Если мы выезжаем, значит, в чей-то дом, в чью-то семью пришла беда.
Пришла смерть.
Лорна сентиментальностью и сочувствием не страдала, она считала необходимым, чтобы я видела жизнь как она есть. Это она дала мне самых лучших учителей. Школ я не заканчивала, училась на дому, это стоило Лорне целого состояния, но я ни разу не видела, чтобы она пересчитывала сдачу или торговалась. Слова "дорого" для Лорны не существовало, впрочем, маги Арканума могли себе позволить не считать злотые. Лорна часто выезжала за Стену, её услуги могли себе позволить только очень богатые заказчики, она вхожа как в королевские покои, так и в палаты купцов. Уничтожив и выгнав всех магов, теперь люди вынуждены платить магам Арканума бешеные деньги, и поделом. Прошлое, его костры, испытание водой, инквизиция и прочие шалости — веская причина для магов задрать и держать цены.
Сегодня в Венгерберг едут лечиться, на магические представления, за амулетами, свитками, едут за знаниями. Магикум дерёт такие деньжищи за обучение, что дракон, чахнущий над златом, обзавидуется. Талантливых детей с силой много, а университет один. В Магикум меня бы не взяли, ведь я почти ничего не могу.
Никто, ни Лорна, ни я сама, не знает, что я могу.
Она тоже учила меня, когда находила время. Именно ей надо сказать спасибо за то, что я теперь эксперт. Теория магии, энергий, линии сил, хаос и порядок, химия, алхимия, толкование и прочее, все это здорово помогает мне теперь, в моей работе на Орден Ловчих, где с первого дня его создания (и первых дней становления Арканума) царствует Виктор, архивампир, красавец, галантный кавалер, щедрый даритель для своих дам и жмот, каких ни тот, ни этот свет не видывал. И как это в нем уживается, для меня до сих пор загадка. Злотые ордена и злотые самого Виктора — это не сообщающиеся сосуды, которые живут своей отдельной загадочной жизнью злотых и по своим законам.
Фаэтон подпрыгнул, задрожал, мы поехали по булыжной мостовой. Я изучила дощатый пол, может, пока мы трясёмся как просеиваемая мука на сите, шпилька выкатилась из щели или куда там она могла закатиться? Нет, ничего. Неужели выпала из фаэтона? На каждой шпильке был свой камень — сапфир, рубин, изумруд, топаз, а вот чёрный бриллиант, моя любимая, потерялась. Один раз она меня оцарапала до крови, но тогда мы с Мэллом торопились сорвать друг с друга одежду...
Долго ещё? Я проводила глазами стайку посыльных на углу пекарни, шпиль башни-контактера горел золотом на вечернем солнце, уже не таком яростном, как в полдень. Это лето было просто кошмар, жара и грозы.
Мы свернули на знакомую мне до каждого камня в оградах улицу. Протряслись мимо небольшой замка Неелленов, классического, красного камня с горгульями на колоннах, прокатились вдоль высокой серебристой изгороди, увитой зеленью, свернули к небольшому дому из шантарского песчаника, поехали по тисовой аллее, украшенной статуями героев эльфийских легенд. У огромных распахнутых кованных ворот стояла группа встречающих. Тройка городской стражи и Виктор, беловолосый, стройный, прямой, как меч, в белой рубашке, черных кожаных брюках, он стоял с непроницаемым лицом, не сводя глаз с нашего подъезжающего фаэтона. У меня ёкнуло, заныло в груди.
Я считала этот дом своим.
— Мэлл, скажи, что это неправда, прошу тебя... не молчи, Мэлл!
Он обернулся, помедлил, затем придвинулся ко мне, обнял за плечи, прижал к себе.
— Почему, Мэлл? — прошептала я. В горле разом пересохло.
— Прости меня, Кай, любимая, я потерял голову, ты же знаешь, как сводишь меня с ума, — сказал он, тепло дыша мне в макушку. — Держись, моя девочка. Вести плохие.
Я высвободилась, обернулась к нему:
— Кто? Кто, Мэлл?!
Он тихо сказал:
— Сожалею, Кай. Это Анарьетт.
Меня оглушило, окутало глухой тьмой. Глаза защипало, всё вокруг расплылось.
