А в баре тем временем начиналось что-то интересное. Нет, не очень. Соревнования по армрестлингу. Катю это не прикалывало. А вот Карлссон заинтересовался.
— Пошли, — сказал он. — Сейчас я покажу тебе, чем отличается тролль от гоблина.
Катя не поняла, при чем тут тролли и гоблины, но послушно встала.
Карлссон протиснулся к стойке. Его пропустили: за эти полтора часа он ухитрился стать довольно известной личностью, поскольку в туалет так и не сходил. Кто-то уже успел заключить пари: сколько еще продержится этот толстячок. Заключить и выиграть.
А в армрестлинговом чемпионате уже образовались свои фавориты. Каждый — на полторы головы выше Карлссона. И раза в полтора толще, хотя после пива и "утопленницы" Катин друг, как ей показалось, еще больше округлился.
— Что, братишка, решил согреться? — спросил его один из претендентов, с голым черепом и лохматой желтой бородой. — Давай, подсаживайся. Баран, поборись с новеньким. Только учти, браток, у нас вход — стоха бакинских.
Карлссон поглядел на Катю (ее тоже пропустили, только она совсем потерялась среди этих громил), он не понял, о чем речь.
"А-а... Пропадать — так с музыкой!" — подумала Катя, вытащила их кармана пачечку сотенных и положила на стойку.
— Ничего, что рублями? — застенчиво спросила она.
— Ай да лялька! — одобрил кто-то из громил. В следующую секунду Катя взлетела в воздух и оказалась сидящей на стойке.
Не завизжала она только потому, что дыхание от испуга перехватило.
Усадивший ее верзила (бицепсы — вдвое толще Катиного бедра — и все в красивых цветных тату) вполне доброжелательно похлопал ее по коленке и сказал:
— Посиди тут, детка, а то не увидишь, как твоего другана уложат.
— Это еще посмотрим, кто кого уложит! — задиристо заявила Катя.
Верзила усмехнулся.
Желтобородый тем временем пересчитал Катины денежки, кивнул.
Карлссон уселся на высокий стул с одной стороны стойки, его соперник, лобастый детина в черной майке с флюоресцирующим черепом на бочкообразной груди, разместился с другой стороны. Он возвышался над невысоким Карлссоном, как мастифф над боксером. Но когда они соединили руки, то оказалось, что ладонь у Карлссона — пошире.
— Ну давай, Колобок! — ухмыляясь, пробасил детина.— Покажи, что у тебя есть яй...
Бум!
Рука детины с громким стуком ударилась о деревянную стойку.
Детина побагровел. Вокруг захохотали.
— Нечестно! — заорал детина, перекрывая шум. — Я не успел! Еще раз, по новой!
— В кругу друзей не щелкай клювом! — захохотал подсадивший Катю верзила. — А он молодец, твой дружок!
Рыжебородый сгреб деньги и пододвинул их Карлссону.
— Что, братишка, согласен на реванш? — Карлссон с достоинством кивнул.
Детина по кличке Баран достал бумажник и бросил на стойку сто долларов.
На этот раз он ничего говорить не стал, глядел зло и внимательно. Руки борцов соединились и...
Бум!
Результат тот же.
— Это какая-то хитрость! — возмутился детина. — Так не бывает!
— Было, было! Все видели, как ты валялся! — насмешливо произнес желтобородый. — Гуляй, Баран! Какое твое уважаемое погоняло, братишка? — спросил он Карлссона.
— Погоняло? — не понял тот.
— Кличут тебя как?
— Карлссон. С двумя "с".
— Да хоть с тремя! — засмеялся желтобородый.
— Нет, — очень серьезно возразил Карлссон. — С тремя я пока не заслужил.
— Это — твои дела, братишка! Ты в теме, поборешься еще — или на выход?
— Поборюсь, — сказал Карлссон.
— Молодца, братишка! Деньги только прибери!
— Ей отдайте, — Карлссон кивнул на Катю. Катя взяла переданные деньги и небрежно запихала в карман.
Она страшно гордилась Карлссоном. И собой тоже. Ведь это была ее идея — сходить в кафе.
