Отдай мое сердце (1 - 30)

Отдай моё сердце

Скороходова Татьяна

От автора: пишу для расслабления и отдохновения себя и, надеюсь, читателя, то есть даю себе волю и пускаюсь во все тяжкие. Планируются жаркие сцены, раньше я получала ворчалки о том, что "не хватило, мало, больше любовных сцен". Исправляюсь, хотя задача написания таких весчей интересна и сама по себе. Учиться, учиться и учиться. Цензура и самоцензура отменяются, ругани по возможности буду избегать, указивки на ошибки и нестыковки, рояли штампы и мореразливанное пустопорожнее приветствуются.

С уважением и любовью, Ваша я.

Посвящается:

— Wizardry

— Arcanum

— Геральту из Ривии (мне так жаль, но в моей повести его нет)

— Йеннифэр из Венгерберга (в её честь я хотя бы назвала столицу)

"... у инкубов наблюдаются ...действия, страсти, исходящие из чувств — значит, они обладают чувством; но чувства не могут проявляться без сложных органов, без соединения души и тела; значит, они имеют тело и душу. ...страсть, требующая плотских сношений, есть чувство; огорчение, печаль, гнев, исступление вследствие отказа в сношениях — также суть страсти, чувства; зарождение через сношение явно процесс чувств. И все это наблюдается у инкубов...; они домогаются женщин и мужчин и, если получают отказ, бывают огорчены, впадают в исступление, как любовники. Они прекрасно исполняют сношения и иногда зарождают. Итак, ... они наделены чувствами и, следовательно, имеют тело. Далее, они проникают в дома даже при закрытых дверях и окнах, — так утончённо их тело. Они знают и предсказывают будущее, они мирят и ссорят; это всё действия, представляющие свойства разумной души, следовательно, они обладают разумной душой.

Если женщина или животное покорится их прихоти, то инкубы обращаются с ними прекрасно; и наоборот — очень грубо при сопротивлении. Итак, инкубы имеют на самом деле страсти, чувства. ...злые духи, имеющие дело с колдуньями и одержимыми, принуждают их боготворить себя, кощунствовать, совершать злые дела и ужасные преступления. Инкубы не требуют ничего подобного: это не злые духи.

Чтобы прогнать демона ... достаточно ... приближения святых реликвий или освящённых предметов, заклинаний, заклятий — это можно ежедневно видеть на бесноватых. ... Инкубы же, подвергнутые подобным испытаниям, не бегут, не проявляют никогда никакого страха, иногда даже встречают заклинания насмешками... Итак, ясно, что инкубы не злые духи, но и не добрые ангелы; также ясно, что это не люди, хотя и одарены разумом".

(Л.-М. Синистрари. "О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов")

ЧАСТЬ I

1

Не так страшен мертвец на моем секционном столе, как страшен маг-мастер из Торгового Дома Ал'Аллонов.

Семейка лесных эльфов, "Аллов" в ...надцатом поколении, добывала, хранила и, естественно, продавала по заоблачным ценам артефакты и магические ингредиенты. Девиз Дома "У вас мечта — у нас товар, вечность — наша гарантия!" как бы говорил, что они, Аллы, как и все святые жрецы-торговцы, чисты и непорочны, чище лика бога Яблокоплода, чьи весталки и весталы блюдут верность идолу до самой смерти, а нам, покупателям, не мешало бы сначала прикупить мозгов, ума и рук, растущих откуда надо. Иногда и эфира. "Изучай инструкцию" — мантра Ал'Аллонов, манифест и закон, а то, что свиток может быть на мёртвом непереводимом языке — проблемы твои, покупатель. Она, инструкция, у тебя есть, и это главное. Доказательство в суде. Суд, кстати, всегда на стороне Аллов, ведь вечные истинные печати, нетленные документы и артефакты проверки на подделку — это они, Аллы. Кроме того, судьи тоже бывают живыми существами, и от скидок не отказываются. А то, что скидка может получиться равной цене, это сплетни, наговоры и подсудное дело. И почему глава Дома ещё не на троне? Хотя, у Аллов и так власть, о которой можно только мечтать, а игры с сильными мира сего разгоняют кровь, не так скучно мотать почти бессмертную эльфячью жизнь. У жителей не только Венгерберга, столицы Арканума, но и всего королевства, выхода не было — нужен артефакт, магический свиток, зелье, редкий ингредиент или даже фамилиар — топай, лети, ползи или телепортируйся к "Аллам", ибо они захватили рынок магических артефактов и зелий, уселись своими тощими задницами на незримый трон и правят железными лапками с накрашенными коготками. Алхимики едва ли не молятся на них, Аллы у них нечто вроде Кулху — божества тьмы, ненавидимо-обожаемого-грозного и всевидящего, которому нужно регулярно приносить жертвы.

Сегодня и сейчас такой жертвой должна стать я.

Утром, едва отойдя от мигрени, ещё пошатываясь от слабости, я спустилась в подвал, к себе в лабораторию, где уже целых два потерянных дня жертва убийства дожидалась аутопсии. Мигрень — так я звала свою болячку-кровопийцу, лучше бы подошло "медленная мучительная смерть от буравчика в голове", иногда это была пила, иногда толпа испов с колюще-режущими инструментами, но всегда это было больно, тошнотворно и длилось пару-тройку дней. Счастье, что редко, раз в месяц-два, но мне и этого хватало, чтобы выпасть из жизни. Медлить, когда идёт следствие, это преступление, и неважно, что я лежала пластом не в силах даже моргнуть, убийцы не станут ждать, пока я очухаюсь. Обычно меня мог заменить второй эксперт-алхимик Ордена, Юлиуш, но, как назло, его угораздило неудачно выпрыгнуть из окна очередной пассии, теперь он в лекарне дриад, холимый и лелеемый, с ногой на вытяжке, и, судя по всему, особенно по блестящим глазкам, коими он провожал кошечку-сестричку-дриаду в полупрозрачном коротком платье, в лабораторию не спешил. Думаю, такой наряд палатной сестры тоже входит в методу лечения — даёт стимул активнее встать на ноги, размять руки и прочее. Совсем уж тяжёлые-обездвиженные могли сочинять и декламировать панегирики красотке, в крайнем случае, моргать ей зазывно, тоже какая-никакая зарядка. Кстати, муж, что сиганул следом за Юлиушем в запале погони, сломал обе ноги и выбил зубы. Я навестила горе-любовника, оказалось, они с обманутым супругом лежат в условно разных палатах, беззлобно переругиваясь через тонкую ширму, правда, горемыка-муж стал сильно шепелявить. К моему изумлению, они помирились и теперь вдвоём разглядывают лечащий персонал, обсуждая его достоинства и недостатки, напрочь позабыв о Дануте, причине их бед, если не считать ругательств, каковыми щедро наградил её супруг, когда она заявилась в лекарню. Теми, что удалось выговорить.

Я натянула халат, фартук, закрепила узел волос и принялась за дело, то есть начала первичный осмотр. Пока можно было сказать только одно — это не самоубийство, редкая жертва раскромсает себя мечом на рубленую котлету (сбрендившие зомби не в счёт). Тело и без меня разделали на сотни мелких кусочков, ровные, чёткие разрезы со слегка припечёнными краями вели к мечу, рунному или кровавых дриад. Кроме определения орудия убийства, я собиралась взять отпечаток ауры его владельца, когда обнаружила, что мой обожаемый холимый и лелеемый магический лабораторный стол вот-вот даст дуба, или что там дают магические столы, когда ломаются? Виктор с меня десять шкур сдерёт, кровопивец, если за ремонт "магического лабораторного стола с мраморной крышкой VI-660-100, инвентарный номер 0000017", а проще, "алтаря", с Ордена Ловчих Аллы возьмут хоть один злотый. Нытье до следующего солнцестояния гарантированно, и всё это счастье для меня одной.

Маг-мастер Ллоретиль и я, мы торжественно стояли у стола, склонив головы, как на церемонии погребения. Молчали. Когда мне надоело разглядывать ржавые пятна, осквернившие черно-серебристый камень алтаря, я приготовилась к тому, что меня ждёт, помня о том, что мне нельзя злиться, и отважно спросила:

— Это... смертельно? Дорого?

Выйдя из нирваны, Ллоретиль задумчиво перевёл взгляд своих зелёных глазищ в затейливой подводке рун на меня, на стол, снова на меня, и ткнул изящным пальцем в останки:

— Вы что, на асстинокуарий трупы кладёте?

— Кладём, — смиренно согласилась я. И, не сдержавшись, мстительно добавила:

— Иногда и ложим.

Эльфа передёрнуло.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы узнать, кто, что и как убило жертву. И за что.

Он вновь уставился на алтарь и долго разглядывал то, что лежало перед ним, безмолвно вопия о возмездии и уже начиная вопиять о себе запахом. От самого эльфа пахло чем-то нежным, цветочным, от дикой смеси у меня слегка закружилась голова. Два дня голодовки на одной воде, да и сегодня в меня влезла только кружка отвара, дали о себе знать. Я глянула на Ллоретиля из-под ресниц. Уголок чётко очерченных губ кривился, брови, которым позавидует холеная красавица, чуть-чуть изогнуты в недовольно-презрительной гримасе. Взгляд, как на таракана в тарелке. При разговоре с лесными у меня частенько возникало чувство, что со мной что-то не так, все время хотелось проверить, нет ли на одежде пылинки-соринки, чистые ли сапоги, не выбилась ли прядь из причёски, и, упаси святой Икабод, не пахнет ли потом или ещё чем похуже. Как ни старайся, не намывайся и не чисть пёрышки, их высокомериям все равно не угодишь, если ты не эльф, всё равно будешь чернью со двора. Овод, мой телохранитель, напарник и друг, и, к его беде в любовных делах, дроу-полукровка, чах на глазах от неразделённой любви, наливаясь по самые кончики ушей нектаром едва ли не каждый вечер. Несчастная любовь, это беда, трагедия, я понимала Овода, Аэринн, его ненаглядная, была сама холера ходячая, исчадие гордыни и стервозности, угораздило же бедолагу по самые острые кончики ушей втюриться в эльфийку-магичку. Эльфийки в большинстве своём и знать полукровок не желали, что уж говорить о маге, этих уже в утробе учили задирать нос. Если я не смогу вытащить друга из омута, о запоях дроу станет известно Виктору, и тогда прости-прощай Орден, Овода уже никто никуда не возьмёт, только вышибалой в притон, и то вряд ли. Уж чего-чего, а кандидатов в вышибалы в столице хватало.

— В инструкции параграф пятый подпункт третий сказано, что артефакт асстинокуарий предназначен для сохранения пищи свежей, для запрета доступа насекомых и хищников, для поддержания температуры еды и исключения заболеваний от несвежей и отравленной пищи, то есть обеззараживания, — отчеканил эльф и уставился на меня:

— Где, в каком месте моей точной цитаты ты слышала слово "труп"? — в его глазах было всё — от обвинения, что я не мою руки до и после еды, до конца света по опять же моей вине.

— Когда Вы его нам устанавливали, Вы умолчали, что алтарь нам не подойдёт! Вы знали, и молчали сознательно! С умыслом!

— Я не обязан разжёвывать то, что можно прочитать. Договор вы подписали, или я и читать его должен был вместо вас? — в голосе эльфа звенел весь лёд горных вершин, а уж презрения бы хватило на всех жителей Венгерберга.

Ничего, растопим. И лёд растопим, и презрение сотрём с лица. Я начала закипать. Браслет стал греться, а ведь сволочь-мигрень только-только разжала зубы! Спокойно, Кайра, ты сидишь на берегу, на взгорке, поют птички, гуляют лисички, мимо плывёт труп врага, это Ллоретиль, пришло лето.

Не помогло.

— Какая разница? — спросила я. — Там мышцы и там мышцы, там то, что ел покойник, и сям то, что будут есть, пища поджарена-заморожена и трупы такие бывают, не говоря уже о блюдах, которые оставляют бродить и гнить. А кости пищи и кости тел? В чем разница? В конце-то концов, все живые существа тоже есть пища! Люди, дриады, дварфы и даже вы, светлейшие, — "светлейшие" я прошипела, — всего лишь жратва для трупоедов, всяких там гулей, утопцев, фледеров, есть разумные вампиры и бруксы, а кроме нежити есть ещё и каннибалы, и людоеды! Нам нужен этот стол! Ордену необходимо сохранять тела, пока идёт следствие, кроме того, алтарь не даёт провонять всю лабораторию. Он ещё и нежить не выпускает, если вдруг случится, что труп станет неупокоенным и решит погулять по подвалам, и, может, ему захочется перекусить!

Эльф ткнул пальцем в останки. Так тычут нашкодившему щенку, причитая "кто это сделал?":

— Вы! Вы убили его! — обвиняющий палец съехал с останков и ткнулся мне в лицо. — Флюиды убиенных, истечение жидкостей из разложившихся тел, яды, кислоты, это все — работа в тяжелейших, вредных условиях, вам надо было брать другую модель! С усиленной защитой.

Ага, другую. И на эту-то Виктор отслюнявил злотые после сотни скандалов, пришлось в ход пустить запретную любовную магию — Лорне он не мог отказать, обычно она ему отказывала. Я не выдержала, вздохнула, хотя хотелось кого-нибудь убить, и я даже знала, кого. А затем вскрыть эльфа на моем бедном поломанном столе, разложить по мензуркам и банкам, и каждый новый день казнить по кусочку, долго и сладострастно подбирая метод разделки. Жаль, не выйдет. Аллы, наверное, и за труп своего мастера выкатят нам кошмарный счёт, наверняка и с пенями. Я собралась с духом, зажмурилась и спросила:

— С... сколько?

— Вызов мастера на место, признание в несоблюдении инструкций, из чего берём штраф, гарантии, значит, нет ... два по три, плюс... так... камни опять же, везли аж с самого... Работа с покойником, миазмы, аура, вред ... Тысяча триста семьдесят шесть злотых. И три полушки. Скидка как постоянному клиенту, итого тысяча триста семьдесят шесть злотых.

Я покачнулась. Умолять одного из Аллов скинуть цену — всё равно как объяснять голодному вурдалаку, что трупы кушать нехорошо.

— А как же хвалёная гарантия "вся вечность"? Да за такую цену можно два алтаря купить!

— У нас как раз в наличии имеется новая превосходная, надёжная модель, — он осиял меня честным прямым взором. — В будущем Дому Ал'Аллона придётся учесть тяжелейшие, вреднейшие условия, вашу тотальную некомпетентность при работе с тончайшей настройки артефактами, из чего следует отсутствие бесплатной гарантии, цена будет... примерно втрое дороже. Плюс-минус пятьдесят злотых, за подбор модели и настройку.

"Некомпетентность?!" "Тотальную?!" Браслет раскалился, жёг запястье. Ну, что ж. Сам выпросил. Ненавижу так поступать, но выхода нет. Работа в Ордене если не научила меня применять не совсем чистоплотные методы, то немного примирила с ними. Якшаясь с мерзавцами невозможно остаться в белых перчатках. Главное, не запачкать их кровью. Для блага Арканума, короля и Ордена Ловчих, как говорил Виктор, преступники должны сидеть в тюрьме, а способы, при помощи которых они туда попадут, априори не могут быть плохими. Принуждение к миру не есть война, если принуждаешь ты, а не тебя.

Я ринулась в бой:

— Мы, то есть я, Кайра, алхимик-эксперт второго уровня, как представитель Ордена Ловчих в переговорах с Домом Ал'Аллона, выказываем надежду, высокоуважаемый мастер-маг Ллоретиль, что Ордену зачтётся долгое и взаимовыгодное сотрудничество с Домом, учитывая, что маг-мастер Ллоретиль непосредственно Сам устанавливал Ордену "магический лабораторный стол с мраморной крышкой VI-660-100", и его подпись есть в договоре. Указываем, что мастер не счёл необходимым предупредить покупателя о невозможности эксплуатации данного изделия в текущих условиях, — я сама себе была противна, но продолжила речь:

— Орден вынужден довести до сведения оппонента, что владеет информацией о клубе "Мандрагора", в коем состоит данный оппонент маг-мастер Ллоретиль, и выражает уверенность в том, что данные сведения усилят позицию заказчика при расчёте цены за услуги мага. Проще говоря, я хочу, чтобы Вы восстановили алтарь, как и положено по договору гарантии, бесплатно. Решайте, мастер, или Ваши забавы станут главной темой пересудов на каждой кухне и в каждой норе Венгерберга.

— И что? Аданадель моими пристрастиями не удивишь, она супруга мудрая, всё понимает о потребностях молодого, полнокровного эльфа, а вот для тебя, Кайра, цена сейчас выросла вдвое. И, заметь, это только потому, что вы наши постоянные клиенты, не сказать, правда, что с вас много шерсти, но доход стабилен и даже такой жаль терять. Оплату вперёд. Я жду, девчонка.

— Коркоран.

Одно слово, а Ллоретиль уже улыбается, правда, одними губами, в зелёных глазах сверкнул и исчез лёд. Эльф закопался в сумке, вытащил скромный деревянный ящичек, открыл. Самоцветы заиграли разноцветными огнями, заискрило в глазах. Маг придирчиво перебирал пальцами камни, прислушиваясь к себе, снова перебирал, то и дело отвлекаясь на пассы над столом. Выбрав пару камней синего и оранжевого цвета, он рухнул на колени и скрылся под столом. Долго тихо ругался на тролле-орочьем наречии, вылез, встал, тщательно, нарочито медленно отряхнулся, затем подошёл к лавке, вытер руки тканью жемчужно-серого цвета, взятой из сумки, и только тогда нехотя скользнул по мне хмурым взглядом:

— Я оформлю по гарантии бесплатно, мы всегда идём навстречу нашим клиентам, надеемся на взаимное долгое сотрудничество. Долгих лет, чистой крови и бесконечной силы!

Он так громыхнул дверью, что зазвенели все мои пробирки-колбочки, а у скелета-подобия дракона отвалилась, брякнув о полку, крайняя фаланга крыла. Ну, вот. Ещё один враг, и все из-за скупости нашего Главы. Как говорит Виктор: "На пути экономии жертвы абсолютно неизбежны", но так хотелось бы, чтобы их, жертв, было поменьше! Узнала я про похождения Ллоретиля от Розочки, бордель-маман, у которой "Мандрагора" увела почти всех набитых злотыми клиентов. Розочка была в дымину от расстройства, вот и проболталась, обычно из неё клещами не вытянуть имена, только в чрезвычайных ситуациях, а что может быть чрезвычайней, чем предательство и исход уже прикормленных богатых клиентов? Кроме того, престиж, он дорогого стоит — или у тебя совокупляется высокородный-породный эльф, или громит заведение команда моряков, что только сошла с корабля на берег после долгого плавания.

Я оглядела крышку стола. Ржавые пятна, из-за которых, наверное, и перестал держать температуру стол, исчезли, чёрный гранит в серебряных прожилках был как новорождённый. Камни Ллоретиля работали, что ни говори и не думай о мастере. Я нечестно поступила, некрасиво, ужасно, припугнув его Коркораном, но что я могла поделать, если эльфов только им и напугать? Главный дознаватель их собственной эльфийской службы безопасности в методах не церемонился, а уж казни предателям устраивал такие, что мой нынешний труп на алтаре просто свадебный торт по сравнению с этими несчастными. Клуб "Мандрагора" был эдаким дорогущим вертепом для богатых молодых повес, войти в него можно было только по рекомендации трёх членов "клуба". Власти знали, что клуб есть, но официально предпочитали не знать. Пока тишь да гладь, пусть молодёжь развлекается, выпускает пар, но не до крови и плахи за преступления. Уверена на все сто, Коркоран знает о делишках зятя, но пока гулянки Ллоретиля не выплыли наружу, карать как бы не за что. Эльфы долго живут, у них свои понятия об измене, семейной чести и о том, что является извращением, а что нет. После рождения наследников редкая пара оставалась верна друг другу, как правило, с годами вступал в силу договорной брак, хотя были и есть пары, о которых ушастые слагают свои прекрасные заунывные легенды, будем честны сами с собой. А вот если по резонару на передаче у болтуна Ирвина "Лунной ночи, Арканум!" прозвучат имена, покрыв скандальной славой имя Дома Эд'Иалон, тогда не избежать Ллоретилю болезненной проверки на верность Аркануму. Брокенмор не дремлет, шпионы есть, были и будут, а грязные секретики — прямой путь в предатели, это тот самый коготок, когда всей птичке пропасть. Магия ментала, копаясь в мозгах, может превратить их в бесполезный кусок мяса, кроме того, это мучительно больно, моя мигрень застенчиво краснеет рядом с этой мукой, поэтому сказочки о незаметном чтении мыслей остаются лишь сказочками. Гипноз, откат и транс — щадящий ментал, но к магам он неприменим, у них естественная защита, взлом защиты может привести к коме и смерти, а эльфы почти все — прирождённые маги, просто у кого-то силы больше, а кто-то слабенький маг, что у ушастых магом и не считается, ко всему, таковой несчастный эльф становится изгоем среди своих, которым повезло родиться наделёнными силой. Ментал — опасная магия, магия разрушения. Можно быстро, мимолётно считать намерение, настроение, почуять ложь, передать зов, слово, но долго копаться в мозгах и остаться в тени невозможно. Ко всему, Коркоран не может закрыть глаза на всплывшие делишки зятя, иначе другие Дома, что прошли через увитые кольцами пальцы дознавателя возмутятся и затаят жабу. Размером с половозрелого дракона.

Я надела перчатки и закопалась в холодных и склизких даже через пропитанную коллодаром ткань останках, и, когда уже отчаялась, всё-таки нашла кусочек сердца, облепленный нитями тёмного шелка, мокрого от крови, которая успела загустеть. Выбрала алмазный скальпель, он инертен к флюидам, если работать быстро, и, не дыша, начала делать продольный срез поперечнополосатой мышечной сердечной ткани, проще говоря, миокарда. Потом с его помощью я попробую узнать, какими рунами был усилен меч и, если удастся, вычленить ауру владельца. Любое контактное оружие, если его хоть раз напоили кровью, хранит слепок сути хозяина, как говорят маги, "флюидов" и, естественно, своей жертвы. Кровь, взрыв эмоций, холодная ярость, смерть, страх и даже страсть — это то, чем разит от мечей, если изучать историю их кровавой жизни. Проклятые мечи — не сказка, а самая что ни на есть правда жизни. Если мечом размахивал маг, а это вполне вероятно, то флюид — терпеть не могу это слово! — мог быть размыт или искажён, но в нашем "определителе флюидов Эллоизия Мартиша II-СЕ", или проще, "цеешке", можно было попытаться выявить суть, сняв всю шелуху, обычно наносная, липовая аура исчезает первым делом. Впрочем, любая вещь для мага и алхимика не просто вещь, это кладезь и источник, это цель и связь. Никому, даже чародею не стоит одевать чужое ношенное платье, брать украшения, хотя... ай! От чрезмерного старания и напряжения скальпель выскользнул и шлёпнулся, звеня, на лабораторный стол. Я тихо ругнулась. Снова-здорово, начинай, Кайра, все заново. Впрочем, может, и к лучшему, могу заморить червячка, но, прислушавшись к себе, поняла, что совсем не хочу есть, спасибо мигрени, чтоб её. Магия целительства и её зелья в моем случае бессильны, источник этой боли из флакончика не залить...

Распахнулась дверь, ко мне заглянула Зулла, тряхнув чёрной гривой, усыпанной градинами разноцветных сияющих бусин. Как говорится, "все своё ношу с собой", буквально. У амазонок в этих бусинах заключалось и богатство, и ранг, чем больше градин, тем выше положение их хозяйки, правда, для Зуллы это уже не имело никакого значения. Два с половиной лета назад её с треском выперли из Амазонии за неподобающее поведение, проще говоря, блуд с мужчинами без высочайшего дозволения её высочества Дианэ Великой Охотницы на Песчаных Волков. Зулла хотела блудить с кем хотела, а Дианэ хотела, чтобы Зулла блудила с тем, с кем хотела Дианэ чтобы блудила Зулла. Нашла коса на камень, или схлестнулись две горных реки. Зулла мне напоминала дикую кобылицу, "рождённую свободной", она слушалась только Виктора, да и то, потому что уважала, а его было за что уважать, если не считать бзика экономии. Мать Зуллы, старая знакомая Виктора, уломала его взять дочь в охрану Ордена Ловчих. Судя по тому, как зарделся и засуетился архивампир, когда мамаша явилась в наше скорбное заведение, знакомство было более чем тесным и интимным, долго его уламывать не пришлось, наверное, он ещё и умолял разрешить ему взять к себе Зуллу. Три дня с амазонкой-мамой в "Приюте странников", не всякий архивампир выдюжит, но нет, Виктор схуднул, глаза лихорадочно блестели, всегда идеально собранный и приглаженный хвост белых волос несколько растрепался, но он вернулся к нам, наш герой, он взял Зуллу в охрану, и, насколько я знаю, ни разу не пожалел. Да и мы все были только рады — меч у юной амазонки был продолжением руки, её звериное чутье на угрозу уже спасло нам пару раз жизни, а Зуллин нынешний хахаль, капитан стрелы дроу, шёл пятнами от зависти, когда она крутила двумя мечами мельницу. Ко всем своим достоинствам, внешне дочь была копией матери.

Белозубая улыбка Зуллы сразила наповал несметное множество существ мужеского пола, даже пара призраков уныло торчали перед дверью Ордена по ночам, чтобы хоть на миг увидеть ненаглядную. Десятки, нет, сотни косичек змейками скользили по её плечам, высокой крепкой груди, обвитой полосками кожи, змеились по тонкой талии, ревниво прикрывая аппетитные ягодицы, благосклонно оставив на виду длинные стройные ноги, обтянутые замшевыми серыми лосинами в высоких эльфийских сапогах. Может, косичек было меньше, я не считала, но на причёску у Зуллы уходило от двух до пяти дней, в зависимости от того, сколько змеек ей желалось носить на голове в ближайшие месяцы. Явление Зуллы в цирюльне дриады ожидали с ужасом, как обещанного пугала "конца времён", но вывеска "Закрыто! Амазонкам вход воспрещён!" на пяти самых распространённых в Аркануме языках спасти дриад-мастеров стрижки не могла. Зулла не торопилась учиться читать, всеобщий знала лишь постольку поскольку, для неё главным учением были лук и меч, вот и вламывалась в цирюльню, по праву свободной женщины, то есть её, Зуллы, праву, когда хотела. Охрана цирюльни в это время обычно блаженно улыбалась, глядя кто на верх Зуллы, кто — на низ, везде было красиво и интересно.

— Тебя ехать, — глаза-сливы обежали мою скромную обитель. Округлились при виде черепа гарпии на стене, свежего подарка Мэлла, зацепились на миг на клетке с мышами и поспешно уставились на останки на алтаре. — Кто его так разрезать? Солемор? Большой солемор! Голодный.

— Нет, не солемор, но ты права, что-то общее с этой зверушкой есть.

Солемор — жирная гусеница размерчиком с болотную среднеполосную выверну, обшитая-усиленная пластинами, которые не пробить и хвалёному мечу дварфов многократной проковки из аргановой руды. Жертвы зверушки или то, что от них оставалось, представляли собой накрошенное огромными жвалами месиво, в которое тварь выпускала слюну, превращая останки в прочный снаружи и клейкий внутри питательный шар. Засадив яйцекладом внутрь с десяток своих яиц, солемориха быстренько укатывала результат трудов к себе в пещерку дозревать и ждать потомства. Впрочем, Зулла была права в том, что тело несчастного разделывать было не надо, его надо было, скорее, склеивать. Я вдохнула. Клеить придётся мне, не можем же мы отдать роду Веллакез этот набор. Имодия и опознали-то только по именному кольцу-привязке да по вставному зубу, работе известного Торсиля... Эх.

— Ты идти? — Зулла спугнула мои скорбные размышления. — Мне торопить.

В лабораторию она так и не зашла, предпочитая любоваться моим царством теней издалека. Я знала, в чем причина, но сказать об этом вслух не могла, чтобы смертельно не оскорбить Зуллу. Это был секретный секрет, воительница боролась с собой, но пока безуспешно. Наша отважная амазонка панически боялась мышей, а у меня на шкафу в клетке их попискивал добрый десяток. Ну, у каждого из нас свои слабости. Знакомый ведьмак и глазом не моргнёт при виде фледера, рвущего жертву, а моль, что тихо-мирно ползала по его шерстяным носкам, могла напугать его до потери речи, да что там, я сама при виде осы или пчелы, всего жёлто-полосатого едва не падала в обморок, в детстве довелось выпить компотику с плавающей в нём осой, вот и икается до сих пор. Гипноз тут не помощник, магия какая-никакая у меня есть, значит, есть и защита.

Я сняла халат и фартук, сложила в корзину для стирки, перчатки бросила в аквариум, где тихо почавкивала-побулькивала зеленоватая полупрозрачная субстанция. Она уничтожала любую органику, с её помощью я стерилизовала инструменты, перчатки, пробирки и колбы, правда, я так до сих пор и не запомнила название этого киселя, проще выучить родословную дракона. Кисель надо было изредка подкармливать редкими жучками синекрылками, а так цены ему не было.

Я глянула напоследок, всё ли потушила-выключила, на всякий случай проверила стол с останками несчастного Веллакеза. Алтарь не позволит шастать по лаборатории нежити, если тело вдруг станет таковой. Зачарованные орудия убийства могут привести к непредсказуемому результату, бывает, прикончит убивец жертву, а потом на тебе, здравствуйте, давно не виделись, давай поцелуемся, вот поэтому у меня в лаборатории есть сигнализация на нежить. Пара артефактов-обманок в виде светильников — один над дверью и второй над алтарём дадут знать Порфирию, что в лаборатории ожил мертвец. Купили мы их ещё до алтаря, бой с Виктором за их покупку поначалу окончился не в мою пользу, но, когда у меня выбрался на верхний этаж переродившийся в кадавра оборотень и даже заглянул в кабинет к Главе, Виктор сам купил лампы, принёс и установил. Скупой платит не то что дважды, десятижды — нам дороже стало привести здание в порядок. Как оказалось, мечи Зуллы кромсают стены как нож масло, а кадавры плохо отмываются и очень, очень едкие и вонючие.

Кусочки Веллакеза вели себя смирно, не ползали и не сбивались в шар, ну, а если всё же труп и восстанет — можно вращать глазками и высказывать вслух мысли о своём таком нынешнем горестном положении, пока на рёв сигнальной лампы не примчится Порфирий и не заберёт к себе, в "Приют" нежити. А там уж Виктор и Ковен решат — достоин новый член общества жить в своём новом бытии, или нет. Останки Имодия Веллакеза вели себя пока прилично, это были мирные, тихие останки, которые превращаться в нежить, судя по всему, не собирались. Скорее всего, несчастный торговец пряностями столкнулся с кем-то из дуэлянтов и задир дроу, так орудовать мечом как раз в их стиле, хотя вероятность подставы тоже не исключена. Их мало кто любит, слишком шумны, наглы и бесцеремонны, но дроу верные, бесстрашные воины, да и вообще они мне напоминали детей, что избаловала мать, но добрых и щедрых. Кроме того, они рыцари и галантны до ненормальности. Как-то встретила одного, голышом улепётывающего от разъярённого паладина храма Трех Лун, сиречь свежерогатого мужа. Дроу промчался мимо меня, вернулся, распахнул передо мной дверь в лавку, схватил за руку, стащил сопротивляющуюся меня по лестнице вниз и только затем сгинул в ночи, сверкая крепкими, идеальной формы ягодицами. Кстати, у этого экземпляра было на что посмотреть, и отсутствие одежды его только украшало, как героя древних легендарный состязаний, где красота тела была одной из главных составляющих победы. Супруга жертвы, прекрасная Иллейн, как раз побывала на состязаниях-имитации древних поединков, где дроу были участниками. Это может быть нить, хотя я бы не поставила на дроу. Мотива нет убивать таким жутким образом, достаточно полоснуть мечом, а не устраивать художественную разделку, хотя, если это ненависть...

— Я зло! — сверкнула черными глазами Зулла. — И Виктор зло!

— Совершенно с тобой согласна, — буркнула я. — Он абсолютное зло, тебе у него ещё учиться и учиться.

— Я всё умей, ты зло меня будить, тебе ходить и ехать. Труп новый.

— Иду, иду, сумку только возьму, — я скинула шлепки и влезла в дриадские сапоги без каблуков. Повесила на плечо сумку эксперта, что у меня всегда наготове, и бросила мельком взгляд в зеркало. Проверку зеркалом я взяла за правило после того, как однажды заявилась на место преступления с лицом в кровище, доведя до обморока молоденькую служанку, которая нашла труп. Мало несчастной было кишок и мозгов по всей комнате, так ещё и я с рожей упыря после кровавого обеда. Сейчас, кажется, всё в порядке, глаза, правда, после голодовки как у призрака — в глубоких тенях, а с моей кожей цвета сливок, как пел мне в ухо Мэллан, когда хотел затащить в постель, закрасить эту синеву могла только эльфийская пыльца номер два, но она у меня кончилась, а злотых на новую нет. Пучок темно-каштановых волос пока держится, не рассыпается, и слава Икабоду, возиться с гребнем некогда, сойдёт и так.

— Ты хорош как вырви глаз, мы быстро идти, да? Зачем наряжай мешок, твоя форма надо показать, как я, — Зулла притопнула ногой, она уже гарцевала, не в силах устоять на месте, её энергией бы артефакты заряжать. — Моя хотеть твой глаз миндаль светлый голубой как кошка. Мои тёмный, общий, как род Дианэ. Родинка над губой я тоже хотеть. Я рисовал, но самцы стирать слюни.

Я хмыкнула, застегнула кожаную куртку, которая так не нравилась Зулле, но вещь была свободной, мягкой, не стесняла движений и у неё была куча нужных мне карманов. Мне живо представилось, как на мне с треском расходятся штаны прямо на заднице, когда я на карачках лажу по полу на месте преступления. Нет уж, спасибо, мои свободные штаны и куртка — самое то, что мне нужно, да и цвет, серо-коричневый, неброский, он для меня как знак уважения к чувствам убитых горем родственников, на мой взгляд это лучше, чем нарядиться на выезд к трупу в цвета карнавала. Правда, бывали и такие родственнички, что на месте преступления были уже готовы праздновать, но это отдельная песня. В моей каморке на чердаке Ордена, где я пережидала свои приступы или, когда времени не было ехать домой, ночевала, для платьев места не было, кровать, комод, стол и стул — где уж тут гардеробы развешивать, только смена чистого и влезала. Так. Зулла, кажется, меня сейчас огреет по башке и выволочет бесчувственное тело во двор, с неё станется. Я вышла, захлопнула дверь, тщательно закрыла на все пять замков и пошла по лестнице наверх следом за Зуллой, горной козой ускакавшей вперёд.

2

Оказывается, уже день, я и не заметила в своём подвале, как пробежало время. Жара окутала горячим влажным облаком, я полной грудью вдохнула свежий воздух, напоенный ароматом яблок, цветов и моря, с непривычки закружилась голова. Подбежали Курт и Морт, собаки монастыря "Трёх Лун", похожие не на собак, а на два черных стога сена с умными карими глазами, если их, глаза, конечно, удастся откопать под густой длинной шерстью, лично у меня на откапывание уходила уйма времени. Псы, приветствуя, ткнулись холодными мокрыми носами — Курт мне в руку, Морт — в сумку, я потрепала их по тому, что казалось головой, мягкая шерсть струилась под пальцами, её хотелось перебирать и перебирать.

— Где Овод? — спросила я Зуллу, ища глазами напарника.

— Мух отдыхать, наверх спать.

— Он не мух, он Овод, Зулла.

— Он пить и спать, не ехать, настоящий мух. Большое не дело. Ты могут убить, рана ткнуть.

Я промолчала. Зулла права, спорить не о чём, но Виктор не должен ничего знать. Я кажется, нашла рецепт зелья, для дроу-полукровки должно подойти, но оно туманит мозги, что скверно для воина, но все равно хуже, чем сейчас, не будет. Семи — десяти дней, думаю, хватит, чтобы снять привязку, пусть и не совсем, но муки его разбитого сердца залягут на дно. Хоть что-то. Виктор пока не знает, но это "пока", долго нам с Зуллой запои Овода не скрыть.

— Любимая, как ты? Как сегодня себя чувствует твоя прелестная головка?

Мэллан. Походка, как у кота. Как всегда, необычайно хорош, как всегда, необычайно заботлив. Взял за плечи, крепко сжал, смотрит, в глазах искреннее переживание и сочувствие. Я улыбнулась:

— Хорошо, Мэлл, мне лучше, я...

— Кайра, Мэллан, время — деньги! Быстро в коляску! — рявкнул Виктор, едва сдерживая пляшущего Ворона.

Фаэтон ожидал нас за воротами, у арки, что украшала мост. Ворон, здоровенный злющий конь, подаренный вампиру за одно из тех дел, о которых Глава никогда ничего не рассказывал и не расскажет, пытался укусить возницу фаэтона, красноносого старичка в широкополой шляпе, похожей на здоровенную шляпку белой поганки. Дед отмахивался хлыстом и голосил на весь двор, да что там, весь Венгерберг слышал, наверное. И коляска с возницей, и вампир на пляшущем коне опасно балансировали на краю рва, вот-вот, и свалятся в отнюдь не в чистые прохладные воды. Ров был наполнен ядовитой едкой жидкостью бурого цвета, из-за которой магистрат драл с нас огромные деньжищи, якобы за порчу экологии. Да нам ещё и доплачивать надо было за обезкомарение и обезмухивание! Эти вездесущие насекомые, пересекая невидимую границу надо рвом, превращались в серый дождь из сухих трупиков. Но магистрат считал, что комары и мухи есть ценный мазок на картине нашего Арканума, и требовали вести учёт безвинно погибших и платить, платить и платить. Ал'Аллоны просто душки по сравнению с магистратом и его налоговой гильдией. Что сказать, юристы в Венгерберге купались в злотых. Вот и сейчас нам грозят выплаты старичку-грибу и гильдии извозчиков, если Виктор не угомонит своего Ворона, явно близкого родственника самого упрямого из ослов. Вампир натягивал поводья, сжимал бёдрами круп коня, давал шенкелей. Вороной всхрапывал, вращал глазами и выделывал вензеля, но попыток цапнуть деда-гриба не прекращал. Казалось, Ворон решительно вознамерился освободить очаровательную каурую кобылку от тирании кучера. Я невольно улыбнулась:

— Едем, Мэлл, ещё чуть-чуть, и Виктор полетит в ров, этого он нам не простит. Позор на весь двор. Я не говорю уже о возрождении вампира, восстановлении внешности и безнадёжной порче одежды, сшитой на заказ самим несравненным и непревзойдённым Икабод его побери Моцареллини, а этот зазнайка дерёт неприличные по любым меркам деньги. А ещё траты на выплаты родственникам дедули, коих внезапно окажутся десятки, страховка и прочее, мы же без штанов останемся, если только не докажем, что дед напал на нас первым и был прямой угрозой жизни архивампиру. И всем нам.

Мэллан хмыкнул.

— Я скучал, — мурлыкнул он, взял у меня сумку и повёл к фаэтону, двухместной коляске, что вот-вот останется без кучера. Оглушительно-пронзительный свист хлестнул по ушам, я споткнулась, Мэллан помянул орков и орковские интимные части тел. Зулла, довольная, как исп со стыренным горшком злотых, вынула пальцы изо рта и, лыбясь до ушей, крикнула:

— Теперь ехать! Кобель слушаться!

Ворон исподлобья сверлил Зуллу взглядом, но выплясывать перестал, кобылка изучала коня, кокетливо прядая ушами. Дедок-кучер, открыв рот, пялился на нашу красотку-воительницу, художественно подпиравшую ворота Ордена, вверенного ей в охрану. И этот шляпный сморчок туда же. Полку Зуллиных ухажёров прибыло.

Мэллан закинул сумку под сиденье коляски, легко поднял меня на руки, вскочил на ступень и сел в коляску, так и держа меня на руках. Крепко обняв за талию одной рукой, другой поднял кожаный верх фаэтона, задёрнул шторы, скрыв нас от любопытных глаз. Я чувствовала его дрожь, он пожирал меня взглядом, мне стало не по себе от того, что я увидела в его глазах. Я обмякла, запрокинула голову, подставив рот его жадным губам, закрыла глаза. Фаэтон мягко покачнулся, тронулся, Мэллан впился мне в губы, его руки проникли под куртку, ремень, ловкие, опытные пальцы выдернули рубашку из-под пояса, пробежались по моей талии, обнажённая кожа предательски покрылась мурашками, содрогнулась, руки Мэллана проникли ниже, под ремень, пальцы вцепились в тесёмку моих трусиков, дёрнули, развязав узелок.

— Ммм, я скучал, Кай, — он наступал, властный, сильный, я была в кольце его каменных мышц рук и ног, чувствовала, видела его желание. Он приподнял меня, не отпуская, одной рукой ловко приспустил мои штаны, зажал рот поцелуем, застонал глухо. Возница правил мягко, прикрикивая лишь иногда, коляска, покачиваясь, несла нас на волнах. Жадный, требовательный рот, плен железных рук, головокружение от голода, ласки рук мага, дремлющая сила стихий которых покалывала, холодила и обжигала одновременно, возбуждая во мне страсть. Тело отвечало на ласки, желало их, но рассудок был трезв и настороже, я как будто наблюдала за нами со стороны. Фаэтон тряхнуло, пряжка Мэллана оцарапала мне спину, на миг остудив жар в паху, я завозилась, попыталась вырваться, сесть:

— Мэлл, нельзя, ну мы же не одни, люди вокруг, дед же, услышит...

— К оркам деда, — хрипло прошептал, развернулся, опрокинул меня на скамью, навалился на меня сверху, взял мои запястья в захват.

— Я не могу... так! Мэлл... Мэллан! — его пах впился, впечатался, вбился в мой, я задохнулась от вспышки желания, что ожгла лоно.

— Я ... могу! Я хочу тебя, Кай, я порву, уничтожу твоего деда... Кай, дай мне напиться, Кай, моя fАilte, жизнь моя, моя любовь, моя Кай, — он поднял голову, глянул затуманенным взором, видя и не видя меня, он был сейчас так хорош, этот дикий эльф, потерявший голову, что у меня ёкнуло в груди, клубок в животе сжался и распустился, коляску тряхнуло, вжав нас друг в друга, он простонал, рванул на мне штаны, стаскивая их с меня с остервенением страсти.

— Мэлл! Я же только-только после приступа! Я не могу так! Не могу здесь! Я ... не! хочу!

Он замер, окаменел, дыша мне в шею, кольцо его рук осталось пленом, я чувствовала его бедра, его силу, естество, дрожь желания. Гнев и страсть.

Ярость.

Он медленно отстранился, сел, отодвинулся на край скамьи и, не глядя на меня, принялся поправлять одежду. Проверил пуговицы чёрной рубахи, поправил кружевной ворот, неторопливо, аккуратно сложил серый бархатный плащ и положил себе на колени, прикрыв пах. Его молчание, если бы было силой стихии, могло бы убить.

Мне хотелось плакать. Кричать.

Я тоже села, начала кое-как приводить себя в порядок, стараясь ненароком не задеть Мэллана. Ну почему, почему я опять виновата? Я посмотрела на Мэлла, на твёрдо сжатые губы, на до сих пор сверкавшие гневом и голодом страсти зелёные глаза, растрепавшиеся светло-русые волосы, на кусочек кожи груди в разрезе чёрной шёлковой рубашки, и, несмотря на ссору, залюбовалась им. Когда-то при взгляде на него у меня перехватывало дыхание. Густые волосы до плеч, мягкой волной спадающие на лицо, плечи, зелёные глаза, чувственные губы, скуластое, чётко-очерченное лицо аристократа-эльфа, даже по меркам ушастых Мэллан был красив, перечень достоинств можно длить и длить, пока не надоест. Мэлл — то самое исключение, которое подтверждает правило — он эльф, но он любит меня, человека, он предложил мне руку, сердце, силу и имя, что для меня, изгоя, дочери нищих дворян, вассалов княжества, которого больше нет, было дверью во власть, в высший свет Арканума. Боевой маг-стихийник с перспективами на повышение в Ковене, родословная, как у драконов, да и по мужской части силен, этой пикантной деталью со мной поделились, скверно ухмыляясь, ехидные девицы в борделе. Как будто и сама не знаю, эта самая часть сейчас дуется вместе с хозяином.

Мэлл уже год терпеливо ждал, когда я назначу день свадьбы, пылинки с меня сдувал; он и любовник, и жених, заботлив, как отец, щедр, балует меня, терпит. Великолепная партия, так говорит Лорна, я и сама это знаю, но так до сих пор и не могу сама себя понять, что же меня останавливает — боязнь связать свою жизнь с эльфом? Само замужество? Или то, что я ... такая? Тем ценнее должна быть для меня его любовь, ведь, несмотря на мои "таланты", он хочет быть со мной. Не боится меня, не шарахается. Бережёт, любит. Иногда, правда, его заносит, как сейчас, но это страсть, от неё мозги плавятся, с кем не бывает, эльфы тоже люди, а он ещё молод, даже по людским меркам, ему всего-то 28 лет, вьюнош с кипящей кровью. Ко всему, если быть честной сама с собой, уродом я не была, меня даже считали красивой, но в Аркануме, с его дриадами и прочими нимфами, сиренами, эльфийками темными и светлыми, с его магичками, эталонами красоты на любой цвет и вкус, быть просто красивой было мало. А Мэлл выбрал меня. Первая любовь, первый мужчина, он не такой, как Ллоретиль, он более человечный, тогда что же мне надо? Что меня останавливает?

Что?

Я машинально покрутила браслет. Разгул чувств и страстей не для меня. Сегодня Мэллан в безопасности, но в этом мире нет ничего постоянного. Если мои силы вырвутся из-под контроля, если я каким-то образом останусь без браслета, он умрёт.

Умру и я.

Я проверила одёжку, убедилась, что вроде бы всё в порядке, и принялась собирать рассыпавшиеся волосы в любимый пучок. Не хватало ещё вывалиться на место преступления в растрёпанном виде, с признаками приватной возни. Икабод дери, куда-то в пылу борьбы-страсти выпала шпилька, они у меня именные, подарок Лорны на двадцатилетие, надо искать, но как искать, если рядом восседает сам "король льда"? Мэллан приоткрыл створку окошка, демонстративно меня не замечая, и изучал проезжавшие мимо дома с таким видом, будто в Венгерберге впервые. И Икабод с ним.

Где мы? Я приоткрыла свою створку. Проехали аллею Поющих фонтанов, сворачиваем в квартал Мастеров, значит, ещё Левобережье. Элитный анклав города, а чего ещё я ожидала, если Орден Ловчих занимается преступлениями, где замешана магия, высший свет и крупный капитал? Бытовуха, пьяные драки, воровство слуг и прочее не про нас, с этой бедой прекрасно справляется городская стража, у них тоже есть свои в эксперты — оборотни и маги, слабенькие, первого-второго уровня или студиозусы Магикума на практике, но страже хватает. Виктор же предпочитает не банальные душегубства и разбой, а те преступления, что затрагивают интересы сильных мира сего. Весьма небедных сильных, наши расследования стоили очень дорого. Казна Ордена, знаете ли, любит звонкие, тяжёлые мешочки злотых, как и Виктор, впрочем, в других жизненных перипетиях добрейшей души вампир, и мухи не обидит. Он и набрал экспертов в Орден, которых и эксплуатирует себе на радость, в хвост и в гриву, тиран и скупердяй. Мэллан, маг-стихийник и менталист, не совсем наш, он в Ковене Магов, но ему надо было ещё три года подтверждать свой диплом, чтобы снять приставку "адепт", из-за этого услуги Мэллана стоили дешевле, чем маг с полноценным дипломом, плюс за него кто-то замолвил Виктору словечко, вот Мэлл и оказался у нас. Я сама попала в Орден благодаря Лорне, но я (смею надеяться) не одна из тех дочурок влиятельных знакомых, коих надо пристроить на тёплое местечко. Уж чем-чем, а Орден Таковым не был. Учёба мне всегда давалась легко, знания я схватывала на лету, кроме того, я с шестнадцати лет проходила практику в Ордене, целых четыре лета подряд, до прошлого года, когда меня официально признали экспертом и я сдала в Магикуме все экзамены на диплом, низкий поклон Лорне. Сейчас мне двадцать один, и уже год как я полноценный алхимик-эксперт второго уровня, благодаря моей приёмной матери. Очередь устроиться в Орден не стояла, нормальные родители не хотели пристраивать кровиночку туда, где она, кровиночка, столкнётся с кровью, горем, предательством, увидит пороки и разврат наяву.

Если мы выезжаем, значит, в чей-то дом, в чью-то семью пришла беда.

Пришла смерть.

Лорна сентиментальностью и сочувствием не страдала, она считала необходимым, чтобы я видела жизнь как она есть. Это она дала мне самых лучших учителей. Школ я не заканчивала, училась на дому, это стоило Лорне целого состояния, но я ни разу не видела, чтобы она пересчитывала сдачу или торговалась. Слова "дорого" для Лорны не существовало, впрочем, маги Арканума могли себе позволить не считать злотые. Лорна часто выезжала за Стену, её услуги могли себе позволить только очень богатые заказчики, она вхожа как в королевские покои, так и в палаты купцов. Уничтожив и выгнав всех магов, теперь люди вынуждены платить магам Арканума бешеные деньги, и поделом. Прошлое, его костры, испытание водой, инквизиция и прочие шалости — веская причина для магов задрать и держать цены.

Сегодня в Венгерберг едут лечиться, на магические представления, за амулетами, свитками, едут за знаниями. Магикум дерёт такие деньжищи за обучение, что дракон, чахнущий над златом, обзавидуется. Талантливых детей с силой много, а университет один. В Магикум меня бы не взяли, ведь я почти ничего не могу.

Никто, ни Лорна, ни я сама, не знает, что я могу.

Она тоже учила меня, когда находила время. Именно ей надо сказать спасибо за то, что я теперь эксперт. Теория магии, энергий, линии сил, хаос и порядок, химия, алхимия, толкование и прочее, все это здорово помогает мне теперь, в моей работе на Орден Ловчих, где с первого дня его создания (и первых дней становления Арканума) царствует Виктор, архивампир, красавец, галантный кавалер, щедрый даритель для своих дам и жмот, каких ни тот, ни этот свет не видывал. И как это в нем уживается, для меня до сих пор загадка. Злотые ордена и злотые самого Виктора — это не сообщающиеся сосуды, которые живут своей отдельной загадочной жизнью злотых и по своим законам.

Фаэтон подпрыгнул, задрожал, мы поехали по булыжной мостовой. Я изучила дощатый пол, может, пока мы трясёмся как просеиваемая мука на сите, шпилька выкатилась из щели или куда там она могла закатиться? Нет, ничего. Неужели выпала из фаэтона? На каждой шпильке был свой камень — сапфир, рубин, изумруд, топаз, а вот чёрный бриллиант, моя любимая, потерялась. Один раз она меня оцарапала до крови, но тогда мы с Мэллом торопились сорвать друг с друга одежду...

Долго ещё? Я проводила глазами стайку посыльных на углу пекарни, шпиль башни-контактера горел золотом на вечернем солнце, уже не таком яростном, как в полдень. Это лето было просто кошмар, жара и грозы.

Мы свернули на знакомую мне до каждого камня в оградах улицу. Протряслись мимо небольшой замка Неелленов, классического, красного камня с горгульями на колоннах, прокатились вдоль высокой серебристой изгороди, увитой зеленью, свернули к небольшому дому из шантарского песчаника, поехали по тисовой аллее, украшенной статуями героев эльфийских легенд. У огромных распахнутых кованных ворот стояла группа встречающих. Тройка городской стражи и Виктор, беловолосый, стройный, прямой, как меч, в белой рубашке, черных кожаных брюках, он стоял с непроницаемым лицом, не сводя глаз с нашего подъезжающего фаэтона. У меня ёкнуло, заныло в груди.

Я считала этот дом своим.

— Мэлл, скажи, что это неправда, прошу тебя... не молчи, Мэлл!

Он обернулся, помедлил, затем придвинулся ко мне, обнял за плечи, прижал к себе.

— Почему, Мэлл? — прошептала я. В горле разом пересохло.

— Прости меня, Кай, любимая, я потерял голову, ты же знаешь, как сводишь меня с ума, — сказал он, тепло дыша мне в макушку. — Держись, моя девочка. Вести плохие.

Я высвободилась, обернулась к нему:

— Кто? Кто, Мэлл?!

Он тихо сказал:

— Сожалею, Кай. Это Анарьетт.

Меня оглушило, окутало глухой тьмой. Глаза защипало, всё вокруг расплылось.

— Ты... Ты знал, и молчал! Как ты мог! И ты... ко мне... когда... О-о-о!

— Ты расстроена, я понимаю, но услышь меня, любимая, пожалуйста, я сам только что узнал! Виктор мне передал по менталу, он уже ждёт нас там. Если ты не можешь, если не в состоянии участвовать, скажи мне, я ему передам, он поймёт. Вызовет кого-нибудь из стражи, они там тоже кое-что умеют, за что-то же им казна деньги платит?

Я вытерла глаза, наклонилась и подобрала сумку.

— Нет, Мэлл. Спасибо за сочувствие и поддержку, но это моя война. Я хочу, чтобы у Анарьетт было всё самое лучшее, в том числе и эксперты. Я хочу найти того, кто её убил, я не могу забиться в угол и рыдать на весь Венгерберг, жалея себя, когда моя единственная подруга лежит там... там... — я не сдержалась, хлюпнула носом.

Мэллан достал шелковый платок и принялся вытирать мне слезы. Фаэтон остановился, вздрогнул последний раз, стало непривычно тихо. Отодвинув занавеску у входа, к нам заглянул Виктор:

— Кайра, ты... уже знаешь. Держись, ты сильная, ты сможешь. Захочешь поговорить, приходи, для меня будет честью. А сейчас дело, да, дело, ты мне нужна как никто.

— Как она... умерла? — спросила я, подала вампиру руку и спрыгнула на плиты двора. Глаза снова защипало. То ли солнце, то ли слезы. Я прерывисто вздохнула. Только недавно, кажется, дней пять тому назад мы с Анарьетт лопали клубничные пирожные в кондитерской на углу Академической и сплетничали. Она, краснея, рассказывала о своём ненаглядном Гленне, о приготовлениях к свадьбе, и, вот...

Виктор смотрел на Д'Хон Эллою, мать Анарьетт, подходившую к нам лёгким, танцующим шагом эльфийки. Он наклонился ко мне, шепнул:

— Кажется, это был инферно. Инкуб, и инкуб неимоверной силы.

3

— Бесконечных сил, Кайра. Ты любила её, знаю. И благодарю Свет за то, что ты у неё была. Я... приветствую тебя в моем доме, — проговорила Д'Хон Эллоя, бледная, как сама смерть. — Я полагаюсь на тебя. Ты докажешь, что моя дочь не была развратной девкой.

— Я этого не утверждал, светлейшая, — Виктор склонил голову, взял её ладонь в свои. — Я только имел ввиду, что она...

Эллоя вежливо, аккуратно высвободила руку, вампира она не видела в упор.

Серые глаза Виктора потемнели, на скуластое, чётко очерченное лицо набежала тень.

— Я всё сделаю, что в моих силах, клянусь, — сказала я. — Я разделяю Вашу скорбь, госпожа, мир свету Анарьетт, воссиять ей в лучах ghrian, — глаза щипало, я едва сдержалась, чтобы не разрыдаться навзрыд.

— Не клянись, Кайра. Помни, чему я тебя учила, — она вперилась в меня своими глазищами цвета лесного озера.

Эллоя, как всегда, была примером собранности, воли и стиля. Волосы цвета золотистой соломки собраны в гору локонов, якобы в свободном водопаде, но рука дорогого мастера сразу видна, тоненький серебристо-золотой браслет на запястье, парная ему диадема в волосах, вот и все украшения, не считая "кольца вдовы". Белое простое платье тяжёлого шелка до полу, прямое, с одним разрезом сбоку она прикрыла палантином чёрной паутинки.

Глаза матери, у которой убили дочь.

Д'Хон Эллоя преподавала мне счёт, письмо, этику и этикет, историю, литературу, культурологию и расоведение, языки. Эллоя — эльф, но магом она была слабым, почти никаким, что у лесных считалось почти уродством со всеми прелестями отношения к "недоэльфу". Кроме того, она выскочила замуж за дроу Курт-Ар-Корра, Д'Хон эккорта дроу, что у темных эльфов равнялось генералу у людей, из-за чего родня отвернулась от неё окончательно и бесповоротно. Курт погиб через год в стычке с горными троллями, у Эллои на руках осталась месячная Анарьетт. Без родни, почти без денег, генерал накоплениями похвастаться не мог, Эллоя выжила и даже разбогатела. Она стала лучшим, самым дорогим и престижным преподавателем в Венгерберге, семья дала ей отличное образование, прежде чем отречься, кроме того она и сама штудировала науки, днём и ночью, сегодня все её ученики получают высшие оценки на экзаменах. Многие семьи обязаны ей своим положением, ибо в Аркануме без диплома никуда. Анарьетт приходила в дом Лорны вместе с Эллоей, такая же, как и мать, сдержанная, собранная, тихая, умница и красавица. Связь дроу и светлого эльфа рождала чудесных детей. Анн была прелестна, как мать, но бледность красок Эллои сменилась насыщенностью, яркостью красок отца, у Анн были слишком тёмные глаза, слишком густые белые волосы, слишком чувственные пухлые губы, слишком заметные ямочки на щеках, а всё вместе ошеломляло, вовсе не казалось "чересчур". Правда, зубрилка, но чего можно ожидать от дочери лучшего столичного репетитора? Была зубрилка, скромница... была. Я и сама считалась странной — казалась слишком взрослой, слишком умной, даже заумной, была резка и неласкова. Как мне такой не быть, если я росла среди взрослых? Умных, циничных, не умеющих ладить с детьми и рассказывать им сказки на ночь. Окружение Лорны, мага-стихийника, было больше занято магией, интригами и политикой, а девчонка, что путается под ногами — досадная помеха и лишние уши. Иногда меня замечали, снисходили с небес, да и то больше смотрели как на неведому зверушку. Зная мою историю, многие маги меня сторонились, избегали, фальшиво улыбаясь. Дети чувствуют ложь. Я плакала поначалу, потом перестала. Лорна по-своему любила меня, но не баловала, слезы не вытирала, растила меня жёстко, без душевных переливов, я получала больше наказаний, чем пряников, но меня не мучили и не били, просто Лорна не любит жалоб и истерик, терпеть не может проявлений слабости. Она маг, этим всё сказано. Её и саму так растили, добавить ещё и Магикум, где держат в чёрном теле, пока не вручат диплом. Магия — оружие, и владеть ею могут только самые вышколенные и самые достойные, с железными нервами и железной волей. Знать, сметь, молчать — девиз магии, девиз волевых, жёстких и смелых. Девиз сильных. Конечно, у нас была ещё Кэсси, повар, горничная и домоправительница в одном лице, но она всё время хлопотала по дому, не до игр с маленькими девочками, правда, изредка мы с ней проводили вечера в уютной кухне, где пахло яблоками, вишней и корицей, когда мне задавали мало уроков. Так и вышло, что моим светом в окошке стала Анарьетт. Стала сестрой. Сестрёнкой. Она младше меня на два года... была. Ей было девятнадцать. Всего девятнадцать! Найду убийцу, уничтожу.

