умел он одно... Не пойман — не вор, пойман — труп, вот и все дела...

— Тебе бы книжки писать, — хмыкнул кто-то.

— Да кому оно надо? — махнул рукой моряк.

— Ну, не скажите, мистер Джонатан, — заметил лейтенант. — Вам бы стоило хотя бы записать эти истории — после войны издадите, или родственникам отдадите... А что их издадут, можете быть уверены. Такие вещи всегда популярны, а после войны станут ещё популярнее...

— Да можно попробовать... — задумчиво подёргал себя за бородку старшина. — Но уж точно не прямо сейчас. На чём я остановился?..

Ночь прошла неожиданно спокойно — только однажды эсминцы то ли обнаружили подлодку, то ли что-то заподозрили и сбросили несколько глубинных бомб. Вражеские миноносцы так и не появились, чему Ричард, несмотря на бессонную ночь, был искренне рад.

Встав на якорь, "Техас" развернул все пять башен главного калибра к берегу, замер на десяток секунд — и многотысячетонный стальной монстр содрогнулся от залпа. Тяжёлый оглушительный удар, больше ощущаемый, чем слышимый, прокатился по кораблю, заставляя команду открывать рты и зажимать уши, отдача качнула линкор, а Сэм и Дин снова прилипли к прицелам. Несколько минут спустя до "Техаса" донеслись едва слышные отзвуки далёких разрывов — и линкор дрогнул от нового залпа.

После второго залпа Ричард — как и все остальные — перестал обращать на них внимание. Близнецы Джонсоны, не отрываясь от прицелов, комментировали результаты обстрела, Эйб, призвав на помощь Ричарда, занимался проверкой накатника и тормоза отката, остальные моряки тоже не сидели без дела...

Оглушительный взрыв едва не выбил палубу из-под ног, корабль содрогнулся, отчаянно зазвонили колокола, а матросы бросились на палубу, раскатывая пожарные шланги.

Новый залп — привычное ухо Ричарда поймало какую-то неправильность — новый взрыв где-то на корме, лязг якорной цепи, резкий запах сгоревшей взрывчатки...

К счастью, пожара не было. Была пробоина в палубе, был почти сорван флагшток с изорванным осколками флагом, а орудия пятой башни намертво застряли в исковерканных амбразурах... Ричард рухнул на палубу, зажав уши и открыв рот — главный калибр снова выстрелил.

— Что за чертовщина?! — упавший рядом Оскар встал на четвереньки и затряс головой.

— В нас попали, — констатировал Ричард и без того очевидное. — Дюймов одиннадцать или двенадцать, два раза... Бегом, пока перезаряжают!

К счастью, снаряд взорвался прямо в палубе, не повредив ничего жизненно важного. Правда, полутора десяткам убитых от этого вряд ли было сильно легче... В башне дела обстояли одновременно и лучше, и хуже. Лучше — поскольку погиб всего один человек. Хуже — поскольку ранены и контужены были все, у левого орудия разорвало накатник и раскололо дугу подъемного механизма, правое заклинил громадный осколок, угодивший точно между стволом и краем амбразуры.

Впрочем, даже лишившись одной башни, "Техас" отступать не собирался. Захлопнув броневую дверь, Ричард переждал очередной залп, снова распахнул её и потащил из башни первого раненого.

— Что случилось?! — это, в принципе, было и так понятно, но уточнить стоило — хотя бы для того, чтобы не схватить не ту железку...

— Двенадцать дюймов, прямо в амбразуру, — буркнул заряжающий. — Щит разнесло, накатник лопнул — Джеку болтом голову пробило... Там, похоже, как минимум две пушки стоит, дождались, скоты, пока мы поближе не встанем...

— Всё ясно с тобой. На ногах держишься — помогай раненых таскать, а то вас тут таких вся башня полна, — Ричард подхватил ближайшего — оглушенного энсина — и потащил к прибежавшим санитарам.

Два часа спустя Ричард и Вайс Морган — главные корабельные силачи — при помощи лома и кувалды пытались извлечь осколок. Снаряд разорвался на несколько крупных кусков, и конкретно этот весил не меньше половины центнера... И сидел исключительно крепко. Матросы по очереди били кувалдами, осколок поддавался с трудом, и забористая морская брань делу не слишком помогала...

— Ну?! — рыкнул боцман.

— Четверть часа, не меньше! — заорал в ответ Вайс, шарахнув по лому кувалдой.

— Шевелитесь там!

Ричард проглотил язвительный ответ, переставил лом и кивнул напарнику. Тот снова ударил кувалдой и выругался.

Осколок, кажется, даже не шевельнулся.

На самом деле потребовалось десять минут, чтобы сдвинуть осколок, после чего опускающийся ствол вывернул его. Облегчённо вздохнули все — и Вайс с Ричардом, и боцман, и командир башни, и капитан. Одно орудие башни снова было полностью боеспособно... А вот второе, как подозревала вся команда, придётся менять. Тем не менее, капитан распорядился продолжать ремонт, собрав для это всех, кого можно...

— Мистер Дугал!

— Да, сэр? — Ричард поставил на палубу сварочный аппарат.

— Закончите работу в башне — явитесь к капитану, — распорядился лейтенант.

— Так точно, сэр! — гаркнул Ричард, подхватил баллоны и побежал в башню, на ходу ломая голову над приказом.

Вызов рядового матроса к капитану был явлением не то, чтобы невероятным, но редким и очень подозрительным — ничего хорошего это матросу не сулило. Ричард старательно пытался вспомнить, что же он мог такого сделать, чтобы заслужить капитанское внимание, но на ум ничего не приходило, и это беспокоило... Не настолько, конечно, чтобы мешать работать, но беспокоило. Особенно потому, что ничего, что могли бы заинтересовать капитана, он так и не вспомнил...

— Матрос Дугал по вашему приказанию прибыл, сэр! — Ричард застыл на пороге и отдал честь.

— Войдите, мистер Дугал, — кивнул капитан. — Я получил рапорты о ваших действиях в пятой башне и хотел бы услышать вполне изложение событий...

— Так точно, сэр! — Ричард принялся излагать. Капитан внимательно слушал, не перебивая, а когда матрос закончил, осведомился:

— Хотите узнать мнение врача? Он утверждает, что без вашей своевременной помощи погибших было бы как минимум трое или четверо.

— Но сэр, я просто выполнял свои обязанности запасного члена аварийной команды...

— И делали это хорошо. Я объявляю вам благодарность, мистер Дугал, и представлю к Медали Почёта. Ну а пока что... Завтра на построении получите официальную благодарность и денежную премию. Вольно!

— Есть, сэр! — Ричард отдал честь и вышел из каюты.

Возвращаясь в "воздушный замок", Ричард пытался осмыслить произошедшее. Наград он не ожидал — будучи рядовым, да ещё и негром, он прекрасно понимал, что рассчитывать ему особенно и не на что. Но сегодня всё неожиданно изменилось... Нет, медали он не ожидал, но даже капитанская благодарность была для него в новинку. Это были тем более странно, что сам Ричард ничего особенного в сделанном не видел...

— Эй, Дик! — прервал его размышления Дин. — Зачем тебя кэп звал?

— Не поверишь — хвалил, — усмехнулся Ричард. — Завтра на построении всё услышишь.

-Да ну?

— Не веришь — не верь, завтра дураком себя выставишь, — пожал плечами негр. — А мне так и вовсе двойное удовольствие — и похвалу получу и тебя в дураках увижу...

Бенджамин. II

В гавани, несмотря на ранний час, было шумно и людно. Бенджамин, отчаянно зевая, пробрался сквозь толпу рабочих к причалу, кивнул стоящему у трапа матросу с карабином и поднялся на борт. Через два часа "Старфиш" выйдет в свой четвёртый боевой поход, а ему ещё необходимо поверить и гидрофон, и радиостанцию, и помощника...

Меньше всего вопросов было к помощнику — гардемарин Джим Перкинс был в этой роли близок к идеалу. Из этого следовало, что и со всем остальным проблем не возникнет, но Бенджамин всё равно проверял аппаратуру сам — и оставался доволен.

— Молодец, Перкинс, -заключил он. — Растёшь... Думаю, к концу года получишь офицерский патент.

— Правда, сэр? — вытянулся парень.

— Да какой я тебе сэр... — Бенджамин пожал плечами. — Я же уоррент-офицер, техник, а не командир.

— Вы — мой командир и учитель! — пафосно заявил Джим.

— Джим, ты идиот? — Бенджамин схватился за голову. — Бросай уже бульварные романы читать!

— Франк, Перкинс, вы готовы? — осведомился коммандер Бейли, заглянув в отсек.

— Так точно, сэр!

— По местам стоять, корабль к походу готовить!

Верхняя вахта спешно заняла свои места, матросы отдали швартовы, из выхлопных патрубков ударил сизый дым — и поход начался. И, как обычно, вся команда гадала: куда они направляются на этот раз?..

Впрочем, долго гадать не пришлось. Как только город скрылся за горизонтом, командир по внутренней связи объявил:

— Наша цель — Йокогама. Перед нами стоит задача скрытно приблизиться как можно ближе к гавани и выставить мины, две дюжины которых мы приняли вместо торпед. Выставив их, мы направляемся во Владивосток, где принимаем торпеды, пополняем все запасы и возвращаемся в Манилу. Сохранять строгое радиомолчание до самого Владивостока, но слушать очень внимательно... Всё ясно?

— А если постановка в Йокогаме окажется невозможной? — осведомился штурман.

— Минируем Нагасаки или любой другой порт, если и это окажется невозможным. Если не удаётся достичь Владивостока — идём в Порт-Артур.

— Всё ясно, — кивнул штурман, раскладывая карту. — Нам, правда, и так и так плохо — резерва не будет...

— И что вы предлагаете, мистер Стеббинс? — осведомился Бейли.

— Идти не на юг, а на север и проскочить через Цугару — там на точно никто ждать не будет. Экономим пару дней и без малого четыре сотни миль...

— Хорошо, — коммандер кивнул. — Так и сделаем...

Бенджамин выдохнул, только теперь заметив, что задержал дыхание. Это было безумной идеей — и это было прекрасно. Проскочить под носом у японцев, оставив разрушительный подарок на пороге главной базы Императорского Флота... Это было великолепно. Правда, это было долго...

Хмыкнув, радист прогнал помощника и надел наушники. Радиомолчание так радиомолчание, но слушать ведь было приказано? Было. И он слушал...

Первые дни в эфире не было ничего интересного. Затем — вообще ничего. Подводная лодка по большей части шла в надводном положении, иногда — в позиционном, выставив над водой рубку. Бейли большую часть времени проводил на мостике, благо, погода позволяла, Бенджамин вслушивался в эфир, периодически уступая место Перкинсу, О'Коннелли прилип к дизелям...

— К погружению! — Бейли опустил бинокль.

Шум воды в кингстонах, свист воздуха, тихое гудение электромоторов — привычная симфония погружения... Бенджамин прижал наушники к ушам, вслушиваясь в движение кораблей над их головами, командир не отрывался от перископа, механики тщательно следили за электромоторами, а подлодка медленно кралась к гавани.

— Убрать перископ! Продолжить погружение, глубина двадцать метров! Малый вперёд, приготовиться к постановке!

Медленно и осторожно "Старфиш" крадётся на глубине двадцать пять метров, выбрасывая из торпедных аппаратов мины.

Первая тройка — аппарат закрыт и перезаряжается, а на грунт ложатся следующие три... Бенджамин напрягает слух, ловя малейший шум в толще воды — здесь нет друзей, и в любую секунду их могут услышать...

— Шум винтов, прямо по курсу, приближается!

— Полный стоп, тишина в отсеках!

Моряки замирают, задержав дыхание, останавливаются моторы, Бенджамин напряжённо вслушивается...

— Удаляется!

— Продолжать постановку, — приказывает Бейли.

Оставив за кормой Йокогаму и две дюжины мин на фарватере, "Старфиш" со скоростью четыре узла уходила в открытое море.

— Разрешите доложить, сэр? — осведомился электрик.

— Докладывайте, Смайли.

— В батареях осталось меньше десяти процентов заряда, сэр. Необходимо всплывать.

— Мистер Франк?

— Всё чисто, — отозвался Бенджамин.

— Подвсплыть на перископную глубину!

Бенджамин сдёрнул наушники, переждал свист сжатого воздуха и снова вернул их на место.

— Шумов нет!

— Поднять перископ!

Несколько минут Бейли изучал горизонт, а затем отдал долгожданный приказ:

— Всплытие!

Гидроакустик снова стянул наушники и перебрался за радиостанцию, вслушиваясь в эфир, а командир приказывал открыть люки и запустить дизели...

Через несколько минут Бенджамин выбрался на палубу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Солнце скрылось за горизонтом, но на востоке все ещё различалась полоска берега. Это, конечно, был рискованный курс, но командир и штурман считали, что японцы просто не подумают искать американскую субмарину у себя под носом, а от случайной встречи их должны были уберечь вахтенные и радиоперехват...

Мерный стук дизелей убаюкивал, и Бенджамин ушёл с палубы. Вахта не его, Перкинс прекрасно справится и сам, а он, видит бог, заслужил несколько часов сна...

Следующие двое суток Бенджамин запомнил плохо. В памяти осталась только жесточайшая нервотрёпка, и если ночью было более-менее спокойно, то днём... Мало того, что днём лодка держалась в позиционном положении, приходилось то и дело погружаться — и добро бы прятались от боевых кораблей, а то ведь от рыбацких скорлупок! После четвёртого погружения боцман заявил, что во Владивостоке придётся проверять все клапаны и кингстоны.

— Как хотите, — ответил на это Бейли. — Но до того всё должно работать, как часы.

Двое суток спустя, приказав остановиться, Бейли объявил:

— Начинаем прорыв. Мистер Стеббинс, будьте предельно внимательны — мы пойдём с опущенным перископом. Мистер Асприн, мы должны пройти пятьдесят пять миль на десяти с половиной узлах — даже если нам придётся выйти за борт и толкать подлодку.

— Со всем уважением, сэр, — отозвался электрик, — но после этого нам понадобится новая батарея.

— Если мы не прорвёмся, то вам тем более не придётся об этом волноваться, — раздражённо заметил коммандер. — Мёртвые, знаете ли, не потеют. Убрать перископ, погрузиться на пятьдесят метров, полный вперёд!

Электромоторы загудели, и Бенджамин снова прижал наушники к ушам. Над головой постоянно шумели винты, но "Старфиш" то ли не слышали, то ли считали своей... Тем не менее, Бенджамин ловил малейший шум — не раздастся ли резкая скороговорка двигателей охотника?

Один раз он услышал что-то подозрительное, и почти час субмарина простояла неподвижно, но в остальном их путешествие оказалось спокойным... Насколько это определение применимо к подводному переходу в пятьдесят пять миль вслепую под носом у врага. Во всяком случае, Бенджамин был действительно счастлив, когда "Старфиш" всплыла, и был он в этом не одинок. Только Бейли, как всегда, не проявлял никаких эмоций.

— Всем спасибо, джентльмены, — спокойно произнёс он. — Мистер О'Коннелли, полный ход, верхней вахте подняться на мостик, остальные свободны.

Бенджамин скинул ботинки и повалился на койку, попытавшись расслабиться. Получалось плохо... Всё-таки, больше полусотни миль под самым носом врага, под водой, без возможности всплыть — не тот опыт, без которого нельзя обойтись... Хотя, как знать — возможно, он ещё пригодится — война явно затягивалась, и предсказать, как пойдут их дела дальше, Бенджамин не мог. Вполне возможно, что им ещё не раз придётся воспользоваться этим маршрутом.

Наконец, усталость всё же взяла своё, и гидроакустик заснул.

Проснулся он на рассвете, когда лодка успела пройти полсотни миль от берегов Японии, не встретив никого, и продолжала идти экономическим ходом, приближаясь к Владивостоку. В эфире, по свидетельству Перкинса, было пусто. Море тоже оставалось пустынным, хотя пару раз на горизонте и мелькали дымы. Были это японские корабли или русские, никто не интересовался...

Поспешно проглотив завтрак, Бенджамин натянул наушники радиостанции.

В эфире — не тишина, но и ничего полезного — только фон да отзвуки далёких радиопередач.

— Капитан Бейли, сэр! Могу ли я воспользоваться экстраординарным фондом для модернизации оборудования?

— Цель?

— Усилительный каскад для нашей радиостанции, если только во Владивостоке найдутся триоды.

— Мы простоим во Владивостоке не меньше недели. — Бейли провёл пальцем по колонне перископа. — Можем задержаться, если потребуется.

— Если лампы есть на складах, то я управлюсь за пару дней. Правда, мне еще понадобится очень хороший припой...

— Будет, — кивнул Бейли. — Насколько улучшится связь?

— Раза в два.

— Превосходно.

Остаток дня и ночь прошли без приключений, а утром Бенджамин, выбравшийся покурить после вахты, едва не уронил сигарету от крика сигнальщика: "Дым прямо по курсу!"

— Приготовиться к погружению!

Так и не закуренная сигарета полетела за борт. Бенджамин почти бегом убрался с палубы и бросился к гидрофону, когда сигнальщик с мостика закричал:

— Русский флаг!

— Отбой тревоги!

Несколько минут спустя все желающие могли разглядеть серо-голубой четырёхтрубный крейсер под контр-адмиральским флагом.

— "Варяг", — опознал приближающийся корабль Бейли. — Мистер Франк, запросите новости.

Бенджамин прогнал помощника, натянул наушники и взялся за ключ. Десяток секунд — и в наушниках раздался резкий писк морзянки. Бенджамин немедленно зачеркал по лежащему наготове листу, в очередной раз подумав, что надо бы выбить из начальства радиотелефон. Закончив приём, выдал квитанцию и принялся за расшифровку.

Новости были весьма интересными — на выставленных подлодкой минах подорвался "Кавати". Конечно, потеря старого линкора, команда которого, к тому же, в основном спаслась, не была катастрофой. Но сам факт...

За день "Старфиш" встретила ещё несколько русских кораблей, включая и новейший крейсер, а за пару минут до полуночи пришваротвалась в бухте Диомид.

— Команде разрешены увольнительные, начиная с завтрашнего утра, — сообщил Бейли.

Сразу же после завтрака Франк отправился к капитану порта, а оттуда — в интендантство. С запиской от капитана, письмом от коммандера Бейли, пачкой векселей Казначейства Соединённых Штатов и дурными предчувствиями...

Предчувствия оправдались — русский интендант был ничуть не лучше американского. Даже хуже, ибо по-английски говорил с сильным акцентом и чуть что, делал вид, что не понимает... В конце концов Бенджамин не выдержал, достал револьвер и спросил, предусмотрена ли в России смертная казнь для взяточников. Интендант не ответил, но кочевряжится перестал и быстро выписал все нужные бумаги.

Прошло всего полтора часа — и Бенджамин в компании юриста из американского консульства вышел со склада с коробкой электронных ламп и значительно улучшившимся настроением.

Лампы стоили дорого, но усилитель окупал каждый вложенный в него цент — Бенджамин даже приготовил все необходимые расчёты, но они пока что никому не требовались. Юриста из консульства они вообще не волновали, а Бейли своей команде всегда верил на слово — и команда его ни разу не подвела...

К вечеру, обменяв долларовые векселя на рубли, Бейли выдал команде жалование и отпустил на берег всю команду, кроме вахтенных. Дважды предлагать не пришлось никому...

Бенджамин, воспользовавшись советом юриста, отправился в "Золотой якорь". И был приятно удивлён — заведение на порядок превосходило всё, что можно было найти в Маниле за цену, даже вдвое большую... Да и выглядели филиппинки похуже так что вечер, а затем и ночь радист провёл великолепно.

Неделя пролетела незаметно, занятая погрузкой и ремонтом. Бенджамин, потратив ещё несколько долларов, устроился в портовой мастерской и спокойно возился с усилителем. Асприн работал в соседней мастерской, перебирая и бракуя аккумуляторы, пока, наконец, не махнул на всё рукой и не потребовал полностью новые батареи. К требованию присоединился и консул, а потому обе батареи были доставлены и установлены на "Старфиш" всего за три дня, что само по себе было удивительно... Но на всё это Бенджамин, с головой ушедший в работу над радиостанцией, не обращал ни малейшего внимания. Любимое дело, как и всегда, затянуло его целиком.

Как ни странно, они уложились в семь дней. Утром среды "Старфиш" отдала швартовы и, сопровождаемая слегка фальшивым исполнением американского гимна, покинула Владивосток. Впереди почти две тысячи миль, семидневный переход — и Манила. И на сей раз им не придётся прятаться от любой лодки — нет, "Старфиш" снова вышла на охоту. И, зная своего командира, команда была уверена — когда лодка войдёт в гавань Манилы, на её рубке будут красоваться новые белые силуэты, а вражеский флот не досчитается нескольких кораблей.

София. II

За те пять недель, что Россия владела Южным Сахалином, сделано было многое. Отомари превратился в Корсаковск, Тоёхару неизобретательно окрестили Южно-Сахалинском, начали строительство береговых батарей... Сахалин армия оставлять не собиралась — в отличие от Кореи.

А вот морская пехота вернулась во Владивосток, и поручик Василинова не была этим расстроена — делать на Сахалине было решительно нечего. Впрочем, во Владивостоке было ненамного веселее...

Офицерское собрание Первого Амурского полка морской пехоты откровенно скучало — Кондратьевск, хотя и считался прифронтовым городом, был до неприличия спокоен, вторжения на Хоккайдо не планировалось, новые назначения пока что не поступали... И господа офицеры предавались безделью.

— Всё же, господа, — Шульц прицелился и резким толчком послал шар, разбивая пирамиду, — женщины на военной службе -это уж слишком. Я, конечно, не желаю никого обидеть, а вас, София Николаевна, особенно... Но, тем не менее, сие представляется признаком исключительного бедствия.

— Уступая среднему мужчине в силе, средняя женщина обладает ничуть не меньшей, а иногда и большей выносливостью, — София наклонилась над столом, прицеливаясь. — И к тому же лучше переносит ранения.

Три шара отправились в лузы, София прищурилась, наклонилась над столом и толкнула кием четвёртый.

— Но, согласитесь, вся европейская культура, включая и русскую, воспринимает деву-воительницу, как явление экстраординарное или же сверхъестественное...

— Культура меняется, — София пожала плечами. — И иногда насильственно... Нынешняя война — я в этом уверена — продемонстрирует сей факт нагляднейшим образом. Меняются возможности общества, меняются и его потребности...

— Вы сейчас почти дословно цитируете последователей Энгельса, — заметил Шульц, примериваясь к шару. — Право, не ожидал...

— Почему бы и нет, если в этом они правы? — София пожала плечами. — Правда, я не согласна с остальными их идеями, но кое в чём эти идеи вполне справедливы.

Последние шары отправились в лузы, София положила кий на стол и закурила.

— Поздравляю, София Николаевна, — Шульц поклонился. — И благодарю за прекрасную игру.

— Не стоит благодарности, вы играли ничуть не хуже... И, кажется, наше собрание окончено, — София кивнула вошедшему посыльному. — Полагаю, у вас приказы для нашего полка?

— Так точно! — козырнул посыльный, вручая полковнику Корсакову пакет. — Извольте расписаться в получении.

— Из запасных, но потенциал есть, — заметил полковник. — Итак, давайте займёмся приказами, раз уж все здесь...

Приказ был прост и лаконичен — максимум ущерба японцам при минимальном риске для себя.

— Значит, диверсии... — полковник отложил приказ. — Что ж, Викентий Андреевич, вам слово — вы здесь каждую кочку знаете.

— Ну уж так уж и каждую... — майор кашлянул в кулак.— Право же, вы преувеличиваете, Алексей Михайлович. Впрочем, места эти я и впрямь неплохо знаю, так что попробую подсказать... Сонечка, достаньте, пожалуйста, карту — вам ближе всех.

На столе разложили большую и подробную карту Кореи, и офицеры склонились над ней, намечая места ударов и примериваясь, как лучше их нанести...

— Что ж, — подвёл пару часов спустя итог полковник, — теперь дело за флотом. Пойду с Рудневым договариваться. Взводные, доведите приказ до солдат, проработайте с ними высадку и готовьтесь к бою — начинаем, как только флот будет готов.

— Вольно, — кивнула София вскочившим солдатам. — Есть приказ.

— Хорошая новость, ваше благородие, — обрадовался Борис. — А то сидим тут, словно и нет никакой войны... И что же нам предстоит?

— Понемногу вредить японцам в Корее, — сообщила женщина. — Я тут кое-что набросала по лоции, когда первоочередные цели обсуждались... Андрей, ты хочешь взорвать пару мостов?

— Так точно, ваше благородие! — солдат щёлкнул каблуками. — Взорвать — это мы завсегда могём!

— Рада за тебя... Итак, первая наша цель — Чхонджин. Завтра или послезавтра сходим на разведку, а на следующую ночь взорвём мост и сожжём склады и устроим пожар в порту. Борис, отделенные — что скажете?

Унтер-офицеры склонились над картой, изучая город, реку и окрестности. Василинова в их обсуждение не вмешивалась, только отвечая на вопросы, когда те появлялись — она считала, что хороший командир должен давать своим подчинённым достаточно самостоятельности. Тем более — в морской пехоте, в которой взвод — это уже много...

— Как добираться-то будем?

— На эсминце, — София взяла циркуль и прошлась им по карте. — Вот как-то так... Ну, какие будут предложения? Начнём с тебя, Андрей.

— Ну, что взрывчатки нам побольше надо, это я могу сразу сказать, — подрывник дёрнул себя за ухо. — Не знаю я, какие там быки, но раз по нему железная дорога идёт... Часовые механизмы, опять же, нужны, или химические запалы... И лучше даже химические, потому как поджигать я эту хрень не буду...

— Ефрейтор Дубенко!

— Виноват, ваше благородие!

— Я знаю, что ты подурачится не прочь, но не здесь и не сейчас же!.. Продолжай.

— Химические запалы — обязательно двойной комплект, тротила пудов десять, шнура на всякий случай пару мотков... Да и всё, собственно. Инструмент у меня всегда с собой, а верёвка и на корабле найдётся.

Кивнув, София быстро написала записку начальнику арсенала и вручила её ефрейтору.

— Бери всё, что нужно, а если этот жук начнёт возмущаться, посылай к чёрту. Или ко мне, что, в сущности, то же самое... Кто следующий?

Борис, не отрывалась от карты, сообщил:

— Думаю, может будет встать за этим мысом, а когда стемнеет окончательно, перейти к устью и там уже спускать шлюпки.

— Дельная мысль, — София кивнула. — Ещё кто-нибудь желает высказаться? Нет? Тогда все свободны. Готовьтесь, нам предстоит не самая простая работа...

Весь следующий день ушел на подготовку к рейду, выходить же вечером не имело никакого смысла, и потому полковник приказал всем участникам операции отдыхать. София, вымотанная сражением с интендантами, приказом воспользовалась с огромным удовольствием — и впервые с начала войны смогла нормально выспаться.

Но этим, собственно, отдых и ограничился — взводу предстояла погрузка...

— "Разящий"? — София приподняла бровь. — Приятный сюрприз...

— Благодарите капитан-лейтенанта князя Трубецкого, — проворчал Корсаков. — Это его инициатива...

— Так точно! Разрешите приступать к погрузке?

— Разрешаю.

— Счастлив вас видеть, моя дорогая! — капитан-лейтенант Трубецкой поцеловал протянутую руку. — Признаться, я весьма соскучился... Добро пожаловать на борт!

— Я тоже рада вас видеть, дорогой Сергей, — София легонько сжала ладонь жениха. — Полагаю, всё готово к отправлению?

— Я отдал приказ отплывать, как только ваш взвод поднимется на борт, — кивнул Трубецкой. — Полагаю, нам следует тщательнее обсудить наши дальнейшие действия... Быть может, пройдём в мою каюту?

Стоило двери каюты захлопнуться, как поручик Василинова, судорожно вздохнув, бросилась на шею жениху.

— Серёжа!..

— Тише... — засмеялся Сергей, — Ты меня свалить хочешь, что ли?

— Заткнись. Боже, как долго я этого ждала... — София сосредоточенно расстёгивала китель жениха. — Все эти приличия...

— Соня...

— Заткнись, — София поспешила закрыть рот жениха поцелуем. — У нас есть время, так что давай...

Заложив руки за голову, София смотрела в потолок, курила и не думала ни о чём.

— Ну что, балалаечница ты моя, довольна? — усмехнулся Сергей.

Вместо ответа София положила его руку себе на грудь и спросила:

— А ты?..

— Я недоволен тем, что у нас нет времени продолжать, — фыркнул жених. — И ты была права...

Женщина фыркнула, встала и принялась одеваться.

— Было бы хорошо, если бы команда не заметила, — заметила она.

— Я тебя уверяю, команда в курсе и всё прекрасно понимает, — усмехнулся Сергей. — У многих у самих жёны и невесты, а на дворе война...

"Разящий" на двадцати узлах шёл на юг. Морская пехота в очередной раз проверяла снаряжение и изучала карты, моряки готовили корабль к бою, хмурый бурят из разведки копался в сампане...

— Нам придётся простоять часа два или три, и при этом держать под парами все котлы, — хмуро сообщил механик. — А если мы будем возвращаться полным ходом, котлы придётся перебирать... А лучше и вовсе менять.

— Всё равно через пару месяцев на ремонт, — Трубецкой пожал плечами. — Главное, чтобы сегодня ничего не отказало.

— Не откажет. Да самое плохое с нами уже случилось — в миноносцы из эсминцев ещё когда разжаловали...

На закате "Разящий" бросил якорь в трёх милях от берега, матросы поспешно спустили на воду сампан, и хмурый бурят отправился на разведку. София, стоя на крыле мостика, курила, следила за удаляющейся лодкой и в очередной раз прикидывала, что, кроме подрыва моста, она сможет сделать.

Были бы неплохо поджечь военные запасы, но это сильно зависело от того, как они хранились. Если их оставили на ночь на причале под навесом — это одно. Если держали на складе — совсем другое, а если склады капитальные, просто так их не поджечь... Впрочем, что поджечь, в порту всегда найдётся, так что об этом может не беспокоиться. Вот о том, чтобы не спалить при этом полгорода — да, стоило... Но обо всём этом имеет смысл говорить только после возвращения разведчика. А он вернётся хорошо, если через полтора часа.

И София принялась в очередной раз проверять снаряжение.

Сампан вернулся почти через два часа, и все офицеры собрались в кают-компании, изучая наспех набросанный план.

— Быки бетонные, но не слишком мощные, взорвать их будет не слишком сложно, — сообщил разведчик. — Грузы частью лежат прямо на причале, а частью — в двух дощатых бараках рядом. Охрана — взвод или два солдат, причём местных, японские там только офицеры. Судя по тому, что я видел, особой угрозы они не представляют и могут попросту разбежаться...

— Где наиболее удобные места для высадки? — София задумчиво постукивала карандашом по наброску. — Полагаю, здесь или здесь?

— Скорее, здесь, — карандаш коснулся плана. — Отсюда удобнее добираться до складов, да и заметят вас гораздо позже, если вообще заметят. Корабль лучше всего будет поставить вот здесь — не так удобно для десанта, но вот здесь и здесь — банки, над которыми только сампан и пройдёт...

Занятые совещанием, офицеры не сразу заметили, что наступила ночь. Подняв якорь, миноносец двинулся к устью Сосонга, а морская пехота, тем временем, грузилась в лодки. Два баркаса и сампан покачивались у борта, матросы молча сгружали ящики со взрывчаткой, Дубенко внимательно следил за погрузкой, нервируя матросов, и без того отлично понимавших, с чем имеют дело. София спустилась первой и, наплевав на все чины, помогала с погрузкой, Борис, оставаясь не палубе, следил за порядком...

Наконец, погрузка окончилась, лодки отошли от корабля и в почти полной тишине двинулись вверх по реке. Солдаты молча орудовали вёслами, София, стоя на коленях на носу сампана, проверяла шестом глубину, Андрей возился со взрывчаткой, остальные следили за берегами, готовые открыть огонь...

— Мост, — шепнула девушка, упираясь шестом в опору.

— Готово, — столь же тихо отозвался Андрей, вворачивая взрыватели. — Сваливаем взрывчатку к быку, идём к следующему, повторяем и убираемся. Я взял получасовые взрыватели, так что у нас есть минут двадцать пять... Ваше благородие, вам времени на поджог хватит?

— За глаза, — Василинова потянулась за сигаретой, но тут же одёрнула себя. — Мне и десяти минут хватит, если наш разведчик не ошибся.

— Тогда начинаем, — первый ящик полетел за борт, за ним второй... Десять пудов тротила, пять ящиков — половина всего запаса, вторая половина через пару минут оказалась у соседней опоры. Гребцы снова налегли на вёсла, сампан немного отстал от баркасов...

София сидела на корме, вспоминала рассказ разведчика и перебирала зажигательные шары в подсумке. Два барака и брезентовый навес... Лучше всего, если там боеприпасы — тогда японцы лишатся ещё и причала. С другой стороны, если там только амуниция, будет ничуть не хуже... А уж если там продовольствие...

Впрочем, решила девушка, всё это не важно. Что бы там ни было, оно сгорит. А заодно станет ясно, стоила ли новинка потраченных на неё усилий.

Сампан тихо уткнулся носом в пристань, София шепнула:

— Борис, Семён, прикрываете, — и выбралась на берег.

Склады оказались даже ближе к воде, чем казалось на плане. Почти ползком подобравшись к первому бараку, София тщательно ощупала дверь и ухмыльнулась — та, хетт и была заперта на висячий замок, держалась неплотно. Несколько движений штыком — и в щель вполне можно просунуть кулак... София извлекла из подсумка три шара, нащупала запалы, чиркнула по ним спичечной коробкой и один за другим сильным толчком отправила внутрь. Что-то глухо стукнуло, и София поспешила ко второму бараку.

Всё повторилось — дверь была ничуть не лучше, отжать её оказалось даже проще, и следующие три шара оказались внутри — на этот раз бесшумно. Новый рывок — и она у навеса, под которым стоят железные бочки...

София принюхалась — и даже не стала пытаться убрать довольную улыбку. В бочках был бензин...

Оставшиеся четыре шара она положила на бочки, тщательно пристроив на горловины, осторожно подалась назад...

Окрик часового заставил девушку распластаться на пирсе, затаив дыхание. Может, он решит, что ему показалось, и уйдёт... Или не рискнёт пользоваться лампой рядом с бензином...

Но на сей раз поручику Василиновой не повезло. Мало того, что японец решил поверить всё, у него ещё и оказался электрический фонарь. И это было очень плохо — чувствительные глаза Софии не выдержат такого удара, и на пару минут она просто ослепнет... и это будут последние минуты её жизни.

Вытянув фальшфейер, девушка зубами вырвала чеку запала, бросила его на навес, зажмурилась и откатилась в сторону.

Белая вспышка ударила по глазам даже сквозь плотно сомкнутые веки, японец сердито закричал, София вслепую выпустила очередь из карабина, и гнев в голосе сменился болью. Отвернувшись, она открыла глаза, поднялась и, пригибаясь, побежала к сампану, с которого её солдаты открыли ураганный огонь.

А за её спиной творился сущий ад. Горящий брезент упал на бочки, японцы пытались его стащить — и как раз в этот момент термит прожёг первую бочку.

Из дыры вырвался столб пламени, заставивший солдат разбежаться. Вспыхнула вторая бочка, а из-под первой во все стороны хлынул горящий бензин, поджигая деревянный причал.

С гулким "уфф" из дверей барака вырвалось пламя, усиливая суматоху, с моря донеслось резкое гавканье трёхдюймовок "Разящего", несколько секунд спустя раздались взрывы...

Одним броском преодолев последние метры, София перевалилась через борт, и Борис немедленно оттолкнул сампан от берега. Пехотинцы изо всех сил налегли на вёсла, стараясь поскорее убраться прочь, миноносец продолжал вести огонь, поднимая баркасы, пожар на причале разгорелся, что-то даже взрывалось...

— Пора, — сообщил Дубенко, глядя на часы, и в тот же момент с реки донесся двойной взрыв, треск и последовавший за ним оглушительный всплеск.

— Что ж, задание выполнено, — заметила София, когда сампан качнулся на волне. — Думаю, сампан придётся бросить...

Сампан не просто бросили — его ещё и подожгли, поскольку ветер и течение должны были отнести горящую лодку к старому причалу и добавить суматохи...

— Мда, не получилось чисто уйти... — вздохнула София, глядя на быстро удаляющееся зарево.

— Не думаю, что это так уж важно, — пожал плечами Борис. — Оборону усилят в любом случае — очевидно же, что мост взорвался не сам по себе...

— Но могут решить, что его сбила артиллерия, — предположил Трубецкой.

— Вот уж это вряд ли. — София прикурила. — Трёхдюймовками быки не разбить, по крайней мере, без десятка попаданий, а вы сделали всего четыре или пять залпов, да и те по пристани. И за крейсер нас не примут — как только увидят воронки, сразу поймут, что это был миноносец... Кстати, Серёжа, вы не будете возражать, если я воспользуюсь вашей пишущей машинкой? Нужно составить отчёт о зажигательных шарах.

— Конечно, пользуйтесь, сколько потребуется. Да, мне хотелось бы услышать ваш рассказ о результатах нашего огня...

— С удовольствием расскажу. Думаю, я всё ещё буду в вашей каюте, когда вы освободитесь...

Докурив, София ушла с мостика. Борис ушёл ещё раньше, и капитан-лейтенант остался в одиночестве. Бросив последний взгляд на исчезающие за горизонтом отсветы пожара, он улыбнулся, вспомнив взгляд невесты, когда она говорила, что будет ждать в каюте, и вернулся в рубку.

— Вахта, доклад!

Джанет. II

Мерный стук мотора скользил про краю сознания, не отвлекая Джанет от эфира. Катер медленно дрейфовал на юго-восток в сотне миль от Лазурного Берега, а в восЂьмидесяти милях южнее точно также дрейфовал "Венедиг" — плавбаза австрийских подлодок. И прямо сейчас эта плавбаза готовилась к встрече с подлодкой, а британский катер самым беспардонным образом подслушивал их переговоры...

Прерывисто стучал телеграфный аппарат, печатая морзянку, черкала в блокноте Кэт, записывая телефонные переговоры, а Джейн, одной рукой вцепившись в наушники, другой осторожно покачивала колёсико настройки, удерживая волну и отстраиваясь от помех. Третий член их команды — вечно хмурый блондин Слай — сидел рядом с аппаратом, зарывшись в пачку обгоревших страниц, занятый расшифровкой телеграмм...

И всё это было её, Джейн, идеей. Конечно, не только её — но она высказала её начальнику телеграфной службы Гибралтара, а тот, будучи больше инженером, чем чиновником, довёл идею до ума и донёс до адмирала Милна, командующего флотом. Адмирал идею оценил и приказал немедля переоборудовать несколько патрульных катеров в разведывательные и отправить их на восток.

И вот теперь четыре катера непрерывно следили за плавбазой, за неделю обеспечив Адмиралтейство таким количеством сведений, какое раньше не удалось бы собрать и за месяц. И это, по мнению Джанет Бхай, было чертовски здорово и чертовски утомительно...

— Ушла, — Кэт стянула наушники. — Кажется, это была U-27. Когда там следующая?..

— Если они не поменяли шифры, то сегодня в двадцать три часа, — Слай оторвал ленту и аккуратно смотал её в рулон. — Возвращаемся?

— Наверно, — Джейн пожала плечами и взялась за ключ. — Всё равно наше время вышло.

Она оказалась права — через несколько минут Кэт приняла радиограмму с идущего на патрулирование второго катера.

— Ну вот... — Слай зевнул. — К утру будем в Ницце... Кто как, а я пойду спать.

Джанет, отправив сообщение на базу, сняла наушники. В отличие от товарища, ей спать совершенно не хотелось, и потому она взялась за карандаш.

Кэт, сосредоточено переводившая австрийские переговоры, просто напрашивалась, чтобы её нарисовали... И Джанет принялась за дело. Быстрые штрихи ложились на бумагу, сливаясь в склоненную голову, выбившуюся прядь, упавшую на глаза, сдвинутые на шею наушники... Кэт шевельнулась, и Джанет, поймав сосредоточенный взгляд подруги, принялась рисовать с удвоенной энергией.

Разумеется, ни та, ни другая за временем не следили — и одинаково удивились, услышав сигнал отбоя.

— Однако... — Кэтрин сняла наушники, встала и потянулась. — Что-то я засиделась... Джейн, что это ты рисуешь?

— Тебя, — хмыкнула Джанет, демонстрируя рисунок.

— Здорово! Подаришь?

— Держи, — Джанет отдала рисунок подруге. — Что там слышно?

— Спасибо! — Кэт схватила рисунок. — Ничего особенно интересного они не говорят. Просто позывной и запрашивают разрешение. В ответ получают разрешение... Или не получают. Вот и все, собственно...

— А по поводу времени что скажешь?

— Всякий раз разное, — Кэт пожала плечами. — Но часа два минимум...

— Два часа... — протянула Джанет.

Промозглым февральским утром катер ткнулся носом в причал рядом с немногими частными яхтами, ещё остававшимся в гавани Ниццы. Засвистел боцман, Джанет выскочила из койки, обулась и выскочила на палубу, на ходу надевая китель. Общий сбор... По идее, команду должны отпустить на берег, но Гейл вполне мог решить иначе и объявить аврал.

Гейл этого не сделал. Пройдясь перед строем с таким видом, словно он был не лейтенантом, а полным адмиралом, Стэнли Гейл объявил:

— Прекрасная работа, леди и джентльмены. Команде позволяется сойти на берег, однако напоминаю, что наш следующий выход — послезавтра в одиннадцать часов вечера. Всё ясно?

— Так точно, сэр! — рявкнули два десятка глоток.

— Вольно! — отсалютовал Гейл, и моряки, громыхнув ботинками по палубе, спустились на причал.

Мартовская Ницца была больше похожа на сонный провинциальный городок, чем на роскошный курорт. Так было и до войны, а с её началом всё стали только хуже...

И, разумеется, почти полторы сотни военных моряков были приняты с распростёртыми объятиями. Англичан были рады видеть в любом заведении города — всех, даже матросов и даже там, куда обыкновенно пускали только офицеров. Цены хозяева заведений при этом снизили едва не вдвое, на жалование членам Специального Отряда Корона не скупилась, так что счастливы были все...

Радисты отправились в заведение под названием "Мулен Руж", не имевшее со своим парижским тёзкой общего ничего, кроме названия. Летом в нём собирались непризнанные гении из провинциальной богемы, зимой — воры и мошенники, и в любое время — контрабандисты. С началом войны и те, и другие подались в более безопасные края, и в результате заведение осталось в полном распоряжении контрабандистов и лайми...

— О, малышка Нана! -воскликнул сидевший в углу наголо обритый итальянец в роскошной шляпе. — Как я рад видеть тебя и твоих друзей!

— Судя по твоей радости, тебе нечего предложить, — буркнул Слай.

— Увы, ничего, кроме доброго вина я и впрямь не могу предложить... Если, конечно, вам не интересен рассказ старого моряка, — подмигнул контрабандист.

— Да что такого ты можешь рассказать, Фрэнк? — фыркнула Кэт.

— Милая Катарина, Франческо может рассказать многое, но... Разве он не заслуживает похвалы?

Кэт скривилась, но выложила на стол пятидесятифранковую купюру. Контрабандист сцапал деньги, посмотрел на просвет и спрятал в карман.

— Вчера пришёл мой друг из Полы, — Франческо погладил карман. — Австрийцы выгнали оттуда всех гражданских и собирают там множество судов... И оттуда вышли подводные лодки, не меньше десятка — это он сам видел. Пошли на юг, но он, конечно, за ними не следил.

— Пожалуй, свои пятьдесят франков ты отработал, — протянула Кэт. — Ну что, Слай, закажешь девчатам выпивки?..

— Весело живём, — Слай отодвинул стакан. — Как думаете, Фрэнк не врёт?

— Если ты опасаешься, что он двойной агент, то зря. Он чист, — ответила Кэт.

— А его друг?

Брюнетка пожала плечами.

— Насколько я знаю, наш штаб и без него уверен, что в Поле что-то затевают. Конечно, всё это может быть просто дезой, но...

— Но вряд ли, — закончила Джанет. — Жаль, что мы не услышим, что творится на Адриатике, но "Венедиг" никуда не собирается... Хоть это и не показатель. Ладно, давайте-ка ещё по одной...

Предложение встретило всеобщее согласие, и три уоррент-офицера снова наполнили стаканы. В конце концов, дела могли и подождать — тем более, что обсуждать их в кабаке вообще не стоило. А вот отдых ждать не мог — послезавтра утром ждал новый выход...

Следующий день для Джанет начался ближе к полудню, в комнате Слая и в его постели. И она была отнюдь не против провести подобным образом весь день — благо, это был ещё законный выходной.

И ей это даже отчасти удалось.

Во всяком случае, Джанет, сидевшая в одной тельняшке с чашкой кофе в руке и очередным наброском перед собой, примерно так и представляла счастье.

— Думаю, о делах мы говорить не будем? — Слай стоял за спиной и, судя по голосу, улыбался.

Джейн просто молча кивнула. Так хотелось хоть ненадолго забыть о войне... О том, что завтра в это время они снова будут в море — и кто знает, вернутся ли они?

— Ты здорово рисуешь, — Слай взял набросок их катера. — Настоящий талант...

— Да ладно... — рассмеялась девушка, подняв руку и запустив пальцы в волосы любовника. — Вот моя мама — та действительно была почти гением. Ты наверняка видел её картины — она всегда подписывалась "Читрини".

— Та самая?! Да какое там "почти", самый настоящий гений! Так жалко, что она умерла... Прости. — Слай смутился.

— Не беспокойся, — Джанет грустно улыбнулась. — Это было шесть лет назад...

Она притянула парня к себе и поцеловала. Неважно, что им придётся расстаться, неважно, что мир горит в огне — они заслужили хотя бы двадцать четыре часа счастья...

— Мистер Гейл, сэр, — Джанет протянула командиру пачку бумаг. — Прошу вас оценить моё предложение.

— Отставить официоз, — буркнул Гейл, перебирая бумаги. — Ты думаешь, я хоть что-то пойму?

— Там нет ничего сложено сложного, — ответила девушка. На самом деле, я даже не могу сказать, что это моя идея — я всего лишь адаптировала обычный наблюдательный аэростат. Я даже посчитала, пусть и грубо, что для этого понадобится... Не так и дорого выходит.

— Да, только генератора нашего катера на новый усилитель может и не хватить.

— Он не настолько мощный...

— Генератор тоже. Джанет, ты же знаешь это не хуже меня, — Гейл помахал бумагами. — Это же патрульный противолодочный катер, а не крейсер!

— Со всем должным уважением, сэр, это разведывательный катер, и я это уже сколько времени талдычу всем — от тебя до адмирала, — Джанет отобрала у лейтенанта свой проект. — Ладно, я пойду считать, а ты достань где-нибудь лампы...

— Где? — ядовитого осведомился лейтенант.

— А вот это уже не моя проблема, — в тон ему отозвалась Джанет, подхватив Слая под руку. — Ну, до завтра!

— И почему я всё это терплю?.. — буркнул Гейл вслед удаляющейся парочке. — А, Кэт?

— Полагаю, тебе это нравится, — Кэт пожала плечами. — Иначе бы ты давно подался куда-нибудь на крейсер...

— И ты туда же!

Ровно в одиннадцать часов катер отошёл от причала. Джанет, Кэт и Слай засели в радиорубке, готовя и проверяя аппаратуру, пока Гейл, склонившись над картой, прокладывал курс. На сей раз требовалось подойти к плавбазе не более, чем на пятьдесят миль, а желательно — ещё ближе. При этом приказ содержал требование записывать все переговоры с помощью диктофона, что само по себе было непросто... И к тому же совершенно непонятно — до сих пор командование прекрасно устраивали стенограммы. Причины всего этого Гейлу были неведомы, но подозрение, что выход окажется необычным, имелись...

— Слышу позывные, — доложила Кэт. — "Венедиг" на старой позиции, подлодок рядом... Слышу две.

— Три, — поправил гидроакустик.

Джанет пожала плечами — количество подводных лодок её не волновало. Она прислушивалась к переговорам плавбазы с австрийским флотом, но ничего, заслуживающего внимания, пока что не слышала. Императорский и королевский военно-морской флот с плавбазой предпочитал не общаться — то ли опасались лишний раз её засветить, то ли нехватка радиостанций сказывалась...

Так продолжалось большую часть вахты, ничего другого не ожидали — и раздавшийся за десять минут до конца вахты истошный треск морзянки застал радистов врасплох.

— Что там случилось?! — Кэт вцепилась одной рукой в наушники, а второй — в ползунок реостата.

— Не знаю, — Джанет напряженно вслушивалась в эфир. — Кажется, отбой встречи всем субмаринам...

— Подтверждаю, — Слай склонился над пеленгатором, стрелка которого неожиданно заметалась по шкале. — "Венедиг" уходит!

— Передаёт сигнал бедствия! — Кэт ещё крепче вцепилась в наушники. — Да что там происходит?

— Курс к плавбазе, — распорядился Гейл, и почти одновременно с ним гидроакустик крикнул:

— Три взрыва, дистанция двадцать миль!

— Всё интереснее и интереснее... — Гейл поднял бинокль, покрутил в руках и снова отпустил. — В любом случае, мы получили сигнал бедствия и, несмотря на войну, обязаны на него ответить. Машинное, полный ход, Джанет, доложи командованию!

— Сэр, вы не опасаетесь ловушки? — обеспокоенно спросил заглянувший в рубку мичман.

— Не думаю, что коварство тевтонов столь велико, мистер Бёртон, — Гейл кивнул помощнику. — Но на всякий случай пошлите людей к орудию и пулемётам.

Полчаса спустя сигнальщик закричал:

— Вижу цель!

— Шлюпки на воду! — распорядился Гейл, опустив бинокль. — Мистер Бёртон, предложите этим джентльменам сдаться...

Его императорского и королевского величества корабль "Венедиг", осев носом по самую палубу, так что волны плескались о надстройку, шёл ко дну. Неспешно, но абсолютно безнадёжно, и команда явно не питала по этому поводу никаких иллюзий. Австрийцы спустили шлюпки, без суеты перебрались на них, забрав кассу, уничтожили документы — и только тогда подняли белый флаг.

— Мистер Гейл, сэр, — выслушав ответ командира отряда, Джейн сдвинула наушники. — Нам приказано сопровождать пленных к базе, по дороге нас встретит "Магдалина" и подберёт их. Вам приказано расспросить капитана и узнать у него подробности происшествия.

На выполнение формальностей и осмотр раненых (которых оказалось на удивление мало) ушло больше часа, за которые импровизированный "конвой" прошёл едва пару миль. Наконец, решив все вопросы, капитан цур зее Тобиас Шульц поднялся на борт катера.

— Благодарю за своевременную помощь, герр лейтенант. Поистине, доблесть и великодушие победителя смягчают горечь поражения...

— Приветствую вас на борту, сэр, и не могу не отметить, что предпочёл бы, чтобы нала встреча произошла бы при иных обстоятельствах, — Гейл отдал честь. — К счастью, мы оказались достаточно близко, чтобы принять ваш сигнал бедствия...

— ... Виной которому были ваши соотечественники, герр лейтенант, — подхватил Шульц. — Дюжина британских аэропланов атаковала нас торпедами, три из которых поразили "Венедиг".

— Таковы превратности войны, сэр, — Гейл снял фуражку. — Люди гибнут, защищая свои идеалы... И, возвращаясь к делам насущным, ставлю вас в известность, что примерно через три часа мы встретимся с судном "Магдалина", которое и примет вашу команду. До этого момента мы можем принять на борт только ограниченное количество тяжелораненых...

— К счастью, в этом нет необходимости, — ответил Шульц. — Пострадавшие или ранены легко, или погибли сразу. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы вернуться к своим людям.

— Конечно, сэр, не смею вас задерживать, — Гейл снова отдал честь.

Стоило австрийцу вернуться в шлюпку, Гейл заглянул в рубку и спросил у сосредоточено стучавшей ключом Джанет:

— Всё слышала?

Девушка кивнула, не отвлекаясь от передачи. Наконец, отпустив ключ и дождавшись квитанции, она сняла наушники и доложила:

— Не только слышала, но и передала. Значит, торпеды с аэропланов? Это что-то новенькое...

— И, как оказалось, весьма полезное, — встряла Кэт. — Кстати, Стэн, нам за это что-нибудь положено?

— Денежная премия, причем не слишком большая, — Гейл уткнулся в бинокль. — Ты же не рассчитывала на Крест Виктории?

— А сколько точно? — осведомилась радистка.

Гейл назвал сумму. Джанет хмыкнула — получалось примерно два месячных жалования. Сумма не то, чтобы внушительная, но достаточно приличная, особенно по меркам команды разведывательного катера...

— Видишь "Магдалину"? — осведомился Слай, стоявший на мостике за пулемётом и присматривавший за пленными.

— Вижу, — согласился Гейл. — Через полчаса или около того встретимся.

— Вот и прекрасно. Мне уже надоело следить за этой братией...

— Ничего, потерпишь, — лейтенант опустил бинокль и взялся за рупор. — Мистер Шульц! С почтением сообщаю, что судно вот-вот прибудет и прошу ваших людей приготовиться!

Под свист боцманской дудки австрийские моряки поднялись на борт "Магдалины". Обменявшись приветствиями, корабли разошлись — катер возвращался в Ниццу, а транспорт уходил на запад, в Гибралтар, а оттуда — в Канаду...

— Три дня отпуска! — радостно объявила Джанет, стягивая наушники. — Гуляем, ребята!

И повисла на шее у Слая.

Рокуро. III

Окадзима стоял на берегу, курил и отрешённо наблюдал за сапёрами, наводящими мост через Ялуцзян.

Потрёпанная и вымотанная, Императорская Армия всё же достигла Манчжурии. Опоздав почти на три месяца, потеряв почти сотню тысяч человек — но добралась. Правда, скорее, на свою беду... Впрочем, Куросаки считал, что им повезло. Восточно-корейская армия, наступавшая на Владивосток, упёрлась в мощную полосу укреплений и теперь методично истреблялась русскими.

По сравнению с этим Западно-корейская армия просто отдыхала. Даже гаубичная батарея, так допекавшая полк последние три дня — и та замолчала. То ли убралась, то ли попалась передовым частям — Рокуро надеялся на второе, Ичиго был уверен в первом. Так или иначе, но сейчас полку никто не мешал наводить мост, и через пару часов основные силы полка вступят в Манчжурию.

— Окадзима, Куросаки, живо в лодку! — прервал раздумья Рокуро рык сотё.

— Ну вот, приехали, — буркнул Куросаки, ероша рыжую шевелюру. — Демоны б их всех забрали... Пошли, пока сотё добрый.

Разобрав вёсла, солдаты оттолкнули баркас от берега, Окадзима с Куросаки устроились на носу с винтовками наизготовку... Сотё рявкнул команду, солдаты налегли на вёсла, и баркас тронулся. Прижавшись щекой к прикладу, Окадзима вглядывался в приближающийся берег. Вроде бы чисто, но мало ли что... Русские шиноби — пластуны — прекрасно умели прятаться, а затем исключительно ловко нападать из засады. Ничуть не лучше были и внезапные налёты казаков, по монгольской повадке любителей стрелять на скаку... Рокуро поёжился и постарался выбросить такие мысли из головы — чтобы не спугнуть удачу и не прогневать трусостью Хатимана.

Наконец, нос баркаса уткнулся в дно, и солдаты попрыгали в воду. Холодная мартовская вода заставила Окадзиму сердито зашипеть и прибавить шагу. Выскочив на берег, солдаты рассыпались по пляжу, высматривая врага.

Берег был пуст, и отделение двинулось вперёд — к позициям передовых отрядов полка. Ичиго всю дорогу ругался, понося русских и собственное командование, Окадзима молчал, хотя и придерживался того же мнения — его отсутствие врага вполне устраивало...

— ... Вот и будем тут куковать... Эй, кохай, ты вообще слушаешь?!

— Извини, задумался. Так что ты говорил?

— Что жрать нечего будет. Думаешь, наши снабженцы будут работать? Да растаскают всё, их же каждые два года казнить надо!

— Ну, это ты загнул... Как думаешь, что на передовой будет?

— Да то же самое и будет, что и раньше, — фыркнул Куросаки. — Русские слишком заняты в Европе, чтобы серьёзно нам противостоять, вот и стараются измотать и задержать... Вспомни, сколько мы по Корее тащились? Вот то-то же... К Владивостоку нам не прорваться, да и не наше это дело, но Китайско-Восточную железную дорогу точно перережем, а там и Транссибирскую... Вот тогда весь русский Восток — наш.

— По плану, — ехидно добавил Окадзима.

— Вот именно! Ты совершенно прав, кохай — по плану. А теперь скажи, сколько планов наше командование смогло реализовать?

— Ни одного, сэмпай, — Окадзима дослал патрон. — Ни единого.

— Именно, кохай, — Ичиго фыркнул. — Именно. Ни один из планов нашего командования так и не сработал. И что из этого следует? Что до Амура мы точно не дойдём...

Передовой лагерь ничем не отличался от любого из тех, что Окадзима успел повидать — разве что сам в его строительстве не участвовал. Привычный вал, защищающий ряды палаток, пулемётные гнёзда, четыре полковых пушки... Лагерь был укреплён на совесть. Впрочем, настоящего штурма он бы не выдержал, но от казаков и пластунов защищал, а большего и не требовалось.

Рокуро сбросил ранец, поставил винтовку в козлы и повалился на лежак.

— Ну, надеюсь, что сегодня нас не побеспокоят, — сказал он, изучая брезент над головой.

— Если верить разведке, в ближайших окрестностях нет даже гражданских. Если, конечно, ей верить, — Куросаки, по какой-то своей причине, решительно не доверял кавалерии.

Рокуро мотнул головой.

— Почему бы и нет? Мы же подняли такой тарарам, что половина Китая слышала. Вот крестьяне и разбежались... Ты, кстати, не забыл, что нам с полуночи в караул?

— Не забыл, не надейся. А вот ты...

— Я не забываю ничего, штатская обезьяна...

— Орангутангу виднее, — пожал плечами Окадзима.

Обмен подколками продолжался недолго -день выдался утомительным, а ночной караул отдыху никак не способствовал...

Окадзима прикурил, пряча огонёк спички рукой, с наслаждением затянулся и прошёлся лучом прожектора по своему сектору. Чисто... Никто не пытается подобраться к лагерю со связкой гранат или бутылок с бензином. Не мелькали на горизонте казацкие пики... Всё спокойно. Вот только...

— Скажи мне, сэмпай, слышишь ли ты что-нибудь?

— Не уверен... — Ичиго насторожился, — Но... Подними прожектор... Воздух!..

Слабый гул не был иллюзией — с севера приближались две дюжины бомбардировщиков, разворачиваясь в боевой порядок. Ичиго принялся колотить по висевшему на вышке обрезку рельса, Окадзима продолжал удерживать прожектор направленным на самолёты, а в лагере началась суета.

Зенитный станок для полковой пушки в лагере был всего один, для пулемётов бомбардировщики были недосягаемы, а значит...

— Все наружу! — закричал сотё. — В цепь!

Вряд ли русские действительно собирались атаковать, но приказ мгновенно прекратил суматоху — солдаты схватили оружие и бросились прочь из лагеря, на бегу примыкая штыки. Очень своевременно — едва Окадзима отбежал шагов на двадцать, как на лагерь посыпались бомбы.

Насколько он помнил, эти самолёты несли около тысячи фунтов бомб — вполне достаточно для полевого лагеря, пусть и укрепленного. И таких бомбардировщиков на лагерь налетели два...

Большая часть бомб упала внутри периметра, одна или две — за пределами, к счастью, довольно далеко от солдат, хотя тряхнуло чувствительно. Рокуро выругался, едва не выронив винтовку и прикрывая глаза от летящей в глаза пыли и мусора, по строю прокатилась волна сдавленного бормотания... И налёт кончился.

— Вольно! — рявкнул сотё. — Все в лагерь!

— Ну и сволочи... — Куросаки забросил винтовку за плечо и полез за сигаретами.

Окадзима, остановившись в проходе, пришёл к выводу, что его друг прав. Ладно палатки — растяжки легко заменить, а дыры зашить — но бомбы полностью уничтожили баню, полевую кухню, склады и лазарет. Зенитчики сумели спастись, но станок был разбит вместе с пушкой...

— Кухня! — издал вопль Куросаки, выронив сигарету. — Ублюдочные гайдзины!

— Мнение, с которым трудно не согласиться.

— Хироэ тайса-доно! — оба солдата вытянулись и отдали честь.

— Вольно, — махнул рукой командир полка. — Я отправил курьеров в тыл, но обоз подтянется не раньше, чем через неделю, поэтому вы двое назначаетесь в продовольственную команду. Сразу после побудки зайдёте ко мне.

— Так точно, тайса-доно! Разрешите спросить?!

— Разрешаю.

— Почему именно мы?

— Потому что вы двое достаточно пронырливы для такой работы. Свободны!

— Так точно!

На следующее утро приятели явились к штабной палатке сразу после побудки и успели разогреть (с разрешения часового) немецкую тушёнку и съесть ее, прежде чем, наконец, явился каптенармус с двумя солдатами.

— Вы, однако, не торопитесь, Масаки-доно, — хмуро заметил полковник. — Впрочем, это неважно. Казначей, выдайте команде деньги.

Старый унтер-офицер поморщился, но извлёк из ранца четыре увесистых мешочка и бросил их на стол. Мешочки отчётливо звякнули.

— Золото, десять десять тысяч иен, — сообщил он. — Не думаю, что бумажные деньги тут примут. Возьмите повозку, обшарьте окрестности и скупите всё, что только сможете. Если увидите брошенные дома, выносите все запасы. Не пренебрегайте охотой, если получится. Всё ясно?

— Так точно!

— Тогда приступайте!

Четверо солдат выскочили из палатки, Ичиго свистнул, схватил поводья и щёлкнул ими по крупу. Рыжий мерин фыркнул, мотнул головой и двинулся вперёд.

— Как ты думаешь, он дикий? — Хаяо кивнул на копающегося под кустом петуха.

— Кончено дикий, — Ичиго выстрелил, и несчастная птица с оторванной головой скатилась с пригорка. — Он же не во дворе и даже не на улице... Кстати, я надеюсь, что он там не один. Пошёл, урод!

Мерин издевательски заржал в ответ...

Деревня оказалась почти пустой — за исключением старого китайца, державшего свиней. Большую часть его стада угнали дети, оставив полтора десятка голов молодняка...

— Хотэй-сама, я пожертвую храму лучших благовоний и твою статуэтку! — завопил Куросаки, спрыгнул с повозки и побежал к старику.

— Рокуро-доно, а что нам делать? — осведомились новобранцы.

— Хаяо-кун, ты проверь брошенные дома, а ты, Макото-кун, посмотри, нет ли поблизости какой-нибудь живности.

— А вы?

— А я буду ждать здесь и наслаждаться зрелищем, — Окадзима кивнул на беспощадно торгующегося с крестьянином Ичиго. — Учитесь, детишки, пока я жив...

— Так точно, Рокуро-доно! — оба новобранца бросились выполнять приказ, а Окадзима, скрестив ноги, устроился на телеге, наблюдая за приятелем, куря и отдыхая от бесконечной тоскливой военной рутины...

Куросаки торговался больше часа, но приобрёл у старика всех свиней, бутыль самодельной байцзю и три мешка риса . Хаяо и Макото всё ещё не вернулись, хотя первый время от времени мелькал между фанзами. Делать было решительно нечего, и солдаты принялись убеждать старика бросить деревню и уехать куда-нибудь на запад. Вернее, убеждал Куросаки, а Окадзима валялся на телеге, курил и любовался облаками. Несколько минут мира среди бесконечной войны... А в том, что война затянется, сомневались очень немногие. Хорошо хоть, Юкио жива и здорова и присылает письма с любой оказией... Парень улыбнулся, щелчком пальцев отправляя окурок в дорожную грязь. Иногда даже на войне можно жить... Особенно если не тебе придётся делить полтора десятка свиней на тысячу с лишним человек.

— Ичиго-доно! — выскочил из фанзы Хаяо. — Рокуро-доно! Ничего нет!

— Ну и ладно, — зевнул Окадзима. — Дождёмся Макото и можем возвращаться...

— А что потом?

— Ну, тут в округе есть ещё пара деревушек, — Окадзима снова зевнул. — Проверим их, а там видно будет. Может, ещё чего найдём, а там и обоз подтянется...

— А потом?

— Двинемся дальше, — парень пожал плечами. — Нам поставили задачу, мы должны её выполнять. Вот и всё... О, Макото-кун, ты подстрелил оленя? Молодец, кидай на телегу и поехали.

Куросаки щёлкнул вожжами, Макото хлестнул свиней, те пронзительно завизжали и самодеятельный обоз тронулся. Куросаки, исключительно довольный жизнью, насвистывал какую-то песенку, Хаяо и Макото подгоняли свиней, а Окадзима так и валялся, заложив руки за голову, курил и разглядывал облака.

Свиней в полку встретили, как родных — даже несмотря на то, что каждому досталось всего ничего. Команда, сдав добычу, отправилась в следующую деревню, благоразумно оставив бутыль при себе...

Окадзима, которому надоело валяться, высматривал дичь, новобранцы сидели и крутили головами, а Ичиго правил лошадью, попутно рассказывая пошлые анекдоты.

— Лучший день моей службы, — заявил Рокуро. — Еще бы в деревне что-нибудь нашлось...

К сожалению, в деревне не оказалось ничего, достойного внимания. Макото хотел было прихватить котёл с винокурни, но тот оказался дырявым — к огромному разочарованию фуражиров.

— Что теперь, Рокуро-доно?

— Отправляемся в следующую деревню, только и всего, — ответил Окадзима. — Времени полно, нас ждут только к отбою, так что двигаемся, и быстро!

Окадзима почти задремал, и потому тычок от Макото едва не заставил его подпрыгнуть.

— Простите, Рокуро-доно, но я что-то слышу. — сообщил он.

— Ты уверен? — Окадзима зевнул.

— Рокуро-доно, у меня абсолютный слух, — обиделся парень. — И я слышу посторонний шум в деревне...

— Так, мальчики, — Куросаки натянул поводья. — Прячьтесь, а мы с Рокуро посмотрим, что там творится... Если что — стреляйте, мы прибежим. Всё поняли?

— Да, Ичиго-доно, — хором ответили парни.

Кивнув им, Рокуро поудобнее перехватил винтовку, взглянул на напарника и скользнул в кустарник. Секунду спустя за ним последовал Ичиго, оставив новобранцев завистливо смотреть им вслед...

"Посторонний шум" Рокуро услышал спустя десяток шагов и опознал его моментально — обычная суета армейского лагеря... И это при том, что никаких японских частей здесь быть не могло.

Куросаки застыл, вжавшись в землю, осторожно провернул голову к напарнику и взглядом указал на густой кустарник. Окадзима осторожно кивнул и ещё более осторожно пополз к кустам, замирая после каждого движения. Добравшись до них, он очень медленно сдвинул ветку и настороженно заглянул в получившуюся щель.

В деревне были китайцы. Десяток солдат и офицер, квартирьеры, явно готовившие лагерь. Скривившись, Рокуро вернул ветку на место и осторожно пополз назад. Он не стал задерживаться рядом с Куросаки и остановился только у самой телеги.

— Ну? — шёпотом осведомился рыжий солдат, вытряхивая мусор из волос.

— Китайские квартирьеры, — в ответ прошептал Окадзима. — Уходим, и быстро. Хаяо, Макото!

Оба солдата выскочили из-за деревьев, подгоняя лошадь и зажимая ей морду.

— Убираемся, причём очень тихо и очень быстро. У нас проблемы.

Ворвавшись в лагерь, Окадзима спрыгнул с телеги и побежал к штабной палатке.

— Куда?! — часовые синхронно, словно не параде, вскинули винтовки.

— Срочное донесение! — Ичиго затормозил рядом с приятелем. — Обнаружен противник!

— Пропустить! — раздалось из палатки, и часовой шагнул в сторону.

Отодвинув полог, Окадзима вошёл и коротко поклонился, потихоньку разглядывая палатку. В ней, к его лёгкому удивлению, не было ничего необычного — разве что большой стол, за которым собрались старшие офицеры полка.

— Докладывайте, нито хэй, — приказал Хироэ, сверкая единственным глазом.

— Мы обнаружили квартирьерский отряд китайцев в деревне примерно в двух с половиной ри к северо-востоку от лагеря, Хироэ тайса-доно, — начал солдат. — Нито хэй Сугияма Макото услышал, как он сам выразился, посторонний шум, и я произвёл разведку деревни, где обнаружил отряд китайцев — не менее десяти человек под командованием офицера. Солдаты осматривали дома, открыли колодец и расчищали кустарник на окраинах. Исходя из этого, я полагаю, что в деревне будет расквартирован полк или близкое по численности подразделение.

— Прекрасно, нито хэй, — кивнул Хироэ. — Можете оставить байцзю себе — в качестве вознаграждения... Да, ваши вылазки придётся прекратить. Свободны!

— Ками, как он узнал о бутылке? — выдохнул Куросаки, едва они выбрались из палатки.

— Хироэ-сама, — Рокуро пожал плечами. — От него ещё и не такого можно ожидать...

К вечеру вернулись курьеры, доставив четыре ящика пайков, десяток связаных кур и благую весть — кухня прибудет на следующее утро, а продовольствие — ближе к вечеру. Ради такого дела снабженцы расщедрились на два грузовика, хотя не то что машин — подвод не хватало.

Ещё курьеры привезли новости, и Хироэ, не дожидаясь, пока по лагерю пойдут слухи, лично огласил их на построении.

А новости были не самыми лучшими — от бомбёжки пострадала вся Первая Токийская дивизия. И Первый Токийский ещё легко отделался — ни убитых, ни серьёзно раненых. В Третьем Токийском, например, недосчитались почти полутора сотен... На этом фоне потеря полевой кухни была сущим пустяком.

Не забыл полковник и о китайцах — прямо с построения к деревне был отправлен дозор, а полк приведён в полную готовность.

— Надеюсь, эти уроды не нападут посреди ночи, — буркнул Ичиго, забираясь в палатку.

Рокуро не ответил. Он сидел, скрестив ноги, и тщательно чистил винтовку — ползание по кустам не могло пойти оружию на пользу. Руки привычно двигались, не требуя вмешательства сознания и позволяя отвлечься от глухой военной рутины...

Мысли Окадзимы снова и снова возвращались к последнему письму Юкио. Она писала о долгих неделях плавания, о короткой, жестокой и безрезультатной — несколько сотен жизней и три эсминца не в счёт — стычке у крохотного клочка суши с нелепым именем "Полпути", о тоскливых днях и мучительном ожидании боя... Всё это было до боли знакомо Рокуро, и не раз и не два он видел в кошмарах хрупкую фигурку девушки, исчезающую в тёмных глубинах и выброшенные на песок разбитые очки...

— Милосердная Каннон, молю тебя, храни Юкио... — прошептал солдат. — Пожалуйста...

Полк подняли на рассвете — разведчики, возвращаясь в лагерь, видели китайские патрули и не были уверены, что остались незамеченными.

— Пристрелю любую тварь, которая сунется, — Куросаки отчаянно зевал. — Вот почему они не могли показаться хоть часом позже? Уроды!..

Он поносил китайцев следующие два часа, пока не появился грузовик с полевой кухней. Горячий завтрак немного успокоил Рыжего Зверя, так что некоторое время он просто ворчал... Пока не сыграли тревогу.

Патрули всё-таки столкнулись с китайским дозором, завязался бой, и китайцы решили наступать. Вслед за дозором двинулись две роты, Первый Токийский тоже отправил подкрепления — и всего за полтора часа в бой оказались втянуты оба полка.

— Такими темпами к вечеру двинется весь фронт, — заметил Окадзима, занимая место в строю. — А может, и раньше...

— Ну, как я слышал, наступление всё равно должно было начаться сегодня-завтра, — Ичиго пожал плечами, лязгнул затвором, досылая патрон, и продекламировал:

— Дорога и смерть

Солдату Империи

Одни лишь верны...

Ребекка. III

Колёса коснулись земли, Ребекка уменьшила обороты, позволила истребителю вырулить на стоянку и выключила двигатель. Очередное утомительное в своём однообразии патрулирование закончилось...

Грандиозное мартовское наступление обернулось грандиозным же пшиком. Десять миль, контрудар — да такой, что немцы взяли Кале — и фронт опять застыл. Газеты острили на тему мартовских ид, Центральные державы торжествовали, а командование Антанты судорожно пыталось придумать новую стратегию.

А "Летающие Тигры" по-прежнему патрулировали линию фронта, перебравшись из Парижа в Таверни. Ничего не изменилось, и это начинало раздражать...

— Ну что, пошли? — Энн, как обычно, накручивала на палец крашеную прядь. — Хотя один чёрт, докладывать не о чем...

— Пошли... — Ребекка забросила шлем в кабину, расстегнула куртку и соскользнула на землю.

— Докладывайте, — майор отодвинул чашку.

— Патрулирование завершено, — Ребекка вытянулась по стойке "смирно". — Происшествий нет, противника не обнаружено.

— Очень хорошо, — Джейсон кивнул. — Отдыхайте, а ещё лучше — идите спать. Есть очень большой риск ночного налёта.

— Мать вашу! Простите, сэр, — Энн смущённо отдала честь. — Я хотела сказать, это очень плохая новость.

— Вольно, — махнул рукой Джейсон. — Я, в общем, согласен... Ладно, идите.

Скинув куртку и разувшись, Ребекка повалилась на кровать, заложила руки за голову и громко заявила:

— Имела я этих бошей!

— Ты бы лучше кого другого поимела, — Энн рухнула на соседнюю кровать. — Джинна и то говорит, что это полезно...

Ребекка закрыла глаза, не желая видеть опостылевшую комнатушку. В общем-то, подруга была права, но... Из них двоих Энн, дерзкая, не лезущая за словом в карман фермерская дочь была гораздо больше похожа на горожанку, чем родившаяся и выросшая в Нью-Йорке Ребекка, зачастую слишком серьёзно относившаяся к жизни. Совет комэска неожиданно показался весьма разумным — во всяком случае, он позволял прекратить подлколки Энн...

— Знаешь, сестрёнка, давай и правда попробуем вздремнуть, — Ребекка села на кровати и принялась раздеваться. — Ночной вылет — не шутки, сама знаешь...

К собственному удивлению, Ребекка заснула мгновенно, а проснувшись вечером, чувствовала себя великолепно. Погода тоже не могла не радовать — ясно и штиль, убывающая луна даёт достаточно света для боя, а вовремя заметить маленький истребитель будет непросто...

Прихлёбывая горячий кофе, Ребекка обошла свой самолёт, заглянула в кабину, кивнула техникам и уселась на пустую канистру. До вылета ещё четверть часа, так что можно и расслабиться...

— О, уже тут? — подскочившая Энн уселась прямо на землю и приложилась к фляжке. — И куда торопишься?..

— Ну а что, в доме сидеть, что ли? — Бекки фыркнула в кружку. — Надоело, знаешь ли. Места мало, народа много...

— Это да... — согласилась Энн, глядя на звёзды. — У нас на ферме один сарай как весь этот этот дом... А про сам дом и амбар и речи нет.

— Так вас там сколько? — Ребекка фыркнула. — Человек двадцать, не меньше!

— Ну, поменьше, конечно, но все одно много, — ухмыльнулась блондинка. — Зато и скучно не бывает... Вот только... Знаешь, мне всегда хотелось чего-то большего. Ферма эта...

— Знаю, сама на ферме жидла. Ты не смотри, что я из Нью-Йорка — мать померла, отец запил по-чёрному, вот тётка с мужем меня к себе и забрали — мне тогда двенадцать было... А когда исполнилось четырнадцать, он купил списанный "Фарман"... Вот на нём я и училась летать. Ладно, пошли уже, — девушка встала, поставила опустевшую кружку на канистру и принялась натягивать куртку.

— От винта!

Мотор несколько раз чихнул, выплюнул длинную струю дыма и ровно застучал. Ребекка опустила на глаза очки, покачала ручку, проверяя рули и выставила руку с поднятым большим пальцем. Техники выдернули колодки, девушка дала полный газ, и самолёт, пронесшись по полю, взмыл в ночное небо...

Под крылом мелькнули смутные очертания улиц, редкая цепочка тусклых огоньков — костры в окопах третьей линии — и пара "Хоуков" развернулась на запад.

В воздухе пусто — мало кто из птиц забирается на шесть с половиной тысяч футов, и все они сейчас спят... Как, хотелось бы надеяться, и германские лётчики. Ночной бой не относился к числу любимых занятий Ребекки, а ночной бой с бомбардировщиками был, на её взгляд, самой неприятной ситуацией. Нащупав ракетницу, девушка провела пальцем по кобуре. Что ж, если дела пойдут плохо, по красной ракете поднимется вся эскадрилья — но им двоим придётся продержаться десять минут...

