Вскоре девчонки накрыли "стол" — как в турпоходе, расстелили газету и заставили ее пластиковыми тарелочками с нарезкой, овощами, банками с консервами и прочей снедью. Выпивки тоже было припасено немало, самой разной, от водки до мартини.
— Ну чё, за экзамен! — объявил первый тост Сережа.
У Кати мгновенно испортилось настроение. Пить, есть и вообще участвовать в чужом празднике жизни ей сразу расхотелось. Она сидела на мягком полу, рассматривала веселящихся абитуриентов и думала о своем мрачном будущем.
"Им хорошо, — думала Катя. — Они, считай, уже поступили. Будут вместе учиться, ходить друг к другу в гости, передружатся, будут влюбляться друг в друга. А я тут в первый и последний раз. Завтра соберу вещички — и домой, в Псков".
Может быть, еще не поздно подать документы в Псковский педагогический. У мамы там, кажется, даже были знакомые. Катя как наяву увидела здание института — коричневый пятиэтажный колосс в стиле "провинциальный сталинский ампир" с памятником "Ленин, швыряющий кепку в реку Пскову" перед главным входом. В Псковский педагогический пошли многие ее одноклассницы — те, что без особых амбиций. Не самое плохое учебное заведение. Мама его заканчивала. Но мама же с девятого класса настраивала дочку на то, что Псков для нее, такой способной и умной, тесен и убог; что она обязательно должна учиться в Петербургском университете.
Мысли о Пскове вызвали в Катиной душе прилив ярости. Нет, куда угодно, только не домой. Позорище-то какое, на всю оставшуюся жизнь! Вернуться — значит расписаться в том, что неудачница. Мама будет ужасно разочарована. Зачем, скажет, на курсы английского тебя отдавали, да еще на такие дорогущие. А папа, наоборот, одобрит — ну и молодец, нечего тебе делать в Питере, сиди-ка ты под крылышком у родителей.
Катя поступит в местный пед, пойдет учительницей в школу, выйдет замуж и будет пахать, как родители, год за годом, до самой смерти... Стало так обидно, что слезы навернулись на глаза.
— Правильное образование — это 90 процентов жизненного успеха! — заявила безапелляционным тоном какая-то девчонка, перекрывая шум болтовни.
— Иняз — лучший факультет Герцена, — заметил кто-то.
— Не лучший, а единственный более или менее приличный, — пренебрежительно бросила девчонка. — Хоть английский будем знать. А уж с английским я не пропаду.
Катя присмотрелась к говорившей. Это была темноволосая, кареглазая, довольно красивая девушка, которая казалась старше, чем прочие ребята, — может быть, из-за манеры вести себя или одеваться. Особенно Катю поразили ее сапоги: леопардовые, на золотистых шпильках, украшенные свисающими с голенищ цепочками.
— Это кто? — шепотом спросила она Сережу.
— Лейка, из нашего класса, — ответил он, глянув на брюнетку.
Девушка со странным именем Лейка тем временем распространялась о том, как трудно нынче найти хорошую работу, особенно выпускнику педагогического института.
— Не в школу же, в самом деле, идти! — с глубокой убежденностью воскликнула она.
Такой неприкрытый цинизм насмешил Катю, хотя она тоже после иняза преподавать — во всяком случае, в школе — не собиралась.
— А я видела вчера в "Макдоналдсе" такую газету — "Карьера", — заявила круглолицая темноглазая девочка, сидевшая напротив Кати. — Я заглянула — там полно отличных вакансий...
— Искать работу через газету или Интернет — это для лохов, — возразил длинный парень с другого конца стола. — Я вот слышал про рекрутинговые агентства. Отправляешь туда свое резюме, садишься и ждешь.
— Только его надо правильно составить. Это целая наука — составлять резюме! — с жаром подхватила темноглазая девочка и начала рассказывать о том, как составлять резюме. Кате показалось, что она где-то это уже читала, причем совсем недавно.
