Добро пожаловать домой, мама

— Да? — поразилась я. Эвона как! Ну ничего себе! Этого ещё не хватало. Я, оказывается, кладезь запретной информации? Очень приятно, просто по самые уши довольна!

— Да-да, — мурлыкнул Таданари. — В-третьих, у тебя остались воспоминания из того мира. Остались же?

— Конечно.

— Так вот. Если я верну тебе память, то эти воспоминания постепенно начнут уходить.

— Как так? — встрепенулась я.

— Вот так, — совершенно серьёзно сказал Таданари. — Либо одно, либо другое. Ты готова расстаться с воспоминаниями оттуда? Они не делают тебе больно?

Я задумалась. Ну разумеется, у меня были в жизни и небольшие горести, и печали, и неудачи, и ещё много из того, что хотелось бы забыть, но это мелочи жизни! А в основном... родители меня любили, младший брат любил, у меня были друзья, было любимое дело, будущее казалось определённым и светлым...

И вот теперь-то, в этот момент, когда сладко сжалось сердце, я поняла, насколько мне дорога память о той жизни.

— Подумай над этим, — с нажимом сказал Таданари, заметив моё состояние.

— Говоришь, я сама попросила тебя наложить экте? — медленно проговорила я.

— Да.

— Откуда мне знать, что ты не лжёшь? До сих пор я думала о тебе, как о распоследней сволочи, хотя и не хотела так думать...

Таданари вздохнул и прижался губами к моему виску. Меня бросило в жар.

Ему было не по себе, он очень волновался — я всем телом ощущала это. Его пальцы у меня на плече подрагивали.

— Знаешь, что ты мне сказала перед экте? — он чуть отстранился. Я вопросительно посмотрела на него. — Ты сказала, что полностью доверяешь мне.

— Я так сказала? — шепнула я.

— Да. А я... я прошу довериться мне и в этот раз. Ты можешь как угодно ко мне относиться, но у меня есть право ещё раз попросить тебя о доверии. Поверишь?

Руку с плеча убрал. Я не отодвинулась — некуда.

— Вот знаешь... не знаю. Я боюсь тебе доверять, — призналась я и посильнее замоталась в одеяло. Стесняюсь я ночнушки, хотя это и глуповато — от этого человека у меня пятеро детей, уж чего он там не видел.

— Настаивать не смею, — пошёл на попятный Таданари, чем причинил мне невероятное облегчение. — Ты голодная, кстати? — с внезапным участием поинтересовался он.

— Ну... да, — ответила я. Отлично он тему перевёл. Ну и ладно, тем лучше.

— Тогда пошли со мной, — Таданари бодро вскочил с кровати и взял меня за руку.

— Подожди! В ночнушке никуда не пойду, — я снова покраснела.

— А, ну это не проблема, — хмыкнул Таданари. — Встань. И одеяло положи.

Сам быстренько скинул верхний белый халат. Нарочито медленно накрыл им мои плечи и запахнул его на груди.

— Если честно, я думал, что ты захочешь меня убить, — проговорил он, как бы невзначай скользнув ладонью вниз, на талию.

Я же стояла красная, как рак, не зная, куда деть глаза и вообще всю себя.

Да чего это я, ну в самом деле?

— Вон там то, что было вазой, — я кивнула за его спину и принялась неловко просовывать руки в рукава. — Так что так и было! Если бы ты не пригнулся, то у меня бы получилось.

— Однако ж не получилось, — резонно заметил Таданари. Теперь он слегка сжимал мои пальцы сквозь ткань — рукава халата были слишком длинными.

— Не получилось, — согласилась я.

Таданари пропустил реплику мимо ушей.

Рукава сползли к локтям — его губы обожгли кожу. Перевернул и поцеловал ладонь. Прижал её к щеке.

— Я скучал.

Нет, я не могу злиться на него. Не могу его ненавидеть, что бы он ни сделал.

— Почему ты носишь маску?

Это его "я скучал", сказанное полушёпотом, перевернуло мне душу с ног на голову. Я могу сколько угодно ненавидеть себя за то, что я просто слабая глупая женщина, за то, что так запросто простила того, кого все окружающие клеймят негодяем и предателем, но его — нет, не могу.