И мой браслет его не спасёт.

Инкуб.

Я шла по дорожке к дому, размышляя о сказанном Виктором. Лёгкий тёплый ветерок холодил горящее лицо, вечер вступал в свои права, я поёжилась от внезапного озноба.

Анарьетт была девственницей! Какой, к Икабоду, инкуб? Хотя, она могла скрыть от меня ночь с Гленном...

Не могла.

Я знаю... знала её как облупленную, она не умела врать! Так очаровательно краснеть при слове "член" и "брачная ночь", пугаясь и всё выспрашивая и выспрашивая у меня подробности, что же за пытка её ждёт, так притворяться нельзя, и — инкуб?! Обычно они на девственниц не бросались, инферно нужна зрелая страсть, которой можно насытиться сполна и без лишних усилий, а не перепуганная до смерти невинность, зажатая от страха, хотя, конечно, инкубы могли распалить до сумасшествия и в первый раз, но к чему слишком много трудов, когда вокруг пруд пруди нагулявшей жирок оргазма пищи? Да Анарьетт никого, кроме своего жениха в упор не видела! Как, где инкуб подобрался к ней?! И зачем ему геморрой с силой стихий, которой у Анн было в избытке? Ферно обычно избегали магов...

Когда убивают молодую, красивую женщину, главный подозреваемый любовник или жених. Мало ли, чьи там следы и какие улики! Я ещё проверю, что там за инкуб и с чем его едят, и не таких на чистую воду выводили! А вот и он, Гленн. Жених и возможный убийца, стоит у входа в дом, явно поджидая нас.

Высокий жгучий кареглазый брюнет с крупными чертами лица, Анарьетт по сравнению с ним казалась хрупкой статуэткой, этот медведь в присутствии Анн краснел, замолкал, она его еле разговорила, когда у её повозки сломалось колесо, и она зашла в ближайшую кузню, где и оказался Гленн. Так и завертелось... Он кузнец, но не простой, семья Драунов владеет сетью кузниц Арканума. Отец Гленна считал, что сын должен знать дело с самых азов, вот Гленн и размахивал кувалдой, весь такой в отблесках огня, с торсом древнего героя — победителя драконов голыми руками, и вся эта гора мышц на фоне вечернего закатного неба. Анарьетт была поражена в самое сердце, и, как она позже призналась мне, очаровательно зардевшись, ей "стало тепло внизу живота".

Семья Драунов делала незатейливое, но крепкое и качественное оружие для воинов среднего достатка, которое неизменно пользовалось спросом, они же делали утварь для крестьянских хозяйств, семья была очень богата, хоть отец Гленна и являлся главой Гильдии "Серп и копьё", брак с дочерью Д'Хон Эллои, хоть и отвергнутой ушастой родней, но всё же знатного рода и с тысячью полезных знакомств, выводил Драунов на другой, высший уровень. Новые знакомства, новые, престижные контракты, для них становились открыты все двери Арканума. Ну, а Анарьетт просто полюбила этого кареглазого здоровяка, ей был нужен только он.

Гленн стоял у распахнутых дверей, перегородив вход, всей своей позой и взглядом разъярённого быка явственно давая понять, что пустит нас в дом только через труп, и труп будет вовсе не его.

4

— Я ждал тебя, Кайра, вы, стервятники, всегда там, где можно урвать кусок на смерти! Ты! Это все из-за тебя, ты, магова подстилка! Анн невинная, порядочная девушка, а ты! Ты! ... и твоя королева шлюх Лорна! Только у вас она и могла подцепить... встретить... этого... это... в вашем так называемом доме, это не дом, это вертеп, вечно шляются всякие твари! Ты ответишь, Кайра, ответишь за всё! Ты и твоя мать её! — его глаза, ослепшие от слез, вперились в меня с ненавистью, злобой. Он сжимал-разжимал кулаки, губы тряслись, кривились в гримасе. — Твой трахальщик-маг останется здесь, я не позволю ему войти, увидеть Анн такой... шлюхой!

Мне было его жаль, но после тирады жалость испарилась.

— Мне плевать, что ты оскорбил меня, Гленн, но за Анарьетт и Лорну ты извинишься, и извинишься прямо сейчас, — я вскинула голову. — Ты в шоке, тебе больно, ты ничего сейчас не соображаешь, но это не даёт тебе права поливать грязью Лорну, Анарьетт, а вместе с ней и её мать! Как ты смел, Гленн Драун?! Лично мне всё равно, что ты тут наговорил обо мне, Лорну твоя истерика только позабавит, а вот ты сейчас на коленях поползёшь к Д'Хон Эллое и будешь умолять её тебя простить. Я думала, ты достоин Анарьетт!

Он взвыл как раненный зверь, кинулся ко мне, замер, зашатался, упал на колени. Побелев, схватился за виски, глаза закатились, лицо искривилось в муке.

— Мне не все равно, Кай, — Мэллан стал рядом. — Маленький бесплатный, но бесценный урок, Гленн. Я не терплю, когда пачкают Мир. Слово — дело, за каждое надо отвечать. Выпороть бы тебя, кузнец, но некогда, да и возни много. Как ты смел, плебейская кость?

Гленн стонал, он почти лёг на землю, схватившись за виски. Меня кольнула жалость, стало почему-то мерзко, противно, я больше не могла слышать его стоны, наблюдать за его муками. Мэллан, подняв бровь, бесстрастно смотрел на раскачивающегося в незримой пытке Гленна.

— Прекрати, — сказала я. — Пытки запрещены, как и воздействие на жителей Арканума без их на то согласия.

— Не могу и не хочу. Его попустит, но позже, а пока пусть поймёт, для чего ему голова и мозги, сколько бы их там не было. Это не пытка, Кай, это наказание за оскорбление и нападение на должностное лицо. Ты права, но мы при исполнении, и его согласие на вмешательство я растереть хотел. Лучше я, чем плеть палача на лобном месте, этот хвост гоблина ещё и в ноги мне должен упасть, что я не даю делу официальный ход. Он, выкидыш орка, посмел на тебя напасть, на тебя, мою невесту, я имел полное право его остановить! Ко всему, теперь он не сможет нам помешать. Пойми, Кай, мы не должны дать выплыть наружу даже намёку на обстоятельства смерти Анарьетт, надо блюсти её честь, честь семьи, а за этого гоблина я бы не поручился. Теперь до него, уверен, дошло. Надо спешить, Кай, любимая, Вэлмор ждёт отчёта как можно скорее, дело слишком щекотливое, да и семья знатная, хоть и с отречением.

Я пожала плечами. Как будто у нас другие семьи бывают... Всегда "быстро", всегда "сейчас" и "немедленно", всегда "щекотливо". Мэллан взял меня под локоть и повёл по ступеням в дом, мимо Гленна. Несчастный был погружен в мир боли и ничего и никого не замечал. Кто знает, может, Мэлл ему невольно помог? Бедолага сейчас забыл об Анн, утрата не выворачивает ему душу... выворачивает мозг. Я ещё не знала Мэлла таким, наверное, это я виновата, всё из-за меня. Оттолкнула распалённого мужика в самый разгар токования, он же скучал, да и с Гленном мне связываться не надо было, пусть бы вопил, явно же не в себе, я вот тоже не могу до сих пор сосредоточиться. Хотя, эти мерзкие вопли и оскорбления, как говорится, что у трезвого на уме... может, кузнец и не любил Анн? Или убил из ревности? Темперамента у него на пятерых хватит. Да нет, на него не похоже, Гленн бы, скорее, прибил кувалдой, и рыдал бы рядом с телом до нашего приезда, а не устраивал бы смертельные оргии. Дело, Кайра, думай о деле, сосредоточься, тем более что мы с Мэллом шли по месту преступления.

Дому, который был и моим.

Дом был прост, уютен и светл. Никакой лепнины, пафосных портретов родни в лентах и орденах, только бежевое, сливочно-розовое, натуральное, тёмные балки старого дерева подпирают неровные потолки из белой глины, зелень, цветы — главное украшение дома, где мне был знаком каждый уголок. Аромат горького лимона и смол, которыми натирали полы, кресла из дикой ивы и каммусиса казались лёгкими, воздушными. Мне почудилось, что на стенах, мебели висит странная дымка, размывая очертания, затемняя и заглушая цвета.

Мы прошли по коридору, по похрустывающим под ногами циновкам, поднялись на второй этаж, по витой лестнице прошли мимо высоченных витражных дверей на террасу, что опоясывала дом. Вот она, дверь в спальню Анарьетт. В коридоре порядок, ни одной циновки не сдвинуто, никаких пятен крови, никакого мерзкого сладковатого запаха, который всегда есть на местах преступления. Сейчас будет и он, и это будет запах смерти Анарьетт. Я взялась за деревянную ручку в виде забавной фигурки белки с орехом, замерла. Рука дрожала. Меня трясло, а я и не заметила.

— Кай, это слишком для тебя, — Мэллан обернулся ко мне, обнял. — Бедная моя девочка, давай я пока сам проведу осмотр, а ты посиди здесь, в коридоре, пока не придёшь в себя.

Я всхлипнула. Раз, второй. И зарыдала навзрыд. Мэллан шептал мне что-то, тепло дышал в макушку, я залила ему воротник рубашки слезами и все никак не могла успокоиться.

Кто-то деликатно покашлял рядом.

— Я думаю, Кайра должна остаться, да, остаться, а мы войдём, — ровным голосом сказал Виктор.

Вампир, а тем более архивампир, ощущает эмоции других как свои, его не обманешь, если ты без мощной защиты. Представляю, каково ему сейчас от меня. Я всхлипнула, отодвинулась от Мэлла.

— Нед. Збазибо, я зама, — я зарылась в своей сумке в поисках платка. Платок Мэллана, помнится, промок ещё в фаэтоне. Найдя стопку простых дешёвых платков, высморкалась, вытерла глаза, сложила в отдельный карман сумки для мусора, достала тканевые специальные сапоги, натянула на свои дриадские, дала по паре Мэллану с Виктором и решительно толкнула дверь.

5

О том, что здесь жила девушка, говорили только букет кремовых роз да ажурная полочка с фигурками зверей. Анн их собирала, ей дарили, свою коллекцию она держала в отдельной комнате, а здесь были только самые любимые. Волчонок в шляпе гнома, глазастый совёнок в красном шарфе, маленькая лягушка в алмазной короне на листе из прозрачного берилла, глина, дерево, камни, металл, все блестело и переливалось в лучах закатного солнца, что проникали через высокое узкое окно, выходящее на террасу, увитую зеленью. Что вы видели, звери? О чём могли рассказать?

В комнате чистота, простор. Идеальный порядок на овальном столе белого дерева, шкаф в пару столу, скамья у окна, где Анн любила сидеть, забравшись с ногами, грызть сухарики, орешки и гранит науки, на шерстяном ковре цвета травы ни пылинки, ни соринки. Ничто не говорило о том, что здесь произошло убийство. Ничто, кроме того самого запаха, который не мог заглушить даже запах огромного букета роз. Анн вывела свой сорт, нежного светло-бежевого-розового цвета, но не для продажи, для Эллои, для себя, для меня, для души. Кто посмел оборвать эту невинную жизнь, что только начала расцветать?

Света было достаточно, густая зелень за окном почти полностью закрывала свет закатного солнца, но в комнате Анн горели мягкого золотистого света шары, прогоняя мрак. Мой взгляд как магнитом притягивал альков, скрытый полупрозрачной ширмой из золотистой соломки и нежнейшего курдарского шелка.

— Кай? — спросил Мэлл.

Я, не отвечая, пошла по ковру, утопая в пружинистом ворсе, заглянула за ширму.

Икабод дери, точно инкуб.

Обнажённая Анарьетт лежала, расставив ноги, одна рука на груди, вторая вдоль тела, распахнутые мёртвые глаза незряче смотрят в потолок. Изваяние из бело-серого мрамора в черных прожилках, как эпилог смертельной страсти, оборвавшей невинную жизнь.

Убийца не скрывался, у меня даже сложилось ощущение, что он бравировал собой и тем, как он расправился с Анарьетт. "Смотрите, вот он я, я хорош, я силен." Анн... жертва не обезображена, признаков ненависти, злобы, ярости, когда уродуют глаза, лицо, когда увечат чем под руку попадётся до каши из мозгов и костей, слава Икабоду, нет. Понятно, что орудие убийства сам убийца и есть, искать нечего и незачем, я буду искать способ и средство. Надо искать следы заклинаний, зелий и одурманивающих снадобий, хотя бы для того, чтобы исключить их наличие, если это был истинный инкуб. Я достала инцидантор, выставила значения на "'эльф" и "дроу", подвела время, влажность, проверила температуру воздуха и только тогда осторожно всунула кончик в уголок рта Анн. Мне казалось, что её кожа может рассыпаться даже от дуновения ветра. Надо спешить, тело может превратиться в прах, такое бывает, но не всегда... Прибор пискнул, шкала опустилась до четырёх двадцати одного утра. Время смерти есть.

Теперь проба стихий и энергий. Эсператор погудел, потрясся, изменил цвет с красно-серого на серо-зеленый. В Ордене я вытащу дюжину запечатанных проб, которые сейчас забрал прибор, и, может, мне удастся определить, что или кто разгулялось в комнате в четыре утра.

Прощай, подруга. Я поморгала, смахнув предательскую слезу, продолжила первичный осмотр.

Крови нет, порезов, царапин нет, нет синяков, постель в том беспорядке, который может оставить пара страстных влюблённых, ни верёвок, ни кляпов, ни следов от них. Пах чист, я боялась увидеть, что она мучилась, но нет, тварь обошлась с подругой милосердно, если можно так сказать... У Анн расслабленная поза, блаженство на лице, она умерла счастливой. Можно было бы сказать, что насилия не было, если бы не свойственные инкубу признаки. Вены, артерии под белой хрустальной кожей потемнели, черными змеями и змейками, ручейками и реками исчертили изящное тело вдоль и поперёк. Насилие было, путы сознания всё равно путы. Так изувечить кровеносную систему, испепелить до праха, мог только инферно, или ферно, как их чаще называли. Или неизвестная мне пока отрава. Возможно всё, хотя и похоже на след инкуба, причём инкуба убойной силы. Обычно ферно откусывают — отпивают, нашим инкубам это разрешено при согласии жертвы и, конечно, Ковена, в Аркануме без бумажки есть не сядешь. Мне довелось видеть то, что может натворить инкуб, если даст себе волю, мы пару раз выезжали на подтверждение добровольной разрешённой Ковеном смерти по требованию родни жертвы, где я и видела похожие следы, но разводы черных вен-рек-ручьёв были в тех случаях едва различимы, и исчезали со временем, а то, что я вижу сейчас на теле Анн, это жуть жуткая.

Наши инкубы и суккубы получали разрешение на питание, то есть эвтаназию жертвы, редко, да и выдавал Ковен таковые разрешения на "voluntaria morte" только с согласия самого клиента и после обязательной проверки, что согласие искренне и сделано в здравом уме. Да, клиенты, пациенты, покупатели смерти, как ни назови, но находились же сумасшедшие, ручеёк желающих отведать смертельной любви не иссякал. Старые девы, дурищи, очумевшие от неразделённой любви, безнадёжно больные, увечные часто выбирали смерть в сладких муках, но удовольствие, если можно было так сказать, стоило недёшево, и было доступно далеко не всем. Инкуб тоже в некотором роде вампир, только обходится без рек крови, он напрямую питается силой. Самой древней и мощной силой, которую только может породить живое существо — силой продолжения рода, силой Жизни. Силой Эйроса. Так, как эта тварь убила Анарьетт (если принять версию инкуба) — выпить Жизнь до дна, мог только какой-то монстр, архиинкуб, Икабод его раздери. Даже я, со своей связанной силой, чувствовала, что силы Жизни в теле Анн не осталось совсем, ни одна клеточка не могла даже разложиться, ведь разложение — это тоже в некотором роде жизнь.

— Кайра, ты как? — спросил Виктор. — Держишься?

Он стоял посреди комнаты, заложив руки за спину, не торопясь изучая обстановку.

— Благодарю, Виктор. В себе.

Когда-то на уроке анатомии Эллоя сказала мне: "Рано или поздно придёт день, когда на твоём столе окажется кто-то, кого ты знаешь и любишь". Вот только ни она, ни я тогда не могли себе и представить, что это будет Анарьетт. Помнится, я тогда браво ответила, что смогу, что выдержу. Как же я ошибалась! Надо постараться не думать о подруге. Слишком больно. Надо думать о деле, об уликах, о сборе доказательств, Анн должна стать для меня абстрактной жертвой, если я хочу быть справедливой и беспристрастной, если я хочу найти настоящего убийцу. Я должна собраться, собрать всю силу воли в кулак, но как это сделать, ведь мне предстоит слиться с жертвой, слиться с Анн...

Я вздохнула, помедлила. То, что я сейчас собиралась сделать, я терпеть не могла, но это один из двух моих магических талантов, главная причина того, что я в Ордене.

Я вижу смерть.

То есть вижу то, что в момент смерти видел будущий покойник. Почти бесполезное умение, наши элитные покойники обычно смотрят куда угодно, только не на убийцу. Личины, яды, несчастные случаи, рожа убийцы тут не поможет, обычно её просто нет, или это маска. Правда, рожи прекрасно видны при смерти в драках по пьяни, в кутежах, если, конечно, покойник не надрался до поросячьего визга, когда в глазах плывёт, но таких душегубов прекрасно ловит и городская стража. Некроманты так, как я, не могут, они работают или с уже отделившимся от тела эфиром, или духом, душой, или с физическим телом мертвеца. Они, некроманты, вообще несчастные люди — зомби неходовой товар, скоропортящийся и бесполезный в силу своей совершенной тупости, до сих пор немного пользуется спросом вызов умершего, но обычно поднятый покойник помнит только то, что мучило, грызло его при жизни, или какое-нибудь дело, не доведённое до ума. Духа может заклинить на одном и том же, и вместо ответа на вопрос "где моё наследство, старый дурак?" можно услышать заунывную песнь, что последняя заначка бутыли с марочным вином осталась не выпитой. В редких случаях поднятый, поняв, что мёртв, выдаёт родственничкам всё, что накипело. Некроманты когда-то пытались найти средство, чтобы жить вечно, изучая смерть, и в этом своём рвении дошли до того, что их едва не запретили. Моя магия не нуждается в призыве и общении с духами, я не нуждаюсь в костылях.

Вижу я не рисунок, не картинку, якобы запечатлённую навек на зрачке. Стоит мне пристально взглянуть в глаза мертвецу, растаять в них, возникает образ, становился чётче, ярче и наконец, кристаллизуется в последнее, что видел несчастный. Именно так я увидела тварь в человеческом облике, что выпотрошила моих родителей, пока я носилась по лесу с деревенскими ребятишками, и именно я покарала убийцу, невольно применив силу, что мирно дремала во мне вплоть до самого того страшного дня.

Я и сама смерть.

Ублюдок и пары шагов не прошёл, его прах подхватил летний ветерок, унеся чёрное облачко в небесную высь. Как потом выяснилось, это был оборотень, магический кадавр, вырвавшийся из плена, кровавый счёт шёл уже на десятки жертв. Маги шли по его следу, но не успели. Зато успели спасти меня от крестьян, решивших убить маленькую ведьму. А всего-то и было — сбрендивший маг, которому отказали в повышении, решил отомстить. Потом был Венгерберг, был суд, был браслет, была Лорна, которая взяла меня на поруки, это она поручилась за меня у Ковена Магов, что я не причиню никому недозволенную смерть. Она дала мне новое имя, вырастила, выучила, согнав реки потов, но я не жалела. Знания и умения дорогого стоят, правда, мне мало что было дано. Я до сих пор не могла понять, почему, зачем она приютила и взяла на себя заботы о дочери захудалых дворян, у которых и за душой-то была всего пара кобыл, корова, старый слуга да замок-развалюшка. Маги, они не искрятся добротой, предпочитают искриться золотом и бриллиантами. Лорну, хоть я и преклонялась перед ней, выброшенным на улицу котёнком разжалобить было невозможно.

Кстати, о котах.

— Где Мисти? — я обернулась к Виктору.

— Кто-кто?

— Мисти, у Анарьетт был ручной ак-мор, такая зверюга, похожая на большую чёрную кошку, только на кончике хвоста жало с ядом. Её привязали к Анн, это подарок Гленна. Мисти бы защищала Анарьетт до самого последнего вздоха, охрана хозяйки была целью и смыслом её жизни, и подозрительно, очень странно, что кошки здесь нет.

— Не видел, и не жалею, что не видел, — буркнул вампир. — Это не зверь, это клубок смертельной ярости, если он почует угрозу хозяину. Ак-мор мог убежать, замок на двери в комнату был открыт, со слов матери, хотя, ты права, Кайра, тело хозяина зверь добровольно оставить не мог.

— Жертва могла сама запереть где-то тварь, чтобы не мешала оргии. Другой вариант, ферно убил кошку, — отстранённо проговорил Мэлл. Он, не прикасаясь ни к чему, прощупывал энергии над ложем, над Анарьетт. Встряхнув кистями, быстро провёл по ширме, надо мной, изучая незримые следы остаточных стихий, и медленно, осторожно направился к шкафу. Прощай, интимность и приватность, теперь девичье белье будет изучать следователь-маг, маг-мужчина.

— Я бы пока не стала утверждать, что это инкуб, — сказала я. — Ферно не связываются с магами, и у Анн была защита. Наши инкубы все наперечёт, с такой силой инферно в Венгерберге нет, граница Арканума на замке, ауру можно подделать, да, метод убийства похож на инкуба, но есть зелья, которые могут вызывать такой же эффект на коже и внутренних органах, а то, что она умерла во время оргазма, тоже можно объяснить тем, что её могли опоить. Мало ли афродизиаков?

— Я считал слабый оттиск инкуба, — возразил Мэллан, он закопался в ворохе бело-кремового, воздушного, кружевного, ему было явно не до нас.

— Всё может быть, — я не хотела отступать. — Вы, маги, лучше всех должны знать, что не стоит верить тому, что видят глаза, чувствует нос и слышат уши.

— Иллюзии дороги и нестабильны, их видят многие, надо быть полным гоблином, чтобы в Аркануме идти на убийство в эфирной личине, даже самого высшего качества. Определители у многих есть, это стандарт безопасности.

Мэллан достал небольшой фолиант из складок плаща и стал делать заметки, бросая взгляд по комнате, описывая место преступления, что ж, это тоже надо. А я... мне пора в путь.

Я бросила взгляд на Виктора. С ним спокойнее, он подстраховывает меня, однажды я чуть не осталась в бездне. Вампир знает, чувствует меня, знает, здесь я или нет, он даст сигнал Мэллу, если что-то пойдёт не так. Мэлл маг, он меня вытащит. Это будет больно, но жить буду. А всё ментал менталский, чтоб ему пришёл Икабод. Не знаю, получится "увидеть" или нет сейчас, тело Анн безжизненно до абсолюта, но моя магия, как объяснила мне Лорна, это связь времён, даже миров, это магия Смерти, или магия Тенет. Для меня остаточная сила Жизни, то есть сила Эйроса, в теле жертвы важна, но не значима, может, что-нибудь и получится.

Да, я тёмная, и мне с этим жить.

Пока разрешает Ковен. Пока на руке браслет.

Что ж, Кайра, соберись, ты нужна Анн.

Вампир стал рядом, заложив руки за спину, покачиваясь с носка на пятку. Серые глаза смотрят сочувственно, серьёзно.

— Готова? — спросил он и взял меня за руку. Странно, но холод его пальцев успокаивал, казалось, он проник мне в кровь, охладив её, замедлил ритм сердца. И хорошо, в самый раз. Я выдохнула, закрыла глаза, посчитала про себя до десяти.

И вперилась взглядом в безжизненные распахнутые глаза Анн.

Темно-каряя радужка в крапинках янтаря, агата, цветов отца, и малахита, цвета матери. Зрачок, как омут смерти. Я расширила свои зрачки почти до потери зрения, мир исчез в тумане, зрачки Анарьетт расширились, выросли, заслонив собой мир. Омут закружил, увлёк, я пошла камнем вниз, в бездну, я утонула, забыла, потеряла себя.

Умерла.

Кайра умерла, родилась Анарьетт, чтобы умереть. Миг, доля мига, ничто, и бесконечная Вселенная.

Черные волосы до плеч, длинная чёлка небрежно отброшена со лба, глаза серо-синего цвета, подчёркнутые линией густых ресниц. Брови вразлёт, скуластое, загорелое лицо, прямой нос с немного вздёрнутым кончиком, чувственный, чётко очерченный рот, смуглая кожа, слова пусты, напрасны, ими не передать того, как хорош, смертельно-привлекателен убийца. Средний нос, среднего размера глаза, среднего размера губы, если описывать художнику Ордена для портрета, но его глаза, взгляд... властный взгляд самца, нет, вождя самцов, встретив такой взгляд, самке остаётся только немедленно начать сдирать с себя одежду, чтобы не затруднять божество излишними трудами. Впрочем, самка, думаю, сдирая одёжку, будет вполне себе счастлива, у меня и самой внутри что-то ёкнуло, перевернулось и зажглось. Я знала, что смотрю в глаза убийце, но мне было плевать. Как говорится, хоть раз, но быть его, и пусть весь мир подождёт!

Сволочь. Тварь. Гад. Убийца. Но. Инфернально хорош. Черты лица могли показаться чертами салонного красавца, любимца дам, да и не только дам. Любая — замужняя, невинная, пожилая, даже древняя старуха, глядя на него, подумает одно и то же, разве что разными словами: "Хочу, чтоб был мой, только мой, и чтоб все видели меня с ним, и писали кипятком от зависти".

Если бы не взгляд.

С таким взглядом "он мой" не может быть, потому что не может быть никогда. Можно быть только "его раба" или "его жертва".

Он смотрел на меня с холодным интересом, так вивисектор смотрит на распятую ещё живую мышь, примеряя, куда войдёт скальпель, собираясь сделать идеально-ровный надрез нужной глубины.

Я вынырнула, хватая ртом воздух. Это было видение, всего лишь иллюзия, тогда почему меня охватило предчувствие страшной беды? Откуда это чувство, что я знаю убийцу? Знала всегда?

Я понемногу успокаивалась, приходила в себя. Встревоженные глаза Мэллана, перепуганный вампир с серыми пятнами румянца на впалых щёках, ещё бы, мои чувства и меня саму напугали.

Да, что сказать... красавцев, как и красавиц, и в Венгерберге, и вообще в Аркануме, пруд пруди. Кинь камнем, в красавца и попадёшь. Дошло до того, что интересом стали пользоваться типусы неидеальной внешности, с изюминкой и червоточинкой, с отличиями и недостатками. Лысые не знали, как отбиться от дам, толстые пользовались бешеной популярностью, перебитые носы, большие торчащие уши стали предметом гордости, некоторые даже решились на крайние меры, не став выправлять магией носы, изувеченные во время стычки или падения. Таких особей пока мало, но дриады уже собирались добавить в перечень своих услуг слом носов за нереальные деньги, ждали только разрешения на процедуру от Ковена и заключение законников. Думаю, в список надо добавить ещё и мордобитие клиента, зачем ограничиваться только носами, должно получиться художественно и разнообразно. А пока в Венгерберге толстого и лысого эльфа или оборотня было днём с огнём не сыскать. И, вот, случилось страшное.

В этом море красавцев и красавиц появился Король.

Взять наших орденских... Виктор — красив, породистое лицо аристократа и стройная, идеальная фигура на зависть даже эльфам у многих дам учащали биение сердца, но он брал больше манерами, аурой вампира. Мэллан по сравнению с инкубом казался курносым конопатым деревенским мальчишкой, сравнивать ферно и Мэлла было затруднительно, всё равно как сравнить дракона и выверну. Видела я только лицо, глаза инферно, но и этого хватило. Если убийца и взаправду инкуб, то, во-первых — он не наш, Арканумский, я его не знаю, а, во-вторых, теперь я могу понять, почему Анарьетт потеряла голову и бросилась в объятия незнакомца, если, конечно, тут не был замешан афродизиак. Хотя, к чему зелье?

Убийца сам ходячий афродизиак.

Но! — внешность инкуба, его личина — крючок с наживкой, это его рабочий инструмент, и об этом надо знать и помнить всегда и всем, я сама чуть не клюнула. Не ври себе, Кайра, клюнула же...

— Как ты, любимая? — сказал Мэллан. — Кого видела? Это инкуб? Ты узнала его, Кай?

— Тебе так хочется, Мэлл, чтобы это был инкуб? Так просто, быстро, дело закрыто, получите мешок злотых, да?! — не знаю почему, но сегодня мне с ним хотелось спорить, даже безо всяких причин. Подумаю об этом потом.

— Если что-то выглядит как гоблин, смердит, как гоблин, и верещит, как гоблин, то это скорее всего гоблин и есть. Кай, ты устала, ты ещё слаба, я не пойму, почему ты против ферно?

— Потому что я знала Анн. Я с ней росла, — устало проговорила я. Я устала, я голодна, я до сих пор в шоке. — Она не могла прыгнуть в постель с первым встречным, пусть даже и инкубом, наши столичные ферно никак на неё не влияли, Анн была под защитой стихий. Этот ваш инкуб — откуда бы он взялся? Как он проник в Венгерберг? Он что, самоубийца — убивать без ведома Ковена? И почему именно Анарьетт? За что? Ни Эллоя, ни Анн, они никому никогда не причинили зла...

— Стена не сплошная, граница слишком длинна, кроме того, у нас море, водная стихия коварна и нестабильна, блок на воде надо постоянно поддерживать. Сильный маг или ферно могут продавить, найти лазейку. Поддерживать стену на всём протяжении границы накладно, требует огромных затрат сил, это делается только там, где опасная нежить и прочие твари, которые могут напасть на жителей Арканума. Патрули и посты магов, это не панацея и не стопроцентный заслон, — сухо сказал Мэллан. — А вот "за что" и "почему Анарьетт" ... прости, но инкубу не важно. Он просто хочет жрать.

— Ты мерзавец, Мэлл.

Ну, вот. Я это сказала.

— Тихо-тихо, золотые мои, не ссорьтесь, сейчас мы должны отдать тело, гарпии из "Крошки Енота" ждут, время их дорого, очень, а уже у себя, Кайра, ты спокойно и не торопясь сможешь вскр... изучить тело.

— Моё заключение уже ничего не значит, Виктор? — Мэллан поджал губы, в зелёных глазах блеснул гнев.

— Я его ещё не слышал. С аргументами, доказательствами и свидетельствами у нас пока не густо, да, не густо.

— Я дам полное заключение утром, ночь на дворе. Не забудьте забрать постель, ковёр, всё должно быть в хранилище Ордена как можно скорее, даже веник из роз, — Мэллан захлопнул блокнот, круто развернулся, полы плаща взмыли серыми крыльями, эльф быстрым шагом вышел из комнаты прочь.

Хлопнула дверь. Я вздрогнула, села, вернее, рухнула на край постели, ноги отказались держать. Да — нельзя, это место убийства, но если бы я не села, то Виктор бы получил второй труп.

Во мне всё восставало против версии с инкубом. Я знаю, чувствую, не могла Анн броситься в постель даже с раскрасавцем-инкубом, даже неимоверной силы! В её крови текла гремучая смесь дроу и лесных эльфов, и, если Эллоя была слабым магом, то Анн пошла в отца, боевого мага. Подруга решила стать свободным репетитором, как мать, Анн уже потихоньку брала учеников, Эллоя начала с ней вместе работать. В Магикум Анн отказалась идти, хотя тамошние академики её звали, и не единожды, она прошла только стандартный обязательный курс стихий. У неё была защита, и эта защита была как броня. Правда, наш вероятный ферно неимоверно силен, но, если не инкуб, то кто или что? Чёрный рынок зелий, артефактов и афродизиаков процветал, несмотря на Ал'Аллонов. Аллы задрали цены до небес, вот и получили головную боль себе на задницы. Ауру можно подделать, ложный след я могу выявить у себя в лаборатории, я взяла образцы, осталось немого... но, всё равно — кто он? Кого я видела?

И почему Анн?

— Не переживай, Кайра, ты все сделала правильно. А Мэллан повзрослеет, надеюсь. Надеюсь, да...

У меня загорелись щёки. Всё-то он знает и чувствует, вампир.

— А теперь скажи мне, девочка, что ты видела? Кого? Мы его знаем?

— Брюнет, волосы до плеч, безумно красив, молод, серо-синие глаза, почти не заметный шрам у кромки волос. Сила Эйроса зашкаливает. Вам о чём-нибудь это говорит? Вы знаете кого-нибудь похожего?

— Нет, — слишком ровно, слишком безразлично ответил вампир.

Значит, знает. Если тронул мочку уха, значит, врёт. И, самое поганое, если не захочет говорить, и не заставишь. Лорна бы могла, но я не Лорна, к сожалению, или счастью. Они с вампиром были странной парой, расходились и сходились тысячу раз, но всё равно их тянуло друг к другу, как Эйрос и Тенет, это была любовь на разрыв, на ненависть-страсть-примирение. Сейчас у них период "я тебя не знал и забыл", так что Лорну просить нечего и думать. Проще разжалобить камень.

— Пойдём, девочка моя. Служанка Анарьетт уже должна прийти в себя, Флору ты знаешь, она знает тебя, ей будет легче, да, легче поговорить с тобой, — он протянул мне руку.

— Я... не могу, я не могу вот так...

Он помедлил, кивнул, заложил руки за спину, покачнулся на носках.

— С тобой остаться?

— Благодарю, Виктор. Не надо. Я сама.

Он вздохнул, ещё раз окинул взглядом комнату, и вышел.

6

Стало странно тихо, лишь дом потрескивал, да еле слышно где-то пел сверчок. За окном плескалась ночь. Свет лун казался живой бледно-жёлтой паутинкой, что колыхалась на фоне густой черноты.

Я встала, подошла к изголовью. Вспомнив улыбку Анн и её смех, не сдержалась, прерывисто вздохнув, смахнула слезу. Наклонилась и осторожно, едва прикасаясь к сухой, хрупкой коже, будто бы это был тончайший папирус, закрыла глаза Анарьетт.

Бесшумно вошла Эллоя, молча подошла, стала рядом. Она смотрела на дочь, молчала, в глазах расплескалась такая боль, что мне стало не по себе.

— Я не буду просить тебя ни о чём, — тихо сказала она. — Ты и сама знаешь, Кайра, как тебе следует поступить.

— Вы узнаете первой, обещаю, — выдавила я. Горло сжали невидимые железные пальцы.

— Плачь, Кайра. Это не позор. Позор оставить неотмщённой мою дочь, — она наклонилась, коснулась лба Анн кончиками пальцев, губ, поправила разметавшиеся волосы дочери на подушке, мне показалось, будто бы у неё вырвался тихий стон, но, наверное, показалось.

В дверях появились гарпии, Хенна и Рииста, хозяйки "Крошки Енота", молча поклонились нам, застыли в проёме, ожидая, когда мы с Эллоей уйдём.

Высокие, лысые, худые, с серой кожей, с длинными шеями, с близко посаженными темными глазками, в черных балахонах и сложенными за спиной пепельного цвета огромными крыльями, гарпии показались мне сёстрами смерти. Они молча, неподвижно ждали, когда мы уйдём. Скоро здесь будут голые стены. Обстановка, мебель, одежда переедут к нам в Орден в хранилище, где их ждёт глубокий вторичный осмотр Мэллана. А мне предстоит вновь увидеться с подругой на моем алтаре, как бы мне это не было тяжело и горько. Если мне, Эллое, Анарьетт и даже Гленну нужна истина, я должна сделать это.

Аутопсию Анн.

— Оставим их, — тихо, твёрдо сказала Эллоя. — Идем.

Она вышла первой, я ненадолго задержалась поговорить с Риистой:

— Уважаемая, мне нужны будут ночные горшки с содержимым, пробы воды изо всех труб, главный нижний слив тоже, возьмите во всех местах, где могли задержаться вода и моча, стояки, сифоны, магистраль тоже надо проверить, везде, где только можно и где нельзя. Мусор, отходы собрать все, с одеждой осторожно, берите в перчатках, свечи, светильники, книги, с кухни всё, что можно пить и есть, приправы и запасы, все кувшины в доме c их содержимым, земля под окнами, у дверей, везде. Проверьте на влажность, дождя давно не было. Мне нужно всё, Рииста.

— Должна предупредить, что канализация много не даст, у них система биоочистки, в вашей лаборатории Ордена такая же, — прошелестела Рииста, изучая меня, словно снимала размер, даже не буду предполагать для чего.

Кисель, Икабод его дери, я и забыла.

— Я полагаюсь на вас. У вас огромный опыт, кроме того, до очистных идут трубы, возьмёте оттуда всё, что можно взять. Есть всё необходимое?

— У нас заведение высшего разряда. Счёт будет включён в общий.

Знаю, и даже знаю, какой это будет счёт. Виктора удар хватит. Нет, два удара. Или три.

Ничего, он вампир, сердца нет, значит, выживет.

7

Я вышла во двор, стала рядом с Эллоей.

Огромная Тиматта, с её ярким жёлтым светом, в зените бархатного сине-чёрного неба, свысока смотрела на сестру, Деедра, бледно-голубая, младшенькая, пыталась догнать старшую. Прохлада дома, запах роз, дерева и мастики сменились влажным, душным одеялом ночи. Воздух немного остыл, стало легче дышать, насыщенный, мощный аромат моря наполнил грудь, даже слегка закружилась голова. Левобережье, элитный анклав, стоял высоко, на горе, от запахов Морского рынка его защищала естественная гряда, воздух здесь всегда был чист и свеж, насыщен солью и морем.

Далёкие крики чаек, трескучие песни цикад, ветер, что пахнул мне в лицо запахом водорослей и моря. Виктор о чём-то шепчется с Мэлланом, эльф глянул на меня, отвернулся. Всё ещё дуется... и Икабод с ним. Гленна нет, уехал, наверное. Что ж, значит, ему полегчало, я собралась дать ему обезболивающее, если бы ему о сих пор не стало легче, уж кому-кому, а мне всё известно о головных болях, вот только себя вылечить не могу... В траве прыгнул и исчез белый садовый кролик. Патрик. Анарьетт его прикормила, он приходит за вкусной капустой и морковкой. Эх, Патрик...

Жизнь продолжается, а её, Анн, больше нет.

— Светлейшая, могу я узнать, где Мисти? Она жива? — спросила я.

Эллоя смотрела вдаль, казалось, она меня не слышит.

— Мисти... нет с нами, — прошелестела она.

— Как? Она мертва? И её убили? — похолодела я.

Я думала, выплакала все слезы.

Оказалось, нет.

Эллоя вперила в меня свои зелено-голубые глазищи:

— Можно сказать, что так. Мисти умрёт, и умрёт очень скоро, этого не избежать. Её "привязали" к... Анарьетт. Это жестоко, превратить в раба живое существо. Раба, который должен умереть вместе с хозяином. Мисти ещё жива, но по смерти хозяина они, ак-моры, долго не живут, ты должна это знать. Это боль, метания по клетке, это добровольная смерть от голода. Она плачет, Кайра. Я... не могу больше слышать этот плач. Я... не камень.

Я ляпнула, не подумав:

— Можно я её заберу?

Она долго разглядывала меня, затем пожала плечами:

— Ты выросла, девочка... Стала сильнее меня. Мисти в клетке в садовом домике, её там... заперла Анарьетт, никто кроме неё не мог этого сделать. И только Дану знает, может, моя дочь собственноручно заперла свой единственный шанс остаться в живых.

— Я, Светлейшая, ... для меня дать Мисти умереть, это всё равно как во второй раз дать умереть Анн... по крайней мере Мисти будет не одна, когда, если...

— Не продолжай, не надо, — прохладная ладонь легла на мою руку. — Ключ рядом с клеткой, на полу сторожки. Сад в твоём распоряжении, Кайра. Как и Мисти, дай сил тебе и ей Дану...

Подошёл Виктор:

— Смиренно прошу прощения, госпожа Д'Хон, за несвоевременное вмешательство. Кайра, я хочу, чтобы ты помогла мне, да, помогла. Светлейшая, мы благодарим за гостеприимство, — Виктор коротко поклонился Эллое, хотел приложиться к её руке. Эльфийка развернулась и уплыла, прямая, стройная, в белом платье с прозрачной чёрной накидкой. Рука Виктора повисла в воздухе. Он проводил Д'Хон взглядом, в котором нельзя было прочесть ничего.

Или слишком много.

— Она отходчивая, — буркнула я.

И пошла по витой дорожке белого камня в глубь сада, ускоряя шаг. Светлячки немного освещали путь, но всё равно надо было смотреть под ноги. Вампиру хорошо, у него глаза как у кошки, а я... ай.

— Ты должна пойти со мной, Кайра, — забубнил мне в спину вампир.

Я едва успела увернуться от ветки, чуть не хлестнувшей меня по глазам, сзади послышались приглушенные ругательства. Я не хотела.

— Я твой Глава, Кайра, ты должна меня слушаться, — простонал Виктор. Ничего, на нем заживёт, как на вампире, даже выбитый глаз. — Мы должны допросить Флору, тебе она должна доверять, да, доверять.

— Флора жива? В ближайший час-два не собирается умирать? — я перепрыгнула небольшой ручей, прошла, расставив руки, по выложенным светящимся камням, эта дорожка сокращала путь, но про неё мало кто знал. Кажется, вампир поскользнулся. Сад он не знал так хорошо, как я. Не успел, значит, активировать ночное зрение, стареет, сто лет скоро, как-никак...

— По... о...чему она должна умереть? — простонал Виктор.

Ну да, камни скользкие, мокрые, ночная роса, она коварна.

— Потому что у меня там, в саду, умирает друг! Вы можете сколько угодно голосить, что Вы — Глава, Начальник и Господин, можете меня уволить, можете даже укусить, но я сейчас иду к Мисти, и попробуйте только меня остановить, — я проломилась сквозь кусты декоративного шиповника, обогнула малину, спустилась с горки и вышла на полянку, где стоял крохотный скромный домик, где хранилась садовая утварь и всяческий хлам. У эльфов хлам тоже водится, что ж они, не люди, что ли?

У меня сжалось сердце. Я постояла, послушала. Казалось, плачет-стонет ребёнок, проплакав весь день.

— Она умирает, Кайра, — Виктор стал рядом, крепко обнял меня за плечи, прижал, встряхнул. На щеке широкий след от хлестнувшей ветви в лунном свете казался черным. — Мне жаль, девочка, но мы мало что можем сделать.

— "Мало"? Значит, надежда есть? Значит, что-то можно сделать, Виктор? Что?

Он вздохнул.

— Умоляю! Пожалуйста!

— Вероятность смерти Мисти при моем вмешательстве очень велика, а тебе грозит серьёзная, длительная и тяжёлая болезнь, если я ошибусь или промахнусь. Лорна мне... всё поотрывает, если с тобой что-то случится. Подумай, перепривязка ак-мора может плохо кончится, против его яда противоядия нет.

— Плевать, риск всегда есть и везде. Со мной точно случится что-то, если я попробую сама, без вашей помощи. А я попробую! Я поняла, нужна кровь вампира, ведь ак-мор тоже в некотором роде вампир, да?

— Ничего не скажу, да, ничего. Шантаж, это искусство, девочка, а ты пока только учишься... я попробую помочь, но... тебе не понравится.

Из сторожки донёсся стон. Тихий, едва слышный.

Я, кажется, издала какой-то звук. Кажется, рычание.

— Мне нужна будет твоя кровь, — решился вампир.

Кровь, как же без неё. Самая сильная магия, самая сакральная и самая опасная. Могла бы и сама догадаться.

— Что я должна сделать?

— Давай не здесь, поздно уже, все устали, ты тоже еле стоишь, брукса по сравнению с тобой сама жизнь, заберём кошку и уже в Ордене...

— Она умирает сейчас! — рявкнула я и рванула к сарайчику.

8

Было темно. Сквозь щели в стенах попадало немного лунного света, чтобы я увидала... и чуть не разрыдалась. Прикусив до крови губу, подошла к клетке, в которой лежал зверь.

Она лежала на боку. Великолепная густая шерсть, которая мне напоминала мех соболя, только чёрного цвета, слиплась, стала влажной, от Мисти пахло смертью, гнилью. Я погладила её через прутья, бедная содрогалась, её трясло, волны дрожи то усиливались, то ослабевали. Кошка приоткрыла янтарный глаз, тихо мявкнула, приветствуя меня, и завыла. Тихо, заунывно, это была песнь прощания, я знала это, у меня волосы поднялись от корней, побежали мурашки.

— Виктор! — взмолилась я, обернувшись к нему. — Обещаю всё, что захочешь! Спаси её!

Во тьме стало видно, как в его глазах начали разгораться багряные угли.

— Не обещай, девочка. Никому, ничего и никогда. Я мог попросить твою жизнь. Но не стану.

Он подошёл, примерился и вырвал дверцу клетки с корнями. Прутья из аргановой стали с серебряной и железной антимагической сердцевиной сломались, как сухие прутья ломаются в руках, а замок печально повис на одной петле, которой посчастливилось уцелеть.

— А... э... — я посмотрела на ключ, поблёскивающий в лунном свете, он лежал на дощатом пыльном полу у моего колена, и спросила:

— Что теперь?

Виктор опустился рядом со мной на колени, осторожно вынул Мисти из клетки. Она повисла в его руках тряпочкой, её трясло, она еле слышно вздохнула. Вампир осторожно положил её рядом с собой.

— Свет есть? Я вижу, но мне нужно, чтобы видела и ты. И нужна небольшая чаша.

Я полезла в сумку, руки тряслись, но я как-то умудрилась найти чашу из малахита, свеча из активного фосфора закатилась за карман, я вытащила её, поставила на пол. Она затрещала, поморгала ярко-бело-зеленоватым светом и зажглась.

— Я должен тебя спросить, Кайра — ты разрешаешь мне использовать твою кровь добровольно и в полном, ясном сознании? — его глаза разгорелись алым, он стал страшен, незнаком.

— Я, Кайра, добровольно и сознательно разрешаю взять и использовать мою кровь, — мне стало жутковато, но выбор уже сделан, пути назад нет. Не прощу себе, если струшу.

Он кивнул, достал из нагрудного кармана рубашки небольшой тонкий нож, длиной с мою ладонь, снял ножны. Лезвие полыхнуло мертвенно-синим, заиграло багрянцем, почернело, и приняло окрас живой вулканической лавы, мне показалось, что сила артефакта прикоснулась ко мне, будто кто-то ледяными пальцами сжал моё сердце и тут же отпустил.

Мисти захрипела. Началась агония.

Вампир провёл кончиком ножа себе по запястью. Кровь, чёрная, густая, закапала в чашу. Он подождал, пока не набралось достаточно, ложки две, лизнул запястье, остановив кровотечение, быстро, ловко проткнул ножом-артефактом Мисти грудь и обернулся ко мне. Я невольно отшатнулась, увидев лицо хищника, его оскал.

— Теперь ты.

Он сжал меня в объятиях.

Я охнула, а он впился мне в губы.

Там, где я прикусила губу, я ощутила его прохладный язык, вампир накрыл мои губы своими, его поцелуй был спокоен, рассудителен, физиологичен, даже немного приятен. Я, поначалу опешив, расслабилась, успокоилась, свернувшаяся было кровь побежала свободно, легко, наполняя рот. Я дала ему спокойно пить, расслабилась, первый ужас прошёл, и пропустила момент, когда он усилил хватку и повалил меня на пол, рухнув сверху, едва не раздавив. Трепыхаться было бесполезно, он аргановые прутья голыми руками с корнем рвёт, но я все равно забилась, затрепыхалась, отвернула голову, успев прохрипеть-пискнуть "Я Лорне расскажу!", но всё напрасно.

Он целовал меня. Настойчиво, нежно, мой рот был в крови, её железный привкус заполнил собой мир, я ощущала только губы вампира, кровь, меня закружило, понесло по волнам, в животе затлел, разгорелся вечный древний огонь. Я ответила на поцелуй, потянулась к хищнику.

И потеряла сознание.

9

Я пришла в себя, лёжа на полу. Моя голова уютно лежала на коленях Виктора, он прохладной рукой легонько гладил мой горящий лоб, а на моей груди яростно вылизывалась Мисти. Меня едва не расплющило, кошка была крупной, со среднюю лесную рысь.

— Как? Что? Как вы могли?! — разродилась я наконец. Ругаться не хотелось, он спас Мисти, от меня не убыло, я знала, чувствовала, что вампир меня не обидел, если не считать поцелуя, но, это... так... зачем? Можно было порезать мне запястье, к чему такое... такие...

— Мне нужна была сила Эйроса. Я тебя спросил, ты дала согласие. Помнишь, я говорил, "не клянись"? Прости, но как по-другому пробудить эту силу в женщине я не знаю, хотя и долго живу, да, долго. Вернее, знаю, но не думаю, что эти способы тебе бы подошли, — Виктор продолжал поглаживать мои волосы. Я положила руки на Мисти, вцепилась в мягкую, влажную густую шерсть. — Должен признать, Кайра, что ты тоже... твоя кровь... это...

— Это? Что, Виктор, "это"?

— Ничего, — отрезал, помолчав, вампир. — Нам пора. Тебе надо отдохнуть, а мы ещё даже со свидетелем не поговорили. Да и Мэллан тебя ждёт, хоть и обижен.

Мэллан. Мне должно быть неуютно и стыдно после того, что случилось между мной и Виктором.

Но почему-то не было.

Виктор не сказал ни слова о том, что Мэллу знать о том, как вернули-перепривязали Мисти, не след, это было и так ясно. Заговор молчания объединил нас с вампиром, сблизил.

Во рту до сих пор была кровь, как напоминание о том, что случилось. Я гладила кошку, мышцы Мисти переливались, играли под моими ладонями. Под густой шерстью, жуткий запах от которой почти исчез, билось сердце. Это стоит того. Жизнь против поцелуя — ничто.

— Откуда Вы знаете, как спасти ак-мора? Как перепривязать? Даже Эллоя не знала, а я думала, она знает всё. Ну, или почти всё...

Он молчал, перебирая мои волосы. Я знала, чувствовала — он сейчас далеко, и не торопила. Мне почему-то было спокойно и хорошо.

— Я живу долго. Там, где я вёл... охоту, я был один, я не мог создать себе илотов, не мог и не хотел. Мне нужен был друг. Я купил тайну ак-моров у магов, в злотых я никогда не нуждался, и усовершенствовал метод.

Он замолчал.

— И как? Получилось? — не выдержала я.

— Получилось... Рейт, мой дог, был со мной долгие годы. Даже родилась легенда о собаке на болотах...

— И?

— Меня убили. Так бывает с вампирами. Рейт умер, пережив мою смерть на полдня, — бесцветным голосом ответил вампир. — Больше я не пробовал.

Я взяла Мисти на руки, села рядом с Виктором.

— Простите меня, я не хотела....

— Не извиняйся. Ты имела полное право спросить, а я имел право не отвечать. Я ответил, — он встал, отряхнул кожаные штаны, протянул мне руку. — Пойдёмте, леди, двор ждёт. И, да, время — деньги.

Он улыбнулся. Глаза вновь были серыми, Виктор вновь стал Виктором, минутная слабость, когда он раскрыл душу передо мной, растаяла в прошлом.

Но она была.

Я подала ему руку.

Обратно мы шли медленно. Руки у меня были заняты Мисти, тяжеленая кошка мурчала как мурлыкал бы небольшого размера дракон, её тарахтение передалось и мне, успокаивая и умиротворяя. Пару раз она лизнула меня в лицо, щеку шершавым языком и показала Виктору зубы, обозначив, что будет меня от него защищать. Он, кстати, со своим ночным зрением помог мне найти и собрать мои бесценные шпильки, сама бы я со свечой долго провозилась, и я кое-как привела голову в порядок. Заплетай косу, Кайра, в следующий раз... но кто же мог подумать, что мне придётся... с вампиром... на полу, как... и Икабод с ним! Моё чудо тарахтит у меня на груди, наблюдает глазами-плошками за светлячками, и плевать мне на всё остальное, кроме смерти Анн и поиска её убийцы.

— Виктор, что узнали, пока меня не было?

— Гленн, жених, его абсолютно отбрасываем, хотя мне и пришлось помучиться, чтобы хоть что-то вытащить из его раскуроченных Мэлланом мозгов, показания жениха подтверждают стража и Эллоя, его эмоции говорят о потрясении, горе, я уверен, это не он. Ложь я чувствую, тем более что Гленн не маг, с людьми у меня проколов не бывает.

Мы ещё не подошли к дому, но я не выдержала, опустила Мисти в траву, руки просто онемели, и я всё равно бы выронила её. Мисти в два прыжка скрылась в кустах, оставив нас с Виктором вдвоём.

— Она вернётся? — распереживалась я.

— Вернётся, — ответил вампир. — Она всегда будет возвращаться, хочешь ты этого, или нет. И, может, тебе придётся горько пожалеть о своём поступке... За добро платят дорого. Ты вернула жизнь, значит, кто-то её лишится. Жизнь за жизнь, таков закон равновесия, девочка.

Икабод подери, как же он был тогда прав!

10

Мы выбрались из сада, свет лун углубил, подчеркнул тени от статуй, мёртвых фонтанов, бледными полосами раскрасил дорожки, превратил в живую вуаль тонкие тени от ветвей, трепещущихся на ночном ветру. Всё вокруг было серо-сине-черным, лишь тёплый свет огромных окон, льющийся на влажные от росы лужайки, разбавлял магию ночи.

Ночь раскинула крыла, лениво паря над шпилями, башнями, над лентой реки, отражаясь в зеркале моря. Её, Мать-Ночь, не заботило кипение страстей, что разыгрались под её сенью. Кто — Она, и кто — мы, мы даже не крупинки, просто прах под её ногами, если и не сейчас прах, то скоро таковым станем. Похожая ночь была вчера, казалось, такая же, но между вчерашней ночью и сегодняшней — бездна.

Смерть.

И все изменилось.

— Кайра, ты с нами? — Виктор взял под руку, заглянул в глаза. — Флору, служанку, я ещё не отпускал, да и конюх ждёт, с тобой им будет легче общаться, при виде меня челядь или немеет, или заикается. Хорошо, если не падает в обморок. Да, в обморок.

Мог бы и в мозгах покопаться, но нет, мозги челяди — моветон, да ещё и бесплатный моветон. Впрочем, Виктор прав, зря я так. Вампир читает настроение, эмоции, правду-ложь, а это не совсем то, что нам нужно. Ну, а то, что несчастная дворня боится его до заикания — ещё бы. Я, если бы с детства не знала Виктора, тоже бы заикалась. От архивампира исходит тихая, вкрадчивая аура смерти, она будит в окружающих первобытный страх, пробуждая инстинкт бежать, спасаться. Вампирью природу не уничтожить, не скрыть, мы, его друзья и те, кто знал его близко, почти привыкли и не замечали его смертоносного обаяния, этого сосущего холодка под сердцем, но вот та же Флора, полукровка-дриада, приходила в ужас, изредка сталкиваясь с Виктором, когда он являлся в дом Эллои, если в редких случаях вампиру был нужен совет Д'Хон. Я понимала Флору, она была совершенно права и вела себя, как и должна вести себя нормальная девица при встрече с вампиром. Мне довелось начать читать пару забавных повестушек, где героиня месяцами не могла понять, кто же или что же такое этот её новый знакомец, ледяной раскрасавец, при взгляде которому в глаза ей становилось нечем дышать, его кожа холодна, а взгляд выворачивает душу, приковывает и зовёт умереть в объятьях страсти. Кто же он — архибыстрый и архисильный герой с бело-серой кожей, если её, кожу, конечно, оттереть от краски? Вампиры обожают искусственный загар... Как можно не заметить, не почувствовать древний ужас, который с давних времён помнит каждый из нас, как можно не ощутить древнейший зов страсти, что, смешиваясь с ужасом, и рождает тот самый смертельный дурман, от которого жертва теряет голову и сама, добровольно и с песнями лезет в объятия хищника?! Не знаю, мне всегда думалось, что у подобных бедняжек отсутствуют доли мозга, отвечающие за самосохранение, не говоря уже о элементарной логике и наблюдательности. Впрочем, для вампиров наличие качественных мозгов жертвы не суть важно, кроме гурманов, конечно, но те предпочитают охотиться за жертвой, мозги которой уже чем-то отличились, прославились, например, создали великий роман. На такое главное блюдо обеда можно и друзей-кровопивцев позвать, чтобы повысить свой гурманский статус, так сказать. Флоре стать таковым блюдом на пиру вряд ли грозит — она дриада-полукровка, и даже умирающий от голода вампир к ней не прикоснётся, кровь древесных смертельно-ядовита для волков ночи, не говоря уже о том, что из выдающихся и гениальных произведений ей лучше всего удавался лимонный торт.

В Аркануме вампиров мало, их держат на строгом поводке, питаются они живой кровью строго по разрешению Ковена, да и то в единичных случаях и под наблюдением, чтобы не дать нежизнь новой нежити. Ежедневное обычное питание идёт в основном переработанной сцеженной кровью. Ну, такая диета всё равно лучше, чем кол в сердце или костёр. Ищешь спасения, приюта и работы в Аркануме — дай слово не убивать, или — за стеной места вдосталь, правда, там гуляют ведьмаки, охотники на вампиров, да и маги Арканума не откажутся поймать строптивого вампира за тяжёлый увесистый мешочек злотых, что только повысит цену их магических услуг. Виктор удостоился особых привилегий и разрешений, но и он не свободен. Пути за Стену ему нет. Ко всему — архивампир отличается от обычных вампиров не только тем, что не боится прямых солнечных лучей, но ещё и тем, что может питаться кровью своих собратьев, поэтому от Виктора шарахались не только обычные арканумцы, но и сами вампиры предпочитали выказывать уважение издалека. Хотя, он был очень мил и добр со мной, когда я росла. Мне часто скрашивали одинокие вечера в замке Лорны беседы с Виктором. Что он нашёл в такой малявке, как я? Но он никогда мне не врал, фальшь и ложь я чувствовала, как и любой ребёнок, ему и правда было хорошо со мной, спокойно, наверное, он просто отдыхал от вечных интриг и секретов.