— Всё это ерунда — собеседования, конкурсы, резюме, — отрезала Лейка. — Нормальную работу находят только через знакомых. А в нормальную фирму не берут с улицы. Так что обзаводитесь связями.
— А вы не знаете, на какую работу может рассчитывать человек без образования? — неожиданно спросила Катя.
На мгновение все замолчали.
— Я решила пойти на подготовительные курсы, — пояснила она, застенчиво улыбаясь Лейке и темноглазой девочке. — И одновременно устроиться на работу.
— Это та, которая сегодня про Робин Гуда бредила, — громким шепотом сообщил кто-то на дальнем конце стола.
Катя покраснела.
Лейка несколько секунд разглядывала ее, словно диковинное насекомое.
— Ты иногородняя, что ли?
— Из Пскова.
— А жить ты где будешь? У родственников?
— У меня тут родственников нет.
— Папа квартиру купит?
Катя отрицательно покачала головой. Если бы у папы были такие деньги, он бы в первую очередь заплатил этой тетке из комиссии. Хотя нет, не заплатил бы. Папа у Кати принципиальный.
Катя в глубине души подозревала, что он считает: женщин образование только портит.
— Пусть поступает сама, если приспичило, — сказал он, еще когда мама намекала насчет знакомств в Псковском педагогическом. — Мы сами поступали, и она поступит.
— Но сейчас же совершенно другое время, — говорила мама. — Без денег никуда...
Вот поэтому Катя не стала даже пытаться поступить в универ. А что толку?
— Я сама сниму квартиру, — заявила она. Лейка смотрела на Катю, как на дурочку:
— А деньги откуда возьмешь?
— Я же говорила — устроюсь работать. — Лейка покачала головой:
— Без образования? Ну-ну. Кем? Контролером в троллейбус?
— Лучше спонсора себе найди, — дружески посоветовал длинный парень, с интересом поглядывая на Катю. — Как же так — чтобы такая красивая крошечка, и без спонсора? Вон, моя сестра рассказывала, что ее подругу один мужик всё в Москву с собой звал — квартиру обещал купить и турфирму...
— А турфирму-то зачем?
— А чтобы не скучала. Сидит девушка дома целыми днями, скучает, всякие мысли появляются легкомысленные...
— Да это он так, обещал... — с оттенком легкой зависти заметила Лейка.
— Она сама отказалась. Этот спонсор, говорит, женатый был. В общем, не перспективный...
— Ты знаешь, сколько стоит сейчас в Питере снять квартиру? — перебила его Лейка, снова обращаясь к Кате. — А какая зарплата у кондуктора?
— Почему обязательно кондуктора... — неуверенно сказала Катя и задумалась.
Лейка тоже задумалась.
— Эй, никто не сдает комнату дешево? — вдруг громко спросила она.
Никто не отозвался — все были заняты своими разговорами.
— Ступай ко мне жить, — предложил вдруг длинный парень. — Почти бесплатно... не считая денег, ха-ха.
— Сережка, у тебя же отец недвижимостью занимается, — не сдавалась Лейка.
— Да ты что! — испугался Сережа. — У него только офисы от ста квадратных метров...
— Не надо, — уныло сказала Катя. — Я сама найду, по объявлению.
— Никого не слушай, все будет ништяк, — подбодрил ее Сережа. — Хватит тут сидеть как на похоронах. Мартини хочешь?
Остаток вечера запомнился Кате не очень хорошо. Болтали, пили и ели, ходили за добавкой; на обратном пути кто-то пытался нырнуть в канал Грибоедова, ныряльщика ловили за штаны, и всем было очень весело. Вернувшись, пытались устроить танцы, но большинство парней напились настолько, что с трудом стояли на ногах.
Потом снова сидели на полу и, кажется, играли в "мафию". Захмелевшая Лейка, зациклившись на квартирном вопросе, учила Катю жизни:
— Запомни раз и навсегда — если отец купит тебе квартиру, ни в коем случае! ни за что! не прописывай туда никаких мужиков! А то они так и норовят! Только об этом и думают! Думаешь, ты им нужна? Так только дуры наивные считают. Нет, деньги папочкины!