У меня есть лишь одна версия этого — я действительно его любила.

Таданари отпустил руку. Усмехнулся горько.

— У меня было своё экте.

— Как экте? У тебя?! Расскажи! Расскажи-расскажи-расскажиии! Пожаааалуста! — теперь я схватила Таданари за руки.

Того слегка передёрнуло, как от холода.

— Ты, кажется, есть хотела?..

— Не переводи тему!

— Не проси — не расскажу. Придёт время возвращать память — тогда и вспомнишь.

— Это тоже опасно?

— Именно.

Я в бессилии опустила плечи.

Моя память напичкана тайнами, как кекс — изюмом. Или нет — она состоит из тайн так же, как козинак состоит из семечек или орешков. Так, ладно, это меня не в ту степь занесло.

Холодок прошёлся по коже, а я усомнилась — а так ли уж мне надо вспоминать прошлое?

— А где Джинтра? — спросила я, когда мы вышли из комнаты.

Пришлось прилагать усилия, чтобы не споткнуться — подол халата волочился по полу, плечи свисали, а уж про рукава и говорить нечего. А вот ткань приятная — толстая, со сложным плетением, но невероятно мягкая на ощупь. Что-то мне подсказывает, что она способна запросто выдержать крепкий захват и даже не треснуть.

— Наказана, — ответил Таданари и заботливо поправил на мне подвернувшийся ворот.

— За что?!

— Она же тебе нахамила.

— Нет!

— Не выгораживай. Я её предупреждал. Ради Света, не смотри на меня так! — в его голосе послышалось лёгкое раздражение. — Её только так можно поставить на место.

— А какое наказание?..

— Сутки побудет без воздуха.

— В смысле?!

— Чего пугаешься? Всего-то магию перекрыл. Это больно, зато дойдёт быстрее.

По правде говоря, Джинтра напомнила мне Каони. У них обоих проблемы с общением. И тормоза отказывают, когда нужно проявить вежливость.

Кухня в этом доме оказалась меньше, и там вовсю хозяйничала Джинтра. Вид у девушки был недовольный, и я поняла, что готовит она сейчас не по своей воле.

Когда мы вошли, она подняла глаза от плиты.

— Оооо... — многозначительно протянула она, окинув меня взглядом сверху вниз. Видимо, при виде дядиного халата сделала какие-то свои выводы, в корне неверные.

Я решила ничего ей не отвечать и обратилась к Таданари:

— Мне бы лекарство от желудка...

— А зачем? — золотые глаза хитро прищурились. Джинтра снисходительно улыбнулась.

— Ну если ты не знал, то я немного нездорова, — ответила я обиженно.

— Разве две птички не приносили тебе весточку на хвостике? — поинтересовался Таданари. Я нахмурилась — это он про Шалиру и Тамею, что ль? — У меня начало кое-что получаться с целительством, Джинтра же легко обучается. Думаешь, мы оставили бы тебя больной?

Сначала я не поняла, о чём речь, и продолжила вопросительно смотреть на Таданари. А потом дошло.

— Когда ты меня вылечил? — осторожно спросила я. — Пока я спала?

— Ну да, — подтвердил Таданари. — И тебя не потревожил, и во время сна тело легче справляется с болезнью. Вот. Такие дела.

Так, это выходит, что я теперь могу есть всё, что душа пожелает? И даже жареное, кислое и солёное? И даже морс, и даже алкоголь могу пить?

Дааа. Дела.

Только вот боюсь, что не смогу даже кусочка проглотить под лукавым и хищным взглядом Джинтры. Она, кажется, уже заканчивает кашеварить — попробовала кусочек мяса с деревянной лопаточки и на миг задумалась.

Мне ещё и с ней придётся отношения налаживать. Как я от этого устала!

Потом.

— Я попозже поем, — буркнула я и встала из-за стола.

— Что такое?! — хором вопросили Таданари и Джинтра.

— Хочу одна побыть. Примерно час. За это время не трогайте меня, пожалуйста.

