Ну, что сказать! Виктор был изумлен и едва ли не шокирован. На его глазах любимая девушка не только на год раньше срока получила мичманские погоны, но и была награждена медалью "За героизм в бою". Серьезная награда для настоящего боевого офицера. А ведь ей еще обещан Себерский крест 1-й степени! Правду говоря, на первый случай это показалось ему несколько преждевременным, чрезмерным и, пожалуй, даже несправедливым. На Флоте служит немало отличных офицеров, ни разу не удостоившихся такой высокой чести. Звания выслуживаются потом и кровью, и уж точно, что не в один день. Орденами же практически всегда награждают не столько за сам подвиг, — каким бы ярким он ни был, — сколько по совокупности прежних побед. Та же адмирал Браге получила свою "Полярную звезду" не только за то, что в одиночку атаковала польский крейсер-тримаран, но и за то, что была к этому времени опытным и заслуженным пилотом истребителя. Много летала, участвовала в боях, сбила пару-другую вражеских штурмовиков, и последняя ее, как тогда думали, самоубийственная атака была не исключением из правила. Это был апофеоз ее карьеры военного авиатора.
Однако с Арой все случилось с точностью наоборот. Ей все почести и награды достались разом, за один — пусть и насыщенный событиями, — день, проведенный на войне. Он даже подумал было о ее родственных связях. Крестница самой... дочь самого... Иными словами, Виктор позавидовал и был неправ. Свою неправоту он осознал не сразу и только тогда, когда наконец сумел взять себя в руки. Успокоился, отдышался и понял, что все, на самом деле, было верно и справедливо! Эти две девочки сделали нечто такое, на что решится не каждый тертый жизнью мужик. А из тех, кто все-таки решится, не многие сумеют, потому что торпедная атака на крейсер — это безумие, требующее и мастерства, и беспримерного мужества, и чудовищной выдержки. Так что, все это они заслужили, и даже больше, наверное, если говорить по справедливости...
— Варя! — окликнул он ее, когда все вместе вышли из здания штаба. — Можно тебя, на минутку!
Что ж, время пришло, и откладывать дальше разговор, который, по-хорошему, должен был состояться еще три года назад, было бы глупо. Тем более, теперь, когда он ее едва не потерял.
— Я... — начал было он, но Варя его остановила, покачав головой.
— Хочешь объясниться в любви? — спросила в лоб, прервав в самом начале заранее заготовленного объяснения.
— Откуда ты...
— Мне крестная весточку прислала, — объяснила она. — Оттого и знаю. Но ты, Витя, с этим разговором припозднился. А кто не успел, ты же сам знаешь, тот опоздал.
— Так я опоздал? — нахмурился Виктор, сообразив, что решил объясниться не вовремя и не там, где следует.
— Да, Витя, — кивнула девушка. — Извини. Я выхожу замуж. Дала слово, а мое слово не воробей.
— Кто счастливец? — вот и все, что он смог спросить.
— Ты его не знаешь. Мы с ним вместе в торпедную атаку ходили. Вернее, он меня на тот крейсер выводил...
Глава 5
1. Рудная Пристань, июль, 1953
"Я выхожу замуж", — Прозвучало совсем неплохо, и Ара еще немного покатала эти слова на языке. Она пыталась понять, что на самом деле означает для нее эта простая фраза.
"Еще можно так: я выхожу замуж?" — Предположила она.
Но знак вопроса оказался здесь не уместен, потому что речь шла о свершившемся факте: Ара действительно собралась замуж и отказываться от этой странной затеи отнюдь не собиралась.
"Тогда заменим знак вопроса на восклицательный знак, — предположила она. — Я выхожу замуж! Так лучше?"
Обдумав это, Ара решила, что не стоит перегибать палку. Она не колебалась, нет. Не сомневалась в принятом решении, но все-таки предпочла спокойную констатацию факта, — "Я выхожу замуж", — бессмысленной экзальтации.
"Да, — решила она тогда, — факты таковы: я выхожу замуж".
