Добро пожаловать домой, мама

Уши заложило. Виски сдавило. В мозгу заметались огненные нити, бешено расчерчивая себе новые и новые пути.

Хотела дёрнуться — тело не подчинилось. Лежит камнем...

Нити жгли. Сколько, час? Два? Сутки? Полдня?

Неважно.

Я с воплем вынырнула из этого ада, вскочила и рухнула на руки Таданари. Ощутила ладони матери на своей спине.

Теперь я орала, рыдала, захлёбывалась, стискивала в кулаках рубашку Таданари, наотмашь колотила кулаками по кровати и не заметила даже, что и отец теперь здесь.

Разум помутился.

А воспоминания накатили. Как будто плотину прорвало, и весь сдерживаемый поток поглотил меня с головой.

Я всё вспомнила.

Всё. Всё. Всё.

— Ноя, ты наша единственная дочь. Ты выйдешь замуж, и наш род возвысится благодаря тебе, понимаешь, родная?..

Семья важнее всего.

Всем плевать, кто ты сам по себе. Но всем интересно имя твоего рода. Даже если ты остался один, но помнишь, из какой семьи произошёл, то тебе будет проще по жизни — сложнее, конечно, чем тем, кто с семьёй, но и не совсем безнадёга. Если ты из рода пахарей, то с тебя и не будут требовать больше или меньше, чем требуется от пахаря. Если ты из магического рода, то с тебя будут требовать, как с мага. Но если ты один и не знаешь, откуда ты... то ты, бедолага, и не выживешь.

Семья защитит и вступится, если тебе грозит опасность — тут принято беречь родственников. Если ты под кровом семьи, то тебе нечего бояться.

Но! Ты обязан выполнять все требования семьи. Мужчина должен жениться на ком скажут, а женщина — выйти замуж за кого скажут. Нужно также поддерживать главу рода, даже если он на всю голову неправ (но при этом незаметно наставить его на путь истинный и оградить от ошибок, ага!), брать на себя вину того, кого род счёл более полезным, чем ты, и прочее. Да-да, семьи берегут родственников только до появления ситуации, когда необходимо сравнить тебя и ещё кого-то из клана. Если ты проиграл в сравнении, то бери вину на себя и принимай в суде наказание. Семья — важнее всего, и ты должен суметь в любой момент пожертвовать собой ради её благополучия.

Меня этому учили с пелёнок. Особенно отец старался, как глава рода, мать же не особо наседала. Поэтому-то такой жизненный уклад и был для меня естественным — с другим я не была знакома.

Я лет с пяти знала, что выйду замуж за того, за кого скажет отец. И страшно гордилась возложенной на меня миссией. Как же, благодаря мне наша семья Кайто вознесётся до небес! А это было чистой правдой, ведь так говорил не абы кто, так говорил мой папа!

Только вот мне не нравился тот, кого прочили мне в мужья.

— Это скучно, — презрительно сморщив нос, вынес вердикт Рими, когда я попыталась рассказать ему, что же происходит у моих кукол.

— Совсем, — подтвердил Рими, пожав плечами.

Ему казались скучными мои игры, а мне казался скучным он сам, ведь он не понимал, как это интересно! И я пыталась взять в толк, как мы будем жить вместе, если ему всё равно, какие страсти кипят в жизни моих игрушек?!

Да-да, я тогда в семь лет думала, что весь свой жизненный путь проведу, играя с куклами, и в упор не понимала, почему мама не играет, ведь это же так здорово!

Наивная была, маленькая.

Росла я ребёнком очень эмоциональным и неуправляемым, если не сказать нервным. Однако отец мог приструнить меня так, что я потом три дня как шёлковая была. Причём до телесных наказаний дело не доходило — всё морально, всё на словах. Папа был в этом мастер. Дознаватель и палач в Храме. Конечно, он мог внушить всё что угодно и кому угодно, чего уж говорить о собственной маленькой дочери.

Я хоть и была тогда ребёнком, но многое видела, чувствовала и понимала. Например, от меня не укрывалась холодность между родителями — я знала, что друг друга они не любят. Правда, уважают и ценят мнение друг друга. Но не скажу, что это прямо сильно меня расстраивало — меня-то они любили, и это было самое главное. Любить-то любили, только вот прохладца пробегала по жилам при взгляде на то, как мама с папой старательно отводят глаза, когда надолго остаются вместе в пределах одной комнаты.

— Знаешь, Ноя, мы с твоим папой не росли вместе, мы друг друга не знали, — терпеливо объясняла мама десятилетней мне такую сложную жизненную ситуацию. — Нас просто поженили наши родители. Тебе повезло — ты знаешь своего жениха. Вы можете полюбить друг друга.

Дааа... мама говорила эти слова чтобы не ранить меня раньше времени жестокой правдой жизни.

А правда жизни такова, что мы с имари Нахарими ни за что не полюбили бы друг друга, хотя, когда мне исполнилось тринадцать, а ему пятнадцать, мы научились взаимному доверию. Он признался, что влюбился в другую девочку. Мне было неприятно, и я обиделась. Я что, хуже этой девочки?! Я законная невеста, между прочим!