И бандитские морды вокруг казались ей уже и не мордами, а очень даже мужественными лицами настоящих мужчин.
А Карлссон тем временем уложил еще одного соперника. И еще. Причем с такой же легкостью. Бум — и всё.
Катин карман уже оттопыривался от стодолларовых банкнот, когда поток желающих посостязаться иссяк.
— Никто не хочет? — громогласно поинтересовался желтобородый. — Ну что ж, придется мне самому поддержать честь заведения!
Он обошел стойку, уселся напротив Карлссона, но денежку класть не стал.
— Угощение — за мой счет, — сказал он и поставил локоть на стойку.
Вот у него лапища оказалась не меньше Карлссоновой. И "бум!" с ним не получилось. Устоял.
Катя видела, как напряглись могучие мышцы, как вздулись жилы на толстой шее желтобородого, а бритый затылок его стал свекольного цвета.
Но он держался и даже, казалось, начал одолевать — рука Карлссона отклонилась назад... На пару секунд. А потом вернулась в вертикальное положение и пошла дальше...
Желтобородый не сдавался. Ручища его ходила ходуном, аж стойка дрожала, лицо блестело от пота, глаза налились кровью...
Не помогло.
Карлссон, правда, на сей раз с заметным усилием, но завалил руку соперника.
— А ты крепок, человек! — произнес он.
— Да и ты не слаб! — сказал желтобородый, растирая кисть. Проигрыш его огорчил, но желтобородый старался держать лицо. — Ты, Карлссон, первый, кто завалил меня на этом дереве! — Он похлопал по стойке. — Ты чемпион, братишка! Чемпион! — взревел желтобородый, вскакивая.
Все дружно завопили.
Карлссону вручили приз: желтый шлем с рогами. Катю аккуратно сняли со стойки и на скрещенных руках отнесли к столику под завистливыми взглядами присутствующих дам.
Карлссон снял шлем, щелкнул пренебрежительно, сказал: "Жестянка, детишкам баловаться. Пойду отолью..."
И удалился за занавеску, провожаемый восхищенными взглядами.
Катя подумала, что надо позвать официанта и попросить счет. Теперь-то денег хватит, если, конечно, здесь принимают доллары...
Но вместо официанта к ней подсел желтобородый.
— Твой друг, он кто? — спросил желтобородый. — В смысле — под кем ходит?
— Он сам по себе! — Катя слегка обиделась за Карлссона. — Он... Бизнесмен из Стокгольма. Здесь у него дела.
— Из Стокгольма? — оживился желтобородый. — Швед! Супер! Я сам, можно сказать, швед. То есть, конечно, русский, это дед у меня — швед. Короче, скажи своему другу, что тут в "Шаманаме" ему всегда рады будут. А если какие проблемы, ну, наедет кто или типа того, так пусть на меня сошлется, я — Коля Голый. Ну, отдыхайте.
Встал и пошел. Здоровенный, как автобус. Чем-то он напомнил Кате Карлссона. Может, пластикой? Толстый и неуклюжий с виду, он двигался легко, словно танцор.
— Счет, — сказала Катя подлетевшему официанту.
— Никакого счета! — халдей улыбнулся так широко, что казалось — еще чуть-чуть, и физиономия его треснет пополам. — Хозяин угощает!
Третий бочонок Карлссон не допил. Забрал с собой.
— Дома выпью, — сказал он.
Впрочем, до дома он его так и не донес — выпил по дороге.
— Слушай, а пригласи меня в гости! — предложила Катя.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В гостях у Карлссона
Однажды один тролль говорит другому: что-то устал я за человечками бегать. Давай, может, свиней заведем? Будет у нас свининка!
— Не-е, — говорит другой тролль. — Грязи слишком много...
Первый тролль оглядел пещерку, подумал немного и сказал:
— Да, много. Но ничего. Они привыкнут.
— Сюда! — Карлссон подтолкнул ее в подворотню. — Под ноги смотри!
Ну это Катя и сама уже сообразила. По запаху.
— Теперь сюда! — Карлссон увлек ее в подъезд, такой же грязный и вонючий, затем — вверх по лестнице, на площадку цокольного этажа, к полукруглому окошку с выбитыми в незапамятные времена стеклами. — Теперь сюда!