В какой-то момент прибежал Сережа и сообщил:
— Вспомнил! Есть у папаши один офис. Абсолютно неликвидный, хотя и центр, окна на Невский. Пол кривой, стены кривые, потолок течет, а чинить нельзя, потому что мансарда, и надо менять всю крышу. Дом хороший, из старого фонда.... Все квартиры ушли, а эта уже полгода висит, отец на нее рукой махнул. Сложил там какое-то барахло... Ну, там и жить можно. Плита, холодильник... По-моему, далее компьютер старенький стоял... Я скажу отцу, что ты платить не можешь. Но хоть присмотришь. Может, он тебя зачислит — офис-менеджером. Чисто номинально. Для уверенности, чтобы не просто девушка с улицы. Хотя воровать там вообще-то нечего...
— ...Какая хорошая девушка эта Лейка! — заплетающимся языком говорила Катя темноглазой.
Они стояли (темноглазая курила, а Катя просто стояла — за компанию) перед стеклянной дверью.
Полированные мраморные ступеньки были заплеваны и засыпаны окурками, но Сережа по этому поводу не высказывался, поскольку давно уже уснул в уголке прямо на полу. Несмотря на двенадцатый час, на улице было совсем светло. На бледно-голубом небе висела огромная яркая луна.
— Такое странное имя — Лейка...
— Вообще-то она Лейла, — уточнила темноглазая. — Но ее с первого класса Лейкой зовут. Все привыкли, и она тоже.
Темноглазая еще что-то говорила, но Катя ее перебила:
— Я говорю: хорошая она, ваша Лейка! Помогла мне найти жилье, абсолютно бескорыстно!
— Ха! — фыркнула темноглазая, качнулась, едва сохранив равновесие. — Бескорыстная! Будешь теперь сидеть сторожем на чердаке с дырявой крышей. А у Лейки, между прочим, своя квартира есть, трехкомнатная, — продолжала темноглазая с откровенной завистью. — Она там сейчас одна живет — родители уехали! Небось к себе тебя жить не пригласила...
Потом Катя обнаружила, что на улице (надо же!) — всё-таки стемнело!
Последнее воспоминание: всё, как в тумане, а из тумана голос толстого Сережи:
— ...А "Кровавая Мэри" делается так...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Катя просыпается в новом жилище
и знакомится с "бандитом-целителем"
по имени Карлссон
Однажды пасмурным утром девушка по имени Трутти-Корзинка-со-сладостями подошла к подножию полого холма в окрестностях города Ювяскюля и увидела там здоровенного красноносого тролля, ковыряющего в зубах кочергой. Трутти-Корзинка-со-сладостями в смущении остановилась.
— Простите, — пробормотала она. — А разве здесь не эльфы живут?
— Жили, — проскрипел тролль и сплюнул под ноги железную стружку. — А теперь тут офис.
Катя открыла глаза и увидела над собой потолок. Потолок нависал как-то неестественно низко. Так близко, что можно было рассмотреть все трещины, черные пятна плесени, отслоившиеся чешуйки мела и серые комья паутины. Из широкой трещины вылез мохноногий паук и побежал по потолку. Катя следила за ним, как зачарованная.
"Надеюсь, он не упадет мне на лицо", — промелькнула мысль.
Паук оправдал надежды. Он добежал до стены, располагавшейся по отношению к потолку под необычным тупым углом, забрался в гущу роскошной паутины и затаился. У паука начался рабочий день.
"Где это я?" — подумала Катя.
Голова соображала плохо, да и болела к тому же.
Не дома, это точно. Всё незнакомое: косой потолок, три окна в ряд, посередине — балконная дверь; паркет совсем разбитый, какой-то серый; на одной стене следы недоделанного ремонта, на другой — обрывки древних обоев. Большая пустая комната неправильной формы. Из мебели только стул, на котором висит ее одежда, и тахта, на которой и лежит Катя.