Синхронный левый разворот — и пара истребителей ложится на обратный курс. Тихо... Ровный гул мотора, шелест воздуха в расчалках — всё это скользит по краю сознания, не обращая на себя внимания... И потому нечто неправильное заставляет мгновенно насторожиться.

Лишний звук. Отдалённый, едва различимый шум чужого мотора где-то слева. Враг...

Тёмный силуэт возник на фоне луны, стремительно вырос и скользнул в сторону. Замигал сигнальный фонарь, и в его вспышках девушка с удивлением прочитала: "Потанцуем?"

На всю Европу был только один человек, способный сделать подобное предложение... И только от этого человека Ребекка Флинт это предложение могла принять, не задумываясь.

Подняв свой фонарь, девушка ответила: "Да".

Два истребителя одновременно заложили вираж, разворачиваясь навстречу друг другу. Энн, всё поняв сама, набрала высоту и принялась описывать широкие круги. Что бы ни случилось, она не собиралась портить подруге удовольствие...

Смутная тень мелькнула в прицеле, Ребекка нажала на спуск и сразу же бросила машину влево и вниз. Над головой мелькнули яркие линии трассеров, и девушка попыталась зайти противнику в хвост мёртвой петлёй.

Почти получилось — во всяком случае, огоньки трассирующих пуль пронеслись между крыльями "Альбатроса". Правый разворот, очередь, хаммерхед...

— Не ждал?! — Ребекка засмеялась и нажала на спуск.

Тёмный силуэт впереди сорвался в штопор, девушка, не раздумывая, бросила истребитель в пике...

Красный Барон отлично запомнил её фокус, признала Ребекка, вцепившись обеими руками в ручку и выводя самолёт из пикирования в считанных метрах над землёй. Кто-то другой почти неизбежно разбился бы — но только не она. Она еще и успела выпустить длинную очередь по мелькнувшему на фоне луны силуэту. Попала? Не попала? Непонятно, но Рихтгофен явно старается выйти из боя... А её собственные патронные коробки пусты. Как и у него, запоздало сообразила Ребекка — в таком темпе они должны были оба очень быстро истратить весь боезапас...

Впереди снова замигал сигнальный фонарь: "Благодарю". Ребекка ответила: "К вашим услугам", поймала взглядом яркий синий огонёк над головой и просигналила: "Возвращаемся".

Колёса коснулись травы, двигатель, чихнув, остановился, и истребитель неспешно закатился в ангар, на несколько секунд опередив своего собрата. Обе девушки выбрались из кабин, на ходу стаскивая лётные куртки, и вытянулись перед дежурным — заместителем комэска.

— Разрешите доложить, — Ребекка вскинула ладонь к виску. — Имело место столкновение с патрулём противника.

— Вольно, — капитан Лэнгли отчаянно зевнул. — Идите спать, завтра отчитаетесь...

Сам он тут же выполнил своё распоряжение, Энн последовала его примеру, а Ребекка принялась тщательно осматривать свою "четвёрку".

И выругалась сквозь зубы. На рулях высоты лопнула обшивка, через киль и половину фюзеляжа тянулась двойная цепочка пробоин, нижний левый элерон держался на честном слове, лонжерон верхнего крыла топорщился щепками...

— Прости, — тихо сказала Ребекка, проведя ладонью по обшивке. — Досталось тебе... Ничего, техники быстро всё поправят, ты же знаешь... А всё-таки, славная была драка, правда?

Погладив напоследок пропеллер, девушка вышла из ангара. Спать не хотелось — она ещё не остыла после боя — и Ребекка, закурив, остановилась, глядя на звёзды. Настоящий поединок, где исход боя решает мастерство, а не слепая пуля в собачьей свалке — таким должен быть воздушный бой, о таких схватках она мечтала — и так редко выпадал подобный шанс! На земле, на море, а теперь и в небе не осталось места романтике — только тяжёлая и грязная работа...

Ребекка поняла это ещё в самом начале войны — хватило недели и трёх боев — и каждый раз, видя в глазах новобранцев знакомый блеск, грустно улыбалась. Когда-то она была такой же... И эти ребята, как и она, скоро лишатся иллюзий — или жизни. Романтикам нечего делать на войне...

Окурок падающей звездой исчез в темноте. Проводив его взглядом, Ребекка пожала плечами, запахнула шинель и неспешным шагом двинулась к дому.

— Жизнь вообще циничная штука, не так ли? — спросила она у звёздного неба.

В тишине весенней ночи этот полувопрос-полуутверждение прозвучал пугающе неуместно...

Ричард. III

Несмолокающий портовый шум заметно изменился, и причина этого Ричарду была хорошо известна — англо-американский флот готовился выйти в море и сразиться с кайзеровской армадой.

Впрочем, всем — от Первого Лорда Адмиралтейства до последнего матроса — было понятно: ставить всё на один решающий бой не слишком разумно. Цусима, где победу от поражения отделяла одна-единственная волна, не должна повториться...

Это было ясно и Ричарду — но не особенно его интересовало. Гораздо больше его волновал предстоящий поход к Ютландии, где обосновалась Датская эскадра, запиравшая Балтику. Эскадру предполагалось выманить и уничтожить, для чего командование выделило пять линкоров, включая и "Техас"... И Ричард этим был весьма доволен.

Война тянулась четвертый месяц, и уже сейчас было понятно, что до Дня Независимости, как уверяла "Нью-Йорк Таймс", она не закончится. Это означало весьма круглую сумму по окончании оной — ибо предстоящий выход был пятым и жалование с этого момента увеличивалось на треть...

Но пока что это означало необходимость таскать уйму снарядов, чем Ричард и был занят вместе с остальными артиллеристами артиллеристами. Краны с воем проносили над головой снаряды главного калибра, на палубе матросы ломали деревянные укупорки и передавали друг другу пятидюймовые чушки, точно сумасшедшие, орали чайки...

— Глупые птицы, — проворчал Ричард, принимая очередной снаряд. — И чего разорались?..

— Ну, знаешь ли... — сердито буркнул Оскар. — Как бы они не нам с тобой кричали. Знаешь, отец всегда говорил, что чайки — души утонувших моряков, и когда они вот так кричат, значит, скоро кто-то умрёт...

— Простое суеверие, — не будь у Ричарда в руках снаряда, он бы отмахнулся.

— Не скажи... Было это десять лет назад, мой отец уходил в море, и вот так же чайки кричали... Отец ещё сказал, что кого-то ждёт беда, а вышло, что его самого беда и ждала... Шли уже домой, когда попали в шторм — даже не шторм, так, одно название... И не пойми с чего опрокинулись — "Санта Анна" тут же к ним попыталась подойти, да только опоздала. Такие дела, Ричард...

Негр, принимая очередной снаряд, хмыкнул:

— Все под Богом ходим...

— Ну, как знаешь, — Оскар нахмурился. — Долго там ещё?

— На нашу долю хватит, — Ричард устало взохнул. — Аврал, сам видишь.

Линкор флегматично вспарывал носом волны. Двадцать восемь тысяч тонн броневой стали мелко вздрагивали под ударами валов, но и только. Могучий корабль словно насмехался над стихией, неумолимо двигаясь навстречу врагу.

Впереди шли "Лайон" и "Принцесс Роял", быстроходные, но слабобронированные, позади — " Вайоминг", "Арканзас", "Нептун" и "Колоссус", вокруг шныряли эсминцы...

Их целью была Датская эскадра — три линкора и три линейных крейсера, перекрывшие Датские проливы. Кроме того, Адмиралтейство рассчитывало выманить Флот Открытого моря из Вильгельмсхафена, но особых надежд на этот поход не возлагало.

Не ждал ничего особенного и Ричард — для себя, во всяком случае. Атака эсминцев днём, да ещё и в свежую погоду явно не грозила, и расчёты противоминной артиллерии занимались кто чем...

— Мистер Дугал, что вы так увлечённо читаете?

— Записки адмирала Зарубаева о корабельной артиллерии, сэр! — вскочил Ричард.

— Вольно, мистер Дугал, — отмахнулся лейтенант. — Вы её в корабельной библиотеке взяли?

— Так точно, сэр.

— Надо будет почитать... Отдыхайте, вряд ли на нас нападут прямо сейчас.

Лейтенант ушёл, и Ричард вернулся к чтению — нее выполнить подобный приказ было бы особенно глупо.

Миноносцы, разумеется, так и не появились — не та погода. Ричард, выбравшийся после завтрака на палубу покурить, продержался недолго и, едва докурив, вернулся в "воздушный замок" и снова принялся за чтение. Сэм и Дин в это время возились с прицелом, Оскар тщательно проверял спусковой механизм, а Эйб, как обычно, следил за порядком...

Именно наводчики, а вовсе не сигнальщик, первыми заметили цеппелин на горизонте. Разумеется, Эйб им не поверил, но доложил. А через полминуты, выслушав ответ, сообщил:

— Велено вам двойную винную порцию выдать. За счёт сигнальщиков.

— Сурово, но справедливо, — оценил новость Дин.

— Справедливо, но сурово, — поправил брата Сэм.

— А как ты думаешь, брат, натравит он на нас миноносцы?

— Думаю, что натравит, брат.

— Будет весело, брат?

— Будет весело, брат!

— Болтали бы вы поменьше... — укорил близнецов Эйб. — А вообще-то, эсминцы мы быстро разгоним, а вот эскадра... Нас наверняка будут ждать, так что жарко станет сразу.

Ричард, не отрываясь от книги, пожал плечами — его это мало волновало. В линейном бою противоминной артиллерии, как правило, делать было нечего, но вот после... Накинуться на подранка, подкрасться ночью или постоянными наскоками изматывать команду — всё это эсминцы проделывали всегда, как до них — миноносцы. А миноносцы Ричард ненавидел — единственную испанскую торпеду, покалечившую "Олимпию", он помнил очень хорошо...

К вечеру ветер стих, и Эйб, выбравшись на палубу, поморщился.

— Самая миноносная погода, — проворчал он. — Тихо и темно, а берег недалеко... А этот чёртов цеппелин так и болтается, и не достанешь его, ублюдка...

— Не достанешь, — согласился Ричард. — И раз так, нам остается только готовиться к бою... Ладно, пора и возвращаться — время и впрямь самое подходящее.

Ветер стих окончательно, море превратилось в пыльное зеркало — что само по себе было подозрительно — на небе ни единого облачка, луны нет... В таких условиях эсминцы не могли не напасть.

И они напали.

Буквально вывалившись из гамака, Ричард бросился к орудию, подхватил снаряд, швырнул его в казённик, загнал картуз, Оскар запер затвор и дёрнул шнур.

Грохот выстрела, лязг накатников, запах сгоревшего кордита и удар открывшегося затвора. Ричард, уже подхвативший снаряд, загнал его в пушку, помощник зарядил картуз, Оскар закрыл затвор, близнецы вцепились в маховики, ловя в мечущихся лучах прожекторов цель...

Выстрел.

Не думая, Ричард тут же зарядил новый снаряд, снова грохнул выстрел. По палубе прокатилась волна дрожи, линкор накренился, разворачиваясь, наводчики с матом закрутили маховики, прилипнув к прицелам.

— Есть! — заорал Дин, Оскар дёрнул шнур спуска, и спустя несколько секунд над морем полыхнула яркая вспышка.

— Да! — синхронный вопль близнецов, новый выстрел и грохот взрыва слились воедино и больно ударили по ушам.

Тряхнув головой, Ричард подхватил новый снаряд — бой продолжался. Руки гудели, в ушах звенело от грохота, кордитная дымка в каземате резала глаза... Но на всё это было наплевать. Подхватить снаряд, загнать в казённик, дождаться выстрела, подхватить новый... Пронзительный сигнал отбоя застал его врасплох.

— Одиннадцать минут, пятьдесят два выстрела на ствол, — Эйб опустил секундомер. — Банить и спать! Мистер Карнеги, почему вы опоздали на свой пост?

— На момент объявления тревоги находился в гальюне, сэр! Потратил время на то, чтобы открыть заевшую защёлку, сэр! — вытянулся помощник заряжающего.

— Если вы думаете, что это смешно...

— Никак нет, сэр! Всё было именно так, сэр!

— Вольно и заткнись, — махнул рукой Эйб. — Лучше помоги Ричарду — вдвоём всяко быстрее справитесь.

Остаток ночи обошёлся без новой стычки, а утром, едва взошло солнце, начался бой.

Зайдя со стороны солнца, "Лютцов", "Дерфлингер" и "Гинденбург" сделали классический "кроссинг Т" и открыли огонь по линейным крейсерам.

Первой жертвой этого боя стали британские планы...

Для Ричарда бой начался в тот момент, когда восемь пятнадцатидюймовых снарядов "Байерна" упали вокруг "Техаса". Три секунды спустя громада линейного корабля содрогнулась от залпа собственных четырнадцатидюймовок.

— Недолёт, — сообщил Сэм, глядя в прицел. — Три кабельтова.

— Следующим залпом будет накрытие, — добавил Дин.

Он оказался прав — минуту спустя вокруг "Техаса" вырос частокол исполинских водяных столбов. "Байерн" нашёл добычу и не собирался её отпускать...

Следующий залп лёг столь же кучно, и Ричард напрягся. Ещё один-два залпа, и... "Техас" содрогнулся от чудовищного удара. Свет погас, с потолка посыпалось битое стекло, откуда-то потянуло гарью — но в ответном залпе выстрелили все десять орудий.

— Осмотреться и доложить! — скомандовал лейтенант.

Поверив элеватор, Ричард доложил: "Повреждений нет", зажёг фонарь и принялся выкручивать остатки лампочек.

— Попали в пояс, прямо под нами или чуть в стороне, — сообщил Оскар. — Немного выше, и...

Его перебил грохот нового взрыва, на сей раз — на корме. Линкор ощутимо качнулся, а в последовавшем полминуты спустя залпе было только восемь выстрелов.

— Похоже, опять пятая... — начал было Оскар, но закончить не успел.

Последней мыслью Ричарда было: "Хорошо, что я исподнее поменял"...

— Если это ад, то какого чёрта он один в один "воздушный замок"?..

— А если рай, то где ангелочки с пропеллерами в заднице?

— Сэм, Дин, не богохульствуйте... — Ричард открыл глаза. — Что за хрень вообще случилась?

— Похоже, прямо над нами рвануло, — Оскар встал на четвереньки и потряс головой. — Чёрт, я уж боялся, что оглох...

— Осмотреться и доложить! — крикнул Эйб. — Где лей?!

Лейтенанту не повезло — падая, он ударился затылком о казённик и мгновенно умер. Остальные отделались ушибами, сотрясением мозга и сломанной ключицей. На этом хорошие новости и заканчивались — было сорвано и разбито всё, что в принципе могло сорваться и разбиться, а также многое из того, что этого, по идее, сделать не могло. Взрыв вдавил крышу каземата, порвал все провода и смял переговорную трубу. Дверь, к счастью, не пострадала...

— Мистер Джонсон, что происходит снаружи? — осведомился Эйб.

Сэм выглянул в амбразуру и сообщил:

— Вижу только два... нет, три британских эсминца. Курс — северо-запад.

— Мистер Дугал, выйдите, пожалуйста, на палубу и доложите обстановку.

Ричард с усилием провернул рукоятку замка и открыл дверь.

И столкнулся с медицинской командой и боцманом.

— Докладывайте!

— Выведено из строя освещение, связь и наведение, — ответил Ричард. — Один убитый, двое пострадавших средней тяжести. Введение огня возможно после установки запасных прицелов. Сэр, разрешите спросить: каков результат боя?

— Дерьмовый результат, — хмуро сообщил боцман. — Сам смотри...

Ричард обернулся — и полностью согласился с боцманом. Полуотрванная взрывом фок-мачта клонилась влево, угрожающе скрежеща и раскачиваясь, первая труба попросту отсутствовала, как и примерно треть грот-мачты вместе с дальномерным постом, палуба была засыпана какими-то невнятными обломками...

— Всегда думал, что это невозможно, — присвистнул Ричард.

— Я тоже думал... — буркнул боцман. — Ты ещё корму не видел...

На корме, как вскоре узнал Ричард, снаряд попал в невезучую пятую башню, пробив крышу — выживших не было, и только чудом не взорвались погреба. Вместо клюза в левом борту красовалась огромная пробоина, не позволявшая набрать ход больше десяти узлов, а та самая плита, в которую пришлось самое первое попадание, держалась на честном слове...

Досталось и остальным — "Лайон" взорвался, получив два пятнадцатидюймовых снаряда в погреба, а "Принцесс Роял" получил больше дюжины попаданий и теперь медленно тонул в трёх милях за кормой "Техаса". Слева от него "Вайоминг", выглядевший неповреждённым, тащил вместе с двумя эсминцами на буксире "Арканзас" со снесёнными трубами, за ними полз "Колоссус", зарывшийся носом в воду по самые клюзы, а "Нептун", лишённый половины артиллерии, прикрывал эсминцы, спасающие уцелевших с линейных крейсеров...

— Паршиво, — буркнул Ричард. — С бошами-то что?

— "Лютцов" точно рванул, остальные — не знаю, — ответил боцман, накрыв тело лейтенанта брезентом. — Кэп объявит, как только хоть немного порядок наведём.

— Сколько погибших?

— Под сотню, — тяжело вздохнул медик. — И это ещё не все...

"Наведение порядка" заняло почти четыре часа, да и то было сделано лишь абсолютно необходимое.

Собирать команду капитан не стал — воспользовался корабельной трансляцией, чтобы не отвлекать людей. Сто двадцать два человека погибло, двести шестьдесят ранены, потоплены два линейных крейсера, почти все корабли небоеспособны... Датская эскадра лишилась только одного, но остальные корабли тоже нуждались в самом серьёзном ремонте.

— Нокаут, — хмуро констатировал Оскар. — По очкам ведут боши...

— А стратегически больше похоже на победу, — заметил Оскар. — Помешать русским выйти с Балтики или нам туда зайти эта эскадра не сможет...

— Помешает другая, — Эйб заглянул в прицел. — Молодцы... Так вот, мы сегодня разменяли два корабля на один. На два, если "Фон дер Танн" действительно так серьезно пострадал, как я думаю. Может быть, один из русских линкоров выйдет из Балтики, или даже два, если это будут старые... Но этого всего явно недостаточно. Пока что получается война на истощение, и это очень плохо...

— Эй, Дугал! — в каземат заглянул боцман. — Живо на палубу!

Ричард посмотрел на боцмана, на перекошенную мачту, выругался и принялся натягивать "сбрую" с баллонами. Капитан прав — мачту нужно валить, и валить её придётся по частям, а он один из всей команды имеет нужный опыт... Но осознание необходимости работы ничуть не увеличивало желание ей заниматься. Выругавшись ещё раз, матрос проверил снаряжение и полез на мачту.

Карабкаться было тяжело — сорокаметровая мачта раскачивалась, словно верёвочная лесенка, то и дело приходилось обходить торчащие куски рваного металла... Наконец Ричард добрался до своей цели, проверил карабин, надел маску и поджёг газ.

Погасший резак повис на шлангах, Ричард изо всех сил вцепился в фермы, а многотонный дальномерный пост с жутким стоном рвущегося металла опрокинулся и полетел вниз. Подтянув резак к себе, Ричард стал спускаться — самая сложная часть работы закончена, остальное, в принципе, сделают и без него... Но с ним быстрее. Всё-таки, не зря он после войны с Испанией вкалывал на строительстве небоскрёбов — больше никого, кто мог бы работать с автогеном на мачте, не было.

Спустившись, он избавился от пустых баллонов, подтащил к мачте первую попавшуюся тележку и снова надел маску...

Через три дня после сражения, вечером, избитая эскадра пришла в Росайт. Жалкое зрелище... Вырванные плиты брони, разбитые пушки, снесённые трубы и мачты — всё это не слишком походило на победу, о которой трубили газеты. С обеих сторон — кайзеровские газеты немедленно объявили о победе германского оружия.

На самом же деле — взаимный нокдаун, от которого оба флота оправятся очень скоро.

Флоты, но не корабли и не моряки. Корабли долгие месяцы простоят в доках, а моряки... Что ж, в Фиддлерс Грин нет недостатка в роме и табаке...

Выбив трубку, Ричард спросил стоявшего рядом Эйба:

— Что дальше-то?

— Подлатаемся — уйдём в Ньюпорт на ремонт, — ответил он. — И вот там встанем уже надолго... Огонька не найдётся?

— Здесь-то сколько простоим? — спросил Ричард, протягивая спички.

— Недели полторы-две — пока дыры залатают, пока новые мачту и трубу сделают, пока поставят... Ты уже слышал?

— О чём? — Ричард флегматично смотрел на медленно сужающуюся полоску воды между бортом и стенкой заводского причала.

— На время ремонта большую часть экипажа переведут на другие корабли, а на их место наберут новичков. Ты в списке...

— Вот как... А вы?

— А наша четвёрка из всего плутонга и остаётся, — пожилой моряк пропустил между пальцами линкольновскую бородку. — Будем молодняк учить...

— Жаль, — хмыкнул Ричард. — Ладно, не прямо же сейчас расходимся...

Две недели пролетели, словно один день, и ясным весенним утром "Техас" покинул верфь Росайта. Лишенный кормовой башни и получивший новую треногую фок-мачту, корабль выглядел странно и чуждо, и Ричард поймал себя на том, что уже не может назвать его своим кораблём...

— Слушай, Дик, у тебя такой вид, словно ты уже не с нами, — перебил мысли голос Оскара.

— Да оно, в общем-то, так и есть, — вздохнул Ричард, вглядываясь в пустынный горизонт. — Всё уже, кэп даже бумаги выписал — как придём, так сразу же и уйду.

— Уже знаешь, куда?

— "Невада", — Ричард неторопливо набил трубку. — Знаешь на Манхэттене один бар, "Белый индеец"?

— А то как же!

— Когда закончится война, приходи туда к шести вечера — посидим, помянем не доживших, поздравим уцелевших, поговорим спокойно...

— Непременно приду! — усмехнулся Оскар. — И парней наших приведу, ты же не против?

-Да хоть всю команду, — Ричард чиркнул спичкой, поднёс её к табаку и затянулся. — Ладно, пора мне на вахту...

Покуривая трубку, Ричард удалился с бака -несмотря на двухнедельный ремонт (а отчасти и благодаря ему), дел всё равно оставалось по горло.

— Не забудь: в "Белом индейце" в шесть вечера! — бросил он через плечо.

— Напомни, когда будем в Ньюпорте! — отозвался Оскар.

Бенджамин. III

Подводная лодка "Старфиш" уходила из Манилы. Уходила, скорее всего, навсегда — во всяком случае, Бенджамин сомневался, что они когда-нибудь вернутся.

"Старфиш" получила приказ перейти на Средиземное море. Долгое и сложное путешествие, почти на пределе возможностей и лодки, и команды...

— Мистер Франк, командование имеет для вас особое задание, — неожиданно произнёс Бейли, когда проверявший антенну Бенджамин поднялся на мостик.

— Какое, сэр?

— Наблюдения за ионосферой во время плавания. Насколько мне известно, вы и так этим занимаетесь, но на сей раз будете следовать плану. Все необходимые документы лежат в папке на вашем столе.

— Так точно, сэр! — радостно козырнул радист. — Разрешите приступать?

— Приступайте, — кивнул командир, и Бенджамин торопливо спустился в центральный пост.

Под мерный стук дизелей Бенджамин завалился на койку и погрузился в чтение. Сам по себе эксперимент был прост и не требовал никакой специальной аппаратуры — собственно, он почти не отличался от его собственных опытов, разные что организован был лучше...

— Перкинс, займись, — Бенджамин помянул папку помощнику. — И слушай очень внимательно, нам за это деньги положены...

Перкинс поморщился, но возражать не стал. Сам же Бенджамин позволил себе расслабиться, насколько позволяла узкая койка. Впереди целый месяц плавания, да ещё и курс выходил весьма извилистым... И большую часть этого месяца радио будет почти бесполезно. Не считая эксперимента, конечно... Бенджамин вздохнул — новостей теперь придётся ждать до самого Сингапура — четыре дня, да и там свежих журналов наверняка не будет...

Сингапур оказался приятным разочарованием — во всяком случае, последний номер родного "QST" Бенджамин у одного из радиотелеграфистов нашел. Этого, конечно, было мало, но уже радовало...

Привлечь к эксперименту сингапурских радиотелеграфистов оказалось несложно и, потратив всего-то час, Бенджамин вернулся на подлодку и принялся разбирать результаты прошедших четырёх дней. Их требовалось расшифровать и отправить в штаб, а также самому подумать над ними.

Что-то странное творилось высоко в небе, гигантское электрическое зеркало не было чем-то статичным, оно, возможно даже, было не одно. Это зеркало двигалось и дышало, словно живое, следуя за солнцем... Бенджамин вздохнул, глядя в небо. Если бы... Если бы может было подняться туда, на пятьдесят миль и выше — сколько вопросов сразу удалось бы решить! Но увы — ни один самолёт не поднимался выше двух миль, да и аэростаты были немногим лучше...

— Мечтаешь? — высунулся из люка О'Коннелли.

— Мечтаю, — согласился Бенджамин. — А ещё надеюсь, что мы кого-нибудь встретим про дороге...

— Вот это вряд ли, — моторист выбрался нас палубу, взъерошив рыжую шевелюру и принялся проверять шланги. — Мы идём в Коломбо, А немецкие и австрийские суда так далеко на север не заберутся. Вспомогательные крейсера — ещё может быть...

— А обычные?

— Так близко от британских владений? — О'Коннелли фыркнул. — Разве только целой эскадрой, а торпед у нас всего восемь.

— Угу... Эй, осторожнее с антенной — самого заставлю перетягивать!

О'Коннелли не ответил. Он вскочил, выдал какое-то заковыристое ирландское ругательство и бросился на пирс, где один из портовых рабочих натворил что-то, не понравившееся мотористу. Проводив его взглядом, Бенджамин в очередной раз проверил антенну и спустился на причал. В запасе у него было чуть больше четырёх часов, и он планировал потратить это время с пользой...

Четыре часа спустя выхлопная труба выплюнула в чистый вечерний воздух струю дыма, палуба под ногами мелко задрожала, и подводная лодка отошла от причала. Бенджамин щелчком отправил окурок за борт и спустился вниз, на свой пост. Плавание продолжалась, в эфире царил сумбур — ничуть не меньший, чем в порту, субмарина то и дело уклонялась от встречных судов... Перкинс, вместо того, чтобы отправиться спать, что-то писал и мурлыкал себе под нос какую-то песенку, рулевой то и дело поворачивал штурвал, электрики проверяли приборы — обычная упорядоченная суета подводников, на которую радист привычно не обращал внимания. Прижав наушники, он напряжённо вслушивался в треск морзянки, записывая радиограмму.

— Перкинс, прими пост! — Бенджамин стянул наушники и почти бегом бросился на мостик.

— Капитан Бейли, сэр! Радиограмма "Звезды Индии", на них напал немецкий рейдер!

— На нашем маршруте? — уточнил коммандер.

— Да.

— Прекрасно. Мне не очень хочется таскать балласт... Благодарю, мистер Франк.

Бенджамин ушёл с мостика, выгнал Перкинса и снова погрузился в радиоэфир. Бесконечный, постоянно растущий поток информации... Бенджамин был уверен — пройдёт от силы десять лет, и радио станет столь же привычным и необходимым, что и телеграф, а ещё десять-пятнадцать лет спустя отодвинет его на второй план, а может, и вовсе вытеснит... Радист встряхнулся, отвлекаясь от мечтаний, и сосредоточился на поиске передач на германских частотах — рейдер не мог молчать всё время, и рано или поздно "Старфиш" его услышит... И найдёт.

Радиограмму с рейдера Перкинс перехватил на рассвете шестого дня перехода. Расшифровать её на лодке было некому, но сомнений в том, кто её отправил, не было... Пока две минуты спустя не была перехвачена ещё одна, заметно более слабая передача.

— Это явственно ответ на первую, — заявил Бенджамин, сравнивая две строчки морзянки. — Очевидно, что один из них рейдер, а второй — угольщик, но кто есть кто — непонятно...

— ... Равно как и наша цель.

— Сэр, мы прекрасно можем пустить ко дну их обоих!

— Мистер Пикмен... — Бейли недобро смотрел на торпедиста. — На счету этого рейдера числится, как минимум, пять судов. Это предполагает наличие на его борту порядка пятидесяти военнопленных, которые имеют большой шанс погибнуть при торпедной атаке. Мистер Франк, на каком расстоянии от нас ближайшая цель?

— Полагаю, от тридцати до пятидесяти миль, — сообщил радист, заглядывая в журнал. — Разумеется, если на судне установлена стандартная радиостанция кайзеровского флота.

— Будем исходить из этого, — кивнул коммандер. — И именно это судно мы и атакуем. Франк, Перкинс, продолжайте наблюдение. Всем вернуться к своим обязанностям, джентльмены.

Немалый опыт Бенджамина не подвёл его и на сей раз — к полудню на горизонте показался потрёпанный угольщик под чёрно-бело-красным флагом. Бейли, спустившись в центральных пост, коротко приказал:

— Погружение.

Переждав шумы погружения, Бенджамин надел наушники, прислушался и доложил:

— Слышу шум дизелей, дистанция шесть миль.

— Дизели... — задумчиво произнёс Бейли. — Полный ход, торпеды готовить! Мистер Франк, докладывайте дистанцию!

— Есть, сэр!

— Не стоит ли нам дождаться рейдера и атаковать его, сэр? — поинтересовался помощник командира.

— Мистер Джонс, сколько дизельных угольщиков имеет в своём составе Кайзерлихмарине? — ответил вопросом на вопрос Бейли.

— Три, если я не ошибаюсь, сэр.

— И потопление одного из них серьёзно затруднит рейдерство в Индийском океане... А этот конкретный рейдер заставит уйти в Виту, если ему хватит угля, интернироваться в иранском порту или сдаться.

— Дистанция три мили, — доложил Бенджамин.

— Поднять перископ, — Бейли приник к окулярам. — Лево руля, три градуса, первый-второй аппараты товьсь! Углубление три и четыре фута!

— Дистанция полторы мили!

— Пли!

Подлодка дёрнулась, забурлила вода в заместительной цистерне, послышался глухой удар...

— Два взрыва!

— Опустить перископ, — распорядился Бейли. — Рулевой, вернуться на прежний курс. Мистер Франк, подготовьте радиограмму о потоплении угольщика. Всплытие через час.

Остаток пути "Старфиш" проделала без приключений и около пяти часов вечера следующего дня отшвартовалась в Коломбо. Город Бенджамину не понравился — слишком жарко и влажно, плохо для аппаратуры и для его потрёпанных бесконечными перепадами давления лёгких... К счастью, надолго задерживаться здесь не предполагалось — принять топливо и запасы для двухтысячемильного перехода, и снова в путь...

Впрочем, времени на то, чтобы отдохнуть на берегу, команде хватало. Или, во всякое случае, большей её части — Бенджамину было не до развлечений. Почти всё время стоянки он проторчал в обсерватории, сверяя журналы наблюдений. Получалась странная картина, и было очень похоже, что его подозрения были верны — днём и ночью ионосфера вела себя по-разному, и в ней, похоже, было как минимум два слоя...

Это было крайне интересно и столь же утомительно, так что Франк практически забыл о времени, проверяя и перепроверяя расчёты. Он настолько увлёкся, что Бейли пришлось отправлять за ним матроса, иначе в Аден пришлось бы отплыть без радиста...

— Ваши изыскания принесли какой-либо результат? — осведомился коммандер, едва Бенджамин поднялся на борт.

— Да, сэр, принесли. Уже сейчас можно говорить о радиосвязи в любой точке земного шара, хотя пока что практическая реализация такой связи не вполне ясна. По крайней мере, для меня...

— Кажется, радиолюбители прекрасно обмениваются сообщениями...

— Простите, сэр, но это не совсем так. Мы сейчас говорим о стабильной и регулярной связи, а это пока что весьма затруднительно. Такая связь очень сильно зависит от состояния высших ионизированных слоёв атмосферы, а даже много личные наблюдения свидетельствуют о исключительной сложности происходящего в них... — Бенджамин сообразил, что увлёкся, остановил лекцию и закончил:

— По крайней мере, возможно, что сегодня вечером я смогу передать радиограмму в Вашингтон.

— Действуйте, мистер Франк, — кивнул Бейли. — И постарайтесь сделать подобные сеансы регулярными.

— Так точно, сэр! — ответил Бенджамин из люка.

Восьмидневный переход из Коломбо в Аден оказался исключительно нудным. Шансов встретить вражеский корабль почти не было, жара стояла безобразная даже для привыкшей к тропикам команды, и если у радистов было хоть какое-то занятие, для остальной команды единственным "развлечением" были вахты...

— Мрак, — изрёк О'Коннелли, развалившись на носу и свесив руку в бурун. — И масло въелось, чёрт бы его побрал... Вот скажи, Бен, что ты будешь делать после войны?

— Честно? Не знаю, — парень пожал плечами. — Вернусь домой, помелькаю, позвеню деньгами... А потом, наверно, попробую основать собственную радиотелеграфную компанию. А может, буду радиоприёмники делать — посмотрим...

— А сколько она продлится, как ты думаешь?

— Года два, не меньше...

— А теперь попробуй представить, каким ты сам будешь года через два, — О'Коннелли тяжело вздохнул. — Просто поверь — мирная жизнь для нас закрыта... Почти... Я, возможно, и смогу вернуться, а вот ты — вряд ли. Я знаю, видел таких ребят...

— Война только началась, — хмыкнул радист. — Живи сегодняшним днём, Шеймас — он ведь может оказаться последним...

— Вот об этом я и говорю, — покачал головой О'Коннелли. — Что там с твоими опытами?

— Так вот сразу и не скажешь, — Бенджамин улёгся на палубе, заложив руки за голову. — Если бы я мог туда подняться... Вот скажи, разве это много — сорок миль?

— Пара часов хода, — Шеймас попытался пожать плечами.

— А сорок миль вверх? — Бенджамин продолжал смотреть в небо, словно пытался разглядеть происходящее в сорока милях над ним. — До сих пор никто не поднимался даже на десять миль, но уже понятно, что там всё по-другому, не так, как здесь... Вот бы туда добраться...

— Пока что лучше продумать о том, как добраться до Адена...

— Приземлённый ты человек, Шеймас... — притворно вздохнул Бенджамин.

— Сэр, я получил сигнал из Гибралтара, — Перкинс снял наушники. — Ваш позывной, вызывает семь-три-ноль Лима.

— Прекрасно, — Бенджамин отобрал наушники и застучал ключом. — Поднимись на мостик и спроси у капитана, не надо ли радировать в Аден.

Перкинс немедленно побеждал выполнять команду, а его командир погрузился в светскую беседу с англичанкой-радиолюбителем...

"Старфиш" приближалась к аравийской крепости, где должна была провести ночь, снова наполняя полупустые танки, чтобы снова двинуться в путь. Бенджамин уже сообщил портовым властям о скором прибытии субмарины, и их ждали, так что оставалось только пройти последние два десятка миль...

Первое, что сделал Бенджамин в порту — отправил две одинаковых телеграммы. В Кэмден и Нью-Йорк, Хэвисайду и Коннелли... Это было, в общем-то, необязательно, но ему хотелось первым сообщить этим людям, что их теории подтвердились. Хоть Бенджамин и не считал себя учёным, но и человеком, чуждым науке, он не был. Теоретические изыскания, в отличие от практики, его не слишком интересовали, но следить за ними он старался всегда — радио развивалось слишком быстро, чтобы можно было поступать иначе. К тому же с Коннелли он был знаком ещё с колледжа, который так и не закончил...

Отправив телеграмму, Бенджамин вернулся на борт, проверил антенну и отправился спать. Впереди были полторы тысячи очень напряжённых миль...

Проснулся Бенджамин около одиннадцати — как оказалось, Бейли запретил беспокоить радистов до Красного моря — потому, что там им придётся работать, как проклятым...

— Мистер Франк? — протянул руку смуглый армейский лейтенант в тропической форме. — Александер Сиддиг, переводчик.

Бенджамин внимательно изучил молодого офицера, пожал руку и осведомился:

— И какова же ваша роль в этом походе?..

— Радиоперехват. Вы будете принимать турецкие радиограммы, а я — читать их. В Лондоне хотели бы знать как можно больше о том, чем болен "больной человек Европы".

— Технических препятствий я не вижу, так что всё зависит от вас, — Бенджамин включил радиостанцию и надел наушники. — На какой волне они переговариваются?

— Здесь всё, — Сиддиг положил нас стол листок из блокнота. — Наиболее важные частоты подчёркнуты, остальные можно прослушивать реже.

Вместо ответа радист поправил наушники и принялся настраивать приёмник. Судя по всему, следующая неделя обещала быть напряжённой...

Писк морзянки. Шорох карандаша по бумаге. Капли пота падающие на стол. Час за часом, день за днём... Турки постоянно рассылают множество радиограмм, и то, что Сиддиг успел расшифровать, шокировало.

"Больной человек Европы" умирал. Собранная из десятков племён, ни одно из которых не было в большинстве, исповедующая почти все течения ислама и христианства и кое-как стянутая Ясой Чингисхана, Османская империя содрогалась от мятежей. Немногочисленные османли пока ещё удерживали власть, сталкивая между собой религии и народы, но долго так приближаться не могло...

Получив очередную радиограмму, Сиддиг прочитывал её, тяжело вздыхал и отпускал замечание о давно уже несчастливой Аравии. Затем он быстро писал очередной доклад, шифровал его и отдавал Бенджамину. Тот отправлял доклад в Форин Офис и Государственный Департамент, получал квитанцию — и на этом всё. Содержанием докладов он предпочитал не интересоваться — просто на всякий случай, а вот британский шифр запомнил. Тоже на всякий случай...

Каждые четыре часа его сменял Перкинс, и Бенджамин выбирался на палубу и курил или падал на койку и мгновенно засыпал. Думать не хотелось, читать — тем более, даже на эксперимент едва хватало времени, а ведь он был санкционирован Конгрессом. Собственно, только поэтому ему и оставили время на опыты со сверхдальней радиосвязью...

И так продолжалось до самого Суэца.

Там Сиддиг, наконец, убрался с подлодки, оставив — после долгой дискуссии с Бейли — копии перехваченных радиограмм. Судя про всему, Комитет обороны Империи не хотел делится информацией с союзниками...

На следующие восемь часов Бейли приказал радистам отдыхать, поэтому Суэцкий канал Бенджамин благополучно проспал, проснувшись только на подходе к Александрии.

— Ну вот, мы почти пришли, — сказал он Перкинсу, наблюдая за работой помощника. — Тут тебе не Индийский океан, так что не расслабляйся — одним угольщиком враг здесь не ограничится...

— Сюда никто не сунется, — бросил Джонс, лучше всех знавший Средиземное море. — Но когда уйдём из Александрии, придётся держать ушки на макушке. Глядишь, и пополним счёт...

Приняв топливо, припасы и две торпеды взамен потраченных, "Старфиш" уходила из Александрии. В другое время Бенджамин, несомненно, поднялся бы на палубу — полюбоваться видом, но не в этот раз. Не более, чем в сотне миль от порта рыскал "Гельголанд", и Бейли не хотел упустить шанс избавить австрийский флот от новейшего крейсера.

Но его ещё надо было найти, и оба радиста непрерывно прослушивали австрийский военно-морской диапазон, стараясь найти крейсер.

Крейсер не находился.

Эфир был забит множеством передач, в том числе и австрийских, но ничего, похожего на "Гельголанд", Бенджамин не слышал. Либо крейсер молчал, либо был где-то в другом месте, но слышно его не было. Более того, даже гидрофон не слышал поблизости ничего подозрительного...

Впрочем, команду это не слишком расстраивало. Крейсер всё равно рано или поздно потопят, а в море и других кораблей хватало, чтобы не зацикливаться на одном.

-Дым на горизонте!

— Право руля, полный ход, приготовиться к погружению!

По мнению Бенджамина, это было очередной ложной тревогой — седьмой за три дня. До сих пор им попадались английские, итальянские или греческие суда, а один раз и вовсе норвежское, но врага не было. И, когда спустя несколько минут сигнальщик опознал итальянский крейсер, команда расслабилась...

— Погружение, торпеды готовить! — рявкнул Бейли.

Команда бросилась по местам, "Старфиш" стремительно исчезла под водой, и только после этого кто-то из офицеров спросил:

— Сэр, что происходит?

— Это "Гарибальди" последней серии, — ответил командир, припав к перископу. — И на ходу из них только "Эудженио ди Савойя"... Ныне "Принц Ойген". Право руля, три градуса. Полный ход.

Бенджамин привычно вцепился в наушники, вслушиваясь в перестук машин и плеск винтов. Дистанция сокращалась медленно, но неотвратимо...

— Три мили! — доложил Бенджамин. — Двенадцать узлов!

— Убрать перископ! Право руля, один градус! Аппараты, товьсь!

— Две мили!

— Первый-четвёртый, залп! Лево два, второй-третий — залп! Тишина в отсеках!

Подводники замерли.

Два тяжёлых удара по корпусу.

Грохот и скрежет в наушниках.

— Попадание!

— Поднять перископ!

Несколько минут Бейли молча смотрел в перископ. Затем приказал:

— Перезарядить аппараты. Лево руля, пять градусов, малый вперёд.

Пять минут спустя раздалось долгожданное:

— Пли!

Несколько секунд спустя субмарину тряхнуло, раздался грохот, отдавшийся в отсеках металлическим звоном, а Бейли, поведя перископом из стороны в сторону, приказал:

— Вернуться на прежний курс. Всплытие через пятнадцать минут. Вахтенный, отметьте потопление крейсера "Принц Ойген".

— Пять торпед на один крейсер! — возмущался О'Коннелли в "кают-компании". — Подумать только!

— Вот и подумай! — не менее возмущенно отозвался торпедист. — Сам попробуй стрелять на таких углах, а я на тебя посмотрю, умник! Да просто чудо, что из залпа хоть одна попала!

— А кстати, что на самом деле случилось? — поинтересовался Бенджамин. — Я слышал два взрыва...

— Две торпеды прошли мимо, одна взорвалась метрах в пяти от борта, и только одна попала прямо в форштевень, — Пикмен поскрёб небритую щёку. — Оторвало нос, но тонул этот урод медленно, вот кэп и велел его добить.

— Так у нас что, только три торпеды?! — возмутился кто-то.

— Нам хватит, — отмахнулся торпедист. — И вряд ли нам кто-нибудь ещё попадётся — завтра или, самое позднее, послезавтра утром пройдём долготу Рима, а на западе вряд ли кто-то будет...

— Очень в этом сомневаюсь, — фыркнул Бенджамин.

— В любом случае, трёх торпед нам хватит — всё равно, до Гибралтара новых взять неоткуда, — поставил точку в разговоре торпедист. — Не будем гоняться за линкорами — получим ещё три победы.

На этом беседа благополучно заглохла — обсуждать откровенно неудачную при меркам "Старфиш" атаку стало бессмысленно, а других тем, собственно, и не было... Да и утомили всех безуспешные поиски одного крейсера и бой с другим. Тем более, что справиться с быстроходным крейсером подлодка вряд ли смогла бы.

Пикмен оказался прав — трёх торпед более, чем хватило. Просто потому, что выпустить их было не в кого... Австрийцы и турки старались не заходить в западную половину Средиземного моря — разве что целыми эскадрами... "Старфиш" регулярно сталкивалась с французскими каботажниками и итальянскими рыбаками, дважды на горизонте мелькали боевые корабли — но в остальном плавание было на редкость спокойным. Словно и не было никакой войны, а подлодка совершала обычный учебный поход.

День за днём не происходило ничего, кроме экспериментов Бенджамина. С каждой минутой приближалась Скала. Конечная точка пятинедельного перехода приближалась превращаясь из кружка на карте в конкретный город-крепость. И чем ближе проходила субмарина, тем чаще команда перед разными предлогами собиралась на палубе и вглядывалась в горизонт. Сперва изредка, потом — в любую свободную минуту, и к вечеру последнего дня их плавания на палубе собрались все, кто был свободен от вахты.

Легендарная крепость появилась на горизонте, и подводники встретили её оглушительным "Ура!" и аплодисментами. Плавание подходило к концу, с вышедшего навстречу катера сигналили о готовности начать проводку, команда "Старфиш" предвкушала отдых... Бенджамин развалился на палубе, заложив руки за голову и глядя в темнеющее небо. Он по-прежнему не знал, что творится за тонкой голубой вуалью тропосферы, но надеялся, что его опыты помогли узнать об этом чуть больше...

София. III

Неожиданный вызов к начальству почти всегда сулит неприятности. Неожиданный вызов с утра пораньше — тем более...

— Господин полковник Корсаков, поручик Василинова пр вашему приказанию прибыла!

— Вольно, София Николаевна, — кивнул Корсаков. — Присаживайтесь. Папиросу?

— Не откажусь, — женщина щелкнула зажигалкой. — Итак, Алексей Михайлович, какова наша задача?

— Разведка боем в окрестностях Сонбонга. Ничего особенного не требуется, разве что постарайтесь создать впечатление, что планируется полномасштабный десант... А когда вернётесь и отдохнёте, мы с вами кое-что обсудим — как раз хотел, да приказ пришёл...

— Будет исполнено, — София встала. — Позвольте спросить: о чём будет разговор?

— О новом роде службы, у какового пока что нет даже названия. Вам это будет очень близко, поскольку задачи ему полагаются из тех, что вам всего более по душе... Вот, возьмите приказ — "Разящий" отплывает на закате.

Щёлкнув каблуками, София отдала честь и вышла из кабинета с мечтательность улыбкой, от которой шедший ей навстречу молодой солдат шарахнулся в сторону и скрылся в ближайшем кабинете...

— Борис! — папка с глухим хлопком полетела на стол. — Поднимай взвод, отплываем на закате.

— Так точно, ваше благородие! Эй, братва, шевелись — на дело идём!

Оставив сборы на помощника, София разложила на столе карту и принялась внимательно изучать место высадки. Само по себе задание было несложным — высадиться, поднять шум и уйти, растревожив японскую оборону — но безопасным оно от этого не становилось. А между тем, приказ недвусмысленно требовал избегать потерь — что, строго говоря, было довольно необычно.

Карта была относительно новой, предполагаемое положение японских позиций на ней было, а потому черновой план высадки и боя был готов меньше, чем за час. Оставалось только обсудить его с помощником и командирован отделений да набросать запасные варианты... И хотелось бы всё это сделать ещё на берегу, чтобы в море спокойно провести время с женихом.

— Ваше благородие, разрешите доложить: взвод готов! — перебил её мысли появившийся на пороге Борис.

— Прекрасно. Ты как раз вовремя — зови отделенных и обсудим план.

На лице Кириллова — новичка, приписанного к взводу всего неделю назад вместо отправленного в тыловой госпиталь, появилось выражение полного недоумения.

— Что вас так удивляет, Александр? — осведомилась София.

— Собрать на совещание унтер-офицеров — это... Необычно.

— Из штаба всё выглядит совсем не так, как оно есть, — София постучала карандашом по карте. — Итак, приступим...

"Разящий" вышел из Владивостока перед самым закатом. Десант предполагалось высадить незадолго до рассвета, прощупать оборону Сонбонга на как можно более широком фронте и отойти с восходом. Разумеется, при этом следовало нанести как можно больший ущерб, и сейчас София, Сергей и старший артиллерист со страной фамилией Жених склонились над картой, уточняя последние детали.

— Значит, мы спускаем сампан здесь, сопровождаем его до высадки, после чего открываем огонь с двадцати пяти кабельтовых, так?

— Так, — согласилась Василинова. — Постарайтесь только нас не накрыть.

— Не беспокойтесь, — начарт поставил точку на карте. — Отсюда мои ребята способны белке в глаз попасть... Не то, что в красный огонь. Кстати, пятнадцати секунд вам хватит?

— Более чем, — София кивнула. — Высаживаемся здесь, двигаемся к порту под прикрытием вашего огня, если встречаемся со слишком сильным сопротивлением — отходим, вы ведёте огонь до нашего возвращения.

— В свою очередь, мы выдвигаемся вам навстречу и ведём огонь по всему, что движется, если не успеваем вас снять — берём сампан на буксир.

— Принято. Что ж, господа, полагаю, мы разрешили все вопросы? — София отложила карандаш. — Тогда, полагаю, мы можем отдохнуть...

Громоздкий сампан покачивался рядом с бортом, солдаты торопливо спускались по верёвочному трапу, София стояла у борта наблюдала за ними и ждала своей очереди. Беспокойства не было — операция была исключительно простой и безопасной настолько, насколько это вообще было возможно... Зато Сергей беспокоился за двоих. Само собой, он этого старался не показывать, причём вполне успешно, нот София знала его слишком хорошо, чтобы поверить...

— Не беспокойтесь, мой дорогой, — она протянула руку, позволив жениху помочь ей перебраться в сампан. — Если кому и следует тревожиться этой ночью, то только японцам.

— Я больше опасаюсь, что нам придётся объяснять Наместнику и штабу, как это мы сумели захватить город с одним взводом, — напряжённо улыбнулся Трубецкой и шепнул:

— Будь осторожна, хорошо?

Улыбнувшись в ответ, София спрыгнула в сампан, взяла рулевое весло и оттолкнулась им от миноносца.

Под днищем зашуршала мелкая галька, и солдаты, отложив вёсла, попрыгали в воду. Несколько шагов — и взвод рассыпался по берегу, готовясь к атаке. София несколько минут разглядывала тщательно насыпанный бруствер с частоколом, ища бойницы, отметила одну — больше остальных — вытащила гранату и тихо произнесла:

— Ну, братцы, за мной!

Граната, несмотря на темноту, угодила точно в бойницу, затрещал "Льюис", над головами с визгом пронеслась первая пара трёхдюймовых снарядов, и пехота побежала вперёд.

Оборудована позиция была на совесть, и занимавшие её ополченцы недостатка в боевом духе не испытывали — в отличие от опыта. И выдержать атаку русской морской пехоты просто не смогли... Стоявшие во второй линии корейцы разбежались, как только была прорвана первая, взвод рассыпался и открыл огонь с тыла. Японцы, видимо, решили, что десант высадился не только на их участке и предпочли отступить. Для ополчения — вполне грамотно, но спасло их только то, что София не планировала их

преследовать.

Собрав взвод, она отправила вперёд Семёна — парень видел в темноте немногим хуже её самой — разведать основную линию обороны и наметить место для атаки.

— Стоит ли? — шёпотом осведомился Борис. — Нас ведь не на прорыв послали... Вернётся Сенька, да и отходить можно.

— Пока на зуб не попробуешь, ничего толком не скажешь, — София пожала плечами. — А мы и знаем-то только то, что она вообще есть.

Трём временем стрельба усилилась, Борис время от времени посылал очереди из "Льюиса" куда-то в сторону японцев, спустя несколько секунд к нему присоединились карабины, а еще минуту спустя в овражек скатился Семён.

— Такой же вал с частоколом, — сообщил он. — Только народу побольше и корейцев, похоже, нету. Пушек не видать, но бомбомёт хоть один должен быть — в одном месте как будто буссоль мелькнула.

— Ладно, попробуем этапа стену на прочность... — София расстреляла последние патроны и сменила магазин. — Как только начнёт работать артиллерия — отходим.

Атака на второй рубеж обороны закончилась ничем. Бомбомётов оказалось не меньше четырёх, брёвна в частоколе были толще и крепче, да ещё и чем-то пропитанными, так что поджечь из не удалось... И взвод отошёл под прикрытием огня с миноносца. Без потерь — ни убитых, ни сколь-нибудь серьёзно раненых не оказалось.

В кои-то веки всё прошло по плану...

Палуба едва ощутимо вибрировала, пишущая машинка громко лязгала, а Сергей заглядывал через плечо и время от времени комментировал отчёт.

— Серёжа, не мешай, пожалуйста, — не выдержала, наконец, София. — И так-то непонятно, что писать, а тут ещё и ты!..

— Между прочим, мне тоже надо отчёт писать!

— Вот и пиши, потом перепечатаешь, — девушка сердито лязгнула кареткой. — Боже, да никакой машинистке столько печатать не приходится, сколько мне! Каждый проклятый день, после каждой проклятой стычки изволь всё расписать чуть не при секундам! И это — девица из дворянского семейства!..

— Ты же сама хотела быть офицером, а не числиться, — Трубецкой пожал плечами, взял пачку бумаги, карандаш, уселся на койке и принялся писать. — Возьми Анну — появляется в полку раз в месяц, выслушивает доклад, проезжает в парадном строю — и всё. Зато мужа себе присмотрела... Полковник, князь, без пяти минут офицер Свиты, между прочим.

— Ну да, не чета мне...

Сергей отложил отчёт, подался вперёд и взъерошил волосы невесты.

— Знаешь, я сейчас нашу первую встречу вспомнил...

— Когда я тебя веером ударила?

— Ага. Семилетняя девочка, белокурый ангелок — десятилетнего лба чуть не вдвое больше себя... Да так, что я тебя потом ещё долго боялся...

— А сейчас?

— А сейчас боюсь за тебя. Послушай, Софья, разве тебе необходимо быть на передовой? Почему бы тебе не перейти в штаб? Работа ничуть не менее важная, а риска гораздо меньше...

— Не моё, ты же знаешь. Я никогда не была "порядочной девочкой" и не собираюсь таковой становиться, — София заправила в машинку новый лист. — Полагаю, мы понравились друг другу как раз из-за этого... Эх, жаль, что у нас времени ни на что не хватит...

Улыбка Софии получилась непривычно ласковой — Сергею давно не приходилось видеть свою невесту такой...

— Господин полковник Корсаков, поручик Василинова по вашему приказанию прибыла! — София отдала честь.

— Присаживайтесь, поручик, — Корсаков кивнул. — Итак, вот что я хотел вам сказать: из-под шпица поступило распоряжение создать в полку команду... как бы это назвать... Морских пластунов, скажем так. Вот, слушайте: "В полку выделить ротную команду, подготовленную для скрытного проникновения с целью разрушения мостов, дорог, складов и иных военных сооружений, а также захвата "языков", произведения разведки..." и устранения вражеских командиров, добавил бы я.

Корсаков отложил письмо и продолжил:

— Командиру присваивается звание штабс-капитана, все звания на чин выше, как в гвардии, жалование соответствующее, привилегии тоже... Ну, а за что такие привилегии, вы уже слышали. Что скажете?

— Я скажу, что мне необходимо спросить мой взвод, но сама я согласна, — Василинова вытащила портсигар. — Разрешите закурить?

— Курите, конечно, — полковник кивнул. — Ну, раз вы согласны, поговорите с людьми, а завтра доложите. Если все согласятся, я сразу же начну формировать команду, если нет... Ну, всех несогласных переведём в другие части с повышением и будем набирать новых добровольцев.

— Мои согласятся, тут сомнений никаких... — София задумчиво стряхнула пепел с папиросы. — И охотников найдётся достаточно, так что с людьми проблем не будет... Если только среди них нужные найдутся.

— Всему недостающему несложно научить, благо инструкторов я уже нашёл. Ну что, София Николаевна, согласны?

— Предварительно, — София затушила окурок в пепельнице. — Я поговорю со своими людьми и завтра утром доложу о нашем решении.

— Добро, — Корсаков встал. — Жду вас завтра утром.

Явившись в казарму, София немедленно собрала взвод и изложила предложение Корсакова. Как она и ожидала, не отказался никто.

— Это ж сколько всего можно взорвать... — громко прошептал Дубенко.

София сердито посмотрела на него, но комментировать не стала. Ничего другого от ефрейтора ждать не приходилось...

— Ну, раз все согласны — решайте, кто чем будет заниматься и кого ещё взять. Завтра буду докладывать — помяну и ваши идеи...

— Рады стараться, ваше благородие! — рявкнул взвод.

На следующее утро София сразу же после побудки вызывала Бориса и вместе с ним явилась к полковнику.

— Платов? — заинтересовался Корсаков. — Не из казаков ли, Борис Александрович?

— Так точно, ваше высокоблагородие, потомственный яицкий казак. Предки наши ещё со Стенькой Разиным в Персию ходили.

— Потомственный... И казацким хитростям, стало быть, обучены?

— Так точно!

— Вот и прекрасно. Как закончим — зайдите к портному за новой формой, а вечером ждём в собрании... Теперь вы, София Николаевна — ваши новые звёздочки, принимайте... И давайте поговорим о деле. Вы ведь уже присмотрели людей в команду? Желающих-то — мало что не весь полк.

— Так точно, присмотрела, — согласилась девушка. — Есть у Шварца во взводе один прапорщик, Беневоленский — для нашего плана идеальный взводный. Катаев, само собой, вместе с его пулемётчиками — это обязательно, и, пожалуй, Шпагина или Симонова — кто согласится...

— А Нечаев чем плох? — удивился полковник. — Он же первый кандидат во взводные...

— С Борисом не ладит, а другого помощника я искать не собираюсь — взводного куда проще найти, — объяснила София. — Ещё — по радиостанции на взвод, это обязательно, и одну — на роту. Борис вчера хотел с солдатами поговорить, поискать охотников, но я его ещё не спрашивала...

— Калмыкова надо, Семёна, — присоединился к разговору Борис. — Я с ним ещё до армии знаком был, замки вскрывает -только держись... Ясенецкого были бы неплохо заполучить — к Дубенко в пару. Вдвоём они и гору снесут, если что...

— Белоус, — добавила София. -Я понимаю, что толковые унтера всем нужны, но мне нужнее всех.

— Знаю, поэтому уже вписал его в ваш штат. Ещё какие-нибудь пожелания будут?

— Конкретных — нет. Но мне нужны умные и инициативные солдаты, которым не придётся разжёвывать каждый приказ и которые способны выполнить задачу даже в одиночку.

— Вот это самое сложное, — полковник устало затянулся. — Таких и так-то немного, и большинство — у нас. Ну, думаю, вам и не самые дисциплинированные солдаты подойдут?

— На фоне моих подчинённых? Конечно, подойдут. — София фыркнула. — Это даже не смешно. Давайте, разумеется — дело знают, а остальное неважно.

— Ну, тогда я вам к полудню пришлю людей, если кто не подойдёт — отошлёте, подберу замену.

— Так точно, — женщина поднялась. — Разрешите приступать?

Штабс-капитан Василинова неторопливо прохаживалась перед строем. Если говорить честно, вся рота, включая и офицеров, доверия не внушала... Вот только внешность её не волновала абсолютно, а вот навыки... Навыки сомнения не вызывали. В морскую пехоту кого попало не набирали, а уж в специальную роту — и подавно. В результате компания получилась весьма пёстрой — в неё даже затесалась ещё одна девушка, врач по фамилии Вознесенская.

— Что ж, господа... и дама, надеюсь, вы все понимаете, на что согласились. Нам придётся делать работу, с которой не справится никто иной, и не всегда она будет честной... Тогда как ваши товарищи будут сходиться с врагом лицом к лицу, нам предстоит сражаться в тени, словно ассасины древней Аравии. Вы готовы к этому? Вы готовы не сражаться, как солдаты, а драться по-бандитски? Если нет — я не держу никого, вы вольны уйти... Но только сейчас. Решайте. У вас есть ровно пять минут, — София сдвинула рукав, глядя на траншейные часы. — Время пошло.

Долго ждать не пришлось — не прошло и двух минут, как из строя вышел Калмыков и отдал честь штабс-капитану.

— Ваше благородие, разрешите обратится?

— Разрешаю.

— Мы тут все люди лихие, даже каторжане бывшие есть, так что дракой нас не смутишь. А что нечестная драка — так мы ж не на ярмарке на кулачках помериться собрались... Вон, у япошек пластуны, говорят, есть, которые только что летать не умеют, а мы-то хуже, чтоль? Так что мы тут все совершенно согласны на такую кон-цеп-ци-ю, и уходить не собираемся — знали, куда просились...

— Всё?

— Так точно, ваше благородие!

— Тогда вернись в строй. Рота! На полигон! Бегом марш!

Джанет. III

— Оставить курение! — рявкнул Гейл, выбив из рук матроса трубку и спички. Джанет, соединявшая провода, поморщилась и продолжила работу. Курить рядом с водородными баллонами мог только идиот, а идиоты в разведке не нужны...

Матрос, тем временем, попытался было возмутиться — и был вполне закономерно изгнан с катера.

— Вот же прислали идиота... Смайли, ты за старшего, пока я с кадрами разбираюсь, — Гейл спрыгнул на пирс.

— Так точно, — мичман-моторист с хеканьем поднял последний баллон и принялся затягивать хомуты.

Катер RSB-01, более известный в Гибралтаре под прозвищем "Проныра", готовился к первому после ремонта походу. И не в привычное Средиземное море, а в Атлантику — на поиски кайзерорвских крейсеров и субмарин. На испытания новой тактики...

Джанет закончила соединять провода, встала, потянулась и отправилась в рубку — до отплытия оставалось всего три часа, а работы меньше не становилось.

Рубка изменилась сильнее всего. Когда-то здесь была только одна радиостанция, сейчас — четыре радиоприёмника с телеграфными аппаратами, два радиотелефона, радиостанция, пеленгатор и новинка — проволочный магнитный фонограф. Построенный для охоты на подлодки, катер ныне охотился за информацией...

До отплытия оставалось не больше получаса, когда вернувшийся Гейл поднялся на борт и потребовал доклад. Смайли отчитался, не отрываясь от работы, лейтенант кивнул и отправился в рубку.

— Кэт, вызови "Прохвост", — распорядился он с порога.

— Слушаюсь, — брюнетка включила радиотелефон. — Ноль первый — ноль второму, проверка связи. Приём.

— Они готовы? — спросил Гейл.

— Запрос готовности. Приём. Есть готовность.

— Отплываем.

— Ноль второй, отплытие. Приём. Есть квитанция, — Кэт стащила наушники.

С палубы донеслась трель боцманской дудки и топот, заворчали моторы, катер отошёл от пирса и малым ходом двинулся к выходу из гавани.

Патрулирование началось.

Катер малым ходом шёл на северо-запад. Джанет, в последний раз проверив все контакты, стояла у рубки, крутила в пальцах сигарету и смотрела на раздувающийся шар из блёкло-голубого каучука. То, ради чего всё и затевалось...

— Готово! — Слай закрутил краны на баллоне и на патрубке. — На счёт три! Раз! Два! Три!

Четверо матросов разжали руки, и наполненный водородом баллон величественно поплыл в небо, разматывая пятисотфутовую бухту кабеля.

— Кэт, передай на "Прохвост" — антенна развёрнута, — блондинка всё-таки закурила, вернулась в рубку и надела наушники. Снасти заброшены, остаётся только дождаться улова...

"Удочка" работала просто отлично. Правда, среди множества пойманных сигналов не было немецких, но никто и не ожидал вот так сразу услышать что-нибудь важное. Трижды Джейн брала пеленг на известные радиостанции, сравнивала с пеленгом второго катера — всякий раз результаты получались правильные. Система работала.

Джанет поправила наушники и переключилась на другую частоту. Тишина... Боши молчали, и девушка снова перпеключила радиостанцию.

Три часа спустя в эфире всё-таки раздалась немецкая передача.

— Торговец, — определил Слай. — Ноль второй, пеленг!

Две линии на карте пересеклись, и Джейн застучала ключом, сообщая британским крейсерам о добыче.

— Продолжать наблюдение, — распорядился Гейл.

Команды, впрочем, и не требовалось — никто не оторвался от приборов. Катера застыли на месте, работая двигателями, штурман каждые пять минут наносил на карту новое местоположение цели, радисты просеивали эфир...

Конвой шёл откуда-то с юга, скорее всего — из Виндхука. И охранялся он, судя по радиоперехвату, всего парой эсминцев... Против всех "Аретьюз", собиравшихся его атаковать — несерьёзно.

Джанет слушала пронзительный писк морзянки и отчётливо воображала, что происходит почти в сотне миль от них. Раздражённые передачи эсминцев, панические — торговцев, короткие кодовые сигналы крейсеров... За двадцать лет радио настолько прошло вошло в жизнь, что девушка иной раз удивлялась — как люди могли жить без него... Слабый, едва различимый звук отвлёк её от размышлений и заставил напрячь слух и двинуть ползунок реостата до упора вперёд. Да, всё верно — сигнал на немецкой волне...

— Ноль второй, пеленг триста, слабый сигнал! Приём!

Несколько секунд спустя она схватила линейку, поспешно нанесла не карту второй пеленг — и выругалась.

— Кэт, передай крейсерам — к ним идёт "Мольтке"! — крикнула она, плотнее прижимая наушники.

Напарница заработала ключом со скоростью пулемёта, кто-то из крейсеров выдал квитанцию, и в рубке снова установилась напряжённая тишина. Сейчас от двух катеров не зависело ничего — они могли только слушать и записывать услышанное... И молиться за своих товарищей.

Впрочем, судя по перехватам, дела у крейсеров обстояли неплохо — по крайней мере, британских сигналов бедствия слышно не было. Немецких, впрочем, тоже — или крейсера ушли, и теперь "Мольтке" их искал, или нашёл и гнался за ними. В любом случае, это не было заботой Гейла и его команды — у них была своя работа, и она была далека от завершения...

До отбоя больше не случилось ничего, достойного внимания. Конечно, удалось перехватить несколько немецких и австрийских радиограмм, но все они были зашифрованы, и ключ к этому шифру отсутствовал. Правда, шифровальщик — лысый индиец — утверждал, что дня за два-три он с ним справится, но это особого значения не имело...

Сдав вахту, Джанет выбралась на палубу и принялась рисовать. На сей раз моделью служил Смайли, ненадолго оторвавшийся от своих обожаемых дизелей и проверяющий баллоны. Рыжий йоркширец насколько ушёл в работу, что не замечал ничего вокруг — и Джанет его понимала. Водород невнимательности не прощал — гибель "Цеппелина VI" была тому прекрасным доказательством... А до предела сосредоточенный офицер был отличной моделью.

— Всё рисуешь?.. — Кэт уселась на палубу рядом с подругой. — Слушай, можно твои рисунки посмотреть, а то я давно ничего нового не видела?

— Угу... — Джанет, не отвлекаясь, продолжила рисовать. — Тихо?

— Ничего интересного, — подтвердила Кэт. — Так-то болтовни много, но почти вся — наша или американская, пару раз русский крейсер слышали, причём он, похоже, на Балтике...

— Записала? — спросила блондинка, не отрываясь от рисунка.

— А как же! — Кэт привалилась спиной к рубке. — Знаешь, Джей, я устала... Ни конца, ни края этой войне, люди гибнут, а фронт стоит... Может, плюнуть на всё, да попросить перевода в Азию? Как думаешь?..

— Дело твоё, но мне будет жаль терять подругу — я никуда не поеду, по крайней мере, сама. Ты же знаешь...

— Знаю... — вздохнула Кэт. — Поэтому и не прошу о переводе. Отец так и не пишет?

— Нет, — Джанет отложила рисунок и теперь отрешённо смотрела на закат. — Глухое пуританское упорство, с которым он следует замшелым догмам... Знаешь, я, конечно, тоже не очень хорошо поступила, но в тот раз он перешёл все границы. Заявил, что если я ему не подчинюсь, он запретит мне рисовать! И я не выдержала, хлопнула дверью и ушла... И всё надеюсь, что он одумается и мы хоть поговорить сможем. Если бы только я могла спокойно всё изложить...

— Может, ещё получится... — Кэт вздохнула. — Тебе хоть есть, с кем мириться...

Кэтрин Райс, в отличие от лучшей подруги была круглой сиротой... Почему, собственно, и оказалась на Скале. Обычная история — по крайней мере, для второго десятилетия двадцатого века, когда новая война вспыхивала раньше, чем заканчивалась предыдущая.

Девушки молчали — говорить было не чем, да и не хотелось. Праздную болтовню война убила ещё в самом начале...

— Интересно мне, мы что-нибудь ещё услышим?

— Даже если и нет, мы уже своё жалование отработали, — Джанет затянулась. — Конвой в любом случае разгромили, так что... Я вообще предлагаю жрать и спать, пока вахта не наша.

— Матрос спит, а служба идёт, да? Пошли...

Джанет тяжело вздохнула, сняла с вешалки бушлат и набросила поверх одеяла. Опять кошмары... Она не помнила, что именно ей снилось — и была только рада этому, но мерзкое ощущение никуда не девалось...

— Кошмары? — тихо спросил с нижней койки Слай.

— Ага... — девушка отвернулась к переборке. — Твоя вахта, между прочим, всего через полчаса.

Поворочавшись несколько минут, Джанет снова заснула — и спокойно проспала до побудки. Кошмары не повторялись, но неприятное чувство никуда не делось, и Джанет, наспех проглотив завтрак, снова устроилась за радиостанцией.

Вахта закончилась в полдень, и за это время не удалось поймать ничего полезного. Джанет уже собралась снять наушники, когда её внимание привлекла едва слышная морзянка. Хорошо знакомый код... Которого здесь быть не могло.

— Азимут сто восемьдесят, австрийский шифр!

— Азимут сто восемьдесят, приём! — повторила Кэт в микрофон. — Сто восемьдесят точка три!

— Далеко на юге... — оценил штурман, проведя на карте линии пеленгов. — Подводная лодка?

— Похоже, но как она туда забралась? — Кэт прикрыла рукой микрофон. — А главное — с кем она связывалась? С немецкими станциями в Африке?

— Да не важно, — Кэт заработала ключом. — Главное — предупредить штаб, что на юге неучтённая подлодка есть.

— Или нас хотят заставить в это поверить, — озвучила Джанет неожиданную мысль. — Мне что-то не нравится в этой передаче... Лодка? Может быть, но мне кажется, передача шла с немецкого торгаша, который уйдёт в Виндхук или ещё куда, а мы будем ловить фальшивку.

— Хочешь сказать, докладывать не стоит? — в рубку заглянул Гейл.

— Да нет, надо, конечно, только добавить, что это может быть фальшивка, и пусть Адмиралтейство думает, — блондинка пожала плечами. — Им за это деньги платят, не нам...

Ещё вахту спустя Смайли выбрался из машинного отделения и доложил, что топлива осталось только на возвращение в Гибралтар.

— Мисс Джонс, запросите ноль третий, — распорядился Гейл.

— Так точно! — Кэт затрещала ключом и через несколько секунд доложила:

— Начато развёртывание, готовность десять минут.

— Превосходно. Через десять минут приступить к свёртыванию.

Десять минут спустя Джанет лежала на палубе, смотрела, как неторопливо опускается аэростат с антенной и перебирала в памяти события недолгого, но насыщенного плавания. В общем, она была довольна результатом — всё работало, и работало правильно. Идея с аэростатом себя оправдала полностью, правда, трос стоило бы сделать подлиннее. С другой стороны, одного аэростата явно мало — нужен хотя бы один запасной, причём вместе с антенной... Но самое главное — топливо. Дизель не слишком прожорлив, но два дизель-генератора для питания радиоаппаратуры плюс три собственных бензиновых мотора — не самое удачное сочетание для семидесятитонного кораблика. Надо ставить дизели... И строить специальные корабли для разведки.

— Стэнли, — Джейн резко встала. — Я могу поработать на твоей машинке? Надо составить отчёт...

— Пожалуйста, — кивнул лейтенант. — Только ленту поменяй, как закончишь — мне ещё самому печатать, а она бледная, как Смайли с похмелья.

— Эй, я бы попросил!.. — возмутился механик, не отрываясь от лебёдки.

Джанет улыбнулась — поход не был лёгким, но он закончился, и можно немного расслабиться — пусть и только немного, ведь им ещё предстоит вернуться в гавань...

— Ну разве мы не молодцы? — шёпотом спросила девушка, бросив последний взгляд на почти спустившийся аэростат. Тот дёрнулся — как будто кивнул, и Джанет, улыбаясь, ушла с палубы...

Рокуро. IV

Осенняя Манчжурия была довольно неприятным местом. Тихо выругавшись, Рокуро подбросил дрова в печку и протянул к ней руки.

— Что на улице? — вяло осведомился Ичиго, собирая винтовку.

— Пыльно и холодно, — ответил Окадзима, расстёгивая шинель. — И пусто. И ещё день пути до Харбина...

— Там мы встанем надолго, — Куросаки клацнул затвором и принялся снаряжать магазин. — Что с ходу Харбин не взять — даже в штабе понимают... Так что встанем мы там очень надолго, как бы не до весны. А манчжурская зима... Вот что я тебе скажу, кохай: зимой ты в этой шинели насмерть замёрзнешь быстрее, чем "ксо" сказать успеешь. Тут даже русской шинели мало будет...

— Могу представить, сэмпай, — Рокуро поёжился, снял с печки котелок с чаем и щедро плеснул в него дешёвого авамори. — В Токио зима такая, как тут осень... Как думаешь, дойдём завтра до Харбина?

— Да может, и дойдём, кто знает?

Линия фронта развалилась, взломанная самоубийственной атакой императорской гвардии, но Окадзиму не оставляло подозрение, что русские ждали этой атаки и просто пропустили, позволив элитным войскам сложить головы в откровенно бесполезных боях... Так ли, или атака действительно была неожиданной — но Великое Манчжурское наступление началось.

— Куросаки, Окадзима! — сотё выскочил непонятно откуда. — Заступаете на пост в два часа!

И столь же непонятным образом исчез.

— Он ёкай, — убеждённо заявил Ичиго. — Точно тебе говорю — самый натуральный ёкай. Может, даже они...

— Ну да, только они может поставить ни в чём не провинившегося солдата в ночной караул... Ладно, раз уж нам позволили отдохнуть — я лично сплю. — Рокуро улёгся около печки, завернулся в шинель и мгновенно заснул.

Проснувшись, Рокуро вытянул из кармана часы — без четверти два, можно спокойно поесть... Если удастся разбудить рыжего сэмпая, разумеется.

— Вставай, пора в дозор! — он толкнул товарища прикладом, затем — ещё раз, сильнее. Куросаки выругался, открыл глаза и поставил на печку котелок.

— И чего тебя надирает? — Ичиго отхлебнул разгоревшегося чая и закурил. — Ещё бы десять минут можно было поспать...

— Зато спешить не придётся, — Рокуро отобрал у товарища котелок. — Пошли уже.

— Пошли, — согласился Ичиго, застёгивая шинель. — У тебя авамори ещё остался?

Пасмурная и холодная манчжурская осенняя ночь сомкнулась вокруг солдат. Разводящий ушёл, и Рокуро поудобнее перехватил винтовку. Два часа скуки — если, конечно, им повезёт. Если им повезёт, караул пройдёт без происшествий. Но если нет... Ну, тогда им не повезёт.

Выживание караульных всегда было делом сомнительным.

Рокуро свистнул, выслушал ответ и двинулся дальше. Что ж, пока всё спокойно. Пока им везёт...

В очередной раз вернувшись, Рокуро протянул руки к горевшему в яме тусклому костерку и сказал:

— Тебе не кажется, что что-то не так?

Ичиго не ответил. Он лёг, прижавшись ухом к земле, и зажмурился. Окадзима последовал его примеру... И тотчас же вскочил, пинком сбросил в костёр всё заготовленное топливо и выстрелил в воздух.

— Тревога!

Глухие удары сотен копыт не спутать ни с чем, и не японская кавалерия бешеным галопом приближалась к проснувшемуся лагерю...

— Тревога!

Кто-то успел схватить винтовку, кто-то выхватывал меч — между криком часовых и свистом монгольских сабель не прошло и полминуты.

Монголы. Азиатская дивизия. Две с половиной тысячи всадников, внушавших страх всему Востоку...

Всё это Рокуро знал, знал и то, что монголы не выдержат затяжного сражения — но всё это знание было абстрактным. А накатывающаяся на лагерь с криком "Махгал!" лавина — предельно конкретной, оскалившейся саблями реальностью.

Он успел выстрелить дважды — но третьего пришлось встречать штыком. Пропоров лошади бок, Окадзима шарахнулся в сторону и назад, выстрелил монголу в спину и бегом бросился к центру лагеря, где стояли повозки и грузовики обоза. Туда, где будет хоть какая-то защита... Последний выстрел, судорожный взвизг раненого коня, клацанье затвора, щелчок пружины магазина — он снова готов стрелять.

И успевает сделать только один выстрел.

Рокуро не понял, на кого он налетел — но пока он отбивал стволом саблю, из-за его плеча выскользнула катана, полоснувшая врага по горлу.

Это оказалось очень удобно — стоя спина к спине, отбивать монгольские сабли катаной и винтовкой. Рокуро понятия не имел, чью спину прикрывает, да это его и не волновало — свой, а всё остальное неважно. Вокруг кипел бой, лязг клинков, хлопки выстрелов и крики рвали ночь в клочья, что-то горело, болела левая рука — но всё это оставалось на краю сознания. Здесь и сейчас было только сражение...

А затем всё неожиданно кончилось.

Миг назад он отбивал чей-то клинок — а сейчас стоит, тяжело дыша, и пытается остановить кровь, хлещущую из обрубков пальцев.