— Куда? — удивилась Катя, выглядывая в окошко и убеждаясь, что по ту сторону — глухой двор-колодец. Даже не колодец — узкая щель между домами.
— Прыгай! — велел Карлссон.
— Ты что, с ума сошел? — До земли было метра два с половиной. И ни намека на лестницу.
— Пусти! — Карлссон отпихнул Катю и спрыгнул сам.
— Прыгай, не бойся! — позвал он снизу. Катя замотала головой.
— Ты хочешь ко мне в гости или нет?
— А по-другому к тебе попасть нельзя? — крикнула Катя. — По-нормальному?
— Нельзя! Прыгай, Малышка,— я тебя поймаю, не бойся!
Кате было страшно. Но очень хотелось увидеть, где живет ее таинственный друг. Очень-очень хотелось...
Она вспомнила, как Карлссон поборол всех завсегдатаев "Шаманамы". Он такой сильный! Конечно, он ее поймает.
Тогда Катя зажмурилась и прыгнула. Как прыгала ребенком — на руки отцу.
Карлссон подхватил ее в воздухе — ловко и аккуратно — и поставил на землю.
Катя открыла глаза. Над ее головой — руками не дотянуться — разбитое окошко. Вокруг — облупившиеся стены без окон, кривая водопроводная труба, торчащие из штукатурки костыли, какие-то кабели...
Катя вертела головой в поисках двери... Какая там дверь! Здесь даже окон нормальных не было! Под ногами — какой-то доисторический мусор...
— Ну и куда дальше? — спросила она.
— Туда! — Карлссон показал на противоположную стену.
Катя подумала, что там всё же есть дверь, которую она не разглядела — в колодце-щели было темновато. Но, подойдя, она убедилась, что никакой двери нет.
Нехорошие мысли зароились у нее в голове.
— Карлссон, — спросила она дрогнувшим голосом. — Ты зачем меня сюда привел?
— Ты же хотела ко мне в гости, разве нет?
— Неужели ты живешь здесь? — проговорила Катя.
(Нет, даже для такого эксцентричного субъекта, как Карлссон, — это слишком).
— Почему здесь? — удивился Карлссон. — Я живу там! — Он ткнул пальцем вверх. — Пошли! Давай-ка я тебе помогу!
Катя даже пискнуть не успела, как могучая рука обхватила ее и...
В следующую секунду Катя почувствовала, что отрывается от земли и летит вверх.
Нет, не летит, конечно, а просто поднимается со скоростью неторопливо идущего лифта. А в роли лифта — ее друг Карлссон, с большой ловкостью перебиравший ногами и свободной рукой, который, отталкиваясь и цепляясь, без видимых усилий поднимался прямо по стене с быстротой хорошего скалолаза. Только вряд ли нашелся бы скалолаз, способный взбираться наверх с такой скоростью, используя только одну руку да еще с Катей под мышкой.
Катя только один раз глянула вниз — и сразу зажмурилась. И больше не открывала глаз, пока подъем не прекратился и Карлссон не поставил ее на ноги.
Это была узкая площадка примерно на уровне шестого этажа. В незапамятные времена сюда вела железная лестница. Ее ржавые останки свисали вниз метра на два. Дальше от лестницы остались только костыли, да и то не все. Зато на площадке имелась самая настоящая дверь, которую Карлссон и распахнул перед Катей.
— Заходи, — пригласил он.
И Катя вошла, стараясь не думать о том, как будет выбираться из Карлссонова гнездышка.
Когда-то здесь была обычная квартира. Когда-то — это, наверное, лет тридцать назад. С тех пор осталась какая-то мебель, наверное, очень древняя. Рассмотреть ее подробнее было трудно, потому что освещения в Карлссоновой берлоге не имелось. Зато была вода, холодная и горячая, и санузел с древней чугунной ванной и еще более древним унитазом. Но эти "подробности" Катя узнала позже, сейчас зайти внутрь она не рискнула.