Сейчас, когда она сказала эти слова Виктору, ей показалось важным еще раз произнести их вслух, чтобы осмыслить и прочувствовать так, как они того заслуживают. Что ж, произнесла и прочувствовала, но, по большому счету, ничего не изменилось. Ни смысл слов, ни связанное с ними настроение. Возможно, добавилась нотка сожаления, виновником которого стал Виктор. Все-таки их странные отношения без отношений длились уже почти три года. Но ни сожалению, ни печали не было сейчас места в ее душе. Все стерла радость от того, что ее вернули в строй, повысили в звании — небывалый случай! — да еще и наградили орденом, а может быть, и двумя.
"Тут надо пить до изумления и танцевать голой на столе, а не печальки лелеять!" — усмехнулась она мысленно, проводив старого друга долгим взглядом.
Посмотрела. Запомнила, как он уходит из ее жизни, и пошла собирать свои немногочисленные пожитки.
А со свадьбой все случилось забавно и, пожалуй, даже эксцентрично. Ара ведь думала, что каплей Шкловский погиб при атаке на крейсер. Разумеется, ей было его очень жаль. Горько было сознавать, что на ее глазах погиб такой хороший человек и авиатор. Но кроме горечи и сожаления, было что-то еще, что в тот момент и в тех обстоятельствах она не смогла ни распознать, ни понять. Не то, чтобы влюбилась или еще что, но Олег, как ни странно, крепко запал ей в душу. Неожиданный поворот. Она и видела-то его всего несколько раз, да и то мельком и чаще всего при плохом освещении, но, тем не менее запомнила. И вспоминала весь тот день, пока выбиралась с напарницей к своим. Чаще слышала его голос. Спокойный, без нерва и ажитации, — и это во время атаки на заливший пол неба огнем ниппонский крейсер! — уверенный и вселяющий уверенность. И еще она помнила, как шла вслед за ним сверху вниз, и как отлетали в стороны ошметки от крыльев и фюзеляжа его струга...
В тот день, двенадцатого июля, — а это был, вероятно, самый долгий день в ее жизни, — Ара и Лена добрались до своих только в ранних сумерках. Довольно быстро потеряв всякую надежду на то, что себерцы разобьют ниппонцев и выйдут наконец к Южной бухте, они пошли на запад, обходя по тайге мыс Рудановского, к высоте 161.1, на которой, вроде бы, продолжала действовать батарея ПВО. К сожалению, батарея была разбита артиллерийским огнем с подошедшего на помощь своему десанту ниппонского фрегата. Ара видела обстрел и гибель артиллеристов, когда они с Леной только-только добрались до подошвы сопки. Но кое-кто там все-таки уцелел, и девушки присоединились к группе артиллеристов и бойцов батальона береговой обороны, отступающих к опорному пункту на южном берегу озера Озеро. Путь неблизкий и нелегкий, через тайгу и сопки, — без снаряжения и еды, и в компании тревоги, неопределенности и гнуса, — но они все-таки туда добрались. Другое дело, что встретил их там кретин-подпоручик, воображение которого буксовало перед фактами, никак не укладывающимися в его убогую картину окружающего мира. Ему было трудно, вернее, попросту не дано представить себе мир, в котором существуют девушки-курсантки Академии Аэронавтики. Скорее всего, если он и умел водить локомобиль, — а по идее должен был, будучи офицером, — помнил, как это трудно, овладеть столь сложной техникой. Что уж тут говорить о торпедоносцах и прочих летающих кораблях.