— Ммм... ну хорошо, как скажешь, — с сомнением проговорил Таданари.

— Спасибо. И за лечение тоже.

Я кожей ощущала пристальные взгляды двух пар золотых глаз.

Что меня глодало и тревожило — я толком не знала. Но поняла, что правильно сделала, когда ушла из кухни и заперлась в комнате. Стало немного проще разобраться в причинах столь внезапно рухнувшего настроения.

Во-первых, Джинтра. Не понимаю, чего она на меня взъелась, как будто я во всех её грехах виновата. Может, считает виноватой в мытарствах Таданари, но я об этом совершенно ничего не знаю. Возможно, и вправду что-то было такое? Или, может, я ей просто не понравилась как человек — ну а что, бывает такое, я сама себя на этом ловила временами. Вот не нравится человек, и всё тут.

Во-вторых, как там парни? Что делают? Как себя чувствует Каони? По словам Джинтры, он жив и здоров. И это просто замечательно.

В-третьих, мне очень не понравилось откровенно снисходительное отношение ко мне Таданари и Джинтры. Особенно Таданари. Я понимаю, что он гений, но грош мне цена, если я и до потери памяти терпела этот его насмешливо-уничижительный тон.

И, в-четвёртых, неразгаданные тайны. Которые так и не открылись, хотя встреча с Таданари и произошла. Нераскрытая память моя. И полное непонимание происходящего.

Однако успокоиться мне всё же удалось. Разложив всё по полочкам и придумав вопросы, которые хочу задать Таданари и Джинтре, я легла на живот и потянулась за черепашкой. Что же в ней такого, что Таданари умолял меня поставить её на место?

Вазочка со сладостями переместилась на кровать — так удобнее. А я всё трясла, рассматривала и вертела в руках загадочную черепашку. Размером она была примерно сантиметров пятнадцать в длину, а на шею бантиком была повязана голубая ленточка с деревянной бусинкой на конце.

И что же там такое позвякивает странное? Монетки? Жетончики? Что?

А что же я сама чувствую к Таданари?

Тело откликнулось. И ещё как. А его желания проще простого выдать за свои.

— Она с секретом, кстати.

Я подняла голову.

Передо мной стоял Таданари собственной персоной с подносом в руках. Богатым будет.

Он поставил поднос на тумбочку и незамедлительно уселся рядом со мной.

— Ты уже половину съела? — разочарованно спросил он. — Молодец. Аппетит перебила.

— Как перебила, так и нагуляю, — отозвалась я.

Таданари промолчал, скривив губы.

— Так с каким она секретом? — вернула я его к предмету разговора. — И почему ты просил поставить её на место?

Его лицо посветлело.

— Дай её сюда.

Я заметила, как бережно он держит в ладонях эту глиняную черепашку, словно боясь уронить даже на колени.

— Это единственное, что связывает меня с детством и семьёй, — сказал Таданари. — Я помню, что прижимал её к себе, когда имари Амиоли нашёл меня... это был первый мастер воздуха на тот момент. Сейчас кое-что покажу...

Таданари покрутил черепашку, пристально осмотрев её со всех сторон, и, наконец, каким-то мудрёным способом выкрутил переднюю лапу. Отложил её в сторону и тряхнул фигурку над ладонью. Из отверстия высыпались несколько монет, и я с любопытством вытянула шею, стараясь лучше разглядеть их.

Таких странных монет я ещё никогда не видела. По виду серебряные, они были треугольными и с треугольной же дырочкой посередине. Надпись гласила: "10 аури".

Да, аури — это название местных серебряных монет, но я видела только круглые и номиналом в один или пять аури. А эта треугольная и в десять...

— Такие монеты перестали чеканить как раз в тот год, когда меня нашли, — усмехнулся Таданари, заметив моё недоумение. — Нумизматы отвалили бы за них целое состояние, но для меня эти семьдесят аури слишком дороги.

Я молчала.

Единственная вещица, которая хоть как-то напоминала ему о семье — это вот эта глиняная черепашка... Неудивительно, что он испугался, когда я её схватила с целью разбить.