— Ты... Ты знал, и молчал! Как ты мог! И ты... ко мне... когда... О-о-о!
— Ты расстроена, я понимаю, но услышь меня, любимая, пожалуйста, я сам только что узнал! Виктор мне передал по менталу, он уже ждёт нас там. Если ты не можешь, если не в состоянии участвовать, скажи мне, я ему передам, он поймёт. Вызовет кого-нибудь из стражи, они там тоже кое-что умеют, за что-то же им казна деньги платит?
Я вытерла глаза, наклонилась и подобрала сумку.
— Нет, Мэлл. Спасибо за сочувствие и поддержку, но это моя война. Я хочу, чтобы у Анарьетт было всё самое лучшее, в том числе и эксперты. Я хочу найти того, кто её убил, я не могу забиться в угол и рыдать на весь Венгерберг, жалея себя, когда моя единственная подруга лежит там... там... — я не сдержалась, хлюпнула носом.
Мэллан достал шелковый платок и принялся вытирать мне слезы. Фаэтон остановился, вздрогнул последний раз, стало непривычно тихо. Отодвинув занавеску у входа, к нам заглянул Виктор:
— Кайра, ты... уже знаешь. Держись, ты сильная, ты сможешь. Захочешь поговорить, приходи, для меня будет честью. А сейчас дело, да, дело, ты мне нужна как никто.
— Как она... умерла? — спросила я, подала вампиру руку и спрыгнула на плиты двора. Глаза снова защипало. То ли солнце, то ли слезы. Я прерывисто вздохнула. Только недавно, кажется, дней пять тому назад мы с Анарьетт лопали клубничные пирожные в кондитерской на углу Академической и сплетничали. Она, краснея, рассказывала о своём ненаглядном Гленне, о приготовлениях к свадьбе, и, вот...
Виктор смотрел на Д'Хон Эллою, мать Анарьетт, подходившую к нам лёгким, танцующим шагом эльфийки. Он наклонился ко мне, шепнул:
— Кажется, это был инферно. Инкуб, и инкуб неимоверной силы.
3
— Бесконечных сил, Кайра. Ты любила её, знаю. И благодарю Свет за то, что ты у неё была. Я... приветствую тебя в моем доме, — проговорила Д'Хон Эллоя, бледная, как сама смерть. — Я полагаюсь на тебя. Ты докажешь, что моя дочь не была развратной девкой.
— Я этого не утверждал, светлейшая, — Виктор склонил голову, взял её ладонь в свои. — Я только имел ввиду, что она...
Эллоя вежливо, аккуратно высвободила руку, вампира она не видела в упор.
Серые глаза Виктора потемнели, на скуластое, чётко очерченное лицо набежала тень.
— Я всё сделаю, что в моих силах, клянусь, — сказала я. — Я разделяю Вашу скорбь, госпожа, мир свету Анарьетт, воссиять ей в лучах ghrian, — глаза щипало, я едва сдержалась, чтобы не разрыдаться навзрыд.
— Не клянись, Кайра. Помни, чему я тебя учила, — она вперилась в меня своими глазищами цвета лесного озера.
Эллоя, как всегда, была примером собранности, воли и стиля. Волосы цвета золотистой соломки собраны в гору локонов, якобы в свободном водопаде, но рука дорогого мастера сразу видна, тоненький серебристо-золотой браслет на запястье, парная ему диадема в волосах, вот и все украшения, не считая "кольца вдовы". Белое простое платье тяжёлого шелка до полу, прямое, с одним разрезом сбоку она прикрыла палантином чёрной паутинки.
Глаза матери, у которой убили дочь.
