Магия грёз 1 и 2

— Таково свойство человеческого сознания, нир Ларвис.

— Знаю и одобряю. Я и сам болен жаждой познания. Но мне не очень-то нравится, когда стремление всё объяснить и разложить по полочкам выходит за границы разумного. Желая знать, надо иметь смелость говорить: "Не знаю".

— Цитируете Ллансара?

— Нет, просто высказываю свои мысли.

— Что ж, вот ещё одно доказательство тому, что мудрость едина.

Помолчали. Хествир прихлёбывал свой взвар, я тренировал пальцы, гоняя туда-сюда между костяшками полдюжины стальных шариков. Шарики казались живыми, юркими проказниками, играющими в догонялки. Поблёскивали, постукивали, гипнотизировали, перекатываясь от большого пальца к мизинцу и с правой ладони на левую, а потом обратно.

— Итак, — сказал Хествир, отставляя пустую кружку, — в Земле Эрдайа часто рождаются маги. Люди, чья суть — Сила, точнее, её силовая компонента. Дар изменять реальность присущ магам изначально, ещё до формирования сознания. Но в Фаэрне рождаются и люди с иным даром, связанным со второй составляющей Силы. Суть их — Знание. Способность к внечувственному постижению действительности. В Земле Эрдайа ясновидящие — большая редкость, поскольку рождаются они вдали от полюсов магии. Например, в Фарн Геммьяле, на далёких восточных островах... Впрочем, есть и иные причины такому размежеванию, помимо географических.

— Какие же?

— Исторические. Словечко гралвеч слышали?

Я растерянно кивнул. Доселе мне не доводилось слышать из уст Хествира ни единого бранного слова — и на тебе!

— Так вот, нир, первоначально слово "гралвеч" значило просто-напросто "ясновидящий". Старый термин сменил значение, вытесненный неуклюжим соединением двух слов, и это — такое же отражение бурлившей некогда борьбы, как побасенки о Дикой Магии. Когда ясновидящие ещё звались гралвечами, маги постарались всеми способами очернить их... и немало в том преуспели. Связанные с ясновидящими знания подверглись забвению и искажению. Часть их способностей ныне считается сказкой; а некоторые "серьёзные" исследователи даже с большим апломбом утверждают, что ясновидящие — миф. Мол, если такие люди и существовали, то бесследно исчезли во время Излома.

— Но эти исследователи крупно ошибаются.

— Именно, нир Ларвис. Именно. Вообще Излом гораздо сильнее ударил по магам и опосредованно — по полюсам магии, чем по остальным частям света, но эрда'анцы привыкли несколько преувеличивать масштабы этого бедствия. Я, как эмигрант, от этих предрассудков свободен. Путешествия неплохо счищают с ума подобную шелуху. Ведь ясно же, что если бы все три полюса магии постигла одна участь, то мир в целом устоял бы — и даже не слишком изменился. Ну, длилась бы эпоха Восстановления не пятьсот лет, а восемьсот или тысячу; пропорционально выросло число жертв смутного времени; была бы не частично, как теперь, а полностью забыта культура второй эпохи истории. И что? Со временем, нир Ларвис, последствия сгладились бы всё равно. Воздвиглись бы новые державы, была создана новая культура, основанная на тех же самых вечных истинах...

Несколько неожиданно историк слегка изменил тон и процитировал — меня. То есть Хайяма:

Даже магов, с их властью творить чудеса,

Этот мир убивает за четверть часа -

Но на грани земли, океана и неба

Живы люди, покуда стоят небеса!

Выдержав краткую паузу, Хествир закончил обыденно:

— Если люди уцелеют — всё остальное приложится. Таков основной урок истории. Жаль только, что работает это правило очень уж медленно.

Я невесело кивнул.

— Но почему маги ополчились на ясновидящих? Ведь способности этих групп пересекаются довольно-таки косвенно. Как две стороны одной монеты: сосуществуют, но не соприкасаются.