— Дай сюда, — напарник отобрал у него бинт, и только в этот момент до Окадзимы дошло, кто был рядом с ним...

— Тайса-сан!..

— Молодец, очень тебе благодарен, но сейчас — бегом к Акаги! — приказал Хироэ. — Всё остальное — потом.

— Слушаюсь!

В расположении полкового лазарета царил управляемый хаос. Кто-то шёл, кого-то несли — а кого-то и уносили. Неподалёку послышалась знакомая брань, и Окадзиме сразу стало легче — друг и наставник жив и более-менее здоров...

Сама Акаги была занята, и Рокуро попал в руки одного из её помощников — хмурого здоровяка по прозвищу Мясник. Мясник только что не обнюхал руку и сообщил:

— Надо резать. Эфира нет, так что на, выпей залпом.

Взяв флакон, в котором было около полутора го спирта, Рокуро глубоко вдохнул и в пару глотков опорожнил его. В голове почти мгновенно зашумело, мир перед глазами подёрнулся туманом и поплыл, боль исчезла, на душе стало невероятно легко... Он почувствовал немедленную потребность поделиться с Мясником какой-то непристойной байкой, так и не вспомнил её и решил, что лучше будет вздремнуть — утром вспомнит...

Утро оказалось весьма болезненным. Болела левая рука, болела голова, во рту какая-то тварь устроила общественный клозет, безумно хотелось пить...

— Поздравляю, нито хэй, вы очнулись, — Акаги, как обычно, была чем-то недовольна. — Как вы себя чувствуете?

— Как будто Мясник меня дерьмом лечить пытался... Простите, Акаги тюи-доно! — Окадзима сел и тут же скривился.

— Чистый спирт уступает эфиру, как ни старайся, так что не стоит извиняться. Дайте руку, — медик сняла повязку и принялась осматривать раны. — Что ж, Гиноза в очередной раз подтвердил свою репутацию. Прекрасный шов... Болит?

— Болит, — согласился Окадзима. — Но голова болит сильнее...

— Это хорошо, — Акаги кивнула. — Пей и можешь идти.

Она протянула большую кружку кофе, в которую Рокуро моментально вцепился и в несколько глотков опустошил её. Головная боль отступила, зато сразу появились вопросы...

— Акаги тюи-доно, чем кончился бой?

— Триста убитых, почти четыреста раненых — при этом всякую мелочь я не считаю — и в Харбин мы не попадём.

— А...

— Твой приятель среди тех, кого я не считаю. Он попытался вытащить всадника из седла, когда выронил винтовку, и его укусила лошадь. За левую ягодицу. — Акаги, похоже, очень радовал такой оригинальный случай.

— Так мы отступаем?! — Окадзима вскочил, мимоходом порадовавшись, что на нём есть хотя бы фундоси.

— Фронт рассыпался, русские и китайцы повсюду, и единственное, почему мы ещё здесь — Бог Войны желает похоронить всех погибших в братской могиле.

— Бог Войны?

— Генерал барон Роман Унгерн фон Штернберг, командующий Азиатской дивизией, воплощённый хранитель Учения... А теперь одевайся и проваливай — завтра явишься на перевязку.

Первым, кого Рокуро встретил, выйдя из лазарета, оказался Куросаки — злой, как все демоны Преисподней. Как оказалось, кто-то попытался шутить на тему его раны, а избить шутника ему не позволили. Большое того — у него попытались отобрать трофейную саблю, но тут уж рыжий взбесился и пригрозил дойти до самого императора. Угроза сработала и его оставили в покое, но заставили собирать убитых...

— Нас поимели, как портовую шлюху, — сообщил Ичиго, едва увидев приятеля. — Фронт разорвали в клочья, нам ещё повезло — Второй Токийский вырезали почти полностью, генерал Хонго не покончил с собой только потому, что тэнно личным рескриптом запретил ему, русские у нас в тылу — короче говоря, мы в такой заднице, какой я раньше не видал.

— Я много пропустил?

— Только завтрак и порцию сакэ, но судя по твоему виду, тебя это не сильно огорчит.

— Не огорчит, — согласился Рокуро, потирая висок. Есть и впрямь не хотелось. Хотелось кого-нибудь убить, желательно — жестоко и кроваво. А потом поглумиться над трупом... А потом...

— Знаешь, глоток сакэ, пожалуй, не помешает. Что-то я не ощущаю в себе сострадания ко всему сущему, — проворчал Окадзима. — Ками, ну почему у нас не нашлось эфира?

Как раненый, Окадзима был освобождён от работ, но это не помешало ему присоединиться к похоронной команде. Писари не справлялись, а для того, чтобы собирать документы убитых, хватало и одной руки...

А убитых действительно было очень много, и его полк ещё легко отделался — артиллерия, например, полегла в полном составе. По сути дела, по численности дивизия сейчас ненамного превышала полк, да ещё и не имела ни артиллерии, ни обоза — и это считалось умеренными потерями. И Окадзима с таким определением был согласен — насколько он знал, на других участках фронта было ещё хуже. Здесь хотя бы удалось закрепиться, потеряв за ночь больше полутора дзё, тогда как восточный фланг просто перестал существовать, и кое-где русские вернулись в Корею... А он сам лишился всего-то двух пальцев.

Рокуро закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на деле. Работа была на редкость тяжёлая, и отнюдь не физически — держать в руках солдатские книжки людей, с которыми ещё вчера сидел у одного костра, перебрасываясь немудрёными шутками, зная, что все они мертвы, было... больно. И страшно — не за себя, нет — за Юкио, без которой не мог представить жизни... Отступившие было кошмары вернулись с новой силой, и Рокуро жалел, что взялся за эту работу. Но кто же знал, что чужая смерть окажется страшнее собственной?..

Два дня. Всего два дня, которые Окадзима с лёгкостью променял бы на два года в Джигоку... Но они прошли, и сейчас он стоял с винтовкой у ноги перед котлованом, в который один за другим опускались завёрнутые в белую ткань тела. Многие сотни тел... Окадзима был уверен, что не осталось ничего, что могло бы поразить его — но он ошибался. Он привык к смерти, но гибель стольких людей за одну ночь ужасала. Каждый из них хотел вернуться, но все остались здесь, в холодной Манчжурской степи. Вместе со всеми мыслями, надеждами и желаниями... И он сам мог оказаться одним из них. Странное и пугающее чувство...

Десяток солдат принялся засыпать могилу под сухой треск салюта. Бездумно нажимая на спуск и перезаряжая винтовку, Окадзима смотрел на стоящего с противоположной стороны генерала Унгерна. Смотрел — и пытался отвести взгляд от жуткой фигуры. Всё в этом человеке в тёмно-красном монгольском дэли с русскими погонами дышало скрытым и от того ещё более пугающим безумием... Одного взгляда в эти глаза было довольно, чтобы бежать без оглядки — или, забыв обо всём, броситься в атаку. Он по праву звался Богом Войны, земным воплощением ужасающего Махакалы, защитника учения Будды... Да, сейчас, видя его перед собой, Рокуро не рискнул бы смеяться над рассказами, которые раньше считал чепухой.

— Смерть равняет всех, — заговорил Хироэ, и Окадзима пришёл в себя. — Она не оставляет ни друзей, ни врагов, предавая каждого суду божеств. Не умирает лишь память о славных деяниях, и равно достойны памяти и друг, и враг. Те воины, что лежат в этой могиле, отдали свои жизни за императора и родную страну, и уже одним этим достойны преклонения, но каждый из них явил в бою чудеса стойкости, без колебаний жертвуя собой ради товарищей, заслужив великую славу... Пусть же поистине вечной будет память о наших братьях про оружию! Пусть вечно хранит их имена храм Ясукуни, пусть император здравствует десять тысяч лет!

Чётко развернувшись, солдаты поклонились куда-то в сторону Токио, забросили винтовки за плечо и приготовились к маршу. Речь вражеского командира никто слушать не собирался, и Окадзима удивился, когда водители трёх грузовиков неожиданно выключили моторы и выбрались из кабин.

— Что случилось? — спросил он сотё, перехватив винтовку поудобнее.

— Монголы просят нас положить в памятник по камню за каждого убитого, — ответил командир. — Так себе идея, но уж лучше такой памятник, чем никакого...

Один за другим камни ложились в растущий курган, и каждый, бросая свой, называл имя. Друга, мимолетного знакомого, соседа по казарме, незнакомца, чьи бумаги случайно попались на глаза, а имя запомнилось... Всё равно. Все равны перед истинной хозяйкой этой окровавленной степи. Каждый, кто подходил к растущему обо, замирал на несколько мгновений, шептал имя и бросал камень, кланялся плите, где резкие росчерки кандзи соседствовали со стремительными извивами тодо-бичиг, и уходил. И точно также проходили, бросая камень и называя имя, монгольские всадники...

Окадзима, остановившись, разжал пальцы, и камень с глухим стуком упал. Шевельнулись губы:

— Макото...

Сугияма Макото... Девятнадцатилетний музыкант, до ужаса похожий на школьного друга Окадзимы, его кохай... Отчаянно храбрый, что совсем не вязалось с его внешностью примерного школьника, он оставил своей атакой настоящую просеку в рядах монголов, но сам не пережил своей атаки...

Поклонившись, Окадзима развернулся и, печатая шаг, пошёл прочь. На душе было на редкость погано...

Первая Токийская дивизия — то, что от неё осталось — остановилась в Шуанчэне, в пяти с небольшим дзё от более-менее установившейся линии фронта, и ждала пополнение. Впереди был долгий путь на юг, в Индокитай, и лёгким он не будет — китайцы не желали видеть японскую армию в своей стране, и ни на фронте, ни в тылу не было покоя. И если многочисленную, но посредственно обученную и вооружённую китайскую армию было не так уж и трудно остановить, то партизаны, подстрекаемые очередным "Белым лотосом", были куда более серьёзной проблемой...

Впрочем, здесь и сейчас было относительно спокойно. Слишком далеко от фронта, чтобы опасаться внезапных конных рейдов, но слишком близко, чтобы партизаны рисковали действовать... И здесь, наконец, можно было наградить уцелевших.

Окадзима молча стоял в строю, не реагируя на приказы выйти из строя, чёткие удары подкованных башмаков и усталое "банзай!" Он просто ждал, когда же всё это кончится, и можно будет хоть немного отдохнуть...

— Окадзима Рокуро!

Два шага вперёд. Поклон.

— Воин не стремится к смерти и не избегает её, принимая со спокойствием как спасение, так и гибель, но никогда не оставит товарища, нуждающегося в помощи. Сражаясь не ради своей выгоды или своей жизни, но ради другого человека, чести его или жизни, воин отрекается от страстей, освобождаясь от оков кармы и достигая нирваны после смерти. Но и при жизни этот воин заслуживает награду, каковая даётся ему, как видимый знак духовного подвига... — Хироэ вытащил из-за пояса вакидзаси и протянул солдату. — Поэтому, Окадзима Рокуро, в награду за твою доблесть я, Хироэ Рэй, вручаю этот меч. Пусть он верно служит тебе, как служил мне и предкам моим, итто хэй Окадзима Рокуро!

Низко склонившись, Окадзима принял меч, заложил за пояс, вновь поклонился, когда полковник прикрепил на его петлицы новые звёздочки и замер.

— Тэнно было доложено о твоей отваге, Окадзима Рокуро, — продолжил полковник. — Он посылает тебе похвальное письмо, пять тысяч йен и парадное кимоно.

Адъютант полковника вручил Окадзиме свёрток с одеждой, кошелёк и небольшой свиток. Солдат поклонился, крикнул "банзай!" и вернулся в строй. Полковник двинулся дальше, а Рокуро снова замер, почти не воспринимая окружающее.

Ещё месяц назад он был бы в экстазе — рядовому солдату редко перепадает благосклонность божественного тэнно. Но сегодня... Сегодня была лишь глухая, липкая усталость. Ни азарта первых дней, ни страха, ни даже скуки — не осталось ничего...

Церемония закончилась, солдаты разошлись по квартирам — никто не поздравлял товарищей, не звал отметить награду глотком сакэ, пока офицеры не видят, даже разговоров почти не было. Глухая бесконечная усталость с головой поглотила остатки дивизии, не оставив места ничему другому...

Ребекка. IV

Огромная туша цеппелина с такого расстояния казалась серебристой чёрточкой на фоне темнеющего неба. Поймав её взглядом, Ребекка развернула истребитель хвостом к заходящему солнцу и резко прибавила газ. Цеппелин прыгнул навстречу, заполняя прицел, и девушка, чуть довернув машину, нажала на гашетку.

Две цепочки искр мелькнули в воздухе, и через секунду на борту немецкого дирижабля распустился огненный цветок.

Дело сделано. Ребекка развернула самолёт, бросила последний взгляд на охваченный пламенем цеппелин и выбросила его из головы. Пора было возвращаться — атаковать ощетинившийся пулемётами воздушный корабль не так-то просто, времени и горючего на это уходило много... Даже слишком много, если топливомер не сбился, как в прошлый раз...

Мысли неспешно текли от одного пустяка к другому, мотор ровно гудел... Ещё бы не было так холодно — и был бы просто идеальный полёт. Но увы, даже на земле температура не превышала тридцати градусов Фаренгейта, а в полёте было куда холоднее. Впрочем, ради возможности летать можно и потерпеть мелкие неудобства... Тем более, что пора заходить на посадку.

— Вот это полыхнуло! — поприветствовала девушку Энн, едва самолёт остановился. — Даже отсюда видно было!

— Ну а ты как думала? Семь миллионов галлонов водорода — не шутки! — Ребекка ухмыльнулась, стянула шлем и расстегнула комбинезон. — Сходим развеяться?

— Сходим!

Джейсон сидел за столом, печатал на шумной и разболтанной машинке очередной то ли отчёт, то ли запрос и на вошедшую девушку едва взглянул.

— Докладывайте.

— Во время патрулирования был атакован и уничтожен дирижабль класса "LZ" объёмом около семи миллионов галлонов. Предположительное место падения — южная окраина Баньоле...

— В двух милях от черты города, — уточнил майор. — Я уже в курсе... Минутку...

Он снял трубку зазвонившего телефона, выслушал, ответил: "Принято" и повесил трубку.

— Экипаж в п полном составе спасся и был взят в плен. Поздравляю, — Джейсон снова принялся печатать. — Свободны, лейтенант.

— Есть, сэр! — Ребекка отдала честь и вышла из кабинета.

Застегнув шинель, девушка спустилась с крыльца, закурила и подняла глаза к небу. С севера надвигалась волна низких снеговых туч, кто-то из эскадрильи уходил на патрулирование, над крышами поднимались дымки... Они снова в Париже, третий месяц защищая город от немецких бомбёжек. Фронт замер, и немецкая авиация, плотно обосновавшись на ещё недавно французских аэродромах, осадила столицу. Воздушная осада... Когда Энн придумала это выражение, им обеим было смешно. Сейчас, когда бомбы и снаряды дальнобойных пушек сделали непроходимыми почти все дороги, ведущие к городу, это было не смешно.

— Эй, о чём задумалась?! — а вот и Энн...

— Ночью снег пойдёт, — отозвалась Ребекка, затягивась в последний раз и выбрасывая окурок. — Куда пойдём-то?

— На Монмартр, естественно! — блондинка взмахнула рукой. — Возьмём у казначея твою премию, да и пойдём. И такое устроим!..

Ребекка усмехнулась — устроить что-нибудь "такое", оставляющее за собой шлейф пересудов и взысканий, Энн умела, как никто другой. И абсолютно неважно, было ли это воздушное хулиганство или кабацкая драка — Энн на мелочи не разменивалась.

— Ну что, подруга, — ухмылка стала ещё шире, — гуляем?

— Так, чтоб стёкла звенели! — с энтузиазмом ответила блондинка.

Заведение называлось "Свинцовый дирижабль" и было ещё до войны облюбовано авиаторами. Здесь собирались пилоты и техники, дискутировали о самолётах и дирижаблях, мечтали о полётах к иным планетам... А теперь ещё и отмечали награды и поминали погибших, которых становилось всё больше...

"Дирижабль" встретил подруг шумом, табачным дымом и нестройным пением французов, удачно вернувшихся из налёта на немецкие позиции. Вечеринка явно шла не первый час, зайти успела далеко, и появление американских лётчиц было встречено с неподдельным энтузиазмом. Пилоты радостно заорали, размахивая стаканами, кто-то бросился к стойке за выпивкой, кто-то принялся освобождать место, сталкивая соседей и опрокидывая стулья...

Энн фыркнула, приняла стакан кальвадоса и отсалютовала компании и с ужасным акцентом заявила:

— Эй, парни, надерём бошам задницы ещё разок?!

— Много раз! — хором отозвались французы.

— Насадим Вилли на его каску?!

— Да!

— Будем летать выше всех?!

— Будем!!

Кальвадос обжёг глотку и устроился в желудке, отдавшись теплом по всему телу. Ребекка выдохнула и запустила зубы в кусок пирога.

— Ваше здоровье, девочки! — крикнул кто-то.

— И тебе не хворать, — Ребекка отсалютовала стаканом в сторону крикнувшего. — Куда летали, ребята?

— По окопам прошлись на севере, — отозвался невысокий рыжий парень с погонами лейтенанта. — Звать-то вас как?

— Я — Энн, а она — Бекки, — сообщила блондинка, сняв шинель.

— Жак, — лейтенант привстал и поклонился. — А не вы ли устроили то красочное пиротехническое представление в небе?

— Она, — Энн ткнула пальцем подругу в бок.

Французы отреагировали бурно. Вскочив, вся компания подхватила Ребекку и принялась качать, подбрасывая чуть не до потолка. При этом пилоты радостно и невразумительно кричали, один за другим осушали стаканы, а под конец принялись качать ещё и Энн...

— Да успокойтесь уже, и объясните, чему вы так обрадовались... — зарычала Ребекка.

Ответил Жак, лучше остальных владевший английским. Он сообщил, что эскадрилье крупно не везло с дирижаблями — немецкий огонь был слишком результативен. Даже если никого не сбивали, нормально атаковать цеппелин не получалось, и он уходил неповрежденным...

После очередного стакана Ребекка с лёгким удивлением обнаружила, что сидит у Жака на коленях, объясняя прим этом схему атаки на бомбардировщики из засады, а Энн, скинув китель, целуется сразу с двумя французами. После следующего стакана компания под взрывы хохота ушла наверх, а сама Ребекка пришла к выводу, что Жак хорош не только в пилотировании, и что надо это проверить. Затем, после ещё одного стакана, девушка вспомнила замечание Джины о том, что блуд вредит только душе а воздержание — ещё и телу, и предложила Жаку отправиться вслед за подругой на второй этаж, в один из номеров, где и продолжить вечеринку частным порядком, с чем француз немедленно согласился...

Утром, разыскивая брюки, Ребекка пришла к выводу, что в постели Жак оказался ничуть не хуже, чем в воздухе, и что кальвадос был отличным. Энн, сидевшая на кровати, комментировала поиски, напоминала, что до конца увольнения оставалось меньше часа и расспрашивала о прошедшей ночи. Ребекка на всё реагировала совершенного одинаково — невнятным рычанием и советами пойти к чёрту. Энн, естественно, идти никуда не желала и продолжала разглагольствовать, пока подруга не запустила в неё ботинком.

— Уймись уже! Сама-то сразу с двумя кувыркалась...

— Пришлось возмещать качество количеством, — хихикнула Энн. — Кстати, штаны твои под кроватью валяются...

— Раньше сказать было никак нельзя?

На ходу натягивая шинели, девушки быстрым шагом двинулись к аэродрому. Выпавший ночью снег придал улицам непривычно опрятный вид, артиллерия почему-то молчала — словно и не было никакой войны...

Вот только Ребекке такая погода не нравилась — слишком уж легко было спрятаться за низкими облаками и выскочить из них прямо над головой...

— Будет налёт, — хмуро сообщила Энн, глядя в мутное небо.

— Будет, — согласилась Ребекка. — Пошли, времени в обрез...

— Будет налёт, — объявил Джейсон, собрав всю эскадрилью. — Разведка сообщает о подготовке бошей к вылету, в запасе у нас около четырёх часов.

— Какие силы? — тут же спросил Морган.

— Четыре эскадры.

— Твою мать!.. Простите, сэр!

— Вольно, Алекс. Я и сам сказал то же самое... Сопровождение, естественно, будет, так что бомбардировщики оставим французам, а сами займёмся им. Наше командование сейчас собирает всё, что можно, кое-кто даже успеет вовремя, но всё равно драться придётся насмерть.

— Сэр, а что будет на земле? — поднял руку Фред Дикинсон, заместитель комэска.

— Резня, — коротко ответил майор.

Что ж, подумала Ребекка, за осадой должен был последовать штурм — и не только воздушный... Почти половина всего бомбардировочного флота Германии вполне способна если и не сравнять Париж с землёй, то жестоко изувечить город, открыв дорогу армии. Без тыла, без дорог, без снабжения северный фронт рухнет за день-два...

— Мы их перебьём, — толкнула Энн подругу локтем в бок. — Спорим, я тебя обставлю?

— На что? — поинтересовалась Ребекка.

— На ящик виски, -ответила Энн. — Шотландского.

— Десятилетней выдержки, — уточнила Ребекка.

— Идёт, — девушки пожали друг другу руки.

Четыре часа спустя над Парижем повис вой сирен. Одна за другой эскадрильи поднимались в воздух, готовые сцепиться с надвигающейся армадой. Ребекка выдохнула, потянула ручку управления, отрывая самолёт от полосы, и расслабилась. Все заботы и проблемы остались на земле, освобождая её для битвы...

Враг появился неожиданно — как всегда в воздушном бою. Только что чужие машины были тёмными крестиками на голубом небе, а сейчас — обманчиво-массивные туши прямо перед глазами. В прицеле. Пальцы нажали на гашетку, пулемёты выплюнули две струйки свинца, а Ребекка, тут же забыв о бомбардировщике, помчалась навстречу красному триплану, столь хорошо знакомому по прежним схваткам.

— Прости, Манфред, но это твой последний бой, — шепнула она.

Газ до отказа. Правую педаль до упора в пол, пять секунд спустя — левую. Очередь. Штопор. Кабрирование. Очередь. "Альбатрос" сорвался в пике, едва не задев колёсами землю, рванулся вверх — и едва не столкнулся с "Хоуком".

Ребекка нажала гашетку.

Триплан пронёсся в считанных дюймах от неё, так что она успела разглядеть безвольно обвисшее на ремнях тело, и исчез.

Чтобы забыть о нём, девушке понадобилось меньше пяти секунд — ровно столько, сколько ушло на поиски новой мишени. Рывок вперёд, короткая очередь, боевой разворот — схватка полностью поглотила Ребекку, сжав мир до врага впереди и товарищей рядом. Вот промелькнул самолёт Энн, за которым гнался серо-голубой истребитель с двойкой на борту — Ребекка несколькими выстрелами заставила его отвернуть и набросилась на следующего германца. Вот проскочил мимо Фред, походя отогнав от неё незнакомый истребитель-биплан. Вот в прицел ворвалась туша бомбардировщика, и девушка нажала на гашетку...

Грандиозная воздушная битва распалась на множество поединков и отчаянных собачьих свалок, с исчерченного дымом неба то и дело срывалась очередная машина, на земле вспыхивали дымные султаны взрывов, безобидные с высоты... Время тянулось, словно густая патока — казалось, что безумная круговерть тянется многие часы, но когда пулемёты злобно лязгнули затворами, а стрелка топливомера на три четверти прошла красный сектор шкалы, едва минуло полчаса.

Сражение заканчивалось — расстрелявшие боезапас и истратившие топливо истребители один за другим выходили из боя и шли к аэродромам, уцелевшие бомбардировщики сбрасывали груз где попало и спешно набирали высоту...

Воздушное наступление на Париж было сорвано — из всей армады по целям отбомбилось меньше десятка машин, да и те не нанесли большого вреда. Северные и восточные пригороды Парижа пострадали куда больше — именно там падали сбитые самолёты и сбрасывали бомбы отступающие бомбардировщики... Мельком взглянув на разрушенные и горящие кварталы, Ребекка направила самолёт к лётному полю, откуда чуть больше часа назад поднялась в воздух.

Она вернулась третьей — первыми были Джейсон, потерявший половину левого стабилизатора, и Алекс, отделавшийся царапинами. Ответив на приветствие командира неуставным, но искренним воздушным поцелуем, Ребекка принялась осматривать самолёт, бурча себе под нос ругательства. Обшивка верхнего крыла слезает лохмотьями, половина расчалок перебита, правая тяга руля держится на честном слове, фюзеляж пробит в десятке мест, кое-где даже перебит набор...

— Досталось тебе... — шепнула Ребекка, положив ладонь на обшивку рядом с кабиной. — А всё-таки мы их сделали!..

"Летающие тигры" возвращались. Один за другим истребители касались земли и замирали после короткого пробега — избитые, дымящиеся, изрешеченные пулями... У машины Фреда при посадке разломился фюзеляж и пилот едва успел выбраться до того, как загорелся бензин, спешно перевязывала раненых Джина...

Истребитель с номером "пять" коснулся травы, неуверенно рыскнул, выкатился с полосы и остановился. Ребекка рванулась к машине, вскочила на крыло и заглянула в кабину.

— Энн?

Страшно бледная девушка подняла голову, взглянула на подругу.

— Восемь... — почти шёпотом произнесла она. — Устала... Я ведь... сделала тебя?.. И спать хочется...

Энн закрыла глаза, голова опустилась на грудь, рот бессильно приоткрылся...

— Энн?.. — Ребекка коснулась шеи подруги. — Энн!!

Пульса не было.

— Энн!!

— Правая почка, две пули, ещё одна — в подвздошной кости... Впрочем, вряд ли тебя это интересует, — Джина поправила простыню, укрывавшую тело. — Попади она на стол хотя бы на четверть часа раньше — я бы, наверно, смогла помочь... Если бы только она вышла из боя сразу!..

— "Тигры" не сдаются, ты же знаешь, — горько вздохнула Ребекка, положив голову на руки. — Будь я на её месте... Да чёрт возьми, я бы тоже не вышла из боя! Мы же элитная эскадрилья, будь всё проклято, мы идём до конца! "Летающие тигры" — сделай и сдохни!

— Мы не умираем, мы отступаем в ад на перегруппировку, — глухо отозвалась Джина. — Да, Бекки? Мы все такие, ты права... Мы знали, на что идём и чем рискуем, силой сюда никого не тянули — кстати, уже двадцать человек претендуют на освободившееся место, ты знаешь?

— Наплевать, — глухо отозвалась девушка. — Она мне как сестра была, понимаешь? И всё — нет её! Совсем! Проклятье, я даже глаза закрыть не могу — снова вижу, как она умирает у меня на руках!.. И она действительно меня обошла — на две победы... Я ей ящик виски должна была...

— Опять спиртное... — вздохнула Джина. — Ты его купила? Нет? Ну так потрать эти деньги на памятник ребятам, или раздай, или купи новичку нормальные пулемёты... Сделай что-нибудь в память о ней, чтобы Энн запомнили не только мы... Она уже на небесах, Ребекка, мы можем только помнить — и должны помнить — и продолжать наше дело. Её дело! Тогда её смерть не будет напрасной... Ты извини, Бекки, что я тут всякую чепуху плету, ладно? Не умею я утешать, да и никогда не умела, а Энн уж очень на дочку мою похожа была...

— Да ладно... тётушка Джина... — Ребекка подняла голову, шмыгнула носом и неловко вытерла слёзы. — Ты права — летаем и будем летать... Спасибо. Знаешь, я, пожалуй, пойду — надо всё-таки новую пятёрку принять...

Она поднялась, коротко обняла Джину и вышла из госпиталя, стараясь выбросить из головы посторонние мысли.

— Значит, это были вы... — молодой немец с Железным Крестом на мундире склонился над открытым гробом. — Пуля в сердце... Что ж, если Манфред чего-то и боялся, то только долгой и мучительной агонии. Знаете, он однажды сказал: "Я хочу, чтобы в час моей смерти со мной были двое — бескрайнее небо и прекрасная женщина"...

— На самом деле мне даже жаль, что всё сложилось так — я с удовольствием встретилась бы с ним в мирное время, — Ребекка коснулась пальцами лакированного дерева. — Увы... Мы стали бы друзьями, не будь мы врагами, но мир редко идёт навстречу нашим желаниям.

— Всё готово, мистер Рихтгофен, — заглянул в комнату солдат из охраны.

— Хорошо, — Ребекка кивнула вошедшим — Алексу и немецкому лётчику — и набросила на плечо кусок ткани. — Пойдёмте, джентльмены.

Лёгкий снег ложился погребальным покрывалом на гроб, на лафет, прятал разбитую прифронтовую дорогу...

— Прощайте, Лотар, — Ребекка протянула руку младшему Рихтгофену над гробом его брата. — Надеюсь, мы встретимся после войны...

— Прощайте, Ребекка, — Лотар поцеловал руку девушки. — Я тоже надеюсь на нашу новую встречу — на земле или в воздухе.

К вечеру случилась оттепель, и комья мокрой земли с чавканьем разбивались о крышку гроба. Ребекка, стоя рядом с могилой, хмуро смотрела в землю и молчала. Слёз уже не было, слов ещё не было, а Энн... Энн просто больше не было. Её лучшая подруга, обожаемая всей эскадрильей, безудержно любившая жизнь и никогда ничего не боявшаяся, погибла. Разум смирился с этим, чувства заглохли ещё три дня назад — и сейчас не осталось ничего. Потом она устроит тризну по названной сестре, потом будут снова пролиты слёзы, но сейчас Ребекка молча стояла и не чувствовала ничего... Так же молча она вместе со всеми подняла пистолет, провожая подругу салютом, развернулась и пошла прочь. Энн больше нет, и однажды она смирится с этим, а жизнь продолжается жизни наплевать на всё, и сейчас предстоит разговор с новичками...

Стараниями ребят из двадцати семи человек осталось трое, и теперь выбор был за ней. Ребекка зашла к каждому, перекинулась парой слов, спросила: "Зачем?" — и сделала выбор. Неожиданный даже для неё самой...

Фред Даркин, полноватый лысеющий мужичок из Нью-Йорка оказался единственным, чей ответ устроил Ребекку — он ответил: "Просто так". Он пришёл в авиацию ради того, чтобы летать — и оказался именно тем, кого Ребекка хотела видеть за своей спиной в бою.

— Собирай вещи, пятый — ты принят, — она не удержалась и поцеловала Фреда в щёку.

Ричард. IV

Стоя на корме, Ричард курил, смотрел на море и размышлял.

Дежа вю. Год назад он точно так же стоял на корме, курил и смотрел на океан — правда, другой... И сам он тогда был совсем другим. Всего-то год — и от чернокожего бродяги-философа мало что осталось. Ему казалось, что он знаком с войной — но та война была совсем другой... Испания была совсем другим противником, слишком слабым в сравнении с Осью...

— Мистер Дугал, вы свободны?

— Свободен, Джек, — Ричард затянулся. — Чего тебе?

— Да я только спросить хотел — вы давно на флоте?

— С испанской войны, — Ричард в последний раз затянулся и выбил трубку. — Только тебе-то что? Не та война, совсем не та... Ты слышал, что случилось с "Техасом"?

— Так все слышали!

— А я там был. И скажу тебе, парень, что это было до чёртиков страшно. Двадцать лет назад то ли я был понаглее, то ли пушки поменьше — но тогда мне так страшно не было... А знаешь, что самое гадкое? Самое гадкое — когда по тебе стреляют, а ты ничего сделать не можешь...

— Могу представить, — поёжился Джек.

— Не можешь, — отрезал Ричард. — И молись, чтобы этого так и не узнать... А теперь — быстро вниз, будешь затвор крутить, пока руки не отсохнут!

Пятидюймовка обычно делала девять выстрелов в минуту, но могла и десять — если расчёт напрягался как следует. И Ричард был твёрдо намерен добиться от своего расчёта именно такого результата за оставшиеся до Пёрл-Харбора четыре дня.

Расчёт напрягался изо всех сил с самого выхода из Сан-Диего, но стабильного результата выдать не мог. Впрочем, прогресс был, а долго поддерживать такой темп всё равно не получится, так что шансы у Ричарда были неплохими...

В каземате царила странная напряжённая тишина. Все расчёты выстроились у своих орудий, не отрывая взглядов от первой пятидюймовки... Вернее, от лейтенанта Бэчелора, капитана и первого офицера, стоявших рядом с ней.

— А, вот и вы, — капитан расправил усы. — Мистер Дугал, продемонстрируйте достижения вашего расчёта.

— Так точно, сэр! — гаркнул Ричард. — По местам!

Джек открыл затвор, Тим О'Брайен забросил снаряд в казённик, Патрик Пирс — картуз, Джек закрыл затвор, наводчики закрутили маховики, Ричард дёрнул шнур...

Десять практических снарядов было расстреляно ровно за шестьдесят одну секунду, и шесть из них попали в цель. Один даже разбил поплавок, из-за чего щит наполовину ушёл под воду.

— Прекрасно, — капитан опустил секундомер. — Великолепный результат, мистер Дугал. Сразу виден боевой опыт...

— Благодарю, сэр, — Ричард отдал честь.

— Джентльмены, берите пример с этого расчёта, — обратился капитан к артиллеристам. — Мистер Фридман, ваш черёд продемонстрировать ваши навыки...

Капитан и его помощник прошлись по всему каземату, проверив каждый расчёт, но улучшить результат первого орудия не удалось никому.

— В целом неплохо, но всем вам, джентльмены, есть куда стремиться, — подвёл итог капитан. — Вскоре от вашего мастерства будет зависеть жизнь нашего корабля...

— Похоже, у нас проблемы, — констатировал Ричард, когда командование покинуло каземат. — Либо наш кэп — перестраховщик, либо японцы обнаглели...

Сам он придерживался второй версии — капитан до сих пор демонстрировал только здоровую паранойю, а с японцами Ричард пересекался и до войны. И ждать от них самой неадекватной реакции он привык ещё тогда...

— Джентльмены! — вторя его мыслям, заявил лейтенант. — Не расслабляйтесь! Несколько групп японских миноносцев обошли Гавайи и, возможно, всё ещё находятся в этих водах. Следите за морем, джентльмены! Первое орудие — вам дополнительная винная порция!

— Вот сразу бы так... — буркнул О'Брайен.

— Тим, — Ричард показал ирландцу кулак. — Я тебя, пьянь такую, знаю... Так что смотри у меня и не доводи до греха.

— Так точно, сэр!

— Банить и отдыхать! — распорядился Ричард, решив вопрос со спиртным. — Наводчики следят за морем.

— Так точно, сэр! — отозвались наводчики.

Ричард хмыкнул. Ник Лоуренс и Эдди Эшли были неплохими ребятами, но до близнецов Джонсонов им было далеко... Впрочем, ребята старались, и Ричард это видел. И поощрял...

Вообще, должность командира расчёта оказалась и проще, и сложнее, чем он думал. И дело было даже не в ответственности — с этим как раз проблем не было — а в людях. Во вполне конкретном человеке, если уж быть точным...

Лейтенант Роджер Бэчелор был южанином и негр-офицер, пусть даже и унтер-офицер, категорически не вписывался в его картину мира. Мешать ему напрямую лейтенант не мог, но использовал малейшую возможность придраться или подставить Ричарда, при этом всё же не выходя за рамки Устава... Лейтенанта на "Неваде" не любили все, но списать его на берег формально было не за что. К сожалению... К счастью, лейтенант был единственным в своём роде — южан на борту бывало немного, и были они в большинстве своём людьми вменяемыми... Пока, ибо Бэчелор весьма активно настраивал из против негров, коих в команде было почти полсотни, включая капитанского ординарца, и четырёх женщин (терапевта, двух медсестёр и офицера-дальнометриста). С этим надо было что-то делать, и Ричард догадывался, что...

— Джентльмены! — Ричард достал из ящика запасной прицел. — Вы прекрасно работали, но я хотел бы, чтобы каждый из вас мог при необходимости взять на себя обязанности товарища. Сейчас мы все поднимемся на палубу, и каждый из вас, используя прицел, определит дистанцию до кораблей отряда. Потом, когда поймёте принцип, будете по очереди наводить пушку на указанный корабль, а наводчики проконтролируют...

На самом деле, Ричарду был нужен повод вытащить весь расчёт из каземата и спокойно поговорить, не опасаясь лишних ушей. Особенно — лейтенантских... А вот и он, как по заказу:

— Мистер Дугал, на каком основании вы отдаёте подобные распоряжения?

— На основании приказа министерства, сэр. А также распоряжения капитана и обязанностей командира расчёта, сэр.

— Вот и выполняйте, — крыть лейтенанту было нечем, и он это прекрасно понимал — вот и делал вид, что всё идёт по его плану...

— Джентльмены, нам придётся что-то делать, — заявил Ричард. — Наш лейтенант становится настоящей проблемой...

— К сожалению, в бою шальной осколок в каземат не залетит, так что прирезать мы его не сможем, — тихо отозвался Пирс. — Два кабельтова!

— Верно, — согласился Ричард. — Но бывают разные несчастные случаи...

— Неизбежно вызывающие расследование, — добавил Пирс. — Три с половиной!

— Верно. Джек, твой черёд.

— Пять кабельтовых! — выкрикнул замковый и тихо продолжил:

— Сэр, у меня есть мысль, только надо Эдди, замкового пятого орудия, уговорить. Бэчелор его ненавидит, и если немного постараться, то можно его спровоцировать на рукоприкладство.

— Дело за малым — убедить парня подставиться...

— Это я беру на себя, сэр, — Джек опустил прицел. — Но все остальное — ваша работа, сэр.

На этом и остановились. Ричард ещё минут десять погонял расчёт и приказал возвращаться в каземат. План был готов, оставалось только дождаться подходящего момента и действовать...

Случай представился через два дня. Ричард не видел, что именно случилось — когда он обернулся, Эдди уже шарахнулся назад, прижимая руку к разбитым губам, а Бэчелор заносил кулак для второго удара.

— Сэр, что вы себе позволяете? — возмутился Ричард и шагнул вперёд. — Устав...

— Устав не для тебя, паршивый ниггер! — заорал лейтенант. — Посмеешь разинуть пасть ещё раз — пожалеешь! Развелось тут черномазых!..

— Каземат противоминной, докладывает Фридман, ЧП, — на такое Ричард и надеяться не смел. Фридман был на хорошем счету у капитана, матросы его уважали и, что самое важное в сложившейся ситуации — он был родом из Новой Англии...

Четверо морских пехотинцев ворвались в каземат в тот момент, когда Бэчелор ударил Эдди во второй раз — словно заранее знали, что случится и ждали рядом.

— Сэр, вы арестованы! — заявил сержант, схватив лейтенанта за плечо. — И ты тоже, парень. Капрал, замкового к врачу, лейтенанта в карцер и ждите приказа. Вас это тоже касается!

Сержант изучил артиллеристов и закончил:

— Мистер Фридман, вы временно замещаете мистера Бэчелора. Вольно!

Трибунал в составе капитана, первого офицера и капеллана потратил на рассмотрение случая ровно девять минут — Ричард специально засёк время. Да и то большая его часть ушла на то, чтобы собрать и допросить свидетелей — в результате не сомневался никто... Правда, Бэчелор и все остальные придерживались прямо противоположных взглядов на происшествие, и потому он оказался единственным, для кого решение стало сюрпризом.

— Мистер Бэчелор, вы подлежите аресту, списанию на берег без права службы на кораблях и слушанию вашего дела военно-морским судом Пёрл-Харбора, — объявил капитан.

— Сэр, но это всего лишь ниггер!..

— Мистер Бэчелор, здесь нет ниггеров, реднеков, янки, краснокожих, дикси и прочих — только граждане Соединённых Штатов, служащие на корабле Соединённых Штатов. Поскольку вы с упорством, достойным лучшего применения, игнорируете сей факт, вы больше не служите на моём корабле. Джентльмены, прошу вас отвести этого человека в карцер, — капитан встал. — Полагаю, когда мы прибудем, нас будет ожидать новый офицер, и я надеюсь, что он будет существенно отличаться от прежнего в лучшую сторону. Все свободны!

Оставшиеся два дня обошлись без происшествий, чему Ричард был искренне рад — одного вздорного лейтенанта ему хватило за глаза. Японские эсминцы так и не появились, однако ложные тревоги случались регулярно, тратя нервы и снаряды впустую. Но всё проходит — прошло и это, и отряд благополучно вошёл в Жемчужную Гавань.

Первым впечатлением от новой базы для Ричарда стал аврал. Вторым — новый командир. Аврал был ожидаемым, лейтенант же оказался совершенно неожиданным...

Ростом лейтенант не уступал самому Ричарду, шириной плеч — тоже, и вообще был человеком весьма впечатляющим. И весьма толковым — в отличие от своего предшественника он не мешал матросам работать.

Он дождался конца погрузки и только после этого приказал артиллеристам построиться, прошёлся вдоль строя и сообщил:

— Меня зовут Джон Шепард, и с этого момента я — ваш командир. Я слышал, у в вас были проблемы с предыдущим командиром, и хочу сразу предупредить — мне проблемы не нужны.

— Проблем не будет, — шагнул вперёд Ричард. — Сэр. Если всё делать по уставу, сэр. Вот ваш предшественник уставом пренебрегал — и его списали...

— От меня вы так просто не избавитесь, мистер...

— Ричард Дугал, сэр. И мы, похоже, сработаемся, сэр.

— Прекрасно, мистер Дугал. Вольно, джентльмены, — лейтенант махнул рукой. — Отдыхайте, пока есть время — это ненадолго...

Следующая неделя слилась в один сплошной аврал. Корабль готовили к новому походу, но готовили, на взгляд Ричарда, довольно необычно. Выгружали бронебойные снаряды, заменяя их фугасами, крепили на мачтах непонятные стрелы, явно не способные поднять даже баркас, переделывали горловины нефтяных танков... Всё это было непонятно и подозрительно. И если боекомплект ещё можно было объяснить подготовкой к обстрелу берега, то всё остальное — нет.

Впрочем, любопытство команды было удовлетворено после окончания аврала — капитан созвал команду на общее построение и сообщил:

— Наша новая задача весьма необычна и, полагаю, куда более сложна, чем кажется. Тем не менее, она звучит очень просто: остановить Объединённые Тихоокеанские крейсерские силы... Будут они уничтожены или заперты в портах — значения не имеет. Для этого в море выйдут поисково-ударные группы в составе линкора, двух-трёх крейсеров и трёх-четырёх эсминцев, а также танкера или угольщика. В нашем случае, впрочем — и тот, и другой, поскольку с нами идут "Честер", " Теннесси" и "Монтана". Относительно эсминцев вопрос будет решён сегодня или завтра, и мы, соответственно, выйдем в море завтра или послезавтра. Наша группа, как и остальные, будет патрулировать морские пути, проверять острова и топить и разрушать всё немецкое и японское.

— Мне нравится, — шепнул Ричарду О'Брайен. — Хороший план... Возни, правда, много будет...

Вечером следующего дня группа вышла в море. Выбив трубку, Ричард бросил последний взгляд на гавань и спустился в каземат. В том, что поход затянется, он не сомневался, и потому запасся изрядным количеством книг, которых не было в корабельной библиотеке. Теперь, пока на это было время, предстояло навести в них порядок и спокойно почитать...

— Беркли? — осведомился лейтенант, остановившись за плечом Ричарда.

— Так точно, сэр! — подскочил Дугал.

— Вольно! Итак, Беркли... Весьма неожиданное зрелище. И как вы находите?..

— Его воззрения весьма любопытны, а взгляды на божественное во многом мне импонируют... Но и только. Что же до практического применения... Тут я предпочту Маркса.

— Любопытно, но не бесспорно, — лейтенант уселся на соседнюю койку. — Но должен согласиться — из всех философских систем только диалектика применима на практике. Хотя должен отметить, что предлагаемый способ реализации меня лично не устраивает...

— Со всем должным уважением, сэр, — Ричард отложил книгу и наставил палец на Шепарда. — Но если бы в шестьдесят пятом бостонцы думали так же, как вы — нашей страны бы не было. Революция сама по себе не есть добро или зло — точно так же, как и природная стихия. Благом или злом её делают намерения людей, взявших на себя эту ответственность...

— И как же вы в таком случае оцениваете французскую революцию?

— Как благую идею, по неразумию утопленную в крови, — разговор получался несколько сюрреалистичным, но Ричард не обращал на это внимания. Давно ему не удавалось подискутировать о философии со сведущим человеком...

Артиллеристы, ошарашенные зрелищем, собрались вокруг собеседников и глазели до тех пор, пока лейтенант не разогнал всех, приказав вернуться на свои посты. Сам он, впрочем, тоже предпочёл завершить дискуссию...

Пронзительная трель горна сорвала Ричарда с койки и бросила к орудию прежде, чем он проснулся. Расчёт уже был на месте, в лучах прожекторов, мечущихся по морю, мелькали низкие силуэты японских миноносцев, рявкали пушки... Эшли и Лоуренс крутили маховики, Джек открыл затвор, заряжающие несли снаряд и картуз — Ричарду только и осталось запустить секундомер да скомандовать: "Огонь!"

Выстрел, промах, выстрел, промах, ещё один выстрел — на одном из миноносцев вспыхивает пламя, крутой разворот... Наводчики с рычанием развернули пушку, Пирс и О'Брайен снова её зарядили, Ричард потянул шнур — и две секунды спустя над морем полыхнула яркая вспышка.

— Прямое! — заорал Эшли.

По каземату прокатилась трель отбоя

— Две минуты, пятнадцать выстрелов, два попадания... — Ричард смотрел на секундомер. — А ведь это за гранью возможного, ребята... В ночном бою...

— Нет ничего невозможного, когда у тебя клинит руль, а прямо на тебя несутся миноносцы, — заявил Шепард. — Нет, у нас с рулём всё в порядке... Но и с миноносцами тоже. И можете быть уверенными — это не конец. О нас уже все знают и наверняка догадались, зачем мы вышли в море таким составом. И уж точно понимают, что мы тут не одни... Идите отдыхайте, пока дают — скоро не до того станет.

Впрочем, остаток ночи прошёл без приключений, как и утро. Лейтенант даже разрешил половине расчётов отдыхать, пока горизонт был чист...

Ричард и оба заряжающих стояли у борта, курили и неспешно беседовали — о службе, о мирной жизни, о командирах и о море. Все трое провели на кораблях изрядную часть жизни, немало повидали, да к тому же очень хорошо знали повадки худшего из хищников... И потому появившийся на горизонте испанский пароход насторожил всех троих... И не только их — "Честер" отделился от отряда и полным ходом направился к испанцу, подняв сигнал "Лима".

Пароход требование остановиться проигнорировал. Более того, едва заметив крейсер, он шарахнулся в сторону и попытался уйти — неожиданно быстро.

— Так, это уже интересно... — Ричард поднял бинокль. — Вот на что он... Боже правый! Да у нас добыча!

Жёлто-красный флаг исчез, сменившись чёрно-белым, "Честер" в упор выстрелил из трёх трёхдюймовок и рванулся в сторону, а рейдер — в противоположную, отчаянно дымя развороченной трубой. Рявкнули пятидюймовки крейсера, рейдер подпрыгнул и осел кормой, потеряв ход. Второй залп пятидюймовок проделал огромную рваную пробоину в борту рейдера, тот накренился, выстрелил — и только после этого спустил на воду шлюпки.

— Ну вот, — Ричард опустил бинокль. — Начало положено. Хотел бы я верить, что и дальше так будет, но это дело глупое...

С рейдера "Рюген" сняли сорок англичан — команду двух потопленных сухогрузов — и остатки карт. От последних, разумеется, не было никакого толка — изорванные и обгоревшие куски были почти нечитаемы, а то, что удавалось разобрать, было непонятно и явно не относилось к Тихому океану, пленные же ничего говорить не желали. Моряки тоже ничем не могли помочь — оба судна захватили с промежутком в четыре дня, и было это неделю назад. Единственное, что они знали — с тех пор рейдер не бункеровался...

Сообщив всё это подчинённым, Шепард прищурилась глаз и поинтересовался:

— Итак, джентльмены, что всё это означает?

— Что, как минимум, часть крейсеров где-то поблизости, — тут же ответил Ричард.

— Верно! Поэтому — по местам! Расслабляться на дне будете!

Крейсера действительно были поблизости — но только по меркам Тихого океана. За целый день на горизонте не мелькнуло даже намёка на дым, и матросы начали ворчать — ни врага, ни отбоя... И, когда уже на закате с одного из эсминцев заметили дым, весь отряд обрадовался ему, как родному. Конечно, это мог быть и нейтрал, но даже его можно было задержать и досмотреть — всё развлечение...

Однако это был не нейтрал — отряд неожиданно изменил курс, погнавшись за почти исчезнувшим дымом.

— Всё, не вижу, — Эшли оторвался от амбразуры. — Интересно, за кем мы гонимся?

— Догоним — узнаем, — отмахнулся лейтенант. — Пока что всем отдыхать.

Погоня продолжалась всю ночь, и только перед самым восходом один из эсминцев смог приблизиться к кораблю и опознать его. К сожалению, это было всё, что ему удалось — "Полдинг", хоть и был неплохим кораблём, но тягаться с "Эмденом" не мог. В море всё решает вес минутного залпа, а четыре трёхдюймовки явно уступали в этом пяти четырёхдюймовкам...

Эсминец худо-бедно держался на плаву, но Ричарду было очевидно, что это ненадолго. Разбитые котлы, перебитый киль, три пробоины ниже ватерлинии... "Полдингу" оставалось жить не больше часа, а на борту всё ещё оставалось почти семьдесят человек, половина — раненые или обожжённые, и у спасательной команды не было времени смотреть по сторонам. Времени было в обрез, "Эмден" уходил все дальше, крейсера гнались за ним, но у немца была немалая фора... Ричард видел только одну возможность остановить его — и, как оказалось, не он один. Вторая и третья башни "Невады" с грозным рокотом развернулись, стволы шевельнулись, нащупывая цель...

— Ложись! Рот открыть! — грохот ударил не по ушам — по всему телу, горячий дым заставил раскашляться, но обращать на такие мелочи внимание было некогда. Моряки вскочили и бросились вперёд, таща раненых товарищей...

— Ложись! Рот открыть! — второй залп, едва опали поднятые первым фонтаны, снова рокочут башни, преследуя вёрткую мишень...

Третий залп накрыл крейсер — эсминцы шакалами бросились к дыму, а башни отвернулись от него.

— Из пушки по воробьям... — буркнул стоявший рядом энсин.

— Не скажите, сэр, — возразил Ричард. — Иначе его не достать было... А если б ушёл — или предупредил бы, или, того хуже, на нас линейную эскадру навёл. Интересно, что там случилось?.. Дым-то — вот он...

— Тысяча четыреста фунтов, — энсин пожал плечами. — Попадать даже не обязательно, достаточно одного-двух близких разрывов — и готово, корпус всмятку. Даже лучше, если без прямого попадания обошлось — больше шансов, что пленные не пострадали...

Пленные действительно не пострадали — их просто не было. Крейсер, в общем, тоже был близок к этому... Взорвавшийся прямо под кормой снаряд снёс винты и руль, смял и разорвал днище и сорвал с фундаментов котлы и машины. "Невада" появилась на месте боя через час, но к тому времени "Эмден" ушёл под воду почти полностью. Эсминцы собирали уцелевших моряков, двое дюжих матросов тащили потерявшего сознание капитана...

— Хорошо, но мало, — прокомментировал картину Ричард. — Три дня в море, а уже потопили два крейсера... Только один лёгкий, а второй и вовсе вспомогательный.

— Ага, — согласился Джек. — Я бы тоже от драки не отказался. Как думаете, сэр, кто следующий?

— А кто попадётся, тот и будет, нам-то что за дело? Всех потопим... — Ричарда действительно не волновали такие мелочи.

— Правильный настрой, мистер Дугал, — лейтенант, как обычно, появился совершенно неожиданно.

Мысленно выругавшись, Ричард ответил:

— А как иначе, сэр? Мы, конечно, один эсминец потеряли, но у нас ещё три, три крейсера и линкор. Линейную эскадру мы, конечно, не утопим, но всех остальных — запросто.

— "Аргус" не утопим, — не согласился Шепард. — А вот нам он напакостить может...

— А вы его видели, сэр? — заинтересовался Джек. — Я о нём много читал, но...

— Видел, — Шепард достал папиросу. — Тот ещё урод, прямо скажем — больше на сундук похож, чем на корабль... Но лет через десять, максимум — пятнадцать, эти сундуки будут хозяйничать в море вместо нас. Вот увидишь, парень... Это сейчас на нём полтора десятка самолётов, а скоро будет в два или три раза больше — и вот тогда линкорам крышка. От дюжины машин мы отобьёмся, хоть и не без труда, а вот от двух... Уже не уверен.

— Больше пулемётов поставить, или даже скорострелок, — Ричард отмахнулся. — Тогда и двум, и трём дюжинам не прорваться.

— Одна торпеда — и нам хватит, — возразил Шепард. — А уж один прорваться сможет... А если не один, да ещё и с разных сторон? А если ещё и бомбы? Между прочим, торпедоносцы уже один корабль потопили — австрийскую плавбазу на Средиземном море. Нет, парни, будущее не за нами.

— Ну, пока оно не наступило, — Ричард продолжал созерцать океан. — И нам следует беспокоиться не о самолётах, а о крейсерах...

— Беспокоиться стоит крейсерам, — фыркнул Джек. — А нам о них беспокоиться незачем.

Беспокоиться, однако, пришлось — через три дня после боя с "Эмденом" эсминец обнаружил "Ибуки" и "Кураму". Наученный горьким опытом, эсминец тут же полным ходом вернулся к отряду, а навстречу противнику двинулся линкор.

На этот раз Ричард не собирался покидать каземат, а поскольку миноносцев не предвиделось, моряки бездельничали... Целых тридцать секунд, после чего Шепард выдал краткую прочувствованную речь и моментально нашёл всем дело...

Когда раздался первый залп, Ричард как раз загнал банник в ствол. Отдача пяти четырнадцатидюймовок привычно прошла дрожью по палубе, Джек, посланный за маслом, дёрнулся, но темп не сбавил, остальные же попросту не обратили внимания. На залп второй половины внимания не обратил уже и замковый.

— Сейчас будет полный залп, — заметил Ричард. — Вот бы нам в испанскую войну так стрелять... Да только где уж там...

Его перебил третий залп — на сей раз полный.

— Я же говорил, — невозмутимо сказал Ричард. — Накрытие и даже, возможно, попадание. Нас-то им не достать... А ну-ка, мистер О'Брайен, поведайте нам, что из себя представляют наши мишени?

Заряжающий, возившийся с прибойником, подскочил и принялся рассказывать, слово в слово повторяя "Джейнс".

— Довольно, — оборвал его минуту спустя минуту спустя лейтенант. — И сколько им понадобится попаданий, чтобы пойти ко дну?

— Не более двух, сэр. Полагаю, потребуется ещё один-два залпа.

Заряжающий оказался прав — спустя три минуты и два залпа огонь прекратился. Капитан по трансляции объявил о потоплении одного крейсера и тяжёлых повреждениях второго.

— Ну вот, что и ожидалось, — Ричард достал трубку. — Разрешите закурить, сэр?

Капитан немного поторопился — "Курама" ещё держался на воде... Килем вверх, правда, но держался. Ещё на воде оставалось не меньше половины команды, и американский отряд остановился, подбирая моряков...

— И куда нам столько пленных? — проворчал Ричард, поудобнее перехватывая винтовку. Пленных действительно было слишком много — больше пяти сотен, на угольщике и трём более на танкере для всех места не было, и часть пришлось разместить на боевых кораблях. Ричарду это не нравилось, и он при любом удобном случае своё неудовольствие высказывал — впустую, естественно. Он и сам это понимал лучше всех, но высказаться всё равно хотелось... Вот он и высказывался. Некоторые петти-офицеры и матросы тоже высказывались по этому поводу, однако им, в отличие от Ричарда, этого не прощали...

... Ричард тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли. Он здесь стоит не для того, чтобы думать, а для того, чтобы следить за матросами, караулившими пленных.

Отряд, наконец, снова двигался — на северо-восток, куда, по идее, должен был податься недобитый крейсер. Шансы догнать его были, и даже не слишком плохие, но Ричарда почему-то не оставляло дурное предчувствие.

Четыре дня прошли в полном спокойствии. Предчувствия Ричарда отчасти оправдались — крейсер всё-таки не нашли. То ли повреждения оказались не настолько серьёзными, то ли он всё-таки потонул... Впрочем, даже если он и доберётся до порта, на ремонт уйдёт не один месяц. Жизнь на корабле шла своим чередом, и матросы начали скучать. Лейтенант Шепард, разумеется, беспощадно пресекал всякие попытки артиллеристов найти себе "развлечение" и во время очередной философской беседы спросил:

— А почему бы тебе не прочитать какую-нибудь лекцию, Дугал?

— Вряд ли станут слушать, — пожал плечами Ричард, — сэр. Да и лектор из меня посредственный...

— А ты попробуй, — предложил лейтенант. — Что-нибудь из истории христианства — должно заинтересовать...

— Можно попробовать... — хмыкнул Ричард. — Знаете, сэр, я, пожалуй, Иосифа Флавия почитаю.

Артиллеристы собрались рядом с первым орудием, расселись на палубе и смотрели на Ричарда. Тот прокашлялся, открыл книгу и начал:

— Иудейская война с римлянами, превосходящая не только нами пережитые, но почти все известные в истории войны между государствами и государствами и между народами и народами, до сих пор описана была в духе софистов и такими людьми, из которых одни, не будучи сами свидетелями событий, пользовались неточными, противоречивыми слухами, другие же, хотя и были очевидцами, искажали факты либо из лести к римлянам, либо из ненависти к евреям, вследствие чего их сочинения заключают в себе то порицание, то похвалу, но отнюдь не действительную и точную историю...

Историю противостояния иудеев и римлян, завершившуюся падением Иерусалима, Ричард находил весьма захватывающей — и не он один, судя по внимательной тишине в каземате. История первого столетия христианства, смутная и кровавая, создавшая веру Ричарда — и сейчас он старался донести это до других... Это не было проповедью, нет — нот когда он закончил, в наступившей тишине раздались негромкие аплодисменты.

— Браво, мистер Дугал, — капеллан опустил руки. — Это было прекрасно...

— Пастор Брук, вы преувеличиваете, — Ричард закрыл книгу. — Все похвалы заслужил лишь Иосиф Флавий...

— Грешно отказываться от заслуженной похвалы, — погрозил пальцем капеллан. — Между прочим, вы никогда не задумывались о духовной службе?

— Я для этого слишком мирской человек, пастор, — ответил Ричард. — Быть хорошим священником я не смогу, а плохим — не хочу...

— Что ж, если ваше призвание не в священном служении — так тому и быть, — Брук пожал плечами. — Жду всех вас в воскресенье и напоминаю, что вот-вот сыграют отбой...

— А и верно, — хмыкнул Шепард. — Так, детки, по местам!

В жизни Ричарда хватало неприятных пробуждений, но взрыв четырнадцатидюймового снаряда на броне пояса был, несомненно, на одном из первых мест. Особенно — в силу полнейшей неожиданности. Выскочив из койки, Ричард, не одеваясь, бросился на пост — и только тогда сыграли тревогу.

Второй залп должен был накрыть "Неваду", но линкор дал полный ход и начал разворачиваться, так что восемь мощных фонтанов поднялись в пятнадцати фатомах за кормой. Ответный залп лёг с большим перелётом — впрочем, для стрельбы вслепую ещё приличным — а в лучах прожекторов появился японский линейный крейсер.

Лейтенант, выглянув через амбразуру, смачно выругался.

— Курим, детишки, — добавил он. — Нам тут делать нечего...

Спустя полчаса и четыре десятка залпов противники разошлись. Японцы видимого урона не имели, у "Невады" была повреждена мачта и сорвана одна из плит пояса.

— А вот теперь нам придётся возвращаться, — заявил Ричард, свесившись через борт и разглядывая перекошенную бронеплиту, которая держалась на честном слове.

Он оказался прав — уже к десяти часам отряд лёг на курс к Пёрл-Харбору. Встреченные линейные крейсера теперь полагалось обходить десятой дорогой, всё остальное — топить с безопасной дистанции, да и вообще нарываться не разрешалось.

Моряков приказ вполне устроил — охота за крейсерами на повреждённом линкоре уже не казалась увлекательным и относительно безопасным занятием...

Ричард неспешно набил трубку, раскурил и затянулся, разглядывая облака. Погода портилась, свежий ветер грозил к ночи превратиться в полноценный шторм, эсминцы то и дело взлетали на очередную волну, и даже тридцатитысячетонная махина линкора отчётливо чувствовала удары моря... Докурив, он ушёл с палубы — погода не располагала к любованию морем.

Шторм разыгрался после полуночи — "Неваду" качало так, что моряки едва не падали с коек. Кое-как одевшись, Ричард бросился к орудию. Щит, закрывающий амбразуру, отчётливо вздрагивал, задрайки дёргались, то и дело просачивалась вода...

Следующие двенадцать часов слились для Ричарда в один непрекращающийся аврал. Линкор мотало из стороны в сторону, щиты то и дело пропускали воду, всё, что не было намертво прикреплено, носилось по каземату, остальное было готово к нему присоединиться... Думать о том, что творилось на остальных кораблях не хотелось, да и времени не было — справиться бы со своими проблемами...

К часу дня ветер ослабел до шести-семи баллов, аврал закончился, и Ричард выбрался на палубу. Отряда, как и ожидалось, поблизости не было — только на горизонте мелькали дымы, скорее всего — крейсеров.

— Весёлая ночка... — простонал привалившийся к башне Джек. — Сэр, а вам раньше доводилось в такой шторм попадать?

— Не без этого, — хмыкнул Ричард, выпуская клуб дыма. — Мне тогда лет было — как тебе сейчас, только я моряк потомственный... Но смотрелся тогда не лучше. В Атлантике, знаешь ли, шторма совсем другие — здесь они сильнее и подлее... Да сам смотри, как "Лэмсон" потрепало!

Эсминец, осевший носом футов на пять, приковылял, наконец, к отряду.

— Собрались, наконец-то... — буркнул Ричард, выбивая трубку. — Хорошо хоть, у нас только плита окончательно отвалилась...

— Всё равно заливает, а уж если туда снаряд влетит... — Джек поёжился. — Тут уж нам конец.

— А некому стрелять, — негр аккуратно разобрал трубку, прошёлся ёршиком и снова собрал. — Плохо только, что в Сан-Диего идти придётся — вряд ли у нас смогут новую плиту поставить. А это минимум месяц, за который что угодно может случиться.

— Пришлют кого-нибудь на замену, — пожал плечами Джек.

Оба оказались неправы — верфь Пёрл-Харбора оказалась вполне способна на такой ремонт, правда, броню пришлось заказать в Бетлехеме. Присылать же замену "Неваде" никто не собирался — просто до окончания ремонта линкор включили в систему обороны базы. Но самое главное — моряки получили целую неделю отпуска...

— Значит, так, мальчики, — Шепард прохаживался перед выстроившимися на пирсе артиллеристами. — Вы тут новички, почему сразу предупреждаю: только одно заведение достойно моряков линейного флота, и это — "Хижина тётушки Томазины"! И не думайте, что я в доле — всё по-честному! А теперь... Плутонг! В бордель шагом марш! Запевай!

Бенджамин. IV

Подводная лодка медленно развернулась и замерла. Бенджамин, задержав дыхание прижал наушники к ушам, ловя малейший звук...

Тихий плеск и шорох над головой сменила резкая скороговорка дизеля, парень выдохнул, и в ту же секунду Бейли приказал:

— Малый вперёд!

Двигатели ожили, и "Старфиш" поползла вперёд — в гавань занятого немцами Кале.

Снова вместо торпед две дюжины мин, снова надо пробраться во вражеский порт... Только вот Кале защищён куда хуже Йокогамы, и Бейли решил рискнуть и выставить мины как можно ближе к причалу, где завтра должен был встать немецкий конвой.

И у них, как ни странно, всё получилось... "Старфиш" незамеченной пробралась в порт, выставила мины и теперь столь же тихо уходила. Ещё десять минут такого хода — и они в море, если...

— Контакт! Шум винтов по левому борту... Удаляется! — облегчённо выдохнул Бенджамин.

— Продолжать движение, — отозвался командир.

И снова тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом воздуха в вентиляции и чуть более громким жужжанием электродвигателей. Поправив наушники, Бенджамин снова ловит малейший намёк на преследование — но его не было. Никто так и не заметил наглых янки, подложивших бошам такую свинью...

Четверть часа спустя Бейли поднял перископ, осмотрелся и отдал приказ:

— Лево руля, полный ход. Всплытие через пятнадцать минут.

— Перкинс, примите вахту, — Бенджамин снял наушники и протянул их помощнику.

Выбравшись из центрального поста, он добрался до койки, повалился на неё и закрыл глаза. Голова болела, клонило в сон — слишком уж он устал, раньше такого не было...

— Выспаться бы... — пробормотал он, заложив руки за голову, — Да и душно...

Вот так и умирает романтика, усмехнулся Бенджамин по себя — не на поле боя, а в духоте отсеков. Хорошо ещё что хоть немного времени на эксперименты удаётся выкроить...

Четверть часа спустя поток свежего, ещё прохладного воздуха заставил Бенджамина открыть глаза.

Подводная лодка всплыла. Оставалось передать в эфир условный сигнал — и останется лишь пятидневный переход к Скале... И отдых. А затем — новый поход, о котором Бенджамин предпочитал не думать. Всё равно все походы давно стали совершенно одинаковыми...

Мерный стук дизелей нагонял дремоту, и Бенджамин тряхнул головой. Отвлекаться нельзя — антенна должна быть направлена строго в зенит, что на качающемся корабле не так-то просто...

— Перкинс, подключай! — кардан, наконец, занял своё место, Бенджамин бросил в люк кабель, последний раз проверил крепление и спустился сам.

-А если нырять? — поинтересовался Перкинс, включая передатчик.

— Выдернем кабель, только и всего, — пожал плечами Бенджамин. — Считанные секунды уйдут... Зато, если всё получится, сможем постоянно с Вашингтоном связь поддерживать. Давай, запускай!

Перкинс повернул последний выключатель. Теперь, если всё работает, остаётся только ждать...

Мерный писк в наушниках, шорох карандаша по бумаге, плеск волн — кажется, что и нет никакой войны... В другой раз Бенджамин, несомненно, выбрался бы на палубу, но сейчас он с головой ушёл в эксперимент.

Электрические зеркала в высших слоях атмосферы оставались загадкой, и Бенджамин не прекращал начатые ещё на пути в Гибралтар эксперименты — благо, Конгресс и Военно-морское министерство продолжали живо интересоваться сверхдальней связью.

Наконец, убедившись, что аппаратура работает, он включил самописец и снял наушники. Теперь можно было приступать к прямым обязанностям...

За пять дней радисты не услышали ничего, достойного внимания, кроме сигнала "Гром" — Адмиралтейство сообщало, что мины сработали. Самописец извёл не меньше полутора сотен метров ленты, исчеркав её замысловатым зигзагом, и Бенджамин каждый час отмечал на ней координаты и пытался понять, что же у него получилось. Ионосфера жила своей жизнью, и людям приходилось подстраиваться под неё — знать бы ещё, как... Бенджамин отложил ленту и тяжело вздохнул — его познаний не хватало, а времени на учёбу не было. Впрочем, кое-что он понять мог — нижний слой ионосферы каждую ночь резко слабел, тогда как верхний почти не менялся. Оставалось только подогнать под этот цикл график радиосвязи — и половина проблем решена...

В Гибралтаре их ждал курьер — прямо на пирсе. Бейли, забрав пакет, ушёл к себе, через несколько минут снова появился в центральном посту, приказал готовить субмарину к походу и отправился в штаб.

— Не понял! — возопил Стеббинс, хлопнув по столу сложенной картой. — А как же отдых?!

— А отдых вам не положен, мистер Стеббинс, — первый помощник спустился в центральный пост. — Не забывайте — идёт война, и многие правила просто не действуют...

— Мистер Джонс, а в чём причина такой спешки? — спросил Бенджамин.

— Всё, что знаю я — нам приказано подготовиться к походу и ждать указаний... То есть, абсолютно то же самое, что и вы все. Вернётся капитан — всё объяснит, сами знаете.

Бенджамин кивнул, но всё же заметил:

— Так-то, конечно, да, сэр, да только у меня предчувствие нехорошее...

Бейли вернулся через два часа, запретил команде сходить на берег и объявил аврал — субмарина должна была выйти в море завтра утром. И больше — ничего. Шокированная команда приступила к работе, а командир, прежде чем уйти в каюту, лично назначил охрану на пирс и распорядился вызвать его, как только придёт машина.

— А вот это уже интересно, джентльмены, — заявил Джонс. — Машина? Что бы это значило?

— Увидим, — отмахнулся торпедист.

Машина — потрёпанная "Жестяная Лиззи" — появилась на пирсе вскоре после полуночи. Пассажир — невысокий широкоплечий человек в плаще, натянутой на лицо маске-балаклаве, с тростью в руках и мешком за спиной, обменялся несколькими тихими словами с капитаном и поднялся на борт.

— Отплывать по готовности, — распорядился Бейли, спускаясь в центральный пост. — И чем раньше — тем лучше.

Команда приложила максимум усилий, но отчалила субмарина только в половине третьего и ушла под воду, едва покинув базу.

— Полагаю, пришло время сообщить суть нашего задания, — объявил Бейли. — А она в том, чтобы доставить нашего пассажира как можно ближе к берегу в окрестностях Рагузы и тайно высадить его. Личность и цели этого джентльмена, рискующего ради победы не только жизнью, но и добрым именем, останутся для всех нас тайной. За исключением этого обстоятельства наш поход ничуть не отличается от любого предыдущего, поэтому объявляю отбой аврала.

— Как вы думаете, что всё это значит, сэр? — осведомился Перкинс.

— Шпион или диверсант, — пожал плечами Бенджамин. — Кэп же ясно сказал: это не наше дело. И это приказ, если ты не заметил.

— Да это-то понятно, — хмуро отозвался Перкинс. — Но всё-таки интересно...

— Парень, ты на флоте, а здесь не следует интересоваться тем, что тебе приказано. Сделал и забыл... Чем этот парень занимается, я уже сказал, кто он такой — и гадать не хочу. И тебе не советую, если уж на то пошло...

Перкинс в ответ только фыркнул.

Бенджамин пожал плечами, слушая частый стук двигателей катеров охраны. Ему вся эта история не нравилась, но приказы не обсуждаются. В том числе и такие...

Через два часа субмарина всплыла и двинулась на восток.

Недельное плавание обещало быть довольно скучным. Австрийские корабли здесь бывали редко, подводные лодки — и того реже, так что до самой Италии проблем не ожидалось. Бенджамин продолжал зондировать ионосферу, параллельно с этим прослушивая австрийские передачи. Ни то, ни другое особого результата не давало — ключей у Бенджамина не было ни к тому, ни к другому. Впрочем, всё услышанное радист старательно записывал — пригодится, если не ему, так специалистам...

Подводнику в походе скучать не приходится, но плавание всё же оправдало ожидания команды — до Салетины "Старфиш" не встретилось ни одного вражеского корабля. Это конечно, радовало, но и тревожило — если австрийцев нет в Средиземном море, значит, они сосредоточились на Адриатике...

— Полная готовность! — объявил Бейли. — Погружение!

Несколько минут спустя лодка скрылась под водой, Бейли припал к перископу, а Бенджамин натянул наушники. Следующие десять часов — до темноты — придётся провести под водой...

После разгрома у Лиссы итальянский флот с трудом справлялся с защитой собственных берегов — Австро-Венгрия безнаказанно хозяйничала на Адриатике, регулярно наведываясь в Средиземное море и высаживая десанты на западном фланге Греческого фронта и обстреливая итальянский берег. Австрийские крейсера и подлодки даже рисковали появляться в окрестностях Александрии и нападать на британские конвои...

Австрийские корабли то и дело проходили над подлодкой, но, к счастью, не замечали её. Экипаж каждый раз напрягался, ожидая атаки, но каждый раз шум винтов стихал, позволяя немного расслабиться.

Наконец, в очередной раз осмотрев горизонт, Бейли приказал:

— Всплытие, аккумуляторы на зарядку. Радистам слушать эфир.

Единственное, что услышал за свою вахту Бенджамин — очередное выступление семьсот тридцать-эль. В другой раз он с удовольствием поболтал бы с коллегой-радиолюбителем, но капитан приказал соблюдать молчание, и приходилось ждать обратной дороги...

Уступив место напарнику, Бенджамин завалился на койку, заложил руки за голову и попытался свести воедино всё, что знал о семьсот тридцать-эль. А знал он куда меньше, чем о большинстве других радиолюбителей — только то, что это девушка, вещает из Гибралтара и рисует. Именно она была автором любимых на флоте пошлых карикатур на Центральные державы и их правителей, но даже их она подписывала исключительно позывным. Ещё она явно служила на корабле, а не во вспомогательных береговых частях, и судя по лёгкому налёту безумия — на подлодке или катере... И всё. Больше он ней не знали ничего. Чёрт, да он о том парне из Сибири, которого и ловил-то всего два раза, знал больше!

Мерный стук дизелей убаюкивал, и Бенджамин довольно быстро задремал, надеясь спокойно проспать полагающиеся четыре часа.

На рассвете подводная лодка снова ушла под воду и начала осторожно подбираться к берегу. Кораблей стало ещё больше, глубина постоянно уменьшалась, Бенджамин буквально прирос к гидрофону, лодка едва ползла — но к берегу всё-таки приближалась. Каждые десять-двадцатью минут и вовсе приходилось останавливаться и ждать, пока над ними не пройдёт очередной охотник или эсминец, а в итоге Бейли и вовсе приказал лечь на дно и ждать ночи.

— Как по мне, так это плохая идея, — заявил электрик. — Треть заряда осталась...

— Так отключите всё ненужное, — распорядился Бейли. — До ночи энергии хватит, а ночью уйдём...

— Так точно, сэр.

Ненужным было почти всё, кроме осязания центральное поста и машинного отделения, а также гидроакустической станции. Большая часть команды получила приказ спать, которому с большим удовольствием подчинилась — и потянулись томительные часы ожидания.

Кто-то — Бенджамин уже не помнил, кто — однажды заметил, что подводнику бывает или скучно, или страшно. Он был совершенно согласен с тем парнем, правда, мог бы добавить, что может быть и скучно, и страшно одновременно — вот как сейчас. Лежать на дне меньше, чем в сотне футов под килем австро-венгерских сторожевиков — удовольствие ниже среднего даже по самым непритязательным меркам. Сторожевиков было до безобразия много — за час гидроакустик насчитал три контакта, причём один из них был полноценным эсминцем... Похоже, австрияки что-то подозревали — но не настолько, чтобы начать кидаться глубинными бомбами. Бенджамин им за это был искренне благодарен...

Наконец, после очередного взгляда на часы, Бейли распорядился:

— Выключить освещение, всплыть под перископ.

Торопливо стянув наушники, Бенджамин переждал продувку цистерн и снова натянул их, вслушиваясь — не несётся ли, отчаянно стрекоча моторами, охотник?

К счастью, неожиданный шум не привлёк ничьего внимания. Осмотрев море, командир выслушал доклад гидроакустика, кивнул и отдал приказ:

— Всплытие!

Свежий воздух не мог испортить даже дизельный выхлоп — настолько душно было на субмарине под водой. Бенджамин наслаждался им, на ощупь проверяя антенны на предмет повреждений. Пока что всё было в порядке, и это радовало не меньше, чем свежий воздух. По левой скуле на горизонте мелькали огни Рагузы, впереди едва различался на фоне тёмного неба чуть более тёмный берег... Пассажир в маске выбрался на палубу, расстелил плащ и возился с каким-то шнурком или шлангом. Послышалось тихое шипение, и плащ вздулся резиновым кольцом.

— Благодарю вас, джентльмены, — разведчик спустил лодку на воду, собрал весло и оттолкнулся от субмарины. — Приношу извинения, если моё присутствие доставило кому-то неудобства.

— Какой вежливый шпион... — буркнул себе под нос Бенджамин, когда лодка исчезла в темноте.

— По местам, джентльмены, — приказал Бейли, поднимаясь на мостик. — Приступим к охоте.

Ночь оказалась не слишком удачной — не удалось обнаружить ничего стоящего, а утром "Старфиш" снова ушла на глубину.

— Сэр, на обратную дорогу топлива не хватит, — сообщил О'Коннели.

— Примем в Бари, — пожал плечами командир, поднимая перископ. — Не вижу никаких проблем.

— Может быть, возьмём там мины и поставим их у Полы? — предложил старпом.

— У итальянцев нет нужных мин, мистер Джонс — покачал головой Бейли. — Да и австрийцы почти наверняка готовы к такому раскладу... Просто истратим все торпеды и вернёмся.

— Сэр, пеленг девяносто, слабый шум, предполагаю парусник, — доложил Бенджамин.