Стало стыдно.

— А ты мне рассказывал об этом раньше? — спросила я.

— Да, и не раз. Ты всё хотела заставить меня рассказать больше о родне, — хмыкнул Таданари. — Но я не мог.

Последняя реплика заставила меня задуматься.

Не мог.

Не помнил? Или не желал рассказывать?

— Слушай... а ты точно считаешь, что мне не стоит возвращать память? — с сомнением поинтересовалась я.

— Пока да. Пока!

— Хорошо. Поверю тебе. Но, может... ты вернёшь мне хотя бы знания магии? Такими темпами я ничему заново не выучусь! Да и зачем, когда можно просто вспомнить! Ну пожалуйста, ну ты же гений, ты должен суметь!

Таданари при последнем заявлении уставился на меня с лёгкой степенью офигения. А я поняла, что чуть перегнула.

Ты ж программист, почини тетрис. Из той же оперы.

Ну а что? Это его экте, его творение. Не поверю, если он скажет, что не уверен в результате.

— Да, я должен суметь, — неожиданно согласился Таданари. — Ложись и расслабься, как тебя учил Адори. И ничего не бойся.

О, он знает даже, чему меня учил Адори?

Впрочем, уже давно пора перестать удивляться. Только всё равно интересно, с чего такая осведомлённость. Менталистика заоблачного уровня?

Я послушно легла и расслабилась, как мне и было сказано.

— Сделаю всё так аккуратно, как только смогу, — сказал Таданари, растерев ладони больше для приличия, чем для пользы. — Но если будет больно — терпи.

Я не ответила. Буду терпеть, куда деваться.

Таданари уселся поудобнее и протянул руку к моей голове. Касаться не стал — его ладонь замерла перед моим лицом.

...Такое чувство, будто мой мозг — это целый ком спутанных ниток: шёлковых, шерстяных, хлопковых, самых разных, неважно. А воспоминания о магии переплелись с некоторыми нитями так крепко, что выпутать их, не тронув остальные, просто невозможно.

Больно не было. Просто тревожно, неудобно и резко. Как будто задевается оголённый нерв в зубе.

Таданари не заморачивался неприкосновенностью других нитей. Зато успешно нашарил и подцепил знания магии и дёрнул их вверх.

Я сжала зубы...

— ...Эй! Ноя, ты чего? — обеспокоенный голос доносился будто сквозь вату.

Облизнула губы.

— Я жива?..

— О Свет, конечно, жива! — облегчённо рассмеялся Таданари. — И здорова!

Я тяжело вздохнула и перевернулась набок.

— Стой! Приподнимись-ка... вот так. Удобнее?

— Намного, спасибо, — кивнула я, поёрзав на второй подушке, которую Таданари заботливо подложил мне под спину. — Сколько времени прошло?..

— Да пара минут, — небрежно отозвался Таданари. — А теперь покажи-ка мне, допустим, "красный гвоздь".

— Запросто! — сказала я и осеклась.

Запросто?

Призвать магию — в ладони будет чувство, словно огонь течёт по венам, капиллярам и артериям — потом щёлкнуть пальцами и раскрыть ладошку в ту сторону, куда направляешь "красный гвоздь"... и огненный дротик врезается в цель!

— Ну? — поторопил Таданари.

Щелчок...

— Молодец! — с неподдельным восторгом воскликнул любимый и махнул рукой. Тлевший уголёк в стене погас.

— Аааауууу... шшшш...

Я схватилась за голову.

Это уже не игла с ниткой. Это раскалённая спица! С размаху и насквозь через висок. Аж сшибло. Как будто этим самым "огненным гвоздём" и пронзило навылет.

Меня качнуло вбок.

— Ноя?! Ноя!

Меня схватили за запястья. Отвели руки от головы.

— Свет, я не думал, что тебе будет так тяжело!

Его ладонь погладила воздух рядом с моей головой.

Тоненький стон вырвался из моего горла. Раскалённую спицу остудили, но боль осталась лёгким повисшим эхом.

Спустя секунд десять рассеялась и она.