От крови и смертей.

— Ка-а-айра! Я дак дебя ждала! Почему ды дак долго? — Флора трубно высморкалась в полотенце. Заплаканное личико, растрепавшиеся густые пшеничные косы, зелёные глаза пожелтели от горя. Девушка забилась в угол кладовой, и, судя по всему, не собиралась выходить. В крохотном каменном мешке было холодно, пару стульев, ведро да швабры, крохотный столик для чаепития — вот и вся обстановка, но, наверное, Флора решила, что здесь она в относительной безопасности. Я подошла к Флоре, присела на корточки рядом, взяла её ледяные пальцы в свои, прижалась лбом к её влажному холодному лбу.

Мы посидели, обнявшись, помолчали. Всхлипывания Флоры становились все тише и тише, пока не умолкли совсем.

— Я дичего не видела, — тихо проговорила дриада. — Взе быдо как взегда. Мисси с утра были в библиодеке, её зведлосзди скоро здавать диплом, задем она должна была быть на примерке в "Белее снега", в полдень, у Эльд Д'Гадденна не забалуешь, и Мисси Анна там быда, бодому чдо прее... прее-е-е...

— Прелестные перчатки, — подсказала я, — она их принесла из ателье, мы их видели в коробке, она лежит у входа на комоде.

— Да! Бодом... Подом она ускакала на своей дурной кобыле Сильфиде, эта курва кобылиная должна скакать каждый день не меньше чаза, подарил же подарочек женишок, а чдо с дим дедать, з подарочгом, думал жобой, а не башгой! А жрет-то она сколько, эта единорожица, столько драконы не жрут! Одно разоредие! И... вод...

— Ну, Флора, ну, не плачь, — я обняла её за плечи, погладила по волосам. Хрупкая фигурка вздрогнула пару раз и окаменела вновь. Общение Флоры с конюхом Дмитро дало свои плоды. Эдак наша субтильная дриада скоро и портовых грузчиков уделает на раз.

— Кайра, — Флора перешла на шёпот. — Сильфида в конюшне, как Мисси возвернулась, я и не видеда, но раз это исчадие зла в стойле, значид, Анн вернулась в дом, но потайдым ходом. И эта... ааа-а-а-а!!!

— Это не "А-а-а", это Мисти, чего орёшь? — буркнула я, не в силах оторвать взгляд от Мисти, явившейся к нам не с пустыми руками, то есть лапами, то есть зубами. Кошка, пятясь, волокла по полу здоровенную тушку кролика. Кролик был тяжёл, добротно откормлен, весил как сама Мисти, но она, высоко задрав морду, все-таки притащила к моим ногам безжизненное обмякшее тело, подумав, отпустила кроличье горло, и уселась рядом с трупом, обвив лапы хвостом. Облизнулась, передёрнула шкуркой и уставилась на меня явно в ожидании похвалы.

Бедный Патрик!

— Мисти! Как ты могла! Ты что, ты хочешь сказать, что Патрик желал мне зла? Кролик — Вселенское зло, Верховный демон и Магистр Тьмы, да? Вот этот вот несчастный кролик?! — на мой сдавленный вопль Мисти ответила прямым взглядом, неспешно поднялась и, урча, принялась тереться о мои сапоги.

"Ты вернула жизнь, значит, кто-то её лишится." Хорошо, если Патриком и закончим.

Обмякшая лопоухая тушка вопияла о возмездии. Серые глаза помутнели, наполовину покрылись плёнкой, на шее темнело пятно, белоснежная шёрстка вымокла от крови.

Есть добычу Мисти не стала.

— Может, это Мисти мне такой подарок за спасение себя таким вот образом решила сделать? — я не знала, что и думать. Перепривязанный ак-мор мог таить в себе уйму сюрпризов. Шкатулка с секретами, а не ак-мор. А если вместо Патрика могла быть я? Чушь, Кайра! Да, если и так... Я так устала, что уже и на роль Патрика согласна.

Я взяла на колени трущуюся о мои ноги кошку, усадила и стала гладить. Мисти жмурилась, подставляла лоб, уши и тарахтела так, что меня затрясло вместе с ней. Флора круглыми от ужаса глазами молча наблюдала за мной, лишь иногда у неё вырывался звук, похожий на "и..и...их". Что ж. У всех ак-моров есть свои недостатки. Эта не любит кроликов. Хорошо, что не дриад или гномов. Их, гномов, у нас пруд пруди в Венгерберге, замучаешься оттаскивать. Мне было жаль Патрика. Но, кажется, это...

— Па-а-а-чему она его убила? — спросила Флора странно спокойным голосом, вжавшись в стену так сильно, как только смогла. — Мисти играла с Патриком, они были друзьями!

— А вот это мы узнаем в Ордене, когда я его вскрою, — машинально ответила я. Не нравился мне Патрик, ох как не нравился. Мисти его только-только придушила, а запах от трупика шёл такой, будто зверь мёртв больше суток. Молодец, Мисти, умница! С меня игрушка... Нет, две.

Мисти потянулась, оглянулась, чего-то требуя от меня взглядом, спрыгнула на пол и неспешно продефилировала по коридору прочь, торжественно задрав хвост. Виктора, стоявшего в коридоре в небольшом отдалении от нас, она словно и не заметила. Что ж, кошка, ты права. Я устала, как тысяча рабов на галере, нет, как миллион биллионов рабов, а где-то ещё и конюх ждёт беседы по душам. Вперёд, Кайра, лениться на том свете будешь. Я подобрала несчастного кролика, странно-обмякшего, засунула в заплечную дежурную сумку, и пошла к конюшне. Виктор молча шёл следом, от его задумчивого вида, изучающих меня взглядов исподтишка, когда ему казалось, что я не смотрю на него, мне было не по себе. Не договаривает, скрывает, что-то его всё-таки сильно тревожит, вампира, и ведь всё равно не скажет, пока не сочтёт нужным.

И пусть. Мы и сами теперь с усами. Мисти тенью скользила вокруг меня, и мне стало намного спокойнее. И, если бы не смазливая рожа убийцы, что до сих пор маячила перед глазами, если бы не смерть Анн, если бы не Патрик, который не Патрик, я бы смогла даже, наверное, заснуть.

Мечты, Кайра, мечты!

11

Конюх беседы не ждал. Совсем не ждал. Не ждут беседы, вылакав бутыль "Драконьей крови", в таком состоянии можно у пациентов зубы драть, отпиливать ноги, руки, если таковым рукам и ногам грозит гангрена, все равно не заметит. Можно и убить, в конце-то концов, всё равно клиент в отключке. Если надо было убить Анн, почему не... пусть не "Драконья кровь", ядов тысячи, зачем такие сложности с оргазмами и соблазнениями? Зачем?! Я вижу только одну причину — опозорить, привлечь внимание, привлечь нас, Орден Ловчих. И опять-таки, зачем? Цель? Не так все просто, прямо как с Патриком. Постельные игрища, смерть, что ж, бывает, это все верно, если это был настоящий инферно. Патрик меня окончательно убедил, что дело нечисто. Инкубу кролик не мог помешать, а вот вселиться в невинную тварь, чтобы провести разведку, убедиться, что дело сделано или дать знать, что пора вмешаться, чтобы добить — это вполне возможно. Только маленький, но всё решающий нюанс — демоны в кроликов не вселяются. То ли брезгуют, то ли слишком сложно для них. Это доступно только магу — засунуть в тушку зверька стороннего наблюдателя. Значит, со смертью Патрика где-то в Аркануме может появиться кадавр — тело без души. Или же сам маг мог смотреть глазами зверя, тогда поиски кадавра только пустая трата времени, но такие фокусы доступны лишь самым сильным, уровня архимага. Надо взять на заметку... В любом случае — о спонтанной, случайной вспышке страсти и речи быть не может, это была спланированная акция. Но кто? Кому выгодно? Конечно, у Д'Хон Эллои враги были, их не могло не быть, так изощрённо отомстить, ударив по самому больному — по дочери, могли и её родственнички, эльфы. И что? Кому выгодно? Зачем убийца показал лицо, если знал, что придём мы, Орден, что приду я? Хотя, мой "талант" мы держим в секрете, но Ковен знает, значит, это не секрет. Хотя, он может быть пришлым, может не знать обо мне... Икабод с его икабодовой матерью! Тупик тупиковский! Подумаю об этом завтра, сейчас сил уже нет... Я сняла с пояса флягу, открутила крышку, задержала дыхание и сделала глоток. Огонь полыхнул по венам, мне показалось, что даже волоски на руках стали дыбом, я задохнулась, закашлялась, гремучая жидкость смазала горло и обожгла желудок. Я чихнула, и ощутила, что заново родилась. Это крайнее средство, придётся платить головной болью, но болью больше, болью меньше — какая разница? Сейчас, сегодня главное — Анарьетт. Мисти неодобрительно высверливала во мне дырки своими жёлтыми блюдцами.

Дмитро-Мер, конюх Д'Хон Эллои, был минотавром. Эти копытные обладают вспыльчивым нравом, крохотным мозгом, лужёным желудком и неимоверной силой. Из-за гремучего сочетания брать их в прислугу считалось дурным тоном, но Д'Хон пожалела страдальца, лишившегося ноги в очередной драке, оплатила ему магический протез, благодаря чему и приобрела верного, преданного слугу. Бедняга! Он так любил Анарьетт! Я понимала, почему он влил в себя столько винища, но зелье испарится, а боль вернётся с удесятерённой силой. И тогда может помочь только время, только оно лекарь и друг...

В конюшне слабо светили золотистые шары, освещая денники и чистейший дубовый пол, на котором можно было есть без скатерти, без тарелки и ложки. Дмитро держал своё хозяйство в идеальном порядке, при виде грязных сапог его глазки наливались багровым огнём. Обычно гость-пачкун, что поленился вымыть обувь перед входом, вылетал из конюшни, даже если не умел летать, и путь внутрь был ему навсегда заказан. Король, белоснежный конь Эллои, и Сильфида, вороная единорожка Анарьетт, к такому способу уборки привыкли, и лишь прядали ушами.

Дмитро разлёгся на лавке в крохотной комнатке, где вся обстановка была — лавка, стол да топчан. Медный пузатый самовар, отец всех самоваров, царствовал в комнатке, составляя пару своему хозяину. Хозяин храпел так, что солома в денниках взлетала от порывов ветра. Пары "Драконьей крови" шибали в нос, проникали в кровь. У меня закружилась голова, захотелось закусить, кажется, я сейчас тоже лягу рядом с минотавром и пусть весть мир подождёт...

— Что будем делать? — я обернулась к Виктору, что неслышным шагом стал за моей спиной.

Вампир пожал плечами под особо мощный всхрап. Сильфида тоненько заржала, запрядала ушами. Кончик рога светился синим.

— Она напугана, может и выстрелить, — нахмурился Виктор. — Надо срочно будить красавца. Да, будить.

Мисти вскочила на грудь конюха, клокотавшую от мощного храпа, прошлась по толстенной коже куртки и уселась перед самым лицом пропойцы. Обвив лапы хвостом, принялась обнюхивать широченные ноздри Дмитро, украшением каковых было родовое кольцо, сделанное из кости дракона, как бахвалился минотавр.

Мисти сидела, не сводя гипнотизирующего взгляда со сладко храпевшего конюха. Затем тронула лапой мясистый нос. Дмитро открыл глаза, насторожил кабаньи уши, поморгал, пробормотал `Тартар мне в жопу, сама Сехмет! Знаешь что, Сехмет? Иди ты в жопу, Сехмет!', и вырубился снова. Мисти беззвучно зашипела и спрыгнула на пол.

Виктор что-то влил пропойце в рот, после чего тот тяжело сел, раскачиваясь, мутным взглядом обвёл комнату, меня, Виктора, ак-мора, и вновь уставился на меня.

— Го-о-спожа! Че делаится, делаится то чё, черенок мне в жопу!

— Дмитро, — сказал Виктор.

— Не буду, вижу сам, дамы здесь, маленькая госпожа, простите меня покорнейше, — он тер глаза так, что я испугалась, как бы не выдавил. — Но как назвать жопу, если полная жопа и есть?!

— Расскажи мне все, что было сегодня. Ты видел Анн? С ней кто-то был? — спросила я.

Дмитро налил в чашку, утонувшую в его лапище, воды из самовара. Запах "Драконьей крови" шибанул в нос.

— Эйых! Эйхыр! Ыррр! — он шмыгнул носом, достал сине-серый платок в клетку и высморкался. Десятки серёг, вдетых в его длинные мясистые уши, загремели, зазвякали. Мисти выгнулась дугой, зашипела и юркнула под лавку. — Мелкая прискакала из города, вывела Сильфу, я её и причесать не успел, черенок мне...

— Понятно! — оборвала его я. — Дмитро, с ней кто-то был?

— Мелкая... эйгхыр!... одна была, черенок мне...

— Точно одна?

— Как черенок в ...

Я выругалась по оркски с добавлением трольего. Мэлл научил.

— Можно не выражаться?! Понял я, не понял, черенок... ему в жопу! — он ткнул пальцем-сосиской в Виктора, ощерился. — А только мелкая все одно — даже если и одна была, мчалась она к кому-то, кто-то её поджидал, аж яйца постукивали...

— Ты! Боров озабоченный! Какие, чьи яйца?! К кому мчалась?! Ты, животное, кого-нибудь видел? — заорала я. В висках кольнула боль, мигрень вот-вот распустит свои змеиные кольца.

— А то! — он вновь хлебнул из самовара, освежив витающий в воздухе парфюм "Драконьей крови". Больше походило на драконью мочу, а это, скажу я вам, тот ещё запашок, таким амбре из норы и самого дракона можно выкурить. — Видать не видал, черенку в жопе тоже не ничего не видать, но он же знает-догадывается, куда его воткнули, да?

— Ещё слово, и я с превеликим удовольствием отсижу сотню лет за убийство на пайке из говяжьей крови, но ты, скотина, наконец-то заткнёшься. Навсегда, — Виктор отлип от стены, сделал шаг к нам, улыбнулся одними губами.

Я похолодела.

— Виктор! Это он так разговаривает! Он не умеет по-другому, ну прости его! Обычно он не такой, просто нажрался как свин, кем он, собственно, и является! — Виктор поднял бровь, ухмыльнулся краешком губ. — А ты, боров рогатый, сейчас быстро мне все скажешь, ещё один "черенок", и не получишь мою мазь для лошадиной шерсти!

Дмитро сник, засопел. Потом поднял на меня красные опухшие глазки:

— Знаю, Кайра, ближе тебя никого у малявки не было, тебе тоже сейчас хреново, чере...

— Дмитро!

— Ага, да. Простите. Только гонево это всё. Малявка вернулась с города вся на цирлах, румяная вся, взъерошенная, как будто в постель вот-вот сиганёт, на лету штаны стягивая, кобылу бросила, не протёрла, не распрягла, черен...

— !

— Ага. Уметелилась, будто огонь под юбкой горел, свербело, поди, там всё, мне и словечка не сказала!

— Про черенок? — не выдержала я.

— Да хошь бы и про черенок! Вот эту вот гюрзу — он ткнул пальцем в Мисти, та показала ему зубы, — она уволокла в сад, запереть, та брыкалась, но маленькая госпожа ей дала что-то, та и обмякла, все одно как конский хр...хххррр... хрррр...

-Утомил, — Виктор посмотрел на конюха, обмякшего у стены. Сон, навеянный вампиром, глубок и тяжёл, населён кошмарами, с таким не отдохнёшь. — Идём, Кайра. Мы узнали все, что могли. Анарьетт уже была под чарами инкуба, иначе бы не бросила, не расседлав, Сильфиду, не вела бы себя как влюблённая по уши, торопящаяся на свидание девица, потерявшая всякое разумение.

— Не соглашусь! Может быть и отрава, и зелье, как можно так утверждать без доказательств! Не все приворотные зелья лишают разума!

— Слабенькие — да, ты права, не лишают. Но Анарьетт — маг, маг со знаниями, с защитой, о слабом зелье и речи быть не может! Нужно такое, чтобы свести с ума, лишить разума, лишить инстинкта самозащиты! Кувалдой по башке! Даже под гипнозом такое удаётся очень редко, да и то со слабой личностью, в которой мысль о самоубийстве уже живёт, никто, даже насквозь прозомбированный, НЕ нанесёт себе сам смертный вред! Если, конечно, это стандартная обработка... Кайра, подумай, она сама заперла кошку в саду, предварительно обезвредив её. Значит, ясно понимала, что делает. Это просто сумасшедшая страсть, Кай. Зов. Страсть, порождённая инкубом! Зелье просто сводит с ума, о Мисти Анарьетт и не подумала бы, кошку бы пришлось обезвреживать отравителю. И это не так просто, скажу я тебе. Да, не просто...

— А как она Мисти ... отключила?

— Амулет. "Хвост павлина", или "Pavinis caudan". У меня где-то завалялся, перенастроить его, и вся недолга. Злотых, наверное, за семьдесят уступлю. Да, уступлю.

— Что?! Сколько-сколько? Вы! Вы! Вы что, у "Аллов" практику проходили?!

— Ну почему же? Я имел честь преподавать у них теорию продаж. Да, продаж.

Так, мирно споря по дороге, мы вернулись к главному фонтану, где нас поджидал Мэллан. Брови нахмурены, сапог отбивает ритм на мраморном бордюре. Потёр бровь изящным пальцем, прикусил губу, значит, в бешенстве. Странно, я думала, он давно вернулся в Орден.

— Зачем тебе эта тварь? — он кивнул на Мисти, которая вилась вокруг моих ног, не отходя от меня ни на шаг, я пару раз даже едва на неё не наступила, но кошка каждый раз умудрялась в самый последний момент выскочить из-под сапога.

Мэлл вперил в меня хмурый взгляд. В свете лун эльф показался мне выше, черты лица заострились, он стал каким-то чужим, не моим.

Злым.

— Я устала, Мэлл, я совершенно не хочу спорить. Я хочу хотя бы час поспать, а затем мы можем пого...

— Знаю, моя fАilte, жизнь моя, прости меня, казни меня, люби меня, — он уже обнимал меня, улыбался виновато, прижал к себе, укрыл в обманчиво-мягком коконе рук, плаща, я чувствовала сумасшедшее биение его сердца, его сильные ноги, прижатые к моим. Он мурлыкал, обволакивал, говорил, жарко, тихо шептал в ухо, у меня закружилась голова, задрожали колени, я вцепилась в его пояс, чтобы не упасть, мы стояли, пошатываясь, сплетясь в одно, я дико, до боли захотела, чтобы он забрал меня, взял, увёз к себе, я подняла лицо для поцелуя, ища губами его губы, нет, не его губы, мне нужны были только те губы, которые я видела там, за чертой, я бы всё отдала, чтобы...

Яростное шипение развеяло морок. Мисти припала к камням, вздыбив шерсть, скаля зубы, прижав уши, она явно собиралась напасть. Мне стало жутко. Очень жутко.

Мэлл отступил, напрягся, на кончиках пальцев сверкнули алые искры. Шипение стало громче. Мисти напряглась, собралась в комок. Ещё миг, и прыгнет.

А Мэлл убьёт.

— Нет, Мэлл! Не убивай! — заорала я. — Прошу!

— Или я, или эта тварь, Кайра. Я не буду это терпеть, — Мэлл помолчал, поиграл желваками, не сводя взгляда с Мисти, та хлестала себя хвостом и тихо выла, не собираясь отступать. Маг круто развернулся, в два прыжка достиг ворот и скрылся в ночи, взмахнув крылом плаща. Вдали послышался свист, цокот копыт, грохот колёс по брусчатке, крик возницы, и коляска укатила прочь. Мэлл уехал.

Без меня.

Меня трясло. И черенок с ним! Или в нём? Икабод икабодский! Как же всё не так! Как всё запуталось...

Я присела, пытаясь успокоиться, погладила Мисти, принявшую нормальный вид и размер, и правильно, и верно, а то разъярённый чёрный пушистый шар как-то к поглаживанию не сильно располагает.

— Ты чего, Мист-Мист? Он же любит меня, мы даже хотим пожениться, — я почесала её за ушком. Пальцы дрожали до сих пор. Мисти вывернулась, просверлила меня непроницаемым взглядом, передёрнула шкуркой. — Может, ты ещё не в себе?

— Не думаю, — Виктор подал мне руку, поднял. — Что-то здесь нечисто, не нравится мне все это, ох как не нравится! Мэллан в порядке, я его просветил на тысячу рядов, тогда что не нравится ак-мору, я не могу понять...

— Может, она просто ревнует? — не веря самой себе предположила я. — Или запах какой-нибудь Мэлл подцепил, пока гулял по месту преступления, она же всё-таки ак-мор, запах убийцы мог оказаться на одежде Мэлла, кошка его должна помнить и, естественно, посчитать его врагом...

— Может быть, — протянул вампир.

Неубедительно протянул.

— Виктор, ты мне ничего не хочешь сказать?

— Рано ещё, не время. Может быть, потом.

Я чувствовала, что никакого "потом" у нас нет, что нам остаётся только следовать за злой чужой волей, что смерть Анарьетт только начало вереницы смертей. И как это остановить, я не знала. Но попытаюсь, Икабод меня дери.

— Да, Мисти? Мы победим? — спросила я.

Кошка прищурила жёлтые глаза, села чёрной изящной статуэткой, лизнула шкурку под грудью, не сводя с меня глаз.

— Пошли, кошатина. Нам надо в Орден. Вот только на чём, как мы туда доберёмся?

Виктор меня к себе на своего шального Ворона, конечно, возьмёт, стоит только намекнуть, но я не хочу, почему-то мне стало неудобно находиться рядом с ним наедине, тем более, сидеть в обнимку на спине лошади. Мэлл умотал разобиженный, мне придётся ловить фаэтон, что в такое время, на исходе ночи, тухлое дело. Предлагала же мне Лорна купить лошадь, но содержание лошади дорого стоит, а я хотела вести самостоятельную жизнь, возницы-фаэтоны всё равно дешевле обходятся. Правда, впереди свадьба с Мэллом, тогда можно будет и о лошади подумать, у его семьи всех злотых и армии испов в горшках не спрятать. Ага, свадьба...

По двору сновали тени — слуги гарпий упаковывали, укладывали, сворачивали и увозили к нам в Орден всё, что может помочь в розысках, начиная от кружек-ложек и заканчивая обивкой стен. У кромки сада пара краснолюдов выкапывала канализационные трубы, сопровождая работу сочными краснолюдскими присказками, порыв ветра донёс до меня густой, сладкий запах их табака, защекотал ноздри.

— Лунной ночи, Кайра. Я, Д'Хон Эллоя, желаю поднести тебе дар.

Я вздрогнула, обернулась. Эллоя вывела из конюшни уже осёдланную Сильфиду. Кобылка была смешанных кровей, папа — единорог, а мама — просто кобыла, но с родословной длиннее родословных всех драконов вместе взятых. Под стать родословной был и кобылкин характер. Сильфа, как звала её Анн, была кусючей, непослушной, злопамятной и себе на уме. Вся в папу. Окрас был редкий, кошачий — вороная с белыми чулками, белоснежной звездой во лбу, белыми же хвостом и гривой, казалось, кобылка нацепила атласный чёрный фрак. Голубые раскосые глаза, в общем, прелесть и чудо, как я восторженно выдохнула, когда увидела её в первый раз, пока это чудо и прелесть не попыталось меня попробовать на зуб. Летать она не умела, прыгала, правда, далеко и высоко, Анн обожала брать с ней препятствия. От папы Сильфе досталось грозное оружие — её радужный рог. Эллоя надела на него ножны из тонкой сетки аргана, но, если сетку снять... Кобыла прожигала дыры в мраморе метровой толщины. Заряда рога хватало на пару-тройку выстрелов, но и этого было достаточно, чтобы к всаднице на такой кобыле никто и не вздумал подойти без её, всадницы, на то дозволения. "Шашлык-машлык", как когда-то сказал Дмитро, собирая в совок то, что осталось от незадачливого конокрада. Но кто-то же получил такое дозволение, ведь получается, что якобы инкуб подобрался к Анн на прогулке? Может, на шерсти кобылы есть улики? Но нет, кобылка лоснится вся, вычищена старательным конюхом, черенок ему в.

— Я... я не могу принять такой ценный дар, — у меня сжало горло. Добавила тихо:

— Тем более, это подарок Гленна Анарьетт, как я могу...

— Это не обсуждается, — Эллоя всунула мне поводья в руку. Пальцы были как лёд. — Лорне я уже отправила с посыльным всё, что может понадобиться, содержание кобылы полностью оплачено на десять лет вперёд, так же для её довольствия открыт отдельный счёт в банке Виллермеров, которым ты вправе пользоваться, как тебе вздумается. Сильфида ни в чём не будет нуждаться. Пусть она послужит тебе, девочка. Она твоя. Как и Мисти.

Д'Хон развернулась и уплыла прочь. В своём прямом платье, отливающем лунным светом, с белоснежными волосами, она шла, словно не касаясь земли, напомнив мне дух ночи, Лунную Деву, легенду эльфов.

С легендами не спорят.

Ночь уходила. Луны поблекли, где-то на окраинах истошно заголосил петух, ему подпел второй, третий, загавкали собаки. Небо по кромке начало сереть. Пора, Кайра, в Орден. Пока целы улики, пока не испарились ауры и флюиды, вести нам смертный бой... пробирками, склянками и реактивами.

Мы с кобылой посмотрели друг другу в глаза, и мне не понравилось то, что я увидела. Ну, пан или пропал, что ты, Кайра, какой-то кобылы испугаешься? И это после оживших мертвецов-то?

Показалось, что лошадка ухмыльнулась.

Я вскочила в седло, Сильфида заплясала, взбрыкивая задом. Я пригнулась, вцепилась в поводья, аж пальцы свело, наклонилась к уху кобылы, и, лязгая зубами, кое-как выговорила:

— Если не..е..е..е уго-го-монишься — по-о-ойдешь ка-а-тать испов и гномов в парке Клокса! Целый де-е-ень по кругу, с то-о-олпой виз-жа-щих хулиганистых детей на спине!

Кобыла вросла в землю как вкопанная. Я осторожно выдохнула, ожидая новой пакости, но нет, вражина стояла спокойно, как самая приличная лошадь. Ещё бы! Испы-отроки и гномьи Икабод их дети отличались особой любознательностью и непоседливостью, шило под хвост — это самая безобидная шалость по их разумению. Сильфа лишь обернулась, смерив меня оскорблённым взглядом благородной дамы, узревшей служанку в стоге сена с конюхом, но всё же стояла смирно, лишь уши прядали, да хвост хлестал по бокам. Мисти вскочила на седло позади меня, вцепившись когтями в тонко выделанную кожу дорогущего эльфийского седла, лошадка чуть присела, загарцевала на месте. Я тронула поводья, и мы неспешной лёгкой рысью двинулись в Орден, проехав мимо застывшего Ворона с Виктором в седле. Судя по взгляду коня на Сильфиду, он таки нашёл любовь всей своей жизни.

А мне надо срочно выяснить, кого же я видела за чертой, чья ядовитая страсть убила Анарьетт, чья распрекрасная морда мне так и не даёт до сих пор покоя, тревожа не такие уж невинные девичьи грёзы развратными мыслями и картинками, от которых алеют щёки и нестерпимо горит в паху. Стоит только вспомнить этот взгляд! Вспомнить эти глаза...

Глаза убийцы. Насильника. Глаза зла.

Того, кого хочу больше жизни.

Есть только один способ избавиться от этой муки...

Выследить. Отомстить.

Убить.

Ты сможешь, Кайра. Ты должна.

Или умрёшь сама.

12

Обратный путь в Орден прошёл без приключений. Левобережье охранялось, как драконье сокровище ретивым ящером, мне то и дело встречались патрули, хотя сейчас, ближе к утру, стражников всё же стало меньше. Кромка алого раскинулась на горизонте, луны побледнели, на бледно-сером небе стали почти невидны. Сильфа шла плавным, ровным галопом, я бы уснула, если бы не свежий морской бриз.

Вот я почти и дома. Мост через глубокий ров, высокая арка из бело-голубого мрамора, в воротах Ордена обманчиво пусто, наивному гостю могло показаться — заходи, гость дорогой, бери что хошь. Если останешься жив. Неприметная вывеска под самой крышей, которую можно было прочитать только через подзорную трубу, скромно предупреждала, что Орден охраняется боевыми артефактами, и ответственности Орден за повреждения, испепеление, испарение или распыление неграмотного нарушителя не несёт. В Аркануме лучше читать всё — надписи, вывески, даже слова на заборе. Изучение народного творчества, бывает, может и жизнь спасти. Ещё у нас над главными воротами было стандартное сообщение о злых собаках во дворе, хотя ни Курта, ни Морта злыми я не видала ни разу. Чего злиться, если ты — пёс монастыря "Трёх Лун"? Гавкнуть так, что злодею штаны придётся менять — это да, у них получалось здоровски, но главное их достоинство — псы чуют магию. Любую, даже невинный слабенький оберег. Бывало, разнообразные неприятные личности пытались контрабандой протащить боевые артефакты, о чём потом им пришлось горько пожалеть. Сама слышала — плакали, божились, клялись уйти в монахи, пустыню, раздарить всё всем, всех полюбить и выращивать незабудки. Ещё бы, простоять неподвижно даже час, а, бывало, и подольше, с острыми здоровенными клыками, сомкнутыми на самом твоём дорогом и нежном месте, и весь этот смертельный номер под грозное тихое рычание, эдак не только поседеть можно. Тут пообещаешь все, что угодно, один эльф, наёмный убийца, возрыдав, пообещал жениться на влюблённой в него шаманке орков. И это ещё самая малость волшебной магии зубов. Иногда мы находили обувь, перчатки, порванные штаны, брошенное оружие, однажды мне попались парик и забавные кружевные кальсоны. Конечно, можно было попытаться разыскать владельцев вещиц, но бесплатный розыск — это слишком дорогое удовольствие для нас, а особенно Виктора, ко всему, врагов у нас столько, что беспокоится о единичных попытках проникнуть к нам — так и сна лишиться можно. Я, как и все наши, догадывалась, что розыски закончатся в нашем же дворе, и предпочитала официально не знать правды, надежда на более мирный исход ведь должна быть, правда?

Псы — наш первый и второй круг охраны. Дальше вступали в дело кольца магической сети. Врагов у нас больше, чем друзей, поэтому сторожевые артефакты и ловушки всегда на посту. Дешевле купить и настроить магическую охрану, чем содержать ораву стражников. Стражники, они ведь и выпить могут, и не выспаться, и лениться, и обидеться на командира, да много чего. Самое страшное, могут предать, а магию знай себе обновляй, проверяй, и горя не будет. Сеть знает нас, для остальных вход разрешён только с разрешения Виктора или Мэллана. Давать разовые пропуска-амулеты или постоянные — решал Виктор, иногда после совета с остальными, подделать эти амулеты невозможно, слишком сложный аркан и редкие, дорогие ингредиенты, хотя, конечно, гарантировать ничего нельзя. Разовые штучки Виктор держал в подвальном хранилище, пара дежурных артефактов была в его сейфе, без них кольца магической охраны сразу активировались на уничтожение проникших за второй круг. Я тоже могу приводить гостей, это право я получила не так давно. Виктор сразу дал согласие, он и так меня видит насквозь, знает, как облупленную, ведь наши чувства ему говорят гораздо больше, чем мысли, а Мэллу я только после долгих уговоров всё-таки разрешила покопаться менталом в мозгах. И вот после неприятной процедуры, вся такая целиком проверенная, честная и верная, я и получила давать право прохода моим приглашённым. Гость, конечно, мог оказаться злодеем и распоследней сволочью, но тут уж никакая магия не спасёт, всех опасностей не предугадать, от безбрежного зла не уберечь. Тот маг, что создал оборотня-убийцу моих родителей, он был Третьим в Ковене. А хотел быть Первым, всего-то. В самых богатых домах Венгерберга убивали, убивают и будут убивать, даже несмотря на заслоны и охраны гораздо более сильные и надёжные, чем у нас. Дом Анн... ведь даже Мисти... Анн заперла ак-мора сама! Подлость вездесуща, зло сильно, хитро. И панацеи нет. Что ж, в редких случаях, когда магия бессильна, у нас есть Зулла, Овод, Мэллан — боевой маг, я не говорю уже о Викторе, один архивампир стоит небольшого войска, собаки тоже не даром косточки грызут. И ещё есть интуиция, ум, вера в надежное плечо друга. Совсем безопасно бывает ... нигде не бывает. Даже на том свете мирно почивший в бозе может обнаружить, что его желают видеть родственнички, чтобы кое-что спросить по завещанию, или даже просто кому-то взгрустнулось о покойнике, а потом просто как-то нажралось винища и само как-то вызвалось. Свитки вызова можно было достать сильно не напрягаясь. Эдакие эскапады карались штрафами, и немалыми, но это всё равно мало кого останавливало, выпившим море не то что по колено, они ходят по воде. И это я не говорю о зомби, которых штампуют некроманты, даже принятый мораторий мало успокаивал пока ещё живых — в интересах магии и развития некромантии все же дозволялось проводить единичные эксперименты, жертвой эксперимента мог стать любой, неприкасаемых тут не было, кроме нежити, конечно. Нежить в нежить не превратишь. Была, правда, ещё страховка от превращения в зомби, но это больше для самоуспокоения, но не всем она по карману, да и вновь поднятому зомби она всё равно ничем помочь не могла, зато могла озолотить родственников зомби, что рождало эпические юридические битвы, не говоря уже о трудно доказуемых головоломных расследованиях.

Мы пересекли по мосту ров, прошли под Аркой, Сильфа легкой рысью пошла по булыжникам двора, словно почуяв отдых, еду и кров. В этот ранний час во дворе Ордена было непривычно тихо, лишь мерный цокот копыт отражался от каменных стен. Зулла, наверное, дремлет в каморке сторожа, или же со своим капитаном-дроу "сплетать ноги", что вероятнее. Я спешилась, повела Сильфу по двору в конюшню. Дорожки искрились утренней росой, густая, сочная трава нашего крохотного садика, творения Мортиры, кобылку не прельстила, скорее, садик её напугал. Мортира, или же просто госпожа Марта, как мы её звали в Ордене, впечатлилась эльфийским садиком поющих камней, и теперь посреди нашего двора громоздились негабары из ближайшей каменоломни, вся ценность которых заключалась в их бесплатности и внушительных формах. Разноцветьем они не баловали и изначально, а теперь и вовсе покрылись серо-бурой плесенью. Правда, она светилась в темноте мертвенным светом, так что некоторое разнообразие в наш скучный мирный ландшафт Марта все же внесла, но попробуй кто-нибудь из нас только заикнуться о том, что внушительно-страшный сад и садик эльфов чуточку непохожи, прямо-таки капелюшечку. А вообще, конечно, несомненно, у Марты садик лучше всех! На конкурсе садиков эльф в обмороке вручил бы Мортире главный приз. Попробовал бы не вручить.

Марта была гномом с Бутланских Гор, этим сказано всё. Гномы других кланов от Бутланских предпочитали держаться подальше, почти не женились, не торговали, во владениях родственников Марты даже драконы не селились, кому нужны в соседях склочники, ворчуны и выпивохи-вояки, которые чуть что, хватались за топор. Правда, в бою сплочённый драган гномов был непобедим, но крупных войн не было уже давно, так, войнушки между соседями-баронами, да и то за Стеной, и забиякам оставалось довольствоваться турнирами.

Когда Марта, разъярённая, с красным круглым лицом и белыми от злости глазками, бородой-косицей дыбом, неслась по коридорам Ордена, размахивая поварёшкой, с её пути убирались все, Виктор, Овод, я, клопы, мыши и тараканы, при виде которых, кстати, её бардовый цвет лица менялся на серовато-зелёный, а звучный бас переходил в пронзительный дискант. Лорна звала меня фурией, существом из мифов одной давным-давно канувшей в лету страны. Эти дамочки были богинями мести, карали обидчиков направо и налево, правда, у мифических фурий были крылья и когти, чего у меня так и не выросло, да и то мне до Марты, как до горизонта пешком. Ко всему, Марта являлась кастеляншей, архивариусом, уборщицей и домоправительницей в одном своём гномьем бородатом лице, она даже вела журнал доходов и расходов Ордена. Виктор ценил её, она была мастером в счетах, экспертом метлы и тряпки, королевой кастрюль и сковородок, к тому же, Марта обходилась дешевле орды слуг и служащих. В дома Левобережья её не брали, непрезентабельна с виду, да и прочие прелести характера отталкивали нанимателей, а вот нам в самый раз. Мы в Ордене Ловчих все не подарки. Как Марта отнесётся к новому постояльцу в конюшне, я и подумать боялась. Наверное, придётся Сильфу в конюшню Лорны поставить... а Мисти? Ой.

Я спешилась, повела Сильфу по двору, Мисти осталась сидеть на лошади, седло из кожи выверны с эльфийской вышивкой золотом было безнадёжно подрано когтями. Кстати, вот и они, группа встречающих. Курт и Морт выросли из-под земли, преградив нам путь. Кобыла забила копытом, зафыркала, рог под сеткой из аргана засиял мертвенно-голубым, я не успела и рта открыть, как Мисти спрыгнула с седла, и, задрав хвост, прошлась взад-вперёд перед псами, тщательно вытерев о них свою чёрную шкурку. Пометила, значит, как собственность. Курт осторожно обнюхал новенькую-чёрненькую, Морт трубно чихнул раз, второй, Сильфа заржала, стала на дыбы, я едва успела отскочить, чтобы моя молодая жизнь не закончилась прямо здесь и сейчас. Псы полюбовались Сильфиными выкрутасами и гавкнули.

Один раз. Хором.

Мисти зашипела, юркнула ко мне в ноги, русалка-флюгер сверзилась со шпиля и грохнулась на крышу. Проморгалась, пригладила вставшие дыбом рыжие волосы, резво забралась на шпиль вновь, угнездилась на месте и рявкнула: "Да чтоб ваши одноглазые змеи акула откусила, кальмар вам в жопу!". Сильфа присела, прижала уши, уставилась ошалелыми раскосыми глазами сначала на русалку, потом на псов. "Запомним", — читалось в кобылиных глазах цвета незабудки. "Отомстит", — взгрустнулось мне. Отомщать кобыла будет тому, кто ближе и доступнее, а это я, моей собственной умученной персоной. Русалка-флюгер была подарком его Верховной Водности Коралловой Лагуны, мы с Зуллой подозревали, что это его бывшая, которая до головастиков надоела его королевскому высочеству, что вполне могло быть правдой. Подводный мир свои секреты раскрывал очень редко, наши миры слишком разные, даже в семейных отношениях. Когда у тебя сотни икринок вместо одного-двух горланящих новорождённых, можно, наверное, и на флюгер опостылевшую любовницу или жену. Был такой граф, всех жён казнил сразу после медового месяца, так вот тот убивец просто душка по сравнению с Его Водностью. Впрочем, по законам моря любовница или жена знали, что их могло ожидать, был и выбор — вот так, флюгером, или ещё какой магической безделушкой, или удобрить дно морское. Говорящие и поющие статуи, напольные живые часы, магические охранники — это ещё самое безобидное в их нравах. Расколдовать несчастных могли только сами морские, но они душевным трепетом и сочувствием не отличались, море слабых не любит. Снятие чар было всё же возможно, но только спустя время, отведённое для наказания, и за немалые деньги, если таковые пожелают выплатить родственники, что, понятно, затрудняло возврат в нормальное тело и жизнь. Сроки часто большие, родственники меняются и прабабушку-флюгера потомки могут просто любить как память. Или ненавидеть, что уж совсем усугубит возвращение, ведь частенько у бедолаг кроме тела и жизни отбирали имущество и земли, за что потомки точно не будут лучиться счастьем и благодарить. Наша русалка была, по словам Виктора, осуждена на пятьдесят с лишним лет, но кто она, вампир нам с Зуллой так и не признался.

Магия — это не только фейерверки и лечебные зелья, это ещё и смерть папы и мамы. Смерть Анн.

Псы взяли меня в мягкий живой шерстяной плен. Морт принялся обнюхивать заплечную сумку, Курт отпихивал брата, меня трясло и колыхало, как берёзку на шквальном ветру. Патрик! Точно, без магии не обошлось, псы на страже, молодцы, значит, я права, Мисти не просто так придушила лопоухого. Изучив Патрика, наша четвероногая охрана потрусила прочь. Выглядело это так, будто по двору проплыли стога чёрной соломы. Мисти раздражённо лизнула шкурку на плече, уселась у ступеней и принялась следить за Сильфиными выкрутасами непроницаемым взглядом, единорожка до сих пор выписывала восьмёрки на месте, больше, по-моему, из вредности, чем из-за испуга, восьмёрки у неё выходили как-то без огонька.

Со страшным скрипом открылась парадная дверь, Овод вышел на крыльцо, сел на ступени, наблюдая за моими тщетными попытками успокоить Сильфиду. Причёсан, чисто одет, но глаза красные, видно, что гулеванил всю ночь, почти не спал. Я, наконец-то, после посулов угостить мерзавку гурийскими яблоками, которые кобыла обожала, кое-как угомонила единорожку. Подойдя к напарнику, накинула поводья на навершие-горгулью, что украшала перила, села рядом. Нет, рухнула. Ноги гудели, мышцы икр свело так, что, наверное, и не встану уже.

— Прости меня, Кай, — он поднял на меня опухшие, будто бы выцветшие глаза. Пахнуло густым ароматом горьких трав, которыми он заедал своё пойло.

Да... Овод был хорош собой, когда не пил, конечно. Полукровка силен, быстр, ловок, в бою он быстрее разъярённой ласки, Овод легко справлялся даже с боевым магом четвёртого или даже пятого ранга. Магия огня, льда, третий ранг с его-то скоростью — серьёзная сила. Что ещё этой его зазнобе надо? Аэринн из богатой семьи, чистокровная лесная эльфийка, а мой друг — полукровка, безземельный, бездомный, Орден — его дом и семья. Серые глаза, черные волосы, скуластое лицо с благородными чертами, кожа цвета легкого загара, он пользовался успехом у слабого пола, поклонницы слали ему цветы и драгоценности, но ему, поди ж ты, надо только одну. Мегеру и стерву. Любовь зла, полюбишь и Аэринн.

— Не за что мне тебя прощать, — ответила я. — Я отдохну часик-пол и потом буду в лаборатории, если честно, отдыхать некогда, но, если я не посплю хоть чуть-чуть, я могу упустить что-нибудь важное. Кажется, я сейчас просто упаду и уже не встану.

— Встанешь, — он невесело усмехнулся. — Поберегла бы себя, неугомонная. Ты не из железа, Кай. И... мои соболезнования. Я...

— Не говори ничего. Не надо. Спустись ко мне попозже, попробуем одно зелье, оно должно тебе помочь, с утра его пить не надо, смурной весь день ходить будешь.

Меня пробрала дрожь. Под арку, в лучах новорождённого утреннего света, начали въезжать черные крытые повозки, казалось, будто к нам во двор втягивал кольца огромный чёрный змей. Одна, вторая, третья, с невидимыми возницами внутри, бесшумные, мрачные, они закружили по камням двора. Вороные кони-тяжеловозы с мешками на копытах делали круг около фонтана и чеканили шаг далее, к входу на противоположной глухой стороне здания. Орден напоминал незатейливую крепость, без башенок и прочих статуй и украшательств, каменный трёхэтажный дом в форме улитки с подвальным этажом, высокой оградой из противомагического рубинового гранита. Дом не баловал глаз эстета красотами, но это был мой дом, и от вторжения смерти, что привезли с собой гарпии в повозках, мне стало не по себе. Обычно я не реагирую так, это моя работа, я почти привыкла к смерти и ужасам, но, это... в одной из повозок Анн.

Овод обнял меня за плечи, прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, и, пока жуткая процессия не скрылась, не отводила глаз.

— Я пойду, гляну там, как бы чего... — Овод встал, отряхнул штаны.

— Да, конечно. Проследи, прошу, чтобы... тело сразу ко мне, в главную лабораторию, ключ возьмёшь себе и никого, даже Виктора, не впускай. Я недолго, всего-то на полчасика.

— Сделаю всё, как надо. Прости, Кай, что меня не было рядом, — Овод криво усмехнулся, взъерошил себе волосы, помедлил, будто хотел что-то сказать, и скрылся внутри Ордена.

— О! Какой чудный кобыл! Ты украл? Такой тебе не из карман, скажи, украл, да? Молодец, Кай! Я никто-никто не скажу! Если ты мне давать кататься! Часто кататься! Каждый день.

Зулла. Как же без неё.

— Сочувствую тому, в чью дурную башку взбредёт её украсть. Это дар, Зулла. Зулла, это Сильфида. Сильфида, это Зулла, — представила я единорожку с воительницей друг другу.

Сильфа, наклонив голову набок, разглядывала амазонку, тихо пофыркивая, прядая ушами. А Зулла просто замерла в восхищении. Да, подарок очень дорогой, я не должна была принимать Сильфу, но не принять дар Эллои — смертельно оскорбить её, чего я никак не желала, просто не могла. Что-то теряешь, что-то находишь. Теперь у меня маленькая семья — Мисти, Сильфа, и я в ответе за них. Кошка кружила у моих ног, задрав хвост, Зуллу она проигнорировала, впрочем, как и Овода. С характером... голодная, поди. Я вздохнула. Придётся заглянуть на кухню. И ещё Мортира, чтоб ей, бороде, она кошек терпеть не может, и как я раньше не подумала? У гномихи каждая корка хлеба на учёте, а тут лишний рот, даже два рта, хоть Сильфа и на моем теперь содержании, но Марте все равно дай только повод поворчать. Хоть разорвите меня на части, но Мортира и Виктор точно дальние родственники, как пить дать. За столетие где-нибудь да пересеклись.

Я сняла поводья с перил, протянула Зулле:

— Держи, эта радость и краса вся целиком твоя. Сегодня мне будет не до лошадей и их обустройства, — Зулла взвизгнула, притопнула ногой, расплылась в счастливой улыбке. — Кормить её надо отборным зерном, пошли к Лорне за фуражом, там же и всякая её сбруя, и прочие вещички, всё, что полагается, Лорна должна быть уже в курсе.

— Ты восхитительный, ты мой прекрасный чёрный дракониц, ты моё лунное сердце ночи! — замурлыкала Зулла кобылке, сняла поводья и медленно двинулась к нашей небольшой конюшне, оглаживая лошадь по холке. Сильфа вскинула голову и танцующим шагом последовала за Зуллой. Я залюбовалась этой парой — обе изящные, длинноногие, даже походка похожа, черные волосы амазонки отливали шёлком, сливаясь цветом и текстурой со шкурой кобылы, которая вела себя на удивление смирно. Чужаков Сильфа не признавала, насколько я помню.

Надо же! Что ж, Сильфа тоже женщина, и восхищение её красотой и грацией должно смягчить её злючее сердце. Как только они с Вороном уживутся? Виктора ещё не было, застрял, наверное, у очередной пассии, с Лорной они уже давненько расплевались, пора бы уже и мириться, судя по их циклам разбеганий и примирений. Чего ему здесь торчать, Анн же не член королевской семьи?! Будь так, без сомнения, у нас во дворе бы уже весь Ковен в полном составе посохами размахивал и истерил. Нет, Кайра, ты сейчас зла, несправедлива... Хотя, Мисти, кухня, кобыла, Ворон, Овод, у меня голова кругом, не считая того, что кроме зелья-активатора да отвара у меня и крошки во рту с утра не было. И, самое главное, самое больное, самое страшное — смерть моей Анн, что чёрной тучей затмила собой Мир, сделала меня уязвимой, заставила потерять ясность ума и непредвзятость.

Истина — главнее всего, какая бы она ни была и чего бы она не стоила. Можно, в крайнем случае, ради "лжи во спасение" не говорить истину вслух, но.

Её. Просто. Нужно. Знать.

Я контуженой черепахой поползла по лестнице в подвал, в столовую для персонала, чтобы перехватить что-нибудь на скорую руку. Надо поесть, чтобы набраться сил, но всё, о чём мне сейчас мечталось — о сне хоть на пять минут, хоть на чуть-чуть, на целый миг! На повороте к трапезной Мисти шмыгнула вперёд и скрылась из виду. Я, остатками разума рассудив, что кошка сама найдёт меня, сама найдёт еду и вообще не пропадёт, на то она и кошка, пусть она даже целый ак-мор, решила всё же плюнуть на завтрак. А если Мисти повстречает Марту, это их головная боль. Пусть разбираются, как хотят, стены у нас крепкие, глухие, крики и вопли меня вряд ли разбудят... Разбудит меня сильнейший. Оставшийся в живых...

Я вернулась назад и поволоклась к себе на чердак. К демонам, к Икабодам всех — Мисти, Сильфу, Мэлла, Марту — всех! Особенно этого серо-голубоглазого мерзавца-развратника-убийцу со своей смазливой рожей, что так и маячила перед глазами до сих пор. Я хочу спать, значит, я буду спать, и тот, кто посмеет меня разбудить, будет первым, кого не спасёт от страшной смерти мой браслет!

13

На что способна нормальная девица, спросонья разлепив очи и узрев прямо перед собой, буквально нос к носу, здоровенную, в фиолетово-оранжевую полосочку крысиную морду, на которой поникшими колокольчиками грустно болтаются восемь глаз, причём во всех восьми немой укор? От крыса шибало в нос помойкой, навозом, у меня даже трупы так не озонируют, в общем, крыс был тяжёл, мокр, вонюч и возлежал на моей груди, затрудняя дыхание. А также на моем любимом стёганном меховом покрывале, подарке Мэллана, теперь безнадёжно испорченном. Кровь ещё сочилась из горла зверя, залив редкий мех карагардской шиншиллы ещё тёплой липкой жижей.

Я сонно поразглядывала — поизучала трофей, вздохнула. Наверное, нормальная девушка должна завизжать, выругаться, соскочить с постели, кинуть чем-нибудь, на худой конец, позвать мамок-нянек. Я росла среди магов, работала среди трупов, можно сказать, в самих трупах и работала, поэтому я просто спихнула подарок на пол, отодвинула мокрое мерзкое покрывало к стене, повернулась на другой бок и собралась спать дальше. Мисти, шалунья. Пора привыкать к её оригинальным подаркам. Икабод подери, ещё же и Патрик дожидается осмотра, сумку с ним я так и не донесла до лаборатории, будем надеяться, что за это короткое время несчастный кролик не превратиться в кашу, тем более что сумку я только подзарядила, и она должна сильно холодить...

Чей-то тихий, застенчивый кашель посмел спугнуть мою только-только вернувшуюся дрёму.

Это тот самый единственный случай, когда я благодарна, что мои черные силы связаны, иначе бы Орден быстро опустел. Называется, всех убью, одна останусь. Я знаю свои достоинства и недостатки, сама себе кажусь спокойной особой, меня надо долго доводить и тиранить, прежде чем мне захочется дать сдачи, я вообще стараюсь избегать конфликтов и тяну до последнего, прежде чем взорваться. Но есть то, что моментально делает из меня зверя. Я люблю, нет, я обожаю спать. В тишине, комфорте, на чистых, хрустящих простынях, почитав перед сном что-нибудь воздушно-розовое, про любовь. Есть у меня такая слабость, и мне не стыдно. Кровищи мне и на работе хватает. Вот и выходит, что если мне мешают спать, шумят или будят, когда я могла ещё понежится в пуховых облаках сладкого сна, я становлюсь не я.

Я сама себя тогда пугаюсь.

Побудка в неурочный час, когда ты сутки не спала и вдобавок три дня умирала от мигрени, самую святую из святых превратит в маньяка-убийцу в период острого обострения. Живенько представилась девица с бешеными глазами, причёской "падение с крыши", длинной хламиде и с топором, с которого капает кровь. Ну, может, топор заменим чьей-то головой, без разницы. Брр... Я иногда думала, что мой ненаглядный Мэллан не будил меня нежным поцелуем по утрам (по крайней мере в эльфийских слезу выжимающих любовных романчиках всегда так будят, даже девушек, не подающих признаков жизни), так как опасался, что мой браслет от такого накала эмоций просто лопнет. Наверное, при побудке любимый предпочёл бы потыкать в меня палкой, ну, или шваброй, главное, чтобы издалека. Пока же он ограничивался зазывными воплями из обеденной залы: "Любимая, солнце взошло! Свежие вафли от Монтерсинно вот-вот остынут, это просто кощунство так с ними поступать, а на икре Алмасса тают слезинки льда, они тают так же, как тает моё сердце, когда рядом нет тебя!". И как на такую побудку ответишь?! Особенно так, как хотелось?! Эльфа обидеть легко. А я могла. Особенно утром. Особенно спросонок. Если же Мэллу было не до политесов, он просто-напросто активировал мой тревожный артефакт, в просторечии между нами, ловчими, "беса", на который мы должны моментально реагировать в любое время дня и совсем не дня. Тогда все мои проклятия сыпались на голову Виктора, который обычно находился далеко и мог только почувствовать мои эмоции маньяка-убийцы. Вампир только ухмылялся, на то он и вампир.

"Бес" никакими дизайнерскими изысками не отличался, и, если его вывесить на всеобщее обозрение, портил любой тщательно подобранный вечерний туалет. Какое платье украсит уродливый гагатовый череп с красными рубиновыми глазками? Нечто чёрное, кожаное, в стиле вампира-кошмара-летящего в ночи, с перьями чёрного петуха и с кровавыми губами, когтями, глазами — это да, может быть, и добавит пикантности туалету, но я обожала чёрное, может быть, с тоненькой окантовкой золота, строгое, элегантное, без рюшечек и, тем более, перьев, и этот красноглазый негабар на моей шее был как на корове эльфийское седло. Нет, не то... как на эльфийке коровье седло... а, Икабод и с сёдлами, и с эльфийками! "Бес", это издержки профессии, что ж. Ко всему, эти самые глазки куда только не пялились, казалось, на себе носишь похотливого крохотного бесёнка, мой так чуть не окосел, заглядывая в вырез моих платьев. Когда я намотала на череп тонкую цепочку, закрыв ему обзор, и превратив в нечто арт-кошмарное, он тонко, противно и беспрерывно ныл, пришлось развязать мерзавца. Единственная работа "беса" — если Виктор желает всех нас немедленно лицезреть, эта похотливая черепушка начинала голосить, что "Вас сей же час желают видеть Йоговысокоповажнисть", "Жопы в руки и ко мне, лентяи, дармоеды, развратники, забулдыги!", "Время — деньги, при опоздании больше чем на одну секунду с вашего жалованья будет удержано пожертвование в пользу голодающих сусликов пустыни Карагард!", и ещё много-много всего разного, и эта поносно-словесная окрошка могла литься до бесконечности, причём на разных языках. Иногда черепушку переклинивало и это исчадие зла начинало вопить "Я знаю, с кем ты спишь!", "Твой член меньше абсолютного нуля!", "Чтоб тебе кайенского перца в мочеточник и анус набило!", наверное, в моей персональной "бесе" жила ещё и частичка энергии какой-то медички — брошенки, кроме частички похотливой сущности мужеского рода. Я пробовала топить гадину, кидала в горнило, даже капала на неё дорогущей слезой ледяного дракона, без толку. Вот так и придумываются легенды, как несчастную безделушку целое войско героев, едва ли не полубогов, не может изничтожить, кроме как только в жерле горы Ордодруинн. И это второй случай, когда я была рада, что на мне браслет, иначе бы тому, кто купил это безобразие пришёл бы окончательный и бесповоротный конец. Новый быстрый и простой способ уничтожения архивампира — на профессорскую диссертацию тянет. И лет на тысячу тюрьмы. Кто бы сомневался, что Виктор купит подержанные цацки, и всё ради своего Божества Экономии. Я хранила его в сумочке, Мэлл таскал на ремне, Овод намотал вместо браслета на запястье, "бес" отличался крепостью и неубиваемостью, и в драке был просто незаменим. Штучка Овода ещё и отличалась пронзительным, противным громким голосом, во время стычек её истошные вопли повергали врага в панику и бегство. Овод единственный из нас был своим "бесом" доволен, и на его вопли ему было плевать с башни Магов.

Сейчас, в данную минуту, мой персональный череп молчал, как мышь под веником, а те, кто рискнул меня разбудить, вот они, отважные, с суровыми лицами, готовые к неизбежной смерти. По крайней мере, порче. Может быть, самой обычной порче лица ногтями.

Я смотрела на распахнутую дверь и не верила глазам. В узком проходе топтались почти все наши — впереди мялся Порфирий, здоровенный белобородый крепкий дед-оборотень, наш волк-розыскник и сторож подземелья; облокотился о косяк Овод, из-за его плеч сверкала глазищами и белоснежной улыбкой Зулла, и, главное, впереди всей этой скромной делегации выступала Марта, то есть Мортира, со своей обожаемой поварёшкой за поясом.

Вот она то и повергла меня в ступор.

Марта тихо, застенчиво улыбалась, протягивая мне поднос с завтраком. Из-под глиняного блюдца с пшённой кашей выглядывала белоснежная кружевная салфетка, ещё я разглядела кувшинчик молока, чайник, из носика которого шёл пар, и нарезанный на деревянной тарелке тончайшими кусочками сыр, который даже ни разу не засох. Невиданное дело. Желание убивать сменилось размышлениями, в своём ли я уме и, вообще, проснулась ли я?

— Они сошлись, ак-мор и демон гномов, и мир взорвался, ужасный общий враг повержен был, — продекламировал Порфирий, умильно глядя на поцарапанную, багровую от смущения физиономию Марты, на Мисти у моих ног, кошка нервно вылизывала шерсть, пытаясь избавиться от чего-то клейкого и алого, и на труп здоровенного, весь Орден допёкшего Пасюка, незряче смотрящего в потолок, которого я так небрежно спихнула на пол.

Нет, Кайра, ты не спишь. Оказывается, пока я выпала из жизни, буквально на полчаса, рухнув на постель даже не сняв сапог, вернее, на правый меня всё же хватило, произошло множество событий, потрясших наш маленький мир почти до основания.

Мисти повстречала Марту. Марта повстречала Мисти.

И они вдвоём встретили Пасюка.

Как потом оказалось, крыс шествовал по своим делам, то есть дегустировать новую бочку вишнёвого варенья, и неуважительно, можно даже сказать, пренебрежительно глянул на Мисти. Можно сказать, свысока.

Я села на кровати, потёрла виски, мочки ушей. Немного очухавшись, глянула на пол.