— Подтверждаю. Трёхмачтовая шхуна, австрийская. Угольщик. Дистанция двадцать кабельтовых. Право руля, малый вперёд.

Парусник с углём был лёгкой добычей для субмарины, и это настораживало. Слишком лёгкая... Это вполне могло оказаться ловушкой — когда-то должно и их везение закончится. С другой стороны, потеря угольщика — вещь достаточно болезненная, чтобы рискнуть...

— Первый аппарат, товьсь! — Бейли приник к перископу. — Рулевой, лево семь! Десять узлов! Пли!

Лодка вздрогнула, четверть минуты спустя по ушам ударил взрыв.

— Опустить перископ, рулевой, лево тридцать, малый ход! — Бейли оторвался от окуляра. — Поздравляю, джентльмены — счёт открыт.

Следующей жертвой должен был стать встречный два часа спустя каботажный пароход, но тот шёл под флагом Красного Креста и потому был неприкосновенным.

Бенджамин передал наушники Перкинсу, разогрел банку консервированной ветчины налил кофе и вздохнул. Помнится, папаша считал электрический кофейник верхом роскоши... Ну вот она, эта роскошь — наслаждайтесь... С кофе мысли неожиданно перешли на радиостанцию, и Бенджамин принялся прямо на столе набрасывать схему выдвижной антенны, поднимающейся вместе с перископом. С третьего раза получилось нечто работоспособное, но изготовить, а тем более установить эту антенну можно было только на верфи. Тем не менее, результатом Бенджамин остался доволен. Перенеся схему на бумагу, он взглянул на часы и отправился на пост.

Перкинс выводил подлодку в атаку, поэтому Бенджамин молча сел рядом, надел вторые наушники, прислушался и кивнул — парень делал всё правильно...

— Пеленг ноль, дистанция десять.

— Первый, третий — пли!

Двойной взрыв всего в миле от лодки был слышен и без гидрофона. Затем в наушниках раздался хруст металла и шум воздуха, и Перкинс объявил:

— Цель поражена.

— Погружение! Тишина в отсеках!

На поверхности началась суматоха — судя по шумам, "Старфиш" повезло наткнуться на небольшой конвой, и только что он стал ещё меньше...

— Лево десять, самый малый ход. — тихо приказал Бейли. — Приготовиться к подъёму на перископную. Мистер Перкинс, нас преследуют?

— Не похоже, сэр, — отозвался парень.

— Подвсплыть на перископную, мистер Перкинс, доложите обстановку.

— Множественные надводные цели, сэр — не менее пяти единиц. Над нами чисто.

Бейли поднял перископ, опустил его и распорядился:

— Право руля, пятнадцать градусов, малый ход, второй и четвёртый аппараты товьсь! Перкинс, дистанция!

— Тринадцать кабельтовых! Пеленг семь!

— Лево семь, третий — пли!

Взрыв. Второй — гораздо мощнее.

— Стоп! Тишина в отсеках!

— Шум винтов, приближается!

— Погружение, малый вперёд!

"Старфиш" провалилась на максимальную глубину, одновременно набирая ход и отворачивая влево. Очень вовремя — секунд десять спустя подлодка содрогнулась, словно по ней с размаху ударили титанической кувалдой, несколько ламп со звоном разлетелись, с потолка посыпалась изоляция, корпус звонко загудел...

— Уклонение! — заорал Бейли.

Рулевые закрутили штурвалы, хаотично меняя глубину и курс, двигатели загудели, разгоняя субмарину до максимальных десяти с половиной узлов.

— Лево девяносто! — приказал командир. — Стоп машина, право тридцать!

Подлодка снова затряслась — за кормой разорвались пять или шесть глубинных бомб, по счастью — заметно дальше, чем в прошлый раз.

— Тишина в отсеках!

Команда замерла, опасаясь даже дышать, подводная лодка, проскользнув два десятка метров, замерла, стремясь слиться с морем... Прогремела новая серия взрывов — ещё дальше за кормой.

— Шум винтов удаляется, — доложил Перкинс.

— Малый вперёд, две минуты, — отозвался Бейли.

Электродвигатели ожили, толкнув "Старфиш" вперёд и две минуты спустя снова остановились.

— Мистер Перкинс?..

— Нас потеряли, — доложил гидроакустик. — Шум винтов удаляется, бомбардировка идёт в двух милях по корме.

— Малый вперёд, через тридцать минут поднять до экономического, — приказал Бейли. — Мистер Перкинс, отдыхайте. Мистер Франк, примите вахту. Мистер Пикмен, отчёт.

— Четыре торпеды израсходовано, — прохрипел динамик голосом торпедиста. — Аппараты исправны.

— Превосходно.

На закате субмарина поднялась нас перископную глубину, Бейли осмотрел горизонт и приказал всплывать. Очень своевременно — заряд аккумуляторов упал до критических восьми процентов.

Стянув наушники, Бенджамин выбрался на палубу и первым делом бросился проверять антенны. Растяжки сорвало взрывной волной, но обе штыревых антенны были целы — ничего непоправимого, ремонт возможен даже в море... На корпусе было несколько вмятин, но, к счастью, этим всё и ограничилось — ни пробоин, ни трещин взрывы не оставили. Выслушала радиста и боцмана, командир отдал приказ:

— Продолжаем патрулирование.

На рассвете, перед самым погружением, "Старфиш" отыгралась за дневную атаку, обнаружив охотник за подлодками и внаглую, из надводного положения, его потопив. Перкинс утверждал, что охотник — тот самый, что гонял их вчера, остальные в этом сомневались, и очень сильно — вряд ли он бросил бы конвой, да ещё и после атаки. Бенджамин в дискуссии не участвовал — ему было абсолютно безразлично, тот это охотник или другой. Потопили — и ладно... Гораздо больше его волновали сорванные антенны — выводы, кажется, не пострадали, но отсутствие трещин в уплотнении никто н не гарантировал. А ведь оставаться на поверхности было уже нельзя...

— Осмотреться в отсеках!

Бенджамин добросовестно покрутил головой, воды не обнаружил, о чём и доложил. Несколько минут спустя, когда прозвучал последний доклад, Бейли приказал:

— Право руля, экономический ход, держать глубину.

Бенджамин облегчённо выдохнул — течей не было, а значит, рискованное бегство в Бари отменялась. Охота продолжалась, и Бенджамин почувствовал подзабытый уже азарт... А всего час спустя услышал шум винтов.

— Цель надводная, групповая, азимут сто пятнадцать, дистанция десять миль, — доложил он.

— Право руля, полный ход, — откликнулся Бейли.

Следующие три часа "Старфиш" гналась за конвоем, но догнать так и не смогла — слишком уж неудачным оказался угол, почти строго по корме. По мнению Перкинса, это было и к лучшему — он отчётливо слышал дизели охотников.

И на борту снова воцарилась скука...

Странный шум первым услышал Перкинс, но опознать его не смог. Бенджамин, явившийся на помощь, звук опознал сразу — и нехорошо улыбнулся.

— Подводная лодка прямо по курсу, сэр, — доложил он. — Идёт прямо на нас.

— Лево руля, стоп. Левый — малый вперёд, правый — малый назад. — распорядился Бейли, припав к перископу. — Второй, четвёртый — товьсь.

Гулкий рокот лодочных дизелей приближался, Бейли не отрывался от перископа, что-то бормоча себе под нос, команда замерла, едва дыша...

— Пли!

Присвист торпедных аппаратов. Шум воды в заместительной цистерне. Двойной взрыв. Скрежет рвущегося металла...

— Попадание!

— Джентльмены! — коммандер опустил перископ. — Сегодня знаменательный день: впервые американская субмарина потопила вражескую субмарину, и это сделали мы! Мы добились победы лишь благодаря слаженным и умелым действиям, и я рассчитываю, что и в будущем вы продемонстрируете эти прекрасные качества. А теперь — по местам, джентльмены. У нас осталась последняя торпеда, и нам необходимо потратить её так, чтобы потом не было мучительно больно за впустую истраченную взрывчатку!..

Команда отреагировала ожидаемо — одобрительным гулом, рулевые закрутили штурвалы, меняя курс и глубину, двигатели загудели, боцман полез за краской — как только "Старфиш" всплывёт, на рубке появятся новые рисунки...

Подводная лодка выставила над водой рубку и подняла антенны, разыскивая достойную цель. Бенджамин задумчиво крутил ручки настройки в поисках передач какого-нибудь одиночного корабля, первый помощник торчал на мостике, вглядываясь в горизонт, но особого успеха не имели ни тот, ни другой. Горизонт был чист, в эфире царило почти полное молчание, а время от времени доносившиеся передачи были совершенно бесполезными — или слишком далеко, или же цель оказывалась слишком мелкой... И всё же им повезло.

Сигнал был довольно слабым, но чётким — и, что самое главное, это был сигнал плавбазы. А потеря плавбазы — очень болезненный удар для австрийского флота: таких кораблей у него осталось два. И набеги на Гибралтар, один из которых вполне мог оказаться успешным, станут куда более редкими и слабыми...

— Пеленг сто, дистанция около десяти миль, — доложил Бенджамин. — Удаляется. Сэр, разрешите предложить план?

— Разрешаю, мистер Франк.

— Нужно или спустить флаг, или как-то его зажать, чтобы сразу было не разобрать, чей он. Подходим в надводном положении, как будто свои, поднимаем флаг и в упор пускаем торпеду. Позывные я фальшивые передам, так что заподозрить не должны...

— Попробуем, — согласился Бейли. — Должно сработать, ну а если нет — всегда можно погрузиться и атаковать из-под воды или уйти. Мистер Франклин, займитесь флагом.

Пять минут спустя "германская" субмарина легла на новый курс, сближаясь с плавбазой. Бенджамин выдал в эфир нечто, из чего любой радист неизбежно сделал бы вывод о поломке радиостанции, и замолчал, записывая все австрийские передачи. Оставалось только ждать...

Сорок минут спустя Бейли опустил бинокль и отдал приказ:

— Пли!

Боцман полоснул по фалу ножом, и над субмариной развернулся звёздно-полосатый флаг. В тот же момент последняя торпеда вылетела из аппарата, на предельной скорости преодолела последние полтора кабельтова и врезалась в борт корабля под самым мостиком.

Австрийцы, лишь в последний момент понявшие, что их обманули, попытались отвернуть, но только ухудшили дело — торпеда ударила почти под прямым углом, разорвав корабль надвое. Подлодка, отвернувшая сразу после выстрела, полным ходом шла на юго-запад, а высыпавшая на палубу команда наблюдала за гибелью плавбазы "Нойштадт".

— Полагаю, мы добились весьма существенного успеха, джентльмены, — объявил Бейли, спускаясь в центральный пост. — Мистер Стеббинс, проложите кратчайший курс к Бари. Видит бог, мы нуждаемся в отдыхе...

На рассвете "Старфиш" прошла мимо волнолома, заглушила двигатели и уткнулась носом в причал. Матросы спрыгнули на берег, швартуя субмарину, Бенджамин, закончив передачу отчёта, снял наушники и разминал пальцы, а капитан объявил:

— Команде отдыхать, всем предоставляется трое суток увольнения в две смены. Желающие сойти на берег получат недельное жалование после прибытия банковского агента и обмена валюты, рапорты подать незамедлительно по окончанию работ.

— Перкинс, ты идёшь? — осведомился Бенджамин у напарника.

— Так точно, сэр! — парень оскалился во все тридцать два зуба.

— Тогда пошли к кэпу, пока он добрый!

— Слушаюсь! — удивительно, но улыбка Перкинса стала ещё шире.

София. IV

Молодой блондин в белом халате вызывал у Балалайки стойкое отвращение — и причиной тому были не слащавая внешность, не манерность, достойная петербургских салонов и не слухи о противоестественных любовных пристрастиях. Всё это играло роль, но отнюдь не главную... Тем более, что слухи действительности не соответствовали.

Константин Беневоленский обладал внешностью поэта-декадента, типично интеллигентской фамилией и характером доктора Моро из романа Уэллса. Будучи микробиологом, он со всей страстью предавался науке, имел коллекцию вредоносных микробов и неистребимое желание изучать их действие на людях вместо мышей... И за это штабс-капитан Василинова его и ненавидела.

Она вообще предпочла бы не иметь с ним дела, но приказ есть приказ — а для его исполнения нужен именно Беневоленский.

— Господин Беневоленский, вы получили записку полковника? — спросила она, всеми силами стараясь отстраниться от неприязни к собеседнику.

— Я уже исполнил его пожелание, — Беневоленский мерзко улыбнулся. — Чемоданчик стоит на столе, инструкция лежит в нём — и отступать от нее не смейте, иначе смерть... Теперь же идите.

София подавилась возмущённой репликой, молча забрала чемоданчик и ушла. На душе было гадко...

С самого начала она была против этого плана. Полковник Корсаков, её непосредственный командир — тоже. Даже генерал Меньшиков был против — но и его мнение ничего не решало, поскольку приказ был спущен прямо из Ставки.

— Ваше благородие, я уже говорил — мерзкое это дело! Не по-божески это, вот как хотите!

— Борис, ты думаешь, я сама этого не знаю? — скривилась Балалайка. — Но приказы не обсуждаются, ты сам это прекрасно знаешь! Мы получили приказ — мы его выполняем, иначе мы станем дезертирами и предателями...

— Так-то оно так, а всё-таки гадкий приказа нам отдали... — Борис разложил на стиле карту. — Значит, нам приказали высадиться в бухте Тонхэ, и это плохо — здесь ещё две больших деревни... А я холеру видел — самого-то бог миловал, не болел — и ничего хорошего эти деревни не ждёт. Бригаде, конечно, тоже перепадёт, а только гражданским всё одно хуже будет.

— Бригада всё-таки на отшибе стоит, а не в самих деревнях, так что может, и обойдётся, — София задумчиво коснулась карандашом карты, обведя небольшое озеро. — Если сбросим культуру сюда, до деревень она добраться не успеет, да и свои водозаборы у них есть... А солдатам больше неоткуда воду брать.

— Тогда высадиться лучше всего будет здесь, — Борис поставил точку на карте. — Идти больше суток, если повозку не раздобудем... Мы ведь вдвоём туда отправимся?

— Да, — тащить на такую операцию даже отделение было рискованно, и Софии это не нравилось.

— И правильно, — Борис кивнул. — Не стоит ребятам такой грех на душу брать... И нам прикрытие нужно.

— Вот здесь пойдёт отряд Дубенко, — на карте появилась ещё одна отметка. — Много шума, но особых успехов не требуется. Ладно, пойдём ставить задачу... — София свернула карты и вышла из кабинета.

— Вольно! Дубенко, задание для твоего отряда: высадиться в Самчхоке и разрушить все мосты, склады и железные дороги, какие удастся. Если вам будет угрожать перехват — бросайте всё и уходите. Чем больше шума, тем лучше.

— Отвлечь внимание? — Дубенко кивнул. — Не извольте беспокоиться, ваше благородие, запрыгают япошки, что твои кузнечики. Так нашумим — со всей Кореи сбегутся!

— Уж постарайся... Отплываем завтра в шесть.

— Так точно, ваше благородие! — рыкнул ефрейтор. — А вы, ваше благородие?..

— У меня отдельное задание, так что шума побольше.

— Так точно!

— Вольно!

Опустив Дубенко, София вернулась в кабинет и позвонила Сергею — предупредить, что завтра ему нужно будет ждать гостей с утра пораньше.

"Разящий", как и всегда, стоял наготове, поэтому, предупредив о завтрашнем рейде, София бросила трубку и подошла к окну. Работа только начиналась, а времени не так много, как хотелось бы, да и сам рейд... Да, эпоха рыцарей давно прошла, и даже в те времена не стеснялись травить колодцы, но гадливость никуда не делась.

— Сонечка, ты сама не своя, — Трубецкой положил руки на плечи невесты. — Что-то случилось?

Несколько секунд Балалайка колебалась — и рассказала о своём задании. Сергей с каждым словом кривился всё больше и, когда она закончила, спросил:

— Может, стоит просто уничтожить этот чемоданчик со всем содержимым? Никто не будет знать...

— Я буду, — печально возразила София. — И Борис будет. Он ни слова не скажет против, да, и подтвердит мои слова — но от этого только противнее становится. Господи, что за кошмар!..

— Война нового столетия, — Сергей скривился. — Война машин, а не людей... Мой кузен вернулся из Осовецкой крепости — он писал, что германцы во время последнего штурма использовали ядовитый газ...

— И чем мы тогда лучше?

— Ничем, и это плохо... Знаешь, несколько дней назад нам приказали атаковать

японский конвой — в последний момент оказалось, что это были госпитальные суда. Я отменил атаку, доложил в штаб — мне ответили, что произошла ошибка... Только вот я в этом не уверен.

София, мирно устроившаяся на коленях жениха, дёрнулась и вскинула голову.

— Макаров...

— Сделает всё, что прикажут из-под шпица, — скривился Трубецкой, — и я, будь оно всё проклято, — тоже... Знаешь, Соня, мне страшно.

Балалайка молча обняла жениха и прошептала:

— Всё будет в порядке, Серёжа, вот увидишь. Бог нас не оставит...

На рассвете миноносец спустил на воду первый сампан. Дубенко пообещал, что после него камня на камне не останется, оттолкнулся веслом от борта и вскоре исчез в тумане. Миноносец приблизился к берегу, насколько это было возможно, прошёл две мили и лёг в дрейф. На воду был спущен второй сампан, Борис затушил недокуренную папиросу, спустился в сампан, принял у командира вещмешки, помог ей спуститься и взялся за вёсла.

Три мили до берега сампан преодолел к восходу. Лодка выползала на отмель, Балалайка повесила винтовку на плечо, проверила чемоданчик и кивнула Борису. Операция началась...

Потрёпанная форма, грязные мешки, споротые погоны — оба диверсанта выглядели типичными дезертирами. Таких хватало, и японцы обычно не обращали на них внимания — пока те не занимались разбоем. Разбойничать София не собиралась, а потому не опасалась привлечь внимание врага раньше времени, да и Дубенко должен был создать достаточно проблем, чтобы двух бродяг не искали...

— К ночи пройдём две трети пути, — сообщила София, сложив карту. — Переночуем в лесу, на рассвете двинемся дальше...

— И вот как раз здесь я бы и поставил патрули, — заметил Борис. — Мимо озера не пройти никак, а тут ведь не только дезертиры бродят... Ну, пойдёмте, ваше благородие — пока что чисто, а приказ есть приказ...

Они шли, стараясь поскорее добраться до небольшого леса, где несложно было укрыться, и в то же время не наткнуться на корейцев или японцев. Корейцам София не доверяла — были случаи, когда корейские батальоны в полном составе переходили к японцам (обратное, впрочем, случалось не реже). Японцы в этом плане были куда удобнее...

На секунду остановившись, София подняла к глазам бинокль, осмотрелась и снова зашагала вперёд. Пусто — вот и отлично, и чем дольше они никого не встретят, тем лучше... А с другой стороны — имелся приказ уничтожить культуру при любом столкновении, для чего в деревянном чемоданчике имелся запас бензина и запал. И София искренне надеялась, что ей придётся ими воспользоваться.

Первый патруль они встретили на рассвете — японцы едва не наткнулись нас команду, и пришлось спешно карабкаться на дерево... Хорошо ещё, что патрульные смотрели больше по сторонам, чем вверх. Зря, между прочим — вместо русских лазутчиков на дереве могла оказаться голодная рысь, что едва ли не хуже. София вспомнила последние предвоенные учения, когда именно такой случай и приключился с генералом — тот, по счастью, почти не пострадал, а рысь удрала...

— Ну что, ваше благородие, спускаемся? — шепнул Борис и, не дожидаясь ответа, осторожно спустился на землю.

Следующие три часа София почти не запомнила — марш-бросок, предпринятый ими, сделал бы честь и гвардии, позволил проделать больше трети пути, но изрядно вымотал штабс-капитана и поручика. Зато получилось проскочить внешнее кольцо патрулей — если, конечно, оно было. Патруль мог оказаться и случайностью...

— Привал пять минут! — София рухнула под дерево, тяжело дыша. — И какого чёрта их сюда понесло?!

Упавший рядом Борис промолчал, ловя ртом воздух. Говорить сил не было, да и отвечать на риторические вопросы командира было опасно... Пять минут прошли в полной тишине, затем София поднялась, поправила мешок и кивнула Борису. Поход продолжался...

К четырём часам дня команда подошла к озеру на двести метров — ближе было просто негде прятаться, японцы не поленились извести даже траву.

— Пойдём ночью, часа в четыре, — София отползла назад. — А пока что имеем время отдыхать.

Борис кивнул, забившись в кусты, и тут же захрустел сухарём. София пожала плечами, устроилась по соседству с помощником, достала сухари и пригоршню чернослива и негромко спросила:

— Будешь?

— Спасибо, ваше благородие, не откажусь, — Борис забрал половину чернослива. — Чарку бы, конечно, ну да и без неё неплохо... Ваше благородие, если вдруг решите повернуть — доложу, что столкнулись с патрулём, пришлось отступать и мы культуру уничтожили.

— Спасибо, Борис, — Балалайка печально улыбнулась, — вот только мы с тобой будем знать, что нарушили приказ... Сможешь?

— Не хотел бы узнать, ваше благородие. Но и грех на душу брать не хочется — а что так, что этак придётся... Вы как знаете, ваше благородие, а я, пожалуй, буду молиться, чтобы нам японский патруль попался. Тогда и не придётся выбирать...

Шутил Борис или нет — София не знала. Но сама она, дожидаясь темноты, молилась — и именно о том, чтобы их операция сорвалась. Даже у войны должны быть какие-то пределы — иначе она вскоре превратится во всеобщее бессмысленное истребление, и сейчас она приблизилась к этим границам. Ипр и Осовец, воздушные налёты на Лондон, обстрел Эль-Кувейта... Пополнять этот список не хотелось.

... Николай Стоянов Василинов, болгарский дворянин на русской службе, никогда не скрывал от семьи, насколько неприглядной работой занимается Третье Отделение Его Императорского Величества Канцелярии, так что София не питала иллюзий относительно политики — но то, что предстояло сделать, было отвратительным по любым меркам. Даже по весьма расплывчатым меркам жандармов...

В сумерках Борис подполз к прогалине, выглянул и отполз назад.

— Плохо дело, — сообщил он. — Фонарей понаставили — хоть стреляйся, за ними караулы, да ещё вроде бы собаки там мелькали... Вы, как пойдёте смотреть, глаз закройте, а то ослепнете. Может, ночью и полегче будет, но, думается, не пройти нам... И не думайте, что я повод отступить ищу!

— Не думаю, — успокоила его София, извлекла из кармана полоску чёрной ткани, зажмурила правый глаз и тщательно завязала его. Затем перехватила карабин поудобнее и поползла вперёд.

То, что Борис был абсолютно прав, она поняла уже метрах в десяти от края — здесь она могла бы без особого напряжения читать. Что творилось на самой прогалине, выяснять не хотелось, но требовалось — и она снова поползла.

Прогалина была залита светом дуговых прожекторов, от которого дико болели глаза, София едва смогла разглядеть патрульную четвёрку с собаками, подалась назад, стараясь не привлечь внимания японцев — кажется, удалось — и остановилась только рядом с Борисом, стянула повязку и закрыла полуослепший левый глаз.

— Не пройти, — констатировала она. — И я почти уверена, что... Поправка — никаких "почти", нас засекли.

София дёрнула застёжку, вытянула трос и отбросила чемоданчик с культурой. Тот через несколько секунд вспыхнул бледным жарким пламенем.

— Бегом! — София сделала несколько выстрелов назад и бросилась бежать. Борис держался рядом, время от времени стреляя через плечо. За спиной раздавались крики, выстрелы и лай, Балалайка, не глядя, бросила назад гранату...

Где-то час спустя погоня прекратилась — японцы то ли потеряли их, то ли махнули рукой. Софию устраивали оба варианта, и потому, убедившись, что погони нет, она перешла с бега на шаг, а затем и вовсе остановилась.

— Нам повезло, — сказала она, отдышавшись. — Если бы добрались...

Уточнять, кто и куда, она не стала — всё и так было ясно. Культура уничтожена, заразить озеро не получилось — к счастью... Погоня отстала, оставалось только дождаться рассвета — и уходить.

— Повезло, — согласился Борис. — Теперь только осталось убраться отсюда... Хотя уж лучше так, чем то, что должно было быть. Выпейте, ваше благородие, да и пойдём.

Балалайка приняла протянутую фляжку, выпила водку, словно простую воду, выдохнула и вернула фляжку.

— Идём. Привал через час, — скомандовала она.

Обратный путь, по счастью, обошёлся без приключений. Даже сампан обнаружился на месте, хотя София опасалась, что его могут украсть, и план на этот случай у неё был.

Дождавшись темноты, диверсанты столкнули сампан в море, Борис взялся за вёсла и через несколько минут даже глаза Балалайки перестали различать берег. Не в первый раз им не удалось выполнить задание — но впервые оба были рады этому.

Миноносец появился из тумана неожиданно — Борис едва успел затормозить, и сампан мягко ткнулся в борт. Взобравшись на борт, София коротко кивнула боцману, поднялась на мостик, отдала честь Трубецкому и доложила:

— Операция завершена. Прошу доложить в штаб: пункт три. Оперативная группа вернулась?

— Сегодня на рассвете. Пункт один.

— Я могу воспользоваться вашей машинкой?

— Конечно, — Сергей кивнул.

Машинка оказалась новой — где уж Сергей её раздобыл... София заправила бумагу, начала печатать — и не сразу обратила внимание на вошедшего в каюту жениха.

— Значит, пункт три?

— Полный провал, Серёжа, — Балалайка радостно улыбнулась. — Полнейший.

— Ну и слава богу! — облегченно вздохнув, Сергей обнял невесту.

Джанет. IV

Весна... Гибралтарская зима была хоть и не холодной, но на редкость промозглой, и Джанет, поднявшаяся на палубу, зажмурилась и с наслаждением подставила лицо солнечным лучам. Всё-таки жизнь хотя бы иногда была прекрасна...

Два часа до выхода в море — она не только успеет проверить всю аппаратуру, но и поболтать с парой-тройкой приятелей-радиолюбителей со всего мира.

— Эй, блондинка! — голос подруги заставил Джанет вернуться в реальность. — Ты про кабель не забыла?

— Кэт, ты хотя бы трезвая? — фыркнула Джанет. — Кабель я ещё вчера срастила, так что сегодня нам ничего не помешает. Поймаем, как стоячего!

"Проныра" и "Прохвост" — вместе со всем Разведывательной Бригадой и отрядом подводных лодок — отправлялись на охоту за "Вирибус Унитис", готовившимся прорваться в Атлантику. И у него были все шансы — линейный флот в Гибралтаре отсутствовал...

Но сначала линкор требовалось найти — что было совсем не так просто, как могло показаться. Найти и уничтожить, используя только москитный флот... По мнению Джанет — не слишком сложная задача.

В самом деле, восемь разведывательных катеров и одиннадцать подводных лодок вполне могли перехватить и уничтожить линейный корабль даже без помощи тяжёлых кораблей — и при этом почти не понести потерь. Разумеется, при правильной организации атаки — и как раз это и было задачей разведчиков.

Повесив наушники на шею, Джанет откинулась в кресле, постукивая пальцами по дуге. "Проныра" во главе бригады только вышел из гавани, так что ей пока было нечего делать, и мысли сами собой переключилась на новости из Лондона... А новости были пугающими — германские самолёты и цеппелины постоянно обрушивали на британскую столицу сотни тонн бомб, пытаясь стереть её с лица земли. Каждая ночь стоила Лондону нескольких десятков жизней, и Джанет боялась, что однажды среди них окажется её отец. Она несколько раз писала ему, но ответа не получила... Оставалось только надеяться, что он всё ещё злится на неё. Надевая наушники, Джанет пообещала себе, что первое, что она сделает, вернувшись в Лондон — попросит у отца прощения. Ведь если подумать, сама она была виновата ничуть не меньше, если не больше...

Выбросив из головы посторонние мысли, Джанет включила радиостанцию и принялась обшаривать немецкие частоты.

Разведывательная Бригада растянулась редкой цепью, прочесывая море, впереди рыскали подлодки, радиостанции и гидрофоны ловили малейшую тень сигнала, в воздухе кружились гидропланы... У австрийского линкора не было шансов — ну или почти не было. Заскучавшая Кэт предложила целых три способа избежать расставленной ловушки и начала излагать четвёртый, когда Джанет махнула на неё, призывая замолчать.

— Сигнал?! — крикнул с мостика Гейл.

— Да! — Джанет, не отрываясь от шкалы пеленгатора, заработала ключом.

Появившаяся на карте точка отмечала положение австрийского линкора, но никто не мог предсказать, куда он направится. Гибралтар был конечной целью, но каким путём?

Именно на этот вопрос и должна была ответить Разведывательная Бригада, именно ради этого сейчас десятки радистов вслушивались в эфир и направляли молчаливую стаю подводных охотников. Сосредоточившись на эфире, Джанет ловила малейший шорох — но линкор снова молчал.

Напряжение не отпускало — Джанет крутила ручку пеленгатора, Кэтрин трещала ключом, Смайли диктовал в микрофон координаты... Оставалось только ждать.

Два с половиной часа спустя выяснилось, что цель оказалась обманкой — старым миноносцем, на который поставили мощную радиостанцию. Конечно, его пустили ко дну, но к линкору это подобраться не помогло.

— Умные, чёрт бы их побрал... — Кэтрин стянула наушники и закурила. — Сколько ещё этой дряни?..

— Не думаю, что много, — Слай сдвинул дугу наушников, взъерошил волосы и вернул её на место. — Не знаю, но мне показалось, что у сигнала был чуть другой тон...

— Ты же музыкант... — протянула Джанет. — И всё-таки, как нам заставить его раскрыться?

— Есть одна мыслишка... — протянул Слай. — Но очень уж много в ней всевозможных "если". Если послать им радиограмму от имени штаба, они наверняка запросят подтверждения, особенно если это будет приказ об отмене операции. Если они не раскусят сразу, если выйдут на связь, если получится составить сообщение... Если Адмиралтейство вообще согласится с этой идеей.

— Ну, попробовать можно, — пожала плечами Кэт. — Я отправлю предложение в штаб, а там видно будет...

Она застучала ключом, передавая сообщение, а Джанет тем временем пыталась представить, что на это скажут в штабе. Вообще-то адмирал Милн поощрял творческое мышление своих подчинённых, но эта вполне могла показаться ему чересчур творческой... А если не покажется ему, то вполне может не понравится Адмиралтейству, без которого здесь не обойтись. Слай прав — слишком уж много "если", но и Кэт права — не попробуешь — не узнаешь.

Ожидание затянулось на целую вахту — Джанет уже собиралась снять наушники, когда в эфире на австрийской волне раздался резкий треск морзянки. Кэтрин напряглась — только что ушами не зашевелила — и принялась черкать карандашом, время от времени хмурясь.

— Ничего не понимаю, — признала она спустя четверть часа, — либо это какой-то хитрый шифр, либо...

Договорить она не успела — эфир неожиданной заполнился пронзительным писком

морзянки. Добрый десяток кораблей одновременно передавал одно и то же сообщение, Слай судорожно крутил ручку пеленгатора, другой рукой вцепившись в микрофон и выкрикивал цифры пеленга, Джанет прижимала наушники, пытаясь поймать в мешанине сигналов единственный нужный...

"Вирибус Унитис" всё-таки обнаружил себя — пусть и крайне приблизительно — и загонщики рванули к добыче. Район поиска всё ещё был слишком велик — но всё же меньше, чем половина Средиземного моря...

И снова тишина в эфире — Антанта объявила полное радиомолчание для всех не, задействованных в операции, а австрийцам было не до переговоров. Охотникам же пока было не о чем докладывать — добыча всё ещё ускользала. Час за часом команда продолжала просеивать эфир, но только пять часов спустя одна из подлодок выдала сигнал атаки.

— Ну вот, наше дело сделано, — Кэтрин откинулась на спинку кресла и стянула наушники. — Гейл, мы возвращаемся?

— Подождём, — командир катера заглянул в рубку.

И снова потекли бесконечные часы ожидания. О радиомолчании все забыли — эфир заполнила мешанина стрекотания и голосов, а гидрофоны то и дело ловили отзвуки взрывов. Джанет, не снимая наушников, смотрела на карту и постоянно отмечала движение кораблей — линкора, двух эсминцев и одиннадцати... проклятье, уже десяти подлодок. Поставив на карте крестик и подписав "L-11", Джанет тяжело вздохнула. Потери... Снова потери. Когда же кончится эта проклятая война?..

Сражение закончилось на закате — очередная торпеда оказалась фатальной для уже набравшего не одну тысячу тонн воды монстра.

Потери союзников оказались смехотворными — одна подлодка, да и с неё спаслось больше половины экипажа. Ребят, конечно, было жалко — но на фоне всеобщего ликования это как-то сглаживалось...

Едва услышав о потоплении линкора и получив приказ возвращаться, Гейл выдал по полпинты рома каждому — и хорошего рома, а не того, что обычно перепадал нижним чинам Королевского Флота. Где уж он его добыл — осталось загадкой, искать разгадку которой не собирался никто...

— Эй, ребята! — Кэт замахала напал головой обрывком ленты. — Трое суток отдыха всей бригаде!

— Ура! — Тут же заорал Слай, вскинув руки над головой. — Гуляем, bratva!

— Мы все в курсе, что ты знаешь русский, — хмыкнула Джанет. — Но да, гуляем!

В гавани разведчиков и подводников встречал оркестр, прямо на пирсе игравший гимн, и все свободные моряки, кто-то стрелял в воздух, кто-то подбрасывал бескозырки и все радостно кричали. С катеров орали в ответ, размахивали руками, стреляли... Скала ликовала. Джанет, поддавшись всеобщему порыву, тоже кричала что-то бессвязно-радостное и махала руками, а Кэт и вовсе стянула китель и размахивала им, словно флагом.

Впрочем, всеобщий восторг не помешал катерам отшвартоваться с идеальной точностью — скорее, даже наоборот. Толпа притихла, оркестр заиграл "Heart of Oak", и моряки Разведывательной бригады сошли на берег, отдавая честь.

Их встречали, как героев — и дело было даже не в потопленном линкоре, а в том, что его уничтожили не в линейном сражении. Именно поэтому адмирал Милн лично явился поздравить отряд — это была его идея, и они блестяще её подтвердили...

— Джентльмены... и леди! Не буду зря тратить ваше время, — заявил адмирал, — и скажу просто: это было великолепно! Вас называли москитным флотом — что же, эти москиты оказались малярийными комарами, и горе тому, кто станет смеяться над вами! А теперь — Вольно! По кабакам разойтись!

— Ура!! — грохнуло над гаванью, распугав истошно орущих чаек..

Все расходы моряков взяло на себя Адмиралтейство — и они этим не замедлили воспользоваться. Англичане заняли почти все заведения, спиртное лилось рекой...

— Возлюбленные чада! — провозгласил пастор Макдауэлл своим сочным басом. — Сим на время празднования отпускаю вам грех пьянства, блуда и чревоугодия!

Выбравшись на веранду, Джейн запрокинула голову, разглядывая тусклое городское небо, отсалютовала звёздами полным хайболом виски и пригубила напиток. Летняя ночь только началась, праздник набирал обороты, а ей вдруг захотелось взглянуть на ночное небо...

Она снова пригубила виски, развернулась, собираясь вернуться к компании...

— Мисс Бхай, телеграмма! — вынырнул из темноты мальчишка с почты, всучил ей бланк и снова унёсся — отрабатывать свой шиллинг в день.

Телеграмма... Неужто отец всё-таки сподобился ответить на её письма? Джейн развернула бланк, прищурилась, разбирая мелкий текст...

"С прискорбием извещаем, что Джонатан Лестер вследствие воздушного налёта в ночь на двадцать шестое марта получил тяжёлые травмы, вследствие которых днём двадцать седьмого марта скончался..."

Стакан выскользнул из пальцев, ударился об пол и со звоном разлетелся вдребезги.

— Папа!!!

"Папа... Как же так... Это я каждый день рискую собственной жизнью, а не ты... Ну почему ты не спустился в метро?.. Ты же не на фронте был... Папа..."

Дальнейшее Джанет почти не запомнила. В памяти вспышками стробоскопа оставалось лишь немногое...

...Она залпом опустошает бутылку и бросает её куда-то в сторону — алкоголь ненадолго смывает отчаяние и она истерично смеётся...

...Какая-то расплывчатая бабёнка пытается отобрать стакан, и она сперва выплёскивает содержимое ей в лицо, а потом ещё и добавляет стаканом...

...Двое здоровых матросов с трудом оттаскивают её от какого-то испанца, посмевшего оскорбить её отца и едва не поймавшего кортик под рёбра, а третий принимается методично его избивать...

...Она отчаянно целуется с каким-то длинноволосым блондином, заталкивая его в комнату и на ходу стаскивая одежду...

...Она проснулась на рассвете. Посмотрела на лежащего рядом парня, осторожно выбралась из-под одеяла, оделась, написала на сигаретной пачке: "Спасибо" и ушла.

Вчерашнее отчаяние прогорело, превратившись в глухую боль, которая останется надолго... Джанет шла, куда глаза глядят, и очнулась только на пустом пирсе.

Мелкие волны тихо накатывались на серый бетон и гасли, кричали птицы, доносился несмолкающий портовый шум, за спиной поднималось солнце и на воду ложились длинные тени... Девушка подняла руку, глядя, как тянется к Альхесирасу тень, закрыла глаза, подставив лицо поднимающемуся ветру.

Боль не ушла и не уйдёт — но средиземноморский рассвет сделал все человеческие проблемы ничтожными и сиюминутными. Умрёт она, умрут все, кого она знала, время источит в песок бетон, исчезнут города — а солнце всё так же будет подниматься над Скалой... И так будет даже тогда, когда некому будет назвать их солнцем и Скалой. Что рядом с этим всё человечество? Мгновение. Что рядом с этим человеческая жизнь, человеческое горе? Меньше, чем пылинка... Мир вокруг неё живёт своей жизнью — и её отец по-прежнему часть этой жизни — а значит, в каком-то смысле жив. И пока живы те, кто помнит его, он останется жить в их сердцах...

Опустившись на колени, Джанет зачерпнула воды, плеснула в лицо и поднялась, глядя в небо.

— Папа... — прошептала она. — Пожалуйста, прости свою глупую дочку...

Рокуро. V

Мерный стук колёс убаюкивал. Окадзима поправил мешок, подложенный под голову, отвернулся к стенке и закрыл глаза.

Пока что всё складывалось не так уж и плохо — по крайней мере, для его полка. Да и для него самого, в общем-то, тоже — жив, цел (два пальца, оставшиеся под Харбином не в счёт), еды много, выпивку дают... Настоящий солдатский рай, если бы от полка не остались огрызки.

После мясорубки под Харбином Первая дивизия отчаянно нуждалась в пополнении, и новобранцы уже были отправлены... Но ждали в Шанхае, где дивизия должна была остановиться на отдых перед отправкой в Индокитай. В общем-то, это было вполне логично — пополнения всё ещё прибывали, а дивизия останавливалась на две недели — меньше времени на слаживание выделять было бессмысленно, больше — невозможно, но Ичиго это всё равно раздражало. Его вообще раздражало почти всё, и он редко стеснялся своё раздражение высказывать...

Окадзима приятеля понимал, и очень хорошо — разгром под Харбином изрядно подорвал боевой дух Маньчжурской армии и почти уполовинил состав. Первому Токийскому ещё повезло — убито было немногим больше трехсот человек, да ещё почти столько же раненых пришлось отправить в госпиталя... Но от Второго Токийского осталось всего три с половиной роты.

Впрочем, всё это мало волновало Рокуро. Две недели отдыха, изрядные деньги, а до того восемь часов сна — только женщин не хватает, но восемь часов можно и потерпеть...

Окадзима проснулся от того, что шум смолк. Секунду спустя сотё заорал:

— Подъём! Стройся!

Окадзима спрыгнул на перрон, потянулся, поправил винтовку и закурил. Отдых... Условный, конечно, но хоть какой-то. В городе, а не в землянке или прямо в окопе. Новости из дома, новые лица, нормальная еда, спиртное и женщины...

— Шагом марш! — скомандовал полковник. — Оружие оставить в казарме, получить деньги у казначея — и можете отдыхать!

Полк отреагировал оглушительным "Банзай!" и бодрым маршем двинулся в сторону казарм. Куросаки, успевший разузнать массу подробностей, охотно делился ими со всеми желающими. По его словам выходило, что пополнение прибудет завтра-послезавтра, а до этого делать будет абсолютно нечего, поэтому в казарму можно будет не возвращаться. Что две недели отпущены в первую очередь на отдых, потому что новобранцев уже вымуштровали и им нужно будет только привыкнуть к полку. Что винную порцию в Индокитае удвоят. Что война так или иначе скоро кончится...

Окадзима слушал вполуха, однако самое главное уловил.

Война окончится так или иначе... Значит, война дошла до той точки, когда победитель уже не сможет воспользоваться плодами победы. Экономика надрывается, фронты, растянувшиеся по всей планете, пожирают всё больше и больше людей, торговые пути рвутся один за другим, и всех волнует, как выйти из войны с наименьшими потерями... Впрочем, Окадзима в политику старался не лезть — ничем хорошим для солдата это не кончится. Вот Юкио — та отлично разбирается во всех тонкостях... Юкио... Давненько они не виделись, но скоро — не пройдет и месяца — они встретятся в Сайгоне.

О том, что будет, если Сайгонская операция провалится, Рокуро предпочитал не думать.

Он вообще предпочёл бы пару дней не думать ни о чём, с головой уйдя в разгул — слишком уж много в последнее время стало мыслей... Причём исключительно скверных.

Рокуро давно растерял все иллюзии — а их и было немного — и теперь надеялся просто дотянуть до конца войны, а там будь, что будет. Вернуться домой, увидеть, как, едва не теряя саквояж, сбегает по трапу Юкио, прямо с причала потащить её в мэрию — все церемонии потом, но поженятся они сразу же... Она сама на этом настаивала в последнем письме.

Рокуро улыбнулся — любимая писала регулярно, он старался не отставать — а больше ему особенно и не с кем было переписываться. Родители — но они писали нечасто, а когда писали — всё больше речь шла о его старшем брате, правительственном чиновнике. Ещё писал Такэда-сенсей — но, разумеется, только по делу. Присылал учебники, хвалил успехи... Окадзима покачал головой — всё это стоило оставить на потом, а сейчас его ждали улицы Шанхая, бары и публичные дома...

... Окадзима был не слишком уверен, что именно творилось за прошедшее время — но судя по тому, что очнулся он в компании Куросаки и трёх девиц, одна из которых оказалась медсестрой Второго Токийского, отдых прошёл весьма бурно... Похмелья, как ни странно, не было, хотя выпито было явственно немало — хотя сколько именно, он вспомнить не мог, даже если бы и хотел. Но желания и не было, и потому Окадзима аккуратно перебирал воспоминания, надеясь, что там не обнаружится чего-нибудь... лишнего.

Тем временем проснулась медсестра. Огляделась, неторопливо встала, столь же неторопливо оделась, вежливо поблагодарила Окадзиму и спокойно ушла. Проводив медсестру взглядом, Окадзима пожал плечами — такого он не ожидал — и решил последовать её примеру.

Пока он искал одежду и одевался, проснулись и остальные — и тут же устроили бурную дискуссию. Девицы настаивали на оплате сверхурочной работы, Ичиго, в принципе, не возражал, но расчёт предлагал исключительно в зуботычинах... В итоге сошлись на том, что девицы своё получили ещё вчера, и сегодня заработали только "спасибо".

— Который час? — осведомился Окадзима, когда они почти добрались до казармы.

— Одиннадцать, как раз успеваем, — Ичиго покосился на часы. — Построение в двенадцать, можно не напрягаться... Я так даже побриться успею.

Рокуро в ответ на это только фыркнул. Ему, в отличие от приятеля, бритьё пока не требовалось, но и появляться на плацу прямо из борделя было неразумно, так что свободный час был весьма кстати...

Ровно в полдень горнист протрубил общий сбор, и остатки Первого Токийского выстроились на наспех расчищенном пустыре, заменявшем плац. Напротив них кое-как построились новобранцы, и Куросаки, внимательно изучавший эту толпу, скривился.

— Ксо, да это же просто дети! Кто вообще додумался тащить их на передовую?

Новобранцам действительно не было и двадцати лет, а кое-кому, как подозревал Рокуро, и восемнадцати. Более того — среди них были и женщины... Не медики или связисты, не корректировщики, даже не снайперы — всё это было более-менее привычно — а обычная пехота. Похоже, дела в Японии обстояли не слишком хорошо...

Полк тасовали долго — больше трёх часов. В итоге в каждом отделении оказалось не больше трёх-четырёх новичков — исключая чисто женский взвод — а отделение Окадзимы пополнилось одним человеком. Восемнадцатилетним и выглядевшим ещё младше парнишкой — младшим сыном какого-то самурайского рода, судя по стрижке.

— Нито хэй Такэда Сокаку! — вытянулся парень. — Восемнадцать лет, доброволец! Пожалуйста, позаботьтесь обо мне!

— Такэда... — протянул сотё. — Восемнадцать лет... Окадзима, Куросаки, малец на вас научите его плохому, да побыстрее.

— Будет исполнено! — приятели аккуратно оттёрли новобранца в сторону.

— Значит, Такэда... Ты вообще парень? — осведомился Ичиго.

Сокаку покраснел и принялся расстёгивать пояс.

— Ладно тебе, — махнул рукой Рокуро. — Верим. Просто извини, но на девчонку ты и впрямь похож.

— Окадзима-сэмпай, я приписал себе год — мне только-только исполнилось семнадцать. Вы ведь понимаете, кто мой отец?..

— Адмирал Такэда?

— Да. Младший сын в старинной семье, да ещё и в мать пошёл и внешностью, и характером... Дядя Сингэн всегда говорил, что мать дочь хотела, а родился я... Короче говоря, в семье меня никогда не принимали всерьёз. А я не могу так! Я — это я! Не замена дочери, не адмиральский сын, не перспективным жених... А просто Такэда Сокаку! Я не нуждаюсь в чужой славе! Я сам добьюсь всего, что мне суждено!

— Даже если это будет безымянная могила? — спокойно спросил Ичиго.

— Если такова карма, то да, — не менее спокойно ответил Такэда. — Но это будет моя могила.

— Вот как... — задумчиво протянул Окадзима. — Что ж, не самое плохое желание... Но и не лучшее. Не знаю, как ты себе представляешь войну — но в любом случае ты ошибаешься. Война — грязь и кровь, и больше ничего. Слава, почести, награды — всё это чушь. Пустота. Реальны только кровь и грязь... Вечность крови и грязи...

Такэда не ответил. Окадзима тоже не стал продолжать — пока что говорить было не о чем. Потом, когда — если — мальчишка переживёт первый бой... Тогда говорить будет незачем — он и так всё поймёт. А его, Окадзимы, дело — сделать так, чтобы он выжил...

В казарме новичкам показали их места и приказали сложить вещи, обедать и приступать к учёбе.

— И если кто-то думает, что всему уже научился, — напутствовал солдат сотё, — то он полнейший кретин, самый тупой, какого только видела Япония!

Большинство новобранцев ему не поверили — и зря. Ветераны могли бы рассказать очень много интересного... но не стали. В некоторые вещи невозможно поверить, не увидев их своими глазами. Да и отказать себе в удовольствии полюбоваться вытягивающимися лицами новичков не мог никто.

Такэда, обнаруживший, что от того, чему его учили, толку мало, сохранил полнейшую невозмутимость. Он молча выполнял все приказы, не задавал ненужных вопросов и уж тем более не вспоминал о своём титуле. И он не искал одобрения командиров и сэмпая, а просто делал...

— Неплохо, кохай, — Окадзима закурил. — Я ожидал худшего... Но тебе ещё работать и работать. Уж не знаю, зачем вас там учили, но учили зря — все эти ружейные приёмы и шагистика не нужны никому. Ладно, всю эту чушь мы выбьем, а вот стреляешь ты хорошо...

— Благодарю, сэмпай, — Такэда коротко поклонился. — Я оправдаю ваше доверие. Во что бы то ни стало оправдаю.

— Не на параде, кохай, — отмахнулся Окадзима. — Разочарован?

— Я ожидал чего-то подобного.

— Вот и отлично. Вообще, тебе повезло попасть именно к нам — у нас отличные офицеры, без шуток. Можешь себе представить, чтобы тайса прикрывал спину обыкновенного солдата? А я, между прочим, жив только благодаря ему. Видел бы ты, как он мечами орудует... Хотя нет, лучше не надо. Если уж дошло до того, что офицерам приходится пускать в ход меч — дела плохи...

— Хироэ-сан хорошо владеет мечом?

— Лучше всех, кого я знаю.

— Согласится ли он улучшить мои навыки?

— Спроси сам, — пожал плечами Рокуро. — Если у него найдется время — займётся, почему бы и нет?

Веселье кончилось, и начались армейские будни — марш-броски, стрельбы, городской бой, отражение воздушных налётов... Многое было знакомо со времён собственной учёбы, кое-что стало привычным уже на фронте — ничего нового для Окадзимы, но непривычно для новичков. Ну и, разумеется, кое-что оказалось плодом больного воображения штабных бумагомарателей, безнадёжно оторванных от реальности... Впрочем, нас эти странные идеи все вскоре перестали обращать внимание, а выполнять и не собирались.

— В таких случаях русские говорят: строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения, — заявил Ичиго, когда очередная штабная инициатива была благополучно проигнорирована. — Так везде, вот что я вам скажу.

— Ты-то откуда знаешь? — фыркнул сотё.

— Много где был, сотё-сан, много чего видел... — пожал плечами Куросаки. — Такие дела...

— Новички вам как? — унтер-офицер неторопливо скрутил самокрутку.

— Новички как новички, — пожал плечами Куросаки, протягивая зажигалку командиру. — Хотя кохай выделяется...

— Маленький Самурай?

— Ну да. Парень старается изо всех сил, и получается у него неплохо, вот только он почему-то думает, что его хвалят только потому, что он — Такэда... Я его переубедить никак не могу...

— А что, не за что хвалить?

— Как раз есть.

— Ну так дай ему пинка, если чудить будет, — посоветовал сотё. — И готовьтесь, ребята, скоро выходим. Грузимся на корабли — и во Вьетнам. В Хайфон или сразу в Сайгон — это уж как флот сработает...

Дни тянулись за днями, две недели подходили к концу — оставалось всего два дня.

Окадзима стоял на крыльце казармы и курил, наслаждаясь тёплым днём. Мимо мелькали люди, по своим делам поехал рикша без пассажиров, с криком "Большое сражение!" выскочил из-за угла мальчишка с газетами... Бросив ему монету, Окадзима забрал газету и развернул её.

"Грандиозное морское сражение" — гласил заголовок на первой полосе, прямо над фотографией поднявшегося над морем дымного гриба. Два линейных флота сошлись в двадцати шести милях к востоку от Сайгона — и Япония больше не властвовала на Тихом океане. Статья занимала что-то около половины полосы, а всё остальное было отдано под список погибших. Дрожащими руками Окадзима развернул газету, надеясь не увидеть знакомого имени — но его худший кошмар сбылся, воплощённый в короткой строчке: "Тайи Васиминэ Юкио, старший хирург".

Мир вокруг просто исчез, растворившись в заполненной болью и отчаянием пустоте. Перед глазами намертво застыли разбитые очки на песке — хотя и этого не могло остаться. Не будет никакой встречи в Сайгоне, не будет свадьбы — ничего уже не будет. Ничего и никогда. Не будет даже могилы — ничто не могло уцелеть в операционной, когда туда ворвался поток раскалённых газов... Юкио... Маленькая смешливая девушка, невероятно добрая и отчаянно смелая... Он так мечтал прожить с ней всю жизнь, а всё, что осталось ему теперь — тонкий, едва заметный шрам там, где Юкио когда-то зашивала рассаженную при падении с велосипеда бровь...

— ...Сэмпай! Очнитесь, сэмпай! — Рокуро непонимающе смотрел на разбитые в кровь кулаки, на мрачную Акаги, на заплаканного мальчишку Сокаку, на курящего у окна Ичиго...

— Кохай...

— Папа держал флаг на "Конго"...

— Кажется, мне повезло больше всех в нашей компании, — с горькой усмешкой произнёс Куросаки, — я потерял всего лишь кузена, порядочного мерзавца... А чувствую себя так, словно я, а не он оказался в Джигоку. Напейся, кохай. Искренне тебе советую: напейся. В хлам, до потери сохранения...

Выбросив окурок в окно, Куросаки ушёл.

— Сэмпай, что теперь? — Такэда шмыгнул носом.

— Просто напейся, — Окадзима повторил полученный совет. — Дайте спирта, Акаги-доно...

Окадзима действительно напился. Не помогло — как и ожидалось...

Мир лишился красок, потерял глубину, превратившись в набросок чёрной тушью на бумаге. Боль и отчаяние сжались до намертво засевшей в сердце ледяной занозы тоски.

Окадзима потерял желание жить — и не приобрёл желание умереть. Он не был уверен, жив ли он или уже мёртв, и не желал этого знать. Все желания, все цели — всё исчезло, оставив после себя лишь чёрно-белую пустоту.

В этой пустоте ничто уже не имело значения. В этой пустоте он вместе со всеми поднялся по трапу "Токио-мару", отправляясь на юг. В этой пустоте ему предстояло существовать до конца жизни...

Ребекка. V

Сайгон Ребекке не понравился с первого взгляда. Жарко, душно, шумно и бестолково — вот лучшее, на её взгляд, описание этого города. Всё это неимоверно раздражало "Летающих Тигров", а Ребекку вдобавок раздражало отсутствие сколь-нибудь серьезного противника. Японские пилоты были умелыми и старательными, но настоящих асов среди них не было — и быть, по мнению "Тигров", не могло. Дисциплина и почитание начальников — качества неплохие, но ас должен быть бесшабашным любителем риска, не признающим авторитетов...

Японцы такими не были. Про крайней мере — те, кто летал над Индокитаем.

Проводив взглядом падающий истребитель, Ребекка покачала крыльями, сигналя ведомому, и развернула машину. Бой окончен, пора возвращаться... Скучно.

Словно в ответ над аэродромом взмыла ракета, оставляя чёрный дымный след. Сбор для инструктажа? Что, чёрт возьми, задумал Джейсон?

— Что, чёрт возьми, затеял босс? — осведомился Даркин, едва мотор затих.

— Сейчас узнаем, — Ребекка сняла куртку, кивая подбежавшим техникам. — Но Джейсона я знаю — по пустякам он такой шум поднимать не станет. Эй, Алекс! Не в курсе, что за суета?!

— Нет! — откликнулся Алекс, притормозив у крыльца. — Но босс всё утро с каким-то лайми трепался!

— Хватит орать, — поморщилась Ребекка, подойдя к крыльцу. — Лайми... Что ему надо, хотела бы я знать?

В комнату инструктажа они вошли последними, заработав недовольный взгляд Джейсона.

— Что ж, раз все в сборе, начнём. Как вы, несомненно, заметили, наш противник слишком слаб. Вы скучаете. И мне это не нравится... Так вот, чтобы избавить вас от скуки, я предлагаю вам временно сменить цель и поохотиться на корабли.

— Корабли, сэр? — переспросил Морган.

— Именно. Лайми любезно одолжили нам шесть торпедоносцев "Сопвич Куку", и вашей задачей будет не только освоить эти машины, но и разработать тактику из применения совместно с истребителями. Предупреждаю вопросы — у лайми её нет. Вся их тактика — навалиться всей эскадрильей, а там, глядишь, кто-нибудь да попадёт... Но нас, естественно, это не устраивает, поэтому сразу после обеда принимаете новые машины и приступаете к полётам. Ясно?

— Так точно, сэр!

"Кукушка" оказалась не слишком похожей на бомбардировщик — ненамного уступающий в скорости истребителям маневренный одноместный самолёт, несущий восемнадцатидюймовую торпеду. Самолёт понравился Ребекке с первого взгляда — ещё до полёта, да и в воздухе оказался хорош. Не истребитель, конечно, но ей понравилось... И уж точно атака на корабль на бреющем полёте была ничуть на менее захватывающей, чем воздушный бой.

— Вау! — судя по ошалелому лице, Фред Даркин был в полном восторге. — Это просто прекрасно! Я в деле, ребята!

— Да все в деле, — хмыкнула Ребекка. — Дело весёлое... Правда, нам придётся перебраться в Дананг, если мы хотим добраться до Ханоя и вернуться.

— И такой вариант есть, — согласился Джейсон. — Но он не единственный. Из Сайгона тоже будем работать. Что скажете про машины?

— Для бомбардировщика он просто чудо, — Ребекка сняла куртку и полезла в карман за пилоткой. — Шустрая машинка, рулей слушается хорошо... Да и движок от пуль должен прилично защищать...

— Босс, это всё круто, но когда работать-то будем?

— Лейтенант Морган, а почему вы ещё не в кабине? — осведомился майор. — Или вы хотите полететь без помощи самолёта? Могу устроить...

Три часа и два вылета спустя пилоты снова собрались в комнате инструктажа. Джейсон постучал карандашом по доске, привлекая внимание, и спросил:

— Ваши впечатления?

— Бойкая машинка, — тут же заявил Фред. — Побыстрее бы, конечно, но и так можно летать. Правда, подпрыгивает, когда торпеду сбрасываешь, но к этому привыкнуть можно...

— Да и к лучшему — попасть сложнее, — встрял Алекс, дымивший жуткой местной сигарой. — Только уходить надо горкой, а не боевым разворотом.

— Лейтенант Морган, а как насчёт обоснования? — поинтересовался Джейсон.

— Легко и непринуждённо, — Алекс вышел к доске, взял мел и принялся рисовать. — Если сделать горку, стрелкам придётся очень резко задирать стволы, да ещё и на другой борт перекидывать. Промах гарантирован. Скорость, конечно, просядет — но опять же прицел собьётся, а заново разогнаться несложно...

— Если истребителей нет, — добавила Ребекка. — Да и про двух-трёхдюймовые зенитки забывать не стоит. Тут им самое раздолье...

— Скорострельности не хватит, да и проседает скорость только в мёртвой зоне, а дальше уже и скорость, и высота нормальные.

— Хаммерхед ещё предложи! Это всё-таки не истребитель!

— А почему бы и нет?

— Леди и джентльмены, а нельзя ли отложить вашу дискуссию, пока я её не прекратил принудительно?!

— Так точно, сэр! — нестройным хором отозвались пилоты. — Уже заткнулись, сэр!

— Молодцы. Даю два дня на то, чтобы привыкнуть к машинам и научиться держать строй с истребителями, а потом жду ваших соображений по тактике. Свободны!

Вылет на патрулирование оказался ожидаемо скучным — собственных бомбардировщиков у Японии было мало, немецких — и того меньше, ими старались не рисковать, а истребители за линию фронта почти не забирались. Вот и оставалось истребителям крутиться в воздухе, отрабатывая бой, да гонять рыбацкие лодки, которыми обожали пользоваться диверсанты-шиноби...

Гидроплан с сиамскими кокардами на крыльях Ребекка заметила только потому, что он летел с востока, а не с юго-запада. Обычно эти "нейтралы" старались сесть в Сайгоне, а вернувшись, бежали в японское посольство... И чем ближе Ребекка подбиралась к самолету, тем более странным он казался. Кокарды смотрятся как-то неровно, на приближающиеся истребители — ноль внимания, на снос реагирует с большим опозданием... А затем она увидела, что кабина пуста — и тут же открыла огонь.

Странный самолёт неожиданно взорвался, Ребекка едва увернулась от пролетевшей мимо лопасти, а над аэродромом взвилась красная ракета — приказ немедленно возвращаться.

— Что, чёрт возьми, ты с ним сделала?! — спросил ошалевший Фред, выбираясь из кабины.

— Понятия не имею, — сердито отозвалась Ребекка, расстегнув куртку и бросив шлем в кабину. — Джейсона спроси — может, хоть он в курсе... Хотя сдаётся мне, что эта хрень была набита взрывчаткой по самое не могу. И куда только он её тащил... Зато понятно, почему пилот удрал.

— А вот с этого места поподробнее, — Джейсон, оказывается, уже пару минут стоял рядом и слушал.

— Пилота не было в кабине, — объяснила Ребекка. — Видимо, удрал, когда увидел нас...

— А самолёт взорвался от первой же очереди, — Джейсон хмыкнул. — Ты видела, как пилот прыгал?

— Нет.

— Даркин?

— Ничего такого...

— Вот вам и ответ. Пилот давно смылся, а самолёт летел по заданному курсу — "Сперри" этот трюк проделывали ещё год назад. Как только пронюхали...

— Так это чёртова летающая бомба?! — Фред скривился.

— Да, но это всё неважно — с ней даже лягушатники справятся. Нас должен волновать конвой, который японцы собираются ночью протащить мимо нас. В конвое танкер с бензином...

— Ночная атака...

— На рассвете, — поправил Джейсон. — Вечером потренируемся, и помните: главное — танкер. Остальное — по возможности... А теперь живо на инструктаж!

— Итак, леди и джентльмены, нас ожидает встреча с японским конвоем, — начал майор, как только все собрались. — В составе конвоя — эсминец, два миноносца, четыре сухогруза и танкер. Последний и есть наша цель — его потопить необходимо, а всё остальное — по возможности.

— Как вооружён эскорт? — осведомился Морган.

— На эсминце точно две пушки Максима, что с миноносцами — неизвестно. На танкере несколько пулемётов на зенитном станке, но сколько — опять же неизвестно.

— Это плохо...

— Плохо, — согласился Джейсон, — но могло быть и хуже. А теперь, леди и джентльмены, давайте подумаем, как мы всё это будем топить.

Первой к доске вышла Ребекка. Изобразила вытянутый овал, задумалась и спросила:

— Ордер какой?

— Сухогрузы квадратом, эсминец головной.

— Ага... Тогда так, — Ребекка быстро изобразила конвой и взяла указку, — истребители пойдут первыми и будут обстреливать палубы один торпедоносец заходит на сухогруз, два — в промежутки, остальные ждут. Сухогруз атаковать в упор. Если строй ломается сразу — первому переключаться на танкер. Если первая тройка промажет — вторая бьёт в упор, всё одно строй развалится.

— Должно сработать... — Джейсон взял мел, изобразил на доске изложенную тактику и задумчиво разглядывал рисунок. — Ну да... Так, по машинам и давайте опробуем идею в воздухе.

Спустя час и три учебных атаки стало окончательно понятно, что идея вполне разумна, а других вариантов просто нет. Разумеется, на практике всё оказалось совсем не так гладко, как на доске, но как раз эта проблема решалась проще всего. Ещё два-три вылета над морем — и все вопросы окончательно решатся... Гораздо важнее то, что конвой может взять восточнее и пройти за пределами радиуса действия самолётов. Риск наткнуться на крейсера был, но кто знает, что могло прийти и голову японскому командованию? Южно-Азиатский фронт уже несколько раз сталкивался с чрезвычайно творческим мышлением некоторых японских командующих...

Короткий разбор полётов Джейсон завершил распоряжением:

— Всем отдыхать. В сумерках пройдёмся ещё раз — и всё, будем ждать конвой.

Вечерний вылет не обошёлся без приключений — истребители перехватили и сбили японский "Дорнье". Джейсон не стал заострять на нём внимание, но шанс, что конвой предупреждён, был...

На аэродром вернулись уже затемно. Оставив самолёт техникам, Ребекка уселась прямо на траву, прислонилась к стене ангара и закурила. Спать не хотелось, что-то делать — тоже, настроение было какое-то странное — вроде бы мандраж, а вроде бы и нет...

— Бекки... — напарник опустился рядом. — Расскажи про Энн...

— Энн... — протянула Ребекка. — Знаешь, Энн вообще ни черта не боялась. Ты же видел фермерских девчонок с Запада? Вот и она такой была — и в доме хозяйничала, и скотину гоняла, и стрелять умела... Отвязная была девчонка — потому и с роднёй не сошлась и ушла на фронт. Она всегда любила жизнь — и жила, как будто каждый день — последний... И летала она так же — чёрт, как только мы с ней в воздухе не отрывались... Мы с ней здорово погуляли перед тем вылетом — да ты слышал про это, наверняка. А потом мы поспорили, кто из нас собьёт больше, она выиграла... Если бы она вышла из боя, она была бы жива... Но она держалась до последнего... Она вернулась — и умерла. Умерла на моих руках...

— Прости.

— Не извиняйся, ты ни в чём не виноват, — Ребекка затянулась. — Мы все знали, на что идём... И знали, чем всё может закончится. Слушай, Фред, чем ты на гражданке занимался?

— Частный детектив, представь себе. Ничего особенного — так, всякие мелочи да иногда подрабатывал на других, покруче... Летать вот научился... Не стал ждать, пока мобилизуют — сразу пошел добровольцем, надеялся к вам попасть, но сначала не прошёл, а теперь... Честно, совсем не так я хотел к вам попасть.

— Люди умирают, — печально откликнулась Ребекка. — И первыми — самые лучшие ребята.

— Потому что всякие крысы прячутся по тылам. Посмотри хоть на Мэдисона — как налёт, так он где-то прячется, пока остальные в воздухе. Он, видите ли, "организует боевую работу крыла"!

— Да, хорошо, что мы ему не подчиняемся...

Спать не хотелось, ночь за сигаретами и разговорами пролетела незаметно — и белая ракета в светлеющем небе застала напарников врасплох.

— Пора?.. — спросила Ребекка пустоту, бросила недокуренную сигарету и побежала к своему самолёту.

Непривычно затянутый разбег — и "Кукушка" в воздухе. Тускло мерцают шкалы приборов, мигают впереди огоньки на килях идущих впереди машин, ровно гудит двигатель... Выровняв машину, Ребекка позволила себе чуть расслабиться — следующие сорок минут ей будет совершенно нечего делать. Сорок минут покоя под светлеющим небом навстречу алмазной игле Венеры. Была бы здесь Энн... Но её больше нет. Ребекка печально улыбнулась — тоска выгорела, став странной, неуместной на войне светлой грустью, но без Энн мир всё-таки стал куда хуже...

Корабли появились неожиданно. Мгновенно сосредоточившись, Ребекка сбросила скорость и высоту, пропуская вперёд истребители и первую тройку торпедоносцев, и развернулась к югу. Слева мелькали вспышки выстрелов, метались серо-голубые росчерки торпедоносцев... Взлетел выше мачт столб воды — грохот слышно за милю даже сквозь шум мотора, — в воздухе повисла зелёная ракета, и Ребекка, облегчённо выдохнув, развернула самолёт к ближайшему кораблю. Рывок, всплеск — торпеда вошла в воду — и Ребекка проскочила над самыми мачтами миноносца, а вслед ей потянулись запоздалые пунктиры пулемётных очередей...

Взрыв.

Ребекка обернулась, отметила разорванный надвое корабль и легла на обратный курс. Миссия выполнена...

Разумеется, Джина ждала их прямо на поле — но её помощь не потребовалась. Как ни странно, вылет обошёлся без ранений и даже без серьёзных повреждений — похоже, атаки совершенно не ожидали. Пилоты выволокли из кабины Фреда и принялись качать его. Поучаствовав в поздравлениях, Ребекка откололась от компании, подошла к Джине и спросила:

— Ты в порядке?

— Просто устала, — Джина, ещё бледнее обычного, покачала головой. — Мне же не двадцать лет, увы... Да и вас штопать чуть не каждый день приходится...

— Ну, сегодня все целы, — улыбнулась Ребекка.

— Исключительный случай! — фыркнула Джина. — Тоник не забывайте пить, хотя бы с виски, если уж вам так неймётся, а я пойду отдохну.

Проводив врача взглядом, Ребекка заметила, как она вытряхнула из пузырька таблетку и проглотила её. И почему-то подумала, что это был не хинин...

Снова патруль. Японцы что-то затевают, и потому в воздухе две двойки вместо одной, а остальные машины готовы взлететь в любую минуту. Машина Ребекки неспешно вычерчивает вытянутую восьмёрку над окопами, полумилей восточнее кружит Фред, а дальше на север и почти на пятьсот футов выше держатся Джейсон и Алекс. Самая первая и самая рискованная линия обороны... И потому комэск и его помощник никого туда не пустят — только у них есть шансы уцелеть, если начнётся полноценная атака.

Обычно такие вылеты нравились Ребекке возможностью отдохнуть, наслаждаясь полётом, но сегодня что-то не так... И она не успевает осознать, что же именно, когда предчувствие беды взрывается красной ракетой и — такими безобидными издали — клубками шрапнельных разрывов.

Неожиданное воздушное наступление японцев застало фронт врасплох. Да, "Летающие тигры" были готовы к взлёту, но у французов дела обстояли совсем не так радужно. Да и "Тигры" не окажутся на месте мгновенно...

Семь минут. Таково подлётное время, и эти семь минут четыре истребителя должны продержаться против трёх эскадрилий. И они продержатся — ведь "Тигры" не сдаются...

Сосредоточившись, Ребекка двинула рукоятку управления двигателем до упора вперёд, набирая скорость и снимая пулемёты с предохранителя.

Первая жертва — легкий бомбардировщик — попалась в прицел спустя считанные секунды. Ребекка нажала на спуск, проводила взглядом горящий самолёт и заложила вираж, заходя в хвост следующему.

Мечущееся пламя выстрелов перед лицом — очередь почти разрезает верхнее крыло — и Ребекка бросила истребитель вверх, оставив подранка. Этот уже не опасен... Взрыв где-то над головой, полоса дыма прочертила небо, мелькнул падающий бомбардировщик с восходящим солнцем на крыльях, Ребекка поймала новую цель и снова нажала на спуск.

Свист, треск и звонкий хлопок лопнувшей растяжки — попадание, снова очередь, ещё одна — не её и не вражеская.

Семь минут пролетели пулей, и "Летающие Тигры" ворвались в бой...

Избитые машины одна за другой касались травы и замирали после короткого пробега... Или разваливались, как "Хоук" Фреда, который едва успел выскочить из кабины.

Одиннадцать машин...

— Босс, а где Алекс? — спросила Ребекка, затягиваясь первой послеполётной сигаретой.

— Алекс в раю, — хмуро ответил Джейсон. — Пошёл на таран, когда его подбили...

Сердце пропустило удар. Ещё один пилот остался в небесах... Как же больно!

— Господи, как же больно!..

Чужой траурный марш больно царапает сердце. Японцы, выстроившиеся у могилы под своим флагом, "Летающие Тигры" — под звёздно-полосатым напротив них. Накрытый американским флагом гроб, на котором лежат самурайские мечи. Медленный шаг четырёх офицеров в парадной форме. Гроб заколочен, и Ребекка благодарна за это — Алекса запомнят только живым...

Офицеры опускают гроб в могилу. Трещит винтовочный залп. Старший из японцев с сильным акцентом говорит:

— Следуя пути воина, этот человек жизнью своей и смертью снискал славу, проявив доблесть, о которой прежде мы слышали в преданиях о героях старины. Пусть же память о нём переживёт десять тысяч лет!

Снова бьёт по ушам залп, читает молитву капеллан. Падают в могилу первые комья земли, снова раздаётся залп. Опустившись на колени, Ребекка бросает в могилу горсть земли, поднимается и уходит.

Не оглядываясь.

Ричард. V

Возвращение флота в Пёрл-Харбор трудно было назвать триумфальным. Победа? Да, но цена этой победы...

Американские корабли приняли на себя первый удар объединенного флота — и, хотя и нанесли ему немалый урон, пострадали не меньше. Ричард, вцепившись в леер, стоял на палубе, смотрел на искалеченные корабли и ждал. Ждал, зная, что не дождётся — и всё же надеялся. "Техас" не вернётся — но, может быть, его друзья всё-таки живы? Может быть, их отозвали в пожарный дивизион, или в трюм — закрывать пробоину, или... Да мало ли может найтись дел для расчётов противоминного калибра в линейном сражении?

Лишённый мачт эсминец уткнулся в причал в нескольких метрах от линкора. Перегруженный корабль занесло и едва не смяло борт, на причал полетели тросы, взвизгнула тормозами санитарная машина... Выбив трубку, Ричард поспешно спустился на берег — у него было только пятнадцать минут, и за это время он должен был найти кого-нибудь из выживших с "Техаса" и узнать о судьбе товарищей.

Ричарду повезло — одним из первых, кого он встретил, оказался боцман "Техаса", тяжело хромавший, опираясь на костыли.

— Ричард? — боцман остановился. — Если ты хочешь спросить о своих, то у меня для тебя плохие новости...

— Кто?

— Все. Четырнадцать дюймов в каземат, прямо в их орудие. А потом по элеваторам в погреба...

Ричард застыл, парализованный известием. Сэм и Дин, Оскар, старый Эйб... Не осталось никого. Восемь сотен человек... И среди них мог быть он, должен был быть!

А теперь это всё неважно — через несколько минут "Невада" отплывает на перехват японского ударного отряда крейсеров во главе с "Киришимой".

Вся операция, на взгляд Ричарда, была изрядной авантюрой — ловить быстроходный отряд, окольными путями пробирающийся к Панаме, на двадцатиузловых линкорах... Не самая лучшая идея, но прорвавшаяся к шлюзам канала эскадра гораздо хуже.

Поднявшись на борт, Ричард постарался выбросить из головы всё, не относящееся к походу — может, так будет легче...

— Не повезло? — хмуро осведомился Шепард. — Вот и мне тоже... Чёртовы японцы!

— Если нам повезёт, мы с ними расквитаемся, — Ричард набил трубку и раскурил её. — Ты не в курсе, как вообще этот отряд нашли?

— Не знаю. По слухам — чисто случайно... Да и мне это безразлично — нашли и нашли, наше дело — потопить.

— Тоже правильно, — согласился Ричард. — Пойду проверю ребят и орудие...

Никакой необходимости в этом не было, но Ричарду сейчас было необходимо заняться хоть чем-то, лишь бы отвлечься от глухой тоски. Что угодно, лишь только не думать о "Техасе" и ребятах...

Четыре линкора, два линейных крейсера и пять эсминцев вышли в море на закате. Где-то посреди океана они встретятся с японскими линейными крейсерами... И ещё сотни душ отправятся в Фиддлерс Грин.

Ричарда это не волновало. Его не волновало даже то, что он сам может оказаться в их числе — к этому он привык ещё в молодости... Но стоило хоть ненадолго остановиться — и память немедленно обращалась к "Техасу". Не будет уже встречи "в шесть вечера после войны", Сэм и Дин не заведут оружейный магазин в родном городе и не повесят вместо вывески пустой снаряд, не напишет книгу старый Эйб, не выйдет на лов на своей шхуне Оскар... А сам он? Ричард ни разу не задумывался, что будет делать после войны — но почему-то именно сейчас не смог отмахнуться от вопроса. Действительно, что? Возвращаться в Штаты ему не с руки — таких отставных будет море, и даже в северных штатах работы ему не найти, а о бизнесе можно даже не заикаться. Зато на Востоке... На Востоке после войны будет знатная неразбериха, и умный человек сможет быстро подняться... особенно если будет разумно относиться к законам. Конечно, для этого надо пережить войну, но если ему удастся — он осядет где-нибудь в Сиаме. Осядет, купит какой-нибудь шустрый кораблик — может, даже списанный боевой катер — и займётся перевозками. Ставка на скорость и скрытность, и пусть катится ко всем чертям Дядюшка Сэм!..

День за днём не происходило ничего. Тихий океан был тих и пустынен, никаких следов японской эскадры не было, и экипажи медленно впадали в уныние. В каземате противоминной артиллерии Ричард пытался бороться с ним, каждый вечер читая артиллеристам по несколько глав из "Жизни двенадцати Цезарей", но помогало это слабо. Светоний оттягивал неизбежное, но всем было ясно — ещё неделя, максимум дней десять — и люди окончательно падут духом... А потому ночную тревогу встретили даже с радостью.

Пронзительная трель горна сорвала Ричарда с койки и швырнула к орудию раньше, чем он проснулся — во всяком случае, окончательно он пришёл в себя уже на посту. Остальной расчёт от него не отстал, да и все прочие артиллеристы — тоже. На всё ушло от силы секунд пятнадцать — и потянулось напряженное ожидание. Метались лучи прожекторов, мелькали вспышки выстрелов, один раз прямо на "Неваду" вылетел эсминец — его чуть было не обстреляли, но Ричард вовремя заметил номер на борту... Время тянулось, словно резина, и когда по отсекам пронеслась трель отбоя, Ричард с лёгким удивлением обнаружил, что прошло только полчаса.

— Отбой, джентльмены, — Шепард выглянул в амбразуру, — но орудия по-походному не раскреплять. Не знаю, кто это был, но что он вернётся — уверен.

Впрочем, остаток ночи прошёл спокойно, а утром поднялся сильный ветер, так что нападения миноносцев можно было не опасаться. Шепард, вернувшийся из кают-компании, сообщил, что ночью отряд наткнулся на эсминцы из японского отряда, так что крейсера где-то поблизости. Капитан одного из эсминцев предложил отправить их на поиски японцев, а найдя, постоянными атаками заставлять терять скорость и оттеснять к остальному отряду. Ну а дальше — обычный линейный бой, где линкоры в явном выигрыше за счёт лучшего бронирования. Идея, по словам Шепарда, была принята...