— Не скажите. Если копнуть глубже, окажется, что единство глубже различий. Невозможно налагать заклятия, не зная, к чему именно прикладываешь усилие; и нельзя наблюдать объекты и явления, не оказывая хотя бы минимального влияния на них. Любой маг и любой варл не только наращивают свой магический потенциал, но и работают над восприятием, стараясь сделать его острее и глубже. Таким же образом ясновидящий может добиваться овладения силовой компонентой магии, обучаться плетению заклятий. Конечно, старание старанием, а от таланта, обретённого ещё до рождения, никуда не денешься. Маг никогда не сможет с такой чёткостью и лёгкостью, как ясновидящий, считывать следы прошлого и наблюдать тени будущего. А заклятья ясновидящего никогда не будут иметь такой силы, как заклятья прирождённого мага. И всё же... Вы знакомы с историей заключения Синего Тройственного договора?

— Нир, вы же знаете, что я новичок в этом мире. И пока я не настолько хорошо знаком с его настоящим, чтобы углубляться в изучение его прошлого.

— А вот это напрасно. Только изучение прошлого может дать подлинное понимание настоящего... итак, Договор. Если кратко, при Глимдене Первом был издан указ касательно магических предметов с симбиотическими свойствами — о запрещении их создания, хранения, использования и так далее. Этот указ, что случалось крайне редко, поддержали не только маги Грёз, но и маги Стихий, и маги Форм, после чего акт вошёл в историю как Синий Тройственный договор. Повод к его заключению был вполне благородный: действительно, случались и несчастья, и настоящие трагедии, подобные кровавой истории Чёрного Меча, которые следовало прекратить. Но обычно опасности такого рода магов-экспериментаторов не останавливали. Настоящей причиной единодушия была боязнь утраты монополии на высшую магию. Ибо выяснилось, что симбиотический артефакт в руках ясновидящего способен на большее, чем в руках прирождённого мага. Конечно, не по силе воздействия на реальность — но качество и тонкость в магии почти всегда важнее грубой силы... И маги-властители всех трёх полюсов испугались. Наиболее дальновидные политики были встревожены перспективой появления на мировой арене четвёртой Силы, способной внести непредсказуемость в разработанные схемы военно-экономических игр. Стремящиеся к высотам магического искусства банально возревновали к чужому мастерству, к чужим способностям и могуществу. Ну а нормальное большинство — оно попросту убоялось восстаний в завоёванных провинциях. Восстаний, подкреплённых не только сталью оружия, но и по-настоящему мощной магией... Подробности я излагать не буду — с ними проще ознакомиться по хроникам эпохи Древних Царств.

— Что-то мне слабо верится, что прирождённого мага можно превзойти в той области, в которой они изначально сильнее других смертных.

— Почему? Ведь ясновидящие, как и маги, состоят в особенных, очень тесных отношениях с реальностью. А что противоположно направленных — это, с точки зрения обычных людей, особого значения не имеет. Ведь прирождённым обоих видов, кроме материального мира, принадлежит ещё и мир магии; им не требуется или почти не требуется обучение, чтобы стать адептами; их сознание изначально богаче нашего... хм.

Вот-вот, подумалось мне. С Хествиром-то всё ясно, а вот что представляю собой я? Ещё один вопрос, не имеющий однозначного ответа...

— Нир, а возможно ли быть магом и ясновидящим одновременно?

"Детский" вопрос явно сбил Хествира с толку. Выдержав ощутимую паузу, он не сумел понять его причины и покачал головой:

— Вряд ли. Даже скорее всего — нет. Я собирал сведения о ясновидящих, поэтому знаю наверняка, что некоторые из них становились варлами, добиваясь значительных успехов. Но ясновидение и магия как свойства одного сознания? Нет, это невозможно. Самое малое, что для этого нужно — родиться дважды, и притом в разных частях света. Это всё равно, что скрестить человека и нечисть. Невозможно. Никак не возможно.

Часть вторая. Цветок на родословном древе, или

История одной семьи.