Крыс грустно свернул лапки с коготками-ножичками, хвостик в чешуйчатой мелкой броне, что царапала камень, скорбно свернут колечком. Крыс как бы молча напоминал о несправедливости и жестокости этого мира, и был, конечно, прав. Со своей животной стороны. А вот Порфирий, Марта, Виктор и Овод, который забодался менять древки оружия, наконечники стрел, копий, даже мечи были твари по зубам, правда, обычные, такие делало семейство Драунов, мечи их кузни зубки нашего крысиного короля брали на раз, все-все до одного ловчие почему-то ни слезинки ни проронили. Жестокосердные. Странно. Ведь Марте он помогал избавляться от старых запасов круп, нередко путая их с новыми, очень любил свежую, фирменную Орденскую бумагу, как бы намекая, что пока не закончили старые запасы, не след закупать новую, он сожрал — перекусил три семейных наследственных копья Зуллы; Виктор, потеряв только-только полученные мешочки из банка со злотыми, потом ещё долго разорялся по этому низкому, совершенно не стоящему таких душераздирающих воплей поводу, а ещё мы все вместе упражнялись в ловкости, пытаясь попасть кто чем по туше крысиного короля. А его помет?! Он был везде. В шкафах, еде, одежде, даже в бутылях, сундуки и лари ему были на зубок. Наверное, крыс умел проходить сквозь стены. Его восемь глазок и колдовская текучесть и вездесущесть громили Орден вчистую. Мы не распространялись о своём позоре, какие же мы ловчие, если крыса не можем обезвредить, но как нам справится с этим ... этой... непереводимой игрой слов?

Этого красавца, короля не только Орденских, но и, наверное, всех Арканумских крыс, не брали ни яды, ни заклинания, магия была бессильна, наши псы, завидев это чудовище, неторопливо шествующее по камням двора, предпочитали терять зрение. Им бы трость в лапы, черные очочки, и иди, зарабатывай на паперти. Виктор даже разорился на пару магов, но первый уметелился, покусанный и уделанный крысиными экскрементами, ещё и пытался натравить на нас юристов, пока с ним не переговорил Овод, убедив мага-истеричку отказаться от иска, потому что ему, магу, не нужна огласка его позорного проигрыша какому-то крысу, а то, что этого крыса не брали ни огненная магия, ни кобальтовая, ни сильнейшие редчайшие яды, от которых и выверны дохли, а этому разбойнику лишь прибавляли аппетит, это не в счёт. Я лично видела, как Пасюк живой и невредимый выбрался из кучи извести, только яркость раскраски и пушистость увеличились. Овод напомнил магу, что боевой маг, он и мечом должен уметь крыса проткнуть, а на робкие возражения страдальца, что тогда ему, магу, придётся всю жизнь убить на беготню за одним-единственным крысом, Овод только пожал плечами. Второй маг взял аванс, оглядел крыса, что волок в зубах, переваливаясь на коротких, но быстрых ножках, магову сумку с зельями, беспечно оставленную в привратницкой, пальнул шаровой молнией, выпустил стрелу копья леса, добавил молнию пятого класса, был оглушён не выдержавшей такой наглости нашей магической сетью, и убрался вон, тихий и задумчивый. Аванс он вернул, ещё и доплатил довольному Виктору, чтобы мы забыли его имя и не пытались вспоминать. С тех самых пор нам пришлось кое-как притерпеться к неприятному жильцу, но польза всё же была — Пасюк дисциплинировал. Нельзя было небрежно бросить дорогую вещицу — только в сейф, в банк, обед-ужин съедались сразу, до крошки, оружие чистилось и смазывалось, смазанным крыс брезговал, а съестные припасы не накапливались, к радости нашего жадины-начальника. Только в моих лабораториях он не хулиганил, даже не знаю почему, и мою комнатку под чердаком тоже избегал. Лорна не смогла объяснить сей феномен, и я удовлетворилась мыслью, что он, наверное, чует мою силу, скованную браслетом, или, может, я просто ему не нравлюсь настолько, что он видеть меня не может, на дух не переносит, испытывает неприязнь, так сказать, что меня совсем не огорчало.

Икабод только знает, что это был за крыс, ведь нормальные крысы серого или почти чёрного цвета, бывают белые, бывают и пятнистые, рыжие, но это нормальные крысиные расцветки, а наш пират радовал глаз оранжевой полоской на фиолетовом фоне. Глаз у него было восемь, на тоненьких высоких ножках, и подобраться к нему с тыла было нереально. Мы подозревали, что это "подарок" одного из разоблачённых нами, скорее всего мага, или же маг работал по заказу, но желающих сделать нам пакость была тьма, магов, что делают таких монстров, на сей день во всем Аркануме не было, вот мы и почти смирились с присутствием и продуктами жизнедеятельности разноцветного разбойника, но, оказалось, и на старуху бывает проруха. То есть Мисти. Где Мисти, там двум пиратам не бывать.

Кошачьи, пока не исследуют всю им принадлежащую территорию, не успокоятся, а их территория — там, где они, то есть везде. Быстро обежав-проверив комнату, это я ещё успела увидеть перед тем, как забылась тяжёлым сном, Мисти ринулась изучать закоулки-переулки Ордена. Остановить её могли только магические замки и решётки в подвале Порфирия, вот встреча Мисти, Пасюка и Марты и произошла на самой вкусной и интересной территории, которую каждая из сторон считала своей. То есть на кухне.

Их встреча впоследствии стала легендой Ордена. Позже мне её рассказал Овод, соизволив улыбнуться, поведала за ужином, заливаясь смехом, Зулла, Виктор только вздохнул, но в глазах забегали бесы, а сама Марта никогда и никому ничего не рассказала, только влила в себя бутыль забористой "Крови Бутланских гор", о составе меня даже и не спрашивайте, если хотите иметь здоровый аппетит, и вспомнила все бутланские ругательства, а их, ругательств, хватило на целый том, что хранился в бестиарии Венгерберга. Эта книга считала, что все должны знать основной костяк бутланского, от которого краснели даже уши кентавров, главных Арканумских охальников и нахальников, вот и пришлось перевести красноречивый неугомонный том из залы книгохранилища с нормальными воспитанными томами в подвал к монстрам и ужасам, среди которых "Антология ненормативной лексики гномов Бутланских гор" сразу же стала весьма уважаемой персоной.

Мисти, вылизав бок до блеска, урча, снова заволокла оранжево-фиолетовую тушу на кровать, сдавленно повышая голос, если кто-то из свиты пытался сделать к нам шаг. Не зря хлеб ест. То есть крыса. Я хотела было возразить, что это негигиенично, скорее всего, даже ядовито, но... Мисти посмотрела мне в глаза, крепче сжав Пасюковое горло. Я хмыкнула и милостиво разрешила милой кошечке делать с крысом все, что захочет и как захочет. Кошечка даже ухом не повела, довольно урча и завтракая, ей мои разрешения были нужны, как корове всадник. Да что это я ... перемкнуло на коровах.

— Твой кошка, девочка-тьма, герой, — басовито вступила Мортира. — Но правил тут мой, чтоб твой молот стал мягким, как хлоп бездетного курра. Кот будет получать двойной еда, но стирать и чистить за ним будет твой счёт, — лицо Марты расплылось в улыбке. Я содрогнулась. — Горшок для морры на улиц за стеной где демоны кони, чтоб им гнилушки жрать, буду наказать, если кот гадить дом. Если твой тварь испортит сожрёт или сгрызёт мой имуществ, имуществ Орден, он будет иметь дело со мной, чтоб вас бросить в шахта с хлютами.

Мисти оторвалась от крыса и принялась изучать Марту. Порфирий хрюкнул и выскочил прочь, Овод исчез с глаз, будто и не было, и только Зулла, уперев руки в боки, выдала:

— Ты, горный жирный мышь, должно поставить статуй кошки и вешать на него венок цветов свежий день каждый! Ты её давать есть сколько хочет! Ты не дашь — я дам! Тронешь пальцем кису — тебя трогать я! Копьем! Посмотрим на твой ржавый топор против мой копье! Ты проиграл — сбрить бороду, вот так, если станешь жива, бочка на ножке!

Киса с интересом выслушала тираду, и, урча, продолжила завтрак. Мортира, чье круглое лицо стало похоже на раскалённую сковороду, повернулась к Зулле, не спеша, медленно потянулась за поварешкой, не сводя тяжелого взгляда крохотных глаз с наглой амазонки. Та только ухмыльнулась.

— Благодарю, Зулла, я уже взрослая, могу постоять за себя сама. Прошу всех вон, — тихо сказала я.

Марта и не шелохнулась, буравя Зуллу глазками. Зулла, помедлив, кивнула, подмигнула мне и отступила, скрывшись из глаз. "Разговор потом идёт!", — звонко донеслось с лестницы.

— Марта, благодарю за завтрак, ценю твои усилия. Я попросила — вежливо попросила — оставить меня одну.

Мортира сунула поварёшку за пояс, буркнула:

— Я знай и понимай, что твой друг мертва, ещё ведь очень, очень мелкий гном был, — она горестно покачала головой, закрыв глаза. — Но мой оскорбитель, пусть лопнет его жила, не должен быть безнаказан, мой топор на тропе забоя, его острие остро как никогде.

— Убери топор. Мне дороги вы обе. И Зулла, и ты. Я не хочу больше потерь.

Мортира засопела так, что занавески заколыхались. Поковыряла носком сапога, оббитого сталью, доски пола, почесала, подёргала бороду-косицу и открыла рот для ответа.

От взрыва вышибло стекла, мне засыпало крошевом волосы, постель, оглушило, подбросило, Мисти взлетела до потолка, приземлилась рядом со мной, и, став дыбом, зашипела как разъярённый дракон, заглушив звуки разгрома. Марта с матами помчалась прочь из комнаты, я за ней, тоже не молча.

Во дворе Ордена на камни двора художественными облачками оседала солома, или то, что от неё осталось. Черно-огненный дождь — прекрасное зрелище, но, если этот дождь — всё, что осталось от стены и кровли конюшни, понимаешь, что не так уж и хотелось его увидать.

Утро было во всей красе — чирикали воробьи, мягкие лучи солнца ласково касались лица, грели щеки, воздух был напоен запахом роз, моря и ароматом нашего рва и гари. Не забыть сказать Кенту, чтобы подлил "противовонючки".

Курт и Морт отсутствовали, ещё бы, во дворе разгулялась магия, магия разрушения в чистом виде. То есть моя кобыла. Какие к псам претензии? Сильфу проверили при входе, определили, как свою, работа сделана честно и на полную собачью совесть. Называется, сами лошадку привели, сами и выкручивайтесь. Все свои, кусать-загрызать никого нельзя, а то, что во дворе небольшая война с применением неконвекционной магии, так мало ли, как и чем ловчие занимаются в свободное от тяжких трудов время?

Виктор, Мэллан, Мортира, Зулла, Овод, Порфирий, плечом к плечу, разглядывали следы вражеского нападения. А я и не удивилась. Нечего аргановую сетку было трогать. Хотя...

— Зулла, зачем ты сняла ножны с рога? — прошептала я пересохшим горлом. — Это же оберег, защита!

— Прелесть слушалась меня, я думала, нестрашно, а чехол, он был нечист, — надула губы наша краса.

— Теперь чист? — скучным голосом поинтересовался Виктор.

— Чист, — расплылась в улыбке до ушей воительница.

Виктор позеленел, что ему очень шло в лучах утреннего солнца. Прямо высший светлый эльф, а не архивампир с клыками.

Виновница торжества гарцевала на месте, как бы приглашая полюбоваться такой красотой. Я и залюбовалась. Тут уж действительно, не соврёшь, она у меня красавица, хоть сейчас на королевский выезд.

Если король идиот. Или самоубивец, или просто дурак, в конце-то концов.

Сильфида танцевала на месте, и глядя на этот танец можно было только умолкнуть и благоговейно, молча смотреть. Вороные ноги в белоснежных чулках выделывали грациозные па, как на параде короля эльфов, да что там, кобыла короля эльфов просто... чтоб тебя — опять корова... по сравнению с моей единорожкой. Голова со звездой во лбу изящно склонена на бок, неподвижна, белоснежный хвост дирижирует неслышимой нам музыкой, голубые раскосые глаза скромно смотрят вниз и вбок, ну просто сама невинность, чудесная волшебная лошадка, хоть сейчас детей катай. Если бы не рог, до сих пор багровеющий алым, как след от выстрела. И если бы не забившийся в угол стены, что уцелела чудом, Ворон, агатовые глаза которого до сих пор так не приняли свой нормальный размер. Морда коня была такая, будто он столкнулся лоб в лоб с драконом. Но он, как конь, как, в конце-то концов, мужчина, самец в расцвете лет и сил, тоже смотрел. Любовался, как и мы.

И, наверное, понимал, что этот танец для него.

Мы тоже смотрели, зачарованно молчали. Пока не вмешался случай. Случай явился в виде нашего приходящего уборщика и подручного Марты кентавра.

— Твою же ж мать, — проговорил Кент, развеяв чары универсальной формулой развеивания чар.

Сильфа замерла, нацелила рог на Кента, я с ужасом увидела, что багрянец меняется на серый, затем будет белый, затем радуга, потом смертельно-синий, и затем уже не будет ни Кента, ни, может, кого-то ещё. Может, и меня. Мисти материализовалась у моих ног, выгнулась дугой, прижала уши, зашипела на единорога как клубок гадюк, из кончика хвоста показалось жуткое жало, блеснуло ядовитой зеленью. Спасибо, девочка, но ты тут мне не поможешь, только погибнешь зря.

Я не хочу больше никого терять!

— Зулла, Икабод тебе в гузку, ножны! Быстро! — рявкнула я, кидаясь к амазонке, но Зулла уже кинула мне наше спасение.

На лету поймав ножны, я в два прыжка повисла на шее Сильфы, тёплой, сильной, шелковистой, и, главное, скользкой, попыталась нахлобучить аргановый чехол на рог.

Попытка не удалась.

Что может быть с утра лучше, чем беготня по двору под заботливые комментарии и советы друзей? Что заменит и зарядку, и горячий кофе, развеет остатки сна? Кобыле забава нравилось, палить из рога она пока передумала, судя по его цвету, из серого он стал нежно-розово-голубым. А я была в ярости. Ещё миг, и я бы послала бы всех к Икабоду и ушла в лабораторию, пусть Сильфа делает из них блюдо дня, не жалко нисколечко, но вмешался Мэллан.

На кобылу, замершую в предвкушении нового забега, который начнётся, если мне удастся подкрасться к мерзавке на расстояние руки, прямо с небес свалилась железная клеть. Поплясала с грохотом, расколов булыжники двора, и замерла. Настоящая клетка, только без дверей и без пола. Сильфе в ловушке было не развернуться, но это не помешает ей выстрелить ещё раз, и ещё. Если останется в кого. Два выстрела у неё есть до следующей подзарядки, но и этого хватит, чтобы в Венгербергском "Вестнике" вышла статья в траурной рамке.

Мэллан тряхнул кистями, окинул странным взглядом клеть и заторопился внутрь здания Ордена. Трус! Я тебе ещё вспомню! Хотя, на него не похоже, такого просто не может быть...

Сильфа заржала, и в этом ржании было и то, что она думает о маге и его клетке, и вообще о всех нас.

— И что теперь? — отдышавшись, спросила я сразу всех. — Она опасна, к ней не подойти.

Виктор хотел было что-то сказать, но его оборвал кентавр. Кент славился вежливостью и манерами.

— Пошли вон, жопорукие. Как вы ещё убийц-то ловите, толку с вашей магии, как онанисту от журнала огородника! Дай цацку, — Кент протянул мне лапищу, в которую я и вложила ножны Сильфы дрожащей рукой.

Виктор прищурился, насторожился, но не двинулся с места. Я видела, что он напряжён, как струна, но это и ясно-понятно, мы все тут сейчас не на отдыхе у ручейка с костерком и печёным на углях мясом. Кент, чьё вообще-то полное имя Иннокентий, вынул из кармана серой рабочей попоны деревянную палочку, обвитую лентами разноцветных металлов и с набалдашником из чего-то синего и сверкающего, побурчал, чего-то на ней нажимая и передвигая, и выставил её на клетку. Сильфа заинтересованно наблюдала, роя копытом землю. Кончик рога опять начал менять цвет. У меня закололо виски, браслет раскалился.

Мисти взвыла, до этого она лишь тихо, мерно подвывала, перебивая куплеты припевом шипения, стала подкрадываться к клетке.

Кент тряхнул рыжей башкой, откинул толстенную длинную косу на круп и что-то нажал на палке. От клети, поскрипев, отвалился клетчатый круг. Кобыла уставилась в окно, запрядала ушами.

— Вечно подчищай за вами, магами, как дети малые, честное конское слово, чтоб мой хвост отпал, — он просунул руку, цапнул дико заржавшую кобылу за рог, Сильфа попыталась стать на дыбы, но помешала клеть. Иннокентий резко притянул к себе голову кобылы, и, наконец-то, свободной рукой нахлобучил спасительный чехол на уже сияющий смертельно-синим рог. Кобыла взвизгнула, дёрнулась, уставилась на кентавра взглядом василиска, забила копытом по камням, высекая искры. Разглядев в подробностях конопатого, курносого, здоровенного рыжеволосого кентавра, коня-мужика, который на вид и дракона голыми руками мог в бараний рог скрутить, Сильфа вмиг приняла вид оскорблённой невинности, потупив глазки, прижав ушки, и застенчиво ковырнула камень копытцем.

Мисти сдула волосатый шерстяной шар, в который превратилась, приняла привычный облик большой чёрной кошки, жуткое жало исчезло, она уселась, обвила хвостом лапы и замерла, жили лишь огромные жёлтые глаза.

Раздался дружный выдох. Я, оказывается, всё это время не дышала. Я знала, что кентавры сильны, но чтобы настолько?! Хор голосов, ворчание Иннокентия и возмущённое, тонкое ржание кобылы сменили зловещую минутную тишину, когда мы смотрели, затаив дыхание, за смертельным номером Кента. Послышался цокот копыт, к узнице в клетке подошёл Ворон, недобро глядя на нас, стал рядом. Сильфа несчастно опустила глазки долу. Я умилилась. Девственница, агнец. Только нимба не хватает.

— Иннокентий. Ворона отведи к Крононсам, и рядом, и уход хороший. Немедленно. Эту, — вампир просверлил недобрым взглядом Сильфиду, та потупила глазки, махнула хвостиком, — эту к Лорне, пусть сама разбирается с подарками своей дочери. У меня на такие подарки ни конюшен, ни злотых не хватит, — тихо, сдавленным голосом проговорил Виктор. — Теперь ты, — он обернулся к Зулланне:

— Ты в ответе за то, что случилось. Мытье лестниц во всем здании, чистка двора и приведение его в вид, приличествующий двору Ордена, восстановление конюшни, да, восстановление, это на тебе и за твой счёт. Работать тебе ещё и работать, да.

Зулла округлила глаза, но вампирья тирада, видимо, её совсем не расстроила, судя по улыбке до ушей. Хотя я бы расстроилась — только двор отмывать-оттирать ремонтировать нужно было несколько дней. Огненный дождь прошёл, зачернив камни двора, увеличив возмущение и сочность выражений Иннокентия. Живописные кучки разбитых булыжников клетью Мэллана двора, дымящиеся развалины конюшни, наш мирный доселе двор напоминал замок после нападения дракона. Собственно, так и было, только дракон не умел летать и был с копытами, ноги бы ей поотрывать, мерзавке. Но нет, она уже запала мне в душу и сидела там крепко, уже не выдерешь. Я испугалась за всех, за наших, за Мисти, но и за Сильфу тоже.

Виктор мог её убить. Пожалел, за что ему моя вечная благодарность, но об этом я ему никогда не скажу.

— Тогда и меня добавь, это моя кобыла, я за неё в ответе, — буркнула я. Мисти боднула меня головой, потёрлась об ноги, затарахтела, успокаивая.

— Ты мой настоящий друг, — торжественно сказала Зулла, тряхнув головой. — Я ценю твой благородство, но моя делать так, как надо. Мама приезжать с девочками, все мне помогать, строить и чистить. Моя справится, да, — и расплылась в такой улыбке, что я невольно улыбнулась в ответ.

Виктор закашлялся, кашлял долго, не смотря на нас, потом хмыкнул, пнул ни в чем неповинный камешек, провёл рукой по белоснежным волосам, связанным в хвост, оставив полосу сажи, расцветившую его скучную белизну причёски. Впрочем, сажа уже была на его белой шёлковой рубахе и кружевном платке, уголок которого выглядывал из нагрудного кармана, так что пятнистость сажи только увеличилась.

— Не надо маму. Тем более, я слышал, она казнила своего последнего фаворита, а нового так и не завела, — буркнул он. — И откуда что берётся, ведь в лесах росла, по пустыням-холмам почти голая бегала, а поди ж ты, крошка выросла, научилась шантажу, да, научилась... Ты, Зуланна, как непосредственная причина этого безобразия, лишаешься половины жалования, и также поможешь Иннокентию с уборкой двора, нет, не надо уборку, сбежится вся кобелиная часть Венгерберга полюбоваться на твою ...

— Какую мою? — живо заинтересовалась Зулла.

— Обе твои! — рявкнул Виктор. — А ты, Кайра, как владелица, кроме половины жалования в мою пользу, отведёшь эту скотину в конюшню Лорны. Там ей самое место, у меня на вас ни злотых, ни зданий не хватит. Кроме того, коня и кобылу держать вместе нельзя. Да, нельзя.

— А кто и когда мне отремонтирует конюшню? Вот эту самую, отсохни ваши копыта? — Кент ткнул пальцем в дымящиеся останки здания.

— Злотых план этот год нет, — отрезала Марта. — Итак голый жоп ходим.

— Злотых нет и Ворона держать у Крононосов, — Кент цапнул за вожжи Ворона, прядавшего ушами, и повёл со двора. — Но для некоторых, не будем копытом указывать, для кого, злотые для себя всегда найдутся, уж я-то знаю, чтоб у него белый хвост с башки отвалился.

Сильфа вытянула шею, тоненько, призывно заржала. Ворон врос в землю.

— А-а-а, ишачий хвост, твою же ж мать, — разорался кентавр, пытаясь сдвинуть коня с места, но тот только мотал головой, пятился и пытался укусить Кента, вращая черными глазами-маслинами.

— Выпусти Сильфу, — попросила я. — Кажется, только Ворон подумал о несчастной кобыле.

— Она такая же несчастная, как наш вампир, содравший с клиента самый большой в своей вампирьей нежизни гонорар, — проворчал Иннокентий и зарылся в карманах пелерины, целомудренно прикрывающей его мощный темно-гнедой с подпалинами круп.

Он вытащил уже знакомую мне палку, настроил, всё так же ворча себе под нос протопал к клетке Сильфы и провёл по прутьям. С жалобным скрипом свежевырезанная дверь грохнулась на камни двора, подпрыгнула, позвякала и угомонилась. Сильфа, аккуратно ступая между прутьями, вышла и застыла в изящной позе, помахивая хвостом, склонив голову, будто прима, которая ожидает аплодисментов. Или даже оваций.

Ворон что-то проржал кобылке, та похлопала ресничками, но разговор влюблённых безжалостно прервали. Кент цапнул Ворона за поводья и ускакал, вернее, ускакали оба, правда, конь немного упирался и всё оглядывался. Бедолага. Угораздило же, мало мне Овода с Арлеттой...

— Мне отвести Сильфиду к Лорне или я всё-таки займусь делом? — спросила я Виктора. — Первые три дня, знаешь правило.

— Иди в лабораторию, да, — подумав, ответил вампир. — Я сам отведу эту разрушительницу. Лорна в Венгерберге, дома?

Или мне показалось, или у архивампиров бывает румянец?

— В особняке, на Дворцовой, — сказала я.

Вампир может чувствовать любимую, где бы она ни была. Вот только любимая — высший маг, с защитой и артефактами. Пришла пора мириться, да? Вроде бы как и предлог солидный появиться пред Лорниными очами, вроде бы, как и не с повинной головой, все правила политеса гордецов соблюдены. Впрочем, не моё дело, хотя мне дороги оба и всё же мне больно, когда они ссорятся и разбегаются на месяцы, а то и годы. Пара просто загляденье, они созданы друг для друга, но... Когда влюблённые думают, что у них века впереди, они могут позволить себе роскошь не видеться годами, скандалить, даже ненавидеть, чтобы потом с новой силой броситься в объятия. Кажется, с годами должна прийти мудрость, понимание, умение уступать, но, как объяснила Лорна, ничто так не бодрит отношения, как качественный, вселенского масштаба скандал. Измена может освежить чувства. Может и убить. Я не понимаю таких отношений и не хочу понимать, в любви я собственница. Узнав об измене Мэллана, кинжалом тыкать, конечно, не стану, просто уйду, а уж речи о ходьбе на сторону, да ещё и с моего согласия, и быть не может. У себя на столе в лаборатории я видела, к чему приводит смена партнёров, даже у меня пропадал аппетит, кроме того, любимый же не вещь вроде тапочек, чтобы одолжить её для попользоваться?! Это не вещичка, не мелочь, это жизнь, кровь, сама твоя суть, если чувства истинные — из-за тапочек не убивают и от тапочек не рождаются дети. Впрочем, сейчас речь не обо мне и Мэлле, у Виктора и Лорны смена партнёров была как бы отпуском от постоянных отношений, их проверкой, хоть всё это жутко мне и не нравилось, но меня и не спрашивали. Их жизнь, их лестница в небеса.

По-моему, самая страшная ошибка — жить так, будто впереди столетия. Можно ранить, можно уйти, можно просто поругаться, а потом, волею судьбы, рока или Мира, уже никогда не увидеть любимого, и всю оставшуюся жизнь не жить, существовать. Эту боль не исцелить... Не всегда есть годы впереди. Не всем дана эта роскошь, дар Богов. Кому-то суждено умереть. Уж кто-кто, но мы, в Ордене, об этом прекрасно знаем. Ага, умная такая, а сама Мэлла мучаю, как распоследняя стервозина. Значит, у нас с ним не то? Не то самое, что на всю жизнь? Сердце говорило, что я права, а разум спорил, возражал, причём голосом и доводами Лорны. И Икабод с ними, разумом и сердцем, обоими, это утро итак уже вскипятило мне мозг, а впереди уйма работы, которая потребует от меня полной концентрации и всех моих знаний.

Я позвала Мисти, рыскавшую по двору, и побрела в Орден — принять душ, быстро съесть уже холодный завтрак, что принесла Марта, и вперёд, за дело. Философствовать сейчас — непозволительная роскошь. Меня ждёт срочная, грязная, печальная работа.

Узнать, кто убил Анн.

14

Я поднялась на чердак, толкнула дверь своей клетушки и вошла внутрь. Стекло захрустело под ногами, Мисти, переступая через осколки, запрыгнула на стул у дверей, села, приняв позу статуэтки. Постель в стекле, пол искрится, в разбитое окно весело задувает прохладный утренний ветерок. Разгром в комнате, как и недоеденный крыс на постели, чудесным образом никуда не исчезли, на что я так искренне надеялась.

Я засунула оранжево-фиолетовое, странно-мягкое тело крыса сначала в спецмешок, потом в волшебную сумку, бедная только хлюпнула, повозилась и приняла обычный размер. Будет Патрику напарник. В суму ещё пара-тройка крысов влезет, но чур меня от крысов и им подобных, чур. Хотя, почему-то мне сейчас стало его чуть ли не до слез жалко, он так забавно топал через кухню, когда тащил к себе в норку очередной трофей! Ладно, что вышло, то вышло. Крыс жил своей жизнью, как и Мисти, я понимаю, это вечный отбор, выживает сильнейший, но всё равно стало смурно на душе. Ты, Кайра, устала, не выспалась, ты голодна, вот и раскисла. Вскрывать трупы и горевать о Пасюке... Кстати, как там поживает мой завтрак? Чудесный от слова "чудо", потому как такой же редкий и невозможный, Мортирин завтрак спасла салфетка, наброшенная поверх мисочек и тарелок. Я приподняла вышитый край, бросила взгляд. Холодная каша и хлеб с растаявшим маслом совсем не вызывали желания перекусить, но дело не в аппетите, а в необходимости, мне сейчас некогда идти на кухню, все равно зацепишься языком с кем-нибудь, да ещё и в военные действия между Мартой и Зуллой можно вляпаться по самое не хочу. Они обе мои подруги, и принимать чью-то сторону я не собиралась. Нет уж, я только мировой судья.

Я осторожно вычесала-вытряхнула волосы над покрывалом, ему всё равно уже хуже не будет, умерла так умерла, даже Марте его не спасти, кровь и потроха крыса до дыр разъели нежную кожу. Собрав постель, стараясь не рассыпать осколки, я бросила покрывало и белье в корзину для стирки, что стояла за дверью, оставив записку, что тряпки в стекле и крови. Матрас, щедротами Виктора, набитый соломой, был новый, чистый, а о том, что сочинить Мэллу про шиншиллу — куда делся его подарок и что с ним стряслось, я подумаю позже. Врать не хочется, но у них с Мисти и так кошмарные отношения, не хватало ещё признаться, что дорогое покрывало безнадёжно испорчено ак-мором. С мебели и пола стекло я собрала комком липкой грязно-жёлтой, но весьма полезной дряни, нечто вроде смолы, липучий комок отлично собирал шерсть, мелкий, невидимый мусор, чистил то же покрывало от крошек. Липучка, она и в городе магов липучка, просто бесценный предмет. Стоила она бешённые деньги, делали её из смолы заокеанской лиственницы с кучей добавок, и мой контрабандный кусок мне было до слез жаль, но веник в войне со стеклом не поможет. Марта и Кент в моей каморке не убирались, лишь приносили свежее белье и оставляли за дверью, на крышке корзины, так что выбора у меня не было. Рангом ещё не доросла до персональной уборки, вот стану архивампиром, тогда и поговорим, и покомандуем. Я потянулась, задумчиво разглядывая разбитое круглое оконце с развеваемым на ветру флагом-занавеской, помассировала талию со спины, усталость никуда не ушла, мышцы молили о пощаде, о сне, но их просьбу я предпочла не услышать. Зелье, снова зелье энергии, много его нельзя, но сегодня особый день.

Особая жертва.

Я достала из тумбочки небольшой темно-синий флакон, вынула пробку, собираясь сделать пару глотков. Вроде бы, с уборкой всё. Разбитое окно — забота Иннокентия, и хорошо, что меня не будет, когда он явится с инструментом, ему сегодня столько возни с окнами, что вряд ли он будет в пушистом и мягком настроении, а уж в моей-то каморке, где ему не повернуться, он должен превзойти сам себя. Я и так уже ругательств нахваталась, хоть рот и уши с кислотой мой, и всё одно — не поможет.

Услышав знакомое музыкальное вступление, я выронила зелье, чудом успев подхватить флакон у самого пола, и, кажется, что-то произнесла от всей души. Громко. Как тут быть воспитанной, вежливой, нежной и кружевной?! Счастье, если останешься в своём уме, и крепкие выражения весьма этому способствуют, не говоря уже о их сакральном значении и магической силе.

— Когда я была мальком,

Я росла под кораллом.

Когда я была мальком,

Красным кораллом был мой дом.

Мисти издала нечто вроде "ва-а-ауу-у-у-й-я!", зашипела, прижала уши, я поперхнулась зельем, когда прокашлялась, выругалась. Нет, не так. Я вспомнила старооркский, процитировала кратко, самые выжимки, из "Антологии ненормативной лексики гномов Бутланских гор", весьма помогло мне и избранное из Мэллана, касаемо гордого и глубокоуважаемого народа гоблинов. Нашу русалку-флюгер иногда пробивало на песнопения, и, если она заводила свой вселенский плач, остановить её было невозможно, как нельзя остановить смерч, Вселенную и Мортиру во время уборки. Не сказать, что не пытались остановить, пытались, многие и регулярно. Пробовали маги, пробовали Курт и Морт, псы честно выли от всей своей собачьей души, едва не охрипнув даже со своими лужёными глотками, но исполнительница во время выступления была от нас, таких мирских, приземлённых, недалёких и чёрствых, так духовно высоко и далеко, что в упор не слышала псиной арии, она была одна в целом мире, а молнии и огненные шары только добавляли эффектов русалкиному незабываемому песнезавыванию. Мне иногда мечталось, чтобы Орден накрыло цунами, только оно, наверное, способно её заткнуть, пусть и ненадолго, хотя бы вопли захлебнутся, а так, вода для неё родная стихия, певунья должна уцелеть. Ещё неизвестно, что вреднее и хуже для меня, для всех нас — стихийное бедствие или вопли дамы-флюгера, абсолютно лишённой какого-либо музыкального слуха и голоса. Нет, голос у неё был будь здоров, стаю наглючих чаек могла распугать, вот только немного жаль, что все песни исполнялись на одной ноте, с подвываниями, всхлипываниями и вскриками, заслышав которые нужно было или бежать за охраной, спасать жертву, или завидовать невидимым влюблённым в самый разгар экстаза. На русалочьи песнопения откликались псы Венгерберга, Курт и Морт прятались в подвале у Порфирия. Я их понимала целиком и полностью и винить никак не могла. Не живодёр же я, в конце-то концов. Думается мне, именно этого песенно-сочинительского русалкиного таланта Его Водность и не смог вынести, и, вот, скуповато-жадноватый Виктор приобрёл флюгер со скидкой, в глубинах вод установились покой и тишина, как и положено в глубинах вод, а у нас в Ордене появился повод регулярно освежать в памяти фразеологизмы, интимный фольклор и старые, забытые языки. Затычки для ушей и заклинание "Тишины" не спасали. Только Зулла оценила талант, только она одна могла слушать русалку, даже заслушаться. Когда я поинтересовалась, как можно это выносить, она пояснила, что так пел её друг-шаман "с вот та-а-акой угорь!", когда изгонял злых духов из подруг-амазонок. Лечение частенько заканчивалось резким ухудшением состояния больной, до процедуры обычно крепкой и здоровой воительницы. Ещё бы! Наша русалка пела всего-то ничего, какой-то час-два, а послушай-ка этот заунывный вой всю ночь, не только свихнёшься. Шамана-вредителя вождица сплавила в соседнее племя, а то через пару дней объявило ей войну, поняв, что им подсунули за их же жемчужины. Убивать шаманов нельзя, как, лыбясь до ушей, пояснила Зулла. Удачи не будет. Ну, хотя бы так. Нельзя же казнить за отсутствие слуха и голоса, хотя в данный миг я сама бы с собой поспорила.

Я принялась за помывку, стараясь не слушать любимую заунывную нашей красавицы на шесте.

— Я стала большим мальком,

С красивым хвостом,

Когда я стала большим мальком,

Коралл стал мне мал,

мне хвост не прикрывал,

совсем не прикрывал.

Ай-я-я-й-я-я-я-й-й-й!

Коралл мне стал мал,

Король, увидев мой хвост,

коралл сломал.

Коралл мне был мал,

Король, увидев меня,

коралл сломал.

Слушая этот ужас, я помыла руки и лицо под рукомойником и растёрла себя влажным полотенцем, ёжась от холода. Вода в кадке давно остыла, ещё бы, Марте не до воды было, но всё равно мне стало легче дышать. В воду я добавляла зелье, собственноручно созданное, я звала его "слезой". При моей работе надо не только смыть грязь и кровь, нужно помнить о ненавистных "флюидах" и избавляться от них без всякой жалости, обычное мыло тут не спасёт, хотя вода сама по себе мощная стихия. Мне и своих флюидов чересчур, браслет держит, но лёгкая, заметная только архимагам аура смерти всегда со мной.

Ядро ему в корму,

малькоеду, водяному упырю,

ай-яй-яй-яй-яй,

чтоб ты на дне валялся,

дохлый гольян!

Чистая, посвежевшая и даже чуть-чуть подобревшая, я уселась на постель, чтобы перекусить. Мисти, с интересом наблюдавшая за моей суетой, разлеглась у порога, растянулась во весь рост на теперь уже благодаря моим стараниям и усердию чистых досках пола, закрыла глаза. Исчезновение Пасюка она проигнорировала, наверное, не голодная, вот только надолго ли? Я, по вполне понятным причинам, не уточнила у Д'Хон, как, чем и сколько раз её кормить. Гленн подарил Мисти Анарьетт около полугода назад, а подруга в последнее время могла говорить только о своей свадьбе и ненаглядном мускулистом кузнеце, что, признаться, мне немного остоикабодило, но, как единственная и, что ещё важнее, настоящая подруга, я принесла себя в жертву и покорно выслушивала о пошиве платья, о выборе торта, о месте проведения церемонии до сих пор между влюблённых шёл спор. Шёл... Сердце кольнуло. Уже не о чём, не с кем спорить. Эх... Надо поторапливаться, а ты, Кай, тянешь время? Я выругалась про себя и на себя, торопливо откусила кусок бутерброда, дверь открылась, вошёл Мэллан, переступил через Мисти и замер, похожий на божество эльфийской красоты. Хорошо, что не мщения.

— Король меня увез, забрал,

чешую на спине ободрал,

Король меня поймал,

Жопа в ракушках,

он и меня сломал.

Ядро ему в корму,

малькоеду, водяному упырю,

ай-яй-яй-яй-яй,

чтоб ты на дне валялся,

дохлый баклан!

Городские псы взвыли так, словно только что скончалось их собачье божество. Мэллан поморщился, поднял бровь, глядя на моё окно, вернее, его отсутствие. Мисти одарила мага недобрым взглядом Стража, шевельнула кончиком хвоста.

— Пришёл убедиться, что твоя невеста жива, несмотря на твою своевременную, бесценную помощь? — промямлила я, пытаясь прожевать здоровенный кусок хлеба, что откусила второпях.

Он блеснул зелёными глазами, сел поодаль на уголок кровати, бросив взгляд на голый матрас.

— Ты не права, Кай. Я сделал всё, что нужно, чтобы избежать бойни.

— Теперь мои мальки

От маминых кораллов далеки.

Теперь мои мальки

От мамы далеки, и-и-иии-и-и,

— особенно жалостливо заголосила русалка.

Я отставила поднос. Есть расхотелось. Подождав, пока флюгер угомонится (у русалки всё ещё длилось и длилось душераздирающее "и-и-и"), я спросила, тщательно подбирая слова:

— Всё, что нужно? "Избежать"? Да Сильфа могла палить куда угодно и когда её в дурную башку взбредёт, твоя клетка только взбесила её. Мы все были мишенями, кобыла могла к Икабодам спалить Орден, а Вы, Ваше оскорблённое Высочество, развернулись и ушли. Великолепно. Аплодисменты.

— Ваш номер с кентавром был хорош, смертельно опасен и совершенно не нужен. Совсем. Взяв тварь в ловушку, я пошёл за кольцом, которое бы распустило клеть, хотел тебе отдать. Убить вас она не могла, клеть изнутри была закрыта от воздействия магии. Полное, абсолютное зеро. Кентавр смог открыть, потому что снаружи я защиту не ставил, специально для кольца, но игрушка Иннокентия посильнее моей будет.

Глухо, сдавленным от опалившей меня ярости голосом, я проговорила, стараясь не сорваться на крик:

— Врёшь. Ты смылся, потому что знал, что Сильфа выстрелит и погибнет, ты просто не хотел марать руки, увидеть кровавый результат твоей волшбы. Если бы она, если бы Сильфа... в клети бы остался дымиться только холмик. Вы же, эльфы, любители всего живого-зелёного, зайчиков и белочек, лепесточков, цветочков, чтите природу, поклоняетесь ей. А ты?! Как. Ты. Мог?!

— Я эльф, чистокровный, — сухо бросил он, хрустнул пальцами. — По-твоему, я должен был любоваться холмиком, который бы остался от тебя?! Ты винишь меня в том, что я предпочёл твою жизнь жизни этой смертельно опасной твари? Эти твои ... спутники, это не природа, не жизнь, освящённая и данная Дану. Это искусственно выведенные при помощи магии твари, такие же, как и отвратный Пасюк, они умеют убивать, Сильфида и ак-мор без всякого сомнения. Они будут убивать, потому что именно для этого и созданы. Истинный единорог и близко к вашей человеческой лошади не подойдёт! Как ты думаешь, как вывели твою Сильфу? Пересадка и зелья плюс арканы, Кай, это не добровольное спаривание, ты должна знать, что единорог для этого должен был быть мёртв. Так скажи мне, почему я должен умиляться твоей своенравной и, надо сказать, дурной кобыле? На что пошло благородное, чудесное животное — вот на это?! Почему моё беспокойство за твою жизнь, мою заботу о тебе ты воспринимаешь как угрозу? Я боюсь за тебя, когда она рядом! А эта, — он ткнул в Мисти пальцем, "эта" только прищурилась, — она опаснее Сильфиды в тысячу раз. Не хочешь мне рассказать, как так получилось, что теперь эта дочь гоблина служит тебе? Она должна была сдохнуть, насколько я помню свойства ак-моров.

— Не хочу. У меня тоже есть секреты и сюрпризы, тут мы с тобой на равных, не уступаем друг другу.

Ядро ему в корму,

Рыбоеду-сухостою-упырю,

ай-яй-яй-яй-яй,

сухосунь, у-у-у-й-унь!

— поддержала меня певица.

— Нет, это невозможно! Кто и когда заткнёт эту рыбину?! Есть на неё управа, или нет, на кой нам эта помесь медузы с гоблином?! Спилить, расплавить и взорвать к оркам этот шпиль, выкинуть за черту города, ко всем оркам вместе с этой миногой! — взорвался Мэлл, изумрудные глаза потемнели, приняли болотный оттенок.

— Нельзя. Минога и шпиль вошли в реестр охраняемых памятников Венгерберга. Штраф будет неописуемым, Виктор будет в восторге и в обмороке.

— Ты, Кай, нарушила закон.

— И как же это, позвольте спросить?

— Ты перепривязала сущность.

— И что? В твоём законе этот случай не описан, а то, что не запрещено, как известно, то разрешено.

— Да, конечно, но... я бы, да и, думаю, и Ковен, весьма хотели бы знать, как это у тебя получилось. Ответ, как перепривязать ак-мора, дорогого стоит, без учёта запрещённых заклинаний. Надеюсь, ты чиста?

— Чиста, — буркнула я. — Не думаю, что мой способ перепривязки может быть широко тиражируем. Это было раз, этого больше не будет никогда, потому что не будет. Считай, это получилось случайно.

— Ещё больше заинтриговала. Как ты это сделала? Твой ответ послужит магии, её развитию и пониманию.

— Да? Ты ошибаешься, Мэлл. Кому этот ответ нужен? Магам? Никто из них не пожелал озаботиться тем, что ак-мор умирает вместе с хозяином. Зачем спасать? Эдакий не свежий, подержанный ак-мор, кому он будет нужен? На Левобережье богатенькие только нос поморщат, а ведь перепривязка удвоит или даже утроит его цену, и тем, кто не купается в злотых, о звере останется только мечтать.

— Тем более. Никто, ко всем оркам, не знает, на что она теперь способна! Это первый известный мне случай перепривязки, насколько я знаю, и, уверен, эта ядовитая тварь непредсказуема! Кай, она всё время с тобой, рядом! Ты мне дорога, я сделал тебе предложение руки и силы, и хочу, чтобы мы жили долго и счастливо.

— Они у короля,

у злого короля.

Они у короля,

у злого короля-баклана-карася,

— печалилась русалка.

У меня мелькнула мысль, что не только русалкин король из песни баклан и карась, не говоря уже о "сухосунь".

— И поэтому Мисти надо убить? Благодарю, не надо. Сама разберусь. Сильфа не виновата, что её вывели именно так и именно таким способом, не говоря уже о бедной Мисти. Да, мне пришлось ак-мора перепривязать, иначе было нельзя, она бы погибла, но вы, именно вы, маги, создали раба, готового убивать и умирать за хозяина. Мне помнится, был ещё забавный оборотень, который разорвал моих родителей, разбросав потроха по окрестностям, эта милая зверушка тоже была делом рук сбрендившего мага. А давай и меня уничтожим, ведь я тоже не пойми кто и создана такой не пойми кем и как? Родители самые нормальные люди, а я? Кто мой предок? Или не предок, или же кто-то или что-то вмешались в мою кровь? Когда? Цель? Никто ничего не знает, но почему-то меня тоже хотели убить. Твой Ковен, считающий себя наместником богов на земле, маги, когда меня нашли в лесу после моей... встречи с оборотнем, да они бы меня уничтожили на месте, если бы не Лорна. А, да, конечно. Я забыла. Я неправа и не должна жаловаться. Я ведь тоже могу убивать, и жива до сих пор только благодаря милостивому дозволению Ковена, дай Икабод ему сил, бесконечных лет и забот побольше, и, главное, я жива, пока на мне эти кандалы, — я крутнула браслет, его чёрная тяжёлая привычная гладкость камня нагрелась, напоминая о силе, сдерживаемой им. — Жива, если на мне эти кандалы.

— Твой вопрос... Так нечестно, Кай.

— Нечестно. Ладно, я! Вы, маги, забавляетесь, режете по живому, создаёте зверушек-монстров, а если вдруг получится не тот окрас или глаза не того цвета, подумаешь, ерунда, в расход зверушку, сделаем новую, лишний опыт никогда не помешает. Учти. Нападение на моих питомцев — нападение на меня. Всё, с меня на сегодня достаточно. Уходи, Мэлл. Я тебя люблю, но мне надо обдумать всё, что случилось вчера и сегодня. У-хо-ди. Я жду.

— Мои мальки растут и вырастают,

Чешую наживают,

О матери не знают,

О родной матушке-рыбине не знают!

Ай-яй-яй-яй-яй,

Ай-яй-яй-яй-яй, нарвал баклану в хвост!

В хво-о-о-ост!

— взвыла русалка.

— Гоблины и орки, это пытка какая-то! Кай, подожди! Ты высказалась, дай и мне сказать, ты же всегда была справедлива! Сейчас ты передёргиваешь, я понимаю, ты на эмоциях и небеспристрастна. Ты знаешь, что никому не разрешено создавать новую жизнь магическим способом. Твой случай, кстати, тоже повлиял на принятие "Закона о создании существ и сущностей".

В небе раскричались вороны, Венгербергские псы перешли на вой, русалкину духоподъёмную прелесть они часто исполняли и знали, когда вступать, а когда особо выделить рефреном завершение ордалии жителей столицы. Уф. Кажется, на этом всё. С флюгера донеслись завершающие песнь рыдания. Надо принести ей жаренных с перцем креветок и водорослей на гарнир, это её утешит.

— Расскажи мне, как честно и, главное, законно создали Сильфу и подобных ей. За убийство единорога, насколько я помню, положена смертная казнь, — сказала я.

— Я не знаю, да и не должен знать, такая информация всегда засекречена. Думаю, должна же быть какая-то квота, разрешение, друиды, да и общественность, если узнают даже о разовом о праве на убийство, поднимут вой до небес.

— А общественность и друиды не видят дорогих лошадок-единорогов? Надо же, у нас в Венгерберге эпидемия — общественность слепнет на глазах.

— Кай, скорее всего, единорог просто скончался по естественным причинам, есть способы сохранить плоть и использовать её. Всем нужны редкие ингредиенты, рог, сердце, тестикулы и прочее, примеров тьма, — устало сказал Мэлл.

Черты лица его заострились, видно было, что он тоже вымотан, хотя запас прочности у эльфов побольше, чем у нас, у людей, эльфы могли сутками не спать, значит, что-то его тревожило, грызло, но сейчас я совсем не хотела знать, чем же я могу его утешить, успокоить и помочь. Так сильно мы ругались в первый раз, но я не собиралась уступать, хотя искренне сожалела о нашей ссоре, я же любила его, сердце и сейчас щемит от того, что мы оказались по разные стороны баррикад. Всё равно не отступлю, речь ведь не обо мне, я должна защитить Мисти и Сильфу.

— Сначала ты обвинил Сильфу в смерти unicornis, — горько усмехнулась я. — Потом, следуя из твоих же слов, оказалось, что смерть несчастного единорога выгодна всем, особенно вам, магам. Не думаю, что чудесные животные мрут, как мухи над нашим рвом, и "ингредиентов" единорога у алхимиков прямо завались. Чёрный рынок, на который все дружно закрывают глаза, никуда не делся, как и охотники за истинными. Бестиарий всё больше и больше превращается в поминальную книгу, всё больше страниц со стыдливой пометкой "extinct", хотя зверь не вымер, он уничтожен, вырезан, стёрт с лица земли. Почему наш Орден этим не займётся? Некому заплатить? Заказчиков — нет?

— И опять ты несправедлива. Чёрным рынком магических ингредиентов напрямую занимается Ковен, нас туда и близко не подпустят. Кроме того, поверь, нам это не по зубам, если и замешан кто-то, этот "кто-то" сидит так высоко, что мы шеи себе посворачиваем.

— Конечно. Потому что сам Ковен, либо кто-то из Ковена, или Круга Друидов, будем справедливы, как ты настаиваешь, в этом замешан и получает дикую прибыль. Уходи! Я больше не хочу спорить, мне, в конце-то концов, некогда! У тебя тоже работа есть, вещи Анн доставили ночью, так что вперёд, Мэлл. Д'Хон хорошо платит. Дело важное, под контролем, а мы тут с тобой из-за каких-то зверушек собачимся. Их, этих зверушек, можно будет ещё наклепать.

— Я не узнаю тебя! Что с тобой? Почему я виноват во всех грехах? Я не пойму, Кай, любимая, в чём моя вина, в заботе о тебе, в защите? В страхе за твою жизнь, в конце-то концов? — он был бледен, лицо было маской спокойствия, но глаза выдали ярость и злость.

— Ты выбрал смерть, а должен был выбрать жизнь. Ты мог обездвижить Сильфу, поймать, а вместо этого ты использовал аркан, который погубил бы её, если бы не Кент!

— Не мог, — он повысил голос. — Сильфида выведена так, что обычные магические сети и ловушки бесполезны, это существо, способное вынести хозяина с поля боя, где бушуют стихии, я не мог рисковать, перебирая заклинаниями, у меня была всего одна попытка, один шанс! Моя ошибка, и заклинание, которое Сильфиде оказалось бы как для дракона плевок, напугало бы её, взбесило, и она бы убила, Кай. Тебя. Можешь сколько угодно спорить со мной, но сейчас ты должна понять и принять, что я прав.

Мне хотелось кричать. Бессилие, боль, обида и гнев, всё смешалось в дикий, давящий, чёрный клубок, засевший в груди, у самого сердца. Браслет горел, обжигал. И пусть. Это правильный огонь, верная дорога.

Я знаю, я чувствую. Верю.

Я так живу.

— Никогда. Больше. Без моего на то согласия ты и пальцем не тронешь ни её, ни мою кобылу, — я указала на Мисти, что всё это время молча скалила зубы, как бы повторяя за мной мои слова, кошка не сводила янтарных глаз с мага, кончик хвоста подрагивал, едва заметно бился об пол. За что она его так невзлюбила? Почувствовала его ответную... да, правильно, ненависть? — Уходи, Мэлл. Прошу.

— Когда ты успокоишься и обдумаешь наш разговор, поймёшь причину моих действий, уверен, ты согласишься со мной. Извинений не надо. Просто приходи вечером ко мне, у всех сегодня тяжёлый день, и только ссоры нам с тобой и не хватало. Одна приходи. Эту свою... охрану, заклинаю тебя, оставь здесь, в Ордене, — глухо сказал он и вышел, тихо, аккуратно закрыв за собой дверь, будто бы еле сдержался, чтобы изо всех сил ею не громыхнуть.

Даже не попытался поцеловать на прощание, руки не протянул. Раньше, когда мы ссорились, он мог обнять, прижать, успокоить, и мы бы мирно обговорили наши шероховатости, если бы, скорее всего, не принялись стаскивать друг с друга одежду в яростном желании слиться в одно, позабыв о размолвке. Сегодня всё по-другому. Какие уж тут целования, тут бы драку не начать, не говоря уже о постели, с её-то голым матрасом. Хотя, прежде такие мелочи нас не волновали. Мэллан показался мне незнакомцем, я словно увидела его в первый раз, он говорил вроде бы правильные слова, но я не могла с ним согласиться, сама не понимая почему, я чувствовала ложь, яд, хотя и не могла объяснить толком, что же мне не нравится, что беспокоит...

Мисти и ухом не повела, только проводила Мэллана непроницаемым взглядом, а я приметила себе ещё одну жертву — выходит, Виктор знал про клеть, про то, какое именно заклинание сотворил Мэллан? Столько прожив, столько зная, ведь он спас Мисти, вампир не мог не знать! Хотя, такая клеть штучка редкая, у нас в Аркануме ловушки применялись, но самые обычные магические лианы, стрельба сетями, даже сетями-убийцами, беглецов приклеивали, замораживали, брали в кольцо огня и это был огонь нечета обычному костру, все эти заклинания широко известны и изучены, так что может быть я и зря наговариваю на Виктора, но всё равно хотелось, очень хотелось спросить, знал он всё же, или нет. Мэлланова клеть, это смерть для мага, по крайней мере для мага эльфов безоговорочно, у них особенно сильна связь с Миром, поэтому они и более сильны, чем маги людей. Перекрыть магу каналы — значит, убить. Убивать долго, мучительно. Обезвоживание, голод просто милосердная казнь по сравнению с таким исходом. Помнится, были страшилки про казни в клетях, якобы в глубинах леса, в самой чаще, где нога человека не ступала. Элбаннон. Запретный лес. Преступников, посмевших заявиться туда, подвешивали в клети и оставляли умирать, могли, правда, и сжечь заживо, если палач проявит милость, так называемая "ивовая баба", но страшилки были про злых и ужасных дриад, хотя магия эльфов и дриад схожа. Мэллан не прост, ох как не прост! Ну, а с Виктором у меня ещё будет разговор, пусть только вернётся. Хотя, время его возвращения зависит от того, как там у них дело с Лорной пойдёт.

Пустое.

— Ай-яй-яй-яй-яй, королишко баклано-гольян!

Ты будешь пойман и очешуян!

— еле слышно всхлипнула певунья.

Выступление окончено. Окончен разговор. Вдалеке гавкнул пёс, и снова всё стихло.

Да, милая, ты права. Кто-то — точно — будет "пойман и очешуян". Месть хороша холодной, выдержанной.

Или я не фурия?

15

Патрика и крыса я отнесла на ледник, доберусь до бедолаг потом, хотя, по виду Патрика уже точно можно сказать, что без магии не обошлось. Скорость разложения и вид пятен не оставляли сомнений — кто-то следил за домом глазами кролика, одно это говорило о том, что убийство Анн — не простое убийство залётным озабоченным демоном. В полумраке, на льду, кроме моих грызунов, расположились припасы, зелья, которым нужен холод, мясо и кости для собак. Если Марта увидит дохлых кролика и крыса, мало мне не покажется. Антисанитария и прочее, хотя она, конечно, права. Подумав, я снова запихала тела в мешки, убрала в суму и оставила её на леднике, запрятав подальше от глаз экономки, в дальнем углу за бочонком с солониной. Хотя, сейчас не о Марте, сейчас о другом думать надо.

В главной лаборатории меня ждёт вскрытие тела Анн.

Я, как обычно, с плясками, бубном и прибаутками открыла дверь, что меня немного задержало, заклинания и магические ключи отнимали уйму времени, не говоря уже о том, что я каждый раз в чём-нибудь, да ошибалась. К счастью, тревожная кнопка была настроена с учётом моей девичьей памяти, и право на ошибку у меня было. Целых три раза, да. Я гордилась таким доверием, но гордиться было нечем, честно говоря, просто выключение и настройка сработавшей тревоги обходилось гораздо дороже — подзарядка, смена заклинаний и прочее обновление контуров недешёвое удовольствие, вот Виктор и разрешил настроить охрану лаборатории с учётом моих проколов. Впрочем, я не расстраивалась, никто не мог открыть с первого раза, даже Виктор, с его-то феноменальной памятью, который имел запасные ключи от всех дверей Ордена. Казалось, лаборатория неприступна, но здание немного просело, и малюсенькая щель между полом и дверью всё же была. Вампир решил, что вряд ли покойник просочится сквозь неё, если вдруг решит ожить и бежать, посему дверь в дорогом ремонте и перевешивании не нуждается. Сегодня я ошиблась только один раз, получив безобидный плевок синей светящейся краской в плечо, но я была в специальном халате, который служил для ритуала открытия дверей, поэтому, можно сказать, справилась я почти без потерь. Халат уже готов для маскарада, в самый раз, не знаю, как этот халатный монстр должен называться, но он разноцветен, подпалён, местами продырявлен и вонюч. Ничего, кроме пугала в голову не приходило, но пугало выйдет чистой воды кошмаром. Я бы, на месте вороны или грача, увидев это в саду, уметелилась бы в тёплые страны, не дожидаясь осени. Последний ввод кода, приложение ладони, заклинание "присутствия" и дверь бесшумно отворилась, словно дверь в другой мир.

Мир смерти.

Помедлив, я вошла в тёмную лабораторию, при моем появлении зажглись огни, яркий свет ослепил глаза, я подождала, пока глаза привыкли, и шагнула к шкафчику у дверей с халатами, масками и перчатками, тряпочными сапогами и косынками для волос. Мимо прошмыгнула Мисти, скрылась под столом с телом Анарьетт, целомудренно покрытым тончайшей тканью-паутинкой. Я позвала-покричала, но меня игнорировали. Пришлось выйти в коридор, придержав каменно-железную дверь, чтобы не захлопнулась и не расплющила Мисти. Кошка с неохотой, словно бы в раздумье, крадучись, вышла ко мне, прядая ушами. Поиграем? Я швырнула комок бумаги, свёрнутый в шар, в конец коридора, Мисти рванула за игрушкой, а я в два прыжка метнулась внутрь и захлопнула дверь лаборатории.

Я люблю Мисти, но всё же здесь ей не место. Яды, трупы, зелья, её собственная аура и следы, всё это может помешать, испортить или исказить улики. Пока я переодевалась в чистый лабораторный халат, натягивала тряпочные сапоги, маску и фартук, всё время слышала глухие удары в толстенную, обитую железом дверь. Интересно, можно ли сшить кошке халатик и сапожки, чтобы она могла находиться в лаборатории вместе со мной? И как Мисти отнесётся к косынке и маске на очаровательном маленьком носу? Как-как... как сейчас. Казалось, в дверь ломится озверевший вепрь, а не кошка из плоти и костей. Глухое равномерное "бумммм — буммм — бу-у-уммм" служило рефреном моим размышлениям, и, кажется, не собиралось стихать. По всему выходило, что Мисти собиралась расплющиться, но расплющиться рядом с хозяйкой. И пусть мне будет стыдно? С каждым ударом у меня ёкало сердце, и ёкало всё сильнее и сильнее, я постаралась не обращать внимание, но не вышло.

Я сдалась, открыла дверь.