— Мне одному эта идея кажется безумной?.. — спросил Ричард, обращаясь к пушке.

Пятидюймовка, разумеется, ничего не ответила...

Во всяком случае, команде больше не приходилось скучать. Крейсера по-прежнему остались вне досягаемости, но эсминцы постоянно мелькали на горизонте с разных сторон. Американцы их не преследовали — не хватало топлива — но и выйти на дистанцию атаки не позволяли. Время от времени артиллеристам удавалось выпустить по ним несколько снарядов и даже добиться одного попадания, но этим все успехи и ограничились.

Так прошёл день, а затем ночь — а на рассвете на южном горизонте показались дымы.

— Так или иначе, но сегодня это кончится, — заметил Ричард, разглядывая горизонт. — А эсминцы-то свалили...

— Само собой, — Шепард пожал плечами. — Так, ребята, здесь сейчас будет жарко...

Жарко стало семь минут спустя — Ричард засёк время — когда рядом с "Невадой" вырос столб воды от разрыва.

Расчетам противоминных орудий оставалось только наблюдать за боем и ждать — наверняка им придётся или тушить пожары и заделывать пробоины, или заменять раненых и убитых в башнях, но всё это будет позже... А пока Ричард стоял у амбразуры, смотрел на маневрирующие корабли и пытался понять рисунок боя. Получалось так себе — обзор из амбразуры был посредственным, а сам бой мало походил на правильное линейное сражение...

Это была какая-то невразумительная свалка, где каждый корабль обстреливал первого попавшегося противника, а управления не было и в помине. Эсминцы, обнаружив, что за ними никто не следит, начали подкрадываться к сцепившимся крейсерам, а один — видимо, сумасшедший даже по японским меркам — подкрадывался к "Неваде"...

— Тревога! — заорал Ричард, осознав увиденное. — Торпедная атака!

Артиллеристы, успевшие расслабиться, рванулись к орудиям, запоздало прокатилась трель горна, залязгали затворы...

Грохот выстрела.

Запах сгоревшего кордита.

Ричард не отрывается от стрелки секундомера, вслушиваясь в тугие удары разрывов. Эсминец мечется под огнём, наугад выпуская торпеды.

Семьдесят пять секунд — всего лишь...

Ричард опустил секундомер, открыл рот — и в этот момент в "Неваду" попали. Палуба вылетела из-под ног, по ушам ударил дикий грохот и визг осколков, свет погас, а с потолка посыпалось битое стекло.

— Похоже, опять в ту же плиту, — заметил кто-то.

— Надеюсь, на сей раз её не сорвало, — отозвался Ричард, включив фонарь и выкручивая остатки лампочки из светильника. — Все живы?

Живы оказались все, и даже серьезно пострадавших не было — порезы и ушибы не в счёт. Были, правда, некоторые сомнения насчёт Кейса — матроса чувствительно проложили головой о переборку — но Шепард заявил, что для сотрясения мозга необходим собственно мозг... А его наличие у заряжающего Кейса вызывало сомнение у всей команды.

— Лейтенант Шепард, сэр! — доложил Ричард, как только командир появился в поле зрения. — Потерь нет, пострадавшим оказана...

Его перебил второй взрыв — где-то на корме.

— Повреждения?! — рыкнул Шепард.

Новых повреждений не оказалось, разбитые прицелы спешно заменили, отогнали эсминцы, снова решившие попытать счастья — и бой закончился. Столь же неожиданно, как и начался...

"Невада" получила два попадания — в борт и в четвертую башню. Разбитая оптика и приборы управления, ушибы, несколько переломов и сотрясение мозга — вот и весь ущерб. "Киришиме" снесло переднюю трубу, других повреждений заметно не было, но японцы отвернули на юг.

Прогноз Ричарда не оправдался -ничего не решилось. Японцы всё ещё могли добраться до Панамского канала...

Два отряда кораблей шли параллельными курсами, держась за пределами дальности главного калибра. Между отрядами шныряли эсминцы, без особого энтузиазма обстреливая друг друга и время от времени заходя в торпедные атаки. Тоже без энтузиазма — дневная атака на строй, да еще и прикрытый собственными эсминцами, была всего лишь очень неудобным способом самоубийства...

К вечеру Ричард пришёл к выводу, что скука — это не так уж и плохо. Во всяком случае, непрерывные атаки эсминцев — это отнюдь не весело... И снаряды расходуются в непотребном темпе — так что кончатся они в самый неподходящий момент.

И конца-края всему этому не видно...

Ночью дела стали ещё хуже — эсминцы обнаглели и набросились на отряд. Двадцать минут суматошной перестрелки, подбитый японский эсминец и потерявший руль "Миннеаполис" — скверный размен...

— Я напьюсь, — хмуро сообщил Ричард в пустоту. — Вернёмся — и я надерусь в хлам. До поросячьего визга. Сил моих больше нет с этими идиотами возиться...

Высказывание было встречено сочувственным молчанием — напиться хотелось всем.

Пару часов сна Ричарду выкроить всё же удалось — уже под утро, когда для торпедных атак стало слишком светло. Немного, конечно, но достаточно, чтобы не выглядеть жертвой гаитянского колдуна...

За ночь ничего не изменилось — японцы всё так же шли к Панаме, американцы всё так же гнались за ними, а капитаны, по словам встреченного на палубе радиста, вели бурные переговоры. О чём — естественно, не сказал, но догадаться было несложно, особенно после того, как отряд последовательно повернул на юг. Естественное решение — обойти противника за кормой, зайти с юга и оттеснить на север, если уж не получится уничтожить... Ричард выбил трубку и поспешил вернуться в каземат — эсминцы наверняка нападут на сбивший строй отряд.

Так и случилось — но несколько залпов заставили японцев отвернуть, так и не выпустив торпеды, но, к сожалению, и не пострадав. Второй поворот вывел корабли на параллельный курс, и через несколько минут главный калибр открыл огонь.

— Ага... — протянул Шепард. — "Киришима" вывалились из строя...

— Неужто котлы сдохли?

— Да нет, похоже, мы им руль снесли... Хейс, я тебя вижу, так что стой на месте!

Наводчик третьего орудия, собравшийся было перебежать на другой борт и посмотреть на бой, замер на месте.

— Так-то лучше, — лейтенант вернулся к наблюдениям, — но только нам... Ну куда ты вылез, дебил?!

— Что случилось, сэр? — спросил Ричард.

— "Мемфис" под огонь полез, — буркнул Шепард. — Ему же одного чемодана хватит! А, нет, убрался...

Выглядывая в амбразуру, Шепард комментировал бой, линкор время от времени вздрагивал от близких разрывов, но попаданий на сей раз не было, и бой обещал затянуться...

И он действительно затянулся больше, чем на два часа и основательно опустошил погреба главного калибра. Пожалуй, ещё одна такая стычка — и придётся идти в Панаму за снарядами. Правда, и японцы расстреляют весь боезапас, так что им тоже придётся уходить... Коммодора Перри такой расклад, видимо, устраивал, хотя и поговаривали, что он мечтал по примеру своего прадеда надрать японцам задницу.

Ричарда такой расклад тоже устраивал — всё равно он ни на что повлиять не мог. Собственно, его устраивало любое развитие событий, при котором лично он остался жив и здоров, желательно — на корабле... Как, собственно, и всех остальных матросов и младших офицеров. Более того, командование желало того же самого, и потому японцев продолжали теснить на север. Два отряда медленно сближались, все ожидали повторения артиллерийской дуэли... Но японский командир решил соригинальничать и бросил все крейсера против головы американского строя. То есть — против "Невады".

И это оказалось на редкость неприятно.

Даже бронепалубный крейсер гораздо крепче эсминца, и потопить его пятидюймовыми снарядами куда сложнее, попасть же главным калибром по быстрой и относительном небольшой цели было проблематично — и потому атака имела шансы на успех...

Такой бешеной стрельбы Ричард припомнить не мог — хотя потом, после боя, изрядно постарался. Безуспешно — раньше такого не бывало... Хотя Оскар сейчас бы им гордился — такой бой...

Сразу же навалилась глухая тоска — поход всего лишь оттеснил её на задворки памяти, позволив снова вернуться, когда он будет меньше всего к этому готов.

Оскар, Сэм, Дин, Эйб... Ричард плохо сходился с людьми, но эта четвёрка как-то легко и непринуждённо стала его друзьями — а теперь их нет. И принять это было чудовищно тяжело.

А японцы тем временем продолжали уходить на север. То ли крейсера пострадали серьёзнее, чем показалось в горячке боя, то ли у отряда не хватало топлива, то ли опустели погреба... В каземате такие подробности не интересовали никого. Японцы уходят — и этого достаточно...

Японцы действительно уходили — к вечеру отряд под прикрытием дымовой завесы развернулся на северо-запад. Американские крейсера следили за ним ещё несколько часов, а затем вернулись к своим.

— Идём в Панаму, — сообщил Шепард своим подчинённым. — Там, естественно, аврал, а вот сразу назад пойдём или нам отдохнуть дадут — кэп молчит...

— А разница? — Ричард потянулся за трубкой.

— Дик, я знаю, что тебе паршиво, поэтому советую — оттянись на берегу как следует. Чёрт знает, что будет в Панаме, но как вернёмся в Пёрл-Харбор — уйди в запой. Поможет.

— Я знаю, лей, — Ричард затянулся. — Я — знаю... Только от этого не легче...

Палуба под ногами едва заметно дрогнула, чуть изменился вечный шум механизмов — "Невада" ложилась на новый курс. Ричард, затянувшись в очередной раз, выбил трубку, проводил взглядом исчезающий на ветру пепел и тихо произнёс:

— Вот и вся наша жизнь — пепел на ветру и ничего больше, прах есть и в прах вернёмся... Прощайте, ребята, рано или поздно у Дейви Джонса встретимся...

Пришло время самому ложиться на новый курс.

Бенджамин. V

Команда выстроилась на пирсе, отдавая честь. Коммандер Александер Бейли в парадной форме спускался по трапу, покинув борт "Старфиш". Навсегда.

Новое назначение ничуть не обрадовало ни командира, ни команду, но приказ есть приказ — и команда провожала командира и встречала нового.

Коммандер Роберт Аткинсон, по виду — типичный итальянец, печатая шаг, приблизился к строю, остановился и вскинул руку к виску.

— Коммандер Аткинсон для принятия подводной лодки "Старфиш" под командование прибыл!

— Коммандер Бейли командование сдал!

Обменявшись приветствиями, командиры разошлись. Аткинсон поднялся на борт, отдал честь флагу и приказал:

— По местам!

"Старфиш" вышла из Гибралтара в очередной поход. Предстоял налёт на германские морские пути в Атлантике, и команда с интересом ждала, как будет действовать новый командир и будет ли он удачлив. Последнее команду особенно интересовало — Бейли всегда везло, и под его командованием подлодка ни разу не получила серьёзных повреждений и ни разу не упускала цели. А уж прорыв через Сангарский пролив... Бейли был, наверное, единственным, кто мог решиться на такое — и сделал это.

Новый командир пока что никак себя не проявил, но у него и не было такой возможности — вражеских судов не было. Атлантика была непривычно пустынна...

Подводная лодка оказалась слишком эффективным оружием.

— Они боятся, — сообщил Перкинс, сняв наушники. — Передачи редкие и короткие, и все шифрованные. Я даже пеленгатором их едва успеваю перехватить, не говоря уж о том, чтобы засечь...

— Я же справляюсь, — пожал плечами Бенджамин. — Тренируйся, напарник, и всё сможешь... Но добычи и правда мало. Хорошо мы их потрепали, это да.

— И не будет добычи, — встрял шедший про своим делам Пикмен. — Нет у нового кэпа удачи...

— А с чего это ты так решил? — поинтересовался Перкинс. — Мы же только-только из Гибралтара вышли — какая тебе добыча? Боши западнее держатся...

— А ну заткнитесь! — прошипел Бенджамин, натягивая наушники. — Сигнал! Цель надводная, пеленг сто!

— К погружению! — приказал спрыгнувший в центральный пост Аткинсон. — Торпеды к бою!

Бенджамин привычно сдёрнул наушники, пережидая шум воды, вернул их на место и продолжил настороженно вслушиваться в шум приближающегося корабля.

Дизель. Два двигателя. Что-то не слишком большое... Подводная лодка?

— Предположительно подводная лодка, — доложил он.

— Прекрасно, мистер Франк. Продолжайте наблюдение, — распорядился Аткинсон.

Бенджамин пожал плечами — приказ был совершенно излишним. Если новый командир начнёт лезть во все дела, житья команде не будет...

Сорок минут спустя командир, оторвавшись от переписала, приказал:

— Отбой тревоги, всплытие. Мистер Франк, передайте наш код.

Бенджамин снял наушники гидрофона, включил радиостанцию и, как только антенна показалась над водой, взялся за ключ.

Ответ пришёл спустя почти две с половиной минуты и оказался просьбой повторить — без собственных зашифрованных позывных.

— Капитан, это не наша!.. — закричал Бенджамин — но это уже и без него стало очевидно.

Подлодка подняла немецкий флаг и открыла огонь.

— Полный назад, третий, четвёртый — залп!

"Старфиш" дёрнулась, выпущенные почти в упор торпеды за считанные секунды добрались до цели, разорвав немецкую субмарину на три куска. Волна подбросила "Старфиш", толкнула назад, взвыли на секунду обнажившиеся винты...

— Поздравляю, джентльмены, — спокойно произнёс Аткинсон, — однако это было рискованно... Возвращаемся на прежний курс.

День закончился без происшествий — не было даже отдалённых шумов.

Отчасти это было хорошо — первый же бой едва не оказался и последним, и несколько аккумуляторов носовой батареи требовали ремонта.

Офицеры, собравшиеся в "кают-компании" — офицерском кубрике — обсуждали нового капитана и к однозначным выводам прийти не могли. Мнения разделились — половина офицеров считала капитана удачливым, поскольку в первый же день похода потопили вражескую субмарину, половина придерживалась противоположного мнения, считая, что повреждения от собственных торпед трудно назвать везением. Соглашались все только в одном — одного боя мало для выводов. Один раз — случайность, но если это повторится... Вот тогда уже можно будет говорить об удаче или невезении.

Перо самописца качнулось, отмечая сигнал. Бенджамин поправил ленту, посмотрел на часы и отправил очередной сигнал — его исследования ионосферы никто не отменял. И это было единственным, что ему во всей этой истории нравилось... Новый командир его работой не интересовался, но и не мешал. Его это не интересовало... И Бенджамин не имел ничего против — внимания начальства он старался избегать.

Перо снова дернулось, и в тот же миг Перкинс крикнул:

— Сигнал!

Повернувшись к пеленгатору, Бенджамин несколько секунд смотрел на стрелку и крикнул:

— Цель надводная, пеленг тридцать, ориентировочная дальность — двадцать-тридцать миль!

— Рулевой, право тридцать, к погружению! — отреагировал командир.

Час спустя, когда на горизонте показался дым, "Старфиш" плавно ушла под воду, и Бенджамин снова надел наушники гидрофона.

Шум винтов. Судя по услышанному — пароход, не слишком новый. Угольщик?

— Рулевой, право три, — приказал командир, не отрываясь перископа. — Полный ход, торпедистам готовиться.

Потянулось давно привычное ожидание в настороженной тишине. Молчаливый хищник подкрадывался к жертве... Которая вполне может ожидать нападения.

— Малый ход, — неожиданно приказал Аткинсон. — Мистер Франк, слышите что-нибудь необычное?

— Нет, сэр, — ответил Бенджамин. — Разрешите задать вопрос, сэр?

— Разрешаю.

— Что именно вы ожидаете услышать?

— Затрудняюсь вам сказать... Я подозреваю, что мы имеем дело с ловушкой.

Бенджамин поморщился — встреча с судном-ловушкой его совсем не радовала — и снова принялся вслушиваться в шум винтов.

Аткинсон медлил. Стоял, не отрываясь от перископа, вглядывался в горизонт и молчал. Наконец, приняв решение, он приказал:

— Продолжать сближение. Первый-третий аппараты товьсь!

Тишина, нарушаемая лишь негромким гудением мотора.

— Залп! Лево руля, полный ход! Второй-четвёртый, товьсь!

"Старфиш" круто отвернула, слитно ударили взрывы двух торпед, шум винтов резко усилился...

— Погружение!

Бенджамин сорвал наушники — и очень вовремя. Оглушительный взрыв молотом ударил по корпусу, лопнули лампочки, посыпалась пробка...

— Осмотреться в отсеках! — рявкнул командир.

Второй взрыв ударил по лодке, за ним — третий, четвёртый... "Старфиш" уходила на предельную глубину, а преследование продолжалось. Бенджамин насчитал два десятка взрывов, но охотник, к счастью, прошёл мимо и теперь уходил на запад.

— Малый ход, курс сто восемьдесят. Доложить о повреждениях.

Повреждений оказалось немного — разбитые лампы, отлетевшая изоляция да несколько лопнувших труб, которые сразу же перекрыли. Травмы тоже ограничились ушибами и неглубокими порезами, что особенно обрадовало команду.

Всплыла "Старфиш" только через семь часов, когда стихли последние отголоски взрывов. Аврал закончился, и Бенджамин, оставив аппаратуру на помощника, выбрался на палубу.

Звёзды. Не привычные яркие звёзды тропиков, а бледное северное небо, которое он успел забыть... На сей раз им повезло — действительно повезло — но Бейли всегда избегал ловушек. Расчёт или удача?..

Бенджамин поднял руку, прицеливаясь пальцем в Полярную. Звёзды... Интересно, изучают ли они радиоволны? Или, может быть, эфир заполнен радиопередачами обитателей иных миров? Что там, над электрическими зеркалами? И всё-таки, что же думать об их капитане? Ему ведь придётся отвечать на этот вопрос... И, поразмыслив, он решил, что предложит подождать, пока "Старфиш" не вернётся в Гибралтар. Вот тогда уже всё станет известно, а пока и говорить не о чем.

Он так и сделал, когда полчаса спустя офицеры снова собрались в кубрике и принялись обсуждать командира. Сперва предложение проигнорировали, но вскоре выяснилось, что командира опять не может сойтись во мнении...

— Джентльмены, мистер Франк прав! — не выдержал, наконец, Перкинс. — Пока не вернёмся, говорить не о чем! Чёрт возьми, да мы можем просто попасть в шторм — и что тогда? Или тоже капитанское невезение винить будем?

— И то правда, — согласился боцман. — Подождём до Скалы.

На том и порешили — благо, оставалось ещё две торпеды, и возвращаться пока не планировалось. Офицеры разошлись, Бенджамин оставил на посту Перкинса и завалился на койку — спать хотелось неимоверно...

Утро началось с воздушной тревоги — непонятно откуда взявшийся немецкий гидроплан обстрелял лодку из пулеметов и умчался — выпущенная ему вслед очередь оказалась бесполезной.

— Повреждений нет! — доложил сигнальщик.

— Мистер Франк, вы что-нибудь слышите?

— Нет, сэр, — Бенджамин мотнул головой. — Ничего, кроме природных шумов. Носитель либо слишком далеко, либо... Да нет, вряд ли...

— И всё же?

— Либо это дирижабль, — идея попалась Бенджамину в каком-то журнале ещё до войны, и тогда считалась довольно сомнительной. Но с тех пор было реализовано много сомнительных идей...

— Вполне возможно, — Аткинсон прошёлся по отсеку. Вахтенные, следить за небом, лодку подготовить к экстренному погружению. Рулевой, право семьдесят, крейсерский ход — посмотрим, куда отправился наш гость.

К вечеру пришлось признать — Бенджамин прав. Гидроавианосец не обнаружился, хотя далеко уйти не мог — подлодка была быстрее, да и слышно его не было. Конечно, он мог оказаться слишком быстрым или остановить машины... Но ни один идиот не станет этого делать, зная, что где-то неподалёку рыщет субмарина, а значит, корабля не было.

— Похоже, что всё-таки дирижабль, — заключил Аткинсон. — И это очень плохо, джентльмены. Очень. Мы ему ничего не сделаем, а он может спокойно висеть над нами и закидывать бомбами... Или выпустить гидроплан, который изрешетит нас из пулемётов. Погружение, курс двести семьдесят на два часа.

— Так точно.

Бенджамин включил гидрофон, проверил обстановку и сдёрнул наушники, пережидая шум воды в цистернах и снова надел их. И снова — лишь голоса морских тварей...

"Старфиш" всплыла на рассвете, и выбравшаяся на мостик вахта долго изучала в бинокль небо, однако ничего, кроме облаков, не нашла. Тем не менее, стрелков к пулемётам поставили и наблюдение продолжали — вчерашний гость появился совершенно неожиданно...

Но пока что и в небесах, и на море не было никого.

Бенджамин обшаривал эфир, но всё, что ему удалось услышать — позывные "Гельмгольца", который, как судно Красного Креста, был неприкосновенным. Ни добычи, ни врага... Как обычно и бывает у подводников.

Команда начинала нервничать — более того, забеспокоились не только офицеры, но и матросы, а это было по-настоящему плохо. Нет, бунта не будет — но командовать людьми, которые его презирают, капитан не сможет. А если им так и придётся повернуть назад, не потратив торпеды — это неизбежно. Если команда решит, что их командир неудачлив...

Пронзительный писк морзянки в наушниках.

— Немецкая передача, азимут сто пятнадцать, ориентировочная дальность — тридцать-сорок миль.

— Лево руля, полный ход, приготовиться к погружению, — распорядился командир.

Настороженное ожидание, казалось, можно было резать ножом. Верхняя вахта мёртвой хваткой вцепилась в бинокли, вглядываясь в горизонт, ища дым.

Три часа спустя вахтенные поспешно спустились и задраили люки.

— Погружение!

— Шум винтов! — доложил Бенджамин, едва надев наушники. — Скорость двенадцать узлов!..

— Слишком быстро для грузовоза такого типа, — Аткинсон оторвался от перископа. — Вспомогательный крейсер, можно не сомневаться. Но бразильский флаг... Джентльмены, вам известно, есть ли в бразильском флоте быстроходные сухогрузы?

— Насколько мне известно, их три, — ответил Джонс. — Но их силуэты мне неизвестны. Возможно, стоит их спровоцировать?

— К всплытию! — приказал коммандер. — На сей раз будем соблюдать все требования призового права. Мистер Пикмен, подготовьте торпеды.

"Бразильский сухогруз" отреагировал на внезапно всплывшую подлодку совершенно неадекватно — борт опрокинулся, открывая старую шестидюймовую пушку, вполне способную отправить лодку на дно одним попаданием...

— Залп!

Последние две торпеды за считанные секунды преодолели триста метров и врезались в корму начавшего разворот корабля, оторвав её до самой надстройки и швырнув в воздух пушки, торпедный аппарат и тела людей.

— Что ж, джентльмены, думаю, мы можем возвращаться, — невозмутимо произнёс Аткинсон.

Обратный путь оказался скучным, чему команда была откровенно рада.

Офицеры, собравшись в кубрике, снова обсуждали нового командира, теперь уже — не столь бурно. Хоть одного похода и было маловато, неудачливым Аткинсона никто не считал, хотя, конечно, с прежним командиром не сравнить...

Бенджамин с этим спорить не стал, хотя про себя и подумал, что это уж очень напоминает старческое брюзжание. Тем более, что Бейли действительно был лучше. По всем пунктам...

Бенджамин стоял на палубе, курил и наблюдал за швартовкой. Они вернулись. Каждый раз, видя знакомый причал, он удивлялся тому, что они всё-таки вернулись... Они вернулись — но соседний причал пустовал, и кто-то уже положил у кнехтов цветы. Ещё одна подлодка погибла со всем экипажем...

Выбросив окурок, Бенджамин спрыгнул на причал и почти побежал в бар — за новостями. Несколько часов назад они услышали о сражении неподалёку от Сайгона, и теперь он, как радист, должен будет узнавать подробности...

— А, белобрысый... — приветствовал Бенджамина бармен. — За сводкой?

Бенджамин молча кивнул, и бармен, почесав бороду, положил на стойку разворот "Таймс". Развернув его, радист пробежался глазами про списку, надеясь не найти ни одного знакомого имени... Увы. Подводная лодка "Грейбек", командир — коммандер Бейли. Пропала без вести.

Пропала. Скорее всего — лежит на дне, но... Всегда есть шанс. Кто-то мог спастись, а везучий Бейли наверняка спас и всю команду. Вот кончится война — и они вернутся, получат новую лодку, Бенджамин напросится в команду... А пока пусть отдохнут.

Бенджамин неторопливо шагал по улице, засунув руки в карманы куртки. Очень хотелось верить, что команда "Грейбек" во главе с Бейли где-то наслаждается заслуженным отдыхом, и не хотелось — в то, что это "где-то" — Фиддлерс Грин, что в девяти милях от жилища Сатаны... И он будет в это верить. И вся команда будет. Будут верить до тех пор, пока не увидят могилу своего везучего капитана...

София. V

Во всём мире существовали только две вещи, которые София действительного ненавидела — остывшие блины и тупые бывшие жандармы. Тем более, что, как любил говорить отец, жандармы бывшими не бывают...

В данном случае имелся только второй пункт, но этого было более чем достаточно. Жандарм был беспросветно туп и безобразно нагл, а ещё почему-то абсолютно уверен, что в отряде имеются революционеры.

Идея была абсолютно нелепой, но даже найдись такой — София всё равно не стала бы его выдавать. Социал-демократы были противниками войны, но до её окончания пропаганду приостановили...

В конце концов, София не выдержала и приказала жандарму проваливать. Жандарм провалил, но остался крайние недоволен и пригрозил вернуться...

Жандармерия последние несколько месяцев вообще сорвалась с цепи, вместо германских и японских агентов натужно ища крамолу везде, где только можно, да и там, где нельзя — тоже.

Эта бесконечная глупая возня безумно мешала. Например, сейчас София должна была быть на инструктаже — но из-за идиота в голубом мундире теперь придётся бежать через весь штаб... И ей очень повезёт, если она опоздает не больше, чем не несколько минут.

— Проходите, — кивнул полковник. — Жандармы?

— Да.

— Мои соболезнования... Итак, поскольку все в сборе, начнём. Как мы все понимаем, Первый Амурский возглавит штурм Пусана. Наша зона высадки — здесь, к северо-востоку от города. Береговая оборона здесь относительно слабая, да к тому же наш отряд будет сопровождать "Ретвизан". После высадки третий батальон атакует тылы японских позиций и прорывает линию фронта, соединяясь с нашими войсками. Первый батальон атакует Пусан, второй обеспечивает удержание плацдарма и поддержку атакующих батальонов. После прорыва третий батальон отходит на соединение со вторым, а затем оба присоединяются к штурму. Рота штабс-капитана Василиновой будет высажена юго-западнее города сорока восемью часами ранее и, рассеявшись, совершает диверсии. После начала наступления рота прорывается на соединение с основными силами или ожидает и выходит к своим после завершения боевых действий. Высадка роты назначена на вторник.

Замечательно, подумала София, отплыть придётся сегодня же. И какой кретин всё это придумал? Наместник? Или сам император? Вот так, без разведки, без подготовки — хорошо ещё, хоть корабль выделили, хотя это уже наверняка Макаров постарался... Ладно, сделаем...

— И ещё один момент, дамы и господа, — голос Корсакова выдернул Софию из размышлений. — Напрямую нас не касающийся, но стратегически крайне важный... А именно — три недели назад жандармерия арестовала всех депутатов-социал-демократов. Причины этой акции остались неизвестны, но результат закономерен — соглашение расторгнуто, и социал-демократы возобновили активные действия. Отсюда и нездоровая горячность жандармерии... И перспективы мне представляются весьма удручающими... На этом всё, дамы и господа. Начинайте подготовку к высадке.

Было бы изрядным преуменшением сказать, что рота приказом была недовольна. Но поскольку приказы не обсуждаются, рота отправилась в гавань, по дороге вслух рассуждая, где мог обосноваться японский шпион, с подачи которого только и мог появиться подобный план. София эти разговоры не пересекала — пусть уж лучше спустят пар так, чем затаят обиду на командиров... Тем более, что с оценкой приказа она была полностью согласна. Нет, сам по себе приказ был вполне нормальным, но спешка... Безобразная, совершенно ненужная спешка. Высадка всей роты — дело сложное и рискованное, спрятать без малого сотню человек непросто, а стоит японцам на них наткнуться — и всё, операция провалена. Да и всё остальное... Не то, чтобы Балалайка сомневалась в способностях русской морской пехоты, но Пусан был важнейшим портом, и одного "Ретвизана" было явно недостаточно.

Ещё раз прикинув масштаб проблем, София не выдержала и выругалась, пройдясь по всей цепочке командования. Нет, всё-таки один идиот в штабе страшнее десятка шпионов...

"Оренбург", быстроходный пароход Доброфлота, лёг в дрейф и начал спускать шлюпки. Три баркаса медленно отошли от борта, проскользнули мимо "Разящего" — София послала жениху воздушный поцелуй — и исчезли в ночи. До восхода Луны оставался час, и это время необходимо было использовать по максимуму.

Тихий плеск вёсел сменяется шорохом днища по дну, Балалайка вглядывается в приближающийся берег, солдаты готовили оружие... Наконец лодки с хрустом остановились, солдаты осторожно перебрались через борт и столь же осторожно двинулись вперёд.

Береговая оборона молчала. Может быть, им всё-таки повезло, и этот участок не охранялся?

— Рота, рассеяться, — приказала София.

Всё. Обратного пути нет. Приказы отданы, и теперь она не в силах ничего изменить... или помочь.

Возможно, кто-то в штабе решил воспользоваться случаем и отделаться от слишком самостоятельной роты — пусть. Приказ будет выполнен — во что бы то ни стало.

— Кто-нибудь знает, чьё это сено? — осведомилась Балалайка, изучая сложенные скирды.

— Японское, — пожал плечами Борис. — Тут, ваше высокоблагородие, нынче всё японское. Так что жгите, не стесняйтесь.

Чиркнув спичечной коробкой, София затолкала термитный шар под сено как можно глубже и бросилась прочь. Через несколько минут сено вспыхнет, и к тому времени они должны быть как можно дальше от поля...

Первый день операции начинался неплохо — рота осталась незамеченной, удалось найти укрытие, и вот теперь — первый успех. Пусть и мелочь, но болезненная, а мост в версте отсюда — их первая цель — уже заминирован.

Запалы в шаре и в мине догорели одновременно — правда, команда к тому времени успела спрятаться в роще, и начавшаяся суета прошла мимо них. Роща почему-то не вызывала у японцев интереса — вероятно, потому, что в подрыве обвиняли корейцев.

Через несколько часов, когда японцы немного успокоилась, София отдала приказ выдвигаться — до рассвета оставалось всего-ничего, а нужно было найти укрытие и заминировать ещё один мост...

Опустив бинокль, София сползла в канаву и задумалась. Искомый мост был деревянным, а значит, взрывчатку можно было и поберечь. С другой стороны, хотя она и набрала любимых термитных шаров по максимуму, их запас тоже был далеко не бесконечен, а поджогов в плане операции хватало... Но, уже с третьей стороны, разве она не сможет устроить пожар подручными средствами? Значит, решено.

— Прикройте, — бросила София через плечо, выбралась из канавы и поползла к мосту.

Проводив командира взглядом, Дубенко цокнул языком и шепнул Борису:

— Хороша, чертовка!

— Только сейчас заметил? — ответил Борис, не отрываясь от прицела. — Японцев ищи, а не командира пялься.

На счастье подчинённых, София их короткую беседу проигнорировала — всё её внимание было отдано кустам, густым и колючим. Продираться через них в темноте были проблематично даже с её зрением... Зато и весьма условная охрана моста её заметить не могла. Пробравшись к мосту, София чиркнула по запалу, засунула шар между балкой и настилом, чуть дальше пристроила второй, а ещё два — на земле у опоры. Пятнадцать минут — и мост запылает, но отряд к этому времени будет уже далеко отсюда. Дубенко, конечно, расстроится, но это пустяк, тем более, что взрывов на его долю хватит... Снова пробравшись через кусты, Балалайка сползла в канаву и махнула рукой. Солдаты молча поднялись и, пригибаясь, побежали по дну канавы вслед за командиром.

Два часа спустя, на восходе, отряд добрался до очередной рощи, где и остановился на отдых. Оставив на часах Бориса и одного из двух новичков, София приказала отдыхать,

не разводя огня, забилась в кусты погуще и мгновенно заснула.

— Сиди здесь, — Борис убедился, что спящих не видно, и подполз к краю кустарника.

— Чисто? — спросил напарник, когда минуту спустя Борис вернулся.

— Рядовой Лебедев, если что-то произойдёт, вы об этом узнаете вторым.

— Так точно. А она хороша...

Борис покосился на едва различимую в путанице ветвей Софию — с солдатом трудно было поспорить. Белокурая штабс-капитан действительно была красива, что не мешало ей быть великолепным бойцом... Она отлично стреляла, была прекрасным тактиком, силой и выносливостью почти не уступала самому Борису — и вдобавок видела в темноте, словно кошка. А ещё она была мастером поджогов...

Сейчас, когда София спала, натянув пятнистый платок на лицо и прижимая к себе карабин, она вызывала у своего унтер-офицера какую-то глухую нежность... Впрочем, её в полку любили все.

Через три часа София проснулась, разбудила солдат, приказала караульным спать, а сама ловко вскарабкалась на дерево и принялась изучать окрестности.

Лесок, в котором они остановились, тянулся вёрст на десять, прошли они чуть больше одной, и оставшийся путь необходимо проделать до заката... А потом ещё отсиживаться, пока не стемнеет окончательно, а потом добраться до депо и разрушить его, а заодно и как можно сильнее повредить пути. Технически — ничего сложного, тактически — пока ничего неизвестно. Можно только гадать, но депо без охраны не оставят, а тем более — здесь, где планируется сосредоточить резервы. Вопрос в том, насколько хорошо оно охраняется... В принципе, охрана большого значения не имела — пролезть можно всюду — но конкретный способ от охраны зависит целиком и полностью. Но как раз об охране депо разведка ничего не знала или не пожелала сообщить...

Подняв бинокль, София попыталась найти депо, но ничего не увидела — только лес. Судя по всему, никаких поездов там пока не было. Это было очень хорошо — и народу меньше, и охрана хуже, и, само собой, работа проще...

К вечеру отряд вышел на позицию — и София поняла, почему днём не заметила никаких признаков депо. Его просто не было... Был крохотный полустанок с будкой сторожа, колодцем и насосом.

— И что делать будем?.. — осведомился Борис. — Разведку-то взгреть не скоро сможем.

— Дубенко, с учётом колодца, который тоже не нужен, какой кусок мы можем разнести?

— Ежели так, чтобы совсем, вместе с насыпью, то одно звено, не больше. Соседние два, правда, покорёжит...

— Борис, проверь караулку. Живых не оставлять, забрать всё, что может пригодиться. Будем уходить — подожжём. Дубенко, займись путём. Остальные в охранении, — приказала София.

Борис кивнул, забросил карабин за спину, достал револьвер и тихо пошёл к караулке. Дубенко тем временем подполз к самой насыпи, внимательно её разглядывая, ощупывая и только что не пробуя землю на вкус. София же просто ждала и, когда услышала два выстрела, спокойно поднялась и подошла к караулке.

Японцев было двое — один лежал на низком столике, сбросив на пол плошку с рисом, второй — у стойки с оружием и инструментом, пальцы всё ещё сжимают ремень винтовки.

Борис, копавшийся в ящике, доложил, не отрываясь от раскопок:

— Консервы, сушёный рис, китайская водка, шоколад. Консервов много.

— Консервов бери побольше, — распорядилась София, — и шоколад весь забирай. Ещё что-нибудь есть?

— Патроны, сигареты и альбом с непристойными рисунками, — сообщил Борис. — Где они бензин для примуса держат, я не понял...

— Поищи снаружи, — София разглядывала немецкий примус, стоящий рядом со столиком. — Но я не думаю, что он понадобится. В примусе достаточно бензина, особенно если его взорвать.

— А вы и это умеете, ваше благородие? — удивился Борис.

— С десяти лет, — ответила София, возившаяся с горелкой. — Купила у нашего садовника на даче примус и сожгла старый лодочный сарай — его всё равно сносить собирались.

— Господи... Проделай я такое — отец бы меня выпорол так, что я бы неделю сесть не мог!

— Ну, мама тогда на меня наорала — единственный раз в жизни — а отец сказал, что мне стоит быть осторожнее и не играть с огнём, а заняться им всерьёз. Я и занялась... Ты всё собрал?

— Почти, — Борис поспешно заталкивал в вещмешок последние банки. — Водку может разлить?

— Перелей одну бутылку во фляжку, а остальное оставь. Бензин нашёл?

— В кустах за сторожкой.

— Закончишь — возьми его. Будем уходить — зальём шпалы и подожжём. Немного, конечно, но всё одно узкоглазым радость...

Сторожка вспыхнула минуты через полторы после того, как отряд двинулся дальше. София остановилась, насколько секунд полюбовалась на дело рук своих, и вернулась к отряду, внимательно изучая шпалы. Метров через сто она остановилась, ковырнула шпалу штыком и приказала выливать бензин — медленно и аккуратно, следя, чтобы он не растекался по земле.

Бочонка хватило на дюжину шпал, после чего София разложила моток огнепроводного шнура, подожгла и стала ждать. Через несколько секунд загорелась первая шпала, и София, удовлетворённо кивнув, приказала продолжить движение.

Спустя ещё минут двадцать за их спинами прогремела серия взрывов, София остановилась, и Борис спросил:

— Проверять будем?

— Ты что, не доверяешь Дубенко?

— Никак нет, ваше благородие!

— Вот и пошли дальше. До сбора нам ещё целый день топать.

И маленький отряд продолжил движение.

На месте сбора их отряд оказался первым — следующая группа появилась только через час, а вся рота собралась только после полуночи. К счастью, обошлось без потерь, но это ненадолго — вскоре придётся прорываться к своим, и тогда крови будет предостаточно. По плану наступление должно было начаться на рассвете, но уже сейчас с северо-востока доносились глухие отзвуки канонады.

— Начинаем движение через час, — приказала София. — Пока — отдыхать.

Сама она тут же рухнула на траву и закрыла глаза. Рейд нельзя было назвать слишком сложным, но он был безобразно спланирован и столь же безобразно подготовлен, а потому вся рота была вымотана — тоже безобразно... Вся эта непонятная спешка начиналась в Петрограде и страшно не нравилась Софии свой непонятностью. И увы, спросить было некого — отец умер четыре года назад, незадолго до войны, а все прочие её друзья и знакомые в столь высокие сферы доступа не имели. Впрочем, в том, что приказ исходил прямиком от Верховного Главнокомандующего, сомнений не было... И Софии было тяжело признать, что государь, всегда бывший для неё идеалом, мог настолько пренебрегать жизнями солдат. И пусть для русского солдата счастьем было отдать жизнь за Империю и императора — но ради победы, а не сжигая жизни в бесполезной атаке! Эта спешка могла привести только к беде, и София надеялась только, что сможет провести своих людей через всё, что выпадет на их долю...

Час прошёл. София мельком взглянула на наручные часы, резко поднялась и приказала:

— Подъем! Выдвигаемся!

Рассыпавшись редкой цепью, рота короткими перебежками двинулась вперёд — навстречу усиливающейся канонаде.

Как ни удивительно, но японцы роте не встречались, хотя по подсчётам Софии, они уже должны были выйти к японским тылам. Да и следов вокруг хватало — несколько раз попадались пустые землянки и палатки, а однажды — даже сруб бани... Но людей здесь не было. Непонятно и неприятно, поскольку объяснение этому могло быть только одно. Которое Борис и озвучил:

— Сдаётся мне, ваше благородие, что япошки вперёд ушли, иначе бы мы уже на них наткнулись...

— Похоже, ты прав, — согласилась София, поднимая руку. — К бою!

Поскольку изначальный план отправился на свалку, оставалось воспользоваться суматохой наступления, чтобы пробраться к своим. Желательно — проскользнув между японскими частями и ещё более желательно — не попав под огонь своих же...

Кое-какие шансы на это были, но не слишком большие. Мизерные, честно говоря, шансы.

Поэтому София с самого начала сделала ставку на прорыв и приказы отдала соответствующие. Теперь осталось только добраться фронта, оценить обстановку и отправить радиограмму с предупреждением. Конечно, ничего это не гарантирует, но...

Рота шла без остановок всю ночь, и на уже на рассвете вышла к старым траншеям.

Здесь не было войск — только раненые, убитые и пленные.

— А неплохо так япошки продвинулись, — прошептал Борис. — Как с ребятами быть, ваше благородие?

— Борис... Вон того чинушу, что винтовки считает, видишь? Бери ребят, хватай его со свитой и тащи к нам. Быстро, — колонна пленных поравнялась с телегой с трофейным оружием, и София не могла упустить такой момент. Приподнявшись, она поймала в прицел японского офицера, выдохнула и нажала на спуск.

"Балалайка" выдавала короткую трескучую очередь, офицер упал, охранявшие пленных солдаты вскинули оружие — и рухнули под градом русских пуль.

Пленные, мгновенно сломав строй, рванулись к телеге, рота бросилась за ними, прикрывая, а Борис уже вязал толстенького чиновника в мундире, что-то рыча на его свиту...

Пять минут спустя в распоряжении Софии оказался неполный батальон — правда, вооруженный в основном штыками, но хватало и этого. Взобравшись на телегу, София выстрелила в воздух, подождала, пока стихнет бормотание солдат, и задала вопрос:

— Хотите вернуться?!

— Да!

— Тогда идите за мной! — Она спрыгнула с телеги, прошла сквозь строй, остановилась и рявкнула:

— Смирно! Шагом марш!

Полчаса спустя бывшие пленные с криком "Ура!" и отборной матерщиной перешли на бег и ударили в спину японцам. Не ожидавшие атаки с тыла японцы сперва заметались, но быстро опомнились, развернулись и с криком "Банзай!" сошлись с русскими в штыковую.

Пригнувшись, София выпустила короткую очередь, сменила магазин и метнулась вперёд. Спрыгнула в окоп, выпустив повисший на плече карабин и выхватив пистолет, дважды выстрелила, уложив двух японцев... а потом мир взорвался ослепительной вспышкой, отраженной в разлетевшемся мириадами осколков зеркале боли.

...В пустоте появилась боль. Она просто была, медленно заполняя пустоту и вымывая из неё... что-то. Тени звуков. Отзвуки образов. Запахи прикосновений...

Сознание возвращалось неохотно. София понимала, что лежит на койке, а вокруг суетятся и о чём-то говорят люди, но не могла разобрать ни слова. Затем из белого шума постепенно начали проступать отдельные обрывки фраз:

— ...придёт в себя... чудо, что она... столько времени... князь, вы же...

Знакомый голос:

— Скоро... не могу... если...

— Больше ничего, раз уж... выжила после... в упор. Послушайте, князь, она вот-вот придёт...

— Се... рё... жа... — язык едва слушается, поднять веки тяжелее, чем Вию, но голос... — Где мы?..

— В госпитале. Боже правый! Соня, я же сам чуть не умер, когда услышал!

— Ребята?..

— Прорвались. У тебя четверо убитых, чуть меньше половины роты раненых, да из тех, кого вы подобрали, с полсотни полегло... А толку с того — японцев едва отбили, так и сидим на старом месте.

Она всё-таки открыла глаза.

Сергей сидел на койке, глядя на неё шальными глазами. Борис стоял у стены, грызя незажжённую сигарету. Оба, поймав её взгляд, облегчённо выдохнули.

— Что случилось?

— Окопная мелочь с картечью — хорошо ещё, патрон в стволе разорвало, да Борис твой тебя вытащил, иначе бы тебе не выжить. Итак пришлось из тебя уйму картечи вытаскивать... — Сергей осторожно погладил Софию по голове. — Всё хорошо, хирург сказал, что ты максимум через месяц вернёшься в строй.

— Хорошо бы... — София прикрыла глаза. — Серёжа... Посиди тут, сколько сможешь, ладно?..

— Конечно, — Сергей кивнул. — Только...

Он встал, повернулся к Борису — и отдал честь.

Джанет. V

Незнакомый торпедный катер нагло протиснулся между "Пронырой" и "Прохвостом" и уткнулся в пирс. Джанет собралась уже — на правах вахтенного начальника — высказать идиоту, куда ему следует отправляться и что там делать... Но выбравшийся на палубу блондин заставил её пересмотреть планы.

— Джек?!

— Угадала, мелкая! — Джек Лестер уселся на крыше рубки и принялся разглядывать младшую сестру. — На вахте?

— Полчаса осталось. И передай вашему рулевому, что он кретин.

На этом разговор и закончился — даже на катере вахтенные не скучали...

Полчаса спустя, сдав вахту и получив разрешение покинуть борт, Джанет спрыгнула на палубу катера и оказалась в объятиях брата.

— Ты уже знаешь про папу? — спросил Джек, отпустив сестру.

— Угу, — Джанет шмыгнула носом. — Мы в море были, возвращаемся, гуляем — и на тебе...

— А мы как раз в Лондон вернулись за новыми катерами, я увольнение выпросил, приезжаю — дома нет, полквартала порушено, от дома миссис Хадсон одна веранда осталась... А она в своём любимом кресле сидит, смотрит на меня и говорит — я, мол, помню, что вы сегодня приплыть должны были, вот вас и жду — батюшку вашего в больницу увезли. Я туда рванул, спрашиваю, мне говорят: в операционной. Я к операционной, а мне навстречу врач выходит, спрашиваю, что с папой, а он так на меня посмотрел и сказал: "Больше — ничего"... — Джек замолчал, продолжая обнимать сестру. — Я знаю, вы с ним здорово рассорились, но...

— Забудь, — Джанет закрыла глаза. — Знаешь, мне очень стыдно, но я так и не успела ему написать... Ты надолго?

— На пару месяцев точно, — Джек, наконец, отпустил сестру. — Но вообще-то, я именно к тебе приехал. Ты ведь ещё рисуешь?

— Конечно! — вопрос удивил и насторожил Джанет. — Ты разве не видел мои карикатуры? Я всегда позывным подписываюсь — семьсот тридцать-эль...

— Так это ты? — удивился Джек. Ну, тем лучше. У одной конторы есть работа для нас... С металлом справишься? Нам заказали клише...

— Какие?

— Марки. Кроны. Иены, — ответил Джек. — А также — ты удивишься — доллары...

— Да уж, странно, — согласилась Джанет. — Я надеюсь, одна контора не думает, что мы будем работать бесплатно?

— Не думает, — согласился Джек. — А ты изменилось, мелкая...

— В худшую сторону...

Джанет отлично помнила, какой была до войны, понимала, насколько изменилась — и ей это не нравилось. А вот брату...

— Я бы не сказал, что в худшую, — хмыкнул Джек. — Немного здорового цинизма ещё никому не повредило, а ты частенько думала о людях куда лучше, чем стоило. Так-то, мелкая... Берёшься?

— Сколько?

Джек назвал цифры, и Джанет хмыкнула.

— Берусь. Условия?

— Быстро, тихо, вовремя.

— Когда приступать?

— Как только сможешь.

— Тогда вечером неси всё потребное, — Джанет прикрыла глаза, прикидывая время, — за неделю точно управлюсь.

Вернувшись на свой катер, Джанет проверила антенны, после чего, устроившись на носу, закурила и задумалась. Сама по себе идея забросить врагам побольше фальшивых банкнот была не новой, но реализовать её было непросто... Хотя если запускать их небольшими партиями, то возможно. Вот только доллары... Доллары в картину как-то не вписывались, хотя их, возможно, собирались подбросить немецким агентам. Мало ли какие идеи найдутся у Секретной Службы Его Величества? Лучше не выяснять — это Джанет знала давно. Секретная Служба время от времени что-нибудь поручала Разведывательной Бригаде, и требования каждый раз были одними и теми же. Быстро, тихо, вовремя — как и сказал брат...

Выбросив окурок, она взглянула на часы и сошла на берег. Времени было немного, а ей ещё надо купить бумагу и карандаши — благо, в двух шагах от порта была отличная лавка. Где уж её хозяин ухитрялся доставать товар — не знал никто, но даже в разгар войны любой художник мог найти там почти всё потребное...

Джек появился около шести вечера, доложился подвахтенному и поднялся на борт.

— Принёс? — Джанет отобрала у брата чемодан. — Ага... Если ничего не случится, дня за три сделаю. О, ты даже справочники принёс? Да ты гений, братец!

— Как будто ты этого и раньше не знала, — ухмыльнулся Джек. — Завтра у нас выход на сутки, а потом — два дня отдыха, как раз и заберу первое клише. Как, пойдёт?

— Пойдёт, а теперь не мешай, — Джанет положила на стол медную пластинку и взялась за карандаш.

Джек и не думал мешать. Он сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел на сестру. Сейчас, с головой уйдя в работу, она была до боли похожа на мать. Только волосы отцовские, но смуглая кожа, обманчиво-хрупкая фигурка, лицо индийской принцессы... Копия матери, тогда как сам Джек был похож на отца. Снова накатила глухая тоска — как ни старайся, не избавиться от воспоминаний, не вычеркнуть из жизни серый мартовский день...

Джанет, разложив перед собой литографские карандаши, аккуратно переносила рисунок с банкноты на медь. Скопировать столь сложную картинку, да ещё и в зеркальном отражении... Это был вызов её мастерству, который она не могла не принять. Да, неоднократно она копировала — на спор — чужие рисунки, пару раз подделывала, да так, что покупатели до сих пор не хватились, но это было совсем не то. Это была абсолютно другая ступень, и Джанет твердо намеревалась её покорить. Она настолько увлеклась, что даже не заметила, как брат ушёл. Не заметила она и Гейла, зашедшего в рубку, заглянувшего ей через плечо и поспешно ретировавшегося. Она остановилась, только услышав сигнал отбоя.

На следующий день всё повторилось — проглотив завтрак, Джанет снова засела за работу, и Гейл, объявивший аврал, не стал её трогать до самого выхода из гавани... Может, и не по уставу, но заказ шестого управления — это серьёзно. Настолько, что требования устава можно и смягчить...

Джанет очнулась только тогда, когда катер прошёл мимо волнолома. Потянувшись, она убрала заготовку и образцы в рундук, включила радиостанцию и пеленгатор, надела наушники и погрузилась в эфир.

Короткие шифровки штаба. Беззаботная трескотня нейтральных испанцев. Мощные импульсы сигналов точного времени — пульс Британской Империи. Шелестящий голос, произнёсший какую-то фразу на эсперанто... Стоп!

— Кэт, пеленг! — Джанет схватила карандаш и принялась судорожно записывать. Фраза прозвучала всего один раз, сменившись шорохом помех.

— Пеленг?

— Это явно не прямой сигнал, а отражение, — покачала головой Кэт. — Ты его записала?

— Вот, — Джанет показала записку с текстом передачи, — понимаешь что-нибудь?

— М-м... Du, kvin, unu, tri. Sep, sep, sep, nulo. Triangulo. Lemur, — прочитала Кэтрин. — Два, пять, один, три. Семь, семь, семь, ноль. Треугольник. Лемур. Джейн, ты хоть что-нибудь поняла?

— Какой-то шифр, — пожала плечами Джанет. — Меня не спрашивай, я сама первый раз такое слышу. А может, просто любитель дурачится...

— Знаешь, я в это не верю, — отмахнулась Кэт. — Тут всё серьёзно... Ладно, приёмник я включила, так что услышим, если он ещё раз вылезет.

Сообщив о странной передаче в штаб, Джанет отложила наушники и выбралась на палубу — в рубке всё-таки было душно и жарко от работающей аппаратуры. Девяносто градусов, не меньше, хотя за бортом что-то около восьмидесяти.

Хотелось курить, но Слай и Смайли наполняли аэростат, так что с этим придётся подождать. Джанет проверила антенну, уселась на палубу, постукивая сигаретой по коробке и снова вернулась к странной передаче.

Сигнал что-то значит — но что? Кто и зачем мог передавать столь странный набор слов? И, что важнее, кому? Австрийские или немецкие подводники? Нет, у них собственный шифр, который крайне трудно взломать — им просто не нужны такие трюки. Тайные агенты? Возможно, но чьи? Опять-таки Германия и Австро-Венгрия? Маловероятно — по той же причине, что и прошлый вариант. Япония? Ещё сомнительнее, ибо эсперанто с японцами никак не вяжется, да и нет у них агентуры в Средиземноморье. Союзники? Возможно, но тоже сомнительно — такой шифр был неизвестен Кэт, а она в команде была штатным шифровальщиком и хотя бы общее представление о кодах имела. Нейтралы? Вот это самое вероятное, но кто? Контрразведка наверняка задаст этот вопрос, но что на него ответить? Надо попробовать запеленговать, если они снова появятся в эфире...

Шар поднялся в небо, разматывая антенну, баллоны накрыли асбестовым полотном, и Джанет наконец-то смогла закурить.

— Эй, парни, вы что-нибудь слышали о странной радиостанции, которая передаёт какую-то странную фразу и замолкает?

— Я слыхал, что радист "Титаника" всё ещё передаёт сигнал бедствия, и кто его услышал — скоро потонет, но ты же всерьёз спрашиваешь? — отозвался Слай.

— Всерьёз, — кивнула девушка.

— Тогда не знаю. Первый раз услышал от тебя... А что за передача-то?

— Непонятный набор чисел и два слова, всё на эсперанто. Полнейшая бессмыслица, — Джанет пожала плечами. — Хочешь — попроси у Кэт стенограмму или перевод, может, что и надумаешь...

Десять минут спустя о таинственной передаче знала вся команда. Спустя ещё пять минут лейтенант Гейл был вынужден последовать принципу "не можешь предотвратить — возглавь" и приказал всем изложить свою версию, сколь бы фантастической она ни была. Не участвовали в этом только радисты — Кэт перехватила бурный поток переговоров на арабском и турецком, и теперь радисты едва успевали менять катушки в фонографе.

Что-то случилось в Магрибе, и, что самое удивительное — без участия французов. Джанет немедленно сообщила об услышанном в штаб, получила приказ передать все записи, чем и занялась. Параллельно выяснилось, что же случилось — в Ливии взбунтовались арабы, и запланированное было турецкое наступление в Алжире сорвалось — к вящей радости французов...

За временем никто не следил, и неожиданно оживший резервный приёмник застал всех врасплох. Динамик зашипел и выдал:

— Du, du, du, kvin, nau. Sep, kvin, unu. Kalkano. Simio.

— Два, два, два, — переводила на ходу Кэт, — пять, девять. Семь, пять, один. Каблук. Обезьяна. Знаете, я буду звать его Зоологом.

— Принято, — Стэн зевнул. — Джейн, я принимаю вахту. Иди отдыхать.

Кивнув, Джанет сняла наушники и достала из рундука недоделанное клише, параллельно размышляя о странной радиостанции. Известно о ней немногим более, чем утром, но и и этого много. Интервал между передачами — двенадцать часов, сообщается серия чисел и два слова, причём заканчивается передача названием животного. Судя по пеленгу, вещает станция откуда-то из Сеуты, а значит, достаточно мощная, но ничего исключительного — у некоторых радиолюбителей есть ничуть не хуже. У неё самой, например, а переделать из телеграфного режима в телефонный недолго... А что это значит? А значит это, что версия с разведкой нейтральных стран признаётся основной, и главный подозреваемый — Испания. Вражескую разведку тоже нельзя сбрасывать со счетов, но это всё-таки менее вероятно.

Отложив клише — для рисования уже не хватало света — Джанет озвучила свои выводы.

— Ты забыла ещё одну возможность, — не оборачиваясь, заметил Гейл. — Война идёт к концу, и вполне вероятно, что кто-то из союзников решил, что пора играть в собственную игру. Больше того, я бы поставил на нашу собственную страну...

Джанет не стала возражать — бесполезно. Командир абсолютно прав, только его правоту в отчёт не включишь... и клише на этом фоне смотрятся ещё хуже.

Впрочем, Джанет это не слишком волновало — она никогда не отличалась особой романтичностью, а годы войны выбили всё, что было, оставив лишь усталый цинизм. Играя с правительством, быстро перестаёшь жаловаться на краплёные карты...

Ночь прошла спокойно, вахта Джанет начиналась в полдень, так что всё утро ушло на работу над клише. Одна сторона почти готова, но с обратной придётся повозиться...

Зоолог вышел в эфир с точностью до секунды. Очередной загадочный набор чисел, снова животное — на сей раз муравьед — и никаких видимых закономерностей. Командование тоже не говорили ничего, но ему могло быть просто не до того — мятеж в Ливии разрастался, и дела у турок шли настолько плохо, что войска отводились с фронта — по крайней мере, Джагбубская позиция была ослаблена до предела...

Отложив карандаш, Джанет в последний раз оценила работу, цокнула языком и, взяв кисточку, начала аккуратно покрывать металл кислотой. Травление займёт всю вахту, а она тем временем будет слушать бесконечное "аллах акбар" сцепившихся между собой дикарей и, может быть, рисовать самые крупные детали второго клише. Ну и думать...

Клише и Зоолог, Зоолог и клише — почему она не может отделаться от мысли, что они как-то связаны? В какую игру на сей раз играет разведка — кроме того, что грязную, разумеется? А главное — какая роль во всём этом отведена её брату? Джек никогда не был добропорядочным лондонским юношей, которыми его хотел видеть отец, но и богемным молодым человеком, которым представлялся матери — тоже. Джанет не была уверена в том, что знает настоящего Джека — но она, во всяком случае, была ближе к истине.

Джек Лестер занимался весьма сомнительными делами. Официально — частная детективная практика, но на самом деле... На самом деле Джек Лестер подчинялся Милитари Интиллидженс и делал для них грязную работу. Джанет узнала об этом случайно, ещё в начале войны, и брат знал, что она это знает — и оба молчали.

В конце концов, разве она сама чем-то отличается от него?

Лебёдка гудела, сматывая кабель, матросы приготовились ловить спускающийся аэростат, а Джанет сидела на крыше рубки и внимательно изучала только что отмытое клише. Получилось, пожалуй, не хуже, чем на монетном дворе — по крайней мере, если подделку распознают, её вины в этом не будет. Завтра утром она закончит работу, отдаст брату — и забудет про неё, как забудет и про все остальные клише, которые ей заказали...

По её прикидкам, на всю работу уйдёт около месяца — шесть пар клише, одна из которых уже готова. Возможно, проблемы будут с долларами — говорят, их почти невозможно подделать... Ну да, конечно. Фунт ничуть не хуже, а она лично знакома с одним парнем, ловко их подделывающим... и не попавшемся. Ну, по крайней мере, она не слышала, чтобы Валентайн Штерн оказался за решёткой...

Убрав клише в карман, Джанет принялась рисовать возившихся на корме матросов. Может же она немного отдохнуть?

Брата в Гибралтаре не было. Катера тоже и, по словам техников, вернуться он должен был только послезавтра утром. Как раз, чтобы закончить клише и спокойно отдать их брату, да и отдохнуть получится.

Закончив рисунок, Джанет спрыгнула на палубу, проверила антенну и кабель и отправилась в рубку — приближалась её вахта. Более того, через несколько минут должен был выйти в эфир Зоолог, и она надеялась, что новая передача даст пищу для размышлений.

Зоолог не подвёл — вышел в эфир секунда в секунду, закончив выступление словами "кочерга" и "лошадь".

— Самый бредовый шифр, о котором я хотя бы слышала, — изрекла Кэт, отложив карандаш. — Взять бы эту кочергу да засунуть в задницу до упора...

— И провернуть до характерного щелчка, — добавила Джанет. — Как же он меня бесит!

— Ничего, через пару часов сдадим записи — глядишь, командование и объяснит, что это значит...

— Вот не уверена... Сама знаешь, в какие игры там играют, и если это одна из них... Смотри, этот тип появился как раз когда начался арабский мятеж, так? С тех пор турки только и делают, что отступают, так что слова — почти наверняка зашифрованные обозначения потерянных позиций и городов.

— Может быть, но пока турки не смогут что-нибудь отбить, мы этого не узнаем. И если они и дальше будут так метаться — и не узнаем.

— А всё благодаря кому? Правильно, нам!

Кэт не шутила и почти не преувеличивала — без радиоперехвата о мятеже узнали бы гораздо позже и не смогли бы воспользоваться... А без доклада Джанет не было бы и Разведывательной Бригады... Так что поставить союзное наступление в Ливии себе в заслуги Джанет могла с чистой совестью.

— Всё упирается в его задачи, — Джанет вернулась к теме. — А мы понятия не имеем, зачем он это делает. Даже моя идея — просто домыслы и ничего больше, а что там на самом деле — да чёрт его знает!

Тряхнув головой, она поправила наушники и снова принялась неторопливо вращать ручку настройки, обшаривая эфир в поисках чего-то, что могло оказаться важным...

Кранцы прекратили скрипеть — катер окончательно замер, матросы столкнули на причал трап и поспешно спустились на берег. Вслед за ними спустилась, легкомысленно помахивая чемоданчиком, Джанет.

Её ждали четыре дня отдыха — крохотная флотская квартира, трескучая морзянка таких же, как она, радиолюбителей, гравировка... И долгий, обстоятельный разговор с братом. Не о службе и не о семье — от неё и остались-то только они — обо всём, что случилось за эти годы. Точно так же, как когда-то они собирались всей семьёй на Рождество, и Джек рассказывал о странных людях и удивительных местах — только на этот раз и ей найдётся, что рассказать...

Рокуро. VI

Прохлада и солнце ханойской весны были единственным светлым пятном в жизни Первого Токийского. Линия фронта в шестнадцати дзё от города, два дня до отправления на фронт и вечная нехватка снарядов были всем остальным...

Глухой, безнадёжной и беспросветной константой войны.

Полк готовился выступить, солдаты скрывали тревогу за показным бахвальством или заливали алкоголем — и только Окадзиме было наплевать на всё. Окадзима Рокуро умер почти год назад, а мёртвому не о чем беспокоиться...

— Шагом марш! — взревел сотё, башмаки ударили по мостовой и отделение тронулось в путь.

— Семпай?..

— Я в порядке, Сокаку-кун, — это была ложь. И оба это прекрасно знали...

Такэда Сокаку потерял в Сайгонском морском сражении отца. Окадзима Рокуро в том же сражении потерял невесту.

Такэду ждали дома его родные. Окадзиму не ждал никто. Такэда еженедельно получил из дома пухлый конверт с письмами. Окадзиме за весь год пришло единственное письмо... И он сжёг это письмо, заявив, что у него больше нет семьи.

Тем не менее, он слишком хорошо помнил это письмо.

"Мы соболезнуем твоей потере, но я вновь повторяю, что эта девица была неподходящей партией. Я лично найду тебе подходящую невесту, чтобы ты не позорил своего брата..."

После этого Рокуро понял, что семьи у него больше нет. После этого он считал себя мертвым — ведь мёртвые не имеют привязанностей...

А ещё хуже, что куда-то исчез Куросаки. Незадолго до выступления на Ханой его перевели в другую часть, и Окадзима потерял следы товарища. Жив он или нет — Окадзима не знал даже этого... И иногда думал, что знать этого не стоит.

— Привал! — рыкнул сотё, и отделение рухнуло на землю, тяжело дыша. Форсированный марш... Совсем не то, о чём можно мечтать, но Окадзима не хуже всех остальных знал, что времени мало.

Северный Фронт замер в неустойчивом равновесии, Корейский намертво врос в землю, и только на юге были реальные шансы на успешное наступление... Были. До того, как в Сайгон пришёл Тихоокеанский экспедиционный флот Колчака. Человек, который сумел провести полноценную линейную эскадру со свитой через Ледовитый океан, был способен на многое... Очень многое. Русские уже показали, на что способен по-настоящему большой десант, и его повторения не хотелось.

Первый Токийский как раз и должен был усилить восточный фланг Южного Фронта на случай русского десанта — правда, в том, что это что-то даст, солдаты сомневались... но их, само собой, никто не спрашивал.

Комок сушёного риса полетел в котёл, за ним последовал второй и банка немецкой тушёнки.

— Сэмпай, у меня ещё немного перца осталось, — сообщил Такэда. — Добавить?

— Добавляй, — кивнул Окадзима, помешивая в котелке. — Хуже точно не будет.

Полуобед-полуужин не был ни долгим, ни сытным, но голод и усталость сбил. Окадзима запил его двумя глотками смеси тоника с мерзким в вьетнамским ромом и улегся, положив под голову мешок и обмотав руку ремнём винтовки. Завтра они снова будут на фронте... И это была его последняя мысль перед тем, как отключиться, едва голова коснулась "подушки".

А утром — снова окрик сотё, банка консервов на двоих и снова марш. Нещадно пылит разбитая грунтовка, до боли напоминая манчжурскую степь, бьёт по ноге штык, мотается перед глазами винтовка идущего впереди... Тело движется само собой, подчиняясь намертво вбитым рефлексам, разум... Разум пуст — любой солдат первым делом учится спать на ходу.

Шаг за шагом ложится под ноги дорога, всё ближе фронт — но Рокуро не чувствовал ничего. Пустота. Пустота, милосердно поглотившая разум, укрывала его от бесконечной войны.

Полк остановился на закате, проводив завистливыми взглядами уходящий на отдых Сорок седьмой Кокурский. Счастливчики — их отправляли на переформирование, так что раньше, чем через пару месяцев фронт им не грозил... Счастливчиков набралось где-то полтора батальона — остальные так и остались во вьетнамской земле.

Спустившись в окоп, Окадзима бросил мешок в нишу, осторожно выглянул в бойницу и выставил в неё винтовку.

— Сидят, — ответил он на вопросительный взгляд Такэды. — Ужинают. Пьют нормальное вино, счастливые ублюдки... Смотри внимательно, кохай — темнеет, так что бей по любому свету с той стороны и сразу прячься.

— По любому?

— Да. В самом худшем случае просто потреплешь нервы... Кстати, не вздумай курить около бойницы, особенно ночью.

— Я вообще не курю, сэмпай.

— Зря, — Окадзима прижался щекой к ложу, выискивая только что мелькнувший блик. — Ксо! На два часа, видишь блик над брустверам?

— Да.

— Стреляй!

Такэда, не задумываясь, выстрелил, перезарядил и снова выстрелил. Блик исчез.

— Попал, похоже, — заметил Окадзима, отрываясь от прицела.

— Попал? — Сокаку вздрогнул.

— Скорее всего, — Окадзима пожал плечами. — Но я не стал бы подписываться... Так что можешь думать, что промахнулся.

— А... Так часто бывает?..

Окадзима с жалостью посмотрел на стоящего рядом мальчишку, но ответил абсолютно честно:

— Постоянно.

Время тянулось бесконечной резиновой лентой, то и дело вспыхивали перестрелки. Окадзима флегматично курил, отвернувшись от бойницы, поглядывал на вражеские окопы, но больше никто не рисковал показаться над бруствером. Такэда молчал, и Окадзима его не трогал. Мальчишка стрелял отлично, так что наверняка попал и почти наверняка убил, но изо всех сил старался убедить себя, что промахнулся. Оставалось надеяться, что он смирится с этим до первого серьёзного боя — иначе... Иначе этот неисправимый романтик сойдет с ума. Окадзиме случилось видеть таких... И подобной судьбы для Такэды не желал.

Ночь прошла спокойно, а наутро французы открыли шквальный огонь. Забившись в щель и загнав туда кохая, Окадзима закурил.

— Ждём, — коротко ответил он на вопросительный взгляд. — Рано или поздно им надоест, и они пойдут в атаку. Вот тогда настанет наш черёд...

— И что тогда?

— Тогда будет бой, — спокойно ответил Окадзима. — Увидишь — это не объяснишь...

— Сэмпай, а тебе страшно?

— Уже нет, — мрачно ответил Окадзима, — и это не слишком хорошо. Иногда страх полезен... Кажется, стихает, готовься.

Канонада и впрямь пошла на спад — на взгляд Окадзимы, слишком рано. Впрочем, хуже от этого только французам...

— Газы!

— Грёбаные ублюдки! — Окадзима выдернул из сумки противогаз и натянул его. Вовремя — над бруствером появилась блёклая прозрачная дымка, медленно стекающая в окоп.

— У нас минут пять, не больше, — Окадзима примкнул штык. — Вперёд!

Они выбрались на редкость вовремя — французы уже добрались до бруствера. Времени хватило только на один выстрел — и солдаты сошлись в штыки.

Окадзима, отбивая выпад, не в первый раз поблагодарил командование за недавно введенные карабины — с ними в окопной тесноте было куда удобнее...

Выпад, защита, новый выпад, грохот дробовика, приглушённые резиной крики и кашель отравленных — хаос боя затянул Окадзиму в привычный круговорот. Выскочить на бруствер, выстрелить, перезарядить, снова выстрелить, загнать новую обойму — и всё это без участия сознания. Окадзима остановился, только услышав трель свистка — уже во вражеском окопе. Снова не удалось прорвать французский фронт — четыре линии окопов, ключей проволоки и штыков. Как не удалось и французам, несмотря на фосген, прорвать японскую линию обороны.

Газ оказался почти бесполезен — противогазы были у всех, и отравились или те, кто промедлил — а таких нашлось немного — либо те, кто противогаза в бою лишился, но большинство из них умерли не от газа...

Линия фронта не изменилась. Окопы провоняли нашатырём, что, конечно, было лучше, чем фосген. Униформа тоже провоняла, но в ближайшие дни ни стирки, ни бани не предполагалось. От этого Такэда чувствовал себя даже хуже, чем от убийств. В конце концов, его и воспитывали как будущего военного...

— Привыкай, кохай, — хмыкнул Окадзима, — война плохо пахнет... во всех смыслах.

— Угу... Сэмпай, я в порядке, — Такэда чихнул. — Вы не беспокойтесь, если что.

— Ками, да ты же почти ребёнок, — выдохнул Окадзима. — Я же обещал, что присмотрю за тобой, и если с тобой что-то случится, тайса с меня шкуру спустит... Ладно, пошли — хоть поедим, пока не мешают.

Блиндаж полевой кухни тоже провонял нашатырём, хотя запах здесь был всё-таки слабее, чем в первой линии окопов. Окадзима заглянул в котелок, наполненный невнятной похлёбкой, но комментировать не стал — сейчас он был готов съесть ещё и не то. Кохай тоже молча уничтожал свою порцию, искоса поглядывая на котёл полевой кухни. Зря — на добавку можно было не надеяться...

Вернувшись на передовую, Окадзима выглянул в бойницу, выстрелил наугад, уселся на ступень и закурил.

— Сэмпай, можно сигарету? — неожиданно спросил Такэда.

— Ты же не куришь? — хмыкнул Окадзима, но сигарету протянул.

Такэда неумело прикурил, жадно затянулся и раскашлялся. Вторая затяжка пошла легче, но парня явно повело. Наблюдавший за этим Окадзима хмыкнул, а затем неожиданно спросил:

— Профессор Такэда тебе случайно не родственник?

— Нет, а что?

— Да так... Кстати, твой черёд наблюдать, так что сосредоточься, — Окадзима щелчком перебросил окукрок через бруствер. — И не забудь — стрелять во всё, что мелькнёт.

Дни тянулись за днями, сливаясь в бесконечную череду перестрелок, артналётов и неудачных атак — и наступившая однажды тишина застала Окадзиму врасплох.

— Что случилось, кохай?

— Сам пока не знаю, — пожал плечами Такэда, осторожно выглядывая в бойницу. — Громкоговорители зачем-то ставят...

-Что они говорят?

— Ну... — Такэда прислушался. — Я не очень хорошо знаю французский, но... Что такое "режим прекращения огня"?

— Первый раз слышу, -пожал плечами Окадзима. — А что?

— По предложению русских объявляется режим прекращения огня сроком на двадцать четыре часа с возможностью его продления.

— Что это значит, хотел бы я знать... Ты же лучше меня разбираешься в политике, кохай — может, скажешь?

— Не знаю, сэмпай, — вздохнул Такэда. — Даже близко не представляю. Могу только одно сказать — на этом война вряд ли кончится. Но это хоть что-то...

Сутки мира, пусть и весьма условного... Много это или мало? Для людей, измотанных годами войны — бесконечно много. Сутки без бесконечных перестрелок, без проносящихся над головой снарядов, без стоящей за плечом смерти — о чём ещё мечтать солдату? Сутки тишины...

Это было странно и непривычно. Окадзима уже забыл, что такое тишина, и теперь просто не знал, чем заняться. В конце концов он просто выбрался из окопа, уселся на бруствер и принялся разглядывать французские позиции. Это было настоящее наслаждение — выбраться из окопа, точно зная, что тебя не подстрелят.

По ту сторону колючей проволоки точно также бесцельно бродили французы. Кто-то, как и Окадзима, выбрался на бруствер, кто-то только высунулся из окопа, а кто-то осмелел настолько, что выбрался из-за "колючки" и подошёл к японским окопам. Без оружия...

Выбравшийся навстречу Такэда что-то спросил у гостя по-французски, тот ответил и после короткого разговора ушёл к своим.

— Чего он хотел? — спросил Окадзима.

— Спросил, как у нас в окопах, я ответил, что сыро. Он со мной согласился и ушёл. Вот и всё. Знаете, сэмпай, солдатам делить нечего, а вот политики... Политики вечно всё портят.

Политики вечно всё портят — вспомнил Окадзима на следующий день, когда приказом было объявлено, что режим прекращения огня истекает в пятнадцать часов.

— Вот всё и сорвалось, сэмпай, — вздохнул Такэда. — Хотя я, честно говоря, и не надеялся...

Окадзима не ответил. Он зарядил винтовку, пристроил её в бойнице и положил рядом старые карманные часы. Без пяти три... Минутная стрелка медленно приближалась к двенадцати, и Окадзима, не отрываясь, смотрел на неё. Минута за минутой...

Часы негромко пробили три раза.

Окадзима спокойно убрал часы, поймал в прицел мелькнувший в бойнице блик и нажал на спуск.

Война продолжалась...

Ребекка. VI

Ни один бой не обходится без потерь. Очевидная, казалось бы, истина, и пора бы уже привыкнуть — но Ребекка так и не смогла. Смириться — может быть, но привыкнуть... Как привыкнуть к боли от того, что ты остался жив?

— Ребекка? — только сейчас Ребекка поняла, что ноги сами принесли её к медикам. — Заходи. Опять?..

— Да, — Ребекка уселась за стол и тяжело опустила голову на руки. — Фред. Знаешь, Джина, мы летели крыло к крылу... а снаряду не хватило метра или около того. У меня две пробоины в киле, а он...

Ребекка всхлипнула. Джина встала, застыла на пару секунд, подошла к шкафу, достала чайник, зажгла спиртовку, поставила чайник на огонь и только после этого заговорила:

— Мы на войне, сама знаешь... Да, от этого не легче, но уж лучше так, чем... Мы, врачи, куда лучше знаем смерть во всех её обличьях, и проверь мне — всё бывает гораздо хуже.

— Думаешь, мне от этого легче?

— Думаю, что нет, — согласилась Джина. — Просто все мы рано или поздно умрём... А врачи до последнего этому мешают. И тем не менее, смерть неизбежна... А остававшиеся в живых должны помнить ушедших и молиться о них. Но если смерть друзей на трогает тебя — ты хуже, чем мертвец...

— Знаю... Джина, ты хромаешь?!

— Старость не радость, — пожала плечами Джина. — А от здешнего климата у меня болят суставы... Ревматизм, будь он неладен...

— Ты же врач?

— Ну да, — Джина поставила на стол две исходящие паром чашки. — Только себя самого лечить жутко неудобно. Да и небыстрое это дело — ревматизм лечить. Ничего, скоро всё кончится...

— Война? Или твоя болезнь?

— И то, и другое, — Джина отмахнулась. — Запала у людей не осталось, вот что я скажу. Вроде бы и надо воевать, но ни сил, ни желания уже нет... Год, вряд ли больше, и война кончится. И мне больше не придётся вас, негодяев, штопать...

Слабо улыбнувшись, Ребекка отпила чаю.

— Спасибо, тётушка Джина. Как ты тогда сказала?.. Мы можем только помнить — и должны помнить — и продолжать наше дело, да? Я много раз думала об этом — и знаешь, если так и делать, действительно становится легче...

— Вера без дел мертва, — вздохнула Джина. — А благое дело и неверующему принесёт спасение...

— Пойду я, — Ребекка допила чай и поднялась. — Спасибо, Джина. Выздоравливай...

— И тебе не хворать, — добродушно проворчала Джина.

Утренняя газета лежала на столе, развернутая на передовице, но смысл её ускользал от Ребекки. Революция в России, призывы прекратить войну, режим прекращения огня... Чушь. До тех пор, пока сегодня Франция не объявила о прекращении огня на двадцать четыре часа. Как минимум. Это не значило ничего. Сейчас. Двадцать четыре часа это может по-прежнему ничего не значить. Или станет началом мира. Без разницы... Для неё, по крайней мере. Она не вернётся домой — да и есть ли он ещё? Или отец, запивший после смерти матери, спустил ферму и всё имущество? Да неважно — она всё равно не вернётся. Она просто не сможет — война сожгла её, вытравив всё человеческое.