Глава 1

Не будь беспечен на распутьях дней

И знай: судьба — разбойника страшней.

Судьба тебя халвою угощает —

Не ешь: смертельный яд в халве у ней!

Стоявшее на столе приспособление из чернёной стали, хрусталя и золотых нитей мелодично зазвенело. Глэндор поднял голову от лежавшей на коленях книги и приказал, не вставая с кресла, голосом и мыслью сразу:

— Связь!

Устройство утихло. Затем в воздухе над ним заклубилось туманное облачко. Ещё секундой позже на месте облачка появился фантом: голова молодой девушки с лицом скорее миловидным, чем красивым. Её волосы цвета тёмного мёда были обрезаны чуть ниже уровня скул. Зоркие светло-серые глаза имели вокруг радужек очень тёмную, почти чёрную кайму и смотрели на мир, вопреки возрасту, без малейших следов легкомыслия.

— Глэндор, ты меня видишь? — озвучило приспособление на столе движения губ фантома. — Я тебя — нет.

— А зачем тебе меня видеть, Ана? — спросил Глэндор, добавляя в мысленный приказ недостающую часть управляющей формулы.

В воздухе над похожим устройством, около которого находилась девушка, появилось фантомное отражение его собственной головы. Три черты резко выделялись в его облике: лишённая загара бледная кожа, иссиня-чёрные волосы, но прежде всего — глаза. На лице, несущем печать явного сходства с лицом Аны, они притягивали взгляд в первую очередь: не чёрные, не карие, не синие, не серые и не зелёные, но алые.

Алые, как свежая кровь.

— Так зачем тебе видеть меня, сестра?

— Скажем, у меня есть для тебя одно дело. Плюс разговор.

— Говори.

— Зачем же так сурово? Я что, прервала твою медитацию над новым гримуаром?

— Нет. Всего лишь оторвала от чтения нового фолианта. Но справедливости ради надо сказать, что этот фолиант посвящён магии.

— Естественно, магии, — Слабо улыбнулась Ана. — Присох к креслу, из лаборатории не вылезаешь неделями, того гляди — вовсе захиреешь. Может, в целях поддержания формы составишь мне компанию на небольшой прогулке?

— Извини, Ана, но я занят. И не в настроении.

Ана нахмурилась.

— Послушай, это серьёзно. Мы можем хотя бы поговорить напрямую, без этих жестянок-стекляшек?

— Хорошо. — Глэндор убрал книгу с колен. — Ты в Янтарной библиотеке?

— Да.

— Тогда жди, я скоро.

Черноволосый заблокировал связь и встал. Первым делом он надел серебряный венец — похожий на тот, который носила Ана, только массивнее и с большим, если не сказать огромным, рубином. Затем Глэндор потянулся к висящей на спинке кресла перевязи со средней длины кинжалом.

Потянулся — и замер. В одно мгновение он оценил стоящую перед ним дилемму. С одной стороны, прогуливаться где бы то ни было и с кем бы то ни было ему ничуть не улыбалось. С другой, если он сейчас он явится в Янтарную библиотеку, переодевшись во что-нибудь посерьёзнее белого рабочего халата и домашних туфель, Ана может вообразить, что он идёт у неё на поводу. Опять же, с оружейной перевязью поверх халата вид у него будет вполне дурацкий...

Пока на поверхности его ума плавал подобный мусор, слоем глубже прочно обосновалась мысль о том, что отношения его с сестрой в последнее время до омерзения прохладны и случайны. Причём именно по его, Глэндора, выбору. Вместо того, чтобы поддержать Ану, он отдалился от неё. И сделал это отнюдь не по возвышенным причинам.

Страх. Липкий такой, гаденький страх — вот корень его отшельничеству. Ещё боль, горечь, ревность... и всё же в первую очередь — именно страх.

Пусть вполне обоснованный, но разве от этого легче?