Мисти влетела внутрь, проехала метров пять по гладкому мраморному полу, натёртому тонким слоем обеззараживающей жидкости, въехала в встроенный шкаф, ловко вывернулась и запрыгнула внутрь. В главной лаборатории всегда была стерильная чистота, от запахов дезинфицирующих зелий кошка расчихалась, но не ушла, как я малодушно понадеялась. Подумав и перебрав полки три, Мисти выбрала нижнюю в открытом стенном шкафу, где лежали чистые полотенца, покрутилась и легла, глядя на меня жёлтым непроницаемым взглядом. Что тут скажешь?

— Прости, Мист. Это моя работа, тут посторонних быть не должно, понимаешь?

— Псс-ти! — чихнула Мист.

Мне показалось, но прозвучало осуждающе. Надо всё-таки спросить у Виктора ту штуку, которая может "выключать" ак-мора, но мне ужасно не хотелось её применять. Мисти — живое существо, друг, это не игрушка, которую можно выключить-включить, или, что ещё хуже, когда надоест, задвинуть в угол или даже выбросить. Воскресил, перепривязал — отвечай. Единственный случай и исключение — лаборатория, моя работа, но ведь работа — бОльшая часть моей жизни... Придётся сажать в клетку? Как же быть? Суд не будет учитывать мои принципы, дело может развалиться, если юристы узнают о нарушении чистоты исследований. Неважно, что Мисти не помеха, важен сам принцип, дух и слово закона, правила. А, пока — пока нет времени, Мисти не линяет, аура у неё отчётливая, если что, легко отделить. Единственное, что царапало меня и не давало покоя — я всё же не смогла выкинуть предупреждения Мэлла из головы. Яд его слов, как бы то ни было, отравил меня, то, что способности Мисти могли измениться, могло оказаться правдой. Только время покажет, что Мэлл неправ. Да нет! Там, во дворе, она меня защищала, она мне принесла крыса, угостила меня, и вообще, никаких ужасов и странностей я не заметила, так что зря Мэллан напустил страху. А Сильфа — ну что Сильфа, не забывать про чехол для рога, и все будет хорошо. Мало ли капризных и непослушных кобыл — и эту можно воспитать. Отдам её Крононсам на воспитание, немного злотых я скопила, и через пару недель как шёлковая будет. Я поправила рукава, перчатки и подошла к длинному столу у стены, где стоял эсператор, в котором уже созрели пробы.

Я смотрела на свой обожаемый, дорогой, никогда не ошибающийся эсператор, на запечатанные колбы, которые за ночь определили, кто и что было в комнате Анн, и не хотела верить своим глазам.

Дюжина проб с места убийства, и результат — аура самой Анн, Гленна, Эллои, Мэлла, Виктора, Флоры, Мисти — ясные тона, зелено-темно-серые, немного серо-розово-синего, это уже мой отпечаток, и сине-черно-багряная, переливающаяся яркими, насыщенными цветами аура инкуба. Концентрация говорила о мощи демона, почти или даже равной архидемону. И о том, что я ошибалась — это было не зелье, Анарьетт изменила Гленну под воздействием чар. Эдакая сила должна пробить защиту уровня Анн, как лезвие меча проткнёт папирус. Анн не оборонялась, ногти были чистыми, синяков на теле не было, подруга сама заперла Мисти в сарае, конюх говорил о её странном поведении, она вела себя как кошка в период течки, да всё, всё говорило, кричало о том, что она была очарована.

До смерти.

Я и сама... до сих пор не могу забыть эти синие-пресиние, серые-пресерые глаза, этот чувственный, чётко очерченный рот, прядь черных, с атласным отливом волос, небрежно спадающую на скулу, так бы целовала бы и цело... Эй! Очнись, Кай! Гоблины его дери, инкуба, с его губами и глазами! Но хорош, мерзавец, чистый Эйрос.

Нет, Кай, это чистая, инфернально сильная Тенет.

Думай, Кайра, думай. Я, как заворожённая, не могла отвести взгляд от колбы с аурой ферно. А что, если цвет ауры — это не мощь демона, а вдруг этот яркий, усиленный цвет говорит о подделке? Он же кричит нам — эй, это я, инкуб! Аура поживших своё существ обычно не такая... прямая, безоговорочная, в ней сотни цветов, оттенков. Не нравится мне эта картинка, активно так не нравится. Новенькая крашеная ткань, ни разу не стиранная, прямо с иголочки, даже лучик солнца не коснулся, не оставил выгоревший след. Так не бывает. Но Виктору моё "не бывает" не доказательство, к делу не пришьёшь, на эсператоре значится "инкуб", вот и получайте "инкуба". По крайней мере, для вердикта судьи это всё, что нужно. Значит, Кайра, придётся тебе сжать зубы и признать, что таки да, инкуб, именно эта тварь прикончила твою подругу. Новенький, свежевыпеченный инкуб рангом с архидемона. И где, позвольте спросить, этот садок, где растят таких расчудесных мальков?

Мисти дёрнула ухом, приоткрыла глаз, чихнула, издав своё "п-с-сти!", снова закрыла.

Правильно, Мисти! Умница!

В извинение самой себе скажу, что только такая умученная, издёрганная, невыспанная и поссоренная с Мэллом я могла пропустить самое главное — какого?!

Какого Икабода моя скромница-подруга притащила чудовище домой? Не могла Анн просто пойти и изменить, или это не Анн, не та девочка, которую я знаю... знала всю свою жизнь. Анарьетт — боец, маг, даже крохотным остатком разума она должна была понимать, осознавать, что тащить домой демона, с которым собиралась постельничать, должно было кончиться разрывом помолвки. Что ни говори, не думай, она любила Гленна, любила по-настоящему, пусть наивно, по девичьи, а демон — когда чары спадут, соитие с ним останется дурным сном, хотя этот сон и мог окончится смертью, Анн не могла этого не понимать, даже будучи очарованной! Да у неё три портрета Гленна в спальне, она что, их в упор не видела, а если видела, неужели ничто-ничто не шевельнулось в её хорошенькой одурманенной башке? Хотя, ферно силен. Инкуб сначала ломает сопротивление жертвы Эйросом, а потом, когда она беззащитна, когда демон уже вошёл в жертву, вступала магия Тенет, и становилось поздно, бой был проигран, так и не успев начаться — демон уже питался, жрал.

Так всё-таки какого Мистиного "псти" Анарьетт, скромница, целомудренница, приволокла инкуба к себе домой? Даже под воздействием чар?! У неё близилась свадьба, она любила Гленна, и даже чары не могли этого погасить, хотя бы кусочком ума, не отравленного чарами, она должна была понимать, что свадьбы не будет, если всё выплывет наружу. Вместо этого она радостно светится в конюшне, бежит к себе в спальню, задрав юбки, там каким-то невидимым образом материализуется убийца, и всё, жертва в ловушке. Странный инкуб, обычно они где приметили жертву, там и питаются, по крайней мере рядом с местом знакомства. Зачем рисковать? Левобережье отлично охраняется, неизвестный, новенький ферно должен был быть замечен и остановлен первым же патрулём, но этого не произошло. Почему? Ко всему, Анн берегла девственность и страшно боялась первой ночи. Когда я предложила ей обезболивающее, она отказалась наотрез, она хотела чувствовать всё, даже боль, ведь эту боль причинит любимый ей человек, и это то, что она хотела помнить и пережить. И вот эта девочка — так себя повела, наплевав на мечты, планы, свадьбу и, главное, любовь? Допустим, желание прыгнуть в постель можно объяснить сильными чарами, но всё равно странно, не ложится в образ жертвы, а здесь важен любой нюанс, пусть Аннн и была околдована. Хотя бы на миг она, дочь дроу, должна была прийти в себя, очнуться, хотя бы поцарапать, укусить гада, она же эльф, маг, да просто женщина в ярости, в конце-то концов, а женщина в ярости для любого демона не подарок!

Я. Уже. Ничего. Не понимаю.

Демон заявился домой к Анн, охрана его не тронула, контур его пропустил, слуги ничего не заметили, кроме конюха, но минотавр со своим самоваром свидетель от слова "никакой", Д'Хон тоже ничего не заметила странного, её и дома-то не было, она была на занятиях, да она и не маг, чтобы почувствовать, увидеть что-то странное. Да и с какой стати кто-то должен был что-то искать? Вообще, магия не применяется ежесекундно и повсеместно, не считая артефактов, талисманов и охранных контуров, да и те надо было подзаряжать, маги, не важно, люди, эльфы, дриады, русалки и прочие, все они должны приложить усилие, совершить действие, сделать что-то, чтобы увидеть, почувствовать чужака, поискать демона под личиной, проверить и узнать намерения, впрочем, гадский ментал и так мне уже оскомину набил. Магия требует затрат силы, и просто так разбазаривать её ради скуки или простого интереса никто не станет, да это и запрещено — применять силу к живо-неживым существам без официальной бумаги или из на то согласия. Нам, ловчим, можно, но только во время расследования, да и то Виктор подписывал каждый раз разрешение у Ковена, пусть обычно и задним числом.

— Почему его никто не видел, Мист?

Кошка пристально посмотрела мне в глаза, передёрнула чёрной атласной шкуркой.

— Ты хочешь сказать, что все кошки в темноте одинаковы, да? Но ведь Анн — маг, эльф, даже чары не должны были её так сильно захватить, даже архичары архидемона, — мои мозги раскалились от предположений, но ничего дельного так в голову и не пришло. Правило номер три — не можешь, не получается, не уверен — повтори эксперимент, исследование, и повторяй до тех пор, пока стопроцентно не будешь уверен в результате. И правило номер четыре — не помогло правило номер три — измени подход, посмотри свежим взглядом.

Я вздохнула, подвинула ближе стул к эсператору, с его прозрачными колбами, в которых клубились ауры, сложив пальцы под подбородком, уставилась на прибор. Имеем — ауры. Ничего странного нет, если не считать ауру-раскраску. И что? Это демон. У него чувств как у паучихи, размеренно пожирающего паука, отца своих будущих паучат, аккурат после соития. Есть у меня одна штучка, дорогущая, редкая, но это как раз тот самый случай, для которого я её и берегу. Итак, встречайте, палочка "Evigilantes", или "Ева". Вообще-то название у неё ещё длиннее, её создали жрицы дроу Ллоскарских подземелий, и название артефакту было соответственным. Эту игрушку в первый день моей работы на Орден мне подарила Лорна, с напутствием: "Правда, девочка моя, убивает". На этом её тёплые наставления закончились, а объятия так и не начались.

Я, потянувшись, выдвинула крайний ящик стола, достала коробку из алого бархата, в котором мирно спала прозрачная небольшая палочка. В крышке каждой колбы было отверстие, плотно закупоренное мягкой плотной субстанцией, которая шла в комплекте с эсператором, оно обычно использовалось для взятия небольших проб из колбы через прокол. Её приходилось подновлять, но банка с серо-синим составом была ещё наполовину полной, и я не жадничала. Ну, начнём. Я осторожно ввела палочку в первую колбу, проткнув синий кружок на крышке.

Это аура Анн — нежно-сиреневая, с переливами розового, белого, алые всплески, наследство от отца, как лепестки чудесной орхидеи. Палочка приняла цвета ауры, добавила цвет крови, всполохи радуги, засверкали крошечные молнии, эта микро-гроза говорила о небывалой страсти. С такой грозой кинешься на кого угодно, даже на Дмитро с его самоваром, и тот вряд ли успеет унести ноги. Ну, хотя бы умрёт счастливым. С голодным чмоканьем колба Анн отпустила "Еву". Дождавшись, когда палочка опять станет прозрачной, взяла вторую колбу из подставки.

Эллоя. Потемнее дочери, без алого, есть градиент серого и зелёных тонов, круговорот серебристого. "Ева" сравнялось с цветами матери, потемнела, и темнела, темнела, продолжала и продолжала темнеть до черно-коричневого, лишь изредка всплески багряно-болотных нитей, как биение сердца, оживляли эту черноту. Всё верно. Разбитое сердце матери, оно мертво. Я поморгала, смахивая слезы. За работу, Кай, некогда сырость разводить. За последние сутки я пролила больше слез, чем за последний год, или два, не помню, да и не важно...

Гленн — живой клубок приглушённо-оранжевого, голубой, цвет влюблённости, синий и темно-зелёный, алый, как его темперамент, да, это Гленн. Палочка стала незаметна, растаяла в его цветах. Я ждала, ждала, но никаких изменений c "Евой" не происходило. Ну-ка, ну-ка, Кайра, проснись... он, я помню, обнаружил труп. Его эмоциональный, чувственный след не должен быть так спокоен, первый шок от горя у людей даёт фиолет, может, и ядовито-жёлто-болотный с оттенками чёрного, или, как у Д'Хон, почти черно-коричневый. Где это всё? Почему аура Гленна такая, как будто он видел Анн живой? Но — он видел её труп, он её нашёл, да ещё в таком развратном виде, я сама видела и слышала его истерику, его чувства проверены Виктором, ошибки быть не может! Единственное, что... Виктор говорил с ним, когда его приложил менталом Мэлл, что могло смазать картину. Или же всё верно, это аура Гленна, но давнишняя, а вчерашние его флюиды кто-то стер. Зачем? Как? Чушь, невозможно одни стереть, а другие, нужные, оставить.

— П-С-Т-И! Псти! Псти!

Умница, девочка! Спасибо тебе! А ты, Кайра, идиотка, дочь гоблина, как бы сказал Мэлл. Это был не Гленн! Это был убийца, и он был у нас в руках! А мы его упустили!

Итак, инкуба-чужака ни в доме, ни во дворе никто не видел, хотя мог, должен был — почему его никто не заметил? Почему аура Гленна такая, будто он не видел, не знал о смерти Анн? А он и не знал — просто в него, обычного человека, под хрупкой защитой оберегов, вселился демон. Вот и всё. Анн видела Гленна, бежала к Гленну, стража Левобережья уважаемого члена общества ещё и приветствовала, салютуя мечами, которые его же мастера и выковали. Прислуга, если и обратила внимание на него, никаких странностей не заметила, что естественно, Гленн давно был свой в доме, приходил и уходил, когда хотел. Круг охраны среагировал на физическое тело Гленна и пропустил, монстров в его башке никто и не собирался искать, у Эллои не было врагов, не считая фыркавших при её появлении снобов-эльфов, но за смешанный брак не убивают, за это ушастые уничтожают морально. И вела себя Анн, как течная кошка, не только потому, что была под чарами, а ещё...

Потому. Что. Это. Был. Гленн. И внешне, и внутренне, и душой, и телом. Демон явил свой оскал, применив магию чар, и залёг на дно, явив себя только в момент смерти. Нагло, напоказ. Он не знал обо мне? Может быть. Новенький, незнакомый. А если знал о моем "таланте"? Зачем снимать маску?

Чтобы все видели, знали, что она изменила Гленну?! Нужен был скандал? Да, слуги преданны хозяевам, ничего не скажут, но проговориться лучшей подруге или ляпнуть чего по пьяни, как мог Дмитро, это проще простого. Так зачем? Изменщица, у которой есть хотя бы зачатки мозга, пойдёт в укромное местечко, где им с любовником никто не сможет помешать, никто ничего не узнает. Значит, в тот момент и час у Анн мозгов не было. Не зря во всем этом деле мне казалось, что убийца будто бы рисуется, хвастается, можно сказать, выделывается — вот он я! А поймайте! Зачем он показал свою харю в момент смерти Анн? Не сдержался? Оргазм, пик насыщения Эйросом Анарьетт, чистым, как родниковая вода? Почему не сохранил свою тайну личины до конца? Он, конечно, мог не знать о моем "таланте" и вообще обо мне, жизнь Анн он выпил досуха, обычные некроманты ему были не страшны, вот и явил себя в момент торжества, победы? Или наоборот, может, ты, Кай, стала звездой, о тебе наслышаны ферно из инферно, и, показав истинную морду, он сделал это намеренно? Зачем ему слуга-пьяница, когда некая Кайра будет искать именно его? И это ещё не всё, что лезло мне в голову! Икабод икабодский, может, и личина не его, не настоящая? Виктор что-то знает! Когда я описывала инкуба, он изобразил полное непонимание и незнание, но, на мой взгляд, всё же перестарался. Итак, отбрасывать нельзя ничего. И, главный вопрос, когда мы приехали на место преступления, как могли маг и архивампир не почувствовать, не увидеть, что это не Гленн?

Как?!

Архидемон может скрыть своё присутствие от архивампира, да его никто и не искал, с такой наглостью мы ещё не сталкивались. Виктор чуял ложь, но ложь для демона — его личина, его жизнь, и почуять её нельзя, потому что демон и есть ложь. Чтец аур мог бы увидеть, что с Гленном что-то не так, но таких узких специалистов было мало, они в основном служили в лекарнях, в охране, а у нас был эсператор и я, окончившая полноценный курс расшифровки цветов. Мэллан боевой маг и менталист, он не видит ауру, он читает мысли, внушает и влияет, но тогда он ничего не читал, он ударил менталом и разнес мозги несчастного жениха Анн в хлам. Сам Гленн в это время был далеко, это была просто оболочка, застывшая в развитии во времени, когда в него вселился демон. И только демон мог его вернуть и снова повергнуть в бессознательное состояние, чтобы взяться за рулевое колесо самому. Инкуб может вселиться в тело, и тело может измениться, постепенно стать тем, кем внешне ферно был изначально, но на это требуется время, изменения не происходят вмиг. Дни, месяцы, зависит от силы ферно. Здесь же облик изменился моментально, в момент смерти Анн он себя и показал. Неужели демон так силен? Тогда понятно и его присутствие в Аркануме, взлом границы, обман стражи, обман магов, вампира, желание с ним переспать Анн, тут оболочка Гленна и чары сделали своё дело, охранный круг дома его поэтому и пропустил. Ко всему, даже если бы контур и уловил природу демона в госте, инкубы для дома Д'Хон не были угрозой, бывали у неё и такие ученики, вместе со своими ферно-родителями. Родитель, кстати, чаще всего был один, или мать, или отец. Собственно, в процессе зачатия учувствуют двое, как и у всех, в этом ферно ничем от людей не отличаются, но при рождении ребёнка природа демона берет своё, и в миг появления на свет дитя забирает Эйрос матери, иногда вместе с жизнью, а то, что остаётся от роженицы, если выжила, уже назвать человеком нельзя. Пустая оболочка, зомби. Несчастная жить не хочет, не то что глянуть на своё дитя, которое забрало у неё настоящую жизнь, с её красками, страстями, любовью и ненавистью. Исключения были, и это исключение было одно — если мать-демоница. Впрочем, это долгий разговор, про ферно и их способы продлить свой род. Сейчас мы имеем дело с грязным, нахальным убийством, предназначенным для того, чтобы очернить Анн и её несчастную мать, опозорить, иначе бы была просто измена, просто тайный уголок и просто смерть от Тенет. Как ни горько это говорить, просто обед. Тело бы поздно нашли, если бы вообще нашли, подземные гоблины-санитары не брезгливы, всеядны, вечно голодны, расследование бы замяли со временем, и, даже если бы поручили искать нам, у нас мало бы что вышло. Обычно улики, которые я беру, слабеют с каждой минутой, даже аура, хотя она держится дольше всех, а если и тела нет... безнадёжно! Зачем этому сверхсуществу смерть Анн? Почему аура демона такая странная? Почему Анн убита дома? Кто следил через Патрика? Почему Мисти не придушила кролика раньше? Значит, глазами зверька за нами наблюдали, когда Анн уже умерла? Мисти играла с Патриком, просто так душить зверька она бы не стала. Зачем это всё? К чему такие сложности?

Расстроить свадьбу? Смертельно оскорбить Драунов? Эта семья не такие важные персоны, чтобы кто-то пошёл из-за них на убийство, если даже и так, то нанять демона такого уровня, да ещё откопать где-то неизвестного Ковену, это уж слишком. Есть яды, не оставляющие следов, несчастные случаи, да много чего! Если только это убийство — не вызов. А оно — вызов, я знаю, чувствую шкурой.

— Вот только кому, Мисти?

Мисти зевнула, показав белоснежные клыки.

Ну и ладно, вперёд, Кай, за работу. Вроде бы всё для себя разложила по полочкам, но аура демона, которая слишком аура демона — это не укладывается в мою цепочку размышлений. Торчит, как исп в огромном алом колпаке посреди белоснежного торта. Надо искать дальше, нельзя выбрать из доказательств только то, что нравится и подходит под версию. Ауру демона надо все равно проверить, моя "Ева" для этой твари не пригодна. Демонов в её памяти нет. Ферно много, и под одну гребёнку их не причесать, не говоря уже о том, что настоящих, истинных чувств у них кот наплакал, особенно тех, кто приходит нас жрать.

Вопрос — как доказать, что аура поддельная? Ответ — найти настоящего убийцу и сличить его ауру с той, что в моем эсператоре. Больше никак. Ауры других инкубов будут похожи, но в мире, во всех мирах, нет ни одного существа, полностью идентичного другому, кроме симулякров, но об этих и нечего говорить, они отдельная песня. Даже близнецы живут с разными аурами. Любой наш шаг оставляет след, который изменяет нашу судьбу, дорогу, этот шаг может и вылечить, спасти, и приговорить. Аура — настоящая Вселенная, повторить, скопировать невозможно. Взять хоть подделку картин. Кажется, один в один, и всё равно, даже у одного мазка кисти художника есть свой крошечный флюид, частичка ауры художника, его настроения в данный момент, свет звезды, упавший через окно, вопль птицы на болотах в этот самый миг, и вот это-то всё не повторить, как ни старайся. Прошлое на картину не наложить, не нарисовать, не напылить, именно жизнь картины и делает её не похожей на подделку, все эти специально состаренные холсты, краски и мазки точь-в-точь — пустое. Ауру повторить нельзя. Но можно сделать похожей, так, чтобы обмануть даже умный прибор, как мой эсператор. Есть аркан "переноса", и, чем сильнее маг, а маг у нас в этом деле есть, тем ближе к оригиналу результат. Как аура Гленна, которая была у этого существа. А что случилось, когда мы встретились с якобы Гленном, на самом-то деле? Виктор с ним разговаривал, когда того уже приложил менталом Мэлл, вампир ощущал только кашу из мозгов и боли настоящего Гленна, эльф тоже ничего бы не заметил, это не его специализация, да и чтец аур тоже оказался бы бессилен, там наверняка были сплошные сполохи, буря черно-алых цветов, не говоря уже о чувствах, главное среди которых — жуткая боль. Мэллан, конечно, и подумать не мог, что в Гленна вселится инкуб, но, если бы он не наказал того, кого мы приняли за Гленна, мы бы уже отмечали поимку ферно. Ужасная ошибка! Я всегда считала, что тот, кто не работает, тот не ошибается, но при расследовании убийств, как и в работе целителей, ошибка может стоить жизни. Выходит, убийца нас ждал? Почему не смылся? Какие-такие демонские дела задержали его в доме? Такой наглый или просто-напросто не успел уйти, вернулась Д'Хон? Она не маг, для него не помеха. Мог что-то искать в доме, но что? Уничтожал улики, чистил ауры и прочее? У меня начала раскалываться голова.

Ну и что теперь делать? Снявши скальп по бусинам не плачут, так, кажется, говорит Зулла. Надо выручать Мэлла, его ошибку Виктор простит, если мы найдём демона и развоплотим его.

С новыми силами я, приободрённая собственной догадкой, решила приступить к исследованию тела Анн. Хотя, думаю, найти хоть что-то будет икабодски трудно.

Я бросила взгляд на тело, прикрытое тканью.

Пора.

Я подошла к столу, увеличила яркость светильников, поправила перчатки на пальцах, что стали вдруг дрожать. Спокойно, Кайра. Ты должна быть холодна и невозмутима, дабы не упустить ничего, что укажет на убийцу. Я задержала дыхание и осторожно подняла невесомую ткань, края которой шевелил невидимый сквозняк, словно тело укрыл собой призрак.

Тела не было. Нечего было вскрывать.

Была тонкая, серо-чёрная оболочка, что ещё каким-то чудом держала очертания тела Анн. На моих глазах серая полупрозрачная фигурка осыпалась, как сыпется сухой песок, и вместе с этим песком осыпалась и моя надежда на отмщение. Волосы, зубы, ногти, всё, всё превратилось в прах! Лёгкая, едва заметная глазу дымка заклубилась над серыми очертаниями, я метнулась в соседнюю комнатку, где держала всякий хлам. Крякнув от тяжести, дотащила стеклянный колпак и накрыла останки на столе, чтобы их не разметало сквозняком, когда буду открывать двери, да мало ли что может случиться, та же Мисти прыгнет на стол. Этот алтарь не уступал, даже превосходил "магический лабораторный стол, инвентарный номер 0000017", его мне подарила Лорна, щедрой рукой отсыпав злотых, но и он не смог уберечь тело Анарьетт от распада.

Да что же это за тварь-то такая?!

Меня обуяла тихая, жаркая ярость. Браслет нагрелся, но это не опасно, это даже хорошо. Демон силен, но и я не собираюсь сдаваться, упорство и труд и демона перетрут. Проверка на зелье казалась уже излишней, но я должна проделать весь положенный набор исследований, чтобы не допустить ошибки. Ну, зелье так зелье, хотя работать мне не с чем — тела нет, нет крови, волос, зубов, нет ничего, кроме мочи в пробах, которые должны были собрать гарпии. Но в канализации не только моча Анн, там отметились все — от охраны до многочисленных учеников Лорны, и даже если я найду следы отравы, это будет сомнительное доказательство для судьи, оно только как подсказка для нашего расследования, как лучик света, указывающий верный путь. Вряд ли ученик явится на занятия под воздействием зелья похоти, а именно его следы я и собиралась искать. Его, или похожих зелий. Объединял эти мерзкие наркотики один ингридиент — пыльца эосфиктум. Стоило эльфу, дриаде или дроу употребить эту заразу в любом виде — понюхать, выпить, намазать, втереть, и вполне себе разумный член общества превращался в животное, жажда случки, бывало, могла и до смерти довести. Взрыв Эйроса выбора не оставляет. Итак, обычными способами, опытным путём, через реакции и активаторы, я проверить не могу, остаётся одно средство, хотя и очень мной не любимое. На кончике инциндатора должно было остаться чуть-чуть слюны Анн, этого мало для нормального опыта с реактивами, но у нас в Ордене были эксперты, которым хватит и этой малости.

Я позвонила в хрустальный колокольчик у двери, я знала, что сейчас его брат-близнец звенит в дальней комнате подземелья, в логове Порфирия, в самом сердце "Приюта" нежити. Те, кто были мне нужны, нежитью не являлись, но были не менее яркими представителями преступного мира. Я отпёрла дверь и принялась ждать. Сначала неслышный, затем пронзительный, казалось, идущий отовсюду звук, похожий на жужжание большого комара, пронзил уши, взвизгнул и стих, перейдя в мерное тихое жужжание.

Эксперты по пыльце прибыли.

Как ни странно, свидетельство этих типусов суд принимал. Знакомьтесь — Йонни и Ройни, феи-наркоманы, учуют пыльцу где угодно, даже железо им не может помешать, на чём, собственно, братцы и погорели. Обожглись, когда пытались выкрасть заветную баночку с голубой сияющей пыльцой, да не у кого-нибудь, у самого Коркорана. Мучительную, с эльфийским изуверством, казнь заменили заточением у нас, с применением их способностей и нездоровых пристрастий на благо Арканума. Коркоран мог проявлять милость, особенно если его просит о милости старый добрый враг, Виктор, Глава Ордена Ловчих и просто вампир. Йонни и Ройни были счастливы, жизнь у Порфирия их устраивала даже больше, чем полностью. Дозу они получали, но это зелье не наносило вреда их крылатым тельцам — я переработала состав, и теперь пухленькие, красноморденькие, длинноволосые, с золотистыми локонами крылатые крошечные человечки в курточках и штанишках — Йонни в ало-оранжевом, Ройни в сине-зеленом, повисли в воздухе передо мной, алчно блестя глазками. Я вздохнула. Суррогат пыльцы не может заменить настоящую отраву, как ни старайся, я понимала, что использовать болезнь этих великовозрастных малышей жестоко, зло, что так нельзя, но они согласились служить (а кто бы не согласился?!) и вроде бы не страдали, когда вожделенный наркотик уплывал у них прямо из-под носа, в буквальном смысле. Моё мнение, к сожалению, ничего не значит, я прекрасно представляла, что на воле они моментально примутся за старое, то есть за охотой на пыльцу и отравлением собственных крошечных организмов. На фей пыльца оказывала не возбуждающе-похотливое действие, они впадали в долгую эйфорию, и могли даже умереть от голода, в таком состоянии им не хотелось есть, летать, они падали, ломали крылья, ноги, руки, они погибали... Так что, Кайра, может, они и живы-то благодаря нам, пусть мы и используем их слабость? Тем более, что цель была благородной — поиски убийц? К икабодам, Кай, опять малое зло ради большого добра, сейчас не время для философии и терзаний!

— Сачем мы нужны тебе, больсая селовечка? — крутнувшись вокруг себя, спросил Йонни. Отъелся он так, что стал похож на яблоко с крыльями. Шепелявая речь немного мешала, но я понимала, что они говорят, несмотря на многочисленные выбитые зубы, полученные ими в бытность диких наркоманов.

— Где угосение? — вмешался Ройни. Он всегда отличался тем, что говорил кратко и по делу. — Селье сварила?

— Зелье после работы, ты знаешь правила, фей.

Ройни прищурился.

— Угосение сейсас, потом может угосения не быть.

— Да! — Йонни снова сделал круг. — Не быть!

— Быть, — заверила я.

— Не быть! Не быть! Быть — не быть! — заверещал Йонни, кувыркаясь в воздухе.

— Ты о чем, уважаемый? — не выдержала я.

— Туда смотри, — Ройни ткнул крохотным пальцем куда-то мне за спину.

Я обернулась, вросла в землю. Мне захотелось кричать, но железные пальцы сжали горло.

Ауры в эсператоре бледнели на глазах. Даже то ничтожное доказательство, что у меня было, сейчас исчезнет, и я ничего, ничего поделать не могу!

— БЕЗИМ! — заорал Йонни, схватил брата за локоны и пожужжал к выходу, волоча следом за собой матерящегося на фейском Ройни.

Мисти спрыгнула с полки, закружилась вокруг меня с хриплым мяуканьем, настойчиво толкаясь лбом мне в ноги, а я всё колебалась, не могла решиться уйти — я доверяла чутью феев, тем более Мисти, но хоть что-то же я должна спасти!

Мисти взвыла, вцепилась мне в лодыжку, распоров когтями тканевый сапог, теперь уже взвыла я, выпала в коридор, схватившись за ногу, но всё же успела захлопнуть дверь, что стоило мне падения и, стопудово, синяков на попе, и Икабод с синяками!

Сзади бахнуло, зазвенело битое стекло, из щели под дверью потянуло вонючим дымом, будто вмиг протухла тысяча яиц. Каждый новый взрыв и звон братцы встречали комментариями вроде "вз-зик", "ж-жмяк" и `кляк', и с каждым "кляк" мне становилось всё хуже и хуже. Каждая колбочка, каждое стёклышко, каждая баночка-скляночка были для меня, как дети. Я села, невольно застонав от боли, Мисти лизнула меня в лицо, дыхнув запахом крови. Я не обиделась на неё, кошка спасла мне жизнь, на коже лодыжки остались еле заметные белые следы, Мист не поцарапала меня до крови, как показалось поначалу. Опершись спиной о ледяную каменную стену, я, сцепив зубы, слушала, как моя лаборатория перестаёт существовать. Смотреть на убийство мне не хотелось, да и опасно было. Крохотное оконце было из закалённого и противомагического стекла, но риск остаться без глаз всё же был. Что это такое? Почему колбы стали взрываться?

Дождавшись, когда в лаборатории прекратит звенеть и громыхать, я кое-как встала, осторожно заглянула через оконце внутрь.

Феерия красок была похожа на праздничное выступление магов, что расцвечивали небо фейерверками и шутихами, вот только это было не небо, это была моя драгоценная лаборатория и, что гораздо хуже, там было то, что ещё осталось от тела Анн. Сквозь цветные плотные клубы дыма мне удалось разглядеть, что стеклянная крышка разбита, прах Анн смело подчистую, я уже не говорю о моем эсператоре, от него осталась лишь почерневшая подставка.

— Всё сгорело, — пялясь в окошко рядом со мной, проворчал Йонни. — Селье было там?

Я не стала врать. Братья изобразили танец-полет разозлённых шершней, разве что шершни не шепелявят ругательства, а я улыбалась, глядя на них. Пронзительно громко выла тревога, ругались феи, нервно прядала ушами Мисти, ауры уничтожены, лаборатория сгорела, а я улыбалась. Через оконце я видела, что сработали охранные заклинания, мою лабораторию и всё, что в ней, заливает потоками воды, тонкие ручейки уже заскользили из-под двери, побежав по серо-чёрному мрамору, дым из радужного посерел, стал грязно-жёлтым, занявшийся тут и там пожар пыхнул черным и стих. Сирена взвыла последний раз, наступила тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды, что вытекала из-под двери лаборатории, жужжанием крыльев феев, да их шепелявым ленивым переругиванием.

Сгорело не всё. К счастью и моей девичьей дырявой памяти, у меня на леднике в сумке ещё остался Патрик, и, самое главное — инцидантор. Его кончик был во рту Анн, может, эта, гоблин бы её побрал, неизвестная мне взрывчатая смесь, не добралась до моей сумки? Ткань сумы с защитой от магии, с отталкивающей пропиткой, не говоря уже об обычной грязи, не зря же я отвалила за вещицу три получки и кольцо с бриллиантом. А ведь есть ещё одежда и вещи Анн, что поутру привезли гарпии, может, белье и пригодится, аура частично остаётся на вещах, не говоря уже о поте и интимных выделениях тела. Да, работа грязная, но важная и, на мой взгляд, ничуть не хуже других. Я копаюсь в реальном грязном белье, а репортёры Венгербергского "Вестника" часто бултыхаются в такой грязи, что им остаётся мне только завидовать. Но, всё же — почему эсператор? Почему ауры? Я использовала магию артефакта, может, произошла реакция? Я не в первый раз использовала "Еву", и никаких взрывов и прочих неприятностей раньше не случалось. Хотя, в этом деле полно всего, что раньше "не случалось" ... Хватит прохлаждаться, надо спешить, лучше перебдеть, чем недобдеть, пока с сумкой и её драгоценными уликами ничего не произошло. Пока тихо, значит, сумка цела, иначе уже вовсю бы вопила сирена. На леднике, в кухне, оружейной и других служебных помещениях стоят тревожные маячки, дорогущих контуров там нет. Слава Икабоду, Мэлл не слышал, что у меня стряслось, иначе бы уже хлопотал и причитал надо мной перепуганной квочкой. Хранилище изнутри отлично защищено от внешних угроз, мой пожар и взрыв никак не угрожал храну, стены там мощные, глухие, маячок мог и не сработать, не посчитав угрозу смертельной, а если и подал, Мэллан мог его не услышать, особенно если творил заклинание. Магов во время колдовства хоть кастрируй или налысо брей, ничего не заметят, да и свободные комнаты, куда должны были сложить вещи из дома Д'Хон, оставались лишь в самой дальней стене огромной залы, далеко от входа, эти комнаты-хранилища наглухо закрывались противомагическими и прочими "противо", Мэлл в такой комнате не услышал бы и раскатов Конца Света. Вообще, в Аркануме маги-менталисты жили, как мой усопший крыс жил-бы-поживал в головке сыра, остальные "безментальные" арканумцы вынуждены были общаться при помощи резонаров, или всё той же старой почтовой службы, посыльных, башен-контактеров или почтовых птиц. Виктор, Мэллан или любой другой маг могли спокойно переговариваться, подать друг другу знак в случае чего, а мы, несчастные обезменталенные подданные, должны тратить денежку за услуги почты, резонаров, или дать полушку рассыльному, если надо передать письмо без всяких затей.

Глухой, едва слышный взрыв в стороне, где было хранилище, ошеломил меня, оглушил. Я, потеряв дар речи, пару секунд длинною в жизнь смотрела в сторону огромных дверей, что были дальше по коридору, из-за которых послышался тихий гул, руны на черных досках осветили полумрак алым — сработала защита.

Мамочки мои, икабоды, гоблины и орки, я найду, я убью тебя, ферно!

Мэллан! Мэлл!

Он должен быть в хранилище!

16

Я подорвалась, побежала, пока мчалась к хранилищу, успокаивала себя, что защита в хране много мощнее, чем в лаборатории, что с Мэллом всё будет в порядке, он маг, он должен успеть выставить щит, что перед взрывом феи и Мисти что-то почувствовали, значит, и Мэлл должен был! Мысли метались в голове, искря, сталкиваясь, ужас от того, что мне ярко и кроваво представлялось, победил все разумные доводы, лишил разума.

Я затормозила у ворот хранилища, обитых кованным железом, руны на черных досках грозно светились алым, знаком того, что входить нельзя. И что?! Мне надо!

Меня трясло, я зачем-то вцепилась в здоровенное кольцо, что было вместо ручки на правой створке, рванула изо всех сил. Тревога сработала, значит, надо просто дождаться подмоги, но я не могу, не могу ждать! Мэлл! Он мог, он должен был спастись, там есть особая, с усиленной защитой комната, ведь в хране не только улики вроде обычных вещей, мебели, украшений и прочего, там и магические артефакты с мест преступлений, вот они-то и хранятся в отдельном помещении за жаропрочными и магически непроницаемыми стенами. При взрыве, который, не сомневаюсь, того же происхождения, что и в моей лаборатории, защита храна должна моментально залить очаг пеной из противомагических и противопожарных зелий, активировать защитные свитки, защита умна, она сама определяет угрозу, но она не может определить всего! Ни Курт, ни Морт, а их носы много лучше всяких контуров, ничего не заметили, а меня спасла Мисти и феи! Я с ненавистью уставилась на полыхающие руны. Браслет раскалился, жёг руку.

— Не открыть, нузен клюс, — пискнул Йонни.

— А ты откуда знаешь? — рявкнула я. — Пыльцу искали, да, несмотря на запрет и казнь?

Йонни отлетел от меня подальше, захлопал глазами, съёжился.

— Не криси на брата, — Ройни налетел на меня, но остановился буквально перед самым моим носом. — Он не виноват!

Прости, фей. Он правда не виноват.

— Ты как, цела? — раздалось из-за спины. — Напугала до смерти! Верхний маячок тревоги почему-то не сработал, всё Виктор со своей d'hussaim, бережливостью, d'erarrous, если бы не Зулла, мы бы и не знали ничего, даже псы вели себя, как всегда! Она молодец, ей что-то то ли послышалось, то ли померещилось, и она подняла тревогу, — заговорил Овод, бледный, как смерть, даже в полумраке видно, как лихорадочно блестят глаза, но, кажется, трезв, просто, наверное, перенервничал из-за меня. С ним Зулла, лицо серьёзно, губы сжаты, передо мной стоял воин, готовый к битве, казалось, обычная белозубая улыбка исчезла навсегда.

— Верещалка могла быть стара, могла быть сломан. В Орден мог есть враг, — сказала Зулла. — Найти, проткну копье, как червяк.

— Овод, там может быть Мэлл! Что, как нам открыть? Ключи у Виктора! — бросила я. — Наверху Мэлла никто не видал, может, он всё-таки где-то задержался?

Дроу, и так смуглый, потемнел лицом.

Ясно. Отчаяние все больше и больше лишало меня разума, я не знала, что мне делать, как помочь, куда бежать, как открыть эти проклятые двери и спасти Мэлла!

Послышался топот, подбежали остальные, стали рядом с дроу и амазонкой. Икабод, как же я им была рада!

Хмурый, настороженный Порфирий, суровая Марта с поварёшкой наперевес, Курт и Морт, вывалив языки, обосновались во втором ряду сборища.

— Все вон идить, — Мортира отодвинула Овода, встав у дверей, добавила пару непечатных слов, от которых даже у Кента бы щеки загорелись, и, покопавшись в кармане глубиной с океан пару невыносимых минут, достала здоровенный ключ, сияющий синим. — Все бежить к гоблин, быстро-быстро, шоб вас я в великана дупло видела, вас раздавить, как вонючий клоп, мне потом мой-убирай, да! Можете не ходить, если бережетесь жить, я предупредил, клянусь мечом Торбина и бородой Торбин-жен!

С этим напутственным словом она вставила ключ в огромный замок, повернула раз пять в одну сторону, раза три в другую, потом я потеряла счёт, куда и сколько раз она поворачивала, потом Марта, снова зарывшись в кармане, достала нечто, похожее на медаль, и приложила к еле заметной выбоине внизу двери, артефакт вошёл в ложе, как в родное, засияв ярко-голубым, кровавые руны на дверях погасли.

Врата открылись.

На меня дыхнуло запахом озона, гари, чего-то едкого, ужасно вонючего. В том, что случилась беда, я уже не сомневалась. Передо мной тянулись стеллажи с коробками, коробочками, по периметру шли комнаты за стеклянными дверями, где хранились крупные вещи, с полок и стен, шипя, как стая гадюк, стекала пена, покрывая коробки, пол, сверкая радужными пузырями. Я лихорадочно оглядывала зал, с той точки, где я стояла, никаких следов взрыва и пожара не было видно, только пена, только страшная вонь гари и химии, что погасила магический огонь.

Мисти рванула куда-то между рядов, я, не раздумывая, помчалась за ней. Кошки не собаки, но и Мисти — не кошка, она может привести меня к Мэллу!

— Мэлл! — я бежала, звала.

— Мэлл!

Стеллаж за стеллажом, полка за полкой, я скользила по разлитой пене, следом за Мисти, пару раз чуть не упав, повернула в конце залы, едва увернулась от острого угла с коробами из железа и влепилась в стену, прямо рядом с дверью в комнату-сейф.

Мэлл не успел.

Ему оставалось полпути, полпути до спасения.

Десять шагов ценою в жизнь.

Я подбежала, упала на колени с ним рядом, от жуткого запаха горелого мяса рот моментально заполнился слюной, меня слегка затошнило. Пульс — пульса нет, шея ледяная, влажная. "Зеркало души", что всегда со мной в кармане, посерело, помутнело у его губ, отражение Мэлла исчезло — это приговор, конец. Кажется, я что-то кричала, зачем-то лихорадочно начала стаскивать с плеча его серый любимый плащ, но ту сторону тела, что сожгло, не тронула, каким-то чудом, остатками разума понимая, что нельзя, я, вроде бы, всё-время что-то говорила, умоляла Мэллана не уходить, остаться со мной.

Чьи-то сильные руки оттащили меня, я, кажется, вырывалась, пиналась, ругалась на чем свет стоит, рвалась к Мэллу, понимая, что помочь ничем не могу и не понимая, что помочь не могу. Я видела сердце, мёртвое сердце Мэлла, в страшной клетке из обожжённых рёбер. Я — видела...

Осев у стены, я отстранённо смотрела, как Овод упал на колени, что-то принялся делать с телом, ему помогала Зулла, молча, сосредоточенно. Овод передавал амазонке один флакончик за другим, срывая их с пояса, что-то тихо шептал, Зулла кивала в ответ, что-то делала руками, я не видела из-за её спины. Марта стояла над ними, сдвинув брови и скрестив руки на мощной груди. Порфирий бегом прикатил носилки на колёсиках, они служили для перевозки крупных вещей, они с Оводом, Зуллой и Мартой подняли за углы зелёный плащ, на котором лежало тело, осторожно переложили на носилки вместе с плащом. Послышались лёгкие бегущие шаги, к нам через зал бежали две дриады, сопровождаемые Куртом и Мортом. Кто-то из наших использовал свиток "Последней надежды".

Зря.

Высокие, красивые, в темно-зелёных куртках и лосинах, с огромными сумками-рюкзаками, одна ярко-рыжая, вторая с волосами как снег, с сурово поджатыми губами и зелёными глазищами, чем-то внешне похожие на лисиц, дриады-лекари бросились к телу, на бегу стаскивая сумки с плеч. Наши отошли в сторонку, чтобы не мешать.

— Он мёртв, — прошептала я. — Зачем?

— Истериська глупая, — сказал Йонни. — Злой эльф зив.

— Зив-зив, — Ройни, как всегда, не тратил слов.

Я подорвалась, бросилась к носилкам.

Не может быть. Не. Может.

Да, страшно, да, жутко смотреть, но Мэлл и вправду был жив! Тонкая, едва заметная жилка билась на шее, на той стороне, что не была обожжена огнём. Когда я его нашла, этой жилки не было, я точно помню, я знаю! Как?! Как он ожил? Как такое возможно?! Или я, спасибо панике, ошиблась? Я не могла! С такими ранами не живут! Его бархатный плащ, чёрная шёлковая рубаха, замшевые брюки, те тряпки, во что превратилась его одежда, всё обгорело, насквозь пропиталось кровью, в прорехах ткани жуткие раны, на которые я, немало повидавшая, смотрела с ужасом. Сожжена почти до кости левая нога, левый бок, я, Икабод меня подери, видела его мёртвое сердце сквозь обугленные ребра! Свитка "Воскрешения" нет. Нигде, ни у кого, и боги умирают, и даже они не могут себя спасти... Я должна быть рада до поросячьего визга, что Мэлл жив, я и была рада, с сердца упал камень, стало легче дышать, но радоваться, даже надеяться на лучшее пока рано — ближайшие часы вынесут свой вердикт — жить Мэллу или нет, но, всё равно цепкие, холодные пальцы разжались, я немного пришла в себя. Я убрала окровавленную прядь со лба Мэлла, зачем-то поправила воротник шёлковой рубашки, мокрой от крови. Маска смерти на его лице поблекла, жуткий серый оттенок кожи исчез.

— Прошу отойти, миледи, — от беловолосой дриады пахнуло лугом, солнцем, перебив страшный запах горелого мяса. Бросив на меня странный взгляд, она склонилась над телом, быстро, ловко, тонким скальпелем срезая остатки одежды, чтобы обнажить грудь. Хвала Икабоду, ткань не приварило к коже. — Чем его так? "Дыхание дракона"?

— Наши псы, а они из монастыря "Трёх Лун", ничего не учуяли, наверное, какая-то диковинка. Похоже на невидимую летучую взвесь, ещё, думаю, возможна реакция этой взвеси на магию тонких тел, я как раз проводила проверку аур с помощью "Evigilantes", — я сделала шаг назад. — Каков прогноз?

Я не хотела спрашивать, я до ужаса, до обморока боялась ответа, но я должна была спросить.

— Прогнозы даёт резонар, а мы спасаем жизни, по крайней мере делаем всё, чтобы спасти, — дриада накрыла Мэлла странной толстенной зелёно-серо накидкой, будто бы сотканной из влажного мха. — Будет ночь, если для эльфа будет утро, будет и надежда. Магия тонких тел, это... не хорошо, в любом случае утро принесёт весть, и молитесь, кому можете, чтобы весть не пришла к вам ночью.

Она прямо, честно посмотрела мне в глаза. Зелёные глазищи в рамке длинных, черных ресниц, кожа, как у богини, но, несмотря на кукольную внешность, я поверила, доверилась ей. Я знаю, чувствую, кому можно доверять. Любовь и горе любую сделают провидицей.

— Можно мне с ним?

— Вы знаете правила, — рыжая взялась за деревянные ручки носилок. — Вас известят.

Да, понимаю. Но не могу принять. Дриады и их "ложе жизни", это тайна, секрет, источник пропитания, есть ещё услуги магии обаяния, очарования и красоты, вот те два столпа, на которых дриады держатся, и держатся неплохо, не отказывая себе ни в чём. Но забрать любимого, не дать попрощаться, не дать держать за руку в его последний миг, сказать, что любишь, что рядом, это... бесчеловечно. Но они — дриады, это их условия, их цена. Проститься или вернуть жизнь — решает каждый сам. Мэллу дали шанс, и я не могу, не имею права дать слабину.

— Прости меня, Мэлл. Я люблю тебя! Я больше никогда, никогда не буду с тобой спорить! — я подошла попрощаться, дрожащей рукой погладила шелковистые светло-русые волосы, все в саже, копоти, легонечко поцеловала ледяные губы. Мне показалось, или уголки губ дрогнули?

Я проводила их до портала. В туманном зеркале тихо, бесшумно исчезли носилки, увозимые дриадами, как будто легендарный лодочник увозит мёртвых в туманную даль. По требованиям безопасности входы в порталы у нас были настроены на каждом этаже, кроме личного портала Виктора в его кабинете, пока нам не доводилось ими воспользоваться, входы обозначили просто так, на всякий случай. Вот он и случился, этот случай. Казалось — охрана, контуры, псы, что может грозить? В самом сердце Ордена нам нанесли удар, который должен был убить меня и Мэлла, будто кто-то знал, что я в лаборатории, а Мэлл в хранилище. Это может быть только кто-то свой... нет, это чистейшей воды чушь! За каждого из нас я могу поручиться кровью! Я отбросила дикое предположение, посмотрела на то, что осталось от собранных гарпиями улик.

Итак, что у нас есть? Комната, за огнеупорным и противомагическим стеклом которой гарпии сложили вещи из дома Эллои, полностью выгорела. Потом надо будет разобрать эти головёшки, может, что-то и уцелело, хотя, что там теперь можно найти? Что же это за вещество такое, что его никто не заметил, не почувствовал? Мисти и феи среагировали, когда запал уже был подожжён... Курт и Морт проверяют всё, что привозят к нам, от корзинки с ягодами до вырезанных стен с мест преступлений, и даже их, можно сказать, носам-экспертам, ничего не показалось подозрительным! Почему разное время, разная сила поражения? Конечно, защита хранилища и защита лаборатории отличаются, это могло сказаться на времени и силе взрывов, магия — как калейдоскоп — слегка поверни рукоять, и получишь совершенно другой рисунок, именно поэтому не годы, а десятки и даже сотни лет маг изучал свои стихии и таланты, и всё равно на смертном одре, наверное, каждый бы из них честно признался, что магию, даже только свои стихии, так и не постиг. Мы так, лишь зачерпываем ладонью из мощной, глубокой реки, оставляя тёмные воды бежать дальше... Битва магов — жуткое, запрещённое, смертельно опасное зрелище. "Гнев богов" навстречу "Копью молний" — и нет Арканума, нет Венгерберга. Непредсказуемо. Да, дуэли были разрешены, но только строго оговорённым в Ковене перечнем заклинаний и арканов, отступник получал смерть, даже если выходил победителем в схватке... Всё так — но кто дал команду, кто активировал эту взвесь, почему эта гадость пыхнула сейчас, а не вчера и не в доме Эллои? Д'Хон! Флора, Дмитро с его самоваром — все под угрозой! Надо предупредить, сказать, чтобы они оставили дом! Овод стал рядом со мной, провожая взглядом прозрачную рябь в воздухе, всё, что осталась от портала, от дриад-лекарей и... может быть, Мэлл уже никогда, никогда... Кайра, очнись — Эллоя!

— Овод, нужна помощь, — я потянула друга за рукав.

Он наклонил ко мне голову, я прошептала, что хочу. Он кивнул, лёгким бегом, как бежит лесной волк, помчался по коридору, я провожала его глазами. Около входа в кабинет Виктора, в каморке Марты, где она сводит расходы и доходы и ведёт запись посетителей, на столе стоит резонар, настроенный на связь с Домами, Ковеном, Кругом Друидов, Стражей, да куча кого с кем, но обязательно этот "кем" должен быть очень важной и богатой персоной. У простых персон резонар не стоит, только дешёвая говорилка, по которой жители Венгерберга узнают новости и события, в основном, где, кто и что продаёт, лечит, калечит и проч., но этот шар не только всем даётся бесплатно, он даже обязателен — гильдия Торговцев дарит от своих щедрот, и только посмей отказаться — сдерут штраф. Гоблины-мародёры, а не торговцы, орки их подери. Я выклянчила у Виктора добавить связь с домом Эллои, иногда мне хотелось поболтать с Анн, но времени на встречи не было, упирала я на то, что так я смогу больше отдавать всю себя работе. Если Овод успеет, эта моя хотелка может спасти жизни Д'Хон и её домочадцев, но дроу может не успеть... Нет, он должен успеть, он успеет! Должна же быть хоть какая-то справедливость в этом мире, правда, хоть какое-то равновесие!

Овод скрылся наверху лестницы, я окинула взглядом зал.

Вот и всё.

Мэлла увезли.

Улики сгорели, пожар потушен, пора уходить, меня ждёт ещё одно срочное дело, но я так хотела хоть на чуть-чуть, хоть ненадолго остаться одна...

— Спасибо вам, — я обернулась к друзьям, увидев перед собой встревоженные лица, на которых, даже на лице Марты, была боль, тревога и сочувствие. — Я бы хотела остаться одна. Не надо меня жалеть, прошу... ничего не надо.

Помедлив, Порфирий помялся около меня, неловко тронул за руку и ушёл, умчалась прочь Зулла, она не стала стесняться, обняла так, что ребра захрустели, пропела: "Отродье змеи мёртв будет, я сердцем клясться", и я ей поверила. Марта хлопнула меня по плечу, по руке, дёрнула за локон, выбившийся из пучка, мне показалось, что и пнуть хотела, но нет, вроде как передумала, затем она громогласно высморкалась в огромный платок, выуженный всё в том же кармане, эхо её феноменального сморкания ещё долго гуляло по стенам, Мисти фыркнула и спряталась под стеллажом. Марта буркнула: "Бардак тьфу, дракон под вонюч хвост, держись, девочка-тьма, руда тебе в жилы", и ушла, звучно шлёпая сапогами по пене.

Со мной остались Мисти, Йонни и Ройни. Мисти брезгливо переступала лапами, ища место, где было бы сухо, но напрасно. Пена была везде.

А мне нужно работать, чтобы не сойти с ума.

— Сто? Cа дело? — бодро поинтересовался Йонни, крутнувшись вокруг себя.

— Скажи-ка мне, мой дорогой летучий друг, откуда, как вы узнали, что сейчас будет взрыв?

— Мы не снай, мы сюствовай, — Йонни повис головой вниз, спиной ко мне. — В этой пых суть-суть есть кроличьих ухов.

Ага, "ekklediumim". Так называемые "уши кролика", сам этот цветочек наркотиком не является, но он частый ингредиент дурманящих смесей, эти "ушки" "дружат" почти со всеми отравами, усиливая их свойства, так называемое синергетическое усиление — то есть две унции наркотика мановением руки можно превратить в две с четвертью. Дорогая штучка, но, к сожалению, всё же дешевле наркоты.

Я осторожно взяла его за локон, подтащила к себе, как таскал сам Йонни давеча братца Ройни.

— Ты сто! А-а-а-а-ааа! — заверещал Йонни.

— Скажешь правду, дам двойную дозу, у меня в суме осталось немного. Может, вы своим невероятным наркоманским чутьём почувствовали, как и кто активировал отраву?

— Мы снаем, когда нада драпать, мы много рас варили, "ушка" перед всрывом насинает вонять! Котами! — голосил Йонни.

Ройни кружил беременным шмелём-переростком вокруг моей головы, но пока к боевым действиям не приступал. Впрочем, им нельзя и мне нельзя, но я ведь только придержала Йонни за локон, мало ли, сквозняк, ветер, может и сдуть бедолагу.

— Это правда, Йонни, крохотная душа моя? Я ведь и обидеться могу, и от обиды забыть рецепт. Как нейтрализовать эту гадость? — я сама себе была противна, но эти крошки отнюдь не безобидны, показания из них добывать всё равно что выжимать воду из камня, но у меня, к счастью, было то, в чём они нуждались. А у меня — убита подруга, смертельно ранен любимый, женщина, которую я смело могла назвать второй матерью, под угрозой смерти, могут погибнуть все её домочадцы, которые мне были, как друзья.

— Ни-как! А-а-а-а! — разорялся Йонни.

— Мы не снать, большая селовеска, клянёмся прелестью, — Ройни замер перед моим лицом, хмуря брови. Стало прохладно, мой разгорячённый лоб овеял ветерок от его крыльев. — Мы спасти твою жиснь. Пусти Йона! Дай селье!

Мне стало стыдно. Они и правда спасли, а я тираню малышей, мучаю, будто я Коркоран. Даже от имени эльфа повеяло холодом.

— Пошли, в суме было немного, — сказала я устало. — Сумка на леднике.

— Я лесу туда! — заволновался Ройни. — Смотрю первый!

— Посему ты? А я? Ах, ты! Ты! Ты кикнутый! Вот! — Йонни зажужжал громче.

— Я? Я кикнутый? А ты кикутый! Вот! — Ройни налетел на Йонни, вырвал братца из моих рук.

Клубок с крыльями шмякнулся об стену, о пол, поскакал, как сумасшедший мяч, отлетая от полок и коробок. Мисти с интересом наблюдала за сварой, ещё немного, и чёрный пушистый зверь молниеносной клыкастой смертью кинется на забавную вопящую и жужжащую игрушку с крыльями. Мало мне Пасюка, ещё и этих прячь. Эдак к вечеру жильцов у нас поубавится, а на новеньком погосте будет три могилы, правда, где его копать, я пока не придумала, всё, что приходило в голову, это бросить крыса в ров, но Пасюк не заслужил таких последних почестей, не говоря уже о Йонни и Ройни. В Венгерберге земля на вес злотых, просто так не купишь, да и кто мне её продаст под тушку крыса и двух феев-наркоманов? Огонь — это всё, что может предложить столица почившим гостям, преступникам, и прочим неблагополучным элементам. И это я уже не говорю о расследовании, куче бумаг и писанины, даже смерть от когтей ак-мора должна быть описана, учтена и положена на полку с вердиктом судьи. Да что там говорить, мне просто нравились эти забияки, и смерть от Мистиных зубов они не заслужили. Впрочем, феи тоже могут дать кошке отпор, и неизвестно ещё, кого надо будет спасать.

— Я сейчас закрою вас здесь, — сказала я, стоя в дверях. — Никаких зелий, никакой пыльцы. Может, через месяц мы вас и выпустим, если, конечно, будете паиньками.

Клубок распался, на камни хранилища, залитые пеной, испачканные гарью, отмеченные следами сапогов, звучно шлёпнулись два тела. Локоны в художественном растрёпе, новенькие, с иголочки, наряды превратились в кошмар. Оба тяжело дышали. Икабоды мои, как они до сих пор друг друга не поубивали? Хотя, годы в заточении и ангела превратят в убийцу. Того, кого ищу.

Кого найду.

За дело, Кай. Без жалости и снисхождения. Времени нет.

— Этот поросок, охх, секрет, — сказал Ройни. Я пожала плечами и стала закрывать врата.

— Это "Огненный дзинь", то есть дзин, который иприт, но он не иприт, он пыльса, всвесь в воздух — у-уу-у-у, и пых-пых, бо-ольшой пых, вот, он пых по заветному слову, — громко, быстро заговорил Йонни. — Мы его давно-давным не встресяли. Брокенмор только делать, больсе нигде секрет нет. Серный, то есть серного цвета дракон дал секрет Амадею, вся история вот. Дай селье! Насу прелесть!