Отбросив газету, Ребекка встала и подошла к окну. Мир... На двадцать четыре часа, но мир — и она уже не знает, что делать. Напиться? Не вариант — попросту не с кем, а пить в одиночку... Устроить драку? Не то настроение, да и не с кем — из тех, кого она не отправит в нокаут сходу, никто не станет с ней связываться, а остальные ей неинтересны. Погулять, что ли?.. Точно, так она и сделает.

Час бесцельного блуждания привёл Ребекку на вокзал. Здесь, среди вечной суеты, оказалось так легко забыть обо всём...

— Мисс лейтенант!

Она обернулась — к ней обращался пожилой полноватый джентльмен в старомодном сюртуке.

— Мисс лейтенант, — смущенно кивнул джентльмен, — вы ведь из "Летающих Тигров", я не ошибся?

— Не ошиблись, мистер...

— Дулитл, мисс, доктор Джеймс Дулитл.

— Ребекка Флинт.

— Меня назначили вторым врачом в вашу эскадрилью, поэтому, если вам не трудно, не могли бы меня проводить? Если, конечно, вас это не затруднит?

— Ничуть, — махнула рукой Ребекка. — Пойдёмте, здесь недалеко.

Дулитл оказался весьма интересным собеседником, и за непринуждённой беседой она даже не заметила, как они добрались до аэродрома, занятого эскадрильей. Постучавшись, Ребекка открыла дверь лазарета и с порога сообщила:

— Джина, тебе тут помощника прислали!

— Заходите! — бросила Джина, выбираясь из-за стола. — Господи, Джим, ты-то что тут делаешь?

— Джина? — Дулитл с не меньшим удивлением разглядывал коллегу. — Вот уж кого я тут увидеть не ожидал... Как это тебя сюда занесло?

— Так вы, похоже, старые друзья? — хмыкнула Ребекка. — Ну, не буду мешать... Только, док, вы уж её ревматизм пролечите, а то ведь она о себе-то никогда не думает...

— Бекки, ты касторки не хочешь? — ядовито поинтересовалась Джина, и Ребекка поспешно убралась.

В столовой пилоты только и говорили о странном перемирии и — что неизбежно — о событиях в России. В конце концов, это была идея нового российского правительства...

Превращение огня. Странная идея и столь же странная ситуация — ни мир, ни война, ни даже перемирие... Просто солдаты ненадолго остановились. Конечно, есть надежда, что за этим последует настоящее перемирие, а затем и мир — но пилоты в это не верили. Войны просто так не кончаются.

— Война не закончилась, — заявил Джейсон, выдыхая облако сигарного дыма. — Я опасался, что новое правительство русских решит спрыгнуть с поезда, но нет — речь пошла о всеобщем перемирии. Которое приняли, вот что невероятно! Впрочем, я не думаю, что из этого что-то выйдет...

— Думаете, превращение огня продержится только сутки?

— Не удивлюсь, если его нарушат раньше. Видите ли, коллеги, — Джейсон снова затянулся, — Центральные державы не могут остановиться — это будет для них катастрофой даже худшей, чем простое поражение. Это будет признанием того, что их политика ошибочна... Господа, а где Джина?

— Ревматизм разыгрался, — вздохнула Ребекка. — Надеюсь, наш новый врач ей поможет...

— Лучше поздно, чем никогда, — проворчал Джейсон. — Хотя это надо было сделать четыре года назад. Один врач на всю эскадрилью...

— Мы всё-таки добровольческая эскадрилья, — заметил Морган, наливая себе порцию бурбона. — Было бы удивительно, если бы у нас был штатный комплект хоть чего-то, кроме самолётов. Да и те, позволю себе заметить, куплены за свой счёт. Боже, да у нас даже нормального спиртного не осталось!

— Морган, ты что, вылакал последний бурбон?! — осведомилась Ребекка, и в комнате повисла нехорошая тишина.

— Ещё одна бутылка там есть, — немедленно заявил Морган. — И пара бутылок нормального рома, но это всё. Остальное — местное пойло.

— Солдату надлежит стойко переносить тяготы и лишения службы, — наставительно произнёс Джейсон. — Поэтому доставайте бурбон. И не забудьте — вы свою долю уже выпили...

Приняв стакан, Ребекка закурила, откинулась на спинку и расслабилась. Мир, пусть всего лишь на считанные часы... Больше, чем она могла мечтать — вот только это не конец. Завтра всё начнётся по новой, и кто знает, сколько ещё продлится война?..

Утро принесло безрадостные новости — война продолжается. Превращение огня так и не стало настоящим перемирием. В пятнадцать часов по сайгонскому времени боевые действия возобновятся...

Услышав это, Ребекка только пожала плечами — ничего другого она не ожидала — и отправилась в ангар следить за подготовкой к вылету. Не жди, и тогда не будешь разочарован, что бы ни случилось — правило, которое она усвоила ещё в самом начале войны...

Время тянулось густой патокой, стрелки, казалось, намертво застыли на циферблате... И всё же время пришло. Ровно в пятнадцать часов эскадрилья поднялась в воздух — война продолжалась...

Это был самый пустой и бесполезный вылет на памяти Ребекки. Японцы держали в воздухе патрули, но так и не рискнули выдвинуться к фронту, так что Тигры бессмысленно жгли бензин и тратили время...

А на поле их ждал Дулитл — какой-то поблёкший и старающийся не смотреть в глаза.

— Леди и джентльмены, — произнёс он сухим, безжизненным голосом, — я прошу вас как можно быстрее пройти в лазарет.

Лёжа на больничной койке, Джина казалась до ужаса хрупкой и старой — гораздо старше своих лет.

— Джина?! — испуганная Ребекка бросилась к койке. — Что с тобой?!

— Уже всё, — прохрипела женщина. — Метастазы в лёгких, мне уже не долго осталось...

— Саркома Юинга, — ответил на недоумённые взгляды пилотов Дулитл. — Жутко запущенная. Не было у неё никакого ревматизма, хотя она даже меня почти обманула...

— Ну а кто бы вас, негодяев, лечил? Жаль, конечно, что так вышло... Ладно вам, месяц у меня ещё есть, а то и больше — успеете всё организовать. И чтоб никакого оркестра!

Ребекка, не слушая, уткнулась лбом в руку Джины и заплакала.

— Ну, будет тебе... — чуть подрагивающая ладонь погладила её по голове. — Лучше постарайтесь победить, пока я жива...

Ричард. VI

Якорная цепь с громким лязгом сбегала за борт. Ричард, неторопливо раскуривая трубку, прошёлся взглядом по близкому, но недоступному берегу и вздохнул. Переход из Пёрл-Харбора в Манилу на десяти узлах был на редкость нудным и утомительным, а кроме того — не имел никакой видимой причины. И вот теперь, после трёхнедельного плавания, им даже не дают сойти на берег! Почему, чёрт возьми, они должны тут болтаться?!

— Смирно! — рыкнул с порога Шепард, заставив Ричарда прекратить любимое солдатское занятие. — На берег мы сегодня не сойдём — это вы уже все поняли. Но! Через пару часов подойдут "Оклахома" и "Аризона", после чего мы всей толпой отправимся обстреливать Формозу. А вот после этого у нас будет целых десять дней отдыха!

Сказано это было таким голосом, что в том, как лейтенант Шепард к этой идее относится, сомнений не было.

— Сэр, а не могли бы вы сообщить, кому принадлежит эта идея, чтобы мы могли помянуть их в наших молитвах?

Ричард хмыкнул — разумеется, Красавчик Макфлай в своём репертуаре. Кто ещё может такое выдать?

— А это, мистер Макфлай, идея командования флота, — сообщил Шепард, — и я с большим удовольствием присоединюсь к вашим молитвам... Но сейчас, как легко догадаться, аврал! Шевелитесь, бабуины бессознательные!

Это было что-то новенькое — и очень много говорило о бешенстве Шепарда...

Два часа спустя, когда три линкора и четыре эсминца вышли из залива, Ричард мог с чистой совестью заявить, что его орудие в идеальном состоянии, а расчёт (по меткому лейтенантскому определению) мотивирован по самые гланды. Впрочем, последнее касалось всей команды — желание сделать гадость японцам всё-таки перевесило праведное негодование. Поэтому, убедившись напоследок, что всё в порядке, Ричард взялся за приобретённое перед отплытием и до сих пор не читанное "Искусство войны". Некоторое время плавание будет спокойным... Где-то до завтрашнего утра, по его прикидкам, после чего станет жарко. Дневная атака миноносцев, конечно, самоубийство, но при удаче может получиться. Тем более, что такая мелочь, как собственная смерть, японцев волновала редко. Да и потом, размен даже нескольких эсминцев на линкор вполне оправдан... А уж ночью можно об отдыхе и не мечтать: ночь — время торпед. И потому стоит как следует отдохнуть, пока есть возможность.

Ожидания Ричарда оправдались — японские эсминцы появились около полудня. Правда, атаковать они не спешили, держась на горизонте и наблюдая.

— Подозрительно это, — заявил Ник, оторвавшись от прицела. — До подозрительного подозрительно. Что-то они затевают.

Час спустя причины столь странного поведения японцев стали понятны — по отсекам разнеслась пронзительная трель сигнала воздушной тревоги.

— Приехали... — раздражённо буркнул Шепард.

— Прилетели, — фыркнул О'Брайен, взмахнув руками, когда линкор резко сменил курс. — А я знаю, чего они хотят!

— Да это всем ясно, — отмахнулся Шепард. — Поэтому я хочу, чтобы любая узкоглазая задница получила снаряд, как только сунется!

— Получит, — заверил его Ричард. — Расчёт, по местам!

Устроенная торпедоносцами суматоха действительно позволила эсминцам подобраться на дистанцию атаки, так что противоминный калибр без дела не остался. Ричард даже не командовал — артиллеристы и сами прекрасно справлялись, ему оставалось только следить за секундомером. Успеха не добился никто...

Час спустя эсминцы скрылись за горизонтом. Ричард остановил секундомер, убрал его в карман и поморщился — кордитная гарь ела глаза.

— Двадцать пять выстрелов, — сказал он. — Наводчики, хоть одно попадание было?

— Кажется, одному сбили половину мачты, — ответил Эшли, — но я не уверен, что это наше орудие.

— И это всё? Плохо, джентльмены. Плохо. Двадцать пять снарядов — и всё без толку...

Ричард махнул рукой и вернулся к чтению.

Артиллеристы получили приказ отдыхать до вечера — ночь ожидалась бурной. Остаток дня же оказался до безобразия спокойным, и даже сломавшийся вентилятор не смог испортить им настроение. Ричард читал, кто-то последовал его примеру, кого-то играл в карты, кто-то распевал про пьяного китобоя, кто-то просто спал... Как будто и нет никакой войны. Как будто "Невада" в обычном походе...

А на закате снова появились эсминцы.

И снова они держались на горизонте, так что достать их было почти невозможно. Близнецы Джонсоны, вероятно, попали бы, но...

Шепард, прекрасно всё это понимая, стрелять запретил — снаряды ещё понадобятся, и лучше поберечь их, пока можно. Артиллеристы ворчали, но соглашались — и дождались. Командир эсминцев решил воспользоваться моментом и атаковать "Неваду" со стороны солнца в расчёте на то, что оно ослепит артиллеристов. Ему это даже почти удалось — но американские эсминцы атаку сорвали. Японцы, так и не выпустив торпеды, разбежались, американцы вернулись на прежний курс... И тут же снова появились торпедоносцы.

— Суки, — печально высказался Эшли, провожая взглядом пронёсшуюся у самого борта торпеду. — Футом ближе — и нам крышка.

— Ага, — согласился Ник.

— Разговорчики!.. — рыкнул Шепард. — Стволы банить!

Открыв затвор, Ричард подхватил банник и загнал его в ствол — если ночью придётся стрелять в том же темпе, медь забьёт нарезы, и тогда орудию конец. Вместе с расчётом, если снаряд взорвётся в стволе...

Как только стемнело окончательно, эсминцы вернулись. Ричард, ожидавший нападения, спокойно отложил книгу и спокойно подошёл к орудию. Расчёт, не дожидаясь командира, уже заряжал орудие, так что Ричарду осталось только отдать приказ да включить секундомер.

Японцы насели основательно, и артиллеристы превзошли сами себя — за первую минуту они не иначе как чудом ухитрились выпустить одиннадцать снарядов. И не просто выпустить, но и добиться минимум трёх попаданий. По крайней мере, за эти три Ричард мог поручиться...

А потом всё кончилось — через восемь минут, если верить секундомеру.

— Быстро они, — заметил Шепард. — Не иначе, вторая волна на подходе. Не расслабляться, джентльмены!

Он оказался прав. Вторая волна эсминцев появилась спустя сорок минут, разошлись веером и залпом выпустили все торпеды.

Ричард мог похвастаться немалым опытом — но до сих пор не представлял, что линейный корабль в двадцать восемь тысяч тонн может развернуться на месте на полном ходу... А рулевому "Невады" это удалось. Команда при этом едва удержалась на ногах, однако торпеды прошли мимо — мимо "Невады", тогда как "Аризона" всё-таки поймала торпеду под левый клюз, а один из эсминцев взлетел на воздух.

Пока отогнали эсминцы, пока подняли немногочисленных выживших с эсминца, пока на "Аризоне" завели пластырь и откачали воду — наступило утро. Планы пришлось пересматривать — было очевидно, что отряд придёт к Формозе сильно после полудня. Это избавляло от эсминцев, но заметно упрощало жизнь береговым батареям, и Ричард не стал бы утверждать однозначно, что хуже. Благо, опыт был...

Шепард, напротив, считал, что так будет лучше: пусть, мол, все видят мощь Америки. В кают-компании он придерживался этой позиции столь же рьяно — и в итоге коммодор Донахью приказал атаковать днём.

Как ни странно, до самой Формозы отряд никто не побеспокоил. То ли у японцев кончилось горючее, то ли они что-то задумали — причём Ричард был уверен в последнем. Ну не может такая мелочь, как отсутствие угля, остановить японцев. Да и уголь на острове свой был...

Так или иначе, но часам к четырём отряд вышел к Гаосюну и начал обстрел... И тут же его прекратил.

Когда после первого же выстрела главным калибром по отсекам прокатилась трель отбоя, Ричард почувствовал себя обманутым. И не он один — все в каземате разразились негодующими криками. Шепард, связавшийся с мостиком, некоторое время недовольно рассматривал раздражённых моряков, а затем рявкнул:

— Тихо!

— Лей, что за чепуха?! — крикнул кто-то в стихающем шуме.

— Перемирие, — дёрнув щекой, сообщил Шепард. — Прекращение огня. На сутки.

— Так мы что, победили? — ошеломлённо спросил Красавчик.

— Там видно будет, — поморщился Шепард. — Это ж русские затеяли... Отбой всем!

Пожав плечами, Ричард вышел из каземата, неспешно раскурил трубку и проводил взглядом ушедший в воду якорь. Надо бы заглянуть к радистам и узнать, что случилось в России... Но это подождёт, а поиска можно просто отдохнуть и насладиться свежим воздухом и — в кои-то веки — хорошим табаком.

Радисты ожидаемо знали больше всех, исключая разве что капитана. Абрахам, сменившийся с вахты, предложил Ричарду отравиться в кают-компанию и поговорить в корабельном буфете. Ричард согласился — и вскоре знал всё, что было известно радиорубке.

Как оказалось, русский царь, человек вздорный и недалёкий, довел своих подданных до предела и был свергнут. Новое правительство особого желания воевать не имело, но и союзников обманывать не собиралось, и потому объявило о прекращении огня на сутки, призвав всех последовать примеру. Предлагалось, что это превратится в настоящее перемирие... И все согласились не стрелять до следующего вечера.

— Не думаю, что это надолго, — Ричард хмуро разглядывал стакан содовой. — До завтра, может, и продержатся, но дольше...У японцев чуть не половина Китая в руках, немцы всё ещё под Парижем — всё ещё может повернуться в их пользу. Ну или они так думают...

— Да ведь всем уже эта война надоела! — возмутился радист. — Уж наверное в столицах не дураки сидят, должны понимать!

— Не дураки и понимают, но видят всё не так, как мы. Для них война одновременно и шахматная партия, и бизнес... И если закончить сейчас, в убытке останутся все. — Ричард продолжал гипнотизировать стакан, в котором отчаянно не хватало виски. — Прямо сейчас нет однозначного победителя, ещё можно вернуть всё назад — но тогда откажется, что всё это было зря. Поэтому мира не будет — не в этот раз. Вот увидишь...

— Дик, ты чёртов пессимист! Нельзя же так плохо думать о людях!

— Абрахам... — Ричард залпом допил содовую. — Ты славный парень, но вынужден тебя разочаровать — я думаю о людях даже лучше, чем они того заслуживают. Честно. Вот только... Знаешь, сколько раз самые лучшие идеи кончались плохо? Вот и эта кончится ничуть не лучше. Война закончится только тогда, когда ни у кого не останется сил... Или пока кто-то не будет разгромлен, если нам всем повезёт. Если сильно повезет...

— Но почему?

— Потому что слишком туго перекручены интересы слишком многих стран. Слишком много людей сражается, слишком много денег потрачено — всего слишком. Так просто не остановиться. Поверь, я буду рад, если все, что я сейчас наговорил, окажется бредом. Ну да ладно, пойду я... — Ричард поднялся, на ходу неспешно набивая трубку.

Странное чувство — отсутствие войны... Никто не отменял боевой готовности — но экипажу позволялось расслабиться, словно в мирном походе. Настолько, что Джилл — дальнометристка, всё время проводившая либо за дальномером, либо на койке — спустилась на бак и устроилась играть на скрипке, собрав почти всю свободную от вахт команду. Пришёл послушать и Ричард — играла Джилл великолепно, но крайне редко. Последний раз — когда "Техас" стоял в доке во время установки новой бронеплиты взамен сорванной...

Она играла и играла, словно хотела сыграть всё, что не сыграла и боялась опоздать... и Ричард не замечал времени, пока не пробил колокол — восемь склянок, пора на вахту.

Отдав честь Шепарду, Ричард начал обход. Орудия были вычищены и поставлены на стопора, но кранцы первых выстрелов заполнены, а наводчики сидят на своих местах и наблюдают за морем. Расслабляться рано — нет даже настоящего перемирия, да и доверять японцам не стоит. Эти вдруг решат, что их оскорбили, да и рванут в драку с мечами наперевес... Ну или с торпедами, как вчера. И то, что это форменное самоубийство, их совершенно не беспокоит...

Закончив обход, Ричард остановился рядом со своим орудием, грозно посмотрел на наводчиков, после чего ушёл к своей койке и снова открыл Сунь Цзы. Вахта обещала быть спокойной...

Она и оказалась спокойной — как и вся ночь. Ричард поймал себя на том, что уже и забыл, каково это — ночь без тревоги, а то и не одной... А это было прекрасно. И ещё лучше было то, что всей команде, кроме вахтенных, было приказано отдыхать. До трёх часов дня, что несколько огорчало, но всё же...

Разумеется, приказ был встречен всеобщим восторгом. Джилл со своей скрипкой снова устроилась на баке, играя нечто, что ожидаешь услышать от паренька из гетто, а не белокурой филадельфийской красотки. Несколько минут спустя откуда-то появился Илайя Томас, замковый из первой башни, с гитарой.

Несколько аккордов, скрипка замолкает — и начинает снова.

До сих пор Ричард не представлял, что скрипка способна на такое. Плеск волн, свист ветра и крики чаек сплетались в этой музыке в печальную мелодию, из который вырастали тоскливые гитарные аккорды и глухой усталый голос Илайи. Блюз — но не работяги-лесоруба, а моряка. Блюз о долгом походе, о штормах, рифах и вражеском огне, об оставшихся далеко за туманами и бурями родных берегах...

Прикрыв глаза, Ричард наклонил голову, пытаясь незаметно смахнуть набежавшие слёзы — и был не одинок в этом. Песня не оставила равнодушным никого...

Ричард почти потерял счёт времени, и пришёл в себя только от звона колокола. Семь ударов, три часа дня... Время отдыха истекло.

Неспешно вернувшись в каземат, Ричард отсалютовал Шепарду, проверил своё орудие, убедился в исправности секундомера и стал ждать. Уже было известно, что переговоры закончились ничем, а значит, война начнётся, как только пробьёт восемь склянок...

Время тянется и тянется, стрелки словно прилипли к циферблату — нет ничего хуже, чем ждать неизбежного. Так, наверное, чувствует себя приговорённый к казни... Густым сиропом тянутся мысли — все приготовления давно закончены, заряжены орудия, наводчики припали к прицелам, но ещё рано...

Трансляция разносит по отсекам колокольный звон — два удара, четыре, шесть, семь...

Восемь.

И не успел отзвучать последний удар, как палуба под ногами содрогнулась, а корабль наполнил тяжёлый гром — десять орудий линкора ожили, отправив в город четырнадцатидюймовые "подарки".

Война продолжалась...

Бенджамин. VI

— Первый, третий — залп! — Аткинсон довернул перископ. — Не уйдёт...

Два взрыва и хруст рвущегося металла подтвердили его слова. Бенджамин сдвинул наушники на шею, потёр висок и кивнул Перкинсу.

— К всплытию!

Давно привычный свист воздуха, бурление воды в кингстонах, плеск волн. Передав Перкинсу пост, Бенджамин выбрался на палубу. Три дня назад они оставили Цейлон, куда заходили на дозаправку — и вот первая добыча... Даже если сухогруз шёл порожняком, лучше японцам от его потери не станет. Закурив, Бенджамин посмотрел на боцмана, рискующего на рубке очередной кораблик и полез наверх — проверить выдвижную антенну. Антенна работала исправно, уплотнения не протекали, но радисты после каждого погружения всё равно лезли её проверять.

Три дня. Четверть пути. Девять, максимум — десять дней, и "Старфиш" бросит якорь в Маниле. Дома... Да, для Бенджамина — как и для всей команды — Манила была домом. Именно она, а не остающиеся за океаном города и фермы. Развалившись с сигаретой в зубах на высохшей палубе, Бенджамин поймал себя на том, что как свои пять пальцев знает манильские закоулки, но почти не помнит родной Лонг-Айленд. Может, так и остаться здесь?.. В конце концов, что он там забыл — папашин магазин? Нет, спасибо. Лучше уж так и остаться на флоте — особенно если получить лейтенантские нашивки. На самом деле не так уж и сложно — стремительное развитие техники требовало огромного количества специалистов, а они в большинстве своём предпочитали уютные офисы и лаборатории... Если, конечно, война кончится.

Докурив, Бенджамин спустился в кубрик, разложил на столе карту, выписку из журнала и ленту — предстояло превратить зубцы кривых в цифры высоты слоёв ионосферы. Работа, которая ему не надоедала никогда — слишком интересно и важно было происходящее в высших слоях атмосферы... Карта небес всё ещё не была закончена, но в столе радиста уже лежала брошюра "Рекомендации по сверхдальней радиосвязи", созданная на основе в том числе и его исследований. Приятно, чёрт возьми... И полезно.

Закончив, Бенджамин сменил Перкинса и начал прочёсывать эфир в поисках добычи или врага...

Сигнал был настолько коротким, что Бенджамин вообще не был уверен, что что-то слышал. Но тем не менее доложил:

— Пеленг триста пятьдесят, предположительно сигнал!

— Лево руля, приготовиться к погружению! — отреагировал Аткинсон. — Мистер Франк, что вы услышали?

— Не уверен, что это не помехи, сэр, — отозвался Бенджамин, — но похоже на телеграфную посылку, не больше двух секунд.

— Возможно. Возможно, что это помехи, — согласился коммандер. — Возможно всё, что сотворено Господом. В том числе и помехи. Но что касается меня — я предпочитаю знать точно.

— Дым на горизонте! — раздалось час спустя.

— Погружение, полный ход! — немедленно отреагировал Аткинсон. — Первый, третий — товьсь!

Бенджамин поспешно надел наушники — и сразу же услышал мерный шелест винтов и ровный гул турбин.

— Слышу турбины, дистанция шесть-семь миль, приближается!

— Вероятность обнаружения?

— Слишком медленно, — покачал головой Бенджамин. — Сейчас он о нас не знает...

— Малый вперёд, — приказал Аткинсон. — Перископ поднять. Начать подготовку атаки.

Это было разумно — вряд ли в этих водах окажутся чужие корабли, но как знать...

— Мистер Джонс, взгляните-ка, — Аткинсон отодвинулся от перископа. — Это по вашей части...

Помощник уткнулся в перископ и несколько минут молчал, после чего изрёк:

— Однозначно "Светлана" — их ни с чем не спутать. Мистер Франк, попробуйте с ними связаться.

Бенджамин застучал ключом, передавая запрос, повторил, внимательно выслушал ответ и доложил:

— Это "Адмирал Грейг", сэр. Идёт в Бомбей. Сообщает, что столкнулся с вражеской субмариной.

Докладывая, Бенджамин поспешно записывал координаты, выдал квитанцию и протянул записку командиру.

— Где-то здесь, сэр... Ага!

— Что случилось?

— Та самая посылка, сэр. Не зная, что искать, даже в упор не заметишь. Похоже, они так сообщают в штаб, что всё нормально...

— Изложите ваши соображения об этом в докладе, — распорядился Аткинсон. — К всплытию!

Главный враг моряка — скука... но только не на субмарине. Подводник о скуке мечтает — и обычно совершенно безнадёжно. Людей мало, места ещё меньше, зато множество механизмов — и дело найдётся всем.

Конкретно Бенджамин был занят ремонтом усилителя, в котором в очередной раз перегорело несколько ламп. Вроде бы и ничего сложного — да только Бенджамин в своё время поленился составить схему своего прибора, так что теперь приходилось работать по памяти. И только самому, потому что Перкинс банально не знал, что там к чему.

Проверяя одну за другой лампы и меняя сгоревшие на новые, Бенджамин задумался. Пожалуй, стоило сделать новый усилитель — проще и надёжнее, а главное — с нормальной схемой. Или достать заводской, хотя они и идут в первую очередь на крейсера... Но подлодкам они нужны ничуть не меньше, если не больше. Нет, ну его, проще собрать свой — все детали в Маниле найти можно, да и у боцмана что-то осталось...

Наконец, заменив все лампы и печально отметив, что осталось их маловато — на один хороший ремонт, Бенджамин в последний раз проверил все цепи, вернул на место кожух и включил прибор. Усилитель работал исправно, чувствительность приёмника вернулась на прежний уровень — но слушать было нечего. Бенджамин от скуки попытался поймать какую-нибудь местную радиостанцию — но не нашёл ничего. Не было в Индии и Индокитае достаточно мощных передатчиков...

Скука... Нет, у Перкинса что-то случилось.

— Что такое, Перкинс?

— Неопознанный акустический сигнал, сэр!

А вот это было уже интересно. Перкинс не паникёр и не дурак, боящийся собственной тени, и если уж он не смог оплатить контакт...

— Дай сюда, — отобрав у Перкинса наушники, Бенджамин прижал динамик к уху и фыркнул. Неопознанный контакт, как же... Несколько секунд послушав мелодичный мурлыкающий свист, он вернул наушники и сообщил:

— Всего-то навсего киты распелись, а ты уже неопознанные контакты ищешь...

— А что, киты правда поют? — удивился заглянувший в отсек О'Коннели.

— Поют и очень громко, — подтвердил Бенджамин. — Вообще, конкретно это дельфины орали, но киты тут тоже не молчат. И иногда сильно мешают, сволочи... Они там заткнулись?

— Так точно.

— Прекрасно, — Бенджамин снова принялся крутить верньеры настройки радиостанции.

Весь день прошёл впустую, и только вечером Бенджамин перехватил сигнал — на сей раз однозначно японский.

— Курс на перехват, — распорядился командир. — Приготовиться к погружению.

Сигнал шёл с юга, что упрощало атаку — можно было без труда зайти с востока и атаковать с тёмной половины горизонта — разумеется, если это будет вообще возможно. В последнее время одиночных судов в море почти не встречалось, а конвои становились всё больше и защищались всё лучше... И передача вполне могла отказаться ловушкой.

— Мать честная, да сколько же их там?! — выдохнул Перкинс. — Сэр, слышу шумы по крайней мере двадцати пяти — тридцати кораблей!

— Погружение! — приказал Аткинсон. — В торпедном — товьсь! Полный ход!

Бенджамин надел наушники и присвистнул — конвой действительно был немаленьким, как бы Перкинс ещё и не занизил его численность... И как прикажете его атаковать?

— Джентльмены, — словно в ответ на его мысли заговорил Аткинсон, — вы когда-нибудь видели, как лев нападает на стадо быков?

Команда, занятая подготовкой к бою, промолчала, и Аткинсон не стал развивать тему. Вместо этого он повернул перископ и приказал:

— Право десять, первый, третий — товьсь!

Шум становился всё сильнее, и Бенджамин уже с трудом ориентировался, не различая отдельные корабли, но командира это абсолютно не беспокоило. Он явно нашёл добычу и не собирался её отпускать... И оставалось только надеяться, что она того стоила.

— Лево руля, тихий ход! Первый, пли! Второй, пли! Третий, пли! Четвёртый, пли! Стоп машина, тишина в отсеках!

Пятнадцать секунд. Двадцать. Двадцать одна. Двадцать две.

Четыре взрыва, почти слившиеся в один. Жуткий хруст ломающегося металла. Странный гул.

— Полный ход, лево руля, погружение до максимальной!

Перископ опустился, забурлила вода в балластных цистернах, и "Старфиш" рванула прочь, проваливаясь на глубину.

— Право руля, малый назад! Стоп! Тишина в отсеках!

Подлодка замерла на месте, продолжая медленно погружаться. В уши туго ударил первый взрыв, второй... Слишком далеко.

— Интенсивная бомбардировка, азимут девяносто, дистанция около мили, не приближается, — доложил Бенджамин.

— Лево руля, малый вперёд две минуты, — приказал Аткинсон. — Поздравляю, джентльмены, мы потопили танкер.

Только в четыре часа, после многих десятков виражей, "Старфиш" всплыла и открыла люки. С наслаждением вдохнув свежий воздух, Бенджамин высунулся из люка, любуясь звездами. Привычно яркие, здесь, у экватора, звёзды казались близкими — только протяни руку... И тем отчетливее становилось понятно — никто этого не сделает. Политикам интереснее перекраивать карты, их не волнует, что скрывается за небесами...

Не при его, Бена Франка, жизни.

Устало закурив, он выдохнул дым, в несколько затяжек выкурил сигарету и отправился вниз. Четыре часа сна — безобразно мало, но это всё, что у него есть...

В Сингапур "Старфиш" пришла с двумя торпедами — никого поймать не удалось. Командир объявил аврал и отбыл за продовольствием, прихватив двух дюжих матросов, Бенджамин, размахивая предписанием, помчался за лампами, припоем и новым паяльником, а все остальные поспешно заставляли лодку и грузили торпеды.

Аткинсон готовился к неприятностям.

Команда его подход полностью одобряла. Уж лучше потратить время на аврал в порту на погрузке, чем в море на борьбу с затоплением... И потому приказ вернувшегося Аткинсона аврал прекратить был воспринят с немалым удивлением.

— Разрешите обратиться, сэр, — Бенджамин поставил коробку с лампами на причал. — Что произошло?

— По инициативе нового правительства России принято прекращение огня сроком на двадцать четыре часа, — сообщил Аткинсон. — В связи с этим я откладываю выход из Сингапура на сутки, если не поступит иных приказов.

В этот момент Бенджамин порадовался, что не держал коробку в руках — не факт, что не уронил бы. Прекращение огня? Неужели война подходит к концу?.. Что ж, завтра станет ясно — перейдёт ли это перемирие в настоящий мир или закончится ничем. Мир... Если мир настанет, он, как и решил, останется в Маниле. А если нет... Ну, тогда он всё равно останется в Маниле — пока "Старфиш" не получит или новое назначение, или глубинную бомбу. Нет смысла строить планы, если не знаешь, не ждёт ли тебя уже завтра Фиддлерс Грин. Во всяком случае, дальше, чем на сегодня — а сегодня команде приказано отдыхать. Разумеется, тем, кто не занят на погрузке...

Сингапур... Город Льва почти не изменился — или он просто не помнил города, где провёл всего несколько часов когда-то — целую жизнь назад. Только теперь, имея возможность сравнивать, Бенджамин не мог не заметить, насколько похожи Сингапур и Гибралтар. Не внешне, нет, но... Пожалуй, своей сутью. Две лапы британского льва, держащего в когтях океаны, ворота на морских путях, две колонны, на которых стоит фундамент империи — рухни хоть одна из них, и не бывать уже Британии владычицей морей...

Но сейчас пришёл мир, пусть и ненадолго — и город праздновал, словно война окончена, не задумываясь, что завтра всё вернётся на круги своя. А впрочем, если думать не так, то не останется никакой надежды. Да и кто знает, может, политики всё-таки договорятся...

И Бенджамин, выбросив из головы подобные мысли, улыбнулся идущей навстречу китаянке. В конце концов, даже если у них всего один день мира, его нужно использовать на всю катушку! Особенно, если он один...

День плавно перешёл в вечер, а затем и в ночь, но город не утихал. Всем казалось, что победа не за горами, что ещё немного — и ненавистный враг сложит оружие, и не будет больше войн... Конечно, все понимали, что это не более, чем мечты, но о чём ещё мечтать, если не о мире, на шестом году войны? И Бенджамин мечтал. Мечтал о мирных плаваниях, о спокойной работе учёных. О полётах в стратосферу и выше — в межпланетное пространство и к другим небесным телам, где, быть может, их ждут собратья по разуму... А ещё — о вещах куда более близких и приземлённых, вроде ночи с китаянкой Минмэй...

Ему опять повезло — как и почти все его девушки, Минмэй оказалась радиолюбителем. Случайность? Или какое-то чутьё? Да не всё ли равно, если результат — вот он? Она идёт рядом, рассказывает байку по бестолкового радиста и заливисто смеётся... Вот только почему-то кажется, что на её месте должна быть другая. Смуглая блондинка в круглых очках, Семьсот тридцать-эль со Скалы... Всего одна ночь, но она запала ему в сердце раз и навсегда. И после войны он обязательно найдёт её, а пока... Пока — срывай день, кто знает, что ждёт завтра?

Минмэй ушла до того, как он проснулся, оставив записку со своим позывным и припиской "88 GL", и Бенджамин был ей за это благодарен.

Жизнь в городе вернулась в привычное русло, военное положение, забытое на один вечер, вновь вернулось — тем более, что все уже знали — мира не будет. Война продолжится сегодня в шестнадцать часов... Пора возвращаться.

Неторопливо шагая про улицам, Бенджамин курил, поглядывал по сторонам и обдумывал схему нового усилителя. Пожалуй, получится собрать его к приходу в Манилу — особенно, если закончить ремонт старого до отплытия... А он успеет — за шесть часов-то. Всё равно необходимо занять чем-то и руки, и голову, иначе он изведётся в ожидании...

Ровно в шестнадцать часов ожили дизели, матросы сбросили причальные концы, и "Старфиш" отошла от пирса. Проверив последний контакт, Бенджамин включил усилитель и надел наушники — пора ловить каждый шорох в эфире, ища добычу и уходя от врага.

Война продолжалась...

София. VI

Что-то готовились. София не знала, что именно, но предчувствие близкой грозы охватило всю страну и становилось всё сильнее...

И в какой-то момент весь привычный мир рухнул.

Телеграмма из Петрограда оборвалась на полуслове. Генерал-лейтенант Меньшиков дёрнул щекой, несколько секунд смотрел на замершую ленту и распорядился:

— Штабс-капитан, возвращайтесь к роте, приведите её в готовность и ожидайте приказов. И передайте, пожалуйста, полковнику Корсакову, чтобы он немедленно зашёл ко мне... Что там?

— Ваше превосходительство, — сообщил заглянувший в кабинет вестовой, — к вам его высокопревосходительство адмирал Колчак, говорят, дело срочное!

— Ваше высокоблагородие, что случилось-то?!

— Я, ребята, знаю не больше вашего, — София покачала головой. — Знаю только, что связь со Ставкой оборвалась на полуслове... А генерал, похоже, не слишком-то и удивился — только нашего полковника велел сразу к нему позвать. И Колчак пришёл...

— Опять где-нибудь забастовка, — вздохнул Борис. — Вот не стоило с социал-демократами ссорится... Не в обиду вам было сказано, ваше высокоблагородие, да только народ их здорово уважает. Слушал бы их государь — война, глядишь, уже бы и кончилась...

— Борис... Хотя в чём-то ты прав, последний год был скверным, и не по нашей вине.

София проглотила ругательство — ситуация была скверной и непонятной, обрыв связи со Ставкой пугал, и то, что командиры явно знали — или хотя бы догадывались, что случилось, беспокойства не уменьшал. Что-то случилось — случилось не в Ставке и не в Петрограде. Во всей стране...

Два часа спустя был объявлен сбор всего гарнизона Владивостока. Всего — даже зенитчики и береговые батареи должны были прислать всех, кого только смогут выделить. Ничего подобного София вспомнить не могла, а уж сбора гарнизона и моряков вместе...

А затем, когда строй на площади замер, вперёд вышел Колчак, поднял рупор и объявил:

— Внимание всем! Довожу до сведения войск и населения, что монархия низложена! Вся власть в России принадлежит Временному правительству Брусилова-Ульянова, каковое признано легитимным высшим командованием. Командованием гарнизона Владивостока принято решение признать новое правительство и выполнять его приказы. О подробностях вы узнаете чуть позже, пока же я обращаюсь ко всем: если кто-то из вас не считает правительство легитимным — это ваше право, но прошу вас подчиняться ему и оставаться в строю до окончания войны! В мирное время вы сможете высказать свои возражения, если таковые останутся, но сейчас нам необходимо единство! Помните — мы давали присягу защищать свою страну, и никто не освободит нас от неё!

Он говорил что-то ещё, но София уже не слышала ничего. Весь привычный мир прямо на глазах перестал существовать — низложен император, упразднена монархия, всё, чему она служила и во что верила, в один миг перестало существовать. Незыблемая и абсолютная основа её мироздания исчезла, оставив Софию отчаянно барахтаться в пустоте.

Она почти не помнила, как отвела роту в казарму, как ушла оттуда, как оказалась на набережной — но пришла в себя только почувствовав руки Сергея на плечах.

— Серёжа... — София всхлипнула, пряча лицо на груди жениха. — Что же теперь будет?.. Как?! Как это могло случиться?!

— Терпению человеческому есть предел, — грустно отозвался Сергей. — И предел этот был перейдён. Ты ведь помнишь про соглашение социал-демократов с правительством?

— То, которое было нарушено?

— Николаем.

— До сих пор не могу в это поверить... Слово государя свято, не может же он просто взять и отказаться от него!

— Но отказался, — Сергей вздохнул. — Давай вернёмся, а я по дороге расскажу, что случилось.

Рассказ получился довольно длинным, хоть Сергей и опустил почти все подробности.

Революция назревала давно и случиться должна была позже, но откровенная глупость и болезненная подозрительность царя привели к выступлению сперва рабочих, а затем и армии. И в результате, когда петроградский гарнизон получил приказ открыть огонь по рабочей демонстрации, произошёл взрыв. Солдаты открыли огонь по жандармам, рабочая милиция захватила вокзалы, почту и телеграф, флот перекрыл Неву... И через несколько часов боёв Зимний дворец был взят, а император арестован, а монархия упразднена.

— Арестован?!

— Да. И по приговору трибунала лишён гражданства и выслан из страны вместе с семьёй, — вздохнул Сергей. — Соня, я знаю, как ты относишься к монархии, поэтому... Скажи — ты останешься?

— Князь Трубецкой, — София улыбнулась сквозь слёзы, — скажите мне, на чьей вы стороне, и я приму её, пусть даже это и не моя сторона.

— Я остаюсь, любовь моя, — Сергей обнял невесту. — Я служу России, а не царю и не трону.

— Значит, я остаюсь с тобой, — тихо отозвалась София. — Наверно, со временем я смогу с этим смириться... Пошли домой, Серёжа?

На следующее утро София собрала свою роту и объявила приказ командования о прекращении огня на сутки. В это время в Швейцарии должны были встретиться послы воюющих стран, чтобы договориться о справедливом мире...

К её удивлению, предложение было принято всеми — боевые действия действительно были остановлены. Оставалось только надеяться, что встреча в Женеве принесёт плоды... И когда рота пришла в полковую церковь, София молилась о мире — впервые за всю войну. О том, чтобы ей больше не приходилось хоронить мальчишек и девчонок, пришедших за славой и романтикой, а получивших только кровь, грязь да три аршина чужой земли. Не писать больше родителям, что им некого ждать домой, не плакать ночами оттого, что не смогла спасти всех... Может быть.

Может быть, сегодня — первый мирный день. Может быть... Так хочется в это верить, но увы — София давно уже растеряла все иллюзии. Может быть, новое правительство России действительно попытается закончить войну прямо сейчас, но в этом оно будет одиноко. Все остальные почти наверняка сорвут переговоры — если представители Оси вообще явятся. Ничего не закончилось...

Тем не менее, пусть и ненадолго, но мир наступил. И София просто не знала, что делать. Конечно, никто не отменял старой доброй муштры, но сегодня не помогало даже это — не тогда, когда в одночасье рухнуло всё, что казалось незыблемым.

Она честно старалась разобраться в новой политике — слишком непривычной, так отличающейся от всего, что она знала — и то, что она понимала, ей не слишком нравилось. Новая Россия больше не была её страной...

Но присяга оставалась присягой, и война оставалась войной. Потом, когда всё закончится, она уйдёт из армии, выйдет замуж за Сергея... А до тех пор будущего нет.

— Вольно! — София прошлась вдоль строя. — Молодцы! В казарму, и до обеда читаете учебник тактики. Все. Спрашивать буду без жалости!

Рота, печатая шаг, ушла с плаца, а София, проводив солдат взглядом, отправилась в штаб. Революция, перемирие — всё это где-то там, далеко и высоко, а ей нужны конкретные приказы. Да и новости узнать не мешает — за эти несколько часов могло произойти многое.

Нашлись и новости, и приказы — ни то, ни другое особо радостным не было. Новость состояла в том, что переговоры в Женеве ожидаемо сорвались. Послы всё ещё делали вид, что совещаются, но результат был предрешён — завтра, в шесть вечера по владивостоксому времени, война продолжится. Приказ же требовал провести разведку боем на Японских островах... Самоубийство для всех, кроме Амурского полка морской пехоты.

Получив приказ, София отдала честь и спросила:

— Генерал-лейтенант Меньшиков, разрешите внести предложение?

— Разрешаю.

— Для операции использовать "Оренбург" и "Разящий". Высокая скорость и относительно малая осадка для подобной операции являются необходимыми.

— Разумно, — согласился генерал. — Приступайте — "Оренбург" сейчас в порту.

— Так точно!

За спиной Софии Меньшиков звонил в порт, кто-то шарахнулся от двери, пропуская её, но всё это уже не стоило внимания. Мысли Софии целиком и полностьюз сосредоточились на предстоящей операции. Раз уж ей представлена почти полная свобода действий, из этого было необходимо выжать максимум возможного... Да и невозможного тоже.

— Подъём! — рявкнула София с порога. — Выдвигаемся немедленно!

— Так точно! Куда?! — подскочил Борис.

— Для начала — в порт, а оттуда — на Окусири. Разведка боем на Японских островах.

— Накрылось, стало быть, перемирие, — кивнул Борис. — Так я и думал... Какой причал?

— Шестой.

Борис щёлкнул пальцами, и дневальный принялся яростно звонить в колокол.

Чуть больше минуты — и рота в полной выкладке выстроилась перед казармой. Пройдясь вдоль строя, София поверила снаряжение подчинённых и сообщила:

— Нам поставлена задача — разведка боем. Первичная цель — остров Окусири близ Хоккайдо, дальнейшие — в зависимости от результатов. Вопросы?

— Только один — а как же перемирие?

— Перемирие, поручик Вознесенская, истекает завтра в шесть вечера, и возобновлять его не собираются. Ещё вопросы?

Вопросов не было, и София приказала выдвигаться.

Четверть часа спустя "Оренбург" отошёл от причала и в сопровождении "Разящего" вышел из гавани. Семнадцать часов спустя роте придётся высаживаться на японских островах — и кто знает, что ждёт их там? София не знала, но была уверена в одном — это будет тяжело. Только морская пехота не ищет лёгких путей — их работа лезть в самое пекло. Разведка боем, диверсии, морские десанты — всё это давно привычно для Софии, давно уже не вызывает былой дрожи предвкушения...

Она устала. Она слишком устала, и завтра вечером, в восемнадцать часов по владивостокскому времени, её ноша станет ещё тяжелее... И пусть ещё оставался мизерный шанс, что политики в последний момент договорятся, она в это не верила.

Война продолжалась...

Джанет. VI

— Катер ремонту не подлежит, — заявил начальник ремонтной базы Гибралтара, спустившись на причал. — Я вообще не понимаю, как вы его притащили хотя бы на буксире — он должен был на месте развалиться. Принимайте новый, а отсюда хорошо если что-то из приборов снять получится.

Джанет украдкой смахнула слёзы, в последний поднялась на исковерканную палубу и сняла с рубки держащийся на обрывке троса да шотландском упрямстве боцмана флаг.

Все понимали, что рано или поздно это случится — но до сих пор не могли поверить...

"Проныры" больше не было. Были разбитый обгоревший корпус, поредевшая команда и флаг — но они больше не складывались в единое целое. В Его Величества разведывательный катер RSB-01 "Проныра".

— Смирно! — рявкнул Стэнли Гейл.

Под свист боцманской дудки Джанет спустилась на причал со знаменем в руках, вручила его Гейлу и отдала честь.

— Леди и джентльмены, — объявила она, — мы с честью выдержали выпавшие на нашу долю испытания и сражения, и пусть враг лишил нас корабля и погубил наших товарищей, мы не сдались. Мы вернулись под знаменем Королевского Флота, не бросив товарищей, сохранив и честь, и жизнь, готовые к новым сражениям!

Маленький экипаж, печатая шаг, двинулся по причалу к новому катеру, уже получившему прозвище "Ищейка". RSB-22, новый разведывательный катер специальной постройки, сам по себе был наградой. А уж спасение флага, пожалуй, тянуло на орден... Который разведчики не получат. Не то, чтобы это было официальной позицией Короны, но разведка считалась занятием не джентльменским, как-то даже не вполне приличным — и в верхах старались делать вид, что её и не существует. Как высказалась однажды Кэт — это не то, что случается с хорошими девочками... Так что не светят им ордена.

Катер был прекрасен. Чуть больше "Проныры", он был оснащён куда лучше — в неожиданно просторной надстройке нашлось место для полноценного штурманского стола и репитера гирокомпаса, а под палубой — для двух дизель-генераторов и отдельного отсека для водородных баллонов. Кроме того, имелось некое устройство, которое, будучи подсоединённым к штурвалу и лагу, должно было самостоятельно вычерчивать курс на карте. Устройство назывались курсопрокладчиком и доверия у Джанет не вызвало — как и у всех остальных, кроме штурманов... И в довершение всего кубрик на новом катере был куда комфортнее, чем на старом, а вся аппаратура — новейшего образца. Просто мечта радиста...

Неделя отпуска пронеслась мимо Джанет — слишком уж ей хотелось выйти в море на новом разведчике.

Впрочем, это обстоятельство не помешало ей отдохнуть по полной программе — с разгулом и дебошем до пустых карманов и беседы с военной полицией. Впрочем, едва услышав, что она с "Проныры", полицейский посмотрел на часы, заявил, что смена кончилась и присоединился к ней. В Гибралтаре разведчиков уважали — не то, что в Лондоне...

К концу недели Джанет окончательно смирилась с потерей "Проныры" и на борт "Ищейки" поднялась трезвой, свежей и довольной жизнью.

Патрулирование в Атлантике было совершенно непредсказуемым — не то, что в Средиземном море, где австрийский флот был заперт на Адриатике, а турецкий и вовсе не показывался в море... А вот в океане можно было услышать много интересного.

Правда, устраиваясь в своём кресле, Джанет и близко не представляла, насколько интересным будет плавание...

Развернув антенны, "Ищейка" неторопливо описывала вытянутую восьмерку. Первые сутки патрулирования подходили к концу, а улов был пусть и неплохим, но всё же не слишком интересным. Флот Открытого моря теперь неохотно покидал базы, а вспомогательные крейсера и подлодки предпочитали молчать.

И потому Джанет удивилась, когда расслабленно сидящая Кэт резко насторожилась и включила фонограф. Джанет натянула наушники — и присвистнула. Не узнать мощнейшую русскую радиостанцию было нельзя... Как нельзя и не понять, что мир отныне разделился на "до" и "после".

Революция в России. Монархия пала, новое правительство заявляет о создании "принципиально нового подлинно демократического государства" и призывало к миру.

— Не поняла?! — не удержалась Кэт. — Какое ещё прекращение огня?! Они что, кинуть нас решили?!

— Ты слушай, — одёрнула подругу Джанет. — Они же всё объяснили. Если кратко — обещают не стрелять, если в них стрелять не будут. Ну и всех остальных просят так сделать...

— И что дальше?

— Что начальство скажет, что ж еще?

Остаток передачи девушки дослушали молча. Новость грозила перевернуть привычный порядок вещей, и последствия случившегося Джанет предсказать не валялась бы. Даже если бы её попросили — а её уж точно не попросили бы... Поэтому она просто отбила радиограмму в штаб и на этом успокоилась.

Спокойствие продлилось до вечера. А вечером пришла радиограмма, которая заставила Джанет сдёрнуть наушники и броситься на мостик под ошарашенным взглядом подруги.

Гейл, прочитав, присвистнул, вернул радиограмму Джанет и приказал боцману:

— Труби сбор. Джейн, зачитаешь перед всеми.

Короткая трель боцманской дудки, стремительная суета на палубе — и вот уже Джейн читает приказ Адмиралтейства: с восьми часов завтрашнего дня остановить все боевые действия вплоть до особого приказа или на двадцать четыре часа, если приказов не последует...

— Джейн, — тихо спросила Кэт, свесившись со своей койки, — как ты думаешь, это всё? Война кончилась?

— Может быть... — протянула Джанет. — Может быть и кончилась... Но боюсь, что нет. Уж слишком далеко всё зашло.

— А я надеюсь, что всё-таки кончилась... — мечтательно протянула Кэт. — Вот вернусь домой — и сразу Джека в церковь потащу. В форме. Представляешь, как здорово — жених в полицейской форме, а невеста в военно-морской?.. А потом вернусь на телеграф — я же нашим участком заведовала — и будем тихо-мирно жить... Джейн, а ты что будешь делать после войны?

— Не знаю, — Джанет пожала плечами. — Для начала найду брата, а там видно будет.

Джанет не верила, что война закончится так легко. Да и возвращаться ей было некуда — ни дома, ни семьи, только брат... И блондин-подводник, которого хотелось найти. Но брат всегда жил своим умом, а блондин... Кто знает, где он сейчас и жив ли вообще? Даже если война и закончилась, она останется на флоте — по крайней мере, пока не вернётся брат. А потом... Потом будет видно. А если война продолжится, всё это вообще не будет иметь никакого значения. Фиддлерс Грин всё ещё ждёт её — и, быть может, дождётся уже сегодня, ведь море и смерть всегда идут рука об руку. Один удачный шторм — и всё...

Они вернулись в Гибралтар как раз к началу перемирия — прекращения огня, как упорно твердили официальные лица, хотя рядовым было плевать на такие тонкости. Не стреляют — и хорошо...

Спустившись на причал, Джанет закурила — и только тогда поняла, что ей совершенно нечего делать. Войны нет... И осталась странная пустота.

И тогда Джанет сделала то, чего не могла себе позволить уже много лет. Придя домой, она на целый день устроилась за своей радиостанцией.

Треск ключа, писк морзянки в наушниках, редкие голосовые передачи — Джанет была в своей стихии. Семьсот тридцать-эль вышла на связь и в ближайшие часы отключаться не собиралась. Десятки голосов — старых знакомых и незнакомцев, друзей и врагов... Но среди них не было тех двоих, кого она действительно хотела услышать. Ни блондин-подводник, ни брат в эфире не появлялись.

Это не значило ничего — оба наверняка слишком заняты, особенно брат, чьим сомнительным делам перемирие помешать не могло — но всё же... Впрочем, это случалось нередко, и потому Джанет отставила тревогу и снова с головой ушла в эфир.

Совершить кругосветное путешествие, не вставая с кресла? Для радиста-любителя нет ничего проще. Короткие волны легко отражаются от земли и загадочного электрического зеркала в атмосфере — и вот тебя слышат в тысячах миль от дома — в Америке или в России, в Бразилии или в Австралии. Хочешь — можешь послать открытку, не хочешь — можешь обойтись квитанцией по радио... Джанет неторопливо вращала ручку настройки, передавая свои позывные и получая в ответ поздравления, обязательные "восемьдесят восемь", и ругань немцев. Впрочем, ругань была какой-то усталой — на неё даже не хотелось отвечать любимыми "серыми крысами". Немцы тоже устали...

Неожиданно вспомнилась Кэт с её планами, и Джанет сообразила, что так и не спросила её позывной — надо бы поинтересоваться. Как знать, куда занесёт лихая судьба смуглую блондинку в круглых очках?..

Она просидела за радиостанцией до вечера, а потом явилась Кэт и вытащила подругу в ресторан, где гуляла вся команда. В одном из лучших ресторанов города Джанет чувствовала себя как-то странно... Но весело. Почтенная публика явно была непривычна к такому зрелищу, как девушка-офицер, тем более — не одна, и старались делать вид, что вовсе не пялятся на их компанию. Получалось у них это плохо — хотя в их собственном кругу этого, весьма вероятно, никто бы не заметил. Но моряки всё прекрасно видели — и потешались над ними.

Джанет наслаждалась вечером, строила глазки Слаю и старалась не думать ни о брате, ни о блондине-американце, ни, тем более, о перемирии, которое и перемирием-то не было. Прекращение огня не было формальным договором, а просто доброй волей командующих, и могло прекратиться в любой момент. Правда, пока оно держалось... И вполне могло подержаться до утра, но Джанет всё равно не верила, что его продлят хоть на секунду. Правда, говорить об этом она не собиралась — не хотелось расстраивать Кэт. Подруга так надеялась, что война кончилась, что у Джанет рука не поднималась разочаровывать её. Да и... Вдруг Кэт всё-таки права?

— Ладно, ребята, — Гейл поднял стакан. — За мир во всём мире!

— За мир! — команда со звоном столкнула стаканы.

— За здоровье Его Величества! — выкрикнул Смайли.

Стаканы снова зазвенели, за соседним столиком кто-то принялся аплодировать, Кэт взмахнула рукой, подзывая официанта...

— Эй, красавицы, не хотите повеселиться? — вместо официанта у столика нарисовался типичный представитель золотой молодёжи, сияющий ненатуральной улыбкой до ушей.

— Да мы и так не скучаем, — отозвалась Джанет, закуривая сигарету.

— Да ну, что могут дать нищие матросы таким красоткам? — сально улыбнулся гость.

— Мальчик, ты что, не понимаешь? — фыркнула Кэт. — Нам и без тебя не скучно. Но если хочешь... Можешь взять мой кортик и зарезаться.

Русский кортик, который Кэт выменяла у одного русского офицера на абордажную саблю, был предметом зависти всего Гибралтара. И Кэт вполне могла пустить его в ход...

— Наглые больно шлюхи пошли... — пробормотал парень — и тут же Кэт вскочила и без замаха ударила по лицу, разбив губы в кровь.

— Ты, ублюдок, посмел оскорбить офицеров Королевского Флота, — зашипела она. — Быстро извинился!

Мальчик что-то промычал — вроде бы извинения, и Кэт вернулась за столик.

— Надоели, — буркнула Джанет, закурив очередную сигарету. — Почему каждый идиот считает, что мы не офицеры, а чёрт знает что?

— Потому что сами чёрт знает что, — пожал плечами Гейл. — Этот сопляк или откупился от службы, или его родственники шепнули пару слов кому надо... Дерьмовые людишки, ненавижу таких!

— А он ещё и дружков своих притащит наверняка, — вздохнул Смайли. — В полицию-то он не пойдёт, нападение на офицера — не шутки... Но проучить попытается наверняка.

— И будет разочарован, увидев, что кровь у него самая обыкновенная, — фыркнула Кэт. — Я же его прирежу на раз...

Джанет только вздохнула. Кэт и вправду могла убить этого прилипалу, и никаких угрызений совести она по этому поводу испытывать не будет. Джанет вряд ли смогла бы так... Но к ней почему-то никто не приставал, если она этого не хотела.

Кэтрин же, не подозревая, какие мысли крутятся в голове подруги, намотала на палец прикрывавшую левый глаз прядь и предложила:

— А не перебраться ли нам в нормальный кабак?

— Перебраться, — согласился Гейл, и мнение командира было поддержано командой. Оставив на столе деньги, команда, чеканя шаг, вышла из ресторана.

"Гибралтар Кроникл", купленная по дороге, пошла по рукам. Каждый брал газету, пробегал глазами первую полосу, тяжело вздыхал и передавал товарищу. Джанет, в свой черёд прочитав передовицу, только покачала головой. Ну разумеется, женевская встреча не привела ни к чему.

— Кто-то ожидал иного результата? — осведомился Гейл, когда газета вернулась к нему. — Только честно...

Команда промолчала, и Гейл продолжил:

— Вот и хорошо. Возвращаемся на борт и начинаем подготовку — завтра утром выходим, как только закончится перемирие.

— Так точно! — равнодушно отозвалась команда, поднимаясь из-за стола.

Утро — ясное, тихое и прохладное — могло бы быть идеальным. Джанет сейчас могла бы сидеть на берегу, рисуя утреннюю гавань. Но она стояла на крыше рубки, проверяя антенны, смотрела на удаляющуюся гавань и слушала жалобы Кэт на несправедливость судьбы. Вялые жалобы — подруга ним на что особенно и не надеялась.

Война продолжалась...

Рокуро. VII

Первый Токийский полк уходил из Ханоя. Уходил, пока отступление на превратилось в бегство...

Русские, китайцы и французы почти очистили Индокитай от японцев — в их руках остались только Ханой, Хайфон и дорога между ними. По этой дороге сейчас и тянулась колонна грузовиков полка... Окадзима сидел, привалившись к борту кузова, курил и следил за обочиной. Занятие, на его взгляд, совершенно бесполезное — никто не будет посылать шиноби, если может накрыть колонну артиллерией — но сотё на это было плевать. А может, он просто не хотел, чтобы солдаты бездельничали — ведь бездельничающий солдат страшнее десятка ёкаев...

— Как думаете, сэмпай, Ханой ещё держится? — неожиданно спросил Такэда.

— Не знаю и не собираюсь притворяться, что меня это волнует, — отозвался Окадзима. — Ещё три десятка дзё, три часа или около того — и мы будем в море. Вот это меня действительно волнует... Понимаешь, кохай, мы уже проиграли, и когда нас выкинут с ещё одного клочка земли, уже не важно.

— Проиграли?! Но ведь...

— Проиграли и теперь мучительно оттягиваем конец, кохай, — повторил Окадзима. — Нам стоило заключить мир сразу после того перемирия, пока с нами ещё собирались говорить. А сейчас... Нас будут бить, пока не свалимся, а потом навяжут такой мирный договор, какой захотят. Ханой уже потерян, хорошо, если не мы последние, Хайфон и пары часов не протянет — хорошо, если до Гонконга успеем добраться...

— Вы пессимист, сэмпай, — вздохнул Такэда.

— А ты страдаешь нездоровым оптимизмом, кохай. Впрочем, я это уже говорил, — Окадзима щелчком отправил окурок в кусты. — Ты — сын адмирала, должен разбираться в политике куда лучше меня, но элементарных вещей не замечаешь. Или не хочешь замечать? Мы только и делаем, что отступаем, и шансов на контратаку я как-то не вижу...

— Вы знаете, сэмпай, я тоже, — Такэда закурил. — Но я сдаваться не хочу и не могу. Я — самурай, и я буду сражаться до конца...

— До конца?

— Да, сэмпай. Пока я не погибну, или пока Тэнно не прикажет мне сложить оружие. Он этого не сделал, и я продолжаю сражаться. Даже если мы отступаем.

Окадзима поморщился, выбил из пачки новую сигарету и закурил. Он считал подобные рассуждения пустым делом. Война уже закончилась, и это факт. Все остальное — просто сказки для толпы. Всё это — затянувшаяся агония. Турция уже выбыла из игры, рухнув в пучину гражданской войны, скоро придёт черёд Германии или Австро-Венгрии — и тогда Япония не продержится и месяца. Даже против одной только России... Их бегство из Ханоя — хороший тому пример. У гарнизона оставалось снарядов всего на десять часов боя... и эти десять часов на исходе. Самое позднее завтра утром Ханой капитулирует.

Новость о взятии Ханоя пришла перед самым отплытием — телеграф русские почему-то не перерезали. Впрочем, Окадзиму это не волновало — Вьетнам остался позади. Наконец-то... Впрочем, никто не сказал, что плавание будет безопасным. Скорей уж можно было ожидать моря проблем...

Императорский Флот слишком ослаблен, чтобы полноценно защищать конвои — в Хайфоне оставались только фрегат и три торпедных катера, и топлива у них было впритык до Гонконга. Подлодку шугануть — и то не хватит, а если появится хотя бы эсминец...

— Ты хочешь сказать, что катера должны таранить врага, если промахнутся? — Окадзима присвистнул. — Не то чтобы я сомневался в их духе, но ведь эсминец легко потопит катера, а потом вернётся за нами.

— Сэмпай, я имею некоторое представление о морской войне, — почтительно сообщил Такэда, — и должен вам сказать, что вы ошибаетесь. По катеру попасть очень трудно, особенно ночью. Поэтому он может выпустить торпеды почти в упор, особенно если возвращаться не надо... Да и на транспортах пушки есть, но это совсем уж на крайний случай.

Окадзима кивнул, подумав, что две старые четырёхдюймовки не помогут даже в крайнем случае, но промолчал. В конце концов, в морских делах кохай действительно разбирался лучше.

К счастью, все эти рассуждения отказались пустой тратой времени — русские то ли не заметили конвой, то ли проигнорировали, а все остальные были слишком далеко. Правда, уже на подходе к Гонконгу их нагнали два немецких рейдера и броненосец, вывезшие из Хайфона остатки Второго Токийского...

— Уже и Хайфон эвакуируют, — сообщил сотё, построив отделение на палубе. — Пришёл приказ: если не удаётся отбросить врага, не держаться до последнего, а отходить и беречь войска для защиты метрополии.

— Значит, с контента бежим?! — выкрикнул кто-то за спиной Окадзимы.

— Кто это сказал?! — зарычал сотё. — Кто там посмел вякнуть про бегство?! Ну же, выходи, несчастный ублюдок!

— Наверное, это была лиса, сотё-доно, — почтительно предположил Такэда. — Она сначала притворилась солдатом, чтобы заморочить нам головы, а теперь сделалась невидимой и сбежала.

— Лиса, говоришь... — задумчиво протянул сотё. — А скажи мне, солдат, зачем бы она это сделала?

— Кто же знает? — пожал плечами Такэда. — Лисы — они такие... Любят людям головы морочить...

Сотё несколько секунд рассматривал Такэду, а затем хмыкнул:

— Значит, это была лиса, — согласился он. — Бывает. Но чтобы больше никаких лис я здесь не видел!

— Сотё-доно, разрешите обратиться? — спросил Окадзима.

— Разрешаю.

— Каковы наши дальнейшие приказы?

— Пока никаких приказов, — ответил сотё. — Так что пару дней мы в Гонконге точно простоим. А что дальше... Ладно. Вольно!

Спустившись на причал, Окадзима привычно огляделся, прикидывая укрытия и пути отхода. Вряд ли всё это понадобится, но уж лучше зря потратить время сейчас, чем потом метаться под огнём. В конце концов, в Ханое тоже никто не ждал русских... А они пришли и навалились с севера. И вот теперь ни Ханоя, ни Хайфона... Ну и пусть об этом голова болит у господ офицеров, а его дело маленькое — до казармы добраться, и ладно.

Отмахнувшись от глобальных проблем, Окадзима вернулся к делам сиюминутным.

Казармы находились на другом краю города, а на улицах царило смятение — успехи Антанты никого не оставляли равнодушным. Кто-то радовался и ждал скорого изгнания японцев, кто-то опасался за жизнь и имущество, кто-то взвешивал, с кем выгоднее сотрудничать... И всем было просто необходимо бегать туда-сюда по всему городу. Полку, конечно, дорогу уступали, но не слишком охотно, злобно зыркая вслед, а то и бормоча проклятия. И ведь вряд ли японское правление было хуже британского... Но японцев здесь видеть не хотели.

Окадзиму, впрочем, это не волновало. Он и сам с величайшим удовольствием держался бы подальше от Гонконга, если бы у него был выбор... Уже у самых ворот казармы он усмехнулся, подумав, что было бы неплохо, если бы Гонконг взяли русские или китайцы — ведь тогда он не достанется англичанам...

В казарме было откровенно скучно — как и всегда. Словно и не было войны, солдаты целый день занимались строевым упражнениями, стрельбами и всевозможной бессмысленной работой. Фронт после потери Индокитая замер, хотя это затишье никого не обманывало — надвигалась буря...

Так прошла неделя, а вечером четверга полк в полном составе выстроился на плацу, и недовольный полковник Хироэ зачитал приказ.

Полк должен был немедленно выдвинуться на фронт. И всё — никаких указаний, кроме места назначения, никаких объяснений подобной спешки. Ничего...

— Шагом марш!

Вещмешки за спину, винтовки на плечо — и вперёд. Снова через весь город — к вокзалу, снова теплушки — сорок человек, восемь лошадей, снова стук колёс... Давно привычный Окадзима тут же улёгся на нары и мгновенно заснул. И благополучно проспал всю дорогу — на сей раз обошлось без сюрпризов вроде артобстрела, взорванного пути или воздушного налёта. Поезд шёл всю ночь без остановок, и утром прибыл в Ганьчжоу, где полк должен был принять очередное пополнение и отправиться на фронт.

Пополнение — четыре десятка парней и девчонок — Окадзиму откровенно нервировало. Нет, в Первом Токийском женщин набралось на целый взвод — но отдельный, полностью женский, а не сборная солянка... Вот только очень уж слаженной была эта "солянка", и слишком уж знакомыми были глаза новичков — тусклые, мёртвые... Точно такие же он каждый день видел в зеркале. Глаза людей, видевших слишком много.

Пополнение оказалось остатками Сеульского полка — по сути дела, колонистское ополчение... Которое неделю удерживало Сеул, отбив три штурма.

— Добро пожаловать из одного ада в другой, — хрипло произнёс Окадзима, глядя в глаза командиру пополнения.

— Просто скажи своему командиру, что у него есть сорок смертников, — ответил молодой тюи.

Окадзима молча поклонился и ушёл. Ополченцы ему не слишком нравились, но он их понимал — даже слишком хорошо... Они были похожи — по большому счёту, ему тоже некуда было возвращаться. Разница была только в одном: ему на это было наплевать. Только вперёд — всё равно больше некуда...

В конце концов, война кончится не скоро, и совсем не обязательно, что нито хэй Окадзима Рокуро доживёт до конца войны.

Доложив Хироэ о пополнении, Окадзима вернулся в казарму. До утра делать нечего — если, конечно, сотё ничего не придумает... А утром — на фронт, и хорошо, если хотя бы завтрак дадут. Хотя нет, до такого тайса не опустится никогда...

— Как вам новички, сэмпай? — спросил Такэда, как только Окадзима вошёл в казарму.

— Это сеульское ополчение. Всё, что осталось, я полагаю... И помоги тебе ками никогда не стать таким. Это смертники, кохай...

— Смертники?

— Они бросятся в самоубийственную атаку, наплевав на всё. Они будут игнорировать приказы и в попытке отомстить русским подставят под удар весь полк. Не знаю, что прикажет тайса, но я тебя прошу — следи за ними. И убей, если понадобится.

— Да, сэмпай, — ответил Такэда.

Завтрак солдаты всё-таки получили — всё тот же осточертевший сушёный рис. И снова вперёд — на фронт. Четырёхчасовой марш до линии окопов, а там... Одни Ками знают, что там. По последним донесением — затишье, но за четыре часа измениться может всё — и не факт, что фронт сам до них не доберётся.

Растянувшийся на добрую треть дзё полк маршировал по дороге. Никакого строя, никаких попыток печатать шаг — зато полностью развёрнутые дозоры, заглядывающие под каждый листик. Какой контраст с началом войны!..

В отличие от большинства солдат Окадзима любил пешие марши — за возможность не думать. Сосредоточиться на ложащейся под ноги дороге, считать шаги, движением плеч поправлять мешок, поудобнее подтягивать ремень винтовки... Даже петь — но не думать. Не вспоминать. Слишком многое он хотел бы раз и навсегда вычеркнуть из памяти, а лучше — из жизни. Последние пять лет целиком, если уж на то пошло...

Пока он шагает, он может не думать.

На фронте всё ещё продолжалось затишье. Редкие перестрелки, огонь снайперов, вылазки пластунов с одной стороны и шиноби с другой — и постоянное мучительное ожидание. В любой миг затишье могло обернуться битвой, воздух будет разочарован воем снарядов, в окопы хлынет волна газа...

— Сэмпай, у меня тут сётю есть, — сообщил Такэда, пристроив винтовку на бруствере. — Будете?

— Буду, — кивнул Окадзима, принял протянутую фляжку и сделал солидный глоток.

— Неплохо. Где украл?

— Зачем вы так, сэмпай? Мне его одна старая жрица налила... — возмутился Такэда, схватился за винтовку и выстрелил. — Есть один!

— Уверен? — Окадзима взобрался на стрелковую ступень, поудобнее перехватил винтовку и прицелился. Кто-то высунулся над бруствером, но слишком быстро спрятался. Окадзима вздохнул, поправил прицел и принялся высматривать неосторожного солдата.

Передышка продержалась три дня — а на четвёртый, ближе к полудню, началась артподготовка. Выругавшись, Окадзима передвинул сумку противогаза вперёд и метнулся в щель. Всё равно в ближайшие несколько часов больше ему ничего не сделать...

Он ошибся — не прошло и получаса, как волна орущей и матерящейся русской пехоты хлынула в окопы. Артиллерия при этом почему-то продолжала огонь, и Окадзима не сразу понял, что снаряды рвутся за его спиной.

Примкнуть штык. Вскинуть винтовку. Нажать на спуск. Рвануть затвор — гильза обжигает щёку — снова нажать на спуск... И всадить штык в живот спрыгнувшего в окоп русского. Снова выстрелить. Ударить штыком. Шаг назад. Выстрел. Удар. Удар. Выстрел. Нет времени перезаряжать — снова удар...

Когда безумное мельтешение обрывков все же прекратилось, Окадзима осмотрелся по сторонам — и скривился. Они были на окраине какого-то городишки, названия которого он не помнил — и значить это могло только одно.

— Нас поимели, — констатировал Окадзима, приложившись к фляжке со спиртным. — Ты цел, кохай?

— Да, я цел, и да, нас поимели, — негромко ответил Такэда, осторожно гладя волосы пристроившей голову на его коленях девушки из ополчения. — А сотё убили...

— Вот тебе и раз... — новость отказывалась укладываться в голове. Немолодой унтер был на редкость везуч. И до сих пор отделывался лишь царапинами, так что его смерть оказалась совершенно неожиданной. — Ему ж всегда везло!

— Ну вот. А сегодня его везение кончилось, — вздохнул Такэда. — И про ополченцев вы были правы, семпай. Полегли почти все — только Сакура и осталась...

— Мы здесь давно?

— Только что остановились. Враг в трёх-четырёх дзё от нас, резерв их вроде бы остановил.... — Такэда пожал плечами. — Но я как-то не думаю, что это надолго. Нам сейчас приказали пять минут отдыхать и идти дальше. Обратно в Ганьчжоу. А что дальше будет — никто не сказал.

Окадзима не ответил. Он завалился на спину, разглядывая затянутое тонкими облаками небо и всё отчетливее понимая, что ему абсолютно наплевать на будущее. Отступление, которое вот-вот превратится в бегство, метание с фронта на фронт, Япония... Всё это уже ничего не значит. Война проиграна, пусть даже командование никак этого не признает, а значит — ничто уже не имеет значения...

Ребекка. VII

"Летающие Тигры" заходили на посадку. Новый аэродром к северу от Сайгона, новое наступление, новые вылеты... Линия фронта ушла далеко на север, но японские бомбардировщики всё ещё могли дотянуться до Сайгона, и рубеж перехвата сместился на север. Конечно, "Тигры" предпочли бы охоту на истребители, но и против бомбардировщиков в прицеле ничего не имели...

— Итак, леди и джентльмены, — начал Джейсон, — спешу вас обрадовать: каждый день будет выделяться две пары для свободной охоты. Не одновременно, само собой.

— Хорошая новость, — оценил Дикинсон. — А какая плохая?

— Пока что не предусмотрена, — снова обрадовал подчинённых комэск. — А потом видно будет. Все свободны, десять и девять — к вылету.

Делать было абсолютно нечего... до того момента, когда Джейсон решил, что восемь бездельничающих пилотов — это плохо. То есть, где-то минут пять, после чего весь свободный личный состав был усажен за изучение аэродинамики.

— Леди и джентльмены, я решительно настаиваю, что вам необходимо не только уметь управлять самолётом, но и понимать, как он летает... и почему падает. Пока вы это понимаете плохо, что приводит к регулярным случаям воздушного хулиганства. Поэтому, леди и джентльмены, учите теорию — нет ничего практичнее хорошей теории.

И пилоты, скрипя зубами, учили. Ребекка к этому отнеслась философски — переубедить майора Джейсона было невозможно, а делать всё равно нечего...

День прошёл впустую — обе пары никого не поймали, налётов тоже не было, и пилоты скучали над учебниками. Ночь тоже ожидалась пустой, но как раз это у Ребекки возражений не вызывало. Разобравшись с учебником, она вышла на веранду, уселась прямо на ступенях и закурила.

Вечер, жара наконец-то отступает, все вернулись на базу — и можно просто расслабиться. Привалиться спиной к столбу, потягивая горький табачный дым, закрыть глаза и не думать ни о чём...

Когда-то — жизнь назад — рядом с ней сидела бы Энн, курила, наматывала рыжую прядь на палец, рассказывая какую-нибудь похабную историю... Только всего этого уже не будет. Энн осталась в тысячах миль отсюда, в чужой земле, под крестом из пропеллеров. Одна из многих ран — но самая страшная.

Ребекка устала. Устала каждый день танцевать на лезвии бритвы. Устала хоронить друзей. Устала убивать. Устала даже летать...

Война шла к концу — но что будет потом? Что делать после войны, куда податься из армии? Каким вообще будет этот мир?

Ребекка не знала. И уже не могла представить мирной жизни — слишком глубокие раны оставила война в её душе. Такие, что к мирной жизни уже не вернуться... Да и куда возвращаться? На ферму, если пьяница-отец её еще не пропил? В их старую нью-йоркскую квартиру? Так её давно продали... На ферму к тётке? Там и без неё прекрасно обойдутся... Куда-то ещё? Но куда? Да, она отличный пилот, но она не одна... Остаться в армии? Вряд ли — сокращения начнутся едва ли не на следующий день после победы...

Будущее выглядело смутным.

Ночь прошла столь же спокойно — японцы так и не рискнули появиться в небе. А утром Ребекка поднялась в воздух. Свободная охота... Давно ей не удавалось ей заняться, и сегодня она намеревалась как следует развернуться. Просто летать. Остаться наедине с небом, забыть обо всём, кроме полёта, кроме проносящейся далеко внизу земли... И неважно даже, если она останется без добычи — сам полёт стоил всего.

Ребекка качнула крыльями, дав знать напарнику, что уходит, развернулась и прибавила газ. Свободная охота, о которой она уже и не мечтала... Свободная по-настоящему...

Ей повезло — японская патрульная двойка держалась слишком низко, чтобы заметить её. Крутое пике, злобный треск пулемётов — один истребитель не успел даже дёрнуться, мгновенно вспыхнул, второй крутым разворотом попытался уйти — безуспешно. Зайдя боевым разворотом в хвост японцу, Ребекка снова нажала на гашетку, полоснув длинной очередью. Лопнули расчалки, сломались подкосы — и оба правых крыла сложились, словно захлопнутая книга. Истребитель судорожно дёрнулся и сорвался в штопор, секунду спустя из кабины вывалилась крохотная с такого расстояния фигурка...

Когда внизу вспух ярко-красный купол парашюта, Ребекка развернулась прочь. Топливо кончалось — осталось в обрез на обратный путь, так что стоило поторопиться...