В общем, убедить его в правдивости своего рассказа Ара так и не смогла, а документов у них с Леной при себе, понятное дело, не было. Все остальное, — летные комбинезоны, документы и оружие японских десантников и факт того, что они пришли сюда вместе с артиллеристами, — отметалось подпоручиком, фамилии которого она так и не узнала, на том основании, что "этого не может быть, потому что не может быть никогда". Но, слава богу, уже на следующий день они с Леной попали в Каменку, где по-первости были приняты, как герои. И вот там, в Каменке, уже в поздние часы вечера она и встретила капитана Шкловского. Но, разумеется, не сразу. Сначала она нашла девчат из их курсантского отряда, и Лена Жихарева осталась с ними. Она была совершенно измучена физически, но главное — ближе к вечеру у нее окончательно сдали нервы. Поэтому Ара перепоручила ее заботам других курсанток с настоятельной рекомендацией за любые деньги купить у местных жителей самогон и "напоить Ленку до потери сознания". Сама же она пошла разыскивать хоть какое-то авиационное начальство и в процессе поисков совершенно неожиданно наткнулась на капитана-лейтенанта Шкловского, целого и невредимого, не говоря уже о том, что живого.
— Ты жив! — сказала она, замерев от неожиданности.
— Это очевидно, — улыбнулся он.
— Знаешь, — улыбнулась она, — я рада.
— А уж я-то, как рад! — расхохотался каплей.
— А ты, Варвара, — добавил, отсмеявшись, — ты просто что-то с чем-то! Нервы у тебя железные или что, но ты его сделала, гардемарин. Хотя и злостно нарушила мой приказ.
— Наложишь взыскание? — Она не помнила, как получилось, что они перешли на "ты", но ей это неожиданно понравилось.
— Надо бы, наверное... — пожал он плечами.
— И как именно? — она понимала, как это выглядит со стороны, вернее, определенно знала, что заигрывает с каплеем, как какая-нибудь провинциальная кокотка, но уже не могла остановиться. Ее попросту несло.
— Ремнем по мягкому месту? — прищурился более опытный в подобного рода играх каплей.
— Месье, знает толк в извращениях! — процитировала она старый анекдот, и сама же вдруг заржала, не удержав в себе рвущийся наружу истерический смех.
— Отпускает? — неожиданно серьезно спросил Шкловский, и Ара поняла, что с ней едва не приключилась самая настоящая бабская истерика. Или действительно приключилась, ведь не железная же она, в самом деле!
— Черт, — сказала она, с трудом проталкивая слова через схваченное спазмом горло. — Черт! Не смотри! Сейчас... разревусь...
— Это нормально! — успокоил ее Шкловский. — Ты это, похоже, два дня держала в себе. А сейчас начинает отпускать. Дело житейское.
Помолчал, глядя на нее в рассеянном свете выкрашенного в синий цвет фонаря, потом осторожно обнял за плечо и потянул за собой:
— Пойдем-ка, гардемарин! Давай, давай! Не стесняйся. Сейчас мы тебя приведем в порядок. Негоже, знаешь ли, герою Себерии ходить с заплаканным лицом. При мне можно, при других не стоит!
— Я не герой, — попробовала возразить Ара.
— Конечно герой! — остановил ее Шкловский. — Идти можешь или тебя отнести? Ты махонькая, я смогу.
"Он сможет... Большой, сильный... А на руках у мужчины, наверное, хорошо..."
— Нет, спасибо, — помотала она головой, отгоняя непрошенные мысли. — Не стоит. Я сама.
— А куда мы идем? — спросила, немного отдышавшись.
— Сейчас узнаем.
Увлекаемая сильной рукой капитана Шкловского, Ара прошла вместе с ним практически через весь поселок, а целью их похода оказался маленький домик, сложенный из дикого камня. Он стоял на краю леса, отделенный от тайги лишь довольно широким ручьем.
— Сейчас, — обнадежил ее капитан. — Думаю, мы пришли вовремя и не опоздали.
— Куда? — поинтересовалась Ара.
— Сюда, — указал он на дверь.
Они вошли в дом. В комнате, занимавшей весь первый этаж и являвшейся, судя по всем приметам, и гостиной, и кухней, и даже спальней, за столом, уставленным тарелками с разнообразной едой, сидели двое авиаторов и пили горькую.
"Ага! — сообразила Ара. — Здесь меня точно и накормят, и напоят!"
Но план Шкловского оказался куда завлекательнее.
— Знакомьтесь, господа! — сказал он, когда авиаторы повернулись на шум открывающейся двери. — Это гардемарин Варвара Бекетова, и это она взорвала ниппонца.