Дверь вела на кухню, и, если оставить ее открытой, на кухне можно было кое-что разглядеть. В комнатах было темнее. Окна заросли таким слоем грязи, словно их не мыли со времен Отечественной войны 1812 года. В коридоре и прочих помещениях царил абсолютный мрак.
— Слушай, а свет зажечь нельзя? — попросила Катя.
— Свет? — Карлссон поскреб пятерней мускулистый затылок. — А зачем?
— Затем, что темно!
— Темно?
— Да, темно! — сердито сказала Катя. Ей показалось, что Карлссон ее дразнит. — Я ничего не вижу!
— Прости, Малышка, — извинился Карлссон. — Я как-то не подумал, что тебе нужен яркий свет.
— А тебе он, что, не нужен? — желчно спросила Катя, в очередной раз пожалевшая, что решила отправиться в гости.
— Мне — нет, — сказал Карлссон. — Мне света хватает.
Оказалось, что Карлссон видит в темноте, как кошка.
"Интересно, какие еще сюрпризы он мне преподнесет?" — подумала Катя.
— Завтра я сделаю свет для тебя, — пообещал Карлссон.
— Тогда в следующий раз я побуду у тебя подольше! — заявила Катя. — А сейчас я пойду домой!
"Сейчас он скажет: никуда ты не пойдешь! — подумала она с замиранием сердца. — Останешься здесь навсегда!"
— Не пойдешь, — сказал Карлссон. — Ты свалишься и что-нибудь себе испортишь.
Катя проигнорировала его замечание. Она вышла на площадку, посмотрела вниз... И вцепилась в ржавые перила, потому что колени у нее предательски ослабели. Нет, сама она никогда в жизни не сможет...
— Тебе совсем ни к чему спускаться, — мягко произнес Карлссон, встав у Кати за спиной. — Ты ведь собираешься к себе домой, да?
— Да, — хриплым голоском проговорила Катя.
— Тогда тебе — наверх! — сказал Карлссон. Миг — она снова оказалось у него под мышкой, и пол ушел из-под ног.
Но на этот раз путь занял совсем немного времени. "Взлет" на крышу, короткая цирковая пробежка по жестяному "ребру", душераздирающий прыжок с трехметровой высоты... И Катя оказалась на своей "родной" балюстраде.
— Ну ты акробат, Карлссон! — со смесью восхищения и облегчения проговорила она. — У тебя случайно моторчика нет — по воздуху летать?
— Моторчика? — Карлссон явно не читал историю о своем тезке и шутки не оценил.
— Ты так ловко лазаешь!
— Ерунда! — отмел похвалу Карлссон. — Я же... — Тут он осекся и сменил тему. — Ты наверное, устала? Ты отдыхай. А я завтра приду, если ты не против?
— Нет, конечно! Нам же с тобой — переводить! "И вообще я всегда рада тебя видеть!" — хотела добавить она, но не успела.
Карлссон развернулся, стремительно вскарабкался вверх по стене и исчез за краем крыши.
Что ж, по крайней мере, она теперь знает, где он живет.
Катя присела на подоконник. Сердце ее стучало раза в полтора чаще, чем обычно. "Неудивительно, — подумала она. — После такой эквилибристики". Она не рискнула себе признаться, что дело не только в "эквилибристике". Карлссон... Нет, он слишком необычный, чтобы... Чтобы... Ничего.
Переодеваясь, Катя обнаружила, что ее карманы набиты выигранными Карлссоном долларами. Она подавила желание их сосчитать (нечего считать чужие деньги!), завернула их в носочек и спрятала за батарею. Завтра она вернет их Карлссону.
Этой ночью Кате снился бар "Шаманама". Она сидела там, но не с Карлссоном, а с другим мужчиной: аристократически красивым, с короткими, совсем белыми волосами, бледной кожей и бледно-голубыми глазами. Мужчина в упор, не мигая, разглядывал Катю, а ей... Ей почему-то было очень страшно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Зловещие сокровища Карлссона
Приходит один тролль в гости к другому, а у того в пещере всё блестит, жена, теща носятся, как заведенные, мясо тащат, пиво подносят, да так всё уважительно, с поклонами.
— Как тебе повезло с домашними, — с завистью говорит гость.
