Добро пожаловать домой, мама

Я не допущу ни смерти Ронли, ни беспамятства Каони. Парни, я вас обязательно выручу!

И надо искать альтернативу замужеству, чтобы не оказаться в "убежище непокорных дев" (там втихую и придушить могут по приказу папеньки, якобы всё равно никому дела нет) и уберечь сыновей от исключения из семьи.

В разгар моих размышлизмов и поисков вариантов в комнату весьма осторожно просочился Аливи с двумя прелюбопытнейшими письмами. Одно из них уже было вскрыто, и в нём красовалась выведенная рукой отца дата поединка. Двенадцатое число месяца Щуки. Послезавтра. Я застонала. Слишком скоро, я не успею ничего придумать!

Второе письмо прислала матушка. И там содержалось... приглашение на примерку свадебного, мать его, платья!

С моим диким воплем "Да вы издеваетесь?!" письмо обратилось в клочья и полетело в стену. Стены, впрочем, не достигло — разлетелось и легло многочисленными ошмётками на ковёр. Бедный Аливи метнулся в угол и попытался спрятаться от моего гнева за ветвями пышной уралии. Я таки выражаю своё категорическое "ша!"

И тут-то меня осенило.

Точно!

Матушка. Она так и осталась для меня тёмной лошадкой. Это очень непростой человек, очень непростая женщина. Как я поняла, не больно-то она и поддерживает в душе своего мужа, но предпочитает соглашаться с ним, так сказать, во избежание. Не зря же она попыталась мне тогда помочь перед знакомством с женихом. Безуспешно, правда, но попыталась.

Может, сделать поползновение в сторону имары Тариши и заручиться её поддержкой? Не сказать, чтобы я сильно ей доверяла, но уж во всяком случае больше, чем теперь отцу.

Значит, нужно-таки съездить на примерку в Шахано. Тогда, после праздника, с меня всё-таки взяли мерки: измерили обхват шеи, обхват плеч, расстояние от шеи до края плеча, обхват жалкого бицепса и длину спины от шеи до поясницы. А я ещё смеялась над этим!

Ну и, конечно, Таданари.

Под возмущения и протесты Адори, Аливи и Ронли я решила пойти к зданию, где обычно заседает Круг, и поймать бывшего буквально за руку. Заручившись поддержкой Тарри, который, как всегда, был обеими руками за любой кипиш, кроме голодовки, ваша покорная слуга покинула дом и окольными путями, ведомая сыном, направилась к заветной постройке, находящейся чуть к западу от центра Таэро.

Тарри со знанием дела прислушивался к разговорам горожан и нашёптывал мне суть дела. Оказывается, город полон преинтереснейших слухов!

Люди переговаривались о том, как среднего роста гибкий мальчишка с длинной светло-русой косой, ломким голосом и белой маской вчера после обеда пустил молву, что имари Маска теперь желает даровать этому миру настоящее целительство и обучить ему всех менталистов, которые пожелают расширить свои умения. Имари Маска — это прозвище, которым наградили Таданари в народе. Сначала новость восприняли с недоверием, мол, знаем таких, много раз уже это целительство проталкивали, но всё заканчивалось одинаково. Только вот имари Маска — это совсем другое дело! Он самый сильный маг, а это значит, что ему можно доверять — вдруг получилось?..

А уж сколько пересудов вызвала личность паренька в маске. Кто-то говорил, что это и есть сам имари Маска, но их тут же одёргивали и припоминали слушок о его невесть откуда взявшемся родственнике. И тут уж простор для фантазии: брат ли, племянник ли, сын ли... Кто-то даже высказывался, что это девчонка, но версия тут же была признана несостоятельной.

Значит, Таданари заставил своего юного родственничка пустить, так сказать, идею в массы. Наверное, родственничек не сопротивлялся, раз так лихо подхватил затею... ммм... дяди? Или же брата? Или, боже упаси, отца?!

Тарри казался слишком, непривычно серьёзным. Переживает за брата.

Наконец мы, пригибаясь под ветками айвы, вышли к заветному зданию Круга.