Все окна раскрыты. Стекла в них — закопченные до полной непрозрачности. Снаружи — обычный уличный шум: автомобили, шаги и голоса. Громкое курлыканье голубей.
"Я в Питере, — напомнила она себе. — Но это что за гадюшник? И как я здесь оказалась? Кто меня сюда притащил? И, кстати — кто меня раздел?"
Нет, раздевалась она вроде сама. Имеется такое смутное воспоминание.
Ничего себе, приключеньице! Такого с ней прежде не бывало.
Очень хотелось пить.
Катя вылезла из постели, поглядела на часы — около десяти утра. Поглаживая ноющую голову, Катя накинула рубашку и побрела на кухню. Напилась прямо из крана, потом подошла к окну и выглянула наружу. Снаружи было что-то вроде здоровенного балкона, широкого, длинного, огороженного каменным барьером и заляпанного голубиным пометом. Сами голуби тоже имелись в изобилии.
Когда Катя перелезла через подоконник, ближайшие вспорхнули и отлетели подальше.
Катя подошла к перилам. Собственно, это был не балкон, а просторная забетонированная площадка, часть крыши, огороженная примерно метровой высоты барьером из толстых столбиков с перилами. Слева — глухая стена, справа — панорама ржавых крыш: трубы, антенны, слуховые окна... А внизу — отвесный обрыв улицы, вернее широкого сверкающего проспекта, по которому нескончаемой рекой текли машины и пешеходы. При виде этой картины у Кати далее на некоторое время голова перестала болеть.
"Вылитый Монмартр!" — почему-то подумала она с восхищением, хотя во Франции, да и вообще за границей ей бывать пока не приходилось. И внизу был не Монмартр, а самый настоящий Невский проспект. Тоже неплохо.
"Мансарда, — всплыло в Катиной голове. — Серега. Офисы от ста квадратных метров. Всё, вспомнила. Я теперь здесь живу".
Соседа Катя заметила не сразу. Неудивительно. Он стоял довольно далеко, шагах в тридцати, на другом конце площадки. На нем был балахонистый спортивный костюм такого же желтовато-серого цвета, как каменные перила, стены и бетонное покрытие под ногами. И сам он был очень похож на кубышки-столбики ограждения. Такой же массивно-округлый толстячок небольшого роста.
Толстяк стоял совершенно неподвижно, вытянув вперед правую руку, вокруг него вились голуби... Всё ближе, ближе...
И вдруг — молниеносное движение — и одна из птиц оказалась в руке толстяка. Катя от удивления тихонько пискнула. Толстяк обернулся и тут же решительно направился к ней.
Катя слегка испугалась. Мужик был довольно-таки страшненький. Хоть невысокий, но широченный, с грубыми чертами лица и большой головой, вросшей в необъятные плечи. Он целеустремленно шел к ней, зажав в руке пойманного голубя.
Катя попятилась, опасливо отодвинулась от перил, словно опасаясь, что мужик сейчас схватит ее свободной рукой и скинет вниз...
Но толстяк не стал ее хватать, остановился в трех шагах и совершенно обыденно поинтересовался:
— У тебя соль есть?
Катя молчала. Ступор какой-то.
— У тебя соль есть, спрашиваю? — настойчиво, далее сердито повторил мужик.
— Я... не знаю, — промямлила Катя.
У толстяка было квадратное лицо, сплошь состоящее из массивных выступов: надбровных дуг, приплюснутого широкого носа, торчащих скул, тяжелого подбородка.
"Морда просит кирпича", — всплыла откуда-то поговорка, очень точно описывающая внешность ее собеседника. Создавалось впечатление, что если взять кирпич и треснуть с размаху по этой физиономии, пострадает не физиономия, а кирпич.
— Как это — не знаешь? — удивился толстяк. — Что тут знать? Соль или есть, или ее нет!