Посадка, короткий доклад — и отдых. Можно уйти в свою комнатушку и завалиться на койку с сигаретой в зубах, стаканом в одной руке и книгой в другой. И можно до вечера наслаждаться приключениями Филеаса Фогга — такими простыми и неопасными — а вечером выбраться в гостиную, где до ночи просидеть за разговорами, картами и спиртным, а потом снова завалиться в постель — и лучше бы чью-то — а наутро...

А наутро всё начнётся по новой. Дежурство на земле, полёты охотников, зубрёжка... А может, японцы всё-таки явятся, и тогда в воздух поднимется вся эскадрилья, наконец-то получив настоящий бой...

Закурив, Ребекка выдохнула дым, проводила его взглядом и неспешно пошла к дому. План хорош, осталось только реализовать его да надеяться, что комэска не посетит новая идея. Ну или не случится драка, что гораздо лучше...

Утро не принесло никаких сюрпризов — завтрак, вылет первой двойки, второй, учебник — всё как вчера. Снова ни первая, ни вторая никого не встретили и теперь с тихой завистью провожали смену...

День тянулся и тянулся, вернулись обе машины четвёртой двойки, одна из третьей — но Джейсон задерживался.

— Леди и джентльмены, нам стоит беспокоиться? — осведомился Дулиттл, высунувшись из окна.

— Пока нет, доктор, — ответил замещавший командира Стинг. — Но если он не появится в ближайшие двадцать минут, это будет не очень хорошо. Значит, он сел на запасном аэродроме и вернётся только завтра. Надо будет соседей запросить...

Такое изредка случалось, и никто не стал беспокоиться. Полчаса спустя, когда майор так и не появился, Стинг отбил телеграммы на все аэродромы, где мог приземлиться Джейсон и на этом успокоился... До тех пор, пока не получил ответ — их командир нигде не приземлялся.

Вот это уже было действительно плохо.

— Леди и джентльмены! — объявил Стинг с веранды. — Общий вылет, немедленно! Майор Джейсон, по-видимому, совершил аварийную посадку!

Пилоты мгновенно бросились к машинам, техники спешно заполняли баки и запускали моторы, связист торопливо передавал доклад в штаб фронта...

Оторвавшись от земли, Ребекка первым делом поднялась на двенадцать тысяч футов и заложила широкий круг. Бесполезно — нигде не поднимался над лесом дым сигнального костра — или горящей машины. Что ж, придётся повозиться немного дольше... Снизившись до шести тысяч, Ребекка направилась на север, вглядываясь в проносящиеся под крылом джунгли и стараясь представить ход мыслей командира. Зная его, можно было с уверенностью сказать, что он обошёл линию фронта над морем, не особо удаляясь от берега, некоторое время барражировал над японскими рядами, а возвращаясь, проскочил над фронтом на предельных двадцати трёх тысячах. Правда, с такой высоты он бы и без топлива, просто планируя, смог бы дотянуть до аэродрома...

— Значит, командира сбили, — тихо сказала сама себе Ребекка, до боли в глазах всматриваясь в зелёное море под крылом.

Пусто.

Не найдя никаких следов, она вернулась на последних каплях топлива и, не снимая комбинезона, бросилась к Стингу.

— Капитан Стинг, сэр! Поиск не дал результатов!

— Вольно, лейтенант, — капитан помассировал виски. — Отдыхайте, через три часа второй вылет...

Тяжело выдохнув, Ребекка расстегнула комбинезон, завязала рукава на поясе и вышла из кабинета, на ходу доставая сигареты. Три часа так три часа...

Три часа спустя она снова поднялась в воздух, снова отправляясь на поиски. На сей раз ей предстояло работать с чужого аэродрома, да ещё и зайти за линию фронта... и скорее всего — зря. Если бы японцам удалось захватить Джейсона живым, они не замедлили бы об этом сообщить, а если бы он погиб — выдали бы тело. Был, конечно, шанс, что он сумел выжить и где-то прячется... Но шанс мизерный. Впрочем, как ни мал был шанс, Ребекка Флинт отступать не собиралась. "Летающие Тигры" не отступают...

С двенадцати тысяч футов трудно разглядеть хоть что-то, но Ребекка не рисковала спускаться ниже десяти — японцы неохотно забирались на такую высоту, так что здесь она была в относительной безопасности. Ну а выстрел из ракетницы она уж точно заметит.

Но выстрела не было, и Ребекка развернула машину, уходя на восток, к морю. Не стоит лишний раз дразнить судьбу...

На свой аэродром она вернулась уже ночью, молча покачала головой на взгляды товарищей и ушла к себе. Шансов найти командира почти не осталось, и хотя все ещё надеялись, надежда эта таяла с каждым часом. Вряд ли Джейсон выжил, но надо найти хотя бы тело... А это будет неизмеримо сложнее — мертвец ведь не подаст сигнал. Тогда только и остаётся, что прочёсывать джунгли... Или обратиться к японцам — возможно, майор всё-таки у них. Но всё это завтра.

Ребекка была уверена, что не сможет заснуть, несмотря на усталость — но отключилась, едва голова коснулась подушки.

Стинг, как оказалось, думал если и не так же, то очень похоже. На построении он объявил:

— Лейтенант Флинт, сразу после завтрака отправляетесь на фронт. Парламентёром. Спросите японцев, у них командир, или нет.

— Так точно, капитан.

— Вольно!

Наспех проглотив завтрак, Ребекка забралась в кабину и поднялась в воздух. Вряд ли спешка имела смысл — лететь было всего-то минут десять, а за это время вряд ли что-то изменится — но она просто не могла иначе. "Тигры" не отступают...

Четверть часа спустя Ребекка с белым флагом стояла на нейтральной полосе, обмениваясь приветствиями с пожилым седовласым полковником с двумя мечами за поясом.

— Я представляю добровольческую эскадрилью "Летающие Тигры", — заговорила она, покончив с формальностями. — Вчера днём командир нашей эскадрильи пропал без вести, и мы полагаем, что он совершил вынужденную посадку или упал на оккупированной территории и хотели бы получить информацию об этом. Если он находится в плену, мы можем рассмотреть различные варианты обмена военнопленными, если же погиб — получить тело для погребения. Также я уполномочена передать вам все необходимые для опознания сведения.

Ребекка передала флаг горнисту и протянула японцу тонкую папку. С поклоном приняв её, японец ответил:

— Я сожалею, госпожа Флинт, но, к несчастью, мне неизвестна судьба вашего командира. В моей зоне ответственности он не совершал посадку. Но я даю вам слово офицера перед ликом Аматерасу Омиками, что сообщу всё, что станет известно о судьбе майора Джейсона, буду ходатайствовать о его освобождении без всяких условий, если он жив, и способствовать передаче его тела, если он погиб. Это всё, что я могу обещать вам...

— Что всё же больше, чем мы могли бы рассчитывать, — Ребекка отдала честь. — Прощайте, полковник.

Вернувшись, Ребекка сразу же явилась в штаб и доложила:

— Сэр, у японцев нет никаких сведений о командире, но они обещали передать нам всё, что им станет известно.

— Благодарю, лейтенант, — Стинг сжал пальцами переносицу. — У нас тоже ничего...

— Как ты думаешь, он жив? — спросила Ребекка, отбросив формальности.

— Не хочу об этом думать и тебе не советую, — Стинг рваным движением разложил на столе бумаги. — Не то до такого додумаемся, что лучше уж пулю в лоб... Иди отдохни, я слетаю, а вечером, если ничего не случится, твоя очередь.

Сидя на веранде дома дежурных, Ребекка курила, наблюдала за заходящими на посадку самолётами и слушала бессвязный монолог Кэти Кимбли, которая, как оказалось, была давно влюблена в командира. Слушала вполуха, но Кэти просто надо было выговориться, а слушают ли её или просто бездумно гладят по спине...

Так они и сидели — одна говорила, другая молчала, и обе из последних сил цеплялись за надежду, прекрасно понимая, что надежды нет.

Колеса "Хоука" коснулись земли, истребитель пробежался и замер. Одновременно с ним остановился у штаба грязно-оливковый курьерский "Ситроен".

Стянув куртку, Стинг бросил её в кабину, бегом добрался до штаба — и через несколько минут над аэродромом поплыл заунывный вой сирены. Кэти, дёрнув головой, вскочила и, на ходу вытирая слёзы, бросилась к штабу. Ребекка метнулась следом, едва успев бросить недокуренную сигарету в ведро с песком.

Стинг стоял на веранде, комкал в руке лист бумаги и смотрел на пилотов.

— Командира признали пропавшим без вести, — сообщил он. — Командиром эскадрильи назначен я. Поиск приказано прекратить...

Немного помолчав, Стинг продолжил:

— Всем начать подготовку к боевому вылету. Вылетаем через час — началось большое наступление, на севере русские и китайцы взяли Ханой...

Ребекка закрыла глаза. Вот и всё — Роберт Джейсон уже не вернётся. Талантливый командир, лётчик и поэт, создавший эскадрилью, прошедший с ней всю войну... Даже если он и жив, он уже никогда не поведёт их в бой. А он мёртв — иначе бы уже дал о себе знать.

Командира больше нет — но осталась эскадрилья, остались три книги стихов и строчка, которой уже не стать новым стихотворением. Но забираясь в кабину и выводя мотор на максимальные обороты, Ребекка прошептала:

— Только кто-нибудь порою должен в небе воевать...

И знала, что она не одинока.

Ричард. VII

Корабль Соединённых Штатов "Невада" величественно развернулся, набирая ход. Ричард неспешно набил трубку, раскурил, затянулся и выдохнул дым. Война продолжалась, но конец очевидно приближался — уже сейчас было понятно, что всё закончится в этом году. И началом конца станет высадка на Тайване завтра на рассвете...

Завтра, едва над горизонтом покажется солнце, орудия "Невады" обрушат шквал огня на укрепления Гаосюна, расчищая дорогу морской пехоте. Пятидюймовки тоже не останутся без дела — слишком уж уязвим обстреливающий берег корабль, даже если не стоит на якоре. Мечта миноносцев всех видов — и надводных, и подводных, и даже новомодных воздушных. И если с первыми Ричард вполне мог совладать, то прочие раздражали своей недосягаемостью. И если подлодку иногда удавалось если не достать, то хоть отпугнуть ныряющим снарядом, то самолёты... Самолёты вызывали в казематах бессильную ярость. Противоминный калибр им повредить не мог, что позволяло зенитчикам считать себя некоей высшей кастой и даже утверждать, что их и одних достаточно....

Сам Ричард, между тем, видел в этой идее здравое зерно — только для этого нужны были пяидюймовки, а не трёхдюймовые хлопушки. Зенитчикам же было наплевать на всё — как только дело ещё не дошло до драки... Но не дошло ни разу, в чём главная заслуга принадлежала Шепарду.

Выбив трубку, Ричард ушёл с бака — завтра будет тяжёлый день, и стоит как следует отдохнуть, пока можно...

Выработанное за годы войны чутьё подняло Ричарда за минуту до сигнала тревоги, и у своего орудия он оказался первым и даже успел снять его со стопора.

— Ну что, босс, дадим жару узкоглазым? — ухмыльнулся Ник, заглядывая в прицел.

— Сунутся — зададим, — Ричард повесил на шею секундомер. — Но мне и без них хорошо... Все готовы?

Словно в ответ на его вопрос главный калибр открыл огонь. Поморщившись, Ричард выглянул в амбразуру, не заметил ничего подозрительного и отвернулся, ища Шепарда. Лейтенант обнаружился у амбразуры противоположного борта, изучающим берег.

— Сэр, — окликнул его Ричард, — не могли бы вы сказать, что там?

— Ничего интересного, — отозвался Шепард, опустив бинокль. — Первые два — недолёт, и большой, ответный лёг с таким перелётом...

Первые десять минут перестрелка оставалась вялой — артиллеристы "Невады" опасались накрыть перелётами город и огонь вели одиночными выстрелами и не слишком быстро. Затем, окончательно пристрелявшись, кормовые башни дали залп из всех пяти орудий...

— Есть! — воскликнул Шепард. — Минус одно!

Ричард не впечатлился — во-первых, артиллеристы могли и лучше, причём гораздо лучше, а во-вторых, только двенадцатидюймовых стволов было семь на трёх батареях, шестидюймовок же — минимум две дюжины. На этом фоне потеря одного орудия как-то не смотрелась...

Второй залп. С берега доносится жуткий грохот взрыва — взлетели на воздух погреба — и Шепард зловеще ухмыльнулся. Высказаться, правда, не успел — появились эсминцы.

Двенадцать эсминцев во главе с лёгким крейсером заходили в атаку с северо-запада, уже развернувшись в боевой порядок.

— Огонь!

Заблаговременно заряженные пятидюймовки дали залп. Не слишком точный, он всё же сбил японцам прицел, так что первые торпеды прошли мимо.

— Перезарядка! — Ричард запустил секундомер.

Новый залп — и на сей раз первому орудию повезло. Пятидюймовый снаряд пробил борт и взорвался в погребах, разорвав корабль.

— Беглый огонь! — рявкнул Шепард.

Пяидюймовки зачастили вразнобой, засыпая вновь заходящие в атаку эсминцы снарядами. Столбы разрывов, облака дымовой завесы, едкая кордитная гарь в каземате, непрерывный грохот — Ричард потерял счёт времени, и только остановив секундомер, понял, что прошло десять минут.

Эсминцы ушли — два потопленных корабля и взорвавшаяся кормовая башня крейсера отбили желание воевать даже у японцев, хотя возможно, что у них просто кончились торпеды.

— Неплохо сработали! — рявкнул Шепард. — Но если кто вздумает расслабиться — напрягу так, что мало не покажется!

С этим Ричард был согласен полностью — расслабляться было рано. Эсминцы ушли, но они вернутся ночью, а вместе с ними явятся и катера, а ещё где-то здесь наверняка прятались подлодки... И хотя всё это не его проблема — кроме эсминцев, конечно — лучше от этого не становилось. Эсминцы — наименьшая из проблем...

Главный калибр тем временем продолжал методично обрабатывать берег, батареи всё ещё огрызались — хорошо ещё, что попаданий не было, и конца этому не предвиделось. Передовой отряд морпехов грузился в шлюпки, но начинать высадку командование не спешило, предпочитая окончательно добить оборону...

Спустя четыре часа, истратив почти половину боекомплекта, корабли прекратили огонь и первые баркасы десанта двинулись к берегу. Артиллерия молчала...

Она молчала, когда морские пехотинцы выбрались на берег. Молчала и тогда, когда десант поднялся на остатки бруствера батареи шестидюймовок — артиллерии просто не было.

— Что ж, нам стало гораздо легче жить, — прокомментировал новость Шепард. — Хоть стоять не будем.

— А что мы будем делать, сэр? — спросил кто-то.

— Что прикажут, то и будем, — ответил лейтенант. — Пока половина расчётов может отдыхать.

Ричард с удовольствием последовал приказу — бой изрядно вымотал его. Как и всегда, если уж на то пошло — заряжающим было куда легче. Правда, останься он заряжающим — его не перевели бы с "Техаса"...

А на любые воспоминания о "Техасе" он наложил табу ещё в тот день, когда узнал о его судьбе. Потом, после войны, будет время помянуть всех — а сейчас время убивать. Убивать... И умирать. Как знать, не ему ли суждено оказаться в девяти милях от жилища Сатаны?..

На берегу оклемавшиеся японцы сцепились с морской пехотой, затрещали выстрелы — но это уже не имело никакого значения. Рота за ротой высаживались на берег и, смяв остатки войск, двигались к порту Гаосюна. Ещё два или три часа — и транспорты войдут в гавань и американская армия начнёт высадку...

Устроившись на койке, Ричард открыл "Записки о галльской войне" и погрузился в чтение. Раз уж приказано отдыхать — глупо этому приказу не подчиниться.

К вечеру все артиллеристы вернулись на свои посты — миноносцы наверняка готовились к атаке и могли появиться в любой момент. К счастью, корабли больше не были скованы в манёвре... Исключительно к счастью — потому что первыми появились торпедоносцы. Две эскадрильи на бреющем полёте появились с запада, проскочили мимо эсминцев и вышли в атаку.

Вой сирены перекрыл резкий лай трёхдюймовок и кашель скорострелок, по палубе прокатилась волна дрожи — турбины вышли на максимальные обороты.

Кто не видел, как на полном ходу разворачивается линкор, работая и рулями, и машинами, тот многое потерял... Если его не было на борту этого линкора — закончил мысль Ричард, на всякий случай держась за казённик. Потому что на борту в этот момент довольно неуютно...

"Невада" не пострадала, "Оклахома" поймала одну торпеду, но та прошла вскользь и взорвалась в десятке ярдов от корабля, а вот эсминцам повезло меньше. Старый "Бейнбридж" разорвало пополам, "Джервис" едва держался на плаву с безобразным креном на правый борт, а новенький, только с испытаний, "Викс" лишился винтов и рулей вместе с частью кормы.

— Сэр, вы говорили, что авианосцы станут действительно опасны через десять лет? — спросил Ричард.

— Это сухопутные, — ответил Шепард. — Но думаю, что срок я завысил. Сбили не меньше трети, по-моему, а счёт всё равно в их пользу... Суки узкоглазые!

— Сэр? — осторожно спросил Фридман — Шепард редко прибегал к ругательствам.

— На "Бейнбридже" мой племянник, Джек Райт...

Возможно, лейтенант собирался добавить ещё что-нибудь, но сыграли аврал, и половина расчётов бросилась на палубу — поднимать на борт выживших.

Лейтенанту Шепарду повезло — его племянник отделался сломанной ключицей. Вообще, команда "Бейнбриджа" оказалась везучей — погибли только те, кто был в машинном отделении, остальные отделались разнообразными травмами.

На "Виксе" вообще обошлось без жертв, хотя и был небоеспособен, "Джервис" же лишился почти половины команды и восстановлению не подлежал.

— Лейтенант Шепард, сэр! — отдал честь Ричард. — Спасательная операция завершена. Имею честь доложить, что ваш племянник матрос Райт находится в лазарете с травмами средней тяжести.

— Благодарю, мистер Дугал, — отсалютовал в ответ лейтенант. — Можете отдыхать до следующей вахты.

Рухнув на койку, Ричард закрыл глаза и почти мгновенно заснул. Времени на отдых и без того было слишком мало, чтобы тратить его впустую...

Как ни странно, но ночь прошла спокойно. На море, во всяком случае — с берега то и дело доносились взрывы и стрельба, но к рассвету начали стихать и они. А когда пробило восемь склянок, освободившийся Ричард поднялся на палубу — и замер, забыв про трубку в руке.

Ясно видимый в чистом утреннем воздухе, над портом, поднятый на стреле уцелевшего крана, развевался звёздно-полосатый флаг.

Порт взят.

Что будет дальше, Ричард не представлял, но сомневался, что им позволят вернуться в базу. В ближайшие дни, по крайней мере — точно. Город, может, и взят, но до захвата Формозы ещё далеко... И очевидно, что линкоры в этом участвовать будут.

Ричард набил трубку, прикурил и затянулся, разглядывая флаг. Если порт взят, то и город, скорее всего занят... И вполне возможно, что корабли отныне будут действовать отсюда. Если окрестности города очистят достаточно быстро — почему бы и нет?

— Да, то ещё зрелище... — раздалось за спиной.

— Лейтенант Шепард, сэр!

— Вольно! — отмахнулся Шепард. — Капитан собирается сделать объявление — думаю, скажет, что работать мы будем отсюда.

— Ну а что, — пожал плечами Ричард, — действовать против Японии из японского порта — в этом есть некий шарм.

— Пожалуй, что и так, — согласился Шепард. — Есть в этом какая-то справедливость.

Вернувшись в каземат, Ричард немедленно занялся проверкой орудия. Орудие было в полном порядке, но Ричард всё равно велел пробанить ствол и проверить прицелы.

Когда с этим было покончено, пришло время обеда. Когда закончился обед, Шепард приказал упражняться в наведении и перезарядке, требуя минимум десяти выстрелов в минуту. Он бы и учебные стрельбы устроил, но практических снарядов не было, а тратить боевые было запрещено капитаном.

"Стрельбы" тянулись до вечера, и к этому времени все делали десять-одиннадцать условных выстрелов в минуту. Теоретически — даже прицельных... Практическая же проверка предстояла перед самым закатом, когда японские эсминцы появились снова.

— Итак, джентльмены... — начал было Шепард, скривился и продолжил:

— По местам! Заряжай!

Первый же залп накрыл корабли, осколки прошлись по палубам, переломилась мачта — но японцы и не подумали отвернуть. Безумная самоубийственная атака не остановилась и даже не замедлилась.

Пять секунд спустя атакующих накрыл второй залп, и один из эсминцев взлетел на воздух. Результат оказался нулевым — эсминцы развернулись и выпустили торпеды. Залпом.

Это стоило им ещё трёх кораблей — но было слишком поздно. Торпеды пошли, и теперь весь отряд отчаянно маневрировал, пытаясь увернуться от шести десятков подводных снарядов.

Стрельба, разумеется, прекратилась — не было ни смысла, ни возможности вести огонь в таких условиях...

Многотысячетонный корабль, мечущийся, как накурившийся анаши дервиш — впечатляющее зрелище... Но не тогда, когда вы на его борту. Вцепившийся в казённик Ричард длинно и замысловато выругался, едва удержавшись на ногах. Корабль кренился, словно попав в шторм, курс приходилось менять, не успев лечь на новый — но каким-то чудом попаданий удалось избежать. То ли японцы не смогли нормально прицелиться, то ли американцы столь удачно маневрировали... Так или иначе, но на сей раз потерь не было. Эсминцы бросились в погоню за уходящим врагом, а Ричард, проводив их взглядом, облегчённо выдохнул. Ещё один бой позади, и на сей раз все живы — для разнообразия...

На рассвете снова явились торпедоносцы — на сей раз одна эскадрилья, и сбросить торпеды им не удалось. Шепард даже разрешил команде вернутся в койки — правда, им никто не воспользовался. Не было ни у кого желания свалиться с койки, что время от времени случалось, несмотря на сетки, а линкоры снова вертелись, как помешанные... Это даже начинало забавлять — Ричарда, по крайней мере. За остальную команду он бы не поручился -даже Шепард приобрёл зеленоватый оттенок.

Снова обошлось без попаданий, а зенитчикам вроде бы даже удалось кого-то сбить, в чём Ричард сомневался, но это ничего не меняло — как только атака закончилась, сыграли побудку...

А спустя два часа американские корабли, подняв флаги, в парадном строю, с гудками вошли в гавань Гаосюна и бросили якорь на рейде.

Бенджамин. VII

Конвой был большим и хорошо защищённым — одной лодке явно не по зубам. Но лодка и не собиралась нападать — пока, по крайней мере...

— Мистер Франк, ваша конструкция исправна? — осведомился коммандер Аткинсон, не отрываясь от перископа.

— Так точно, сэр, — обиженно отозвался Бенджамин.

— Тогда сообщите остальным наши координаты и курс конвоя. Приготовиться к всплытию!

Перкинс стянул наушники, а Бенджамин лихорадочно застучал ключом, созывая охотников к добыче.

Бенджамин стоял на палубе, курил и задумчиво потирал заросшую щёку. Подлодка шла на восток, параллельно конвою и с той же скоростью, но держалась так, что над горизонтом были видны только дымы. Не слишком удобно, но зато безопасно — охранение конвоя их не заметит, пока не станет слишком поздно... Снова растерев щёку, Бенджамин выбросил окурок и ушёл с палубы. До ночи делать почти нечего — только принимать доклады радистов подходящих субмарин. Ночью, по большому счёту, для радиста тоже не будет особой работы — всё уже давно обговорили, и не по одному разу... Вот гидроакустики будут заняты — это да. По самую макушку заняты...

Идея, родившаяся где-то в недрах Министерства флота, была проста и выглядела вполне разумной. Если одна подлодка не может справиться с конвоем — а она не может — значит, надо выставить против него несколько. Четыре-пять, не меньше. И тот, кто найдёт конвой, вызовет по радио остальных, так чтобы весь отряд встретился ночью и атаковал. И лучше всего — перед самым рассветом, когда слабеет внимание, а сон крепче всего...

Поэтому Аткинсон отдал приказ — всем, кроме вахтенных, спать. Ночью всем придётся выложиться по полной, и команда должна быть свежей и отдохнувшей — насколько это вообще возможно для команды субмарины. Бенджамин не видел причин приказу не подчиниться, и потому, убедившись, что Перкинс справляется с работой, забрался на койку.

Сон не шёл. Заложив руки за голову, Бенджамин таращился в давно знакомый потолок и пытался представить, что будет после войны... И что будет делать он сам.

Разговоры о большой демобилизации шли давно, и это было нормально — никто не будет в мирное время содержать армию по штатам военного, но в последнее время к ним прибавились и другие — куда менее приятные. У политиков возникла странная идея, что после войны Соединённым Штатам будет нужна "небольшая высокопрофессиональная армия" и такой же флот, основой которого будут крейсера и авианосцы. Этого, по мнению политиков, было достаточно для "проекции силы" и "международных полицейских функций". Что это всё значит, никто не понимал, но было ясно, что уволят многих. И в первую очередь — таких, как он, резервистов, наспех обученных уставу и посаженных за пульты. Тогда, в первые недели войны, армии и — особенно — флоту безумно не хватало специалистов. Радистов, гидроакустиков, механиков... Банальных писарей — и то не хватало! Новая война стала войной учёных в едва ли не большей мере, чем войной солдат, и далеко не всегда эти ученые работали в тылу — взять хотя бы его собственные изыскания... Пусть он и не был учёным, но всё же именно его работа внесла немалый вклад в создание сверхдальней связи. Не только его, конечно, но всё же...

Но теперь на флоте появилось немало кадровых офицеров-специалистов, и в услугах таких, как Бенджамин, он больше не нуждался. Это Перкинс может дослужиться до адмирала, а его непосредственному командиру не светит ничего выше лейтенанта.

И всё же ещё в начале века он вряд ли мог бы рассчитывать даже на это — на флоте вообще не любили запасных... Но теперь война слишком изменилась — а следующая, пожалуй, и вовсе станет войной машин.

Наконец, Бенджамин заснул, но покоя сон не принёс — снилась странная и страшная война будущего. Война машин...

Четыре часа ночи — худшее время для вахтенных. Подкрадывается усталость, слипаются глаза, рассеивается внимание... Попробуй заметить на тёмной воде тёмный перископ, особенно если не знаешь, где искать и вымотан переходом. Попробуй найти в плеске волн тихое гудение электромоторов. Попробуй не заснуть...

Не легче и подводникам — тяжело красться под водой, вслушиваясь в любой шорох, боясь даже шевельнуться лишний раз...

— Шум винтов, — доложил Бенджамин, прислушиваясь, — четыре корвета и два эсминца.

— Право десять, — приказал Аткинсон, припав к перископу. — Первый, второй — товьсь! Право один, пли! Второй, четвёртый — товьсь!

— Взрывы! — Бенджамин сдвинул наушники. — Слышу разрушение корпуса!

— Право пять, пли!

— Аппараты перезаряжены!

— Товьсь! Право пятнадцать, пли!

— Третий-четвёртый перезаряжены!

— Попадание! Мощный взрыв!

— Товьсь! Лево двенадцать, пли!

— Многочисленные взрывы! — Бенджамин стянул наушники. — Ничего не слышу.

Корпус гудел и звенел от взрывов, "Старфиш" вздрагивала от ударов, заставляя морщиться команду.

— Всплытие, — приказал Аткинсон, опустив перископ.

Приказ оказался вполне разумным — на поверхности царил хаос. Потопленными оказались половина судов конвоя, возглавлявший его эсминец и один из корветов. Командование отсутствовало, и охранение суматошно металось вокруг, пытаясь одновременно и найти подлодки, и подобрать людей.

— Прекрасно, — Аткинсон, поднимавшийся на мостик, спустился в центральный пост и приказал:

— Возвращаемся. Полный вперёд.

В гавань Манилы "Старфиш" вошла, украшенная пятью белыми корабликами на рубке и привязанной к перископу метлой. И сразу же, даже не успев отшвартоваться, получила новый приказ... Который, в виде исключения, команду обрадовал — принять топливо и припасы, после чего перейти в Гаосюн и действовать оттуда.

— Так что, получается, Тайвань наш? — Перкинс каким-то детским жестом почесал в затылке.

— Только юг, — поправил Аткинсон, закурив. — Уже немало...

— Да уж, — согласился Перкинс, — высадиться в метрополии — это серьёзно. Сэр, разрешите спросить, какие нам ставят задачи?

— Те же, что и всегда, — сообщил Аткинсон. — Мистер Перкинс, вам ничего не нужно на берегу?..

Манильская бухта осталась за кормой, и Бенджамин ушёл с палубы. Вахта Перкинса, а значит, можно спокойно почитать набранные в городе журналы — нельзя отставать от стремительного прогресса, да и что-нибудь полезное наверняка найдётся...

— Эй, Бен, о чём задумался? — из люка высунулась рыжая голова О'Коннелли. Уже с сигаретой в зубах...

— О новостях, — ответил Бенджамин. — Я в Маниле пачку журналов купил, буду разбираться — глядишь, что-нибудь полезное найду.

— Ты что потом делать-то будешь? — неожиданно спросил О'Коннелли, выбираясь на палубу. — Война-то вот-вот кончится... Я вот, например, в колледж пойду, на инженера. Буду движки для кораблей строить... А ты?

— Не знаю, Шеймас. Думал остаться на флоте, подучиться и заняться наукой, но теперь — вряд ли. Сам знаешь, мне без военного гранта ничего не светит...

— Так оставайся, кто мешает?

— Шеймас, я же не кадровый — мне пинок под зад гарантирован, — Бенджамин закурил, глядя куда-то в бесконечность. — Ты разве не читаешь газеты? Видел, что наше любимое правительство задумало?..

— Не обратил внимания, — признался О'Коннелли. — Я же так и так ухожу... А оно вон как. Паршиво, что тут скажешь.

— Да ладно... — отмахнулся Бенджамин. — Не пропаду уж как-нибудь. На самом деле есть у меня пара идей — может, и выгорит... Только война продолжается, так что толку от всех этих планов немного.

— Да ладно тебе! — отмахнулся О'Коннелли, — Осталось-то всего-ничего!

Бенджамин молча затянулся, выбросил окурок и ушёл с палубы.

Переход в Гаосюн оказался на редкость простым и скучным — словно в мирное время. Подводная лодка вошла в гавань ночью, и большая часть команды этот момент благополучно проспала — Аткинсон сократил вахты. Правда, только затем, чтобы объявить аврал на швартовке...

Порт не спит никогда — сейчас Бенджамин, щурясь под светом дуговых прожекторов, как никогда чётко понимал этот факт.

Кораблей было много, а фарватер? не блистал шириной — то есть, обычно пятисот ярдов более чем достаточно, но когда в порту целая линейная эскадра... Когда туда-сюда шныряют посыльные катера... Когда вереницей идут транспорты с войсками... Тогда пятисот ярдов ширины как-то маловато.

Пробравшись, наконец, к причалу, "Старфиш" остановилась. Бенджамин, убедившись что его антеннам ничего не угрожает, ушёл сменить Перкинса, а заодно и доложить о прибытии командованию — а потом сидеть, слушать эфир и ждать приказов...

Приказы утром доставил курьер, и реакцию у команды они вызвали противоречивую. Три дня отдыха — но командиры и радисты волчьей стаи должны явиться к адмиралу и отчитаться. Подробно. Все сразу.

Услышав приказ, Бенджамин задумчиво потёр подбородок, поморщился, посмотрел на часы и отправился в город. В запасе было всего два часа, и за это время требовалось привести себя в приемлемый вид — явиться к командованию в таком виде он бы не рискнул...

Из восьми человек, явившихся к адмиралу, двое, к огромному удивлению Бенджамина, оказались женщинами. Нет, он, конечно, слышал про снаряженную вдовой филадельфийского магната "Либерти Белл" с женским экипажем под командованием её дочери, но считал эту историю байкой, а то и пропагандой... Однако же Хетти Саймонс оказалась абсолютно реальной, довольно красивой и дико усталой женщиной. Кто бы что ни болтал, но "Либерти Белл" воевала всерьёз...

— Приступим, леди и джентльмены, — гулко откашлявшись, начал адмирал, имени которого Бенджамин так и не запомнил. — Кто начнёт?

— С вашего позволения, я, сэр, — Саймонс шагнула вперёд. — Сообщение о конвое было принято около пятнадцати часов, и я незамедлительно приказала прекратить патрулирование и идти в указанный район, которого мы достигли к девятнадцати часам. Сообщив о прибытии, наблюдали за конвоем до четырёх часов ночи из подводного положения...

Бенджамин почти не слушал — разгром конвоя он и сам мог описать не хуже — однако последние слова услышал:

— В заключение хочу отметить, что разработанная старшим уоррент-офицером Франком конструкция выдвижной антенны показала себя с наилучшей стороны.

Это, черт возьми, было очень приятно...

Остальные командиры отчитались почти также, ответили на вопросы адмирала, высказали своё мнение — и были отпущены. Уже в коридоре Саймонс подхватила Аткинсон под локоть и куда-то утащила, а её радист Эйприл решила отблагодарить коллегу — и начала процедуру со смачного поцелуя... И это было чертовски приятно.

— ...Понимаешь, Хетти никогда на месте не сиделось, — Эйприл приподнялась на локте, перебирая волосы Бенджамина, — и море она любит... Она яхтенный капитан с девятнадцати лет — я помню, как в яхт-клубе над ней смеялись, пока мы регату не выиграли... А когда началась война, она аж до министра дошла со своим патентом, а Лаура, её мать, за свой счёт снарядила лодку... Чёрт, до сих пор вспомнить страшно, как нас гоняли — но экзамены приняли. А дальше... Сам видишь...

— Вижу, — согласился Бенджамин. — Эйприл... Каково это — девчонке под водой?.

— Наверно, также, как и парню, — хмыкнула Эйприл. — Душно, скучно и страшно... Иногда я думаю: вот кончится война, вернёмся мы домой — и что дальше? Вот эти вот шесть лет, ну пять даже если — их куда девать? Понимаешь, одно дело, если девушка на яхте ходит и в регатах участвует — это просто спорт, ну как лучницы на Олимпиаде. Многим даже нравится такое... А вот вернёмся мы домой, вернётся жених Хетти и спросит — как, мол, ты тут без меня? И что она ему ответит? В море была, потопила на сорок тысяч тонн торговцев, десяток корветов и лайнер с целым полком?..

— А ты?..

— А меня спрашивать некому, — дёрнулась Эйприл. — Роджер бы всё понял... Только это очень хреново, когда тебе приносят сломанное кольцо, медаль и завещание, и оказывается, что ты не невеста, а вдова... Эта чёртова война сломала нас, Бен, просто сломала. Я за эти пять лет такого навидалась — на десяток жизней хватит, а уж сама делала... Мы же убийцы, Бен, и ты, и я — убийцы, это так же глупо отрицать, как говорить, что глаз не виноват в том, что палец нажал на спуск. Вот скажи мне, Бен, скольких ты убил?

— Думай только о тоннаже, — Бенджамин притянул девушку к себе. — Думай о тоннаже — так легче...

Он ушёл утром, нацарапав на листке гостиничного блокнота "88 GL". Как и всегда... И он знал, что Эйприл будет благодарна за это. И за ночь, и за утро... Тот, кто постоянно ходит по краю, не может позволить себе привязанностей — они оба это понимают... И по крайней мере, он уже давно нарушил это правило. Семьсот тридцать-эль... Он даже не знает её имени, он лишь изредка слышал её позывной, но забыть не мог никак. Не мог и не желал...

На причале было пусто — только на кнехте сидел чернокожий здоровяк и курил трубку. Бенджамин кивнул ему, уселся на соседнюю тумбу и закурил.

— Подводник? — спросил негр, выдохнув очередную порцию дыма.

— Подводник, — согласился Бенджамин. — А ты откуда, брат?

— С "Невады", — отозвался негр. — Ричард.

— Бен. Со "Старфиш".

Несколько минут моряки молча курили, глядя на гавань, затем Бенджамин щелчком отправил окурок в воду и спросил:

— Скажи, брат, что будешь делать после войны?

— Есть у меня кое-какие идеи... — Ричард пожал плечами. — А ты?

— Думал на флоте остаться, да только меня же турнут, я же запасной...

— Да и меня отправят — возраст не тот... Ты, кстати, кто?

— Радист и гидроакустик.

— Радист... Есть у меня такая мысль: после войны купить катер — как раз их под списание много пойдёт — да и обосноваться где-нибудь здесь, всякие мелочи возить...

— А обосноваться где думаешь?

— Да есть в Сиаме один городишко... Роанапур, слыхал про такой?

— Слыхал... Знаешь, я, пожалуй, в деле. Ты сразу в Роанапур собираешься?

— Да.

— Как демобилизуюсь, черкну на почтамт до востребования, а там разберёмся.

— Идёт.

Оставив записку с именем и личным номером, Ричард ушёл. Бенджамин, докурив, сунул записку в карман и неспешно отравился к себе. Отдых отдыхом, но деньги у командира, а они ему сейчас нужны — прикупить недостающие детали для нового усилителя... Если, конечно, они тут найдутся.

Детали нашлись, и вскоре Бенджамин устроился на палубе с новеньким электрическим паяльником, карандашом и схемой и принялся разбирать прибор, заменяя узлы и по ходу работы переделывая схему. В общем и целом жизнь была не так уж и плоха — можно заняться любимым делом, война идёт к концу, и даже послевоенное будущее приобрело кое-какую определённость...

София. VII

Штабс-капитан София Василинова крутилась перед зеркалом. Для этого у неё имелась вполне уважительная причина — до Владивостока наконец добралась новая форма...

По правде говоря, от старой она не слишком отличалась — тот же хаки, только крой попроще, да галифе отменили. А ещё — сменили фуражку на берет. Не у всех, только у морской пехоты, которой теперь полагался чёрный берет, и пластунов, которым достался зелёный. Берет Софии нравился — лёгкий, удобный, можно прямо на него надеть каску, а можно сложить и сунуть в карман или под погон, если он не нужен... Да и вообще, форма стала удобнее.

Не нравилось другое... Нет, не эмблема — старый якорь со скрещенными ружьями никуда не делся — а герб. Чужой герб чужой страны...

Орёл, держащий в лапах молот и меч, окружённый дубовым венком, перевитым пшеницей — герб ничуть не русский. Незнакомый и непривычный, подошедший бы римлянам, а не наследникам Византии, совершенно не славянский даже... Но теперь это её герб. Хорошо ещё, что Андреевский флаг оставили...

Вздохнув, София сняла берет, подошла к окну и закурила. Новый герб, новый флаг, новая форма... Но и новый корабль для Сергея, когда он вернётся. Правда, вряд ли он успеет выйти в боевой поход на новом корабле? — слишком уж явно война идёт к концу. Не сегодня и не завтра, но в ближайшие месяц-полтора всё закончится. Япония на грани краха, Турцию разрывают мятежи, чешские и польские полки австрийской армии с музыкой и развёрнутыми знамёнами сдаются, только Германия ещё держится. Да и ей недолго осталось, если уж на то пошло...

Поправив берет, София отошла от зеркала и отправилась в офицерское собрание — узнать новости да и просто пообщаться с другими офицерами полка. Всё-таки, не так уж и часто полк собирался в полном составе...

— Здравия желаю, полковник! — София отдала честь, на секунду замерев на пороге.

— Вольно, София Николаевна, — кивнул Корсаков. — Давно не виделись...

— Да уж, почти год прошёл... — протянула София, устраиваясь на своём любимом месте возле бильярдного стола. — Алексей Михайлович, я слышала, Шульц в госпиталь попал?

— На днях выписался, — подтвердил Корсаков. — Сломал ногу при обстоятельствах совершенно смехотворных.

— Определённо смехотворных, — подтвердил появившийся на пороге Шульц. — Здравия желаю.

— А что случилось-то, Карл Фридрихович?

— Поскользнулся! — сердито ответил Шульц, стукнув тростью. — На какой-то, прости Господи, паскудной гнилой корке... Шли мы с друзьями по улице, тут она мне и подвернулась. Посмеялись, встаю — а нога-то сломана! Всё теперь, до конца войны в штабе сидеть!..

— Да уж, неловко вышло, — хмыкнул Бутаков. — А что же Анна Антоновна?

— Через месяц будет Шульц, — улыбнулся капитан. — Прибежала в больницу раньше, чем мне гипс наложили, и сразу же: прости, мол, что голову морочила, согласна и с радостью... Ну да ладно, господа офицеры, я из штаба письмо привёз, с печатью министерства, между прочим. Адресовано всему полку, что занимательно, и весьма...

Распечатав конверт, Корсаков извлёк крайне официального ?вида бумагу, прочитал и хмыкнул.

— Объявляю построение, — сказал он. — Новости весьма радуют...

На плацу Корсаков появился не один -с ним был майор с аксельбантом офицера Генерального Штаба и два лейтенанта, один из которых нёс какой-то свёрток.

-Воины! — зычным, хорошо поставленным голосом объявил майор. — Всем вам известно, что вместе с самодержавием канули в небытие и его символы... Но сегодня мы видим возрождение гвардии! Новой, истинно народной гвардии, кровью и доблестью заслужившей? эту честь! Объявляю, что указом Революционного военного совета Республики Амурский полк морской пехоты за доблесть, проявленную при защите Отечества и Революции, награждается званием гвардейского!

— Ура! — рявкнули солдаты, оркестр заиграл гимн, майор развернул свёрток, оказавшийся георгиевской лентой, и прикрепил её к знамени...

София украдкой смахнула слёзы — снова родная страна оказалась чужой, но всё же... Всё же эта страна оставалась её страной. Первый гвардейский полк морской пехоты... Пусть будет так — они действительно заслужили это.

— Служу Отечеству! — рявкнул полк, когда майор отошёл от знамени и отдал честь.

Корсаков, отдав честь гостю, развернулся к подчинённым и объявил:

— Все желающие приглашаются на молебен в ознаменование награждения полка гвардейские званием, за которым последует торжественный марш полка. Вечером состоится торжественный ужин для всего личного состава. Желающим посетить молебен следует явиться к храму святого Иоанна Кронштадтского к пятнадцати часам. Вольно! Разойтись!

София не отличалась особой религиозностью, но в церковь пришла — было необходимо привести в порядок мысли и чувства... Да и просто лишний раз встретиться со старым отцовским другом, отцом Григорием, тоже было приятно.

— Здравствуйте, батюшка, — поприветствовала старого священника София.

— Здравствуй, Софьюшка, — обнял её Григорий, — неужто соскучилась по старику?

— Соскучилась, — признала София, — да и молебен у нас... А я о Серёже беспокоюсь — даже и не знаю, с чего.

Смутное, давящее чувство обрело, наконец, имя.

Беспокойство. Почему-то она беспокоится сильнее, чем обычно, когда Сергей в море, и не знает, почему. Может, потому, что у тех мест дурная слава?..

— Дурная слава редко бывает заслуженной, — ответил отец Григорий, когда она высказала всё это. — Но и совсем пренебрегать ей не стоит. Господу одному ведомо, что он сотворил, не открыв сего нам, а потому нам остаётся только верить и надеяться... А вот и твой полк собирается.

— И правда, — согласилась София, — пойду я. Благословите, батюшка...

Знамя с глухим хлопком развернулось, когда полк тронулся, печатая шаг. Шагая с саблей наголо во главе своей роты, София чувствовала, что беспокойство, не оставлявшее её последние дни, наконец-то ушло. Был ли тому причиной разговор с отцом Григорием, молебен или что-то ещё — она не знала. Да и неважно это... Ей стало легче — а прочее значения не имеет.

Полк маршировал по Владивостоку, наслаждаясь прекрасной погодой, музыкой полкового оркестра и восторгом горожан — Первый Амурский во Владивостоке любили. Морская пехота вообще пользовалась всеобщей любовью горожан — они почему-то считали, что японское наступление на Владивосток не состоялось из-за страха перед морской пехотой, из которой на две трети состоял гарнизон?. Само собой, это было не так — но такой пустяк никого не волновал. "Япошки напугались морпехов" — и всё тут.

Сама София эту идею однажды назвала "милой чепухой", но особенно не возражала — как и все остальные. Всё-таки, любовь горожан была приятна и заслужена...

— Смирно! Вольно! Разойтись! — вот и закончился их импровизированный парад. Распустив свою роту, София вернулась домой. Посмотрела на календарь, перечеркнула ещё один день и улыбнулась — до возвращения "Разящего" и "Бойкого" оставалось три дня. Три дня — и она снова увидит Сергея...

Не переставая улыбаться, София зажгла примус, тщательно отмерила кофе и поставила джезву на огонь. Маленькая слабость, унаследованная от матери... чьё пристрастие к кофе было слабостью отнюдь не маленькой.

Её мать всегда варила кофе только сама, только на песке, пила его только что снятым с огня, и семью приучила к тому же.

Вздохнув, София сняла готовый кофе, наполнила чашку и щедро сдобрила его ромом. Всего три дня — и Сергей будет дома...

— Штабс-капитан Василинова? — уточнил курьер.

— Так точно.

— Вам пакет, извольте расписаться, — курьер протянул конверт и ведомость. София расписалась, вручила курьеру полтинник и вскрыла конверт.

Это был приказ явиться в штаб полка для получения указаний и обсуждения деталей планирующейся операции. Прочитав, София усмехнулась, выбила из пачки папиросу и закурила. Отдых закончился, и это было хорошо...

— Итак, — Корсаков постучал револьвером по столу, — для начала довожу до вашего сведения, что отныне устав предписывает обращение "товарищ" для всех чинов и званий. Затем, товарищи офицеры, нам отдан приказ захватить четыре южных острова Курильской гряды и закрепиться на них, после чего по мере возможности производить рейды на Хоккайдо. Как именно сей приказ исполнять — целиком оставлено на наше усмотрение.

Подойдя к стене, полковник развернул большую карту островов и постучал по ней указкой. Для начала, товарищи офицеры, скажу, что ничего существенного об их обороне мы не знаем, — продолжил он. — Известно только, что она не слишком сильна, но наличествует, но насколько именно она слаба — сказать сложно. В любом случае, высаживаться без подготовки мы не будем... и кое-что нам уже известно.

Достав карандаш, Корсаков сделал на карте несколько пометок.

— Острова Хабомаи мы вообще не рассматриваем, поскольку они необитаемы, — указка передвинулась на самый крупный остров, — и гарнизонов там нет. Соответственно, нас интересуют три острова: Итуруп, Шикотан и Кунашир, совокупное население коих составляет около пяти тысяч человек. Последний наиболее населен и обладает наилучшей обороной — батареей стадвадцатимиллиметровых пушек Канэ, прикрывающей порт городка Фурукамаппу. По последним данным, там же находился батальон морской пехоты, но данные эти устарели еще месяц назад. Относительно состояния обороны других островов нам и этого неизвестно, и станет известно не ранее завтрашнего дня, почему предлагаю пока что рассмотреть высадку на Кунашире, каковой является нашей приоритетной целью...

Совещание продлилось неожиданно долго — несмотря на то, что информации не хватало, Корсаков разобрал наиболее вероятные варианты, уделив особое внимание Кунаширу и предоставив всем офицерам возможность высказаться. Ей воспользовались все — полк всё-таки был больше административной единицей, и каждая рота привыкла действовать по-своему. Из всего предложенного и возник черновой план, который, разумеется, успеет поменяться ещё десяток раз, на чём совещание и окончилось.

Вернувшись к себе, София открыла окно, устроилась в кресле — единственном, что можно было выдать за предмет роскоши в её квартире — и закурила. Мелькнула мысль, что родители бы этого не одобрили — и София тяжело вздохнула. Родители... Отец умер еще до войны, а с её началом дед забрал всю семью, кроме неё, и уехал в Москву. и, в общем-то, он был прав — Владивосток всё же был прифронтовым городом, чем меньше в нём гражданских, тем лучше... Да, родители не одобрили бы ни курение, ни казённую квартиру, ни отсутствие прислуги — но ничего не сказали бы. Всё, что стоило сказать, сказал дед в тот день, когда она заявила о желании стать настоящим офицером: "Казаться — проще, быть — правильнее. Я это понял гораздо позже, чем ты, внучка..." Так что всё, что сейчас творилось вокруг неё, встретили бы без восторга, но с пониманием. В конце концов, уже после той истории с примусом было ясно, кем хочет стать София Василинова, и что для неё важнее всего.

Не казаться. Быть.

Докурив, София снова взглянула на календарь, достала карандаш и перечеркнула ещё один день. Осталось два дня — и Сергей вернётся.

Утро началось со стука в дверь и голоса вестового, передавшего приказ немедленно явиться к Корсакову.

Это было плохо. Очень плохо. Это значило, что случилось нечто из ряда вон выходящее, и значит, счет идет на минуты... И всё же, что могло случиться? На горизонте показалась вражеская эскадра? Вряд ли, тогда просто объявили бы общую тревогу. Пробрались шиноби? Вполне возможно — японские пластуны ничуть не уступали своим русским коллегам, да еще и отличались невероятной наглостью, и что пехоте, что полиции были одинаково не по зубам. Беспорядки? Тогда бы не подняли морскую пехоту...

Все эти рассуждения не помешали Софии моментально собраться, прихватив кортик и маузер вместо револьвера — кто знает, как обернутся дела, а лишняя огневая мощь никогда не помешает.

Минут через пятнадцать она вошла в кабинет Корсакова и застыла на пороге — помимо полковника, в кабинете присутствовал Колчак, и вид у адмирала был... странный.

И вот это было хуже всего.

— "Разящий"?..

— Исчез, — ответил Колчак. — "Бойкий" вернулся чуть больше часа назад на последних крупицах угля, и сообщил об исчезновении "Разящего".

— Исчезновении? — София зацепилась за слово.

— Да, — кивнул Корсаков. — То, что доставил "Бойкий", включая кинопленку, позволяет надеяться на их возвращение.

— Корабли столкнулись с неизвестным природным феноменом, — сообщил Колчак. — Полоса тумана, в которой находился некий светящийся объект. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но "Разящий" после нескольких экспериментов вошёл в туман и сблизился со свечением, предварительно перебросив на "Бойкий" телефонный провод. Из тумана он не вышел, но провод позволил поддерживать связь... Там было море, но на горизонте виднелся берег, правда, никаких признаков человеческого присутствия они не заметили. Там был вечер, хотя всё происходило около полудня. Если ориентироваться по этому, то они должны были бы находиться посреди материка... А затем свечение без всякой видимой причины исчезло. Кабель оборвался, вернее, словно бы был обрезан идеально острым ножом... Из чего следует, что вторая часть кабеля осталась вместе с "Разящим" с другой стороны этого явления, что бы там ни было. Судя по переговорам кораблей, в тот момент не происходило ничего необычного, и "Разящий", скорее всего, не пострадал.

— Просто остался... где? — мёртвым голосом спросила София.

— Не знаю, — признался Колчак. — Всё это настолько похоже на сказки о волшебной стране фей, что я готов поверить в то, что он именно там. И зная капитан-лейтенанта Трубецкого, я уверен, что он вернётся.

— Я могу быть свободна?

— Разумеется. И простите за дурные вести...

Исчез.

София шла по городу, слепо глядя перед собой, почти не воспринимая окружающий мир, мёртвой хваткой вцепившись в одну-единственную мысль.

Исчез.

Не погиб.

Исчез где-то в неведомых далях.

Возможно, "Разящий" и его командир ещё вернутся. Возможно... Только вот София в детстве любила сказки — и помнила, что за ночь в стране фей в мире людей проходят годы.

Возможно, Сергей вернётся... Но его нет — и теперь её ничего не держит в этой новой России. Война, разве что — но после войны она уйдёт. Прочь из страны, ставшей чужой, прочь от холодной пустоты в душе — и она позовёт за собой свою роту. Они пойдут за ней куда угодно, в этом нет сомнений, а значит — они прорвутся, куда бы ни забросила их жизнь.

София остановилась, глубоко вдохнула и тряхнула головой. Решение принято — но пока идёт война. И надо сосредоточится на ней... но сначала зайти к отцу Григорию. Может, когда он выслушает, ей станет легче...

Джанет.VII

Устроившись на палубе, Джанет поплотнее запахнула бушлат — весенний ветер был отнюдь не теплым — и рисовала приближающуюся Александрию. Здесь им предстоит остаться до самого конца войны, наблюдая за Турцией, где мятежи грозили перерасти в настоящую гражданскую войну. Адмиралтейству было жизненно необходимо знать, как поведёт себя турецкий флот, а собственных разведывательных кораблей в Александрии не было — вот и отправили "Ищейку" вместе с пятью другими катерами на помощь...

Собственным именем из всей шестёрки могли похвастаться только два катера: "Ищейка" и "Бобби", остальные ограничивались номерами. Зато все они были того же типа, что и "Ищейка" — куда там той сборной солянке из наспех переделанных катеров, рыбацких судов и конфискованных яхт, что была в начале войны...

Отложив набросок, Джанет взяла чистый лист и снова принялась рисовать — но на сей раз совсем другой город. Ту Александрию, что стояла на этих берегах двадцать веков назад — Маяк, устремляющийся к небесам и беломраморные храмы, стремительные триремы и пузатые торговые суда, шумные толпы на площадях и неспешные беседы в Библиотеке...

Может быть, всё было не так. Может быть, тот город выглядел совсем иначе — но это было неважно. Древняя Александрия вернулась из небытия...

— Здорово! — оценила незаметно подошедшая Кэт, утаскивая один из рисунков. — Думаешь, всё так и было?

— Как-то так и было, — хмыкнула Джанет, — может, даже именно так. А может, и нет...

— Да, вот бы машина времени на самом деле существовала... — вздохнула Кэт, усаживаясь рядом. — Правда ведь, было бы здорово заглянуть в на гладиаторские бои?..

Несколько секунд Джанет рассматривала подругу, а затем заявила:

— Кэт, у тебя такое одухотворенное лицо, что хочется тебя треснуть палкой по голове.

— Да ну тебя! — возмутилась Кэтрин. — Кстати, как ты думаешь, что мы услышим?

— Бардак, — кратко ответила Джанет. — Турки и раньше-то дисциплиной в эфире не блистали, а теперь...

Теперь всё было ещё хуже — турки, арабы, хетты и галаты дисциплину связи игнорировали, особенно — арабы. Собственно говоря, из всех, кто сейчас рвал на части давно уже не османскую империю, Джанет поставила бы на хеттов — те были организованы лучше всех, вооружены не хуже и, вдобавок, явно были в большинстве. Пусть они еще не выступили против турок, но это было вопросом времени, причем самого ближайшего.

Отложив рисунки, Джанет встала и потянулась — скоро заступать на вахту, а она будет нервной — швартовка в незнакомом порту, при том, что "Ищейка" возглавляет отряд...

Швартовка оказалась куда менее проблемной, чем опасалась Джанет, но её работа только начиналась. Как старшему радисту отряда, ей предстояло обойти все катера, выяснить состояние их аппаратуры, организовать приобретение запчастей, а при необходимости и ремонт... И всё это — очень быстро. Меньше, чем за сутки, потому что завтра утром первая пара выходила в патрулирование — и это, разумеется, были "Ищейка" и "Бобби".

Дело не выглядело простым, но и слишком сложным тоже не казалось, и потому, едва катера пришвартовались, Джанет сдёрнула наушники, прихватила блокнот и карандаш и отправилась в обход. В конце концов, раньше начнешь, раньше закончишь, да и больше часа это занять не должно...

На обход отряда, проверки аппаратур и разговоры с радистами ушло три часа, по окончанию которых Джанет исписала блокнот вместе с обложкой, сточила карандаш наполовину и прониклась искренней ненавистью ко всему живому и столь же искренним почтением к командирам. Те изо дня в день сталкивались с идиотизмом подчинённых — и всё же не устраивали им кровавую баню... И даже спивались редко.

На "Ищейке" всё было в порядке, поскольку следила за этим она сама. На "Бобби" всё было в порядке, поскольку там служил старый Дятел Вуди. Но остальная четвёрка... RSB-26 — нет запасных частей ни к чему вообще. Просто чудо, что до сих пор ничего не вышло из строя — хотя , скорее, только потому, что большую часть аппаратуры во время перехода не включали. Куда делись запчасти — непонятно... RSB-33 — неисправен радиопеленгатор, и починить его команда не смогла, хотя пыталась и, судя по беглому осмотру, сломала при этом окончательно. Даже ей здесь работы на пару дней, не меньше... RSB-59 — фонограф отсутствует, причём давно. Куда они его дели — осталось загадкой, как — тоже, так что Джанет вспомнила слышанное как-то от русских выражение "военно-морской способ"... RSB-80 — личный состав только-только с учёбы и переполнен нездоровым энтузиазмом. А страшнее матросского энтузиазма — только он же, помноженный на недостаток опыта...

В итоге Джанет бессовестно воспользовалась служебным положением и вызвала всю четверку на "Ищейку", пригласив заодно и старика Вуди — в качестве немого укора. Радисты должны были явиться через десять минут — вполне достаточно, чтобы составить план грандиозного разноса...

— Итак, джентльмены, — старший радист отряда Джанет Бхай оглядела собравшихся, — мне, конечно, приятно открывать вам что-то новое, радуя пытливые умы моряков Его Величества, но я не лектор Королевского общества, а верный пёс инквизиции, и буду причинять вам страдания... Вот вы, мистер Донахью. Скажите, пожалуйста, почему на вашем катере отсутствуют запчасти ко всему вообще? Вы, следуя формуле "товар-деньги-товар", обратили их в алкоголь?

— Никак нет! — подскочил Донахью. — Так как инструкция допускает оставление запасных частей на берегу при переходе в оборудованную базу, капитаном было принято решение взять вместо них свежие фрукты!

— Случайно не бананы? — поинтересовалась Джанет.

— Никак нет, мэм!

— Жаль, очень жаль... Потому что бананы я могла бы затолкать в ваши задницы и сама, а так придётся просить Дятла Вуди, — Джанет хлопнула ладонью по столу. — Мичман Донахью , сделайте себе на видном месте татуировку: "Все резервы места отводить для ЗИП", если так не помните. Без фруктов вы задачу выполните, без радиостанций — нет. Теперь вы, Арчер — где полагающийся вам по штату фонограф?

— Не могу знать, мэм! Я был назначен старшим радистом катера менее месяца назад, и к тому времени он уже был утрачен. Все мои попытки установить его судьбу, равно как и получить новый, результата не дали.

— Потрясающая наивность, мистер Арчер. Вам следовало так или иначе найти этот фонограф, а не ждать, пока это сделает за вас интендантство... Потом у что его отсутствие вашей жизни непосредственно не угрожает... Зато, чёрт возьми, может стоить жизни очень многим! Если вы надеетесь исключительно на свой слух и умение стенографировать — вы опасно заблуждаетесь. У вас может не быть времени записать услышанное, вы можете не расслышать или ошибиться в записи, вы, наконец, можете не успеть ничего записать, потому что сигнал будет слишком коротким — но он останется на записи. И даже если вы сами не смогли его разобрать — это сделают на базе, и получат информацию... Вы меня поняли, мистер Арчер?

— Так точно, мэм!

— Надеюсь на это... — Джанет перевернула страницу блокнота. — Продолжим. Вы, мистер Докинз, что скажете по поводу неисправного пеленгатора? Ничего не скажете? И правильно сделаете, мистер Докинз... Потому что эта история — явное свидетельство вашей удручающе низкой квалификации. Знаете, я полагаю, что вы — конченный человек, и как личность, и как офицер Королевского Флота. Просто потому, что вы, во-первых, не имеете квалификации, которую иметь обязаны, а во-вторых, неспособны осознать этот факт и в том же самом духе выучили подчинённых. В общем, так, у вас неделя, чтобы это исправить, и зачёт у вас принимать будет мистер Вуд...

Дятел Вуди кровожадно ухмыльнулся.

— ...И будьте уверены, своё прозвище он полностью оправдает, — закончила Джанет. — Ну и напоследок — мистер Моррисон. Не могу не признать, что вы ухитрились проявить себя лучше всех, будучи самым младшим... Но это слишком сильно чувствуется. Слишком. Энтузиазм — это прекрасно, но не следует восполнять им недостаток опыта... Конечно, это такой недостаток, который со временем исправляется сам собой, но всё же имейте в виду, что не стоит наваливаться на любую проблему со всей силой юности. Сломать сопротивление вы, возможно, и сумеете, но не факт, что проблемы, а не чего-то другого.

Кто-то хихикнул, и Джанет, хлопнув блокнотом по столу, заявила:

— Джентльмены, вы находитесь в кубрике боевого корабля, а не в цирке. Поэтому потрудитесь вести себя подобающе — во-первых, и начинайте готовиться — во-вторых. Неделя — это всё, что у вас есть. Свободны... Мистер Вуд, задержитесь.

Когда все четверо радистов ушли, Джанет, тяжело выдохнула сквозь зубы, посмотрела на Вуда и спросила в пустоту:

— Ну как можно быть такими кретинами?..

— Ничего сложного, но ты, надо думать, не об этом?

— Да. Всю эту неделю нам придётся работать тройкой по одному. Совсем не то, что мне бы хотелось... Но других вариантов я не вижу. Придётся пока забыть про триангуляцию...

— Придётся, — согласился Дятел Вуди. — Собираешься мальчишек взять?

— Ага. Сам видишь, они тут наиболее вменяемые...

— Это их первый поход, у остальных — второй-третий. Вспомни, какой ты сама тогда была?..

— Я? — фыркнула Джанет. — Полудохлой, а иногда и на три четверти дохлой. Вуди, тогда же был реальный шанс, что немцы вломятся в Гибралтар , и мы в море болтались почти постоянно, гоняясь за этими проклятыми подлодками...

Дятел Вуди кивнул.

— Дети, — печально сказал он. — Им ведь не приходилось по горло нахлебаться крови пополам с водой и бензином, и хорошо бы, чтобы и не пришлось...

Катер на малом ходу шел в десяти милях от берегов Палестины. Радисты, только что не задерживая дыхание, вслушивались в эфир, вращались катушки фонографов, стрекотали печатающие аппараты, ведя беспристрастную хронику агонии Османской империи.

Прямо сейчас в Палестине кипела война всех против всех — наступающей через Синай британской армии, остатков османских войск, многочисленных арабских вождей со своими племенами и евреев. Последние, пожалуй, оказались самой организованной силой, и англичанам помогали весьма условно... Что творилось в Малой Азии, оставалось неясным, но судя по тому, что удавалось поймать — восстали еще и хетты и галаты. И османли мгновенно оказались на чужой земле — только на этот раз без Османа Гази...

— Джейн, ты это слышишь?! — Кэт вскинула голову, но Джанет только мотнула головой — естественно, она слышала.

Турецкая армия разгромлена Силами обороны Палестины под командованием Давида Грина у холма Мегиддо. Сутки форсированного марша — и Грин войдёт в Иерусалим, и нетрудно догадаться, как его там встретят, если он уже получил позывной "Машиах". Это значило, что максимум через трое суток оставшаяся часть турецких войск окажется между молотом и наковальней, и продержится после этого едва ли десять-двенадцать часов... После чего встанет вопрос о том, кому владеть Палестиной.

Джанет отправила срочное донесение в штаб и снова принялась вслушиваться в эфир, но мысли её всё равно возвращались к битве при Мегиддо. Силы обороны Палестины уже сейчас представляли собой внушительную армию, ненамного уступавшую английским войскам в Палестине и по численности, и по оснащению. А когда Грин возьмёт Иерусалим, он получит сколько угодно добровольцев со всего мира, и если из Лондона придёт приказ оккупировать Палестину... И тогда вторая битва при Мегиддо вполне может оказаться Армагеддоном для Британской империи.

Два часа, разворот и обратный курс. Команда всё так же вслушивается в эфир, в сейфе копятся катушки намагниченной проволоки и рулоны бумажной ленты, а мысли Джанет всё так же вертятся вокруг Грина. Еврейское восстание оказалось успешным — турки при всём желании уже не смогут не пропустить его в Иерусалим, а британцы и желания-то особого не имеют. Новых приказов нет, значит. Командование не слишком заинтересовалось... А зря, ведь где оказалось успешным одно восстание, преуспеют и другие. Джанет не считала себя знатоком политики, но даже она понимала — дни Турции сочтены. На её месте возникнут новые государства, и совершенно непонятно, с кем тогда заключать мир...

Но всё это стало неважно, когда, сняв наушники и выйдя на палубу, Джанет увидела на пирсе знакомую долговязую фигуру. Штерн... Он-то что тут забыл? Не то чтобы Джанет не была рада его видеть, но вряд ли старый товарищ по разным сомнительным делам явился для светской болтовни. Что-то случилось, и это её вряд ли обрадует... Но чем раньше она это узнает, тем лучше. И потому, едва катер пришвартовался, Джанет спрыгнула на берег и обратилась к гостю:

— Здравствуй, Валентайн. Надеюсь, ты не принёс дурных новостей?

— Здравствуй, Джанет, — Штерн, как всегда, был невозмутим. — Прости, но ты ошиблась. Мы можем поговорить не здесь?..

— Пошли ко мне, — кивнула Джанет. — Комната в общаге — не бог весть что, но там хотя бы есть, где сесть.

То есть, не будет лишних ушей — а в том, что Штерн собирался сообщить нечто, не предназначенное для чужих, сомнений не было.

Комната в общежитии едва вмещала койку и стол, двоим здесь уже было тесно, но зато здесь не было посторонних ушей. У стен, как ни удивительно, тоже...

— Итак?

— Две новости, — Штерн внимательно смотрел на Джанет, — плохая и очень плохая. Во-первых, Джек мёртв. Официально погиб в бою, но — и это во-вторых — его убрали. Те же, кто заказывал вам клише — в этом я уверен.

— Как это случилось? — абсолютно спокойно произнесла Джанет.

— Пуля в спину под видом осколка. Я видел... И стрелка больше не увидит никто.

— Вот как... Спасибо, — Джанет отвернулась к окну.

Её брат мёртв. Убит. Убит своими же, подлым ударом в спину... Нет, сама Джанет совершенно спокойно ударила бы в спину и, возникни такая необходимость, смогла бы убить даже товарища — но если бы ей пришлось это сделать, у неё хватило бы смелости сойтись с ним лицом к лицу.

Даже у преступников есть правила...

И отныне Джанет Бхай и закон оказались по разные стороны баррикад.

— Валентайн, отправляйся в Марсель. Найдешь в порту Эмиля — старшину грузчиков, скажешь, что тебя прислала я — как доказать, сам знаешь. Он покажет тебе мой старый тайник — а дальше разберёшься сам.

— Я так понимаю, ты отдала не всё?

— Именно. А теперь уйди, пожалуйста... И удачи тебе.

— И тебе.

Закрыв за Штерном дверь, Джанет застыла, слепо глядя в стену. Джека больше нет... Никого не осталось, кроме неё самой, и от этого ледяная ненависть становилась только сильнее. Нет, она не дезертирует — это ниже её достоинства — но она ничего не забыла, и как только закончится война...

Джанет Бхай, в отличие от других преступников, знала, куда бить, чтобы попасть именно по виновным.

Рокуро. VIII

Тишина.

Впервые за много дней — тишина. Тишина, которая больше не разлетится осколками взрывов и хрустким крошевом перестрелки.

Стоя на бруствере окопа, итто хэй Окадзима Рокуро курил, наблюдая за покидающими траншеи солдатами, и пытался осознать новости...

Японская армия уходила из Китая. Не отступала — уходила. Война окончена, и победители расщедрились на мелкие милости побеждённым — просто чтобы не возиться с толпами пленных. Скоро придёт черёд Первого Токийского — сперва в Гонконг, а оттуда в Японию. Домой...

— Домой... — мечтательно протянул Такэда, одной рукой обнимая устроившуюся рядом Сакуру, а другой извлекая из кармана пачку сигарет. — Ками, мы всё-таки живы... Но мы проиграли.

— Мы проиграли не сегодня, — Рокуро выбросил опустевшую пачку и закурил. — К этому всё шло почти год, если ты помнишь, а возможно, и больше — с самого Харбина.

— Сэмпай, а вы там были? — неожиданно спросила Сакура, устраиваясь поудобнее — что было непросто сделать на жёсткой скамейке в кузове грузовика.

— Да.

— Там действительно было так плохо?..

Окадзима не ответил. Молча затянувшись, он прикрыл глаза, снова оказавшись под пасмурным небом осенней Манчжурии.

Ночь, крики, конское ржание, выстрелы и лязг стали. Пронизывающий ветер, всполохи лагерных костров, проблески тусклого света убывающей луны в облаках. Пыль...

— Там было ещё хуже.

— Простите, сэмпай...

Выбросив окурок, Рокуро проводил его взглядом и негромко спросил:

— Что ты собираешься делать дальше, кохай?

— Сам толком не знаю, -отозвался Такэда. — Понятно, что женюсь на Сакуре, но всё остальное... Отца нет, старший брат потерял ступню и его комиссовали, у второго из-за войны проблемы с бизнесом — в общем, плакало наше влияние, пусть и не всё. А учитывая, что война проиграна, и флот нас заставят сократить... Похоже, что светит нам остаться с одними мечами да честью самураев. Ладно, как-нибудь да справимся. А вы, сэмпай?

Некоторое время Окадзима молча смотрел на уносящуюся назад дорогу. В самом деле, что ему делать в Японии? Семьи у него больше нет — по их собственной вине, любимая мертва... По сути дела, ему некуда возвращаться. "Асахи"? Как знать, примут ли его обратно. Учёба? Перейти на очное обучение не хватит денег, и профессор тут не поможет...

— Не знаю, кохай, — ответил он, наконец, — Просто не знаю. Сначала надо вернуться...

Только когда Гонконг скрылся за горизонтом, молодой японец позволил себе моргнуть. Вряд ли он когда-нибудь снова увидит этот город... Впрочем — всё может быть. Он совсем не так представлял возвращение домой... Нет, не домой — дома у него больше нет. Его родители больше не писали ему, а он — им, и прощать их он не собирался. Если семейка так хочет, чтобы он не позорил своего брата — что ж, он и не будет. Он вообще не появится на пороге дома, который когда-то считал своим. Ну а если кто-то ждёт, что он приползёт, умоляя о прощении... Пусть остаются в мире иллюзий — вряд ли у них останется что-то ещё. А он уж как-нибудь выкарабкается — в конце концов, у него есть немного денег и карабин, который ему оставили вместе с формой и прочим имуществом. У него осталось место в "Асахи" и переписка с профессором, который наверняка сможет дать дельный совет... Ну а в крайнем случае всегда можно будет стать наёмником — Контрактные Роты по-прежнему не остаются без работы...

Четыре дня — и "Токио-мару" вернётся в Нагасаки, где Первый Токийский сойдёт на берег... и перестанет существовать. Как и многие другие — горе побеждённым... Мирный договор ещё не подписан, но его условия известны — и Японии больше не быть великой державой. Армию и флот сократят, корабли поновее заберут себе победители, наложены ограничения на авиацию, а венцом всему — огромная контрибуция. Впрочем, может быть, это и к лучшему — не получится снова закрыться от всего мира...

— О чём задумались, сэмпай? — негромко спросил подошедший Такэда.

— О политике, — ответил Окадзима. — И о тебе, кохай. О тебе и о Сакуре...

— Сэмпай... — еще тише заговорил Такэда. — Она из Сеульского ополчения, и скорее всего — единственная, оставшаяся в живых. Вы были правы тогда, назвав их самоубийцами — они потеряли всё, осталась только их связь... А теперь нет и её. Я вытащил её, и теперь, кроме меня, у неё нет никого и ничего, она бы просто умерла без меня... И я боюсь, что это всё ещё возможно. Она не может оставить меня, а я... Я сам привязался к ней, сэмпай, так что отныне дорога у нас одна. И знаете... Я не хочу вас оскорбить, ни в коем случае, но всё-таки у моей семьи остались кое-какие знакомства, и я могу порекомендовать вас, если понадобится...

— Спасибо, кохай, — усмехнулся Рокуро, доставая сигарету, — но не утруждай себя. Твои связи понадобятся тебе самому, так что не стоит тратить их на меня. У тебя семья, тебе понадобится всё до последней капли, чтобы удержаться на плаву... А я одиночка — как-нибудь да выкручусь. Но обещаю, что если мне понадобится помощь — я приду к тебе. И если узнаю, что могу помочь тебе — тем более.

— Спасибо, сэмпай., — отозвался Такэда. — Спасибо за всё.

"Токио-мару" замер у причала. Забросив за спину вещмешок, Окадзима стоял у борта, смотрел на порт и сравнивал с тем, что запомнилось ему в день отплытия — сравнение явно было не в пользу дня сегодняшнего.

Пустые причалы, застывшие краны, замерший в тупике паровоз узкоколейки... И "международные наблюдатели" — официальные мародёры. Представители стран-победительниц следили, чтобы с их добычей ничего не случилось, разгуливая с хозяйским видом по порту, провожая взглядами грузы, заглядывая через плечо клеркам... Только русские на этом фоне выделялись, держась с таким видом, словно хотели сказать: "Ничего личного, превратности военной судьбы"...

Горе побеждённым.

Спустившись по трапу, Окадзима отметился у писаря, получил бумаги, вышел за ворота и остановился, бездумно глядя в небо.

Он больше не солдат. Шесть лет — а кажется, будто целая жизнь. Впрочем, почему "будто"? Целая жизнь, без всяких оговорок... Шесть лет непрерывного танца со смертью бега по лезвию клинка, шесть лет боли и потерь — и всё это зря. Они проиграли, и Япония ещё легко отделалась — не то, что стёртые с карты Турция и Австро-Венгрия...

Шесть лет слишком сильно изменили его, да и всех остальных тоже. И как знать — сможет ли новый Окадзима найти место в новом мире?..

— Сэмпай! — отвлёк его от размышлений оклик Такэда. — Вы куда сейчас?

— На вокзал.

— Составите нам компанию?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Окадзима.

Вокзал тоже изменился за шесть лет не в лучшую сторону. Обшарпанные здания, полупустой зал ожидания, жидкая очередь к кассам...

— Ого, наш поезд отправляется через час! — радостно воскликнул Такэда. — А ваш — через полтора, вы же в Токио, сэмпай?

— Да, — кивнул Окадзима. — Что ж, кохай, удачи тебе, и будь счастлив.

— Спасибо, сэмпай, — Такэда коротко поклонился, взял за руку Сакуру и вышел на перрон.

Проводив однополчан взглядом, Окадзима прошёлся по залу, купил газету и устроился на скамейке поближе к выходу, поглядывая на часы и изучая новости.

Новости не радовали. Победители рвали империю по живому, ломая связи, лишая заводы сырья, а людей — пропитания. Сотням тысяч японских колонистов пришлось оставить дома и бежать в метрополию — победители не слишком стеснялись в средствах, только русские на Сахалине предлагали всем желающим сменить подданство, а у нежелающих выкупали недвижимость. Хорошо, если за полцены, конечно, но всё же — ведь китайцы на Тайване просто вышвыривали людей из домов...

Разорялись работавшие на армию и флот компании, и даже монстрам приходилась затягивать пояса, пытаясь хоть как-то удержаться на плаву — даже переход на гражданскую продукцию слабо помогал. У людей просто не было денег — йена изрядно обесценилась, и дела обещали стать только хуже, да и беженцы их никак не улучшат...

Снова взглянув на часы, Окадзима свернул недочитанную газету. Забросил за спину мешок и карабин и отправился к поезду — объявили посадку, и времени оставалось немного... А надежд — и того меньше.

Токио выглядел менее потрёпанным, чем Нагасаки, но столь же мрачным. И столь же запустевшим — шесть лет назад толпы на улицах были куда больше...

Взглянув на часы, Окадзима несколько секунд поколебался, но всё же решил, что сегодня идти в "Асахи" уже поздно и отправился на поиски какой-нибудь недорогой гостиницы. Долго искать не пришлось — старый отель в квартале от вокзала вполне удовлетворял его требованиям... Которых и было-то всего ничего — только крыша над головой, да и всё. Остальное необязательно.

Крыша имелась, но ей отель не ограничивался. За совершенно смехотворную по нынешним временам цену Окадзима получил маленькую, но чистую комнату, душ -и неважно, что общий — и более чем пристойную кормёжку. На войне бывало куда хуже...

Оставив вещи в комнате, Окадзима вышел на крыльцо и закурил, наблюдая за улицей Ничего на первый взгляд не изменилось, но...

Тёмные окна, пустые витрины, злая усталость на лицах прохожих — немногочисленных для субботнего вечера, обшарпанный трамвай на перекрёстке — на второй взгляд перемены были заметными и страшными. Шесть лет не прошли бы даром, даже если бы война окончилась победой — но победы не было. И если в прошлой войне с Россией Японии всего лишь пришлось отказаться от претензий на север Сахалина, Курилы и Манчжурию, сведя всё практически к ничьей, то сейчас... Сейчас они потеряли почти всё. И это "почти" уцелело исключительно благодаря России — новое правительство выдвинуло весьма умеренные требования и очень внимательно следило, чтобы остальные союзники не прихватили лишнего. Зачем им это было надо — Окадзима не знал, да и не слишком желал знать. Во многом знании — многая печаль, а у него и так было не слишком много поводов радоваться...