— Сейчас уже должно начаться, — зашептал Тарри. — Все стоят и ждут, пока Центр Круга не отопрёт дверь.

Ну это я уже заметила.

Здание Круга представляло собой двухэтажную постройку, почти не отличавшуюся от остальных городских сооружений. По стенам висели горшки с плетучими цветами, с земли полз вверх дикий виноград. Его вообще в Таэро много.

Да уж, мисс Марпл из меня никакая. Следопыт-недоучка.

Мы видели из-за угла, как рядом со входом чинно толпятся почтенные маги разных возрастов и разных внешних данных. Только вот я не заметила главного героя всей этой заварухи.

Я заметила отца, одетого так же, как остальные — в тёмно-красную верхнюю рубаху, чёрную нижнюю и в чёрные же брюки. И он оказался единственным светловолосым среди коллег.

Среди собравшихся не было человека в маске. Не было русых, подстриженных до плеч волос. Не было того самого мальчишки с длинной косой, про которого шептались горожане.

Я до последнего надеялась, что он пунктуально подойдёт к самому-самому началу, как только имари Йаруиши отопрёт дверь, но надежда рухнула и рассыпалась. Он так и не пришёл.

— Да чтоб тебя!.. — в сердцах выкрикнула я, развернулась и побежала обратно.

— Подожди! — вдогонку крикнул Тарри.

Я не оглядывалась. Я просто держала путь к дому. Видимо, у меня ещё остались какие-то крупицы бессознательной памяти, так как теперь я нисколько не нуждалась в проводнике, чтобы найти дорогу к дому.

Калитку я едва ли не выломала, входную дверь тоже. Не говоря ни слова, бегом направилась в кухню, отчего Ронли и Аливи оторопели, и, распахнув дверцы шкафа, начала вынимать посуду...

— Мама! — воскликнул Аливи.

— Только подойди! — прошипела я.

Тарелка с душераздирающим гулким ударом встретилась со стеной — тэм! Черепки жалобно и даже жалко — дам, дям, дям!

Любил он меня! Как же! Любил, ага, как же! Ты бросил меня, мразь! Ты бросил сына! Ты всех нас бросил!

Где ты?! Немедленно появись! Чего ты прячешься? Прекрати стыдиться!

Ненавижу тебя! Покажись и выслушай мой гнев! Имей ты совесть, наконец!

Тарелки не виноваты, ага...

Собиралась я в полном молчании и дурном настрое. Вид у меня, конечно, просто аховый — краше в гроб кладут: круги под глазами, лицо опухшее, вокруг губ красные пятна да взгляд как у зомби, жаждущего свеженьких живых мозгов.

В последнее время я много истерю — это чистая правда. У меня уже никаких нервов не хватает на то, чтобы выдерживать этот сумасшедший мир и дурные законы, царящие в нём. И ромашковый чай тут не помощник.

Вчера Адори впервые не удалось со мной сладить. Его гипнотическая техника не возымела эффекта, отчего я заголосила ещё сильнее, костеря на чём свет стоит отца, мать, Таданари, имари Нахарими, Круг, Храм, амнезию, экте, Таэро, имари Онэри, имару Умису, да и вообще всех на свете. Парням тоже попало — я начала кидаться в них подушками, вопя, чтобы выметались вон и не показывались на глаза.

О боже, я превратилась в истеричку. Какой позор. Увидела бы меня сейчас моя земная мама...

И да, я имела честь прорыдать в подушку всю ночь и задремать только на рассвете. Оплакивала я всё то же, что ранее проклинала. Тем не менее решила воплотить в жизнь намерение увидеться с имарой Таришей и посетить родительский дом в Шахано под предлогом примерки свадебного наряда — я нашла в себе силы ответить на её письмо и пообещать, что непременно буду. Только вот свадьбы не будет! Или меня ведут в ЗАГС, или я веду всех к прокурору, как говорилось в одном известном фильме!

Сыновья ходили вокруг меня с опаской, но настроения ругаться с ними не было. Аливи благополучно склеил злосчастные тарелки при помощи земной магии, а сил Адори хватило только на то, чтобы донести меня до комнаты. Дальше я впала в буйство.