— Я вас не для этого вызывала,— буркнула я устало. Страх за жизнь Мэлла рвал душу, а ведь ещё недавно мне казалось, что я почти разлюбила его. Что ж — я ошибалась. Чувства проверяет смерть, этот ревизор безошибочен и неумолим. А сейчас — что я могу? Я могу только найти этого гада, что рассыпал отраву в доме Д'Хон, чуть не убил Мэлла, а, может, и убил, того, кто забрал жизнь Анн и едва не прикончил меня.

Найти и уничтожить — единственное, что хоть немного должно облегчить боль. Я не верю, когда говорят, что казнь убийцы не лечит раны тех, кто остался оплакивать его жертвы. Тогда, когда я в первый и последний раз выпустила свою тёмную силу, мне стало немного легче, кто бы что ни говорил, кровь за кровь, глаз за глаз, не казнят только животные, и всё же и среди звериного мира есть особи, что гибнут мучительной смертью, потеряв свою половинку. Разбитое сердце не склеить, приговор Матери-Природы не отменить... Я тряхнула головой. Хватит соплей. В любом случае, если бы я тогда не уничтожила убийцу, новых смертей было не избежать.

Братцы вымелись из хранилища, я с трудом закрыла врата. Закрывались они, в отличие от открывания, без всяких ключей. Руны тихо засветились, каждая своим светом, в хранилище послышался тихий, едва слышный гул — сработали свитки очистки воздуха. А мне пора в кладовую, проверю инциндатор, отпущу малышей и на доклад, к Виктору. Пока он у Лорны прохлаждался, мы тут едва не. Одному Иннокентию, можно сказать, повезло — ему ещё предстоит увидеть и осознать масштаб разрушений. А вот нечего коней отводить всяким Крононсам! Впрочем, ущерб имуществу не так уж и велик, если подумать, Сильфа разгромила, кажется, больше. Анн и Мэллан — настоящая беда, горе, а остальное не стоит и слезы. Цела лаборатория с Веллакезом, мир праху его, икабоды, мне же ещё его клеить, этот веллакезов прах, в хранилище урона как такового нет, защита сработала, сохранив экспонаты, но она не смогла защитить Мэлла... Как мне виделась картинка, он был в комнате с вещами из дома Эллои, что-то почувствовал, бросился к выходу, но не успел выставить щит, заклинанию нужно пару милисекунд, чтобы сработало на полную мощь, вот эти ничтожные пару милисекунд и решили дело. Половину тела обожгло каким-то жутким, демоническим огнём, просто чудо, что он успел спрятать, закрыть лицо, да, может, ещё зачарованный плащ защитил немного, смешная защита от дождя и холода не могла уберечь от огненной взрывной волны. Мэлла выбросило из комнаты, двери закрылись, сработала тревога, те десять шагов к комнате — сейфу шёл уже труп. Что-то царапало меня, не давало покоя, но сейчас в моем состоянии рассуждать здраво и пытаться не стоит, мало ли померещится после такого бурного дня. Уже, кажется, полдень. Всего-то полдень! И, всё-таки, несмотря на ужасные обстоятельства, у нас теперь есть кое-что полезное — появился пусть призрачный, туманный, но всё равно след — Брокенмор. А где Брокенмор, там и его властитель — Амадей, пугало Арканума, так называемый Тёмный Властелин, а на самом деле обычный тёмный маг, некромант, просто сил и знаний у Амадея хватит на десятерых архимагов. Может, все узелки и странности этого дела сокрыты в замке Тенет, где этот баловень тьмы обитает вместе со своей давней и верной спутницей жизни, суккубом Роной, хотя сказать такое про суккуба — ляпнуть чистой воды бред. Рона, как ни странно, что-то нашла в этом тёмном, чем-то он её зацепил, прелестница-демоница и по сей день с ним. Говорили, он красавец, но суккубу не нужна красота, ферно нужен Эйрос, а уж чего-чего, сил у Амадея через край, может и поделиться. Надо же, и в этой мешанине взрывов, кобыл, пожаров, феев, их секретов, оказывается, был толк.

Враг, ты сделал ошибку. И, значит, мы тебя найдём.

Я медленно пошла к леднику, ноги ещё дрожали, феи жужжали следом, из-за чего-то тихо ругаясь. Мисти бежала впереди, изучая тьму за углами и поворотами, то и дело оглядываясь на меня. Подъем на пролёт, спуск на три, и я на месте. С опаской глядя на крепкую дубовую дверь, я прислушалась — вроде бы всё чисто, нет ни пожаров, ни войны. Задержав дыхание, сняла засов, толкнула дверь и вошла внутрь.

Вроде всё как всегда, кажется, опасаться нечего. Феи, сделав круг почёта, замерли у самого моего лица, жужжа крыльями.

— Систо, — деловито сказал Ройни. — Давай стуковину, буду смотреть.

— Сего это ты будес смотреть? У тебя насморк! Я буду смотреть! — заголосил Йонни, став цветом лица со свою когда-то бывшей красного цвета курточку.

— Мой насморк прошел, а у тебя сейсас будет! Я тебе нос расобью, фей-переросдок!

— Переросдок?!

Я не стала ждать, пока братья разберутся между собой, и, не обращая внимания на крикливый клубок крыльев в воздухе, достала из сумки инциндатор, вытащив его из-под тела крыса, вынула из костяного чехла. Вроде бы цел.

Грянула тишина. Два брата, вися в воздухе, зачарованно пялились на прибор. Прибор как прибор, стеклянная палочка с кнопками, как на флейте, алой шкалой и синим кончиком. Вот на кончик-то и уставились вмиг успокоившиеся драчуны. Ну, Кай, ты была права — зелье было. Вот только куда мне теперь это зелье в моей стройной версии про архидемона, вселившегося в Гленна, приткнуть? Только-только я решила, что вопросов больше нет, что версия стройна, верна, и тут на тебе по носу, оказывается, зелье похоти Анн всё-таки выпила! Нет, Кайра, рано ты успокоилась, вопросы только начались.

Со второй попытки мне всё-таки удалось стряхнуть вцепившихся в палочку братьев, те, отлетев на пару шагов назад, молча сопели, совсем как Курт и Морт, не сводя горящих глаз с измерителя времени смерти. Судя по зверским выражениям крохотных щекастых лиц, сжимая и разжимая кулачки, если бы они могли отобрать у меня измеритель, то, не задумываясь, это бы и сделали. Нет, феи, не судьба. Всё равно — благодарю, о чём я феям и сказала. Удача сейчас на моей стороне. Кончик прибора был во рту Анн, сохранив пусть крохотную, но всё равно самую настоящую пробу слюны.

— Дай селье! — Ройни был краток, но мне было уже не до него. Машинально нащупав крохотный флакончик в боковом внутреннем кармане сумки, я отдала его в цепкие ручки Ройни.

Братья вцепились в подарок и, жужжа, как тысяча пчёл, унеслись к себе в подземелье, в свой чудесный мир грёз и снов, пусть и не настоящий, но, всё равно, этот их сказочный мир лучше, чем реальный, где льётся кровь, гибнут любимые, а демоны пожирают подруг. Мисти проводила их заинтересованным взглядом, дёрнув кончиком хвоста. Нет, красавица, на сегодня тебе хватит добычи.

Я побрела к выходу, захватив сумку.

На вершине лестницы, посреди круглого каменного пятачка, заструился воздух. Я замерла, Мисти пригнулась к полу, прижав уши, шерсть стала дыбом. Открылся портал, из него шагнули Виктор, Лорна и Овод. В кабинете Виктора вход, должно быть, они с Лорной прямо оттуда, захватив Овода, переправились сюда. К чему спешка?

У меня упало сердце.

Овод не смотрел мне в глаза.

— Скажи мне, что это ложь, — попросила я Лорну.

— Это правда, девочка моя. Её больше нет, — она подошла ко мне, первый раз в жизни обняла меня, прижала к себе. — От дома и его обитателей ничего не осталось. Если это немного облегчит твою боль — они ничего не почувствовали.

Лжёт, наверное. И пусть. Я хотела верить ей, и поверила. Я уткнулась носом в вырез её платья, отороченный мехом ассурского соболя, обняла в ответ. Пальцы царапнула парча платья, прошитая серебряными нитями, как всегда, у Лорны без магии не обошлось, такое платье должно весить кошмарно много. От ткани веяло льдом, кончики пальцев замёрзли, но в груди вскипал огненный клубок, его жар пошёл по телу, объял меня, мне хотелось кричать, рвать, метать от ярости и горя. Не было крика. Не было слез.

Слезы кончились.

— Виктор, — сказала я. — Вероятно, в Гленна вселился ферно, парня надо срочно спасать, и, если инкуб до сих пор в теле, готовится к изгнанию и поимке.

Мне никто не ответил. Я оторвалась от Лорны, посмотрела на вампира. Виктор молчал, кусая губу. Овод разглядывал чем-то сильно заинтересовавший его кирпич стенной кладки.

— Он... его тоже? — я уже не удивилась.

— Молодой Драун был найден недалеко от дома Д'Хон, за лавкой с экзотическими продуктами, под грудой ящиков, гнилья и тухлятины. Отец вызвал стражу, когда Гленн не явился на важную сделку, стражники по кольцу-маяку нашли тело.

— Как?

— Незатейливо. Ножом. Обычным ножом, никто ничего не видел и не слышал, абсолютно глухое дело, да, глухое.

— Я хочу посмотреть ему в глаза, — я не хотела, но так было надо.

Виктор бросил взгляд на Лорну.

— Я вскрываю трупы, что, ну что ещё может меня удивить? — я разомкнула объятия, отошла от Лорны. Подняв сумку, накинула ремень на плечо. Глаза щипало. Это не слезы, это просто реакция на портал, иногда водится за мной такое. — Хватит меня жалеть!

— Когда Виктор сказал "ножом", он был не точен. Тело нашли без головы, — сухо откликнулась Лорна. — Труп мечника пустая трата времени, надо тянуть за другие нити. Из-за отсутствия головы доступные Кайре исследования невозможны — аура искажена, тонкие тела разрушены, останки не поднять и не прочитать. Тупик. Нож чист, даже флюиды кузницы стёрты. В мире магии идеальное убийство — яд, бросок ножа, стрела без меток, или чистый, без затей, огонь из бутыли с самой обычной зажигательной смесью. Чем проще, тем лучше.

— Лорна, приглашаю на совет. Кайра, Овод, вы тоже должны присутствовать. Я связался с Коркораном, хотя он уже и так знал, но таковы правила, в деле, где пострадал эльф, я не имею права промолчать. Глава эльфийской службы безопасности желает нам помочь сведениями, хотя, скорее, я перейду на молоко, но случай чрезвычайный, может статься, я доживу, доведётся увидеть, как плачет камень, — сказал Виктор, повернулся и стал подниматься по лестнице, мы пошли следом.

Да, конечно. Эльфы. Мэллан. Эллоя. Анн. Бедный Гленн. Бедные Флора, Дмитро, каждая смерть, неважно, эльфа или нет, вопиет об отмщении, рвёт сердце. Враг бил точно в цель, всё время был впереди, и не на шаг или два, мы безнадёжно отставали. Кое-что у меня всё-таки есть, будем работать с тем, что имеем. Боль, горе и ледяная, тихая ярость не дадут упустить след. Кто? Кто будет следующим? Я? Лорна? Овод, Виктор?

Посмотрим.

Я мечтаю, я так мечтаю о встрече.

Браслет обжигал запястье, моя сила, моя фурия рвалась мстить.

Убивать.

17

Кабинет Виктор обставил в гротескно-вампирском стиле, то есть в стиле похоронного зала и пыточной маньяка. Темно-кровавого цвета каменная кладка стен разбавлялась блеском орудий пыток, грубая деревянная полка во всю стену с пятнами крови вопияла о телах, истекших кровью, длинный стол, покрытый чёрной тяжёлой бархатной скатертью, как бы ждал домовину с бледным замученным мертвецом, но никак не огромную вазу цвета сливок с изображёнными на тонком фарфоре нимфами и сатирами в самый разгар оргии. Лорна тоже может пошутить. Картинки были настолько похабными, что Виктору стоило больших трудов отвлечь посетителей от зачарованного изучения возможностей организма нимф, а Иннокентий возжелал себе такую же. Ваза вносила некоторый диссонанс в обстановку склепа, Марта немного поправила дело, обложив вазу любимыми булыжниками, а вместо букета воткнув десяток крысиных черепов, напяленных на сухие ветки. Крысы входили в меню гномов, слава Икабоду, Марта не готовила их для нас, но себя могла побаловать, вот и поделилась с кабинетом Главы объедками, не пропадать же добру. Стену между сейфом, замаскированным под мраморное надгробие с черным абрисом печальной обнажённой девы, и вешалкой для плащей и шляп в виде небольшой виселицы с кольями, украшала гордость Виктора — триптих "Королева Тьмы". Боковины изображали, как к свинцовым небесам, закрытым тучами ворон, тянутся искривлённые костлявые пальцы мертвецов, пирамида битых черепов на растрескавшейся мёртвой земле ухмылялась черными глазницами и скалилась щербатыми ртами, были, как же без них, неизменные покосившиеся могилы, толпа зомби вдали как серо-чёрный фон, наличествовали многие прочие прелести из жанра ужасов, а в самом центре этого кошмара царствовала жуткая черноволосая красавица с непременными тонкими губами, обагрёнными кровью, скорбно сжатыми, в рваном мокром саване, ибо торчала по пояс в болотной воде, мокрая ткань подчёркивала высокую аппетитную грудь, больше ничего аппетитного на картине не было. Ужас в ночи смотрел в небо, пытаясь разодрать на груди и так драный саван, как бы взывая. К чему или к кому взывает вампирша, сказать никто не мог, я же для себя решила, что виновато банальное несварение. Судя по сюжету на боковинах, питаться ей было нечем, всех сожрала, а костями сыт не будешь. Виктор утверждал, что это его прабабка, знаменитая кровавая Лизонька Баттори, но поклясться в схожести оригинала с портретом не мог. Бабушке-шалунье отрубили голову, четвертовали и сожгли останки, а портрет при её жизни и нежизни ни один художник закончить так и не успел. Плохо рисовали, наверное, или натурщица была слишком голодна. Зимними вечерами живые тени от пылающих настенных факелов добавляли атмосферы, но сейчас, в самый разгар дня, комната казалась палаткой-шапито ужасов для пугания в целях воспитания непослушных детей. А таковых Высокое собрание никак не напоминало.

Кабинет был залит солнцем, в распахнутое окно проникал густой, влажный воздух, наполняя комнату свежестью моря, душным ароматом цветов, лёгким флёром гари, шёлковые полупрозрачные черные занавеси лениво колыхались на сквозняке, со двора доносились ругань Иннокентия и звонкий голос Зуллы, кентавр и воительница пытались, судя по звукам топора, пилы и молотка, привести в порядок двор, шарканье метлы сопровождалось басистым ворчанием Марты. Мисти изображала статуэтку на подоконнике, наблюдая за вознёй во дворе, лишь кончик хвоста изредка шевелился. Жизнь идёт, жизнь продолжается, как ни в чём не бывало, так было, есть и будет, не в моих силах это изменить и не след на это обижаться. Раны залечат, двор уберут, и только Анн, только Д'Хон и Гленн останутся за Радугой. Весь мир не обязан скорбеть со мной вместе, и к лучшему, иначе, утонув в печали, можно не выплыть. Надо выплывать, надо жить. Как говорится, жёсткие времена уходят, жёсткие люди остаются.

Надо искать убийцу и мстить, жертвы не должны быть напрасны.

Вот и приступим.

Виктор расположился во главе стола, я выбрала стул поближе к дверям, подальше от начальства, Овод рухнул рядом, уставился в пол. Лорна расположилась в кресле у окна, я невольно залюбовалась точёным профилем. Уложенные затейливой ракушкой светло-пшеничные волосы, как всегда, казались чудом парикмахерского искусства, ни один волосок не посмел нарушить гладкость причёски. Серебряные кружева воротника и манжет лежат ровно, ни складочки, ни затяжки, ни соринки-пылинки, медальон мага стихий Высшего ранга покоится точно посреди тонких ключиц, изящные длинные пальцы, унизанные кольцами-артефактами, неподвижны, словно мертвы. Лорна напоминала статую, если бы не блеск льдистых голубых глаз из-под абриса черных длинных ресниц, будто бы начерченных углём. "Королева Зимы", как иногда звал её Виктор, лучше и не скажешь, Лорна была красива холодной, мерцающей, действительно зимней красотой, идеально-правильные черты лица не портил даже тонкий шрам над левой бровью, который она оставила, как напоминание о прошлом. На мои вопросы, что это было за прошлое, Лорна предпочитала не отвечать, уронив лишь раз: "Мы — это наши шрамы, пусть многие и не видны. Помни о своих шрамах, девочка, дорожи ими, и, может, когда-нибудь они спасут тебе жизнь". Тогда я не поняла, даже обиделась, но сейчас, сегодня, когда страшные шрамы исполосовали душу, я не хотела, чтобы они исчезли без следа. След должен остаться, должен напоминать о смертях. Ушедшие должны жить в нашей памяти, иначе они уйдут навсегда.

Вампир кашлянул, придвинул к себе графин с густой жидкостью бардового цвета, постучал по стеклу палочкой, привлекая наше внимание, впрочем, сделал он это больше по привычке, чем по необходимости. В кабинете и так стояла мёртвая тишина, не считая звуков, что доносились с улицы. Я подняла голову, сосредоточилась. Меня до сих пор потряхивало, я разрывалась от желания быть рядом с Мэллом, помогать его выхаживать, и расследованием. Чудовище будет убивать, и раздумывать пару лет, судя по всему, монстр не собирался, к дриадам в лекарню меня и на порог не пустят, право "убежища" неприкосновенно, никто древесным не мог приказать — ни король, ни королева, ни Ковен. Значит, я должна быть здесь, надо рассказать о моих находках и сомнениях, может, общими усилиями мы сможем выйти на след убийцы или, что тоже может быть, убийц. Патрик в этой версии мне в помощь... Одна голова, как говорится, хорошо, а две или три... единственная голова, которая меня не устраивала, это голова зловещего типа, что расселся на диване у стены, под триптихом, как у себя дома. Я и раньше встречалась с эльфом, но издалека, так близко мне бывать рядом с Коркораном, Главным дознавателем эльфийской службы безопасности, или, если кратко, Служителя "Карающего Клинка", мне ещё не доводилось.

Он вписывался в обстановку склепа даже лучше, чем Виктор. Казалось, Коркоран сошёл с жутко-кровавого триптиха, те же черные тона в одежде, он и вампирша как пара были бы загляденье, черноволосые, худенькие, бледненькие, цвет лица обоих мог посрамить бледную поганку, ещё бы, и нежить, и Коркоран на солнце бывали редко, можно сказать, никогда, единственное, что их различало — у бабушки Виктора уши были как уши, а у эльфа — как у эльфа. Чистота крови и острота ушей — для лесных святое, шутки по этому поводу могли стоить дуэли, то есть жизни. Но, женщинам Коркоран нравился, и очень даже, красота змеи или скорпиона тоже пользуется спросом. Серо-зеленые глаза, худое, скуластое лицо, на удивление чувственные губы, по-своему он был хорош для тех, кого тянет к типу хищника. Худое тело было обманчиво расслабленно, казалось слабым, но схлестнуться с эльфом в поединке опасались самые бравые вояки Венгерберга, турниры, до которых он снисходил поучаствовать, заканчивались его неизменной победой. Мечи, луки, сабли, магия Духов леса, в этих дисциплинах он всегда был первым, правда, это было давно, до моего рождения. Он, наверное, решил дать получить "Королевскую перевязь" и другим, или, может, ему просто наскучило, что скорее всего. У эльфа были дела и поинтереснее, например, как сейчас. Служитель "Карающего" всегда найдёт, чем убить скуку. Или, как шептались по углам таверн и притонов, кого убить. Впрочем, официально эльф был повинен только в казнях, да и то не своей сиятельной рукой, а витиеватой подписью, да ранах, нанесённых в турнирах дерзнувшим посоревноваться с ним противникам. Душка.

— Мы теряем время, — проговорил эльф, разглядывая идеально подстриженные ногти. Голос был мягкий, вкрадчивый, он говорил, словно мурлыкал партнёрше в разгар страсти. — Серия убийств и покушений, причём удачных, говорит о серьёзности намерений противника. Мы желаем забрать дело себе, убита чистокровная эльфийка, её дочь, жених дочери и слуги. Эльфы ропщут, требуют найти и покарать виновных. Тебе, Виктор, известен "Уклад номер сто девятнадцать" тысяча сто сорок шестого года от "Разделения лун". И мой личный закон — нападение на одного эльфа — нападение на всех нас.

— Ты забыл упомянуть про дополнение к "укладу", номер посмотришь сам, читать умеешь, где сказано, что эльфы имеют приоритет, если в деле трупы только эльфийской расы. Это не так, да, не так. Касаемо твоих законов — не сомневаюсь, ты их исполняешь безоговорочно, но здесь моя территория, мой закон.

— Вы, maleficus, так и будете меряться членами, когда угроза нависла над всем Арканумом? — бросила Лорна, не поворачивая головы. — Тем более, что победитель мне известен. Эллоя мертва, может уйти Мэллан, это печально и, я уверена, эльфы споют свою скорбную церемониальную песнь, но жертвы, к моему глубочайшему сожалению, эльфами не исчерпываются.

Едва заметная усмешка скользнула по губам Виктора, Овод ниже склонил голову, сгорбился, ему осталось только спрятаться под столом, бедняга, он, в своей кожаной куртке, ставшей ему большой, как будто хотел спрятаться, исчезнуть, свернуться, как в коконе. Неужели из-за Коркорана? Ну да, тот мог заметить недуг дроу, но вряд ли бы он стал говорить об этом вслух. Не та тема и не то место. Хотя... такой тип ничего не упустит и может посадить на крючок, чтобы сделать из Овода доносчика, пустив в ход шантаж, с него станется.

Коркоран кивнул Лорне, махнул рукой, очертив неопределённый круг в воздухе.

— Мы скорбим, что жертвы вышли за круг нашей первородной, старейшей расы. Уверен, наше расследование дало бы плоды скорее, чем труды весьма мной глубокоуважаемого Ордена Ловчих, но, Высокочтимая права, есть и сопутствующие жертвы, что лишает нас права "первых рук".

— Вы назвали Анн "сопутствующей"? — спросила я. Горло будто сжало острыми когтями.

— Я скорблю вместе с тобой, девочка, но факты не могут быть обидными или оскорбительными, это просто факты, которые следует воспринимать без эмоций. Люди иногда слишком... чувствительны там, где нужен холодный разум. Анарьетт была первой, и только. Урон репутации Д'Хон несомненен. Не говоря о смешанной крови дочери, постыдные обстоятельства кончины Анарьетт окончательно лишили бы Д'Хон приглашений в приличные дома Венгерберга. Острие удара могло быть направлено на мать — сначала ей разбили сердце, потом уничтожили саму. Изощрённо, жестоко. У нас сильный противник...

— Ты ошибаешься, эльф, — вмешалась Лорна. — Жестоко было оставить её жить. Жить, чтобы влачить существование мертвецом. Потерять дочь — кара куда хуже, чем смерть.

— Склоняю голову пред мудростью, — эльф пожал плечами. — Мы желаем сказать, что убийство Д'Хон Эллои нанесло нашему Роду бОльший урон, чем смерть прекрасной Анарьетт, о которой мы, несомненно, глубоко скорбим.

— Я прошу извинения у Высокого собрания и вынуждена удалиться прочь, — проговорила я, вставая. — Я, видите ли, неважно себя чувствую, только что мой жених умер и снова воскрес, меня пытались взорвать, я надышалась всякой гадостью и наслушалась гадостей, смею добавить, что рассуждения о погибших, коих я считала членами своей семьи, как о выборе кусков мяса для запекания, меня немного расстраивают. Самую чуточку, так, даже не всплакнуть.

— Кайра, сейчас не время для ссор, — в голосе Виктора звучало примирение.

Поздно.

— Время всегда не для ссор. О чём мы, зачем мы здесь собрались? Я, конечно, по сравнению с вашими высокородиями пыль под ногами, но я не желаю и не стану терпеть вашего цинизма. Да, знаю, вы видели тысячи смертей, вас трудно, невозможно удивить, но будьте так любезны хотя бы сделать вид, что вы не те чудовища, какими кажетесь, и не полоскать имя моей подруги и её матери в грязи. Каждая, любая смерть достойна хотя бы тишины.

Лорна бросила взгляд на меня, в глазах мелькнул непонятный огонёк, кивнула задумчиво, Виктор едва заметно улыбнулся. Мисти потянулась на окне, уселась снова, прядая ушами, со двора доносились стук молотка, звонкий голос Зуллы, русалка-флюгер прокричала об усилении западного ветра.

Коркоран изучал меня с ленивым интересом, так сытый кот смотрит на мышь.

— О членах семьи, — эльф не сводил с меня змеиных глаз. — Я предлагаю вам, Кайра, должность следователя Высшей Категории, вам будет назначено отличное жалованье, пожалован в собственность дом в моем саду "Звенящих ручьёв", где и вампир не проскочит, у вас будет неприкосновенность и почёт, не говоря уже о таких мелочах, как самое лучшее оборудование в лаборатории, свой выезд и надёжная, верная охрана.

Овод вскинул голову, желваки заходили ходуном. Я взяла его ладонь, сжала, знаком умоляя молчать.

— За что такая честь? — спросила я. — Я единственная дочь Золотого дракона? Пропала и нашлась?

Коркоран ухмыльнулся, мгновенно став похожим на мальчишку-хулигана, вновь посерьёзнел.

— Вы мне нравитесь, — он нарочито смерил меня глазами, во взгляде не было похоти, страсти, лишь холодный интерес к товару. Конституция, экстерьер, возраст, темперамент и работоспособность. — Для меня это достаточно веская причина.

Овод, глядя на Коркорана, потянул руку к поясу под полой куртки, я с силой наступила ему на ногу.

— Благодарю, но нет, — отрезала я.

— Почему?

— Мне не нравитесь Вы.

-Жаль, — эльф приподнял бровь, в серо-зелёных глазах блеснула усмешка. — Предложение будет в силе, ничто не вечно под звёздами, да и сами звезды не вечны, и то, что не нравится сегодня, завтра может оказаться спасением, причём — единственным. Предупреждаю, тогда платить придётся дороже, и плату, немалую, возьму уже я.

— Ты забылся, эльф. Здесь тебе не бордель Розочки, не развращённая "Мандрагора" и не игры в дипломатию, что, впрочем, в некотором роде эквивалентно. Кайра достойна уважения и, главное, правды, которой ты не можешь сказать, — Лорна поправила манжет, стряхнула невидимую пылинку. — Не у себя в логове, Коркоран, прояви уважение к хозяину и иже с ним, — чародейка улыбнулась недобро.

Виктор хрустнул пальцами, бросил, цедя каждое слово:

— Эд'Иалон. Я ничего и никого не забываю. Как принимающая сторона, я должен соблюсти этикет, поэтому не стану выгонять тебя прочь, кроме того, дело крайне серьёзно, даже такой, как ты, может оказаться полезен. Факты и холодный разум, сам сказал, а за пределами Ордена... я надеюсь на встречу. Наедине. Иди в Ордоруин, Корр, на нас напали, а ты тешишь свои непомерные амбиции и пытаешься у меня на глазах увести лучших, моего самого ценного члена команды!

— О встрече. Ты слишком ценен, чтобы тебя убивать, — эльф пожал плечами. Виктор побелел, глаза затянула чёрная пелена. — Мы, конечно, можем и поговорить, мы мужчины, командиры, нам есть о чём побеседовать, но, затевать дуэль... пустое, порча резервов. Воинов надо ценить и беречь, бросая вперёд отбросы. Ты воин, Виктор, и идти с тобой в бой, плечом к плечу — честь для меня, вампир.

Лорна пару раз хлопнула в ладоши, так и не повернув головы к спорщикам.

— Ты — у меня — на глазах — сманиваешь Кайру. Это оскорбление и вызов, — прошипел Виктор.

— Я пытаюсь спасти твоих лучших людей, — Корокоран посмурнел лицом, расслабленность ушла, он напрягся, наклонился вперёд, положив ладони на стол. Передо мной сидел убийца, готовый напасть. — Со своими я всегда честен. Может, ты поведаешь своему самому ценному члену команды правду? Молчание — не есть ложь, но оно и не истина, вампир.

Я села.

— Виктор, о чём он? — спросила я.

Вампир тоже сел, отвернулся, покашлял, затем сказал, медленно роняя cлова:

— Две девицы, из кабацких. Первый труп нашли около Морского рынка, в леднике разделочного цеха, пролежал там демоны знают сколько, тело нашли неделю назад, когда явился проверяющий из Гильдии Качества. На второе тело горе-любовники наткнулись в конце набережной, за причалом, где устье Белой, эта несчастная была почти свежей, где-то около суток прошло. Да, прошло.

— Коркоран, с чего ты решил, что эти случаи, которыми должна была заниматься стража, имеют отношение к нашему делу? — сказала Лорна.

— Кайра, Вы можете подтвердить, что следы инкуба на теле слишком отчётливы, словно напоказ, да и аура ферно нереально свежа и ярка? — тихо спросил эльф.

Я кивнула, не в силах говорить. Откуда он знает про ауру? Глупый вопрос, у него везде осведомители, в страже тоже должны быть. Чтец аур охраны, Моррен, был слабеньким магом, но даже он должен был увидеть яркую раскраску инкуба. И, конечно, тут же доложить. Главный дознаватель эльфийской службы безопасности хорошо платит. Мне вот тоже горы злата предложил.

— Почему стражники не доложили о странных трупах? — спросила я.

— Они и доложили. Мне. И включили описание этих случаев в секретный реестр, который ты, Виктор, получаешь ежедневно с Королевской почтой. Эти сведения были у тебя уже три дня назад, — припечатал эльф.

— К нам никто не обратился за помощью, вот и я не счёл важным об этом упоминать. В реестре не было упоминаний о следах инкуба, что, не сомневаюсь, твоих рук дело, Эд'Иалон, и ты ещё смеешь меня обвинять?

— Ну, попробовать стоило, — ухмыльнулся Коркордан. — Будем точны, упоминание о коже с серо-черным отливом было, о смерти во время оргазма тоже было сказано.

— Ты прекрасно осведомлён, что "каннабин" со слизью коралловой жабы даёт похожий на инкуба след на телах, разницу мы бы увидели, если бы выехали на место, а выехали бы мы тогда, когда бы на данных фактах стояла пометка "требует проверки" и "важно", чего я не видел, — отрезал Виктор. — Эта отрава, её передоз — главная причина смертей любителей платных пересыпов, да, девицы не примеры чистоты и закона, и кто может их винить? Не я. Их убивают, убивают они. Стража не вмешивается, тела девочек, тех, кто не может позволить себе охрану, то и дело находят в самом жутком виде. Дурь распространена повсеместно, особенно в этих кругах, а вот то, что ты, Корр, скрыл показания Моррена, думаю, стоит довести до Ковена. Уверен, Вэлмор не станет терпеть покушений на свою власть или её неуважения, каждый маг, даже Лорна, — Лорна поморщилась, — сначала должен доложить Главе Ковена, а Моррен нарушил клятву, да, нарушил.

— Ты долго живёшь, Виктор, должен был догадаться, что под скромным реестром без уточнений стоит незримая роспись нашего великого Архимага. Он, знаешь ли, немного благоволит ко мне, может иногда сделать маленькое снисхождение к нарушению порядков и правил. Это так скучно, их соблюдать.

Мисти тихим, грудным голосом сказала "м-м-мря", дёрнула хвостом. Кошка наблюдала за русалкой-флюгером, и, казалось, ничего интереснее в жизни ещё не видела.

— Конечно, — сказала я. — Две шлюхи, подумаешь. И так дохнут как мухи, что время терять, а секретик в копилочку упал, да, Ваше Эльфийское Высочество? На всякий случай, про запас. Ковен, опять же, шум поднимать не стал, тишь да гладь просто, ну прямо озеро покоя. А то, что этот секретик, если бы мы взялись уже тогда за дело, мог бы спасти жизни Анн, Д'хон, да всех, кто теперь на той стороне, это сопутствующие потери, да? А ты, Виктор? Наши расценки непомерно дороги, девки бедны, что тут бисер рассыпать, тем более, что он, бисер, дорогой. Кабацкие девки не стоят нашего драгоценного внимания, они мебель, предмет, вещь. Сломалась, порвалась — выкинуть и забыть, другую купим.

— Кайра, — мягко сказала Лорна.

— Да, я видел реестр, — Виктор прямо, открыто посмотрел мне в глаза. Его лицо вновь стало нормальным, почти человеческим, жуткая чернота глаз исчезла, ушла без следа, на бледное лицо легли тени, он казался уставшим, даже растерянным. — Кай, пойми, я ведь тогда не слышал твоего доклада, твоих выводов, мы ещё не могли связать смерть Анарьетт с этими убийствами, да и ничто не говорило об инкубе. Я признаю вину и молю о прощении.

— Не надо извиняться, виноват этот скользкий остроухий тип, который, как мне думается, явился сюда для того, чтобы узнать, что нам известно, и рассорить всех и вся, чтобы мы не путались у него под ногами, — я потёрла виски, боль становилась всё сильнее. — Он не эльф, он вампир. Простите меня, вампиры...

Виктор улыбнулся краешком губ.

— Я попробую оправдаться, миледи, — скучающим голосом протянул эльф. — Я всё же здесь, в Ордене, и имею честь добавить факты, заметь, Виктор, я щедр, как никогда. Вам, Кайра, как исследователю, должно быть интересно, что насекомые и падальщики тела второй девки не тронули, хотя все условия были в наличии. Впрочем, ваш труп был слишком свеж, — эльф зевнул. — Приношу извинения дамам, третья бессонная ночь. Так как, Кайра? Моё предложение остаётся в силе, во времени не ограничиваю, но вынужден добавить небольшое условие — вы откажете Мэллану Д'Ллоеритиелю-Ап-Дану в своей руке, силе и сердце.

— Он едва жив! Как вы смеете! Так вот почему — кровь... а я грязь, да?

— Ты ошибаешься, девочка, — он так глянул мне в глаза, что все мои крики-слова-возражения застряли в горле. — Зная о твоих особенностях, из-за которых ты носишь эту безделицу, я пытаюсь спасти жизни, и... скажем так, если мне удаётся добавить в чужую красивую интригу свою малую толику, смешав краски, я бываю весьма мил. Это случается так редко...

— Можно сказать, никогда! Что вы знаете? Какие, к ферно, ещё интриги?! — рявкнула я. Голова пошла кругом, виски закололо, острым коготком зацарапала, постучалась забытая было мигрень.

— Никакие, — резко ответила Лорна. По губам Коркорана скользнула усмешка, глаза стали цветом, как выжженная трава. — Наш высокоуважаемый гость любит напустить тумана, показать, что ему известны тайны мироздания. Забудь его слова, Кайра, это яд. Просто яд. Он жаждет убрать конкурентов, считает — "герой" должен остаться один, и этот герой не Виктор, не я и не ты. Ты приняла верное решение, наживка не клюнула, интрижка с целью разрушить Орден не удалась. Ты промахнулся, эльф, — отчеканила Лорна.

— Помнится, один раз я добычу поймал... или сам стал добычей? Ты — Искра Жизни сердца моего, я молю о снисхождении и покоряюсь тебе, Великолепная, — Коркоран склонил голову, пожирая взглядом Лорну. К своему изумлению, я увидела, что чародейка отвела взгляд. — Ты, как всегда, права, как всегда, холодна, я, как всегда, в отчаянии, и склоняю голову, моля Прекрасную о прощении, снисхождении, о чуде, о прекрасном миге, и ты, unrealizable desiderium meum, знаешь, о каком.

Его голос даже меня пробрал.

— Миг — слишком много для тебя, эльф, и слишком мало для меня, — отрезала Лорна.

— Коркоран, — бросил Виктор.

Бесцветный, невыразительный голос, но ошибиться я не могла, в голосе вампира был вызов.

Смерть.

Внезапно кабинет мне показался тем, чем и хотел казаться — склепом. Тягучая, душная атмосфера пахнула запахом увядших цветом, тленом, стало нечем дышать.

— Вы утомили меня. Оба. Я предпочитаю дел с детьми не иметь, — Лорна встала с кресла, блеснув золотом волос, развеяв морок.

Она бросила взгляд вниз, в ложбинку груди, на медальон, на платье, мельком проверила манжеты, пригладила парчовые складки ниже талии. Пальцы пробежались по паху, целомудренно скрытому серебром, задумчиво прошлись по талии, медленным, чувственным движением огладили бедра.

Виктор и Коркоран застыли, наблюдая за движением изящных тонких рук, за мужчин говорили лишь глаза. Разденься я догола здесь и сейчас, меня не заметят. Даже Овод заёрзал, ожил.

— Итак. Две проститутки, след инкуба, ауры сравнить с той, что взяла Кайра, невозможно, потому что лаборатория уничтожена. Всё верно? — Лорна подплыла к Виктору, положила руку ему на плечо. Пригладив пальцами белый шёлк рубахи, остановила ладонь на шее вампира, сыграв нежное фуэте кончиками пальцев под самой лентой, у кромки белых волос. Виктор закрыл глаза. Коркоран отвёл взгляд, улыбка кота, если бы коты могли улыбаться, скользнула по губам. — Кайра, что я упустила?

Мисти прыгнула с подоконника на стол, прошла по чёрному бархату, села перед Коркораном, задрала заднюю лапу и начала тщательно, неспешно умываться. Я потянула время, размышляя. Будь здесь только свои, я бы не стала сомневаться и рассказала бы о зелье, о лице убийцы, что до сих пор маячило перед моим мысленным взором, но, эльф...

Я нагнулась, закопалась в сумке. Как назло, когда что-то надо срочно найти, ничего найти нельзя, тем более что сумка была зачарованной, с такой можно смело переезжать из дома в дом, почти все пожитки и влезут. А, вот. Нашла. Я достала доказательство, сняла мешок.

Высокое собрание воззрилось на несчастного кролика, которого я водрузила на стол. Тушка была ледяной, деревянной на ощупь, лёгкий запашок всё равно коснулся ноздрей, такую вонь не скрыть и не заморозить никакой магией, можно лишь приглушить немного. Я раздвинула мех пальцами, обнажив кожу.

— Первое. Мне чудом удалось выявить следы пыльцы эосфиктум, на инциндаторе немного осталось. Второе. Мисти задушила кролика в поместье Д'Хон, я уверена, что Патрик, так звали зверька, был шпионом, соглядатаем. Скорость разложения тела и то, что Мисти почуяла в нем врага, хотя они раньше дружили, почти не оставляют сомнений — глазами зверя велась слежка. Если я права, и Мисти раньше не трогала его, значит, слежка велась именно в день смерти Анн, иначе ак-мор придушил бы его раньше, а вчера Анн... заперла Мисти, не дав ей, не позволив ак-мору себя спасти. Пусть не спасти, но кошка бы всё равно подняла шум, просто так бы убийца не отделался...

Мисти внимательно выслушала, прядая ушами, затем подошла ко мне, обогнув тело на столе, прыгнула мне на колени и принялась бурно вылизываться, будто вывалялась в липкой грязи.

— Зелье? Ферно эосфиктум не нужен, если только замести следы, увести в сторону, что, признаюсь, весьма хитроумно, то есть исключать пока ничего нельзя, — Коркоран любовался Мисти. — Ак-мор должен был умереть, мы бы ничего не узнали, но, благодаря неведомой мне магии, охранник выжил и уничтожил источник опасности. Возможно, неведомое мне заклинание или аркан, исцеливший ак-мора, повредил его голову, и кролика кошка придушила просто так, — я хотела возразить, но не успела, Коркоран продолжил:

— Но, если девочка права, а я в её способностях и знаниях не сомневаюсь, кроме того, труп кролика перед нами, и я подтверждаю её вывод, значит, где-то может быть и труп мага. Вопрос вопросов — где? — Коркоран повернулся к Виктору.

— Я проведу поиск, — Лорна поправила кольцо на среднем пальце, изумруд-капля сел идеально ровно. — Надежды мало, маг такого уровня, если он смог смотреть чужими глазами, тем более, глазами зверя, наверняка поставил защиту. Мог выжить, уверена. Это украшение стола абсолютно бесполезно. Весьма занимательно, но я не вижу ни-че-го, чтобы это привело нас к искомому магу.

Она прошептала в ладони, сведённые лодочкой у лица, легонько дунув, раскрыла пальцы. Призрачная бабочка забила крыльями, взлетела над её головой. Повисев пару секунд, полетела к Патрику. Мисти бросила умываться и принялась следить за бабочкой. Призрак завис над кроликом, затем ринулся вниз и исчез, словно и не было.

— Как я и сказала, — Лорна пригладила идеально-гладкие волосы. — Магов такого уровня в Аркануме не так уж и много, проверить надо всех, но пока фактов и улик нет, связать магию, что была в зверьке, с чародеем или чародейкой, породившей её, сейчас нечем. Ваша задача — найти хоть что-нибудь. Волос, слюна, любой след пригодится, не говоря уже о зачарованном магом предмете. Этот предмет, что на столе, ничего не дал и не даст, кроме нити рассуждений и указания пути поисков. Хотя, это удача, должна признать. Идея вернуть ак-мора была хороша. Виктор, ты потом со мной поделишься, как это стало возможно.

— Надо искать след мага, да, искать, и это только одна из задач, — поспешно сказал Виктор, пятна румянца покрыли бледные щеки. Я так вообще сделала вид, что так зачарована вазой и её красочными эротическими пособиями, словно вижу в первый раз. Смотрела бы и смотрела.

— Проверять, так всех, — Коркоран глянул на Лорну.

— Наглец, — уронила чародейка. Лёгкая, едва заметная усмешка скользнула по её чувственным губам, покрытым серебристо-розовым блеском. — Впрочем... когда Мисти задушила шпиона, я была у королевы.

— Могу я, недостойный, узнать цель визита? — спросил эльф.

— У королев королевские секреты. Ты, конечно, можешь поинтересоваться у Её Величества, лгу я или нет. Я не обижусь. Она скажет тебе, что... во сколько, Кайра?

— Где-то в полпервого, в час, трудно сказать.

— Что я всю ночь была при Её Величестве, в полном сознании и разуме, и даже выиграла полторы тысячи злотых в "шестьдесят шесть". Генриетта страдает официальной бессонницей, мне иногда приходится скрашивать её одинокие ночи.

— Ты слишком великодушна, Великолепная, поделившись со мной ценнейшими сведениями, — склонил голову эльф, усмехнувшись. — Думаю, уточнять у Её Величества не стоит. Бессонница дурно влияет на характер.

— Жаль, — уронила Лорна. — Её Величество, её бессонница и некий эльф высокого положения связаны, как звенья одной цепи. Я уверена, "Карающий", хорошо подумав, ты мне сможешь сказать, как помочь её недугу. Или лично помочь. Думаю, Генриетта будет благодарна мне, рада тебе или твоей голове на плахе, в её положении ей трудно определиться. Она сейчас несколько капризна, знаешь ли. Дамы на сносях бывают таковы, особенно если лишены сна, и магией их не излечишь.

Коркоран прикусил губу, хотел что-то сказать, но сдержался. Надо же, и у королевы наш пострел поспел. Эта новость не для чужих ушей, но здесь все свои, Овода можно резать, ничего не расскажет, а от вампира и эльфа и так ничего не скроешь. У одного чувство крови, беременность для него каВот я и прк запах яркой приправы, а у ушастого должны быть свои шпионы во дворце, думаю, пара-тройка фрейлин иногда заглядывает в "Звенящие ручьи", чтобы поделиться особенностями королевской жизни. Хотя... королева могла понести и от короля, и в этом никто не должен сомневаться. Официально и вообще.

— Есть что-то ещё, Кайра? — Виктор выслушал пикировку с непроницаемым лицом. Голос был холоднее льда.

Я раздумывала. Эльф скрыл следы инкуба в смертях девушек, а мне не хотелось раскрывать мой — нет, наш единственный козырь.

— Мне известна Ваша уникальная способность "видеть", если это вас беспокоит, можете быть полностью откровенны, — сказал эльф.

Лорна закрыла глаза.

— Я ничего не видела, — отрезала я. — Анн была не в себе в миг... кончины. Я видела только багровый туман, который бы не хотела вспоминать.

Да, я правда видела такой туман... но, это был другой туман... Другая жертва, другая смерть.

— Желание леди — закон. Но всё равно — жаль, — уронил эльф. — Если вспомните что-нибудь, ну так, вдруг, я отблагодарю. Я бываю щедр до изумления. А вот с места "не в себе" — прошу поподробнее.

— Здесь я задаю вопросы, — отрезал Виктор, глянув на меня. Я поняла, что не ошиблась — информацию о внешности убийцы пока надо было держать при себе. — Твои выводы, девочка. Прошу. Когда мы вышли из портала, ты что-то сказала про Гленна и демона.

Я погладила Мисти по шелковистой шкуре, она затарахтела, замурчала взахлеб, попыталась свернуться на моих ногах. Ноги были худыми, костлявыми, кошка была большой, в итоге она, повертевшись, угнездилась у меня на руках, свесив лапы за плечами, я обняла её, согревая пальцы в густой мягкой шёрстке, спрятала лицо в длинном меху.

— Я уже и не знаю, я была уверена, что инкуб вселился в Гленна, поэтому враг так свободно и проник в дом, даже если бы слуги и заметили, то увидели бы Гленна, это подтверждает и убийство несчастного, его аура была спокойна, как вода в озере, он не сожалел о смерти невесты, он не знал, хотя был на месте преступления, видел труп. Думаю, это был не Гленн, только его оболочка, но теперь у меня доказательств нет, взрыв всё уничтожил. Самое странное — я не могу объяснить наличие зелья. Зачем ферно, инферно такого уровня, почти архидемону, эта отрава? Он и так силен, судя по ауре, да и Патрик — замешаны, как минимум, двое — маг и инкуб. Если это инкуб, в чём я уже сомневаюсь, но пока я не вижу других вариантов, мне даже в голову не приходит, что же это за существо могло быть!

Вампир, эльф и чародейка переглянулись, лица остались непроницаемы, но мне показалось, что переглянулись заговорщики. Виктор точно что-то знал, я не могла ошибиться, когда я описывала убийцу, что-то было в его глазах. Ничего, узнаю.

— Итак, время — жизни и деньги, — сказал Виктор. — Я предлагаю, чтобы ты, Корр, и твои маги-эльфы, вы можете прочесать побережье, может быть, парой трупов не обошлось, вдруг есть и другие такие же, кроме того, морская граница — самая тонкая, через неё проникнуть в Арканум проще всего, поиски мага можно совместить с прочёсыванием побережья, вдруг кто-то что-то видел, не мне тебя учить. Ты можешь доложить о наших заключениях и находках Вэлмору? Хотя, я бы...

— Я ему скажу, что убийства связаны, про зелье и соглядатая, думаю, пока умолчим. Вэлмор подходит под мага-напарника убийцы, по крайней мере силой и знаниями он не обделён, хотя я не думаю, что это он, даже не сомневаюсь, но у него есть советники, а у советников есть любовницы, любовники, вино и прочие поводы распустить языки. О взрывах в Ордене...

— Не было взрывов, — отрезал Виктор. — Ошибка Мэллана, неаккуратность при работе с артефактами, Кайре выговор за несоблюдение пожарной безопасности...

— Но, — начала я.

— Никаких "но", девочка. Нам противостоит маг, причём маг уровня Вэлмора. Коркоран, каким бы мерзавцем не казался, — эльф ухмыльнулся, — он и его клинок, клянусь Кровью, преданны Аркануму, как и все мы, я слишком долго...

— Пил из меня кровь, — жизнерадостно закончил эльф. — Мы не должны — причём в интересах Арканума, заметьте, мчаться в Ковен и выкладывать им то, что знаем.

— А что мы знаем? — мрачно сказала я. — Дом Д'Хон уничтожен, головы Гленна нет, доказательств нет, сгорели, есть только воспоминания о цвете ауры, намёк на зелье, и Патрик. Ну, и...

Я повернулась к эльфу:

— Тел девушек тоже теперь нет? Пыль, прах?

Эд'Иалон кивнул.

— Аура была такой, будто бы Анн убил архиферно, архиинкуб, я ничего подобного не видела и не слышала, чтобы тела, вот так... после коитуса и извлечения Эйроса разрушались. Не читала, не знала, и предположить не могла. Это... какое-то... чего не коснись, всё как будто наизнанку, всё обман...

— И я не слышала о таком забавном эффекте, — сказала Лорна. — А вот остатки зелья, что ты нашла во рту Анн, могли дать такой разрушительный эффект. Пыльца — пыльцой, но остальных ингредиентов мы не знаем и не можем узнать, образец слишком мал для исследований. Жаль, я не могу посмотреть ауру. Целью взрывов в лаборатории, хранилище и доме Д'Хон, несомненно, было уничтожить улики. Смерти домочадцев, я думаю, могли быть случайными ... хотя, от свидетелей избавиться тоже имело смысл, хоть Виктор и утверждает, что никто ничего не видел. Поразительно, сколько может вспомнить свидетель, если немного надавить. Кайра, мне жаль, но сейчас не до политесов.

Я кивнула. Что тут возразить? Это же Лорна. При нашей работе здоровый цинизм и капельку чёрного юмора могут удержать на краю, не дать уйти за грань.

Дверь распахнулась, на пороге возникла Марта. Коричневое платье до колен, кожаные коричневые штаны, сапоги для работы в забое, всё это великолепие украшал фартук из дерюги с карманами — кладовками. Мортира сегодня была при параде — на голове сиял шлем с крыльями, начищенный до зеркального блеска, что ещё больше подчёркивало красноту полного лица. Крохотные глазки уставились на нарушение порядка, красное лицо побагровело, борода-косица встала торчком. Я потихоньку подтащила к себе "нарушение порядка" и, не глядя, запихнула несчастного Патрика в сумку, что стояла у моих ног. Бесценное доказательство я теперь опасалась оставлять даже в Ордене, паранойя — паранойей, но лучше перебдеть. Интересно, бедолага когда-нибудь обретёт покой?

Багровость с лица Марты не сошла, только усилилась.

— Он! — поварёшка указала на Главу эльфийской службы безопасности. — Он — вон!

— Мортира, — вздохнул Виктор.

— Эльф гадить всегда, когда не гадить, гадить тоже! Мудрость гор вся моим словам, века отбоев скажут правду, пустота тебе в жилу! Язык эльфов как гоблин член в язвах, речь эльфа как ядовитый моча подземной гниды! Я потом месяц кабинет мыть! С мылом! И каменным порошком! Он...

Коркоран с интересом слушал тираду, ухмылка цвела всё больше и больше, эльф как будто наслаждался одой в свою честь, затем он встал, обошёл стол и приложился к пухлой ручке Марты. Поцелуй был длительным, глубоким, эльф зажмурил глаза с таким счастливым выражением лица, словно дегустировал элитный нектар. Я бы уже давно пыталась выдернуть руку из цепких лапок ловеласа, но Мортира замерла, изучая чёрную макушку эльфа таким взглядом, будто бы это был ценный редкий негабар. Поварёшка выпала из ослабевших пальцев, загремев по камням, багровость лица сменилась румянцем смущения.

— Моё искреннее восхищение прекрасной представительнице уважаемого древнего Рода Бутланских Гор, я наслаждался каждым вашим бесценным словом, каждое дороже, чем алмаз. Повеяло, знаете ли, старыми временами, помните те деньки, когда Ваш папенька, незабвенный Рубака-Торент, вызывал меня на бой, мы славно с ним проводили время, — Коркоран приобнял её за мощную талию, намеченную поясом фартука, нежно развернул собеседницу к выходу и повёл прочь. — А Ваши известные на всю столицу плюшки, ах, эти плюшки из муки с помётом редчайших четырехкрылых мышей, мне их так и не довелось отведать, знаете...

Дверь, скрипнув, закрылась. Отворилась вновь, в дверной проем заглянула голова эльфа, лицо серьёзно, как на похоронах, но в серо-зелёных глазах играло, жило нечто, я, кажется, поняла, что же такого в нем нашли первые красотки Венгерберга:

— Моё почтение уважаемому собранию. Виктор, свяжусь по менталу, скоординируемся, а, пока, — эльф исчез из виду, до нас донеслось его затихающее мурлыкание:

— Моя Прелестница, Свет души моей, позвольте нижайше поведать, как мы с Вашим героем-батюшкой в тридцать седьмом, — дверь снова закрылась, сдвинув поварёшку, так безжалостно забытую, брошенную хозяйкой, отрезав нас от окончания, без сомнения, захватывающей истории.

Виктор прикрыл лицо рукой, будто бы задумался о судьбах мира, только плечи вздрагивали, Овод нервно покашлял, что у друга в некотором роде заменяло смех. Виктор, успокоившись, проговорил:

— Ну вот, сейчас этот... прохиндей всё и узнает, начиная с крыса, твоей дурной кобылы, Кай, и, заканчивая... — он посмурнел, лицо потемнело. — Я буду на связи с дриадами, ты не переживай, о здоровье Мэллана будешь всё узнавать первой. Да, первой, девочка. Прежнее дело Веллакеза оставь, Юлиуш завтра-послезавтра вернётся и закончит исследования. Всех дриад уже перещупал, Рииста мне плешь проела жалобами, слёзно просила забрать кобеля, пообещав усиленное бесплатное лечение нашему дорогому лаборанту на дому. Ничего, пока с тростью побегает, это даже придаст ему флёр раненного героя в глазах восхищённых дам. Удача, что травму он получил не в Ордене, пришлось бы платить, да, платить.

Я невольно улыбнулась. Виктора не переделать, да и зачем? Он за нас горой, а то, что ворчит — у всех есть свои слабости. Я тоже не подарок. Лорна подошла к мне, склонив голову, осмотрела, как лекарь смотрит на редкую болячку.

— Виктор, я забираю её, пара часов дома, и Кайра снова будет полна сил, — Виктор кивнул. — В таком состоянии она тебе не помощник. Это... животное забираю тоже. Сборы, планы, расследования — потом, всё потом. Кайра, бери сумку, иди вперёд, к выходу, я открою портал там, и подожди меня немного. Я задержусь на пару минут.

Я... у меня не было сил возражать. Я правда устала, измучилась. Смерти, тревога за жизнь Мэлла, что пожирала меня изнутри, сумасшедший день, я не вампир и не эльф, я человек, а это звучит гордо, кажется... хватит стонать, впереди ждёт не меньше. Животное, то есть Мисти, так и сидело у меня на руках, оглушительно мурча. Я потёрлась щекой о тёплое, тарахтящее мурлыканием тельце, кошачья шерсть успокаивала, снимала боль. Мигрень уползла в своё чистилище, огрызаясь, скаля зубы, против Мисти шансов у неё не было, но она вернётся, обязательно вернётся. Пока на мне браслет, моя палач и мучитель, моя сестра, моя сила всегда со мной. И, я шкурой чуяла, она ещё даст о себе знать, мало не покажется.

Я взяла сумку и, придерживая так и висящую на мне Мисти, поплелась прочь. Овод вышел следом, замялся.

— Я вернусь, и мы с тобой прогуляемся по побережью. Я не доверяю эльфам, хочу сама пройтись по местам гибели тех девушек, ты пока возьми сведения у Виктора, как, что и куда идти, поспрашивай своих полуночников, вдруг кто что слышал. И, надеюсь, ты не станешь...

Он кивнул, отводя глаза.

— Всё будет в порядке. Обещаю, Кай.

Я хотела сказать, что надеюсь на него, что ему надо держаться, что он нужен мне, да много чего, но — зачем? Должен и сам понимать...

Я спустилась по лестнице, села на скамью и принялась ждать Лорну в едва освещённом коридоре. После взрывов половина магических факелов погасли, или Иннокентий специально отключил... Где же Лорна? Пару минут, как же. Когда она явилась, лишь блеск в глазах да алые, припухшие от поцелуев губы выдали, что с Виктором объявлено перемирие. Видимо, в качестве извинения передо мной, Лорна изволила буркнуть, что нет ничего утомительней, чем встреча с любовником после долгой разлуки, что столетние, матерые ревнивые самцы хуже ревнивцев-малолеток, и что в целибате, в общем-то, что-то есть. И добавила ещё что-то на древнеоркском, подытожив тираду.

Она взмахнула рукой, воздух заструился, оформился в полупрозрачный овал, из которого потянуло грозой.

Я встала, поправила ремень сумки, крепче прижала с себе Мисти, и шагнула в призрачное окно.

18

Дом есть дом.

Едва я ступила на светлый паркет в гостиной, натёртый мастикой с едва ощутимым запахом сандалового дерева, как последние силы покинули меня, я расслабилась, наслаждаясь покоем и безопасностью, показалось, меня выпили до дна, высушили. Выронив Мисти, я скинула сумку с плеча и шлёпнулась на диван, едва не утонув в мягкой белой коже, раскинула руки, закрыла глаза, расслабилась и мысленно пожелала, чтобы меня хотя бы на пять минут оставили в покое.

Особняк Лорны на Дворцовой напоминал мне преданного старого, сухого и чопорного камердинера, что как бесконечно вежлив и заботлив с домочадцами, так отстранён и замкнут для чужих. Вообще готический стиль с его неизменными мордами чудовищ, крылатыми монстрами как-то не манил теплом, небольшой замок из чёрного глянцевого камня был с виду холоден, неуютен, но я его любила не меньше, чем двухэтажный коттедж "Сон Чародейки", в котором Лорна проводила жаркие летние деньки. Кэсси рассказала мне по страшному-престрашному секрету, что замок Лорне продул в карты бывший хозяин-некромант, уже тогда дела у некромагов не клеились, и каждый зарабатывал, как мог. Нашему не повезло, впрочем, Лорна предлагала ему место дворецкого, но маг гордо отказался и удалился из Венгерберга прочь. Переделкой приобретения чародейка утруждать себя не стала, лишь жилой этаж, с моей комнатой и комнатой Кэсси, подвергся ремонту, да её личная угловая башня, а так почти всё осталось, как при старом хозяине.