Д'Хон Эллоя преподавала мне счёт, письмо, этику и этикет, историю, литературу, культурологию и расоведение, языки. Эллоя — эльф, но магом она была слабым, почти никаким, что у лесных считалось почти уродством со всеми прелестями отношения к "недоэльфу". Кроме того, она выскочила замуж за дроу Курт-Ар-Корра, Д'Хон эккорта дроу, что у темных эльфов равнялось генералу у людей, из-за чего родня отвернулась от неё окончательно и бесповоротно. Курт погиб через год в стычке с горными троллями, у Эллои на руках осталась месячная Анарьетт. Без родни, почти без денег, генерал накоплениями похвастаться не мог, Эллоя выжила и даже разбогатела. Она стала лучшим, самым дорогим и престижным преподавателем в Венгерберге, семья дала ей отличное образование, прежде чем отречься, кроме того она и сама штудировала науки, днём и ночью, сегодня все её ученики получают высшие оценки на экзаменах. Многие семьи обязаны ей своим положением, ибо в Аркануме без диплома никуда. Анарьетт приходила в дом Лорны вместе с Эллоей, такая же, как и мать, сдержанная, собранная, тихая, умница и красавица. Связь дроу и светлого эльфа рождала чудесных детей. Анн была прелестна, как мать, но бледность красок Эллои сменилась насыщенностью, яркостью красок отца, у Анн были слишком тёмные глаза, слишком густые белые волосы, слишком чувственные пухлые губы, слишком заметные ямочки на щеках, а всё вместе ошеломляло, вовсе не казалось "чересчур". Правда, зубрилка, но чего можно ожидать от дочери лучшего столичного репетитора? Была зубрилка, скромница... была. Я и сама считалась странной — казалась слишком взрослой, слишком умной, даже заумной, была резка и неласкова. Как мне такой не быть, если я росла среди взрослых? Умных, циничных, не умеющих ладить с детьми и рассказывать им сказки на ночь. Окружение Лорны, мага-стихийника, было больше занято магией, интригами и политикой, а девчонка, что путается под ногами — досадная помеха и лишние уши. Иногда меня замечали, снисходили с небес, да и то больше смотрели как на неведому зверушку. Зная мою историю, многие маги меня сторонились, избегали, фальшиво улыбаясь. Дети чувствуют ложь. Я плакала поначалу, потом перестала. Лорна по-своему любила меня, но не баловала, слезы не вытирала, растила меня жёстко, без душевных переливов, я получала больше наказаний, чем пряников, но меня не мучили и не били, просто Лорна не любит жалоб и истерик, терпеть не может проявлений слабости. Она маг, этим всё сказано. Её и саму так растили, добавить ещё и Магикум, где держат в чёрном теле, пока не вручат диплом. Магия — оружие, и владеть ею могут только самые вышколенные и самые достойные, с железными нервами и железной волей. Знать, сметь, молчать — девиз магии, девиз волевых, жёстких и смелых. Девиз сильных. Конечно, у нас была ещё Кэсси, повар, горничная и домоправительница в одном лице, но она всё время хлопотала по дому, не до игр с маленькими девочками, правда, изредка мы с ней проводили вечера в уютной кухне, где пахло яблоками, вишней и корицей, когда мне задавали мало уроков. Так и вышло, что моим светом в окошке стала Анарьетт. Стала сестрой. Сестрёнкой. Она младше меня на два года... была. Ей было девятнадцать. Всего девятнадцать! Найду убийцу, уничтожу.
И мой браслет его не спасёт.
Инкуб.
Я шла по дорожке к дому, размышляя о сказанном Виктором. Лёгкий тёплый ветерок холодил горящее лицо, вечер вступал в свои права, я поёжилась от внезапного озноба.
Анарьетт была девственницей! Какой, к Икабоду, инкуб? Хотя, она могла скрыть от меня ночь с Гленном...
Не могла.
Я знаю... знала её как облупленную, она не умела врать! Так очаровательно краснеть при слове "член" и "брачная ночь", пугаясь и всё выспрашивая и выспрашивая у меня подробности, что же за пытка её ждёт, так притворяться нельзя, и — инкуб?! Обычно они на девственниц не бросались, инферно нужна зрелая страсть, которой можно насытиться сполна и без лишних усилий, а не перепуганная до смерти невинность, зажатая от страха, хотя, конечно, инкубы могли распалить до сумасшествия и в первый раз, но к чему слишком много трудов, когда вокруг пруд пруди нагулявшей жирок оргазма пищи? Да Анарьетт никого, кроме своего жениха в упор не видела! Как, где инкуб подобрался к ней?! И зачем ему геморрой с силой стихий, которой у Анн было в избытке? Ферно обычно избегали магов...