Возражать моему решению никто не посмел — побоялись очередного припадка. Сопровождать нас с Олиной вызвался Аливи. Я согласилась и ушла к Каони.

Как ни крути, а чувство вины, которое я явственно ощутила только этой ночью, не давало мне покоя, хотя и вины-то моей тут нет — сын сам не совладал с эмоциями и попал под горячую руку имари Хагири. Но всё равно в груди щемило невероятно — всхлипнула оттого, как Цуши, свернувшись калачиком, неподвижно лежал на груди Каони, подпитывая того своей магией. Сын же не подавал признаков жизни, если не считать слабенького дыхания, что оставалось лёгким потом на зеркальце.

Я знала, что элементаль без своего мага долго протянуть не может. Месяц, может, полтора — всё. Но есть же ещё всё забывшая я, так что Цуши ещё сможет выжить.

Адори, сделай что-нибудь. Я верю, что у тебя получится.

Как же мне хочется быть полезной...

Когда мы уже очутились в карете после портала, Олина вспомнила, что хотела рассказать мне про то, как она лишилась магии. В иное время я бы слушала с невообразимым интересом, но сейчас просто кивнула, соглашаясь.

Зря только я так раскисла!

Рассказ с первых же слов потряс и меня, и Аливи. Бедный мальчик потерял дар речи минут на пять.

Мы с ним даже представить не могли, что Олина окажется... нашей родственницей! Моя тётя, двоюродная бабушка парней, младшая и поздняя единокровная сестра имары Тариши, Олина Масато.

Их отец — мой дед — женился повторно, когда имаре Тарише было пять. Она всегда прохладно относилась к сестре, хотя и открытой нелюбви не выражала, что не укрывалось от Олины, и скоро она бросила все попытки к сближению. Когда у старшей сестры появился тайный возлюбленный, Олина решила для себя, что будет благоразумно молчать, и Тариша была ей благодарна. Никто из домочадцев не знал, будущий муж Тариши не знал, соседи не знали. И правильно делали, что не знали.

Правда, старшей сестре со временем пришлось разорвать отношения с любимым, причём задолго до свадьбы с имари Хагири. Жених завидный, родовитый, красивый, только вот характер не удался — все были в курсе этого. Да ещё и в двадцать один год получил должность дознавателя в Храме, а спустя месяц — мага-палача.

Олина была менталистом. Как и отец, как и сестра. А в один прекрасный день лишилась и зимородков, что покрывали на руках кожу, и менталистики.

Я узнала, что так наказывают магов-клятвопреступников.

— Не скажу. Это не моя тайна, — качнула головой Олина на наш вопрос, заданный одновременно.

Оказывается, когда идёт суд над клятвопреступником, разворачивается целая этическая кампания, призванная уберечь тайну потерпевшего — по желанию самого потерпевшего, конечно, и если это дело до суда не получило огласки. Потерпевший пожелал, огласка до суда не произошла, и в итоге об этом знали только судья, обвинитель, защитник да потерпевший.

Хорошо, что имари Хагири тогда не выступил дознавателем — этим делом занимался другой человек. Но зато имари Хагири выступил палачом. Он стёр родовые татуировки и лишил Олину магии.

— ...Всем по-разному больно. Огню больно, когда его вырывают из сердца. Воздуху — из лёгких. Воде — из живота. Земле — из ног. А силу разума — из головы. Знаете же ощущение нитки с иголкой? А она так по всем сосудам ходит, медленно и долго. Час где-то. А потом всё, нет магии. Её из тебя вместе с ниточкой вытянули. Имари Хагири вытянул своими руками. Кожа на руках чистая — рисунки ушли вместе с магией.

Олина рассказывала довольно скупо, но меня бросило в холод.

Потом мирской суд лишил её права распоряжаться именем семьи и постановил ей до конца жизни быть прислугой у сестры и её детей...

И тут-то я смекнула. Да неужто потерпевшей была... моя мать?