В гостевых комнатах, обеденных залах, в оружейной и бальной обстановка была пафосной, излишне нарядной, замок казался неуютным, нежилым, даже жутким, гости не задерживались у нас без уважительной причины, впрочем, Лорну это не трогало, она любила одиночество, могла часами, свернувшись клубочком в кресле, слушать прекрасную, грозную хоровую музыку из старинной ажурной шкатулки, держа в тонких пальцах так и не отпитый бокал красного вина, задумчиво любуясь кровавыми искрами, что играли в свете свечей. Бывало, такое её настроение затягивалось надолго, и мне с Кэсси приходилось выслушивать много "добрых" слов, прежде чем удавалось вновь пробудить у неё интерес к жизни. Обычно такие периоды по времени совпадали с периодами расставания с Виктором, но чародейка презрительно отрицала любые намёки на столь странные совпадения. "Еёмилсть в ипохондрии, Еёмилсть приказали никого не пускать, а будете настаивать, Еёмилсть могут и испепелить, не в духе они, документ от Ковена Магов на случай испепеления имеется" — твердила Кэсси непрошенным гостям. На самом деле, конечно, никаких бумаг не было, назойливым торгашам-коробейникам хватало и того, что в доме живёт маг, а тем, кто знал чардейку, достаточно было Кэссиной тирады, чтобы развернуться и уйти, уж кто-кто, а маги понимали друг друга без слов и назойливостью не отличались. Они, маги, вообще-то, сдержанные, дисциплинированные, обладая силой, её надо постоянно держать в узде, но и у чародеев бывают моменты, как и у всех, когда хочется все послать к ферно и сжечь всё к демоновой бабушке, хотя бы в мечтах. Маг всё-таки тоже живое существо, не каменная статуя. У Лорны есть знакомый колдун, так он после работы в поле, зачистив пару-тройку буйных кладбищ, зовёт друга-алхимика и начинает пить. И пьёт — сам, один, пьёт дней десять, заливает во всю глотку, но — под неусыпным контролем друга, его капельниц и зелий. Обходились его эскапады немеряно дорого, но он считал, что это того стоит, иначе бы свихнулся давно. Пружина, сжатая до невозможности, рано или поздно выстрелит. Счастье, если эта пружина вспыхнет фейерверком, от которого радостно запрыгает малышня, а не кровавой волной смерти, как случилось семьдесят шесть лет назад. Жители домов с защитой, как у нас в замке, как в Ордене, уцелели, а вот обычные мирные венгербергцы, на которые упала волна... Траур длился год, кварталы, которые накрыла Тенет, отстроили и заселили заново, а магам выделили небольшую закрытую долину за городом, меж грядой "Когтей Дракона" и побережьем "Поющих камней", где они официально могли дать волю своим демонам. Там же проходили и магические дуэли, если таковые получали Высочайшее Дозволение Ковена. Именно там Лорна убила моего обидчика, одного из гостей, что, нажравшись винища, решил по какому-то странному вывиху мозгов, что девочку в доме чародейки можно употребить как ему хочется, мол, всё для дорогих гостей и дети тоже входят в меню. К счастью, я не пострадала, на мой визг сбежался весь замок, но Лорна всё равно расстроилась. Дуэль была быстрой, кровавой, меня, естественно, не пригласили, а когда я пристала к "дяде Виктору", чтобы рассказал о борьбе добра со злом, "дядя" только буркнул, что "добро" могло быть и подобрее, зрители, чего только не видавшие, когда пришли в себя, умылись и почистили одежду, решили, что четвертование на невидимом колесе немного перебор. Ночью мне снилось стремительно вращавшееся огромное костяное колесо, с которого густым ливнем разлетались кровавые брызги, Лорна с клыками вампира, а улыбка беззубого Виктора и вовсе привела меня в ужас, Кэсси пришлось отпаивать "дите" горячим молоком с мёдом, её неизменным лекарством от всех детских горестей, болячек и бед.

— Кэсси, ко мне, немедленно, — приказала Лорна.

Где-то на кухне сработал маячок, наша бессменная служанка, да что там, уже давно член семьи, сейчас примчится на зов обожаемой хозяйки, я услышу порцию причитаний, охов и ахов, меня будут баловать, холить и лелеять. Любимый дом, любимые, надёжные ласковые руки, привычные причитания... я скучала, Дом, хоть и ушла от тебя.

— Да что же это делается, люди добрые! — заголосила Кэсси. Это она о ком, кто у нас добрый — Лорна? Кэсси продолжила песню, которую я знала наизусть:

— Рази ж так можно дите довести, вампир клыкастый, будь он неладен, чтоб у него клыки заболели, чтоб ему кровь в горло не лезла, садюга белохвостый, хоть бы Вы, Вашмилсть, ему сказали, шоб дите не мучил, бледная вон вся, кожа да кости, да такую и голодный дракон жрать не станет, одна родинка и осталась! А это что ещё за пакость? Кыш! Брысь!

— Это не пакость, Кэсси, это охрана Кайры и, надо сказать, весьма полезное существо. Рекомендую не ссориться с ак-мором, не хотелось бы искать новую слугу, терпеть не могу пустые хлопоты. Будь так добра, найди со зверем общий язык.

Я приоткрыла глаз.

Кэсси смотрела на Мисти, помахивая полотенцем, как разбойник на дороге кистенём. Мисти, усевшись над моей головой на спинке дивана, изучала обстановку, словно королева на церемонии вручении послами верительных грамот, Кэсси она старательно не замечала, словно та была из воздуха или стекла.

— Она что, ядовитая? Знавала я такую, у моей свояченицы, что у их длинноушеств служит, чтоб им уши дверью прищемило, так у их такая же скотина! Моя Марта, бедная, может прибираться только тогда, когда эта тварюка уезжает вместе с хозяйкой, а та, лярва, шляется больше по ночным балам да маскарадам, а у Марты ноги больные, спина, этот... склероз, она не высыпается, по ночам-то в её возрасте и здоровье шаркать по дому с тряпкой и ...

— Кэсси.

— Я уже шестьдесят пять годков как Кэсси, Вашмилтсь, и если эта желтоглазая тварюка мне на старости лет устроит тут смуту и беспорядки, я, Вашмилсть, уйду к горгульям, в ихние "Еноты", молчать не стану, они давно меня зовут...

— Кэсси.

Кэсси развернулась, бурча под нос, и, топоча огромными туфлями с на квадратных каблуках, умелась вниз, в подвал, в свой заповедник, свою неприкосновенную территорию, то есть на кухню. Её длинная, тощая фигура в глухом чёрном платье с белым воротничком, белым фартучком и белым же чепчиком, приколотым к густому кренделю седых волос, скрылась из глаз. Она так и не менялась, я помнила её такой и тогда, когда попала в этот дом, и сейчас, она всё та же Кэсси, с вытянутым, длинным лицом, серыми, добрыми глазами. Это её натруженные, шершавые от работы руки лечили, мыли и кормили меня, это они гладили меня по голове, успокаивали, когда я просыпалась от собственных воплей, вся в поту, дрожа от кошмаров.

Мисти спрыгнула со спинки дивана, прошлась по моим ногам и в мягком прыжке приземлилась на ковёр из волчьих шкур. Неспешно, крадущимся шагом, добралась до лестницы и, вытянув шею, насторожив уши, заглянула вниз. Рукавица великана-печника цапнула Мисти, та только вякнула, меня смело с дивана, я в два прыжка оказалась у лестницы и увидела, как Кэсси, зажав спеленатую в толстенную дерюгу кошку между ног, густо мажет морду и грудь кошки на вид очень жирной и грязной тряпкой. Мисти фыркала, скалилась, кусалась, вертела мордой, шипела, как василиск, но прокусить варежку, которой вооружилась Кэсси, была не в силах. И вот, когда, казалось, кошачий вой достиг наивысшей точки, Кэсси отбросила Мисти как можно дальше и уставилась на плод рук своих. Плод пролетел мимо меня, приземлился на волчьей шкуре, подпрыгнул пару раз, перевернулся, выпал из дерюги-пеленки, кинулся на обидчика, но, явно учуяв что-то, передумал, сел, и принялся яростно вылизываться, зажмурив глаза от удовольствия, которое так и расплылось по кошачьей морде.

Лорна, что так и стояла у дверей, скрестив на груди руки, хмыкнула.

— Век живи, век учись, — пробормотала она.

— Э... Кэсси, что это было? — пролепетала я, до сих пор в ужасе за жизнь служанки и вообще за жизнь.

— Г-г-гусиный ж-ж-жир, — слабым голосом сказала Кэсси, прислонясь к дверному косяку. — Та-ак. Я налью дитю в ванну пирожки-кораблики и малину, свежую ягоду тока испы привезли, тебе, Кай, надо помыться, сразу полегчает, и испеку твою любимую воду, — она повернулась и начала спускаться в подвал, цепляясь за стены. Длинная, нескладная.

Родная.

Я улыбнулась и побрела назад, к любимому дивану. Так когда-то ловили и меня, заматывали, когда я брыкалась и орала, и вливали жуткие зелья и всыпали порошки, даже жир был пару раз, правда, не гусиный, а вонючий барсучий, меня мазали и пеленали в кокон одеял, когда я слегла с лихорадкой, которая и магам с их хвалёными зельями оказалась не по зубам, и лишь верная Кэсси отстояла меня у смерти, бодрствуя у постели днём и ночью. Наверное, Дама с косой передумала, учуяв барсучий жир.

Я прилегла на мягкую, прохладную кожу, откинула голову, закрыла глаза. Проси спокойствия, тишины, и тебе воздастся. Сполна.

Прохладные руки легли мне на лоб, Лорна, став за спиной, лёгкими касаниями принялась поглаживать мой горящий лоб, массировать виски, кожу под волосами. Прохлада остудила мои измученные мозги, я чувствовала, как уходят прочь тревога, беспокойство, горе, они уходят, исчезают вдали, со мной только нега, только блаженство, только сон, я там, в персиковом саду, где свежий, прохладный ветерок играет моими волосами...

— Ты ничего не сказала против Мисти, — проговорила я, млея под ласковыми пальцами чародейки.

— Почему я должна быть против? Это же не блохастая дворняга с улицы. Ак-мор, причём особенный в своём роде... не желаешь поделиться страшной тайной, что связала тебя и Виктора? Как дети, клянусь Силой.

— Как ты...

— Я маг.

— Я... мы...

— Прекрати заикаться. Переспали? Он взял твою кровь? — пальцы стали жёстче, мягкость, лёгкость движений сменилась задумчивыми поглаживаниями. Так примеряются, чтобы одним движением свернуть шею. Да что же это я, это же Лорна... Ага, а то — Виктор, и они давно вместе, ещё до меня... но я же не хотела, я же не сама! И всё равно стыдно перед Лорной, не по себе. Я не могла забыть его поцелуй, и, если он так её целует, мне остаётся только завидовать.

— Мы, когда Мисти там, в сарае, — прошептала я. В горле почему-то пересохло. — По...

— Поцеловались. Аплодисменты. Потом как-нибудь расскажешь о своих впечатлениях, сейчас не желаю слушать. Поцелуй вампира, когда он берет Эйрос, это, девочка, воспоминание-зарубка на всю жизнь. Печать. И — предостережение, чтобы помнила. Вампир — враг. Вампир всегда враг не вампиру, помни это, заруби на лбу, вышей сталью на гениталиях, а ещё лучше зашей. Глупышкам, грезящим о бледном красавчике, лучше нацепить железное ожерелье, железный пояс верности и вставить железные зубы, или хотя бы железную...хм. Что молчишь? Шучу. Ни железа, ни серебра вампиры не боятся, если это железо или серебро не в виде меча, естественно, а, так... все эти особые знаки, освящённая вода, это прямая дорога к смерти дурного охотника на нечисть, что даже азы не удосужился узнать. В крайнем случае, лёгкий ожог, да и то у нежных новорождённых вампирш, и, как следствие непростительной, элементарной ошибки, разъярённая жертва, труп лопуха-охотника, поминки, похороны и прочие увеселения.

— Но, ты же... он же...

— Я маг, — её руки продолжили нежный расслабляющий массаж. — Мне не нужно становиться под его знамёна, это и держит нас вместе. Все эти апогеи, афелии и перигелии встреч и расставаний — ничто, если нет ядра, звезды, в нашей звезде идёт неистовая, дикая реакция сил притяжения и отталкивания, силы Эйроса и Тенет, и вечная, первородная сила — Голод. Что-то одно — скучно, Кайра, это временно, сиюминутно, так, блуд кошек в марте, банальное желание успокоить зуд в чреслах. Пересып, вспышка, страсть, ничто, миг, который останется в прошлом, но ты, как моя ученица, должна помнить, знать, что даже чих не проходит бесследно. Пошлая, грязненькая болезнь, беременность — серьёзные последствия несерьёзных забав, но... они тоже являются частью Вселенной, тоже вращают Ось. Так и мы с Виктором, наше крохотное колёсико, шестерёнка, как отражение и как часть главного Колеса. Жизнь идёт, жернова Великой Мельницы мелют, и мелют безжалостно. Виктор не может насытить голод, я не могу и не хочу получить его целиком, иногда такое положение вещей нас устраивает, иногда — нет, это забавно и бодрит кровь. Если бы я умела молиться, я попросила бы, чтобы тебя, девочка моя, чаша сия миновала. Любить истинно — слишком смело, слишком больно, эта мука, в итоге, или убьёт, или сделает из тебя монстра, в лучшем случае от того, кто останется жить, останется одна оболочка. Остальное — тлен, не стоит и слезинки, ни одного слова. Ты, Виктор и ваш оживлённый ак-мор, всё то, что случилось меж вами — можешь не краснеть и не скрывать. Он не оставил метки на тебе, я проверила, к его вампирскому счастью, а поцелуй — ну что поцелуй? Всего лишь средство, как укол иглой. В конце-то концов, Кайра, ваши объятия и прочее, это не пошлая банальная интрижка, уж ты-то должна меня знать, я весьма удивлена, что ты в смущении. Грязненький блуд — задрать юбки служанке в тёмном углу, а спасти зверя, зверя дорогого и, как оказалось, весьма полезного, это уважительная причина. Опыт — сын ошибок, и я рада, что он вас не убил. Маги, как ты знаешь, могут смешивать силы Тенет и Эйроса, и этот процесс, хотя и похож на соитие, изменой считается не всегда. Силы Эйроса, когда они в резонансе, когда двое становятся истинно одним — это начало начал, первоначальный взрыв, или же — апокалипсис. Кайра, девочка, дай тебе все мне известные боги, чтобы это знание, эти мои слова не стали твоим опытом, твоей жизнью. Разговор окончен, терпеть не могу суемудрий.

Лорна никогда так не была откровенна со мной, а сейчас говорит, как равная с равной, хотя, честно признаться, я многого не поняла. Что должно было случиться, что произойти? Я чуть не погибла? Тогда, получается, маска Лорны дала трещину. Смерть, горе, они пришли, и ничто и никто теперь не будет таким, как прежде. Лорна подошла к буфету, достала тонкий стакан, налила доверху чего-то тёмного, крепкого, судя по запаху, выпила одним махом. Постояв, тряхнула головой, пригладила волосы, села напротив меня в кресло, смотря куда-то вдаль и ничего не видя, она сейчас была где-то далеко, там, в своём прошлом, неведомом мне. Лёд в глазах, слегка нахмуренные брови, видимо, дорога прошлого, завесу которого мне до сих пор ни разу не приоткрыли, не была усыпана лепестками роз.

Я только хотела было спросить, как там в конюшне устроилась моя Сильфида, что успела учудить, жив ли, не покусан ли конюх, чтобы сменить тему, но заявилась Кэсси и голосом герольда на турнире объявила, что "вода стынет, пока Вы, Вашмилсть, полуживому от усталости дитю башку страстями своими забиваете, ей ещё в куклы играть, а вы ей про по...ло...".

— Половой акт, Кэсси, половой акт, — Лорна вновь стала Лорной. — Кайра в куклы уже не играет, Кэсси. Её куклы теперь трупы.

— Ну вот опять, Вашмилсть, вам бы некрологи читать на резонаре! Заслушаешься! Грайверы обрыдаются! Или нянькой для непослушных детей, одна сказочка на ночь, и — всё, нет дитёнка, нет!

— Кэсси, — в голосе Лорны я, к своему изумлению, услышала улыбку. — Наш "дитёнок" перед тобой и вполне себе жив, насколько я могу судить.

— Это не "жив", Вашмилсть, это "cкоро-не-жив", ежели сей же час она не примет мою ванну! Остыло поди всё, а вы ведь не соизволите подогреть водицу-то, Вы же ж до этого выше или над этим выше, уже ж и не помню!

Кэсси права. Чувствуя себя гусеницей, которую разрезали на части и эти самые части раскидали по кустам, я сползла с дивана и, раздеваясь на ходу, пошла вниз, за убежавшей вперёд Кэсси. В её-то годы и столько энергии, я уже еле шевелюсь, хотя, без зелий Лорны, может, и не обошлось. Кэсси всегда, сколько себя помню, было "шестьдесят пять", и это не обсуждалось.

Там, внизу, в крохотной, жарко натопленной комнатке, обшитой сосной, что рядом с кухней, стоит здоровенная чугунная ванна на львиных ножках, наполненная горячей водой с душистым отваром трав. Тёплые, только с печи, пушистые полотенца только и ждут, чтобы вытереть мои озябшие плечи, и, конечно, там меня ждёт Кэсси, которая, знаю, уже вооружилась жёсткой мочалкой из водорослей, чтобы содрать с меня десять шкур, но именно этого я и хочу. Пусть хоть до костей кожу сотрёт, отбивную сделает, лишь бы выбить из башки дурные мысли.

Сложив на лавке рубаху, штаны, я вынула из волос шпильки, волосы шелковистой тяжестью рассыпались по спине. Чёрный бриллиант так и не нашёлся, ну, и Икабод с ним. Новый закажу, Лорна и не заметит, чего зря её расстраивать? Хотя, она только плечами пожмёт, но я и сама привязалась к шпильке, кроме того, моя личная вещь где-то валяется бесхозной в городе магов — как-то не нравилось мне это, хотя любой добропорядочный ювелир, которому принесут шпильку на продажу, должен вернуть её, "поиск" у них обычная практика, что ж, подожду, вдруг удача улыбнётся, хотя в последнее время Госпожа от нас отвернулась, но, может, я зря причитаю? Я — жива, а Мэлл...

Я не могла ошибиться, он был мёртв. Как? Почему? Эльфы и их тайны, будь им пусто. Вот будут Силы к нему благосклонны, станет на ноги, я с него не слезу, и он мне всё, всё расскажет. Хотя, что я несу? Живи, Мэлл, живи, любимый, хоть зомби, хоть кадавром, хоть призраком, нет, лучше таким не надо, второй и уже окончательной его смерти мне точно не пережить... Я стянула трусики и опустилась в горячую, кипящую пузырьками воду, закрыла глаза. Кэссины руки вцепились мне в волосы, чем-то намыливали, чем-то поливали, вертели меня, мыли, оттирали и вновь поливали, я чувствовала себя вещью, которую стирает банда енотов-полоскунов с огромными жёсткими лапами, и млела от блаженства. Мисти, сидя на скамье с душистым мылом, бутылями с настоями и флаконами духов, до сих пор пыталась избавиться от гусиного жира, которым Кэсси щедро поделилась с бедолагой. Впрочем, морда у бедолаги была самая счастливая, я поняла, что теперь — после меня, конечно, у Мисти появился новый предмет обожания — высокая костлявая женщина с горшком гусиного жира. Ну, что тут поделать, такой вот предмет, не всем же обожать красоток-дриад-эльфиек, каждому своё.

Когда экзекуция закончилась, Кэсси помогла мне встать, иначе я так и уснула бы в ванной, мне казалось, что ни одной косточки в теле нет, я вся разомлела и растеклась, прямо как мой кисель в лаборатории. Кэсси подала огромное полотенце с тонким ароматом ландышей и мороза, ещё одно она завернула тяжёлой чалмой на моих волосах. Я влезла в мягкие тапочки, мех горностая приласкал, успокоил распаренные ноги, Кэсси, шлёпнув меня под зад, придала мне направление в сторону кухни, буркнув, что "дитё надо откармливать, а не в постель к эльфам-развратникам совать".

Как же хорошо дома!

* * *

Обедали по-домашнему, даже Лорна соизволила спуститься и посидеть с нами. Я уминала крепкий мясной суп с затейливо нарезанными разноцветными овощами, даже жаль было есть такую красоту, под чистым рушником остывали мои любимые пирожки-кораблики с сыром, креветками, зеленью и крохотными помидорками, меньше вишни. Кэсси делала такое тончайшее тесто, что оно само таяло во рту, брать пирожок было просто страшно, казалось, вот-вот рассыплется на крошки прямо в руке.

Кэсси гремела посудой в огромной раковине, что-то напевая себе под нос, Лорна маленькими глотками пила чай с лимоном, она любила крепкий, сладкий, сахара не жалела. У практикующих магов совсем другой обмен веществ, дракона сожрут и не поправятся, а мне вот приходилось следить за собой, силу, что была связана Ковеном, я не могла выпустить, использовать, значит, и резервов она не требовала, не считая её брожения во мне в виде жутких мигреней. Что ж, ей тоже хочется на волю, но лучше бы моя сила просилась погулять как-нибудь по-другому, не как палач, что то и дело тычет мне ножом в виски, стараясь проковырять дырку, вырыть, так сказать, подземный ход из тюрьмы. Но, будь моя сила на воле, я бы здесь сейчас не сидела. Я машинально покрутила браслет, камень до сих пор не остыл после ванны. Я привыкла к нему, его тяжесть не замечала, но иногда мне так хотелось содрать его ко всем Икабодам, до зуда, до огня под ложечкой, до сумасшествия, счастье, что эти приступы бывали редко и быстро проходили, в такие моменты я была сама не своя, даже Кэсси меня пугалась, а Лорна просто садилась рядом, брала за руку, и я приходила в себя.

— Кого ты видела? — Лорна не стала тянуть кота за хвост.

Я прожевала "кораблик", подумала.

— Кайра.

— Он хорош, — к ужасу, я почувствовала, что у меня загорелись щеки.

— Кто бы сомневался. Опиши, — Лорна сделала глоток, закрыла глаза. За простым крепким деревянным столом, вычищенным до блеска, в халате из тяжёлого атласа любимого серебристого цвета, она и здесь, на кухне казалась королевой. Интересно, я смогу так, как она? Хотя бы, когда...

— Ты и так хороша, девочка, тебе это не нужно. Ты тот цветок, рядом с которым другим нет места, поверь. Орхидее не нужен букет.

— Я же просила не лезть мне в башку, — буркнула я и взялась за чайник.

— У тебя всё на лице написано, и читать не надо. Я жду, Кайра.

— Брюнет, молод, прямые волосы до плеч, серо-синие глаза, едва заметный шрам у кромки волос, силы Эйроса на десятерых хватит. Ты знаешь его, или кого-нибудь похожего?

— Нет, — ответила Лорна.

Слишком быстро ответила.

— Виктор тоже отрицал, но и ты, и он знаете его или видели, я уверена, — меня прорвало. — Какого Икабода вы молчите, скрываете от меня? Мне что, не доверяют? Я не умею держать рот на замке?

— Ты неправа, Кайра. Просто всему своё время, а твои знания можно и считать, если это будет сильный маг и у этого мага будет таковое желание.

— У меня амулет, защита!

— Вспомни Патрика, кроме того, у Анарьетт тоже была защита, — отрезала чародейка.

Жёстко. Хотя, может, она и права. Сказала, что расскажет, значит, так тому и быть, просто терпеть не могу чувствовать себя слепым орудием, да ещё в руках тех, кому сама полностью доверяю.

— Поверь, если бы могла, я бы открылась тебе, — помолчав, сказала Лорна. — Пока могу только сказать, что на кону война с Брокенмором, отсюда такая секретность. А, пока... давай вернёмся к нашим инкубам, то бишь предполагаемым убийцам, женщина я или нет, могу посплетничать? Ну же, Кайра. Ты его хочешь.

— Я?!

— Ты. Да что с тобой? Инкуб, или то, что мы условно принимаем за инкуба, вымер бы, если бы ему не желали отдаться, не хотели до обморока, до потери разума. Это естественно. Ты молода, горяча, полна сил, и вид красивого, сильного и здорового мужчины, который способен дать здоровое, красивое и сильное потомство, должен тебя возбуждать, если бы было не так, я бы тебя взялась лечить, слово Мага. Инкуб имеет физическое тело, значит, это физическое тело можно желать. Аскиома. Желание — это не голова, не разум, не сознание и не пах с его чреслами, это закон, закон "Продолжения Рода", что сильнее любого разума. Отсутствие желания у женщины спариться — симптом. Холодная женщина отца ребенку выбирает головой, инвентарной книгой, или же за нормальную, но безропотную жертву-размазню выбирают жениха-отца родители-заводчики, принося уже в жертву и её потомство, и весь свой род. Конечно, есть ещё нужда, ужасные условия жизни, и что? Имеем больное потомство, не говоря уже о том, что такие дети могут быть нелюбимы, даже ненавидимы, и потянулась цепь.... Ты замечала, что потомство истинно любящих пар — прекрасно, даже если родители не отличаются красотой, они вполне могут быть и уродами на наш, человеческий взгляд? Я сейчас про людей. Красота — критерий, черта, знак, привилегия, признак элитарности, а элитарность — не горы злата и долины земли, не гербы на стенах замка, не тысячи рабов в услужении. Элитарность — признак реальной, настоящей живой божественности. Неважно — красоты, здоровья, мудрости, и исток — именно там, в нашем так презираемом инстинкте "продолжения рода". Он говорит, кричит до хрипа, а мы его не слышим, или делаем вид, что не слышим. Мы выбираем земли, защиту, злато, мы выбираем всё, кроме того, к кому неистово зовёт тело, от кого тело желает продолжить Род. Я не имею в виду нимфоманок, что, задрав юбки, сами, добровольно несутся в бордель, это, кстати, тоже дефект, тоже следствие нежеланного плода от нежеланного. И, наоборот, у красивой пары может родится монстр, если в момент зачатия энергия ненависти и разрушения испепеляет плод. В Мире всё просто, связано, понятно и прекрасно. Смотри на Звезду, в ней вся красота Мира. Смотри внимательно. Может быть, твой инкуб, твоё желание — Око твоего Мира, откуда исходят лучи.

— Ты... мне предлагаешь от него родить? — я слушала Лорну, открыв рот, Кэсси облокотилась на прилавок, притихла, глядя на чародейку, в её глазах, кажется, стояли слезы. — Переспать и убить? А как же твоё пожелание мне не знать истинной любви — ведь это оно самое?

— Ты не поняла. Обычно да, одно предполагает и другое, но можно принять и понести от истинного отца, того, кто даст здоровое потомство, истинно любя другого. Другой может быть бесплоден. Болен. Может быть иным, например, ...вампиром, тем, от кого невозможно забеременеть. Таков Мир. Выбор есть всегда. Если так лучше для тебя, для твоего потомства, для продолжения твоей полноценной, здоровой и сильной линии — почему нет? Твоя сила — темна, она загадка, ясно только одно — что это сила Тенет, и твоя тяга к инкубу более объяснима, чем тяга к светлому эльфу. Понимаю твои сомнения — Мэллан. Ну, что ж... Он маг, думаю, должен будет понять. Пару сцен ревности, родишь ему наследника, его, кровного, и он уймётся, он же эльф, ты должна понимать разницу между вами, а, может, и этого не будет. Он великолепная партия для тебя и жаль упускать этот шанс, но, повторюсь — если ты чувствуешь, знаешь, что другой, пусть даже инкуб, это — твой, что это — он, его семя, что он тот, от которого ты должна, обязана понести, приличия должны отступить, — Лорна пожала плечами. — Ферно слишком много разновидностей, они дают сильное и — в случае инкубов — прекрасное потомство, правда, могут быть накладки в питании, но неприятностей можно избежать, если тщательно наблюдать беременность и давать определённые травки и зелья, нам известны рецепты, ради тебя могу и приоткрыть завесу тайны. После родов такие фокусы не работают, а жаль.

Я слушала и не верила ушам. Конечно, она не впервые говорила о таких вещах, но вот то, что я могу Мэллану наставить рога и чуть ли не с его согласия, могу переспать с ферно, это я слышала впервые. Как — как я могу? Мэллан красив, даже слишком красив, меня тянет к нему, я люблю его! Тогда почему, почему, стоит мне только вспомнить рожу убийцы, у меня пах вспыхивает огнём?! Почему мне больно?! Почему мне эту морду и вспоминать не надо — и так перед глазами, надоел... нет, не ври, Кай, не надоел — смотрела бы и смотрела!

Лорна отпила чай, задумчиво глядя мимо меня, казалось, она смотрит в иное время и место, затем аккуратно поставила кружку, словно она была из сухих тончайших лепестков, и сказала:

— Забавный у нас вышел чайный разговор. Дети должны быть здоровы, они тоже должны продолжить род, и, если этика и мораль против — в анус этику и мораль. Королевы не брезгуют, разбавляют королевскую хилую кровь силой красавцев-фаворитов, заметь, любимых фаворитов, и все вежливо закрывают на это глаза. В таких вопросах любая женщина маг, и не след вмешивать сюда мантику, гороскопы и прочую чушь, это излишне.

— Значит, Коркоран и королева, Генриетта, она его...

— Любит. Сходит с ума. Я не вижу причин так убиваться, как Этта, она всё же заполучила в постель любимого мужчину, а это добрая половина успеха. "Чем сердце успокоится". А, он, Корр... Он когда-то любил, умел любить, но... это было давно. Кстати, работа и жилье, что он тебе предложил, за исключением отказа от брака с Мэлланом, это весьма недурно. "Карающий" слов на ветер не бросает, если сказал, что возьмёт к себе, значит, так и будет. С твоего согласия, конечно.

— Как ты можешь?

— Что — могу?

— Виктор, он твой...

— Любовник, — скучным голосом сказала Лорна. Кэсси так громыхнула кастрюлей, что я подпрыгнула. — Я просила ханжество оставлять за порогом этого дома, Кэсси, тебя тоже касается. Дальше?

— Он ещё и твой друг, я работаю у него, а ты говоришь, что в другом месте мне может быть лучше.

— И ты решила, что это нечестно по отношению к Виктору. Поясню. Виктор — это моя важная часть жизни, а ты... ты ещё и бОльшая, главная. Как видишь, я выбираю тебя. И закончим на этой прекрасной тонкой ноте.

— Ты... не...

— Кайра. К сожалению, или к счастью, я тебе не мать. Я не желаю называться этим словом. Девочка, это не мать, что продаёт своих детей на улице похотливым извращенцам. Не мать, кто пьёт запоем, пока забытое дитя умирает от голода в кроватке или грязной коробке, или лежит на куче гнили, беззвучно открывая рот, охрипнув от голодного крика, от мороза, на который вышвырнули голышом, без пелёнки, как мусор, как дерьмо, которое мать, — "мать" Лорна прошипела, — бросила, оставив умирать. Я... не мать. Кайра, девочка... ты выросла не благодаря, а вопреки мне и... может быть, когда-нибудь... при моем имени ты плюнешь на пол, и спасибо, если не проклянёшь, — она вперилась мне в глаза отчаянным, жутким взглядом, её голубые глаза потемнели, приняли цвет грозовых туч, скулы заострились, она казалась старше и... страшнее.

— Лорна, ты о чем? Я — проклинать тебя? Никогда... ни за что! — мне стало жутко, я слышала её и не желала слышать, я хотела забыть и не вспоминать, но это невозможно, слово упало, проросло.

Она встала, поправила узел пояса халата, разгладила атласные складки на тонкой талии, так и не смотря мне в глаза.

— Банально, но... никогда не говори "никогда". Прошу, а ты знаешь, я никогда никого не прошу... помни, девочка, что я тебе сказала здесь и сейчас, больше это не повторится, и, всё-таки, когда тебе захочется сделать то, что я тебе сейчас напророчила, вспомни, вспомни меня, вспомни этот день, эту кухню, Кэсси, и... не проклинай. Если сможешь.

Лорна поправила кружку на столе, положила ложечку ровнее на блюдце, я увидела, что тонкие, унизанные перстнями пальцы дрожат. Затем она, не оборачиваясь, тихо вышла из кухни. Была, и нет. Я отставила блюдо с "корабликами". Аппетит пропал. Мэллан с его тайной смерти — жизни, Лорна с её будущим проклятием, Анн с её инкубом, который не инкуб... Я ... кто я? Меня и так мучило ощущение беды, и странные слова Лорны тревогу только усилили.

Кэсси притихла, даже спина как-то съёжилась, и я решила, что сейчас она вряд ли станет отвечать на вопросы, которые мне хотелось задать. Не ответит. Ни завтра, ни послезавтра. Ни-ко-гда.

Любит она нас обеих, но хозяйка у Кэсси только одна. Слишком долго они вместе, слишком много их связывает тайн, сегодня я увидела только верхушку айсберга, что вынырнула на миг и вновь ушла под воду.

Мисти облизнулась, потёрла лапой щеку и уставилась на меня. Жир исчез, будто и не было, чёрная шкура блестела и переливалась, хоть сейчас на кошачий бал, и место королевы будет нашим.

— Пойдём, Мист, подремлем, а там уж и Овод явится, — пробормотала я. — Те, кто нам нужны, сейчас дрыхнут без задних ног, можем и мы отдохнуть, ночь будет тяжёлой. А, может, и нет? Хотя, с нашим-то везением в последние дни, буду счастлива до поросячьего визга, если мы с тобой уцелеем до утра. Нас, Мисти, ждёт царство трущоб гавани, я тебя познакомлю с высшим светом ночного общества, что долгом чести считает обчистить тебе карманы, срезать сумку или пырнуть ножом, так, для острастки, чтоб не думали, что ночью в гавани место для прогулок. Там будет интересно, обещаю, да и поешь от пуза. Тебе, наверное, понравятся люди моря, вы же любите рыбу, да, а вот с морскими эльфами — сомневаюсь, эти почище лесных будут...

Дожили, с кошкой разговариваю. Мисти вскочила, принялась тереться о мои ноги, и я, поблагодарив Кэсси за прекрасный ужин, который камнем лёг в животе, побрела к себе в комнату, по пути завернув в кладовку, где Кэсси хранила рыбу, морепродукты и заморозки собственного приготовления. Вытащив многострадального Патрика из сумки, я взяла с полки мешок-лёд, засунула несчастного длинноухого внутрь и закопала "клад" под гору мешков Кэсси. Здесь, в замке Лорны, доказательству ничего не грозит, я спокойна, я устала, и я пошла в конце-то концов спать, ни капельки не чувствуя вины, что собираюсь отдохнуть. Веллакезом займётся Юлиуш, жрицы платной любви вернулись к себе в каморки, чтобы зализать раны, отоспаться, а они-то нам и нужны, жутковатые знакомцы Овода тоже исчезли с городских улиц. Их время — ночь. Время лжи, похоти и смерти.

Я открыла дверь в свою комнату, обежав взглядом знакомую картину. Горел камин, несмотря на лето — стены замка всегда были холодны, застеленная чистым, хрустящим белоснежным бельём огромная постель манила, звала утонуть в своих объятиях. Прочь тяжёлые мысли, прочь страх и горе, прочь сомнения, в этом храме сна им места нет.

Размечталась! Рожа убийцы так и маячила незримо передо мной, тревожа мою относительно невинную плоть, если не брать в расчёт Мэлла, первого и единственного мужчину в моей жизни. Мой Мэлл, мой бедный, мой желанный, выздоравливай, дай Дану тебе Жизненных Сил, прости меня, любимый...

Сбросив горностаевые тапки, я босиком прошла по дубовому полу, застеленному разноцветными шкурами, и упала на постель. У меня ещё хватило сил завернуться в одеяло, и, вдавленная в пуховый матрас прыгнувшей мне на спину Мисти, под её громкое мурчание, я тут же заснула без всяких снов, несмотря на тревогу и предчувствие беды, что мучило беспрерывно, мне даже этот не помешал.

День шёл своим чередом, колеса вертелись, жернова мололи. Близился вечер.

А за ним и ночь, которую надо пережить.

19

Когда проснулась, в комнате стоял полумрак. За окном лето, смеркается где-то около девяти, с Оводом мы договорились на десять, значит, не проспала, могу чуток поваляться и даже успею перекусить. Я потянулась, столкнув с себя горячую, сшитую из соболиного меха тяжёлую подушку. Подушка зевнула, выгнулась, потянулась во весь рост, сияя в полумраке золотистым светом глаз. Кроме глаз, на чёрной густой шкуре блеснуло кое-что ещё. Я села, сон пропал, улетучился. Мисти украшал тонкий золотистый ошейник с пятью бриллиантами, каждый с карат. Алмазы в таком количестве, такого размера на ошейнике с виду обычной, только крупной кошки казались дешёвой подделкой, всем, чем угодно, но не вещью ценой в мешок злотых, который и жадный исп бы не уволок, как бы ни старался, надорвался бы, болезный, ведь других испов наш исп не позовёт, они, испы, отличаются скверным характером, злопамятностью и жадностью, которую почему-то считают бережливостью. Дракон со своим кладом просто беззубая летучая мышь по сравнению с испом, который решил, что его горшку злата что-то или кто-то угрожает. Маленькие, в шапочках, а вот поди ж ты. Наверное, испы самая что ни на есть близкая родня Виктору, хоть и не кровная. Хотя, какая там кровь у вампира? Значит, ошейник. И когда Лорна успела?

— Спасибо, конечно, но я не просила, — пробурчала я.

— Ты и не должна. Мой дом — мои правила, — сказала Лорна. — Позволить расхаживать по замку неуправляемому убийце я не могу. Повторная привязка чревата, тебе следует быть начеку. Ко всему, твоя кровь, сила Тенет, что использовал Виктор, без крови он не мог обойтись, несомненно, этот ингредиент ничего хорошего ак-мору не сулит... я понимаю тебя, девочка, понимаю почему ты это сделала, но ты должна быть готова к тому, что Мисти может повести себя непредсказуемо, станет угрозой. Тогда я могу ... оказать тебе услугу, удовольствия мне это не доставит, но, даю слово, что это будет быстро и безболезненно.

Услугу. Убить Мисти. Да сговорились они все, что ли? Мэллан, Лорна, прямо очередь из доброхотов-палачей. Только Виктор молчит, он до сих пор помнит своего Рейта, не забыл. Я понимала, что и Лорна, и Мэлл правы, может случиться катастрофа, но всем естеством была против. Кто-то сказал, что "мы в ответе за тех, кого приручили", и я не понимаю, как может быть иначе. Лорна приручила меня, шестилетнюю убийцу дурных кровей, не дала усыпить. Зачем я ей сдалась, мне до сих пор непонятно, Сильфа и то породистей, чем я. Ладно, Мисти пока Мисти, а там поживём — увидим, рано причитать.

Сегодня и других бед хватает.

— Я ценю твоё предложение, честно, редко кто... способен оказать такую... услугу, — подбирая слова, сказала я. — Благодарю, но нет.

Лорна пожала плечами и вновь принялась за работу. Она сидела в кресле, раскрыв на коленях здоровенный фолиант, подвесив над головой сферу мягкого розового цвета, чтобы читать в сумраке, рядом на столике со столешницей из цветного стекла лежал второй фолиант с якобы чистыми листами, в котором Лорна то и дело оставляла пометки, макая перо в чернильницу. Руны на листах цвета слоновой кости, выводимые её изящной рукой, появлялись и тут же исчезали, словно и не было, в будущем увидеть тайнопись сможет только сама чародейка или тот, кому она доверит ключ, аркан чтения. Магические знания не для всех, слишком опасно, слишком дорого обходятся ошибки. Скандал в Академии, когда адептка, потеряв голову от безнадёжной любви, попыталась присушить к себе ректора заклятием Древней магии, а тот, естественно, защищённый непробиваемой магической стеной от влюбчивых и постоянно теряющих головы студенток, едва не убил её, хоть и нечаянно, привёл к запрету магии Домашних чар, в общем-то, безобидной и полезной, но, на свою беду, дальней родственницей грозной Древней, магией ведьм. Как можно было не знать элементарных вещей? Хотя бы просто подумать? Ректору не привыкать к причудам девиц, у которых играет кровь и в крови ураганит Эйрос, он знает всё про юношеский максимализм, желание доказать и показать, что именно ты "самая-самая" перед подругами, да что там, всем миром и, главное, собой, это было, есть и будет, неважно, адепт ты или обычная девчонка, женскую природу не изменить, она, со временем, может затаиться, уйти на глубину, нацепить маску, но она там, внутри каждой из нас, у кого-то спит, а у кого-то, не скрываясь, победно, ярко светится в глазах. Мы — хищницы. Даже зайчиха может убить волка, если серому вздумалось перекусить зайчатами. Мы можем быть богинями любви и очага, но, если угрожают твоему ребёнку, покушаются на твоего мужчину, семью, в нас может проснуться та, чей хищный оскал несёт смерть. Жертв этого зверя мне довелось вскрывать на алтаре, и я не знаю, что опаснее — разъярённая мать, униженная и оскорблённая женщина, или голодная брукса с фледером. Взять Лорну, она уничтожила моего неудавшегося насильника с такой изощрённой жестокостью, что вампир пришёл в ужас, женщины по части мести куда изобретательней, кровавей и беспощаднее мужчин. Что до юных адепток... Детство и юность — время становления в стае, где есть первая львица и есть остальные. Я знаю, в Ордене насмотрелась и наслушалась историй, начиталась в архиве, сухие руны отчётов, свидетельских показаний и признаний убийц, среди которых были совсем дети, эти руны кричали о таких страстях, что мне и не снились, и упаси Икабод меня от таких. Вот и выходит, с учётом всех моих рассуждений, что ректор должен быть камнем. В крайнем случае, живым, но таким страшным и отталкивающим, чтобы и кикимор с болота перепугал до полунедосмерти, и, все равно, я бы не поручилась, что адептки оставят ректора и преподавателей в покое. Мужчина, наделённый властью — всегда цель, и цели могут быть самыми разными, тут воду с лица не пить, тут престиж, самость и деньги решают. В конце-то концов, есть ещё и глупость. Я повидала, насмотрелась, начиталась и навскрывалась. Вот от таких цепких нечистых ручонок и прятали маги свои знания, вот и сидит Лорна, пряча то, что могло (а вдруг?) исцелить смертельную болезнь, научить понимать язык зверей, улететь к звёздам. Шучу. Хотя, почему нет? Это Магия, возможно всё.

Возможны и ошибки.

Даже из простого бытового заклинания можно сделать убойный вариант, принципов усиления много, методом подбора можно добиться почти всего, но обычно не того, что желается. Бессмертная фраза Первого министра, что "хотели как лучше, получилось как всегда", как раз наш случай. Да, маги и дисциплина неразделимы, но магом надо ещё стать, пережить годы учёбы, и случай исключённой с позором, но, к счастью, живой адептки только доказывает, что нарушение правил чревато. Тот, кто мечтает превратить соперницу в жабу или цыпу в суп, влюбить в себя ректора, короля или, на худой конец, прибить, или, по доброте душевной, всего-навсего ослепить или заставить плясать мерзкую соседку, пока та не упадёт, за то, что та нечаянно увидала, что ты куришь запрещённый магам табак на заднем дворе, тот пусть готовится в лучшем случае к тюрьме, а, в худшем... магия— не орудие мести, не слуга, не раб раздутому эго, магия может быть карающим мечом, и — не дай никому боги! — оказаться под его дланью. Рано или поздно она отомстит и без нашего суда, у неё свои законы. Плюнь в зеркало, посмотрись в него — что, кого ты увидишь? Какого себя? Магия — это ты за стеклом, твоё отражение, только уже с навек прикипевшей к тебе грязью, жаль, не все это понимают, и, главное, не могут принять, ведь каждый думает, что его минует чаша сия, вот и отчисляли адептов пачками.

Отсев в академии шёл чуть ли не еженедельно, выпуск, как правило, хорошо, если состоял из пяти-трёх магов и чародеек, остальных, тем, кто не прошёл испытание тяжёлой учёбой, палочной дисциплиной и, главное, медными трубами, кто холил и лелеял в себе гордыню, тем стирали знания, глушили силу и отправляли с позором восвояси. Шутники и те, кто явился на учёбу, чтобы завладеть грозным орудием власти и исполнения грязненьких желаний, быстро и безжалостно отсеивались. Бывало, что такое желание возникало со временем, на момент поступления это мог быть обычный ребёнок с силой, добрый, улыбчивый, желающий творить добро и спасать брошенных котят и щенят. Ребёнок рос, у ребёнка появлялись "друзья", в кругу "друзей" зачастую кипели страсти, а уж когда наступала половая зрелость, тут и говорить нечего, вчерашний милый ребёнок превращался в хмурого худого подростка мага-недоучку с тараканами и испами в голове. Если у обычных детей период становления-взросления позволял любящим родителям ждать, терпеть, попытаться перевоспитать, смягчить, то у детей с силой такой возможности не было. Как сказала Лорна: "Чтобы гангрена не убила, гнойный член необходимо немедля отсечь". Вот и отсекали. Преподаватели, маги ментала, проводили внезапные частые проверки, отсеивая студиозусов пачками. Процедура болезненная, неприятная и унизительная, поэтому ту несчастную девочку, что отчаялась и решилась на крайний шаг, я могу только пожалеть, но она, как маг, пусть и недоучка, должна была предвидеть, должна знать, что ректор не вьюнош кучерявый, что ректор и сам маг, и жена его маг, и дети его маги, и он готов ко всему, от змей в ночном горшке и жаб в портфеле, до демона, призванного несчастной влюблённой. Деве стоило учесть, что оный демон за чаркой вина вряд ли примется убеждать ректора бросить всё к им же, демонам и, наплевав на жену, детей и руководство вверенным ему заведением, сломя голову, униженно бегать за адепткой, становясь на колени и клянясь в любви при всех-всех студентах, чтобы все-все видели, какая она вся из себя растакая. Демоны знают, что обязанный им ректор много лучше сбрендившей влюблённой девчонки, и услуг демону может оказать гораздо боле, например, освободить от плена безумной адептки, а может и развоплотить, хотя это и запрещено без дозволения Ковена, но тут ведь прямое покушение на разум и чувства руководства академии? Ферно весьма меркантильны и расчётливы, знаете ли. Ага. Пора вернуться и к нашему чудовищно-прекрасному ферно-убивцу, что-то меня занесло, но одеяло было таким мягким, таким тёплым, Мисти так умиротворяюще мурчала и мяла меня лапами, словно я тесто на пирог, мне так не хотелось покидать постель, что я, кажется, немного отвлеклась.

— Как им пользоваться? Может, есть что попроще? Мы идём в Гавань, при виде этой безделицы Мисти на первом же углу попытаются убить, — спросила я Лорну, разглядывая ошейник. С виду литой металл оказался переплетением сотен золотых нитей, что слились в затейливом рисунке незнакомых мне рун.

— "Collarcoluber" изменчив, не беспокойся за него. Третий, первый, четвёртый камень — заморозка, в обратном порядке дважды — отмереть. Это при близком контакте. Дальнюю команду я зашила в песне Кэсс, что она тебе пела на ночь, только ты её знаешь и помнишь. Третья строка — зеро, четвертая — свобода. И, есть ещё одна комбинация, надеюсь, обойдёмся без неё. Благодарю, Лорна, — хмыкнула чародейка. — Не благодари, Кайра. Пустяки... Да, вижу, вижу вопрос в твоих глазах. Итак, Мэллан. Виктор передал, да я и сама поинтересовалась, есть кое-кто и мне обязанный среди дриад. Эльф стабилен. Ты знаешь, первая ночь решит всё, и она только началась.

Лорна склонила голову, вглядываясь в текст, продолжила писать. Ни слова, ни полслова пожеланий здоровья, крепиться, держаться, и прочей полагающейся по этике словесной шелухи, как будто знает, уверена, что Мэлл будет жить. Для неё он тоже не чужой, столько лет друг друга знают, Мэллан вхож к нам с детства, маги, даже маги разных рас, обычно держатся своего круга, Лорна вела у Мэлла курс, он часто бывал у нас дома, вот так, в один прекрасный день, и переросли наши детские игры с ним в игры в постели. Он старше меня на восемь лет, он учился, вернулся и вдруг, надо же, разглядел во мне девушку. Прекрасную, как сама Тиматт, как он сказал, пожирая меня глазами. Банальщина, было и будет тысячи раз, но это моя банальщина, моя жизнь, мой любимый, что есть, то есть. Мэлл, любимый, живи, Мэлл, как бы там дальше у нас не сложилось, мы стали слишком часто ссориться, но эта беда должна нас сблизить, по-другому и не может быть! Я переживаю — и Лорна должна переживать, пусть не так, как я, конечно, но — нет, лицо чародейки спокойно, как лицо статуи, хоть сейчас на пьедестал. Чем дальше в лес, тем толще эльфы. Я люблю загадки, но не такие, когда стоит вопрос о жизни и смерти любимого.

— Лорна, я видела, он был мёртв. Как это объяснить? Как это вообще возможно, такие смертельные раны, и не одна, а...

Она подняла голову, пристально посмотрела мне в глаза.

— Ты ничего не видела. Ты была в шоке, кроме того, не забывай, то, что взорвалось в хранилище и в доме Эллои имело магическую природу, неизвестная нам магия могла исказить восприятие, особенно в твоём случае, когда чувства кричат громче, чем разум. Кроме того, если сердце эльфа цело, есть вероятность его оживить. Редко, единичный случай, но да, шанс есть. Дриады это умеют, и не спрашивай меня, как.

Я только хотела было возразить, что иллюзиями и миражами не страдаю, как открылась дверь, в комнату вошла Кэсси. Поставив полный поднос на письменный стол у окна, зажгла шары, осветив комнату, в которой стало совсем темно, не считая неяркой Лорниной розовой сферы.

Я поднялась нехотя, побрела к умывальнику.

— Чем бумагу марать, лучше бы девочку каким защитам обучили, опять прется к демонам в пасть, а вы ей и мечика ржавого не дали, шо ж ей, руками-веточками отмахиваться? — пропыхтела Кэсси, выкладывая на тарелку филе рыбы под соусом цвета лосося, на гарнир сегодня была спаржа и ложка дикого риса. Я ела перед сном, но аромат блюда был само волшебство, у меня слюнки потекли, не говоря уже о моей пушистой напарнице. Мисти, принюхавшись, вмиг оказалась на стуле, гипнотизируя тарелку взглядом.

— Брысь, нечисть немытая, — беззлобно проворчала Кэсси и поставила на пол блюдце, в котором алели куски свежего мяса, наложенные горкой с верхом. Мисти спрыгнула на пол и принялась за еду, закрыв глаза от удовольствия.

— Кэсси, ржавые мечики — это не ко мне, ты не носишь меча, а любого способна разделать на рубленную котлету, — рассеянно проговорила Лорна, что-то отмечая в своём секретном досье. — Кайре лишняя орясина у бедра совсем ни к чему, синяки да шишки...

— Как же, Вашмилсть, "ни к чему", сами-то мечом орудуете, как ведьмак завзятый, а дитю што ж, подручными предметами пользоваться? Скалку ей дать свою? Иль рогатину?

— Я дам "молнию". Ещё слово, и превращу в галку. Нет, чучело галки... птицей тоже слишком много шума. Месяца на два.

Я переоделась в чистую, приготовленную Кэсси одежду, слушая ленивую перебранку, принялась шнуровать сапоги. Легкие, бесшумные, непромокаемые, на ноге не чувствуешь, будто вторая кожа, но, Икабод подери, замучаешься вязать затейливые рисунки-переплетения из разноцветных шнурков, зато эльфийские, не хухры-мухры, всё у них так, ушастых, витиевато. Потрудиться всё-таки стоило — в этой обуви ноги не устают, шаг пружинист, лёгок и бесшумен, кроме того, к ним не пристаёт грязь и зараза, чего в злачных местах предостаточно.

— Всегда Вы так, Вашмилсть! Словечка не скажи, сразу воронами грозите да чучелами, а я за дитё переживаю, кто ж за него будет переживать, Вы вон опять за новые выпендрясы магические взялись, а мы тут сами по себе, да ещё... нечисть... эта.

Нечисть, смахнув в один присест мясо с блюдца, принялась усиленно тереться о ноги служанки, оглушительно мурча, хвост, победно задранный, то и дело поднимал подол Кэсси, показывая игривые шерстяные чулки в весёлую полосочку, связанные Кэсси, на лодыжках красовались забавные кружевные мордочки котят с глазками-бусинками. Контраст по сравнению с суровым глухим платьем монашки бил наповал.

Кэсси с умилением глянула на кошку, что, как заведённая, вилась у её ног, и шлёпнула на блюдце вторую порцию мяса. Мист прекратила карусель и, уже не спеша, вежливо, то и дело поглядывая на божество Мясных тарелок, принялась есть.

— Эдак мы не прокормим прорву-то, Вашмилсть. Я могу, из своей шкатулки-то...

Лорна посмотрела на кошку, на служанку, на меня, что до сих пор воевала со шнуровкой сапог, и вновь погрузилась в работу.

— Ну да, где один рот, там и три, Вашмилсть, согласная я, вот только жаль, что мышов у нас нет, так бы и стол отработал бы, зверь-то.

— Кэсси. Это зверь когда-нибудь отработает кусок мяса тем, что спасёт жизнь Кайры, никаким мясом за эту услугу не отблагодарить. Мисти рядом с Кайрой, и я спокойна. Этого достаточно. Оставь нас.

Кэсси присела в неглубоком поклоне, больше похожем на пародию на реверанс, и вышла, закрыв за собой дверь.

Мисти доедала, Лорна что-то записывала, не обращая на меня внимания, я села к столу и принялась за лёгкий ужин. Кто знает, когда теперь удастся перекусить. Мисти, растянувшись у моих ног с округлившимся, набитым как барабан животом, закрыла глаза и собралась сладко подремать, судя по её довольной морде. Даже не умылась после еды, сил, наверное, не осталось. Или живот, округлившийся раза в два, мешал?

Заглянула Кэсси и буркнула, что по резонару из Ордена передали, мол, "в гавани, этой кишке вонючего ящера, у фонтана с бесстыжим гномом, где трактир "Семеро гусей", дите будет ждать тот хмурый тощий тип, весь в мечах, что все время таскается с Кайрой, и черноволосая, вся в косицах девица разбойничьего вида, и с каких это пор таким сабли давать стали и зачем они им и как нашу дитю с такими-то отпускать".

Лорна захлопнула фолиант.

— Кайра, у портала выхода в кованном сундучке возьмёшь "молнию", доверяй только себе и своей интуиции, не верь никому и никогда, даже мне. Кэсси, займись тем, за что я тебе плачу. Не освежила постельное белье, вода в умывальной с обеда, я заказывала тройной суп из мидий, скоро ночь, а я так и не попробовала.

— Вашмилсть не Вашмилсть, а ужасное тиранство и сатрап! Я буду жаловаться в Совет Прислуги, может быть, и в Общество Служанок магов, нам пришлось объединиться, Вашмилсть, потому как хуже хозяинов, чем маги и чародеи, быть не может! Самодуры вы и угнетатели с... нездоровым образом жизни, вот!

— Может, Кэсси, может, — рассеянно уронила Лорна, собирая листы-черновики со стола.

Она их сожжёт позже, Кэсси удар хватит, если палить в комнатах открытый огонь, служанка и к каминам-то относилась с недоверием, у себя никогда не зажигала, даже в самый лютый мороз, исключение она делала только для печи в кухне, да и то с превеликими предосторожностями.

— Да? И што ж это за чудо такое юдо? — подбоченилась Кэсс.

— Людоед, циклоп и служанка из бывших, что выбилась в госпожи. Подарить тебя, что ли? Есть у меня одна семейка на примете...

— Шутите, Вашмилтсь! Вы же ж без меня как...

— Дите малое, — закончила за неё Лорна. Льдистые глаза оттаяли, краешек губ дрожал в улыбке.

— Я пойду, берегите себя, — сказала я, надела куртку, подхватила с пола тяжеленую кошачью тушку, у дверей взяла сумку, нацепив ремень на плечо, и побрела на лестницу, что вела к порталу. В дверях обернулась и сказала:

— Кэсси, личная просьба. Под кроватью в мешке-льде покойник, с ним надо обойтись достойно, он заслужил почёт и уважение своим несгибаемым характером, он ушёл от нас непокорённым, победителем, он был настоящим членом нашей дружной Орденской семьи, настоящим бойцом, — Кэсси заморгала, глаза заблестели от слез. — К сожалению, членов не выбирают, но он был наш, свой, а своих мы не бросаем, я верю в тебя и твои возможности, ты, Кэсс, достойно предашь героя земле или огню!

— Хто э-это? Имя, Кайра, имя? — всхлипнула Кэсси, вытирая глаза огромным белоснежным платком, выуженным из кармана фартука.

— Мы звали его Крыс. Земля ему норкой.

Сопровождаемая беззлобной руганью Кэсси, улыбаясь, я пошла вниз, по витой узкой лестнице. Одна забота разрешилась, осталось всего-ничего — чтобы Мэлл поправился, а я теперь верила, знала, что с ним всё будет хорошо, нам же остаётся всего-навсего найти убийцу, поджигателя и взрывателя, и его дружка-мага, и можно будет отоспаться. Да, враг силен, но мы в Ордене и не таких видали, да ко всем Икабодам, мы вместе, мы сильны, мы должны победить! Как там мой Веллакез? Юлиуш, наверное, честит меня и Виктора почём зря, но такова жизнь, и не ты выбираешь, кого и когда вскрывать, и клеить. Честно говоря, узнав, что клейка достанется не мне, я только порадовалась. Тихо и про себя.

Как таковых дверей в замке не было, была калитка для Кэсси, посыльных, служек доставки из магазинов, и несчастных торговцев, которые решили, что Кэсс должна что-то у них купить и решились настаивать на этом, есть у нас и главный вход, обычно запертый, Лорна им пользовалась для выезда в упряжке, но это бывало редко. Порталы и её любимец — серый в яблоках конь, гордый Артос, её вполне устраивали. Экипаж был не нужен, трястись по дорогам до границы добрых десять дней Лорна не желала, чародейка пользовалась прямыми порталами до границы, а там уже ей предоставляли коляски и лошадей жаждущие магических услуг клиенты, ведь у королей, князей и баронов должен быть транспорт, иначе какие же они короли и прочее?