— Ох, ты ж! — под впечатлением от услышанного один из лейтенантов даже встал из-за стола. — Убийца "Кумано"! Это ж надо! Позволите, барышня, облобызать ручку?
— Хм, — только и смогла выдавить из себя совершенно сбитая с толку Ара.
— Да, гардемарин, это вы красиво выступили, — между тем поддержал приятеля второй лейтенант. — Эдак можно всю жизнь на Флоте прослужить, но ни разу не подстрелить такого матерого зверя. Снимаю шляпу! Кстати, я лейтенант Иван Ефимов, а мой экзальтированный с пьяных глаз приятель — лейтенант Федор Козлов, — указал он на собутыльника. — Присаживайтесь к столу, угощайтесь, гардемарин! Чем богаты...
— Баня остыла? — перебил его Шкловский.
— Да, нет, — пожал плечами все еще стоящий около стола лейтенант Козлов.
— Тогда, объявляю, что девушке нужны полотенце и чистая одежда. Варвара двое суток на ногах, и это после боя.
— У меня есть полотенце и чистая тельняшка, — предложил лейтенант Ефимов. — Госпоже Бекетовой, как раз по размеру будет вместо платья. И кстати, гардемарин, мы с вами земляки. Ваше имение недалеко от Хлынова, ведь так?
— Так точно, — улыбнулась Ара, сообразившая, что ей обещана баня, плотный ужин и алкоголь, чтобы окончательно убить бродившую в глубине души истерику. — Но я там ни разу в жизни не была. Я в Устье-Вологодском выросла.
— Но имение-то ваше, в смысле, вашего отца?
— Мое, — кивнула Ара. — В смысле, именно мое.
— О, как! А ведь там, господа, и замок есть.
— Развалины там есть, — усмехнулась в ответ Ара, вспомнив рассказ отца. — Одно название, что столбовая дворянка. Ни денег там, господа, ни земли, ни дома. От бабки в наследство досталось...
— Это мы потом обсудим! — остановил завязавшийся было разговор капитан Шкловский. — А сейчас — баня.
В следующие пять минут Ара была снаряжена в баню, как полагается. Мыло, липовое мочало, флакон кельнской воды с запахом трав — мужской одеколон, но все-таки лучше, чем ничего, — полотенце, тельняшка и шерстяные носки вместо домашней обуви. В последний момент Шкловский сообразил, что ей, возможно, будет неловко в одном тельнике на голое тело, и предложил свою запасную тужурку. В общем, все сложилось более, чем хорошо. Ара и намылась от души, и постирала свое белье и комбинезон. А когда вышла к столу — прошла от баньки, стоявшей за домом, в горницу, — там уже вкусно пахло жареной колбасой и разогретыми мясными консервами, а на столе были приготовлены хлеб, сало, квашеная капуста и соленые огурцы.
— Где вы достали все это богатство? — спросила она, усаживаясь за стол, и тут же сообразила, что в комнате они остались вдвоем со Шкловским. — А где твои друзья?
— Решили не смущать тебя своим присутствием, — безмятежно объяснил капитан, судя по всему имевший на Ару далекоидущие планы. — А припасы оттого, что мы здесь давно служим и всех местных знаем по имени отчеству. Да, ты кушай! Успеем еще поговорить!
Ара не заставила себя упрашивать и взялась за дело со всем рвением молодого изрядно перенервничавшего и сильно оголодавшего организма. Она почти сутки ничего не ела, если не считать пары ржаных сухарей, кружки кипятка и самокрутки с самосадом и измельченной коноплей. Поэтому миска гречневой каши с тушеной говядиной ушла, что называется, влет, легко потянув прицепом сковороду с жареной домашней колбасой. Шкловский, впрочем, от нее не отставал, тоже, видать, проголодался, но ел интеллигентно, не забывая при этом угощать Ару и подливать ей спиртного. Немного и только под хорошую закуску. Не спаивал, одним словом, а снимал стресс.