Затянувшись в последний раз, он выбросил окурок в урну, постоял с минуту на крыльце и ушёл к себе — завтрашний день обещал быть непростым, и стоило как следует отдохнуть...

Окадзима привычно проснулся на рассвете — и не сразу осознал, что ему не нужно, наспех проглотив вчерашний холодный рис и запив его тепловатой водой, бежать на пост. Война закончилась — но он всё ещё не вернулся к мирной жизни... Как и сотни тысяч других — таких же ребят, подхваченных цунами мировой войны и выброшенных на ставший чужим берег. Вчерашние дети, за шесть лет научившиеся только убивать — удастся ли им найти своё место в мирной жизни? Окадзима мог говорить только за себя — и был не уверен в том, что сможет. Что уж говорить о тех, кого со школьной скамьи бросили в самое пекло?..

Выйдя на крыльцо, Окадзима закурил, наблюдая за пробуждающимся городом. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, и Токио оставался столицей — спешили на работу клерки, дребезжал трамвай, неслись по улице мальчишки-газетчики, неторопливо прошествовал по своим делам старый самурай... Страна Восходящего Солнца была тяжело ранена, но жива, и рано или поздно она оправится от ран. Рано или поздно, но сейчас — горе побеждённым.

Докурив, Окадзима взглянул на часы и вернулся в гостиницу — повар уже готовил завтрак, а времени у него было не слишком много, тем более, пока что было неясно, как дела с транспортом...

С транспортом в Токио дела обстояли неплохо, хотя и похуже, чем до войны — но это вряд ли было самой серьёзной проблемой. Гораздо больше Окадзима опасался того, что ждёт его в "Асахи" — совсем не факт, что его вообще примут обратно. Если газеты врали не больше, чем обычно, дела у "Асахи" обстояли плохо, компании пришлось уволить довольно много сотрудников, и совсем не факт, что он не оказался в их числе. Нет, план был и на этот случай, но становиться наёмником не слишком хотелось...

За подобными размышления ми он почти не заметил дороги , но, выйдя на остановке, выбросил их из головы — как всегда перед атакой. Вряд ли то, что ему предстоит, будет сильно проще.

И угадал — Кавагути больше не возглавлял его отдел, а на его место назначили Кагеяму. Его Окадзима практически не знал, и чего ожидать — не представлял, а потому, поднимаясь на шестой этаж, решил не ждать ничего. Чему суждено, то и случится...

С этой мыслью он подошел к кабинету, постучался и вошёл.

— Здравствуйте, Кагеяма-сан. Вас должны были предупредить...

— Да-да, — кивнул Кагеяма, — я в курсе . Присаживайтесь, Окадзима-сан, я сейчас закончу, и займемся вашим вопросом, буквально через минуту.

И действительно, спустя минуту-другую Кагеяма подписал документ, отложил его, и заговорил, глядя на Окадзиму и задумчиво постукивая пальцем по столу:

— Окадзима-сан, я вынужден вас разочаровать — принять вас на прежнюю должность мы не можем. Мы понесли серьёзный ущерб, вынуждены были прибегнуть к сокращениям... Словом, это невозможно. Но поскольку мы обязаны предоставить вам работу, я рассмотрел все возможные вакансии, и вынужден констатировать, что могу предложить вам только должность специального курьера. Если вы примете это предложение, в ваши обязанности будет входить доставка особо важных документов, в том числе и международная. Даже до войны это не было безопасной работой, а вы, насколько мне известно, обладаете весьма обширным боевым опытом... Конечно, возможно, это выглядит, как понижение в должности, но...

Слушая нового начальника, Окадзима взвешивал все "за" и "против" предложения — и первых было заметно больше. В конце концов, вряд ли он смог бы просиживать целыми днями в офисе... Только не после этих шести лет. И уж во всяком случае, это куда лучше, чем неверная судьба наёмника...

-Итак, Окадзима-сан?

— Я согласен, Кагеяма-сан, — ответил он. — Если вы не возражаете, я хотел бы уладить все формальности без промедления.

Ребекка. VIII

Выбравшись из кабины, Ребекка растянулась на траве, заложив руки за голову и бездумно глядя в небо. Мирное небо...

Война закончилась. Ещё тянулись дипломатические баталии в русском Бресте, но и они не обещали затянуться надолго — ни Германия, ни Япония не могли продолжать войну, австрийцы, венгры, чехи и сербы увлечённо кромсали бывшую империю на национальные квартиры, а Турция и вовсе перестала существовать. Что ж, они знали, на что шли, и теперь пожинают плоды собственных решений — горе побеждённым, всё, как всегда...

Завтра в Сайгоне состоится парад в честь победы, а потом... А что потом? Сейчас Ребекка знала только одно — в Америку она не вернётся. Ей просто нечего там делать — война сожгла её, вытравив всё человеческое. Ей — им всем — нет места в мирной жизни...

Потом... Ребекка улыбнулась — она прожила шесть лет, не задумываясь о завтрашнем дне. Зачем, если ты не знаешь, доживёшь ли до заката? И вот теперь можно снова строить планы, думать о завтрашнем дне... Только нужно ли?

— Наслаждаешься? — Фред Дикинсон уселся рядом, снял пилотку и тоже лёг.

— Наслаждаюсь, — согласилась Ребекка. — Вот скажи мне, Фред, что ты собираешься делать дальше?

— Я? Продам свою долю в эскадрилье и подамся в Калифорнию. Есть там у меня друзья, а у друзей дела... — Фред неопределённо помахал рукой, изображая, видимо, эти дела, и Ребекка заподозрила, что полиции они придутся не по нраву. — А ты?

— А я всё никак не привыкну, что планы на завтра имеют смысл, — усмехнулась Ребекка. — Так что — пока сама не знаю. Нас, в конце концов, еще не распустили...

— Вот так уж и не знаешь?

— Ну, точно я знаю, что в Штаты не вернусь — делать мне там нечего. А вот что кроме этого...

— Ну а ты подумай, чем бы тебе хотелось заниматься? — неожиданно предложил Фред. — В смысле, не работать кем-то, а вообще...

— Летать, естественно, — фыркнула Ребекка. — Как будто сам не знаешь!..

— Во-от, — протянул Фред. — Летать. Вот давай от этого и отталкиваться... В армии нас, понятное дело, не оставят, значит, дело ищем на гражданке. В авиапочту тебя точно не возьмут, да и никого из наших — рожей не вышли, пассажирская... Ну, там от бомберов будет не протолкнуться. Остаётся что?

— Курьер. В стране не из высшей лиги, — закончила мысль Ребекка.

— Именно, — поднял палец Фред. — Но и тут без протекции будет нелегко... Если, конечно, строго следовать букве закона.

— Гангстер у нас ты, — отозвалась Ребекка, — но я подумаю...

— Ну, если надумаешь — свистнешь, — Фред поднялся на ноги. — Подскажу один адресок...

Проводив его взглядом, Ребекка ещё несколько минут смотрела на облака, а затем поднялась и отправилась к себе — надо было достать парадную форму и привести её в порядок для завтрашних торжеств, да и собой заняться стоило... По дороге она обдумывала предложение Дикинсона — и чем дальше, тем больше склонялась его принять. На закон ей, по большому счёту, было наплевать, а возможность летать полностью оправдывала в её глазах всё. В конце концов, ей давно уже было очевидно, что в мирной жизни ей нет места. А если так — выбора просто не остаётся, и она обратится к Фреду. Позже.

Приняв решение, Ребекка сосредоточилась на завтрашнем параде — дел всё еще оставалось по горло, а день, между тем, уже клонился к вечеру...

Солнце бьёт в спину, бросая длинные тени на брусчатку площади, играет на трубах музыкантов, острыми искрами рассыпается на штыках и саблях кавалерии. Воздух заполнен музыкой и слитными шагами сотен ног — союзная армия марширует мимо наспех сколоченной трибуны, задрапированной флагами.

"Летающие Тигры" возглавляют сводный отряд американских лётчиков — единственные, кто здесь в полном составе, по какой-то неведомой прихоти командования.

Ребекке наплевать — по какой. Сейчас важно только одно — держать строй, чувствуя мостовую под ногами и плечо товарища рядом. Мысли и чувства, разговоры и молчание — всё это будет потом. А сейчас есть лишь чеканный шаг и совершенное, незамутнённое ничем торжество.

Они победили. Они прошли шесть лет ада, теряя товарищей и балансируя на лезвии бритвы, но они выжили — и победили. Война окончена, и не будет больше гонки со с смертью, не будет кашляющего лая пулемётов и треска рвущегося перкаля, не будет бесконечных часов ожидания на земле и в воздухе и безумных секунд воздушного боя...

Война окончена, и победители наслаждаются победой.

Скоро неверная солдатская судьба рассеет демобилизованных по всему миру, и многие из них никогда больше не увидят друг друга, но всё это будет потом — а пока что они вместе, плечом к плечу, шагают по пыльной брусчатке Сайгона. Отдают честь стоящим на трибуне командирам и просто радуются.

Ведь они победили...

Прямо с парада "Тигры" отправились в лучший ресторан Сайгона, где закатили грандиозное пиршество, процентов на восемьдесят состоящее из алкоголя. Поздравляли вернувшихся, поминали не вернувшихся, пили за техников и оружейников, за конструкторов... И закончили поздно ночью, когда ресторан всё-таки закрыли, не без труда выставив разгулявшихся военных.

Ребекка смутно помнила, как вернулась к себе, однако этого было вполне достаточно, чтобы быть уверенной в том, что она ничего не начудила.

— И не подцепила никого... — проворчала она, придирчиво изучая своё отражение. — Теряешь хватку, подруга...

Приведя себя в порядок, Ребекка вытащила из сумки документы, заправила в машинку бумагу и принялась печатать. Печатала она небыстро, но и работы было немного, так что вскоре, прихватив бумаги самолёта и два заявления, она отправилась к комэску.

Стинг — уставший и мрачный — заявления принял.

— Ты очень вовремя, — сказал он, выписывая чек. — Завтра нас официально распустят, и тогда уже продать свою долю не получится... Так что сегодня мы сами нашу эскадрилью распускаем — кстати, подпиши.

— Декларация о роспуске? — Ребекка пробежала глазами текст, поставила свою подпись и забрала чек. — Держи. Фреда не видел?

— У себя должен быть, а что?

— Да так, пара вопросов. Личных...

— Только не забудь, что церемония в пять, — кивнул Стинг.

Дикинсон действительно был у себя — собирал вещи и тщательно уничтожал все следы своего пребывания.

— Надумала? — только и спросил он.

Ребекка молча кивнула, и Фред, вырвав из блокнота листок, быстро написал несколько строк.

— Держи, — протянул он ей записку, — здесь всё, что нужно.

Ребекка не глядя убрала записку в карман и ушла. Не оглядываясь...

И снова ожидание — но теперь уже совсем другое. Завершилась эпоха, новый мир восстал из кровавой купели... И она сейчас — одна из небрежно стряхнутых капель, всего лишь.

Было ли место для неё в этом новом мире? Неизвестно — но если и нет, она вырвет его своими руками. Точно так же, как пришлось бы и в старом мире — только шансов было бы меньше...

Попытки представить будущее никак не мешали Ребекке собираться — она не собиралась задерживаться ни на миг дольше, чем это необходимо. Ей больше нечего делать здесь — и в крохотном бунгало, ни в Сайгоне, ни во всём Индокитае... Если, конечно, адрес в записке не здешний.

Бросив взгляд на часы, Ребекка достала записку и развернула её. Сиам, Бангкок. Короткий адрес и фамилия, приписка: "Прозвище за пароль идёт". Ничего лишнего... И ничего личного — вот уж следы Фред Дикинсон заметать умел всегда.

Ещё один взгляд на часы — и Ребекка, поправив юбку, снова завязала галстук и надела китель. Пора.

Двенадцать человек застыли в строю, преданно поедая глазами молодого, но уже поседевшего пехотного майора с плоской шкатулкой в руках.

— Леди и джентльмены! — заговорил майор. — За проявленные отвагу и доблесть личный состав добровольческой эскадрильи "Летающие Тигры" награждается Крестом лётных заслуг.

Голос у майора был тихий и хриплый — такой бывает у людей, которым не повезло обжечь горло. Отдав честь, он открыл шкатулку и двинулся вдоль строя, прикалывая награду, пожимая руку, коротко поздравляя и получая в ответ банально-уставное "служу Соединенным Штатам!" Коротко, без лишних церемоний — какие церемонии между своими? А майор, кем бы он ни бы, для "Тигров" был именно своим... Точно так же он провёл все шесть лет на фронте, и точно так же его ждало скорое увольнение — и точно так же ему будет нечего делать в мирной жизни — всё это Ребекка увидела в его глазах.

Вручив последний крест, майор отошёл к автомобилю, а Стинг, выйдя вперёд, заговорил:

— Война окончена — и вместе с ней окончена история нашей эскадрильи. Шесть лет назад мы объединились, чтобы помочь европейским нациям отстоять свою свободу. Мы пришли по зову сердца, не по приказу, еще не зная, что наша страна сама окажется втянута в войну спустя считанные дни после её начала. Мы сражались, теряли товарищей, радовались каждой прожитой минуте... Но война окончена, и мы снова можем вернуться к мирному труду. Леди и джентльмены, мне искренне жаль произносить эти слова, но мы приняли это решение сообща, и теперь мне остаётся лишь озвучить его: добровольческая эскадрилья "Летающие Тигры" распущена. Я не прощаюсь — я более чем уверен, что наши пути еще не раз пересекутся в мирной жизни, и , вспоминая эти славные и страшные дни, мы сможем сказать: нет уз крепче боевого братства!

Обычное парадное суесловие — но здесь гость из Вашингтона, не скажешь же: "Молодцы ребята, пошли, закатим отвальную, да так, чтобы в аду жарко стало!" Именно это и должен был сказать Стинг, и именно это он и сказал — вот только услышали его лишь свои... И даже пехотный майор прекрасно его понял, но стенограмму увидят те, кто не поймёт, да и не должен понимать...

— Вольно!

Стоя на палубе, Ребекка курила, вспоминая прощание с эскадрильей. Грандиозного гуляния не получилось — весь запал был истрачен вчера, после парада. Собрались, выпили, потрепались, вспоминая разные забавные случаи, помянули погибших и разошлись. Не оглядываясь...

И не было смысла о чём-то говорить и что-то обещать — всё давно было сказано и обещано. Может быть, их пути ещё пересекутся, может быть — нет, но это неважно. Нет больше "Летающих Тигров" — и нет больше в мире ничего, что было бы важно...

Докуренная сигарета полетела за борт, и Ребекка отвернулась от моря. Через два дня она будет в Бангкоке, а дальше... А дальше — снова неизвестность. Снова, как на войне, нет смысла загадывать дольше, чем на день-другой вперёд. Нет смысла и нет нужды — всё равно случится то, что должно случиться. А раз так — нет нужды беспокоится о будущем... Тем более, что ближайшее будущее обещает только два дня корабельной скуки. Несколько секунд размышления, не выкурить ли еще одну сигарету — и Ребекка, решив, что не стоит, спустилась в каюту — в багаже имелось несколько книг, купленных по дороге в порт.

Захлопнув книгу — исключительно бредовый детектив про гениального преступника со столь же бредовым именем Фантомас — Ребекка оставила её на столике в каюте, подхватила чемодан и поднялась на палубу. Швартовка завершена, вот-вот спустят трап — и она снова уйдёт, не оглядываясь.

Бангкок трудно было назвать впечатляющим городом — до Сайгона ему было далеко, и невольно возникал вопрос — если такова столица, то как же выглядит всё остальное? Точно так же застыло во времени, как провинциальный Индокитай? Или, подобно столице, стало невнятным смешением всех возможных стилей? А впрочем, какая разница?

Нужный адрес нашелся быстро, И обитавший в искомом доме невысокий пухлый китаец, услышав, по чьей рекомендации пришла гостья, сделался необыкновенно предупредителен (и кобура, выглядывающая из-под куртки, отношения к этому не имела).

Он провёл ее в комнату, распорядился подать чай, и дождавшись, пока Ребекка сделает первый глоток, отпил сам и заговорил:

— Относительно вашего первого вопроса я имею удовольствие предложить вам недавно списанную американской армией машину "Боинг модель шесть".

— И в каком состоянии эта машина?

— Смею вас заверить — в превосходном, — ответил китаец. — Конечно, было бы преувеличением утверждать, что он ещё в заводской смазке, но его налёт немногим больше пятидесяти часов и он не участвовал в боях...

— Звучит заманчиво, -согласилась Ребекка. — И что же еще вы имеете удовольствие предложить?

— Если говорить о самолётах, то больше ничего, — китаец развёл руками. — Но если мы о вашем втором вопросе... Я могу дать вам только один ответ — Роанапур.

— Как я слышала, это весьма... своеобразное место, — заметила Ребекка.

— Да, весьма, — согласился китаец. — Но именно это своеобразие и позволяет деловым людям заниматься там серьёзным бизнесом. Сиам — независимое государство с достаточно разумными законами, но правительство контролирует Роанапур лишь на бумаге. Законы там не действуют, и для таких людей, как мы с вами, это идеальное место. Вы же не хотите сказать, что собираетесь заняться легальным бизнесом?..

— Ну, прикрытие мне не помешает, но в целом вы правы, — возможности для легального бизнеса были исчерпаны, их Ребекка проверила ещё до отставки. — И полагаю, стоит взглянуть на самолёт.

— Конечно, — поклонился китаец. — Прошу за мной, это недалеко.

Это действительно оказалось недалеко — десять минут пешком, два квартала и спуск к речной пристани. И там, странно и неуместно смотрящийся среди лодок и нескольких катеров, стоял, едва заметно покачиваясь, биплан...

Он действительно выглядел хорошо — ровная, хотя и успевшая слегка поблёкнуть под тропическим солнцем краска, блестящий металл, натянутые туже рояльных струн расчалки...

Разумеется, внешний осмотр Ребекку не удовлетворил. Забравшись в кабину, она проверила приборы, пошевелила рычаги, а затем поинтересовалась:

— полагаю, вы не станете возражать против небольшой проверки в воздухе?

— Разумеется, но только если вы согласитесь на мою компанию, — ответил китаец.

— Раскрутите винт и садитесь, — Ребекка рывком развязала узел, выбросила швартовы на причал и вернулась в кабину.

Мотор чихнул и ровно зарычал, Ребекка, бросив взгляд через плечо, плавно двинула рычаг газа вперёд, и гидроплан, набирая скорость, скользнул по реке и легко поднялся в воздух.

Набрав высоту и сделав два круга над городом, Ребекка вернулась, легко посадив самолёт и подведя его к самому причалу. Этого было вполне достаточно, чтобы убедиться — продавец не обманывал. Машина действительно была в отличном состоянии и вполне стоила тех денег, которые требовал продавец.

— Беру, — Ребекка протянула китайцу туго перевязанный бечевкой пакет. — И комплект карт.

— Разумеется, — китаец протянул ей паку. — Здесь всё, что вам может понадобиться.

— Что ж, благодарю, — Ребекка забросила вещи в заднюю кабину, устроилась на месте пилота и крикнула:

— От винта!

Ричард. VIII

Солнце ослепительно полыхало на надраенной меди труб оркестра, рассыпалось искрами на ряби, сверкало в окнах города, подчёркивая величественно приближающиеся серо-стальные громады — Флот Соединённых Штатов возвращался в Перл-Харбор.

Война окончена.

Ричард стоял на палубе, вглядываясь в приближающийся берег и мысленно составляя рапорт. Флот ждут сокращения — это ни для кого не секрет, и ждать, пока они доберутся до него, нет смысла. Так он получит более-менее приличные деньги и несколько лишних дней, а время, деньги и снаряды — это те вещи, которых не хватает никогда...

Два часа спустя, избавившись от парадной формы, Ричард сидел за пишущей машинкой и печатал рапорт об увольнении. Шесть лет назад он не мог представить, что всё закончится вот так... Но шесть лет назад он не рискнул бы представить, что будет хотя бы завтра, не то что годы спустя — ведь недаром древние говорили, что люди могут быть живыми, мёртвыми и плывущими по морю... Но теперь его плавание окончено — по крайней мере, это. Никуда ему не деться от моря, как ни старайся... Вытянув лист из машинки, Ричард аккуратно сложил его и отправился к капитану.

— К сожалению, не вижу никаких оснований вас удерживать, мистер Дугал, — вздохнул капитан. — Мне не хотелось бы терять столь ценного специалиста, но... Как я полагаю, переубеждать вас бесполезно?

— Так точно, сэр. Бесполезно. Возраст уже не тот, пора бы и осесть где-нибудь... Да и не жалуют чёрных на флоте — ладно бы война, а вот в мирное время, боюсь, будут мне проблемы создавать, да и вам заодно, сэр...

— Да... Что ж, мистер Дугал, приказ получите дня через два-три, а пока найдите кого-нибудь на ваше место и сообщите Шепарду.

— Так точно, сэр!

А на следующий день пришёл приказ о постановке "Невады" на капитальный ремонт. Большая часть экипажа — в том числе и все артиллеристы — увольнялась, оставшиеся переводились с повышением на другие корабли...

— Вовремя ты решил свалить, ниггер, — заметил Шепард, услышав новость. — Хитрый ты...

— Да я вообще хитрый, — усмехнулся в ответ Ричард. — А знаешь, забавно вот так, без чинов разговаривать... Кстати, как там твой племянник?

— Ушёл на "Лэнгли", причём пилотом, — ответил Шепард. — Ты куда теперь?

— Да так, есть одна идея... — неопределённо пожал плечами Ричард. — Ну что, лей, счастливой службы на новом корабле. Прощайте, ребята, может, когда-нибудь ещё пересечемся...

— И тебе не хворать! — выкрикнул кто-то. Ричард ухмыльнулся в ответ, подхватил рундучок и вышел из каземата.

Неторопливо пройдя по палубе, он остановился у трапа, разглядывая портовую суету. Да, это плавание закончилось, новое ещё не началось... Миг безвременья... Закончившийся, едва Ричард ступил на трап.

Покончив со всеми формальностями, Ричард приобрёл билет на отплывающий завтра вечером пароход и отправился в отель — ночевать на улице желания не было.

Разумеется, ближайший к порту отель классом не блистал — но и цены там были соответствующие, а большего от него и не требовалось. Расплатившись, Ричард получил ключи и поднялся в номер — крохотный, зато одноместный. Задвинув рундучок под кровать, Ричард спустился в бар — поизучать местные слухи.

Разумеется, говорили в баре только о сокращении флота — других тем в Перл-Харборе не было, да и не могло быть. Говорили много, и говорили зло — и с большинством ораторов Ричард был согласен. Действительно, отправить в резерв, а то и на слом откровенное старьё — это вполне нормально, но когда в резерв выводят чуть не половину флота разом, это уже явный перебор... И чем дольше Ричард слушал, тем сильнее убеждался в том, что был прав, уйдя сам. Наконец, когда разговоры скучающих моряков начали переключаться с командиров на соседей, он встал, бросил на стойку несколько купюр и ушёл к себе.

Весь следующий день был посвящён чтению Хайдеггера, чьи идеи Ричард нашёл весьма любопытными и созвучными его собственным мыслям. Отчасти, конечно — но Ричард, несмотря на всю свою любовь к книгам и интерес к философии, до сих пор не встретил ни одного философа, с которым был бы полностью согласен... И иногда почти всерьёз обдумывал идею в старости засесть за написание собственного философского трактата — если, конечно, получится до оной старости дожить.

Время за чтением пролетело незаметно, и взглянув на часы, Ричард с сожалением закрыл книгу, убрал её в рундучок и отправился в порт. А в порту выяснил, что отправление отложено на час. Выслушав новость, Ричард пожал плечами и спокойно отправился в каюту. Ему предстояло плыть неделю — час на этом фоне не играл ни малейшей роли.

Это плавание Ричард нашёл лучшим за всю свою бурную жизнь. "Оаху" спокойно шёл из одного порта в другой. Никто ни за кем не гонялся, не пытался утопить, не расставлял в самых неожиданных местах мины... Единственным, что могло бы сойти за проблему, был сосед по каюте — молодой, весёлый и болтливый француз, но даже его болтовня не слишком раздражала. Тем более, что французу было что рассказать — шесть лет его бросало по всему миру с фронта на фронт, и теперь он собирался примкнуть к одной из вольных рот или сколотить собственную. Звал он с собой и Ричарда, но тот всякий раз вежливо, но твёрдо отказывался. Француз не обижался , но и не отставал, видимо, надеясь, что Ричард рано или поздно передумает.

Всё это было гораздо лучше, чем боевой поход...

И, как и всё хорошее, плавание закончилось совершенно неожиданно. Распрощавшись с болтливым французом, Ричард спустился на причал, поймал рикшу и велел отвезти его в какую-нибудь недорогую, но приличную гостиницу недалеко от базы флота, где сейчас военно-морские ведомства победителей сбывали трофеи и списанное имущество.

Рикша не подвёл и доставил Ричарда именно туда, куда и было велено — отель был небольшим, содержался французами, что гарантировало умеренные цены и отличную кухню. И, что важнее всего, он находился едва ли не напротив базы, заметно упрощая Ричарду жизнь...

Расплатившись с рикшей, он взглянул на часы, прошёлся до ворот базы, убедился, что сегодня никакой торговли уже нет и вернулся к отелю. Неизвестно, сколько уйдёт времени, так что устраиваться надо было капитально...

Отель ожидания полностью оправдал и даже превзошёл — в нем имелись одноместные номера, а хозяин — пожилой француз с роскошной седой шевелюрой — был не прочь подискутировать о философии за стаканом отличного рома. Идеи, которые он при этом выдавал, Ричарда поразили с первого же разговора, приписать их влиянию рома было невозможно, и следующая беседа стала неизбежной...

Весь следующий день Ричард провёл на базе — но совершенно безрезультатно. Ему требовалось что-то лёгкое, быстроходное и недорогое — несмотря на то, что имевшихся у него денег хватило бы на несколько лет скромной, но далеко не бедной жизни, здесь этого хватало в обрез. Вот только ничего, что соответствовало бы этим требованиям, он не видел — всё было или слишком большим и дорогим, или слишком медленным, или просто слишком дорогим. Идеальным вариантом был бы торпедный катер, но как раз их и не было — зато в огромных количествах имелись разнообразные тральщики, бывшие противолодочные катера и даже несколько невесть как и зачем конфискованных военными джонок...

Вернувшись в отель, Ричард написал письмо в Роанапур, сообщая, что дела идут не слишком хорошо, вышел отправить его, прогулялся и вернулся к обеду. Потом поднялся к себе, просидел до вечера за книгой, после чего спустился в бар и снова затеял диспут с хозяином...

Следующий день прошёл столь же бестолково, за ним ещё один, и ещё... Ричард, конечно, был рад возможности отдохнуть, но не тогда, когда отдых становился, во-первых , скучным, а во-вторых — затратным. Он уже даже подумывал перебраться куда-нибудь в другое место, когда утром четвёртого дня явился на базу — и почти сразу увидел искомое.

Торпедный катер класса CMB стоял у дальнего пирса и на первый взгляд выглядел отлично. Идеальный вариант, если только он действительно таков, каким кажется...

Не обращая внимание ни на что, Ричард едва ли не бегом добрался до пирса, кивнул присматривавшему за катером матросу и поинтересовался ценой. Названная матросом сумма была подозрительно мала, и Ричард, абсолютно уверенный в подвохе, принялся изучать катер.

Времени на тщательный осмотр ушло много, но, к удивлению Ричарда, катер действительно был в отличном состоянии. Стало быть, подвох заключался в чём-то другом... И тогда им, скорее всего можно пренебречь. Выбравшись на палубу катера, он обнаружил, что матрос куда-то исчез, зато появился коммандер с папкой под мышкой и очками на шнурке, болтающимися на шее. Судя по толщине, состоял коммандер в интендантской службе...

— Добрый день. Надумали купить? — поинтересовался он у Ричарда.

— Меня смущает цена, — покачал головой Ричард.

— А что не так? Более чем умеренная цена, практически заводская...

— Что с ним не так, что цена настолько мала?

— С ним не так то, — возмущенно надулся коммандер, — что его покупать никто не хочет, никому, говорят, эта маломерка не нужна — а он, между прочим, за нами числится и списать его невозможно никак, потому как новый почти! Так вы будете покупать?

— Буду, — вздохнул Ричард. — Давайте бумаги.

С бумагами Ричард провозился до самого вечера, но торпедный катер того стоил... равно как и почти всех его сбережений. Оставшегося, конечно, хватило на бензин, изрядный запас пайков (благо, их отдавали только что не бесплатно) и коробку патронов к оставленному на катере пулемёту... И того, что у него осталось, хватило бы ненадолго.

Написав еще одно письмо, Ричард отправил его, вернулся в отель и до ночи проболтал с хозяином, а утром, распрощавшись с ним, забрал вещи и вернулся в порт, где его ждал катер. Его собственный катер, получивший имя "Чёрная Лагуна" — почему, Ричард и сам не знал.

Поднявшись на борт. Ричард забросил мешок в кубрик, отшвартовал катер, устроился за штурвалом и включил моторы. И только тогда понял, что именно об этом он мечтал всю жизнь — о собственном корабле, о возможности плыть не туда, куда отправит приказ, а куда захочется...

О собственном путешествии.

Малым ходом выведя катер из порта, Ричард вывел обороты обоих двигателей на максимум, и катер пулей метнулся вперёд. Несколько разворотов — и, убедившись, что катер отлично слушается руля даже на максимальной скорости, Ричард вновь сбросил ход до малого и развернулся на северо-восток. Его ждал Роанапур — и полная неизвестность.

Длинноволосый небритый блондин сидел на кнехте, курил и наблюдал за приближающимся катером. Чуть довернув штурвал. Ричард выключил двигатели. Дождался, пока катер по инерции скользнёт к самому причалу и бросил ждавшему блондину конец.

— Быстро ты управился, — заметил блондин, затягивая узел. — Не ожидал...

— Зато, считай, на мели, — проворчал в ответ Ричард. — Давно тут сидишь?

-Недели две, даже кое-что заработать успел. Но вообще-то... Ладно, пошли в бар, там расскажу, — блондин выбросил окурок.

— Темнишь, Бен? — хмыкнул Ричард.

— Не мы такие, жизнь такая, — пожал тот плечами. — Но, кроме шуток, тут такое сейчас творится...

— И что же? — осведомился Ричард, перебравшись на причал.

— О-о... — Бенджамин снова закурил. — Я так полагаю, что стрельбой на улицах, что здесь дело обычное, тебя не удивить?

— Определённо — я же знаю, что это за место.

— Ну так вот, дней пять назад сюда пришла Вольная рота — все как один бывшие русские морпехи во главе с совершенно жуткой красоткой-блондинкой... Местные хотели было их сходу нагнуть и под себя подмять, да не тут-то было — ребята задали жару, сходу вышибли якудзу из "Священного сокровища", переименовали его в "Москву" и теперь сидят там, а якудза и вовсе из города свалила.

— И как они называются?

— Да так и назвались — "Отель "Москва", — фыркнул Бенджамин. — не сказать, что уж очень изобретательные ребята... Но платят исправно. И кстати, мы пришли.

Заведение, перед которым остановился Бенджамин, именовалось "Жёлтый флаг" и выглядело именно так, как и должен выглядеть сомнительный бар в городе, который сам по себе один большой притон... И публика в нём собиралась соответствующая.

— В общем, так, — Бенджамин оттащил напарника к столику в углу, по дороге получив у бармена две пинты пива, — я очень удачно подвернулся под ноги русским и немножко им помог, поэтому кое-какие деньги у меня есть и с жильём проблем не будет — я даже док арендовал. Еще я с ними договорился, что, как только ты появишься, я дам им знать, и они нам скинут несколько заказов — у них есть, что возить. Ну и, как ты понимаешь, есть немало желающих поискать гавань потише и оказаться там побыстрее, и за скорость они готовы заплатить отдельно...

— Я смотрю, ты тут уже успел устроиться, — хмыкнул Ричард, одним глотком ополовинив кружку.

— Ну, по мне этого, может и не скажешь, — хмыкнул Бенджамин, — но я же, как-никак, еврей, так чему ты удивляешься? Ладно, допивай пиво, да пойдём катер в док загоним, а оттуда к русским — за сидение в баре нам точно никто не заплатит...

— С места в карьер? А впрочем, почему бы и нет? — Ричард поставил опустевшую кружку на стол. — Пошли, а по дороге расскажешь, что тут к чему, и кто кого и в какой позе...

Бенджамин. VIII

Подводная лодка с привязанной к перископу метлой вошла в гавань Манилы.

Бенджамин стоял на носу, курил и строил планы на будущее. Планы оптимизмом не отличались...

Да, на его банковском счету скопилась весьма приятная сумма, но надолго её всё равно не хватит, а что получится из курьерской компании — неизвестно. Неизвестно даже, получится ли что-нибудь вообще, а следовательно, надо что-то делать. Например, добавить в рапорт запасной шифрблокнот в качестве утраченного — благо, облитый кислотой металлический переплёт имелся. А шифрблокнот с кодовой таблицей — это вещь, за которую многие готовы выложить очень приятную сумму... Разумеется, так, чтобы об этом не узнал Дядя Сэм. Потому что Дядя Сэм очень ценит свои секреты... А если учесть, что некоторые из них хранятся в голове самого Бенджамина...

То, что знал Бенджамин, стоило денег — что-то дороже, что-то дешевле — и гарантированно имело покупателей. И найти этих покупателей проще всего будет в Роанапуре, куда он собирался отправиться немедленно, как только его отставку утвердят. А её утвердят без проблем, поскольку "небольшому высокопрофессиональному флоту" офицеры без диплома Аннаполиса и друзей в Конгрессе решительно не нужны.

— Бен, ты о чём задумался? — высунулся из люка О'Коннелли.

— Да так... — Бенджамин затянулся. — Думаю, что на гражданке делать буду.

— А ты разве не остаёшься? — удивился О'Коннелли

— Шеймас, а ты разве остаёшься? — вопросом на вопрос ответил Бенджамин.

— Да кто меня оставит? — отмахнулся О'Коннелли. — Я же только в движках кое-что смыслю, а так... Академий не кончали, извините, только и можем, что за рыбой гоняться. Так что вернусь — и дальше с папашей за треской к Исландии ходить будем.

— Вот и меня никто не оставит, — отозвался Бенджамин. — Мы с тобой, как русские говорят, рылом не вышли... Ну да я без дела не останусь. Есть у меня один план, и я уже даже кое-что успел сделать, но, сам понимаешь, бизнес — штука такая...

— Знаю, — согласился Шеймас. — Ты когда уходишь?

— Да как только приказ утвердят, так сразу и уйду — чего тянуть-то, — Бенджамин выкинул окурок. — Но, конечно, если команда собирается устроить хорошую попойку, то я могу и задержаться...

— Ну а куда же без попойки? — хохотнул Шеймас. — Как только причалим, так сразу же и пойдём... Эх, жаль старый наш кэп пропал...

— Надеюсь только, что ему повезло, — вздохнул Бенджамин. — Сам помнишь, как ему всегда везло...

— Ага, — согласился Шеймас. — О, смотри, как нас встречают!

Как тебе во-он та цыпочка?

— Интересно, она цветы до нас добросит?

Цветы на подлодку всё-таки забросили, пусть и не сразу. Зато, когда подлодка уже швартовалась, какая-то девица запрыгнула на борт и нацепила на Шеймаса цветочное ожерелье вроде гавайского. Невысокий ирландец с криво обрезанной бородой смотрелся в нём несколько сюрреалистично...

Девицу с борта прогнали, пришвартовались и команда сошла на берег — отдыхать, приводить себя в порядок и вообще заниматься своими делами. Бенджамин. Например, первым делом отправился на почту — отправить пухлый конверт с отчётом о наблюдениях и письмо, в котором просил расторгнуть контракт, поскольку уходит с флота. Оттуда — в баню, которую содержал невесть как попавший в Манилу финн, потом в общежитие за парадной формой — и можно пьянствовать...

На всё ушло чуть больше двух часов, но, вернувшись на подлодку, Бенджамин с удивлением обнаружил только командира.

— Сэр?

— Вольно и без чинов, — махнул рукой Аткинсон. — Я слышал, ты собираешься уходить?

— Да, не хочу дожидаться пинка под зад, — кивнул Бенджамин. — Рапорт у меня с собой, так что...

— Давай, — кивнул Аткинсон. — Будем уходить — отправлю по инстанциям... Дальше-то что будешь делать?

— Есть пара идей, — неопределенно ответил Бенджамин. — Но загадывать не буду. Ну а если не выгорит — просто вернусь в отцовский магазинчик...

Вот уж этого Бенджамин делать не собирался ни при каких обстоятельствах, но говорить этого он не собирался. Тем более, что он прекрасно может без этого обойтись — блокнот и всё прочее прекрасно решат проблему стартового капитала.

— О, ну наконец-то, — буркнул Аткинсон, наблюдая за появившимися, наконец, подчинёнными. — Что-то вы расслабились... Думаете, раз мир, то всё, дисциплина не нужна? Ладно, сегодня я вам это с рук спущу, но это будет первый и последний раз, а теперь — вперёд!

Лучший ресторан Манилы. Лучшие подводники Тихоокеанского флота США в количестве двух экипажей. Спиртное.

Итог был очевиден — грандиозная драка с последующим не менее грандиозным забегом от копов. На счастье подводников, те больше заинтересовались командой "Альбакора", так что до общежития добраться удалось без потерь.

— Да, джентльмены, — Аткинсон покачал головой. — Вас сейчас спасает только то обстоятельство, что мне было бы суждено оказаться под замком вместе с вами, иначе бы вы не отделались бы лёгким испугом в виде устного выговора, даже не занесённого в личное дело, а проводили бы всё своё время, предаваясь куда более добродетельным, чем употребление алкоголя , занятием, наподобие чистки отхожего места и атлетической гимнастики!

Вся эта тирада была выдана на одном дыхании, что свидетельствовало о том, что Аткинсон и сам был навеселе.

— Итак, джентльмены, — продолжил он, — всем отдыхать, завтра мы с вами займёмся вопросами службы и прочими бюрократическими процедурами, ведь некоторые наши товарищи решили оставить службу добровольно, пока это замечательное событие не произошло с ними по приказу вышестоящего командования!

Подводники, ещё менее трезвые, чем их командир, встретили это сообщение бурными аплодисментами. На этом, собственно, празднование и закончилось — подводники расползлись по комнатам. Кое-где пьянство ещё продолжалось, но постепенно сходило на нет...

Похмельем Бенджамин не страдал, а потому утром поднялся раньше всех и отправился в канцелярию штаба, откуда вышел уже штатским.

Вот и всё — теперь осталось только приобрести билет на ближайший пароход в Бангкок, а оттуда — в Роанапур... Где его вряд ли встретят с распростёртыми объятиями. Впрочем, не бывший поклонником насилия Бенджамин и не придерживался и идей непротивления, так что этот момент его волновал слабо. Забрав вещи из общежития и попрощавшись с командой, он отправился в порт — судно, на которое он приобрёл билет, отплывало через два часа... И это было очень хорошо, потому что задерживаться в Маниле дольше, чем это было необходимо, он абсолютно не желал. Вряд ли, конечно, его хватятся, но мало ли...

Тем не менее, спешил он тоже не больше, чем это было необходимо. Спокойно добрался до порта, поднялся на борт, спустился в каюту — маленькую, но зато одноместную. После шести лет на подводной лодке — невероятная роскошь...

На следующий день, сойдя с трапа в порту Бангкока, Бенджамин поймал рикшу и отправился на вокзал. Поезд до Роанапура, насколько он слышал, ходил довольно нерегулярно, так что первым делом стоило решить именно этот вопрос...

И, как выяснилось, сделал он это очень своевременно — как оказалось, этого поезда давно уже не существовало. Зато был поезд на Сайгон, отправлявшийся поздно вечером, и ночью останавливавшийся в Роанапуре на несколько минут. Купив билет, Бенджамин посмотрел на часы и отправился бродить по городу — смысла искать отель просто не было.

Бангкок был типичной азиатской столицей, наспех загримированной под европейскую. Шумно, грязно, суматошно, нищета в шаге от роскошных дворцов... Не сказать, конечно, что Европа или Америка так уж сильно отличались — но здесь всё это было куда более подчёркнутым. И всё здесь было чужим...

Вернулся Бенджамин на вокзал перед самым отправлением. Поднялся в вагон, взглянул на часы, улёгся на лавку, сунув под голову мешок, и заснул. И проснулся три часа спустя, превосходно отдохнувшим и готовым ко всему — как раз в тот момент, когда поезд остановился.

Роанапур. Остановка — три минуты.

Спрыгнув на платформу, Бенджамин ровным шагом двинулся мимо изображающего вокзал навеса в город. Если рассказчики не врали, искомое заведение было где-то в паре кварталов от вокзала...

Рассказчики не врали, и довольно непрезентабельное двухэтажное здание с вывеской "Жёлтый флаг" обнаружилось именно там, где и ожидалось. И, несмотря на столь поздний — или уже столь ранний — час, заведение было открыто. В зале было пусто, за стойкой дремал мальчишка, под потолком над стойкой светилась единственная лампа...

— Эй, комната есть? — спросил Бенджамин, подойдя к стойке. Мальчишка подскочил, уставился непонимающими глазами на гостя, что-то вякнул и убежал. Пару минут спустя из неприметной двери за стойкой появился крайне недовольный немолодой азиат в вырвиглазно-полосатом халате и, зевая, осведомился:

— Чего припёрся?

— Комната есть? — повторил Бенджамин.

— Деньги вперёд, — заявил азиат. — Неделя — семьдесят батов.

Торговаться Бенджамин не стал — хозяин явно не был способен на долгие разговоры, да и самому хотелось спать. Отсчитав требуемую сумму, он забрал ключ, поднялся на второй этаж, открыл комнату, бросил мешок на пол и завалился спать. Впрочем, поставить перед дверью стул он е поленился... Что было совершенно бесполезно, поскольку ограбить его никто не пытался.

Спустившись утром в зал, Бенджамин потребовал кофе с ромом и пристал к бармену с расспросами. Тот отвечал не слишком охотно, но подробно — вероятно, считал, что чем дольше новичок протянет, тем больше денег заплатит. Выяснилось, что город примерно поровну делят гонконгская Триада, якудза и все остальные, что лишней стрельбы тут не одобряют, но и не особо возражают, если ты прибираешь за собой, что самого бармена зовут Бао...

Всё это было важно и нужно. Но к главной цели — поискам покупателя на весьма специфический товар — не приближало. Главные игроки — Триада и якудза — отпадали сразу. Не их сфера... Искать надо было среди мелочи — там скрываться удобнее всего, но угадать, какая из множества банд кому служит прикрытием, если вообще служит, было невозможно. Рисковать же он не мог... А значит, оставалось только ждать, смотреть и делать выводы — то же самое, чем он шесть лет занимался под водой.

Приняв решение, Бенджамин задал Бао еще несколько вопросов и отправился изучать обстановку.

Первым пунктом в списке стояла некая Церковь Насилия — организация мутная, весьма подозрительная и потому наиболее перспективная. Организация базировалась в старой церкви на холме, была каким-то образом действительно связана с Католической Церковью и во всех городских конфликтах была на стороне собственной прибыли, продавая оружие всем, у кого хватало денег. Что за ними стояла разведка — несомненно, вопрос был только в том, чья...

Час спустя, выйдя из церкви, Бенджамин мог с абсолютной уверенностью сказать две вещи — во-первых, старая Иоланда заваривает великолепный чай, а во-вторых, Эда работала на американскую разведку. Флотскую разведку, если быть совсем точным — уж на эту публику он за шесть лет насмотрелся. Так что уходить пришлось с пустыми руками... Впрочем, вполне приличная радиостанция у монахинь нашлась, и даже оказалась ему по карману — а уж доработать её на свой вкус недолго. Этим все его успехи на сегодня и исчерпывались... Но если конвоя нет в одном месте, значит, он есть в другом. Осталось только его найти, а это дело долгое и спешки не допускающее — особенно тогда, когда бывшие "товарищи по оружию" в городе точно присутствуют. Так что — не сегодня. Сегодня он лучше поищет какую-нибудь комнату поприличнее, потому как совсем не факт, что Бао потерпит ещё и радиостанцию.

Следующие дни пролетели совершенно незаметно, занятые поисками жилья, работы и покупателя, и если с первым вопрос решился довольно быстро, то всё остальное застопорилось. Да еще и слухи по городу какие-то непонятные ходили... И обернулись стрельбой.

Слухам о том, что в городе появился кто-то ещё, Бенджамин не придавал значения, но когда — аккурат в тот день, когда он перебрался в снятую комнату и настроил радиостанцию — в городе средь бела дня началась стрельба, признал, что ошибался. Слухами пренебрегать не стоило...

Стрельба продолжалась часа полтора или два, но напуганное масштабом перестрелки население ещё долго старалось лишний раз не отсвечивать, осмелев только к вечеру. Тогда же и Бенджамин, закончивший наладку радиостанции, отправился в "Жёлтый флаг" — выпить, а заодно и разузнать новости.

Именно в такой последовательности — и к счастью, поскольку на трезвую голову новости плохо воспринимались. Не каждый же день узнаёшь, что расклад сил в городе кардинально поменялся, и виной тому именно пришлые.

Слухи не врали, и в городе действительно появились русские — Вольная рота, отставные морские пехотинцы. Сперва они пытались договориться, но когда это не удалось, взяли штурмом "Священное сокровище" — самый фешенебельный отель города, где базировалась якудза — после чего немногие уцелевшие быстренько подписали дарственную на всё имущество и сбежали. Отель, что удивительно, почти не пострадал, и русские немедленно в нём обосновались.

Вот оно, мгновенно сообразил Бенджамин. Вот кому можно продать его товар. Но уже не сегодня, определённо...

А на следующий день он с утра пораньше явился к "Священному сокровищу" — уже переименованному в "Москву", сообщил диковатого вида солдату о цели своего визита и приготовился ждать хоть весь день. Однако не прошло и пяти минут, как из лифта вышел поручик и кивнул ему. Бенджамин зашёл в лифт, несколько удивлённый тем, что за ним послали офицера, но вопросов задавать не стал. Молча поднялся на последний этаж, прошёл вслед за провожатым по короткому коридору и оказался в кабинете. Обставленном явно наскоро, но с немалым вкусом.

— Значит, Бенджамин Франк, — сидевшая за столом эффектная блондинка в мундире штабс-капитана внимательно изучила его и неторопливо раскурила сигару. — Не стану скрывать, ваше предложение меня заинтересовало...

— Но?

— Что, если я, в свою очередь, сделаю вам предложение? — осведомилась блондинка, положив перед собой чек.

— Что, если оно меня не заинтересует?

— Вы оставите товар, возьмёте чек и спокойно покинете нас.

— Прекрасно. Итак?..

— Вы ведь радист, мистер Франк? Так вот, я предлагаю вам использовать ваши таланты для наблюдения за некоторыми частотами — разумеется, не бесплатно.

— Звучит заманчиво, мэм, — Бенджамин думал недолго. — Но боюсь, что не смогу долго работать на вас. Неделя-две — а потом должен приехать мой деловой партнёр...

— Этого будет достаточно, особенно если мы сможем и в дальнейшем прибегать к вашим услугам, — кивнула блондинка, протягивая два чека и листок из блокнота. — приступайте незамедлительно.

— Так точно, мэм! — Бенджамин поднялся и рефлекторно отдал честь.

София. VIII

Штабс-капитан София Василинова отложила газету и подошла к окну. Вот и всё...

В Брест-Литовске подписан мир, и новое правительство всерьёз принялось перекраивать страну. Перекраивать так, что ей в этой новой стране места уже не найдётся... Возможно, и нашлось бы, только она не хотела искать. Незачем и не с кем.

Поэтому завтра она уйдёт — из армии, из города, из страны... Ну а рота останется Борису — лучшего командира не найти. А сегодня... Сегодня ей нужно закончить слишком многое — ведь командир не может взять и уйти в отставку, не исписав столько бумаги, что иному писателю на всю жизнь хватит. А уж если всё-таки отвлечься на газету... То работы хватит до ночи. Мрачно вздохнув, София вернулась за стол, заправила в машинку очередной лист и принялась печатать. Раз уж обещала полковнику отдать все бумаги с утра — придётся выполнять...

Рабочий день полковника Корсакова начиналась в семь часов, и София с папкой в руках явилась к его кабинету с последним ударом часов.

— Что ж так рано-то? — полковник открыл папку. — Я вас позже ждал... Знал бы — приказал бы выспаться.

— Раньше начнём — раньше закончим, Алексей Михайлович, — отмахнулась София.

— А вот с этим у нас могут и возникнуть проблемы, — заметил Корсаков. — Давайте-ка на плац сходим — хочу, чтобы вы это своими глазами увидели.

— А что случилось?

— Рота ваша чудесит, — полковник закрыл папку и встал. — Бог весть почему решили, что вас несправедливо увольняют, и сразу после побудки выстроились, чудаки, на плацу с полной выкладкой, и уходить не хотят. Да еще и встали так, чтобы всем мешать...

— Вот же... — София проглотила вертевшееся на языке ругательство и последовала за командиром.

— Ваше...

— Борис! Какого чёрта вы тут устроили это представление?! — рявкнула София, не дав заместителю ничего сказать.

— Так не желаем, чтобы вас увольняли!

— Вообще-то, я сама увольняюсь. По собственной инициативе, в здравом уме и так далее.

— Тогда, значит, мы все увольняемся — верно, братва?

— Верно!

София на несколько секунд потеряла дар речи, а затем собралась высказать всё, что она думает об этой выходке... И остановилась.

Вольная рота? Вот она, пожалуйста. Осталось только убедить Корсакова списать всё их снаряжение — и всё. Правда, как это сделать...

— Софья Николаевна, позвольте отвлечь вас на несколько минут? — голос абсолютно жандармский. Внешность — тоже, и от резко развернувшейся Софии неожиданный гость не отшатнулся.

— Допустим, позволю. Рота! Вернуться в казарму! Живо!

Проводив гостя в свой кабинет, София устроилась за столом и спросила:

— Что вам угодно, майор?..

— Карпенко, — представился жандарм, за отсутствием в кабинете стульев стоящий у окна. — И угодно мне передать вам просьбу моего руководства. Именно просьбу — вы вольны отказаться, и этот разговор будет надёжно забыт.

— Оригинальный подход... Итак, я вас слушаю.

— Вы ведь собирались стать наёмником, не так ли? Тем более теперь, когда у вас — вполне ожидаемо — осталась ваша рота... Мы будем чрезвычайно благодарны вам, если, отстаивая свои интересы, вы найдёте время и для интересов родной страны...

— Иными словами, это просто вербовка, — хмыкнула София, сложив пальцы домиком. — Откровенная и даже не очень банальная, должна отдать вам должное... однако я уже фактически уволилась из армии, и, как вам несомненно известно, почти во всём не согласна с новым правительством. Поэтому мне весьма интересно, чем вы планируете заинтересовать меня в этой работе?

На самом деле, ей хотелось согласиться. Сходу, не раздумывая, несмотря на нелюбовь к жандармам и новой власти... Прав был Сергей, когда говорил, что она верна стране, а не трону. Но принимать предложение сходу было глупо и небезопасно — как знать, во что её пытаются втянуть?

— Разумеется, ваш труд не останется без вознаграждения, — ответил Карпенко. — Правда, не столько денежного, сколько технического. Боеприпасы, новое оружие, даже базы, если возникнет такая необходимость... И, разумеется, правительство время от времени будет нанимать вас официально.

— Заманчивое предложение... Но каковы гарантии?

— Вот это пойдёт? — на стол лёг солдатский жетон с вырезанным в нём сербским крестом. Точно такой же, какой носила она сама...

— Собственно, благодаря ему мы и вышли на вас, — пояснил майор убирая жетон.

— Как он там? — голос всё-таки дрогнул.

— Здоров. Насколько это возможно в его возрасте, конечно... Просил передать вам, что ваше решение понимает, но одобрить не может.

— А...

— С вашей матушкой тоже всё в порядке, — заверил её Карпенко. — Исключительно энергичная дама...

— Это точно, — улыбнулась София, доставая из кармана конверт. — Я согласна... Одна только просьба — передайте им письмо.

— Разумеется, — Карпенко поднялся и отдал честь. — "Оренбург" ждёт в порту, все бумаги, полагаю, уже готовы...

Проводив гостя взглядом, София тихо произнесла:

— Ты ведь всё это спланировал, да, дед?

Это было вполне возможно — старый генерал отличался поистине византийским коварством, и вполне мог воспользоваться выходкой внучки в своих интересах... Вернее — в интересах страны, как делал всё, и никогда этого не скрывал... Как не скрывал и того, что ему приходится заниматься довольно неприглядными делами. Точно так же он воспитал и дочь, точно таким же был его тесть, а потом и внучка...

Золотой Рог остался за кормой. Впереди — три тысячи миль и неизвестность...

— Не жалеешь, Борис?

— Никак нет, — помощник выбросил за бот окурок. — Уж если уходить, то только всем, нам другой командир не нужен... Как думаете, что в Сиаме будет?

— Пока не знаю, — София вглядывалась в тающий за кормой город, не замечая выступивших слёз. — Есть, конечно, кое-какие мысли, но пока мы не окажемся на месте — это не более, чем софистика.

— А всё же?

— Якудза. Если те сведения, которыми с нами поделились, то сейчас они все еще остаются одной из двух главных сил города. Но при этом они достаточно ослабли, чтобы не представлять для нас большой проблемы в случае силового решения. А его я считаю наиболее вероятным.

— Ну да, вряд ли они нам награбленное добром отдадут... Может, сразу их за жабры взять?

— Сперва разведка, — напомнила София. — всё, что мы знаем — это адрес их главной базы, а она явно не одна. Так что сначала попробуем договориться и заодно оценим расклад — может, они уже собираются оставить город сами?

Это было маловероятно, но всё же возможно, да и лишняя разведка ещё никому не повредила — но на ближайшую неделю всё это оставалось пустыми теориями. Так что...

— Оставим пока это разговор. В конце концов, нас тут полная рота со всем имуществом, так что проблем какие-то японские бандиты нам не составят. Хотя... Борис, ты же эту публику знаешь — собери роту в кают-компании, и расскажи, что тебе про якудза известно, чего от них ждать и чего они точно ждать не будут.

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

В Бангкоке рота задерживаться не стала, практически сразу же погрузившись на поезд, идущий в Роанапур. Тот факт, что поезд шёл вне графика и был предназначен исключительно для людей Софии, никого особенно не волновал... Поскольку роту на своей территории столичные власти видеть не желали. София их вполне понимала и не осуждала — столичные власти её абсолютно не волновали. А вот поднять панику в Роанапуре раньше времени не хотелось, и потому поезд остановился в полутора милях от города, рота спешилась и моментально разбила лагерь.

— Прекрасно, ребята, — София остановилась перед штабной палаткой, глядя на своих людей. — Смотрю, навыков не растеряли... Так! Борис, завтра берёшь пару-тройку ребят, кого — решай сам, и отправляешься в город. Там осмотритесь, побеседуете с оябуном, прикинете план базы и вернётесь. А исходя из этого уже будем думать, что делать дальше.

— Так точно! Только вот деньги нам понадобятся, а наличности у нас не так, чтобы много...

— Держи, — София выдала ему пачку дорожных чеков. — Должно хватить, а если не хватит — вернёшься. Денег у нас пока что достаточно...

Но именно что "пока", добавила она про себя. Денег было много — но не для роты. Максимум — месяц, а потом придётся так или иначе искать работу, что весьма проблематично сделать, застряв в поле. Хотя... В принципе, и в поле можно неплохо обосноваться, если заменить палатки на юрты и соорудить баню, но это все же стоит оставить на крайний случай. Пусть сначала Борис вернётся, а там уже будет видно...

Борис с двумя солдатами отправились сразу же после построения. Оба его спутника неплохо владели английским, и оба были, как и сам Борис, из казаков. Разумный выбор — с таким-то набором можно выкрутиться из любых проблем... А они неизбежны. Якудза вряд ли уйдут добровольно... А значит, стоит готовить людей к бою уже сейчас.

Впрочем, как раз это было проще всего — рота так и оставалась в болевой готовности с самого порта. Всё, что требовалось сейчас — назначить караулы, поваров и чем-нибудь занять свободных солдат. Потому как скучающий солдат — и морской пехотинец в особенности — страшная сила...

Борис вернулся куда раньше, чем ожидалось — поздно вечером.

— Эта желтомордая обезьяна нас даже выслушать не соизволила, — сообщил он, спешиваясь. — И единственное, что мы полезного узнали — они обитают в "Священном сокровище", фешенебельной гостинице в центре города. Шесть этажей, пять лифтов, из которых три служебных, и провинциальный шик во всей своей красе. Охрана выглядит внушительно, но на самом деле явно не столь сильная. Если будем работать, как всегда — справимся без большого труда.

— Ну, примерно этого я и ожидала, — София покачала головой. — Не думала, правда, что так быстро... А, неважно. Отдыхай, а завтра с утра явимся и объясним этому идиоту всю его неправоту.

— С утра?

— Да, кстати, отдай приказ отдыхать дополнительный час, — распорядилась София уже на полпути к своей палатке. — Хоть они нам и не ровня, но потрепать могут, а я этого совершенно не желаю.

Утром, поднявшись на час позже обычного, морские пехотинцы собрали всё необходимое, сняли палатки, тщательно упаковали и зарыли вместе с лишним снаряжением. После победы они вернутся за ним...

Снова война — маленькая, частная, не война даже, а "силовая акция" — так, помнится, недавно назвал Брусилов карательный рейд в мятежную Бухару. Обычная работа наёмников... Хотя якудза подобного заслуживали ничуть не меньше, чем бухарские мятежники, так что сомнений не было ни у кого.

Рота спокойно маршировала к городу, абсолютно не скрываясь — наоборот, с развернутым знаменем и музыкой. Попадавшиеся по дороге немногочисленные аборигены только качали головами, проводив солдат взглядом, и возвращались к своим делам. В конце концов, под Роанапуром и в нём возможно ещё и не то...

София, шагавшая во главе колонны, извлекла затемнённые очки с плоскими стёклами и надела их. Новомодная игрушка, купленная по случаю в Бангкоке, оказалась на редкость полезна — глазам сразу же стало легче. Да и на душе было куда легче, чем прошлым утром — всё решено, задача ясна, план намечен . И даже — в кои-то веки — не предполагает никаких сюрпризов вроде косоглазых американских артиллеристов, вечно ухитряющихся накрыть своих. Просто войти в здание, зачистить и занять его. То же самое, с чего когда-то началась для них война...

Войдя в город, рота направилась к отелю, где останавливался Борис, и София отправила одного из солдат договариваться с хозяином... А вся остальная рота тем временем снова выдвинулась и атаковала "Священное сокровище".

И это оказалось просто скучно.

Снайперы сняли часовых у ворот и перед входом, выломали двери и сходу расстреляли схватившегося за оружие клерка. Вторая группа ворвалась через чёрный ход, смяла абсолютно условную охрану и заняла подсобные помещения. Пять минут — и первый этаж занят и полностью контролируется, а якудза только-только поняли, что произошло. Да и то — вряд ли они ожидали чего-то большего, чем банда себе подобных... И вся их оборона была рассчитана на них, а не на полноценную роту морской пехоты.

Тем не менее, сдаваться просто так якудза не собирались и даже сумели задержать нападающих на лестнице — правда, ненадолго. Два меча и четыре револьвера против автоматических карабинов и пулемёта оказались бесполезными...

— Как-то скучно, ваше высокоблагородие... — заметил Борис, поднимая меч. -Второй этаж уже почти зачистили, а отпора толкового всё нет и нет...

— Оно и к лучшему, — София подняла второй меч и аккуратно убрала его в ножны. — Оставлю-ка я его себе — больно уж сталь хорошая...

— У этого тоже, — Борис засунул ножны с мечом под ремень. — А обычно-то сталь у японцев так себе. И оно, конечно, хорошо, что потерь у нас нет, но всё же... Как бы нам с такими врагами не зажиреть.

— Вот уж это нам точно не грозит, — хмыкнула София. — Ладно, нечего тут стоять, пошли дальше.

Сказать, что отель был захвачен без сопротивления, конечно, было нельзя — но , во всяком случае, операция обошлась без потерь. Несколько раненых не в счёт — ничего серьёзного, хотя на недостаток решимости врага это списать не получится. Просто у якудза оказалось очень мало нормального оружия — всё больше мечи да пистолеты... Карабины оказались только у пятерых — и эти пятеро, засевшие на шестом этаже , явно умели ими пользоваться. Правда, их это не спасло — морских пехотинцев они задержали ровно на пять минут, до подхода пулемётчика...

Рывком открыв дверь, Борис рухнул внутрь, дважды выстрелив куда-то влево, перекатился, вскочил и выстрелил ещё раз.

— Чисто! — крикнул он.

Кивнув солдатам, София вошла в кабинет, окинула его быстрым взглядом и сосредоточилась на сидевшем перед низким столиком немолодом жилистом человеке с длинным кинжалом в руке.

— Кто ты такая? — прошипел он, разглядывая гостью.

— Можешь звать меня Балалайкой, — ответила София. — Ты ведь главарь этой шайки?

— Да, я оябун... Был им, пока ты не вырезала моих людей.

— Сам виноват — я ведь предлагала тебе решить дело миром... Впрочем, я вроде бы не всех перебила, так что варианта у тебя два: либо отдать мне все свои владения и убраться отсюда, либо выпустить себе кишки, как ты и собирался.

— Ксо! — оябун отбросил кинжал, встал, уселся за письменный стол и принялся что-то строчить. — Подавись этим проклятым городом, адова тварь!

Откинувшись на спинку нового кресла, Балалайка неторопливо раскурила сигару и затянулась. Следы вчерашнего штурма за ночь убрали, пусть и не до конца, "Священное сокровище" официально превратилось в "Москву", местные более-менее отошли от столь дерзкой операции и снова занялись привычными делами...Что ж, пора за работу.

— Борис, что там на входе?

— Пришёл какой-то парень, хочет продать американские кодовые таблицы.

— Запускай, — а вот и первый улов...

Джанет. VIII

Сидя на корме лайнера, Джанет рисовала Гибралтар — в последний раз. Война окончена, победители с триумфом возвращаются домой... Только ей возвращаться некуда. У неё нет ни семьи, ни дома, да и друзей немного сыщется — по большому счёту, одна только Кэт. И именно поэтому подставлять её очень не хотелось. Впрочем... Несколько дней можно и у неё пожить, пока не станет ясно, что к чему со старыми знакомыми, а там видно будет.

— Всё рисуешь? — а вот и Кэт, легка на помине.

— Всё рисую, — согласилась Джанет, не отрываясь от рисунка. — Как там твой Джек?

— Извёлся уже весь, — мечтательно улыбнулась Кэт. — Ну ничего, три дня — и мы в Лондоне, а оттуда до Брайтона рукой подать... Поедешь к нам?

— А почему бы и нет? Пару дней перекантуюсь, нарисую тебе портрет на свадьбу, а дальше видно будет...

— Правда нарисуешь?! — Кэт чуть не подпрыгнула.

— Разумеется, — фыркнула Джанет.

Всю дорогу до Лондона Джанет только тем и занималась, что рисовала всех желающих. Желающих нашлось немало, и уже в устье Темзы запас бумаги иссяк. Отложив карандаши, Джанет поднялась на палубу и смотрела на проплывающие мимо города, фермы и крепости, изредка разбиваемые перелесками. Лондон... Кого-то там ждут родные, кто-то получит награды из рук Его Величества... А кого-то не ждёт ничто и никто. Кому-то некуда возвращаться, некуда и незачем. Разве что начать всё сначала, окончательно свернув на кривую дорожку, по которой она успела немало прошагать ещё до войны... Тем более, что сейчас у неё есть веская причина это сделать. Очень веская...

Кто-то должен ответить за смерть её брата, и пусть она пока не знает — кто, но узнает. А пока же... Вина лежит на Короне — в этом она уверена, и расплачиваться будет Корона — пока не найдутся конкретные виновники.

Обдумывая планы мести, Джанет почти не обращала внимания на приветственную суету вокруг — всё равно её она не касалась — и потому пропустила момент, когда Кэт схватила её за руку и потащила прочь.

— Надоели мне эти пустозвоны — сил нет! — заявила она на ходу. — Можно подумать, это они воевали! Джейн, ты не передумала?

— Ты про свадьбу? Нет, конечно, тем более, что делать мне сейчас нечего...

— Кстати, а почему ты не выставляешься? Ты же так классно рисуешь...

— Думаешь, не пробовала? — фыркнула Джанет. — Пробовала, ещё до войны. Но... "Имя Бхай всегда ассоциируется исключительно с живописью", "Не наш профиль, к сожалению", "как жаль, что наследие госпожи Бхай увяло"... Короче говоря, если выставлять мою графику, то придётся делиться со мной, а мамины картины можно выставлять и продавать просто так.

— И чем же ты будешь теперь заниматься?

— Кэт, если честно — ничем, о чём ты бы захотела знать, — ну вот, всё остальное подруга додумает сама, уверится в её работе на разведку и не будет задавать вопросов. И не получит ответов, которые слишком опасны для неё самой. А подставлять единственного своего друга Джанет не хотела...

К счастью, Кэт всё поняла правильно и больше эту тему не поднимала. Болтая о пустяках, подруги добрались до вокзала, в последний момент успели запрыгнуть на поезд и отправились в Брайтон.

Джек ждал на перроне, и Кэт буквально свалилась в его объятия, выпрыгнув из вагона.

— Значит, это и есть твоя подруга? — спросил он, глядя на подошедшую Джанет. — Вы и правда дочь той самой Бхай?..

— Да, я и правда её дочь, — пожала плечами Джанет. — А что?

— Да просто... — Джек неожиданно смутился. — Кэт писала, вы рисуете здорово...

— Я ей уже пообещала свадебный портрет, — Джанет протянула руку, Джек пожал её. — Кэт пригласила погостить у неё, так что портрет — это самое меньшее, чем можно отблагодарить.

— Кэт много писала про вас, она даже говорила, что вы спасли ей жизнь...

— Кэт, вот зачем ты пугала жениха? Подумаешь...

— Подумаешь, выдернула меня из рубки за секунду до того, как она вспыхнула! — Кэт повысила голос. — Джейн, я понимаю, что это для тебя ничего особенного тут нет — но только для тебя! Это на награду тянет!..

— Только мы их не получим, — горько усмехнулась Джанет.

— Да, Джек, — печально усмехнулась Кэт, коснувшись медали на радужной ленте, — это — всё, что нам причитается. Официально — мы не участвовали в боевых действиях, неофициально — шпионов не награждают...

— То есть вы, глаза и уши флота...

— Ага. Жизнь вообще несправедливая штука, правда? Ладно, бог им судья, этим штабным чистоплюям, как у вас-то дела?

— Прости, что я тебе не писал — не хотел, чтобы ты беспокоилась — но у нас тут несколько раз диверсанты пытались высадиться. Мы их, конечно, скидывали в море, но несколько ребят всё же погибли. Тимоти особенно жалко... И давай сегодня не будем о грустном?

— То есть, я могла вместо письма похоронку получить?!

— Ты и сама только чудом проскочила мимо Фиддлерс Грин, — заметила Джанет. — Как и все мы, так что тут вы квиты. И действительно, может, всё-таки не будем стоять на перроне, а куда-нибудь двинемся?

— Ко мне домой, — тут же заявила Кэт. — У меня же завтра свадьба, в конце концов, а мне ещё себя в порядок привести надо!

— Я отвезу, — Джек, чинно взял невесту под руку. — Благо, мне в управлении разрешили автомобиль взять.

Усевшись у окна, Джанет рисовала утреннюю улицу. Пока ещё немногочисленные прохожие, пожилой джентльмен на велосипеде, мальчишка-газетчик, молочник со своей тележкой... Город просыпался неспешно и лениво — война окончена и не надо бояться. Не появятся на горизонте вражеские корабли, чтобы обрушить свою ярость на беззащитный город, не уткнётся ночью в прибрежный песок лодка, принёсшая скрытных и беспощадных убийц, не появятся над городом аэропланы, чтобы сбросить свой смертоносный груз — будет ещё один спокойный день сонного курортного города и столь же спокойная ночь, а за ней — новый день... Пока не начнётся новая война.

Отложив рисунок, Джанет тряхнула головой, сбрасывая наваждение , и громко продекламировала:

-Великие вещи, две, как одна:

Во-первых - Любовь, во-вторых - Война,

Но конец Войны затерялся в крови -

Мое сердце, давай говорить о Любви!

— Боже, Джейн, ты хоть в курсе, который час?.. — заспанная Кэт появилась в дверях пару минут спустя. — Киплинг с утра — это, конечно, нечто, но...

— Но у тебя сегодня свадьба, и если ты не хочешь опоздать, уронив честь Королевского Флота, пора действовать! — заявила Джанет.

— Честь? Ты меня ни с кем не путаешь, подруга? — Кэт душераздирающе зевнула. — Надеюсь, ты справишься с ролью подружки невесты и не устроишь погром...

— А как же иначе? — нехорошо улыбнулась Джанет. — Твоя свадьба должна запомниться надолго!

Свадьба Кэт действительно оказалась впечатляющей — но заслуга Джанет в этом была минимальна. Она просто напомнила подруге об одной её старой идее — и Кэтрин Райс явилась на свадьбу в парадной форме. С русским кортиком, который однажды выменяла на абордажную саблю. С единственной медалью на груди — и с серебряным глазом Разведывательной Бригады над ней.

— Господи, Кэтрин... — Джек, выбравшись из машины, застыл, глядя на невесту. — Увидел бы тебя в первый раз — влюбился бы... Итак, если столь блестящего офицера Королевского Флота не смущает общество скромного бобби, не соблаговолит ли госпожа лейтенант...

— Соблаговолит, — ответила Кэт, принимая протянутую руку и забираясь в автомобиль.

Джек устроился рядом, Джанет забралось на переднее сиденье, водитель — приятель Джека — включил сирену, и "процессия" тронулась.

— ...Объявляю вас мужем и женой! — повисли в воздухе последние слова священника, и Джанет принялась аплодировать, а через несколько секунд к ней присоединились и остальные — а гостей собралось немало. Все свободные полицейские с участка Джека и кое— кто из соседних, телеграфисты, несколько человек с железной дороги — все. Кто смог освободиться, друзья родственников и родственники друзей... Был даже некий пожилой джентльмен, тихий, вежливый и немного сумасшедший, известный тем, что посещал все свадьбы в Брайтоне и произносил бессмысленные речи, словно какой-нибудь член парламента. Тем не менее, в Брайтоне его любили и считали отсутствие на свадьбе плохой приметой...

— Ну вот, — Джанет от всей души хлопнула подругу по спине и расцеловала в обе щеки, — а ты ещё и нервничала.

— Да ладно, — отмахнулась Кэт. — Лучше скажи, ты хоть до завтра-то останешься?

— До завтра останусь, но через пару дней точно уеду, — кивнула Джанет. — Может, ещё как-нибудь загляну, но вряд ли скоро — дела, сама понимаешь...

— Понимаю, — кивнула Кэт. — Но всё равно, спасибо...

— А, чуть не забыла, — Джанет выдернула из папки лист и разложила его на столе. — Вот, как и обещала.

Она поймала молодожёнов в тот момент, когда Джек повернулся, собираясь поцеловать жену, и именно так — глядящими друг другу в глаза — Джанет и нарисовала их.

— Джейн, да ты гений! — Кэт обняла подругу. — Слушай, а может, всё-тки останешься у нас? Потихоньку галерею откроем, разрекламируем тебя...

— Спасибо, но не выйдет, — улыбнулась Джанет. — Не могу, да и вам деньги всяко нужнее будут... Так, я не поняла — вы что, праздновать не собираетесь?!

Свадьба, несомненно, удалась... По крайней мере, Брайтон её запомнит надолго — даже несмотря на отсутствие драки. Поездка на полицейской машине с включенной сиреной её отсутствие вполне компенсировала... Во всяком случае, было весело.

Но сейчас, в поезде на Лондон, Джанет было не до веселья. Слишком много предстояло сделать, и действовать придётся очень быстро. Придётся поднять довоенные связи, а это рискованно — за шесть лет могло измениться слишком многое, и теперь не угадаешь, кто из старых знакомых решил переметнуться...

Впрочем, был один человек, которому она доверяла, как себе — но где он сейчас? Последний раз они встречались в Александрии больше полугода назад, и тогда она сама отправила его во Францию... А с тех пор , опять же, могло измениться многое. Впрочем, с "Трёхногой кобылкой", скорее всего, не случилось ничего, поэтому начать стоит оттуда. А для этого, само собой, нужно сперва попасть в Лондон...

"Трёхногой кобылке" — сомнительному пабу на Эджвер-роуд, неподалёку от арки — война никакого ущерба не нанесла. Как и прежде, там собиралась самая разнообразная публика — от вполне благопристойной, вроде священника ближайшей церкви до ребят, которые в иные времена стали бы клиентами той самой "кобылки".

Джанет Бхай к первой категории не относилась никогда, а теперь и вовсе окончательно перешла во вторю, и в пабе чувствовала себя как дома. Потребовав пиво и кровяную колбасу, бросила монету в пустую кружку и убралась со своим заказом за столик в углу.

Долго ждать не пришлось — минут через пять за её столиком оказался невысокий сутулый мужичок в тренче и помятой кепке, с кружкой пива. Мужичок поёрзал на стуле, отхлебнул и негромко осведомился:

— Кого ищешь?

— Штерна, — отозвалась Джанет, прожевав кусок колбасы. — Знаешь, где он?

— Контуженный я, — вздохнул собеседник. — Забываю всё, ежели здоровье не поправить...

Джанет бросила на стол десять фунтов, и банкнота оказала на "контуженного" чудесное действие — он моментально "вспомнил":

— В Эдинбурге он, приехал недавно из Франции. Я бы, может, и подсказал, как его найти, да всё упомнить — никакого здоровья не хватит...

Снова вздохнув, Джанет выложила на стол ещё одну банкноту, а затем, под трагическое сопение собеседника — и ещё одну. Тот сгрёб деньги, назвал адрес -какой-то паб на окраине города, допил пиво и ушёл. Джанет же, посмотрев на тарелку, заказала ещё полпинты — колбаса была слишком хороша, чтобы её бросить. Да и трудно сказать, когда теперь получится поесть...

Покончив с едой, Джанет отправилась на вокзал. Новая дорога... Интересно, когда — и где — она всё-таки остановится? Есть ли где-нибудь на свете место, которое она сможет назвать своим домом? Да и так ли уж это важно?..

Важно попасть в Эдинбург, и если отправиться прямо сейчас, то завтра утром она уже будет на месте, и останется достаточно времени на любые неожиданности. Важно найти Штерна, выяснить, чем он занят. Важно сделать клише и найти бумагу. Важно разузнать, что слышно о смерти брата... А всё остальное — не имеет значения.

И Джанет, купив билет, устроилась в купе с очередным идиотским детективом — на сей раз про некоего доктора Фу Манчу — и на ближайшие часы отключилась от реальности.

Десять часов спустя прекрасно выспавшаяся в поезде Джанет стояла перед дверями паба, разглядывая приближающегося высокого худощавого мужчину. Что ж, это было ожидаемо — Штерн редко изменял своим привычкам, но делала это всегда абсолютно неожиданно, срывая все планы и обходя засады...

— Штерн.

— Бхай.

Кивнув, Штерн открыл дверь и пригласил Джанет к столику у окна.

— Итак?

— Ну, для начала — я ждал тебя позже, так что развернуться пока что не успел... Но оно и к лучшему — ты ведь не просто так в гости явилась?

— Ты и сам это знаешь. Штерн, как далеко ты успел зайти?

— Только пробы, да вышел на нескольких покупателей. Никаких сделок, понятно, не заключал, но интерес вызвал...

Джанет переждала появление официантки и продолжила:

— Тут тебя не мне учить, но на товар я всё-таки взгляну — тут уж всё наоборот... По тому делу что-нибудь выяснил?

— Никаких зацепок, — мрачно отозвался Штерн. — Вообще ничего, а ведь знали его хорошо. Правда, мелькнул тут один странный слух... Что играл он на том же поле, что и ты, да неудачно мяч поймал.

— Вот как... — что ж, Джанет и раньше подозревала, что её брат наткнулся на какую-то весьма неприглядную тайну Его Величества, но теперь в этом не осталось никаких сомнений. — Ну что, показывай свою работу — если всё в порядке, можно уже сегодня взять первый заказ.

Вот так. Пусть у неё уйдут годы на то, чтобы найти и заставить заплатить всех виновных, но сегодня Короне будет предъявлен первый пункт счёта. Пусть великая война закончилась — её собственная война только начинается.

И Джанет Бхай подмигнула висевшему на стене портрету короля.