Когда убивают молодую, красивую женщину, главный подозреваемый любовник или жених. Мало ли, чьи там следы и какие улики! Я ещё проверю, что там за инкуб и с чем его едят, и не таких на чистую воду выводили! А вот и он, Гленн. Жених и возможный убийца, стоит у входа в дом, явно поджидая нас.
Высокий жгучий кареглазый брюнет с крупными чертами лица, Анарьетт по сравнению с ним казалась хрупкой статуэткой, этот медведь в присутствии Анн краснел, замолкал, она его еле разговорила, когда у её повозки сломалось колесо, и она зашла в ближайшую кузню, где и оказался Гленн. Так и завертелось... Он кузнец, но не простой, семья Драунов владеет сетью кузниц Арканума. Отец Гленна считал, что сын должен знать дело с самых азов, вот Гленн и размахивал кувалдой, весь такой в отблесках огня, с торсом древнего героя — победителя драконов голыми руками, и вся эта гора мышц на фоне вечернего закатного неба. Анарьетт была поражена в самое сердце, и, как она позже призналась мне, очаровательно зардевшись, ей "стало тепло внизу живота".
Семья Драунов делала незатейливое, но крепкое и качественное оружие для воинов среднего достатка, которое неизменно пользовалось спросом, они же делали утварь для крестьянских хозяйств, семья была очень богата, хоть отец Гленна и являлся главой Гильдии "Серп и копьё", брак с дочерью Д'Хон Эллои, хоть и отвергнутой ушастой родней, но всё же знатного рода и с тысячью полезных знакомств, выводил Драунов на другой, высший уровень. Новые знакомства, новые, престижные контракты, для них становились открыты все двери Арканума. Ну, а Анарьетт просто полюбила этого кареглазого здоровяка, ей был нужен только он.
Гленн стоял у распахнутых дверей, перегородив вход, всей своей позой и взглядом разъярённого быка явственно давая понять, что пустит нас в дом только через труп, и труп будет вовсе не его.
4
— Я ждал тебя, Кайра, вы, стервятники, всегда там, где можно урвать кусок на смерти! Ты! Это все из-за тебя, ты, магова подстилка! Анн невинная, порядочная девушка, а ты! Ты! ... и твоя королева шлюх Лорна! Только у вас она и могла подцепить... встретить... этого... это... в вашем так называемом доме, это не дом, это вертеп, вечно шляются всякие твари! Ты ответишь, Кайра, ответишь за всё! Ты и твоя мать её! — его глаза, ослепшие от слез, вперились в меня с ненавистью, злобой. Он сжимал-разжимал кулаки, губы тряслись, кривились в гримасе. — Твой трахальщик-маг останется здесь, я не позволю ему войти, увидеть Анн такой... шлюхой!
Мне было его жаль, но после тирады жалость испарилась.
— Мне плевать, что ты оскорбил меня, Гленн, но за Анарьетт и Лорну ты извинишься, и извинишься прямо сейчас, — я вскинула голову. — Ты в шоке, тебе больно, ты ничего сейчас не соображаешь, но это не даёт тебе права поливать грязью Лорну, Анарьетт, а вместе с ней и её мать! Как ты смел, Гленн Драун?! Лично мне всё равно, что ты тут наговорил обо мне, Лорну твоя истерика только позабавит, а вот ты сейчас на коленях поползёшь к Д'Хон Эллое и будешь умолять её тебя простить. Я думала, ты достоин Анарьетт!
Он взвыл как раненный зверь, кинулся ко мне, замер, зашатался, упал на колени. Побелев, схватился за виски, глаза закатились, лицо искривилось в муке.
— Мне не все равно, Кай, — Мэллан стал рядом. — Маленький бесплатный, но бесценный урок, Гленн. Я не терплю, когда пачкают Мир. Слово — дело, за каждое надо отвечать. Выпороть бы тебя, кузнец, но некогда, да и возни много. Как ты смел, плебейская кость?
Гленн стонал, он почти лёг на землю, схватившись за виски. Меня кольнула жалость, стало почему-то мерзко, противно, я больше не могла слышать его стоны, наблюдать за его муками. Мэллан, подняв бровь, бесстрастно смотрел на раскачивающегося в незримой пытке Гленна.