На этот вопрос Олина ответила утвердительно.

Я вспомнила, когда мать в первый раз после моего пробуждения пришла к нам.

"Здравствуй, Олина". И так невозмутимо отдала плащ. А как невозмутимо Олина поклонилась и ушла...

И ведь ни словом, ни жестом, ни взглядом не отнеслись друг к другу по-сестрински. Только как госпожа и служанка.

Это же как надо было отстраниться, чтобы сложились такие отношения? Они же сёстры!

Слёз не осталось — кончились ночью. Поэтому я просто подпёрла кулаком голову и подивилась дикости этого мира. Тот мир, который я покинула, конечно, тоже далеко не милосерден. Он по-своему жесток.

— Уже подходит срок, и я начну стареть, как все остальные обычные люди, — печально усмехнулась Олина. — Да, татуировки ещё долго своим следом на коже помогают держать внешнюю молодость...

Олина — моя тётя. Моя родная кровь. И она мне прислуживает! Нееет, так нельзя. Так не должно быть.

Я потянулась к ней, чтобы обнять, но Олина чуть ли не с ужасом отшатнулась.

— Не надо, имара, — шепнула она, мотнув головой. Я заметила слёзы. — Не надо, лучше никому не будет...

На Аливи было страшно смотреть — его словно бы обухом по голове огрели.

— Тогда зачем рассказала?..

— Чтобы вы знали, кто на самом деле ваш отец, — каре-зелёные глаза прищурились.

Понятно. Лёгкая такая месть в меру скромных возможностей и за себя, и за двоих имари. Ну и за меня. Только вот я и без этого рассказа невысокого мнения об отце.

— Пообещайте только, что остальные имари не узнают об этом. Просто пообещайте! — взмолилась Олина, и мы не посмели отказать.

Поколебавшись, Олина попросила остановить карету — ей вновь стало нехорошо от тряски.

Мы разошлись в разные сторону — каждому было над чем подумать.

И вот как мне теперь относиться к Олине? По-прежнему, как к служанке, точно не смогу. Но другого она от меня не примет. Я так и останусь для неё имарой Анойей, а моя мать — имарой Таришей. Она слишком смиренно несёт своё наказание. Но, с другой стороны, а как ещё жить-то с таким? Это же такое чудовищное унижение, во сто крат хуже навязанного брака...

Да уж, опасно здесь нарушать клятвы. Имари Нахарими легко бы не отделался, тронь он меня хоть пальцем — мой отец семь шкур бы с него спустил.

Я отошла от дороги и неторопливо прошла несколько шагов. Остановилась, оглянулась — Аливи держится от Олины недалеко и явно чувствует себя неловко. Нее, он точно не будет к ней относиться по-старому с его-то чувствительностью и нежностью.

Бац!

Врезалась.

Кто?!

Вскинула голову.

В прорезях маски — золото. Длинная русая коса перекинута через плечо.

— Кто ты ему? — голос мой не дрогнул, но я отступила назад.

Незнакомец хмыкнул. Два раза ладонями шик-шик. Как менталист.

Последнее, что запомнилось — раскрытая ладонь прямо перед носом.

Глава 8.

— ...Кто тебе разрешил самовольничать? Почему мне не сказала?

Мужской голос был предельно холоден и спокоен.

— Ты про что? — равнодушно спросила женщина.

— Про записку. Ты напугала Ною раньше времени. Я тебе говорил так делать?

— Нет, не говорил! — с вызовом ответила собеседница. — Я вообще-то хотела помочь, и опять ты недоволен!

— Не стоило без моего ведома. Чуть мне всё не порушила! Кстати, имара Анойя очнулась. Она всё слышит. Иди и знакомься с ней.

— Дядя! — возмущённое.

— И веди себя достойно. Если узнаю, что ты ей не понравилась — пеняй на себя.

— Ну дядя!..

— Иди.

Я потёрла глаза и перевернулась набок.

Голоса раздавались за стеной, от которой я сейчас и отвернулась. Такое чувство, будто стенка тоненькая, а говорящие сидели вот рядом, прислонившись к ней.