Да, мой юный жених начинал мне нравиться. Внешне. Тогда я и начала сравнивать его тёмно-синие томные глаза с озёрами, с Чашами Таэро.

И рассудителен этот парень был не по годам. Он сказал, что мы друг от друга никуда не денемся.

Я долго ещё переваривала и повторяла про себя эту фразу, и в какой-то момент ужаснулась. Никуда не денемся... Да это же кошмар!

Всё, точно не полюбим друг дружку.

Я сидела на качелях и неторопливо болтала ногами. Рядом стоял отец, держался за канат и слегка подталкивал качельки. А я радовалась. Старалась, по крайней мере. Ветерок тёплый, и приходилось жмуриться, когда на подъёме он овевал лицо и откидывал назад мои тёмные длинные кудри.

От раскачиваний подол слегка приподнимался, оголяя ноги в белых носочках и плетёных ботинках.

Через какое-то время после этого разговора я стала ловить не себе странно-задумчивые взгляды отца. Он позволял себе такое нечасто, но после того, как он отводил глаза, я всё остававшееся до сна время была как на иголках. Мне не нравились такие взгляды, но понять их я не могла.

Я знала, что и отец, и мать были из семей Таэро, Восточных Садов, но почему-то променяли цветущий рай на серые стены и скупую растительность Шахано. Причём отец дома бывал достаточно редко: заседания Круга проходили в Таэро, и он почти всё время был там. Иногда он брал меня с собой в Восточные Сады и оставлял с бабушкой Алиорой — маминой мамой. Та души во мне не чаяла, и мне было очень весело находиться рядом с ней.

Это в её доме потом скрылись мы с Таданари. В этом доме родились Ронли и все остальные...

А бабушка Алиора перегорела, когда мне месяц остался до пятнадцати лет. Ох и слёз было!.. Истерик, воплей в подушку, депрессий... не счесть. Первая крупная потеря за всю беззаботную жизнь.

Я потом узнала, что отец перевёз нас в Шахано из соображений защиты. Какая опасность нам могла угрожать, я тогда не представляла. Зато потом стала представлять. Всё было просто до безобразия — отец обзавёлся недоброжелателями и завистниками. Прозаично, а что делать.

Да, отец с матерью кое-чему успели меня научить. Так, по мелочи. Научили бы большему, если бы отец меньше пропадал в Круге. Мать же всегда находилась рядом со мной, посему в менталистике я преуспела больше, чем в управлении магией огня. В школу меня отдавать отказались, мотивируя отказ тем, что учёба вместе со всеми недостойна дочери семьи Кайто.

И вот в один прекрасный день отец приглашает мне учителя. Я помню, что застыла от ужаса, увидев эту кошмарную маску, и едва подавила в себе желание закричать, убежать и забиться в какой-нибудь самый далёкий и самый тёмный угол.

Но я достойно держалась.

Этим типом в маске и был Таданари.

Я ещё заметила, что в его приветственном поклоне сквозило что-то похожее на насмешку. Отец, впрочем, держался с ним на равных, и разговаривал с величайшим уважением.

— ...Пусть тьма рассеется перед светом вашей души, — поприветствовали меня с поклоном.

Я пролепетала что-то невнятное — кажется, это было ответное приветствие.

Вот так и произошло наше знакомство с тем, с кем потом моя жизнь окажется крепко связана.

Поначалу я его недолюбливала. Где-то полгода точно. Таданари, однако, был хорошим учителем. Он объяснил мне то, что не могли объяснить родители и по менталистике, и по огню, причём я понимала какие-то сложные вещи почти что сразу. Капризничала, правда, временами, а иногда даже дерзила, как всякий уважающий себя подросток, вступивший в переходный возраст. Хорошо, что Таданари не отличался большой строгостью и ханженством и к моим номерам относился с изрядной долей юмора, не пытаясь особо приструнить меня, а так, обходясь лёгкими воззваниями к совести. Иногда получалось до неё достучаться.

Потом со мной что-то произошло — наверное, шагнула на новую ступеньку взросления — и я перестала вести себя, как маленькое чудовище. Я стала спокойнее и рассудительнее, совесть всё чаще заявляла о себе, и теперь наши отношения с имари Таданари стали напоминать доброе сотрудничество на взаимовыгодных условиях. Я стала усваивать больше материала, да и магия начала охотнее мне подчиняться.

Меня жутко интересовало, как же выглядит имари Таданари и почему он носит маску, да ещё и такую страшную. На мои вопросы, просьбы и мольбы учитель лишь отшучивался и обещал как-нибудь потом рассказать. Я же это "как-нибудь потом" припоминала каждый месяц и из раза в раз слышала это "потом". Смирилась.

Эта таинственность за неизменной маской вкупе с грудным низким голосом и добродушным характером сыграла потом со мной злую, но судьбоносную шутку. Людей же всегда манит загадка, которую до смерти хочется разгадать. Так и я попала в сети нераскрытой тайны, но долгое время не решалась признаться в симпатии не то, что учителю, даже себе самой! Тем более мне было обидно, что мой жених влюбился в другую. Хотелось какого-то протеста, чтобы Рими понял, что я тоже не лыком шита, могу и влюбиться в кого-нибудь!