В первый раз Тарья Джин вошла в Паутину на двадцать седьмом году жизни. Довольно рано, если учесть среднюю продолжительность жизни прирождённых магов. На приняла вызов, и ей повезло. А вот Хирна Каттан, её тётка, осталась в Паутине. Так Тарья Джин разом сделалась верледи Гаидда и претенденткой на титул Хедры Каттан, своей матери.

Это событие сильно изменило её. Те, кому повезло выжить в Паутине, поймут, почему. Тарья решила, пока есть время, родить и воспитать детей, поскольку хорошо понимала (и видела на примере матери): даже если ей повезёт снова, обязанности леди потребуют от неё всех сил и всего времени без остатка. Гаидд не из тех доменов Земли Эрдайа, где исполнение долга главой дома не сопряжено со смертельным риском и особыми трудностями.

Приняв решение, Тарья три с лишним года по времени Фаэрна провела за Гранью, в мирах Изнанки, набираясь опыта и расширяя кругозор. Вернувшись, она сумела произвести на лорда Синтара достаточно глубокое и сильное впечатление, чтобы родить от него двух дочерей, Элу и Ану. Однако Глэндор, её единственный сын, появившийся на свет годом позже Элы и на три года раньше Аны, не был сыном Соллея Хлан. По поводу того, кто отец Глэндора, ходили самые разные слухи. Тарья, разумеется, доподлинно знала это, но хранила в секрете, и её сын рос, обходясь без второго имени. Сёстры его росли тоже, и всё было спокойно — до поры.

А потом, когда Эле было восемь, Глэндору — семь без недели, а их младшей сестре — чуть больше трёх, грянуло.

Началось с того, что умер Джин Винсент, их дедушка. Он не был магом или хотя бы варлом, а потому скончался от старости, не дожив и до ста. В час смерти мужа Хедра призвала свою младшую дочь, и Паутина взяла их. А потом отпустила Тарью Джин — в одночасье потерявшую родителей и в полной мере ощутившую тяжесть нового титула.

Недаром говорят: "Дети лордов — что сироты". Сама жизнь внесла в решение Тарьи "родить и воспитать" сои поправки, предоставив её отпрысков самим себе. Они росли, сами выбирая пути и цели, точно сорная трава: тёплая и мягкая нравом Эла, мрачноватый, любознательный до настырности Глэндор — и Ана, объект их заботы и покровительства, упрямая, озорная и мечтательная. Все трое были прирождёнными магами, все трое были ближе друг к другу, чем можно описать словами, хотя, разумеется, не были "единой душой в трёх телах"... И все трое до поры не задумывались о том, что это значит — быть детьми лордов Земли Эрдайа.

...Напоминание было жестоким. Оно явилось в день двадцатилетия Элы и имело форму запечатанного послания. Несколько предписанных традицией строк завершались традиционной же цитатой из Меморандума Восстановления: "В конце должен остаться только один". Ниже стояла выжженная магией подпись:

Ваннок Соллей,

верлорд Синтара

Едва ли не впервые в жизни Эла повела себя как дочь своего отца. Она могла прикрыться менее жёсткой традицией наследования, принятой в Гаидде, но предпочла принять вызов.

И осталась в Паутине.

Глэндор входил в число Семи Свидетелей с её стороны. По возвращении из Зала Ожидающих он скрылся в своей лаборатории и не отвечал на вызовы. А что ещё он мог сделать? В его жилах не текло ни капли крови Соллея Хлан — той крови, что дала бы ему шанс не только вызвать Ваннока, но и остаться после этого в живых... И поздно, слишком поздно узнал он, что Ана, его не в меру упрямая младшая сестра, послала Ванноку вызов по всей форме. А затем получила согласие.

Ни уговоры, ни просьбы не помогли отговорить её от безумного предприятия. В первый и последний раз Глэндор поссорился со своей теперь уже единственной сестрой всерьёз, до крика и чуть ли не до драки. Проигнорировав замешанный на ужасе гнев брата и молчание матери, Ана уехала в Эрдау.