Очередной переломный момент наступил, когда пришло время наносить родовые магические татуировки. Мне как раз исполнилось четырнадцать. Имари Таданари подошёл к этому делу со всей серьёзностью: взял эскиз лилий из архива семьи Кайто и эскиз зимородков семьи Уэро, тщательно изучил заклинание, намешал специальных красок и, вооружившись деревянной палочкой, едва ощутимым движением коснулся моего плеча.

Он и до этого притрагивался ко мне, когда надо было поправить положение рук, плеч или головы. Я же на такие жесты никак не реагировала, это была часть обучающего процесса, причём совершенно невинная.

Но в этот раз...

Имари Таданари и в этот раз был свободен от всяких задних мыслей — он был полностью поглощён созданием татуировок. Зато внутри меня всё горело, пылало и искрилось. Моя кожа оказалась слишком, чрезмерно чувствительной!

— Не вертитесь, имара Анойя! Сядьте смирно, — потребовал с меня Таданари.

Я покраснела — не заметила, как сильно нервничаю.

Эти краски заговорены магией земли таким образом, что при нанесении на кожу они тут же в неё впитываются и остаются на всю жизнь. Я видела сосредоточенный взгляд имари Таданари в прорезях скалящейся маски, и мне безумно захотелось дёрнуть за завязочку на русом затылке, чтобы маска упала, но этот порыв мне пришлось пока подавить.

Пружиниться от чужих прикосновений я перестала. Почему бы не получить от них удовольствие?

Это был, пожалуй, первый в жизни контакт... с эротическим. С чувственным. Впервые сердце затрепыхалось в изнеможении, воздуха резко стало не хватать, а чужие тонкие изящные пальцы продолжали аккуратно стирать мягкой тряпочкой излишки краски.

После того, как Таданари изукрасил мне руки от плеч до пальцев, по коже ещё долго пробегались волны покалываний. Я знала — это нормально. Рисунок впитывается, и магия его закрепляет.

Учитель в этот день отменил урок, и правильно сделал — настроения заниматься у меня не осталось.

Вечером я заперлась в ванной и, раздевшись, встала перед зеркалом. К сожалению, то, что я увидела там, меня не совсем порадовало. Худощавое жилистое тело, едва наметившаяся грудь, отсутствие талии и тонкие ноги... Ну что за убожество. Из красивого — только волосы. Тёмные с золотым отливом, густые, волнистые, длиной до бёдер. А в остальном... страсть глянуть.

Только недовольство собой не помешало мне влюбиться в собственного учителя. И едва начавшее созревать тело уже упорно требовало поцелуев мужчины.

Теперь я чувствовала себя отмщённой. Правда, думать о браке с Рими с прежним спокойствием уже не выходило. Ну как я могу выйти замуж за такого чопорного и приторно-вежливого мальчишку?! Да, он обещает быть красавцем, ну и что дальше? Тем более что я слышала, будто он порой мог впасть в такой гнев, что всё вокруг оказывалось поломано, разбито и раскрошено. Попасть под горячую руку? Нет уж, спасибо! Не хочу!

А что, если уговорить отца поженить нас с учителем? Ну, позже, конечно, но всё равно?

Кстати, я же ничего не знаю о семье учителя! Зато успела узнать, что он сильнейший маг во всём Круге, настоящий гений! Да и Свет с ним, разве для нашей семьи будет плохо, если я выйду замуж за гения?

Конечно, нет! Будет даже лучше, чем союз с семьёй Сэйдхо!

Правда, перед тем, как идти с такой просьбой к отцу, я поделилась соображениями с подругой, Умисой — рыжеволосой девочкой, которая изрядно переросла меня и из-за этого казалась ещё худее.

— Ноя, ты совсем, что ль? — со священным ужасом выдохнула Уми, когда я рассказала о своём намерении. — Он же... ты его не боишься?!

— Конечно! После того, как я ему расскажу, как это будет здорово для нашей семьи, он сам захочет нас поженить! — с бахвальством ответила я.

Правда, к отцу я не торопилась. Мне надо было сначала увидеть лицо Таданари.

Решалась я на эту диверсию целых два дня. И вот удобный момент представился — Таданари отвернулся, а я быстрым движением дёрнула за красную ленточку. И отвернулась, мол, я не я, и рука не моя.

Учитель мгновенно среагировал и в панике прижал едва не упавшую маску к лицу. А я оказалась ещё проворнее. Раз! — и маска у меня.

Теперь учитель прижимал ладонь к лицу, а я внимательно смотрела на него, помахивая маской на манер веера и гадая, что он теперь будет делать.

Наконец имари Таданари медленно опустил руку, словно не веря, что теперь может взглянуть на мир напрямую, не через прорези для глаз. Я затаила дыхание и чуть не выронила маску.

Он должен быть моим! И он будет моим!

Мне нравилось в нём всё: и тонко очерченный прямой, чуть длинноватый нос, и острый подбородок, и изящно изогнутые тёмные брови, и полные твёрдые губы, и хищно-золотые глаза с приподнятыми к вискам уголками...