Внизу лестницы, под длинным рядом разноцветных плащей и накидок, я достала "молнию" из сундука, повесила на пояс, скрыв полами куртки. У оружия был удобный крючок, который крепко фиксировал артефакт на поясе, одним движением руки его можно было отстегнуть и пустить в дело. Заряда хватало выстрелов на пятнадцать-двадцать, зависело от дальности и мощности стрельбы, а сила поражения регулировалась захватом ладони и нажатием пальцами на определённые руны, как на флейте. "Молния" обманчиво напоминала незатейливый жезл фонарщиков, которым те зажигали огни шаров, но была способна отбросить даже элементаля земли, проделав в великане огромную дырку, не говоря уже об элементалях огня и воды. Огненные, получив заряд энергии, рассеивались красивым огненным флёром, водные вскипали, исходя паром. Элементали — неразумные сущности, порождённые всплесками стихий, так из жерла вулкана вылетают огненные искры и вулканические бомбы, а при грозе рождается шаровая молния. Столица была защищена от этих жутковатых порождений магии, иначе бы давно сгорела бы ко всем Икабодам, но в Гавани, Дворе Нищих и в Раздолье водились хищники похуже элементалей, но и этих хищников лишь один щелчок, проблеск "молнии" мог привести в чувство. Разрешение для меня на грозное оружие Лорна выбила из Ковена под свою ответственность, просто так венгербергцы с такими вещицами по улицам не разгуливают, запрещено, как и мечи и луки. У нас мирный город, и стража нас бережёт, так по крайней мере считается. Открыто никто ничего не носит, а там Икабод знает, что у тебя под плащом. В столице живут те, кто и без меча и лука убить может, хватает зубов, когтей и слова, не говоря уже об артефактах, ловушках, боевых кольцах и свитках. Жизнь в Венгерберге бодрила, не давая расслабиться даже в хлебной лавке, булочник-лавочник мог оказаться обидчивым оборотнем, а безобидная ручка-кольцо на двери сторожем-убийцей, но мы, жители, не жаловались. Лучше так, здесь, среди своих, пусть мы такие разные, чем быть загнанным за флажки сворой охотников, гонимым, ненавидимым. Если ты и умудрился чудом уцелеть, то сиё счастье обычно длилось недолго. Через мои кости бы уже проросли деревья, если бы не Лорна. Правда, для меня был и другой путь — Брокенмор, хотя, кто знает, нужна ли даже там, даже темным ходячая смерть? Там меня могли окольцевать, связать силу, не говоря уже о том, чтобы использовать меня в чёрных целях, превратив в тупое бездушное орудие. Слухов, жутиков и страшилок бродило множество, Брокенмором пугали непослушных детишек, ни один номер "Вестника Арканума" не выходил без того, чтобы не поведать душераздирающую историю о злодействах подданных Амадея, хотя, откуда писаки брали материал, для меня оставалось загадкой. Такое ощущение, что сами брокенморцы взахлеб, радостно сообщали напрямую в редакцию о свежих кровавых злодеяниях, прямо кушать не могли, чтобы не поведать, какие они убивцы, маньяки и людоеды.

Брокенмор, как и Арканум, являлся в некотором роде приютом для изгоев с силой и расой, отличной от людей, но там, за черными болотами, жили-нежили те, кто противился правилам, законам и рамкам, которые признал и принял Арканум, эдакая вольница, где закон один — закон силы, меча и Тенет. Брокенморские вампиры, например, свободны в питании, их охотничьи угодья — земли вокруг княжества, заодно кровопийцы охраняют подступы к крохотному, но изрядно портившему всем жизнь и кровь государству, два в одном, так сказать.

Мысль о том, что существует убежище для темных, тех, кто в один миг может поднять на крыло, лапы, ноги и эктоплазму жуткую армию, против которой и Арканум не устоит, попортила немало крови человеческим правителям, да и нашим арканумским ковенам-кругам-королям наверняка тоже спокойно спать не даёт. Считается, что Брокенмору не хватает земли, пищи и охотничьих угодий, поэтому Амадей, князь, тёмный властелин, чёрный маг и просто мерзавец, и прочее, и прочее, только и ждёт момента, чтобы на нас напасть. Я, правда, не понимаю, зачем ему Арканум с его магами, эльфами, дроу и кентаврами, одна рота наших энтов может основательно проредить вражеское войско, когда рядом с темными есть Граматор, слабенькое королевство, но с обширным запасом земель. Земли, правда, так себе, но, если ты архимаг, это мелкая мелочь, превратил же Амадей захудалое княжество в грозный Брокенмор, так что ему мешает оккупировать соседнее государство? Если ты злодей или таковым считаешься, тебе не нужен повод, чтобы начать войну. Равновесие всё же соблюдалось — на стороне людей сражались жрецы-инквизиторы, нападение Брокенмора или Арканума заставило бы объединиться обычно враждебных друг другу правителей, и тогда ответ инквизиторов мог если не уничтожить, то основательно потрепать и Брокенмор, и Арканум. Люди панически боялись как тёмного Брокенмора, так и мирного Арканума. Магия — суть вражды, она была, есть и будет, нас жгли, жгут и будут жечь, а заварить кашу может Брокенмор, хотя, зачем ему? Само его существование и так бельмо в глазу, и только армия нежити и созданий тьмы останавливает как Арканум, так и людей от его уничтожения. Так и живём.

Поживаем.

Я активировала портал, нажав руны на стене, выбрала "гавань" и шагнула в призрачное окно, закончив шаг уже на камнях улицы, помня напутствие Лорны: "Брокенмор, его тёмный след ведёт к войне и смерти. Расспрашивай, но осторожно, вскользь, не заостряя внимания, банальное дело, делёж наследства, тайная мучительная страсть, всё, что угодно, но о связи между смертями шлюх и твоей подруги не должен догадаться никто". Ни слова, ни полслова о том, что будет переживать, не говоря уже о том, чтобы уронить слезинку. Я, наверное, бессмертная в её глазах. Иногда меня это не трогало, иногда забавляло, иногда расстраивало, но теперь, после того, как Коркоран заикнулся о моем замужестве, после его предложения, мне стоило задуматься. Задумаюсь, но потом. Люди, пусть даже и такие обученные, как я, пусть даже с силой Тенет, скованной браслетом, ему не нужны. Какая польза? Что ему во мне? Что Лорне, Виктору... Мэллу? Я тряхнула головой. Наверное, мигрень виновата, во всём вселенские заговоры мерещатся. Дурочка ты, Кай. Лорна любит тебя, ей было больно, ты это знаешь, ты видела, когда она просила не проклинать. Хотя, дело всё-таки нечисто, и мигрени, может быть, тут ни при чём. Потом, всё потом. Сейчас то время и то место, когда надо стать зверем на охоте, усыпив разум лабораторной мыши и включив инстинкт хищника. В Гавани раззявы, мечтатели и безоружные, не говоря уже о "туристах Двацветках", долго не живут.

Порывом ветра мне бросило в лицо щепки, мусор, шары сухих водорослей, подпрыгивая, покатились по щербатым камням. У стены дрых мутный тип, весь в сером, ворона пыталась выудить что-то у него из кармана, её товарки, блестя глазками, наблюдали за процессом, переминаясь с лапы на лапу, за воронами следил огромный полосатый одноухий кот, благоразумно сидя на камышовой крыше, подальше от скандальных и задиристых птиц. Где-то рядом, из окон соломенных, клееных навозом и глиной домиков, слышался прокуренный женский голос, честивший кого-то почём зря. Рядом с мазанками красовалась пара домов побогаче, из ракушечника — трактир "Семеро гусей" да лавка менялы, из трактира доносились звуки гульбы, лавка слепо смотрела на нас закрытыми ставнями. Странно, самое время пропивать нажитое добро, хотя, скорее всего, условный стук, заветное слово, и дверь откроется, бережённого в Гавани сам бережённый и бережёт. Воняло гнилой рыбой, тухлыми яйцами, капустой, лошадьми и навозом. Конские яблоки, лепёшки аноа и быков, бело-серо-черные пятна помета были повсюду, как говорится, береги сапоги и ноги, а уж сейчас, под начавшим накрапывать дождём, в темноте, когда эти следы жизни превратилось в скользкие ловушки, лошадь могла и ноги переломать. Свет фонарей был слаб, призрачен, больше половины были разбиты, так что смотри, Кайра, под ноги. Хорошо, что не взяла Сильфу, в каменной чешуе дороги, что блестела под дождём, тут и там чернели выбоины, словно щербатые зубы тролля. Ровный, мощный шум моря, редкие порывы свежего, морского воздуха, что каким-то чудом проникали сквозь налепленные друг на друга соты домов, крики чаек, разноголосица порта несколько скрашивали впечатление от городской клоаки.

Салют тебе, Гавань.

Овод, скучающий у фонтана с непременной статуей писающего гнома, заваленного битым камнем и мусором, поднял на меня взгляд, не спеша закрутил крышку фляги, якобы небрежно повесил на пояс. Я похолодела. Опять?! Да нет, глаза ясные, прямо, открыто смотрит, лёгкая улыбка коснулась губ. Зулла, уже успевшая очаровать пару стражников, сверкнув на меня глазами, улыбаясь во все свои сотни-две белоснежных зубов, кивнула мне и продолжила очаровывать, впрочем, её победа и так была безоговорочной, эти опасные диковатые звери уже были готовы есть с её рук. Эти стражники не чета тем, что фланировали по Левобережью, так отличается волк от домашней псины, хотя и те, и другие отлично владели мечами, луками и прочим дальнобойным, метательным и контактным оружием, снабжалась-экипировалась стража одинаково, столица не скупилась, но эти двое, великан-воин и полуэльф, взглядами могли в кафтане прожечь дыры. Точа лясы с красоткой, стражники то и дело зыркали по сторонам, держа ладони на рукоятях мечей, да и рожи были пренеприятные. Спрячь знак на поясе, и ничем не отличить от тех, кого сами же и сажают в кутузку. Одеты кто во что, но и летом под завязками коротких плащей-накидок виднеется тусклый блеск лёгких кольчуг, и правильно, в гавани лучше не отсвечивать нарядами, выданная городом экипировка доставалась из сундуков только по праздникам да на выезд короля с королевой. Объединяло стражу Гавани и Левобережья одно — с магами дело было швах. Лучшие выпускники Академии, Первого и Второго ранга, уходили на вольные хлеба, шли служить влиятельным, равным или почти равным королевским семьям родам. Кто-то выбирал почести и власть, кто-то свободу, но никто не горел служить в страже. Вязать буйных пропойц, ловить чумазых детей-воришек да разнимать драки — стоило ли удовольствие десять, а то и пятнадцать лет палочной дисциплины и зубрежки с утра до вечера? Кулаками, клыками, когтями частенько размахивали тролли, гоблины, орки, полукровки, родственнички Марты, нежить и прочие забияки-вояки, оружием драчуны обычно пользовались неконвекционным, отравленным, проклятым или незатейливо-ядовитым, лезть в такую драку не пожелаешь и злейшему врагу, вот и не находилось дурных, особенно среди магов, даже службы на вроде бы пристойном Левобережье чародеи старались избегать. Что в дорогих трактирах и постоялых дворах в Левобережье, что в забегаловках на окраинах Венгерберга, драки и их участники после принятого на грудь были одинаково дурны и опасны, в богатых кварталах даже опаснее — и оружие, и артефакты мощнее, дороже, а сами нарушители спокойствия могли оказаться тем, кто скрутит тебя в бараний рог, в пыль сотрёт, если тронешь хоть пальцем. "Высокородия", "их милости" и даже "их светлости" тоже кулаками и когтями машут, чтоб их. Икабод.

Чародеи рангом пониже выбирали лавки зелий, артефактов, стезю лекарей, предсказателей и домашних магов, в любом дорожном портале сидит такой маг. В семье Гленна был такой, денег на чародея у них хватало, даже с избытком, а вот родословная подвела, маги-чистоплюи с дипломом высшего уровня и смотреть бы в сторону оружейников не стали, этот маг и проворонил Гленна, и не его в этом вина, не его забота, он честно делал всё, что мог и умел, другой вопрос, что этого "мог и умел" оказалось мало. Работа в страже была опасной, грязной, вот маги и не задерживались, разбегаясь кто-куда, если, конечно, бедолагам удавалось выжить после отработки диплома, зато после их услуги резко возрастали в цене, и правильно, пройдя такую-то школу.

Я выпустила Мисти из рук. К моему изумлению, "collarcoluber", или, если по-простому, колубер, принял вид потёртого кожаного ремня с пятью дырками, на который бы и нищий не позарился. Мисти встряхнулась, посмотрела на живописный помёт, потом на меня, потом на одноухого, вновь на помёт, и принялась сверлить во мне дырки взглядом янтарных глаз.

— Привыкай, я бываю в местах и похуже, — буркнула я.

Это я про склепы, подвалы и пещеры, где, кроме вековой пыли, были жидкие покойники, сухие покойники, живые покойники и объедки жертв живых покойников, были свежепорубленные живые покойники, а также хищники, любители перекусить останками, и их экскременты. Зомби не только мерзкие и отвратные с виду, зловоние ходячих не каждый некромант мог выдержать.

Нежные какие.

— Зулла c нами? А кто охраняет Орден, нам, вроде бы, объявили войну? — спросила я друга.

Овод пожал плечами и доложил обстановку. Выяснилось, что Порфирий, Иннокентий и Виктор бдят, Порфирий ради такого случая даже сменил ипостась. Белому медведю доверили двор и ворота, с его размерчиком в закоулках Ордена не везде пролезешь, и даже Йонни и Ройни выпустили патрулировать коридоры. Счастливые феи, сопровождаемые Куртом и Мортом, гордые поручением, вооружились "dicens", в просторечии "матюгальниками", и едва не погибли геройской смертью от Мартиной поварёшки, при ложной тревоге врубив артефакты на полную мощь. Я понимала Марту. Я тоже бы не сдержалась, сила звука была такова, что каменные стены трескались, отважные Курт и Морт исчезали в неизвестном направлении, а русалка-флюгер вместо прогноза погоды могла только грозить кулаком и шипеть ругательства целых пару дней. Зато врагам несдобровать — как и чем не затыкай уши, контузия обеспеченна.

Я подошла к друзьям, очарованные Зуланной окинули меня быстрыми холодными взглядами и вновь заулыбались амазонке. От такой улыбки нормальной мне хотелось взвизгнуть и убежать, но ненормальная я видала улыбки и похуже.

— Добрейшего, — сказала я.

— Мы узнать, девочка на Морском, из бордель "Много сестёр", Абелина звать, пошла играть красавец-кобель сама, без сутенёр, — сказала Зулла. — По любовь, совсем глупый, юный, здесь для тел для продажа любовь опасный есть, обман, ловушка, — она сморщила прекрасный носик.

— Откуда узнать? — спросила я, выбрав более-менее чистый кусочек, присела на бортик фонтана. Мисти устроилась у моих ног, обвив хвостом лапы и насторожив уши.

— Отвечать этот великолепный самец, — амазонка с восхищением уставилась на великана, тот побагровел так, что даже при ночном освещении было видно, заковырял носком сапога камень мостовой.

— Э... поправочка, мисс. Заведение называется "Три сестры", — пробасил великан.

Из трактира донёсся общий пьяный вопль-вздох, распахнулась дверь. Мужчина в чёрной сутане красиво пролетел через площадь, размахивая руками и истошно вопя, шлёпнулся у наших ног. Секунд пять кучка, скрытая грубой тканью, не шевелилась, Зуллины обожатели уже приготовились приступить к своим непосредственным обязанностям, когда стог ожил, закопошился и встал, шатаясь, как осина на шквальном ветру.

Тощий невысокий муж с реденькими мышиными волосами до плеч отряхнул рясу, зыркнул на нашу компанию недобрым взглядом и изрёк (именно изрёк, с такой надменной разбитой рожей только изрекают):

— В сей клоаке зла и жульства как мог я ожидать, что мирный путник найдёт приют и чарку?

— Как? Дурак ты? — заинтересовалась Зулла, подняв бровь.

— А-а-а-а! Суть дщери греха — в очах её ненасытных, в грудях её порочных, в клоаке её нечис...

Зулла успела первой, стражникам ничего не досталось, вояки не успели даже выхватить мечи. Летающий муж полетел-побежал обратно, ускоренный крепким пинком дщери греха. В трактире его встретили, судя по воплям, тепло, с радостью.

— Отговорил фофан своё, — прочёл краткую эпитафию стражник-великан.

— И было слово сказано, молчание могилы теперь с несчастным будет говорить, — буркнул полуэльф.

— Это твой любимый Д'Байран, да? — поинтересовался великан, не в силах оторвать взгляд от того, что виднелось в прорезях Зуллиной коротенькой курточки, свитой из нешироких замшевых полос. Что тут сказать, на всю Зуллу, вернее, её верхнюю часть, полосочек не хватило. — Или Киитс?

— Мрачны поэты эти, но не догнать им жизнь, что славится жестокостью своею,— тряхнул темно-русыми волосами полуэльф, пожал плечами.

Мы дружно шагнули назад — вбок. Тело, вновь прилетевшее к нашим ногам, побарахталось на земле, что-то шипя и изрыгая невнятные ругательства, поднялось на ноги. От худого костлявого лица с глазами фанатика остались только глаза фанатика, остальное напоминало перезревшую сливу. Воздухолетатель пригладил ставшие дыбом мышиные волосы, нервно одёрнул рясу на тощих костлявых ногах, поправил верёвочный пояс, воздел дрожащий палец к небесам и, выписывая ногами кренделя на месте, изрёк:

— Блудницы есть искус во грех вводящий, костёр не спасёт ни зловонных чёрных анналов ия, ни души ея, навек пропащей, — он сглотнул, глядя на Зуллу, решившую вздохнуть полной грудью. Полосочки натянулись, стражники застыли, глаза остекленели, а у человека-рясы глаза фанатика из вишен стали глазами совы.

У моих ног раздалось жуткое шипение, утробный вой, моя рука метнулась к Мистиному загривку, но я не успела.

Ак-мор прыгнул.

Мисти вцепилась "рясе" в рожу, фанатик взвыл, схватил кошку в тиски, я не заметила, как, когда, откуда появился стилет, но успела заметить сверкнувший в свете лун тонкий длинный серебряный клинок, проблеск луча смерти. Мисти пролетела камнем, отброшенная сильным броском, упала, покатилась, хрипя, пронзённая насквозь, кровавая цепочка расчертила мокрые тёмные камни мостовой.

— Мист! Девочка моя! — я кинулась, схватила истекающую кровью странно-тяжёлую кошку на руки, прижалась к её мокрой мордочке лицом, обняла ещё тёплое тело, успев застать последний вздох, последний удар её маленького верного сердца.

Меня охватило такое отчаяние, такое зло, такая ярость, что мой рык, наверное, услыхали и в Ордене. Мисти запрокинула голову, тяжёлая морда безжизненно съехала по моей руке, янтарные глаза потускнели, словно в них погасили свет. Она обмякла, свесив расслабленные лапы, по коричневой коже моей куртки побежала чёрная, густая кровь. Колубер вновь стал золотым, засиял бриллиантами, это и убило мою отчаянную надежду, что Мист справится, победит, выживет, она ведь волшебная, она сможет, но — нет. Она — живая, а для живых нет ничего более окончательного и бесповоротного, чем смерть.

Где-то далеко, в тумане, я услыхала вскрик Зуллы, ругань стражников, лязг металла о металл, взлетели, раскричались вороны, скрылся, исчез, будто и не было, одноухий кот.

Шелестел дождь, потрескивали фонари, дрожащими кругами отражаясь на мокрой булыжной мостовой. На крохотной круглой площади, на грязных, мокрых камнях, под насмешливым взглядом каменного гнома со спущенными штанами, шёл бой.

Я осторожно положила Мист на бортик, сняла куртку, переложила обмякшее тельце на подкладку, укрыла полами, спрятав от моросящего дождя, нехотя обернулась, зная, что увижу перед собой.

Я смотрела — и всё равно не верила своим глазам, сколько бы там мне жить не осталось, столько и буду помнить кошмарную картину — мои друзья, товарищи, бились между собой.

Овод отбивался от Зуллы и стражников, защищая "рясу", мерзавец жался к фонарному столбу, глаза убийцы, до которых Мист не успела добраться, наблюдали за схваткой со злорадным интересом, ненавистью, он не пытался убежать, он молча, пожирая глазами, наблюдал за танцем клинков, извращенец как будто испытывал экстаз, окровавленная, распухшая от ударов, распаханная когтями рожа и эта улыбочка наводили жуть. Сил Овода пока хватало отбиваться от троих, но ещё чуть-чуть, ещё удар, одна-две серии, миг, вздох, и кто-то упадёт на камни, обагрив кровью мостовую. Этот "кто-то" будет Зуллой, Оводом, стражником, в конце концов. Леденящий кровь танец клинков продолжался, Зулла начала теснить дроу, на моем зелье Овод не так ловок и быстр, как всегда. Бой можно остановить "сетью", но мой артефакт сгорел в лаборатории, запасной остался в Ордене, мне, идиотке, было не до него, а Оводу сейчас не до магии, он едва сдерживает троих, до перстня ли ему?! Или, может, артефакта нет, он его пропил?

Он умрёт, и виновата я.

Зулла, Овод, кто друг, кто враг, я не знала, не понимала, я знала только одно — они должны жить! Браслет раскалился, потрескивал, я первый раз слышала этот звук, подтянув его вверх, на рукав блузы, чтобы защитить кожу, окинула взглядом площадь.

На улицу высыпал весь трактир, гул хмельных голосов, пьяные рожи, горящие азартом глаза, ругань, вскрики, ставки на жизнь моих друзей, охи и ахи на каждый лязг клинков рвали мне сердце в клочья.

Звери. Толпа, жаждущая крови.

Я стала льдом. Ни мыслей, ни чувств, одна чистая, незамутнённая никакими лживыми сожалениями, сочувствиями и благородными жестами ледяная ярость. Я активировала "беса", сорвала с пояса молнию, навела на цель, стараясь выбрать момент, бойцы все время менялись, перекрывая обзор, в этой круговерти добраться до цели было тяжело, невозможно, я пальнула, улучив момент, треск молнии, резкий запах озона, мимо, я не успела, навела опять...

Поздно.

Овод упал на одно колено, второе, склонил голову, зашатался, выронил меч, второй, лязг стали о камни прозвучал похоронным звоном, дроу тихо простонал и упал боком на мокрую мостовую, в грязь, запрокинув серое, безжизненное лицо к ночному небу, укрытому саваном свинцовых туч.

Зулла отскочила, наставив сабли на стражников, на меня, прошипела:

— Не трогать маг, маг мой!

И с разворота полоснула острием сабли убийцу Мисти по глазам.

20

Монах взвыл, упал на колени, сквозь пальцы побежали, хлынули черные ручейки, он заговорил страшным, скрипучим голосом на незнакомом, гортанном, явно древнем языке. Зулла, отступила, замерла, подняв клинок, наблюдая цепким взглядом за врагом. Слова заклинания падали в ночь, поднимая ветер, обдав холодом могилы, фанатик, шатаясь, стал подниматься на ноги, так и держа ладони у лица, не переставая напевать жуткий речитатив. Я кожей, остатками разума, всей собой ощутила, знала, что ещё миг, секунда, и будет поздно. Зулла занесла клинок.

Монах открыл лицо.

Я ахнула, пальнула из "молнии". Монстр осел, глаза аспида закатились, он сломанной куклой упал на землю, пальцы скребли камни, его подёргивало, худое тело бил озноб, Зулла пнула "рясу", прошипев что-то на родном языке, обернулась к дроу, вскрикнув, упала рядом с ним на колени. Овод был жив, ранен, оглушён, в крови, но жив, ещё чуть-чуть, и дроу бы не спасти, но я верила, знала, что Зулла, её искусство, опыт и мастерство отвели смерть в самый последний миг. Резани меч чуть ниже, чуть глубже, и никакая магия бы Овода уже не спасла.

Я обвела глазами площадь. Дурных нападать не было, толпа, поняв, что веселья не будет, рассосалась вмиг. Зулла перевязывала плечо и руку дроу чем-то белым, её плечи вздрагивали, она еле слышно причитала-напевала на родном языке, мне показалось, этот напев походил на ласковую песню для перепуганного больного ребёнка. Стражники стали позади амазонки, опустив мечи, хмуро глядя на Овода, на монаха, на площадь, взгляды очертили невидимый круг, в который мог вступить только сумасшедший, впрочем, площадь и так была пуста, так пустеют улицы с первыми прорывами шквальной грозы. Двери кабака закрылись наглухо, ставни захлопнулись, дом стоял тих и мёртв. Гавань ничего не видела, ничего не слышала. Мы здесь чужие, были, есть и будем. Я подошла к Оводу, присела рядом с Зуллой. Перевязка остановила кровь, нам оставалось ждать Виктора, он вот-вот должен явиться, но пока, на мой неопытный взгляд, я же имела дело только с мертвецами, ранение было не смертельным.

— Я... я-ааа-я не хотеть, я чуть, только глаз мага, не умирай, живи, мой огонь сердце, мой лев, мой коршун, зачем ты мне мешать, зачем нападать, — всхлипывала Зулла, обнимая Овода, сидя в грязи, луже, держа его голову на коленях, стражник-великан протянул ей свой плащ, она прикрыла дроу от нудного, вездесущего, мерзкого дождя, принялась расправлять складочки дрожащими пальцами, укрывая раненного друга.

— Затем, что он был сам не свой, да, Кайра? — сухо уронил Виктор, шагнув из портала. Оценив обстановку, достал свиток "Последней надежды", пара слов, и пергамент взлетел к небу, вспыхнул, исчез. Огненные искры, осветив грозовое небо, угасли навсегда.

— Зулла. Доложи, — уронил вампир.

Меня он нарочито не замечал.

Амазонка подняла залитое слезами лицо, и так мокрое от дождя, шмыгнула носом:

— Он жить, ранен, я хотеть обезоружить, но он не успеть, мой меч резать, я не хотеть! Он пить из-за любить свой жаб длинноволосый длинноухий, за что стерв любить, она, Аэринн, змея, ноги вытирать об он, он страдать и пить! Я страдать!

— Кайра, неужели вы думали, что я ничего не вижу, не знаю? Я всё ждал, когда вы мне доверитесь, но, видно, я не достоин этой чести, — Виктор был само спокойствие, но от этого спокойствия меня мороз пробрал. — С нашей-то работой в Ордене, где мы все, каждый, должны полагаться друг на друга, как на самое себя, вы — ты и Овод позволили себе — один — слабость, пойти вразнос, не думая об угрозе жизни той, кого охраняет, а ты — та самая охраняемая — отдалась жалости и ложному чувству товарищества. Благодаря тебе и твоим зельям Овод не смог применить магию, но, может, и к лучшему, с его-то реакцией и тебя с Зуллой бы зацепил, а на всех вас свитков не напасёшься. Мы на войне, слабость, жалость и недоверие, ложная игра в молчанку могут убить, что едва и не произошло. Овод не предатель, ни к коем разе, но его разум оказался открыт враждебному воздействию. Я виноват, я думал, что Зулла подстрахует, вмешается, если что. Я ошибся, и эта ошибка едва не стоила жизни Оводу. Да... Кай, я чувствую твоё горе, мне тоже больно, я горюю вместе с тобой, может быть, тебя немного утешит, что Мисти погибла как герой, если бы не она, неизвестно, чем бы ваша сегодняшняя прогулка закончилась. Я должен был быть здесь, а не посылать Зуллу, я не учёл коварства и силы противника, — он коснулся моего плеча и тут же убрал руку. У меня вырвался прерывистый вздох, я отвернулась, глаза защипало. — Зулла, ты хороша, ты молодец, я ни в коем разе не хочу сказать, что ты не справилась, ты-то как раз и справилась, а я ошибся, и моей ошибке абсолютно нет прощения, — продолжил вампир. — Как старший, главный, я виноват в первую очередь, а тебе, Кайра, прошу, нет, приказываю, прекратить самодеятельность, ещё раз, и твоя работа в Ордене будет окончена, и Лорна не поможет, Овода тоже касается, но пусть сначала станет на ноги, и я с ним потом поговорю, да, поговорю.

— Я хотела помочь.

— Повторюсь, ты должна доверять мне, а не заниматься подпольным лечением. Ты меня с детства знаешь, неужели я такой монстр? Я никогда бы не выгнал из Ордена сына моего старого боевого товарища. Дзиррт и я, мы долгие годы были неразлучны, Овод мне как сын, я все эти годы следил за ним, оплачивал учёбу, лучших мастеров боя, как ты могла подумать, что я избавлюсь от него, как от шелудивой собаки?

— Так и могла! До Овода был Раенстиррен, и что вы, который "не монстр", сделали? После ранения избавились от него — он, видите ли, потерял силу! — Виктор кашлянул, хотел ответить, но я не позволила, слишком накипело, слишком мне сейчас было на всё наплевать, кроме Мист, кроме Мэлла, кроме Анн, пусть выгоняет из Ордена ко всем Икабодам, плюнуть и растереть, я в запале продолжила:

— Я вообще в первый раз слышу про сына, про Дзиррта, про оплаты и прочее, а всё ваши мужские якобы тайны, секреты, дурацкая гордость, то есть дурость! И это Вы мне говорите о доверии?! Герой умирает молча, да, он может только "передать привет" ?! Оводу, видите ли, было стыдно, он не хотел, чтобы кто-то знал, он взял с меня слово! Я просила его признаться, пойти к Вам, но он же упрямее осла и голема вместе взятых!

— Я бы не пошёл. Голем не упрям, голем туп.

— Он ещё спорит! Проткнули, как бабочку булавкой... Овод... что?!

Я грохнулась на колени, посмотрела в такие родные серые глаза. Овод лежал, удобно устроившись головой на Зуллиных коленях, улыбался, как никогда не улыбался раньше, судя по роже, он был доволен и счастлив, как фей под пыльцой. В крови, в грязи, раненный и лыбится. Кажется, меня провели? Узнаю — мало не покажется, нечем любить будет, и у дриад пришить не получится. Нет, но Зулла-то, Зулла какова! Скрывала от всех, в первую очередь от самого Овода, от меня, впрочем, она, как она сама думает, в первую очередь воин, воины должны иметь выдержку, а только потом она женщина, хотя, как по мне, тут я не вижу разницы между полов. Мужики не крепче, вся их хвалёная выдержка частенько заканчивается за стойкой трактира после принятого на грудь пойла, нашим Орденским феям и нюхнуть молодого винца хватит. Все мы более-менее живые существа, даже призраки страдают, что уж там говорить и задирать нос, чаша сия редко кого минует, просто заливаем горе и беду кто чем и как, от книги под бокал вина до смертельных дуэлей, охоты, убийств и войн, кому что доступно и кто к чему привык. Была такая Елена, из-за которой перебили десятки тысяч душ, а всё потому, что эта распрекрасная дура послушно отдавалась всем, кому её предназначат папенька или жрицы, кому продадут или кому взбредёт в дурную башку похитить это прекрасное безмозглое ходячее бедствие. И ведь взбрело, и похитил, и перебили тьму народу. Неужели можно быть такой тупой, не понимать, что из-за тебя могут погибнуть люди? Женщины, дети?! Или, что много страшнее — знать о смертях — и — в глубине своей мелкой душонки радоваться, гордиться бойне из-за себя, любимой, как кровавому мерилу красоты? Она, дочь царя, была должна, обязана остановить бойню любыми средствами, да хоть самоубиться, но, буду честной, также, как дочь царя, она могла наплевать на воинов и подданных, как на прах под своей распрекрасной сандалией. Или ты Правитель и Отец своим подданным, или ты самодур, тиран, убийца или даже людоед, тут кому как повезёт. Подданным королей и королевичей, что никак не могли поделить Елену, повезло не очень.

— Ты как? — спросил Виктор дроу.

— Жив. Великолепный удар плашмя, благодарю тебя, страж, вышиб из меня дурь, — прошептал Овод. Полуэльф, любитель поэзии, в ответ неопределённо махнул рукой, мол, "ерунда, не стоит". — И... Виктор. Я не знал, думал, отец отказался от меня, а мастер-наставник так и не признался, кто платил за моё обучение в храме. Спасибо... за всё.

Виктор кивнул. Убийца захрипел, его выгнуло, скрутило почти в кольцо, ноги заскребли камни. Удар "Молнии" его оглушил, но корчило его вовсе не от моего оружия. Мисти, девочка моя, ты всё-таки отомстила, забрала гада с собой! Разумом я понимала, что этот несчастный всего лишь орудие, что его можно только пожалеть, но сердцем я ничего не хотела понимать, я видела перед собой убийцу, мошенника и фанатика, ведь настоящую суть, истинную, никакому магу не переделать, праведника не заставить убивать даже под менталом, он, может, и убьёт, но только себя. Виктор бросил взгляд на монаха, вновь повернулся к дроу:

— Д'Тен До'Урден Вэсп, твой отец благороднейший из благороднейших! Я поклялся ему, что не оставлю тебя, когда он... в пещерах... на моих руках... а! прочь патетику — не об этом сейчас! Скажи — где, какие раны? Кроме башки, конечно, это вы с Кайрой сами как-нибудь, я сыт по горло вашими любовями и страстями.

— Связки, плечо, — ответил Овод, который, как оказалось, вовсе даже и не Овод, а целый Д'Тен До'Урден Вэсп, сын, пусть и незаконный, самого Дзиррта, но, насколько я помню, тот законов дроу и не признавал. — Запястье. Остальное — спина, контузия. Пустяки.

— Плохо, — нахмурился вампир. — Запястье, связки — да, плохо, надеюсь, дриады смогут помочь, исцелить.

И помощь пришла. Заструился воздух, в невидимое окно потянуло грозой, весенним дождём. На дежурстве была всё та же парочка дриад, что забрала Мэлла.

Беловолосая бросилась к Оводу, а я схватила рыжую за руку и поволокла к фонтану. Оводу помогут, без сомнения, а моя девочка не может ждать. Если... я так надеялась, так желала, я молилась про себя Миру, Небу, Грозе, Дождю, я даже Тьму молила помочь, но, главное — Рыжей, она или даст мне надежду, или вынесет приговор. Виктор не предложил помочь Мист, как раньше, у Анн, значит, ему нечего предложить, Рыжая была моей последней соломинкой, тонкой, ломкой, но — всё же! Дриада попыталась вырвать руку, пока я её волокла по площади, но я была в таком отчаянии, что мои пальцы можно было разжать, только отрубив руку.

Я осторожно, затаив дыхание, развернула тяжёлые, мокрые от дождя полы. Зря, Кай, зря. Ты же знаешь, что... но... Рыжая склонилась, едва прикасаясь кончиками пальцев, осмотрела Мист. Поднялась, не глядя мне в глаза. Там, где она коснулась раны, ещё искрилось голубым, но постепенно голубой сменился серым, заалел, почернел и исчез.

У меня защипало глаза.

— Моё искусство бессильно, Filia Tenebris. Ак-мор ранен рунным стилетом, её ignis угасла, её не вернуть. Мне жаль. Твоя питомица ушла не одна, она забрала убийцу с собой, его не спасти, яд ак-мора не имеет противоядия. Я вообще не понимаю, как человек до сих пор жив.

— Он был носителем, — прошептала я. В горле застрял огромный ком.

Рыжая кивнула, протянула руку ко мне для прощания.

Рука повисла в воздухе.

По лицу с тонкими чертами пробежала тень, дриада, хмуро глянув на меня, помедлив, развернулась, ушла.

Прости, целитель. Ты не виновата, виновата я. Я хотела спросить о Мэлле, но струсила, я так боялась услышать ещё одну страшную весть! Будь она доброй, ты бы мне её уже сказала, да? Я не могу, не хочу, хватит с меня, прошу...

Я бережно завернула Мисти, взяла свёрток на руки, как ребёнка, прижала к груди, бросив взгляд на убийцу.

Монаха била сильная дрожь, он пытался что-то сказать, но не мог, только стоны да мычание, худое тело с жуткой раной на лице корчили судороги. Подошёл Виктор, обнял меня за плечи.

— Не смотри, — шепнул он.

Я смотрела. Молча, сухими глазами. Я хотела смотреть, видеть, как он сдохнет. Не было слез, не было ненависти, ярости, не было ничего. У меня на руках был только мягкий, словно без костей, тяжёлый свёрток, и весил он гораздо больше, чем на самом деле был. Убийца дёрнулся раз, другой, изо рта пошла пена, он забулькал, затих.

Всё было кончено.

Всё было зря.

Маг опережал нас, он нас убивал, ранил, и мы ничего, ничего не могли сделать! Я, как какой-то собиратель трупов, почти все, кто рядом со мной, кто мне дорог, кто меня охранял — уничтожены, ранены, выбиты из строя. Почему этот гад не убил меня? Почему Мэлл? Анн? Эллоя? Гленн? Мисти? И этот страшный список можно длить и длить! И он будет продолжен, если мы не поймаем тварь, то есть тварей! Ложный инкуб и сбрендивший архимаг, их двое, и они готовят новый удар! А, мы... Лорна, Виктор, Кэсси, Зулла, Овод, Кент, Порфирий, Марта — кто, кто следующий? Всех не защитить! Никого не защитить, как выяснилось. Отчаяние — глубокое, чёрное, заполонило меня, я могла думать только об одном — найти, отомстить.

Убить.

Браслет потрескивал, этот тихий звук слышала одна я, он отдавался под ложечкой, резонировал с моим нутром, меня бросило в жар, сердце билось отчаянно быстро. Я чувствовала, как становлюсь монстром. Палачом. И это нисколько меня не пугало.

Даже нравилось.

Чёрные воды Тьмы погасили очаг боли, смешали, растворили в себе капли слез, почти исцелив. Почти обезболив.

Уже не больно. Я хотела, я жаждала только мстить.

Зулла с беловолосой дриадой вкатили носилки в портал, амазонка, помедлив чуток, припала к губам Овода, тот обнял её здоровой рукой, прижал, парочку целомудренно скрыла копна черных косиц в россыпи бусин. Рыжая, бросив сумку на нижний поддон, обернулась, шагнула ко мне, посмотрела в глаза.

И отшатнулась.

Помолчав, тихо произнесла:

— Дай её мне, Filia Tenebris. Я ничего не могу тебе обещать, но, есть... Другой Мир. Наш Мир, Мир Дриад, где вечно светит солнце, дует лёгкий, тёплый ветерок, где твоя amicum будет гоняться за бабочками до изнеможения, трогать лапкой одуванчик, где она встретит такого же, как она, где она будет счастлива. Будет той, кем была рождена. Будет Свободной. Верь мне.

— Ты... Вы... могу я иметь честь узнать твоё имя? — тьма, что завладела мной, отступила, шипя разъярённой змеёй, я заморгала, смахивая предательские, набежавшие вновь слезы, ком в горле стал такой, что я едва смогла выговорить слова.

— К чему? — улыбнулась Рыжая. Лисьи глаза даже в тусклом свете фонарей светились изумрудно-зелёным, светом жизни. — Может быть, Дану? Или, может быть, Викка?

Она осторожно развернула свёрток, взяла Мисти, как берут сладко спящую кошку на руки, улыбнулась и ушла в портал, где уже скрылись носилки.

Рыжая... Дану, Викка, зачем, зачем ты это сделала? Растопила лёд, погасила чёрный огонь, что жёг моё сердце? Мне снова больно! Я посмотрела на крутку в моих руках, глядя на неё и не понимая, зачем она мне, шлёпнулась на бортик фонтана, меня затрясло, я обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь.

Не вышло.

— Как думаешь, она сказала правду? Или это обман, дриада, наверное, просто хотела исцелить... меня? Помочь? — спросила я Зуллу, что примостилась рядом со мной, тоже изредка шмыгая носом. Да, парочка... тоже мне, воительница и тёмная, пусть и с браслетом, но я дала слабину, раскисла, расклеилась от потерь, сложила лапки, жалеет себя она, вся такая бедная, несчастная, позабыв о тех, кого на самом деле надо оплакивать. Уже завтра хоронить.

За кого надо мстить.

— Она мудрый, корень, верь ей, Кайра, чую я так, — ответила Зулла и обняла меня за плечи. — Не пусти сердце зло, ты тогда убивать, убивать много. Тогда убивать тебя — я не хотеть тебя убивать.

Мне стало теплей.

Все верно, Зулла. Я тоже не хотеть.

Рядом с фонтаном взвихрился воздух, небольшой воздушный смерч поднял, швырнул в нас грязью и мусором. Из портала выскользнули — выбежали шестеро эльфов, в плащах-хамелеонах, лёгких кольчугах, с луками за спиной, магическими жезлами на зачарованных поясах, в полном облачении эльфийских боевых магов. Став полукругом, обнажив мечи, сверкнувшие в ночном свете сиянием магии, у кого ядовито-красным, у кого синим, у кого разливом радуги, стрела эльфов образовала полукруг безопасности, в который ступил Коркоран. Он взмахом руки погасил остаточный вихрь, подошёл к Виктору и стал рядом, окинув взглядом окрестности. Шестёрка застыла под дождём, лишь один то и дело косил взглядом на колоритного фонтанного гнома без штанов, проигнорировав даже труп в рясе.

Безглазое рассечённое лицо убийцы почернело, распухло, в ране уже копошились черви, личинки живой отвратительной кучей пожирали плоть, смрад расползался по площади, отравив свежесть ночного дождя и солёного морского воздуха. Да, всё верно, Зулла со своим звериным чутьём не ошиблась, она всё сделала правильно, сейчас, сию минуту, где-то далеко, или, может быть, совсем рядом, за стенами одной их халуп, корчится от страшной боли, проклинает нас ослепший маг. Единственное, как и чем можно было достать тварюку, именно это единственное Зулла и сделала, а Овод, наверное, подумал, что Зулла предатель, что она хочет убрать свидетеля, чтобы он не достался нам, вот и попытался её остановить. Недоверие могильной чёрной змеёй заползло в Орден, обвило кольцами, отравило Овода, отравило всех нас. Будь дроу в себе, не напичкай я его зельем, разве мог бы он подумать, что Зулла — предатель? Разве бы мог?! А всё я, лекарь-недоучка. Не делай добра, не получишь зла, так, Кайра? Хотя, тут, скорее, другой вариант, Виктор не мог ошибиться, Зуллу и Овода он сразу же должен был "прочитать", как и меня. Овод на моей травке мог и подчиниться чужой воле, я не могла проверить такую побочку, Зулле дроу всегда доверял, а теперь оказалось, что и любил, так почему драка была слишком яростной, слишком безоговорочной, никаких "а поговорить?" никто и не пробовал, словно все враз сошли с ума? Значит, Овод был не в себе, вернее, Овод не был Оводом. Ничего удивительного. Это магия, мир магии, магии и мечей. Подлости, предательства, ненависти и верной, до гроба, дружбы. Мир Любви, о которой можно слагать легенды, но в такую легенду на самом деле мало кому захочется попасть.

Одни зубодёры чего стоят.

Подошёл Виктор, помялся, смахнул капли дождя с белоснежных волос. Прохладно, даже холодно, а он всё в рубахе и кожаных штанах, хотя, что ему, вампиру? Мёртвые не потеют.

— Не вини себя, Кай, ты пыталась помочь, как умела, как могла. Приношу свои извинения, я был неправ, да, не прав, когда накинулся на тебя. Вы, ты — мне дорог каждый. Я был... расстроен. Ты достойна похвалы, ты пыталась спасти друга, а жаловаться — не в твоей натуре, и я не желаю, чтобы ты стала другой. Жалобщику, как говорится, первый кнут. Всё в Мире не просто, всё имеет цель, причину и следствие, и ваш сговор с Оводом, может быть, уже изменил узор судьбы, — сказал Виктор, кашлянув. — Ты пыталась исцелить его раненное сердце. Не вини себя, не зная будущего, да, не вини. Только время, только история, ваши жизненные пути вынесут свой вердикт, подведут черту под тем, как мы живём сегодня... а мы — должны жить. Ты должна жить.

— Всё это, конечно, прекрасно, благородно, достойно, я в восхищении, но — мага мы упустили, и — мои отдельные и искренние комплименты воительнице, — Коркоран улыбнулся Зулле так, будто она была мечтой его жизни, Зулла в ответ осмотрела эльфа с ног до головы, одарив хмурым взглядом. — Прекрасная Роза Степей на время вывела тварь из игры, нам остаётся только узнать, кто из наших "архи" неожиданно сказался больным или срочно укатил "на воды".

— Если он наш, Арканумский, — бросил Виктор.

— В любом случае, ему нанесён урон, мы узнали, что он не бог, не архидемон, он живое существо, его можно бить, он пропустил удар, значит, этот раунд остался за нами.

Я подняла голову, посмотрела "Карающему" в глаза. Хотелось ему много чего сказать доброго, хорошего и светлого. Для него смерти — игра, забава? Анн, смерть Мисти, Мэллан, что может не пережить эту ночь — так, разменные фигуры в игре? Долго жить вредно. Наверное, привыкают ко всему, к смертям, к потерям близких, привыкают даже к плети, истязаниям, рабству, ценности искажаются, заменяются суррогатом, впрочем, для эльфов важны только эльфы, а такие, как я, как Зулла, даже Эллоя и Анарьетт — труха под ногами. Я подумала-подумала, и промолчала. Что тут скажешь? Он видел мой взгляд, этого достаточно, и так меня читает, как открытую книгу. Эльфа не изменить, так к чему тратить время и здоровье?

— Я приношу сожаления о твоей потере как от себя лично, так и от всех Перворожденных. Поверь, Pulchra infantem denocte, твоя любимица найдёт у дриад мир и покой, — Коркоран как будто прочёл мои мысли.

Я, не ответив, поднялась, отряхнув куртку, набросила на плечи, пошла к сумке, забытой невдалеке. Зулла побрела за мной следом, сосредоточенно приводя в порядок полосочки замшевой кожи, что и так-то едва прикрывали бюст, а во время боя и вовсе поменяли своё местоположение, обнажив то, что обычно скрыто от похотливых глаз. Зуллу мужское пристальное внимание не смущало, разве может смутить богиню поклонение смертных? Эротика от срама как раз и отличается красотой, и уж чего-чего, а красоты у Зуллы на десятерых хватит, даже эльфы-снобы числились у неё в ухажёрах, впрочем, не думаю, что такие высокие материи Зуллу интересовали, она просто была сама собой, естественна и прекрасна, но и её свободное сердце, оказывается, удалось покорить. Наша стальная амазонка сохла по молчаливому сероглазому щуплому дроу-полукровке, ростом ей до плеча. Не красавец, не принц, бездомный и не сказать, чтобы богатый, у Виктора не разгуляешься. Может, отец, знаменитый Дзиррт, и оставил ему что-то, а, может, и нет, Зулле, я знаю, чихать — плевать и растереть на злотые. Если она хочет, она хочет. Любит — значит, любит. Эйрос не выбирает, не спрашивает, он бьёт по башке. Если мы выживем, если, нет — когда мы победим, сыграем свадьбу. Зуллу, если что, свяжем, опоим, а с Оводом я и без связывания разберусь. Судя по его роже на коленях у Зуллы, клиента уговаривать не придётся. Будет ему моя месть... Мерзавец, обвёл меня вокруг пальца с этой его Аэринн, надо же было быть такой слепой курицей! Впрочем, месть не удастся, судя по алчным взглядам мужчин, ведь его дама сердца сплошной дар небес, конечно, когда не размахивает мечом и не выбивает зубы нахалам. И эльфы, и Виктор, и стражники наблюдали, как Зулла скрывает то, что было открыто, мужчины провожали скрываемые кусочки нежной бархатистой кожи такими взглядами, каким голодный пёс смотрит на недоступный ему мосел с мясом. Вот это, я понимаю, магия, куда там менталу, так, куличики из песка. Даже стрелу Карающего проняло — эльфы исподтишка наблюдали за захватывающим зрелищем, а зеленоглазый, что испепелял статую гнома взглядом, пошёл пятнами. Ладно, пусть ему приснится Зулла, я сегодня просто лучусь добротой.

— Предлагаю всем зайти под сень этого прискорбного питейного заведения, продолжим совет под крышей. Надо узнать, откуда этот huustain взялся, кто это такой, что странного было, и, главное, откуда маг — надо дать ему имя — знает, где искать твоих подчинённых, — бросил Коркоран. — Он ждал твоих здесь, Виктор. Он знал.

— Я за каждого поручусь головой, — тихо, с угрозой сказал Виктор. — Предателей у нас нет.

— Я говорю не только о предателях, хотя никого и ничего исключить нельзя, — пожал плечами эльф. — Есть множество заклинаний поиска, но, чтобы держать сеть по всему Венгербергу, нужна архисила или мощный атрефакт. Сейчас мы знаем о твари гораздо больше, но эти знания ничего нам не дают. Пока не дают.

— Вы забыли, — тихо сказала я.

Эльф и вампир уставились на меня.

— Он не только смотрел глазами убийцы, он управлял этим мошенником, якобы монахом, вдобавок, враг, по-моему, подчинил Овода, и всё это в одно время. Хотя... этого не может быть!

У Коркорана заблестели глаза:

— Может, если маг опытен и силен. Вашему дроу достаточно было мгновенного укола магией, и он стал ренегатом, а маг мог сосредоточиться вновь на якобы монахе. Многоуважаемая Кайра, осмелюсь напомнить, моё предложение о службе на меня до сих пор в силе. Завидую, Виктор, у тебя отличные бойцы, — эльф улыбнулся мне, обернулся к вампиру. — Для внушения и подчинения расстояния не важны, но границы Арканума, пусть и не сплошные — ещё как, а Венгерберг и вовсе закрыт для магии извне, это помеха, и помеха серьёзная. Враг здесь, у нас, раз он внушил дроу вступиться за него, влез полукровке в мозги. Уверен, маг менталист, сильный, искусный, при обычном вселении-слежении такие чары могут сотворить единицы, обычно силы едва хватает на удержание тела — двух, а мы на сей момент имеем — ментал высшего уровня, магия "ловца душ", псионику, целительство, плюс сильная, мощная, непробиваемая защита, ведь этот filium asinae остаётся в живых даже когда гибнет его "носитель", даже сейчас, уверен, он, хоть и ранен, довольно скоро себя исцелит. После кролика дочери уважаемой Д'Хон враг явил себя здесь, значит, маг, пособник убийцы-ферно, выжил, и я прав. Мы правы. Прекрасная воительница сегодня наш герой, она сделала единственно возможное, чтобы достать врага. Время, время, всё упирается в него. Мы должны действовать быстро, очень быстро, но, к моему глубочайшему сожалению, мы, скорее всего, уже опоздали. Он опережает нас.

— Что мы можем? — спросила я.

— Во-первых, настаиваю, чтобы мы перебрались под крышу, пока не пустили корни под дождём, а там уже будет и "во-вторых", — Коркоран махнул рукой в сторону трактира, развернулся и лёгким танцующим шагом пошёл к крыльцу.

* * *

Коркоран взлетел по ступеням, створки с лязгом и грохотом, жалобно провыв, распахнулись, чугунный засов толщиной с руку, грохнулся с на камни двора, подпрыгнул, лязгнул и затих. Эффектно, громко и напоказ.

— С нашим пре-превелликим почтением! Ваше Высоко, Высочайшее Препо-подобие, Ваша Первородность, какая, какая честь — в нашей позорной дыре ваших ног недостойна ни одна половица! Да как же, да чем же... Что Ваша Светлость пожелает? Эль? Нектар? Всё самое лучшее, самое...

— Заткнись. Налей того, что у тебя в третьей бочке у стены, где лаз в подземелье к складам Гильдии Виноделов. Одна нога здесь, другая — можешь представить себе, где будет, если вздумаешь надуть. У меня один недостаток — слишком богатое воображение.

— В-ва-ваше Высочество! Да как я, да как мы смеем, мы недостойны даже пыли с Ваших сапог, — что-то стукнуло, дрюкнуло, упало, хлопнуло, пронзительный голос хозяина захлебнулся и стих.

Раскричались вороны, хрипло заорал одноухий кот, ему в ответ зашлись лаем бродячие псы. Луны скрылись за тучами, морось то усиливалась, то стихала. Погода была под стать тяжести, что камнем лежала на душе.

Я поднялась по ступеням, шагнула в распахнутые настежь двери, из которых на мокрые камни площади лился неяркий свет. Обстановка была именно такой, какую и ожидаешь увидеть в трактире на берегу моря. Грязная старая солома на каменном полу, коптящие факелы, черные бревенчатые сваи, амбре копчёной, солёной и тухлой рыбы, не говоря уже об аромате прочих морских тварей, что портятся раньше, чем помрут, кислый запах дешёвого вина и пережаренного мяса, что тут говорить, вонь буквально сшибала с ног. Слава Икабоду, этот "букет" перебивал крепкий, насыщенный аромат табака, что показался мне благоуханием небес. Стены украшал традиционный ржавый якорь, в углу, под самой крышей висело носовое украшение корабля, грудастая безглазая морская дева, что вытянутой рукой указывала куда-то кому-то на что-то, пара королевских крабов и дырявая сеть на потолке, всё, как мне и представлялось. Хозяин ещё не вернулся из подвала, но бойкий вихрастый мальчонка, лет десяти, в серой холщовой рубахе и таких же штанах уже смел с самого большого стола кости, мусор и бутыли темно-зелёного стекла в мешок, наведя подобие порядка, водрузил посреди стола корзинку с лепёшками и умчался за стойку, чтобы вновь вынырнуть из-под неё уже со свёртком дешёвого некрашеного сукна, который он ловко раскатал по скамьям у стола. Всё правильно, Их Сиятельные Зады должны восседать на чистом, не приведи Икабод, заноза или жирное пятно посмеют испортить тылы "Первородий", "Высокородий" и даже "Архивампирий".

Чтобы пройти к столу, за которым уже устроился Коркоран, мне и Зулле пришлось обойти пару вышибал, что вповалку лежали у входа. Живы, но спят мертвецким сном. "Тройной нектар" — не хухры-мухры, бьёт наповал, да и с похмелья болеешь два-три дня, не меньше. Вышибалы, судя по всему, продрыхнут сутки-двое, и никакой магией и зельями эти вусмерть пьяные тела не поднять.

Таверна ожила. Трое из эльфийской стрелы стали у стен, по одному у входа и у дверей в подвал, один, самый главный, судя по темно-зелёной, отделанной золотом перевязи, перегородил вход. Кабак стал крепостью, или тюрьмой, кому как, на усмотрение Карающего. В дальнем конце стола примостились великан и полуэльф, стражники настороженно посматривали кругом, присутствие Коркорана им явно было не по душе, судя по хмурым взглядам исподтишка. Виктор пристроился у стойки, облокотился о заляпанные пивом и вином доски, он будто бы постарел, тени легли на бледное аристократическое лицо, черты заострились. Коркоран жестом пригласил сесть рядом с собой меня и Зуллу, помедлив, я не стала возражать. Не укусит же, в конце-то концов. Не его метод. Зулла, бросив куртку на лавку, ушла к стойке за водой и закусками.

— Сейчас бы намахнуть чего-нибудь, и забыться, да? — странно улыбнувшись, спросил эльф. — Жаль, сейчас это роскошь, ведь убийцы только этого и ждут. Роскошь для тебя, для меня, для всех нас. После, моя красавица, как покончим с этим делом, мы с тобой совершим небольшую прогулку на моей каравелле, ради тебя я прикажу поднять алые паруса, клянусь, я буду заботлив и нежен, как никогда и ни с кем.

Я вспыхнула.

— Как вы смеете?

— Смею. Ты, моя тёмная чудесная Лань, даже представить себе не можешь, на что я способен, когда чего-то желаю, хочу. В этой жизни надо брать всё и сразу, никому не дано знать, сколько песчинок осталось в часах, даже нам, Первородным. Так скажи мне, почему я должен считаться с какими-то законами и этикой, которые написали и придумали даже не мы? Скажи мне, Dielectamentum, что я урод, что нежеланен, не мил, поклянись, что не испытываешь ко мне чувств, как к мужчине, и никогда не будешь испытывать, и я больше никогда тебя не потревожу, клянусь. Я жду, Кайра, ответь мне, ответь сейчас... и пусть твой ответ подарит мне надежду...

Он наклонился, впился взглядом мне в глаза, я остро ощутила его близость, закружилась голова, затеплилось, загорелось что-то внутри, сердце ёкнуло, перевернулось. От Коркорана едва заметно пахло странной смесью запахов. Пряный, смоляной, немного горький аромат был мужским, ненавязчивым, он кружил голову, навевал сон, заставлял расслабиться, забыть обо всем. Икабод, даже пахнет так, чтобы одурачить! Я отшатнулась, впилась ногтями в ладони.

— Мэллан — мой жених. Он верит Вам, Вы — его божество. А Вы... даже сейчас, когда он на грани... так нельзя! Нечестно! Подло!

— Его здоровью ничто не угрожает. Это раз. Ты плохо знакома с нашими обычаями. Это два. Мэллан мой subordinate, он не станет возражать, бывает, ко мне и сами приводят... близость со мной — честь, награда. Привилегия. Заметь, я скромен, как никогда.

— Это проституция.

— Ты и права, и неправа. Повороты судьбы непредсказуемы, а я умею быть благодарным. Ты же не думаешь, что моя власть зиждется только на страхе? Всегда найдётся более сильный страх, девочка, и этот страх будет сильнее самой яркой отваги, нет ничего опаснее, чем загнанный в угол зверь. Впрочем, прочь политику. Ты, твоя сила, твоя красота, моё желание, мои возможности, моя сила и опыт, мы будем красивой, знатной и влиятельной парой, власть важна, но влияние и злотые — это только оправа, ты должна понимать. Драгоценность, диамант — то, что происходит там, в алькове, между двумя, когда он и она вновь и вновь обретают друг друга. Мэллан ещё мальчик, горячий, да, темперамент через край, но я — Я — подведу тебя к вершинам, со мной ты почувствуешь, ощутишь даже то, как лучик лунного света скользит по твоей коже. На гладких, прохладных простынях я обниму тебя, согрею, я войду в тебя Тьмой, озарю Светом, я познаю тебя, возьму тебя, буду обладать, буду дарить ... обещаю, моя дикая Лань, — его серо-зелёные глаза потемнели, он, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по моей руке, оставив невидимый чувственный след. Я сидела, не в силах шевельнуться, отдёрнуть руку, как заворожённая, я слушала и слышала только эльфа, видела только его глаза. — Клянусь, ты будешь помнить меня всю жизнь, а я — тебя. Давай же наслаждаться, дарить себя друг другу, жизнь дана, чтобы жить, дарить, брать и отдавать, а не бичевать себя муками воздержания, быть скотом, поставленным в стойло ограничений и морали, затем ведомым на убой, и, заметь, мораль и законы скажут, что это правильно, хорошо и верно. Или ты раб, или свободен, как свободен ветер. Так какой путь выберешь ты, кого, моя недоверчивая волшебная Лань?

Виктор, не оборачиваясь, с размаху грохнул кружкой об пол, смачный "шмяк" и град из осколков ошеломили меня, я вздрогнула, эльф отвернулся, но я успела увидеть разочарование, гнев в его глазах. Стражники замерли на миг, перестав хлебать пиво и о чём-то шептаться, а эльфы, и так похожие на истуканов в плащах, окончательно окаменели, остеклев глазами, на рожах как-бы было написано: "ничего не вижу, ничего не скажу".

Я пришла в себя.

Спасибо, Виктор. Я твой должник.

— Свои рамки устанавливаю я сама, и не Вам, простите-извините, Ваша Светлость, мне их указывать, устанавливать или сдвигать. Ах да, можете, конечно, меня казнить, но ведь казнь меня не изменит, разве что умертвит. Ваша свобода, которой вы маните — ложь, вы просто пытаетесь сломать меня под и для себя. Вы хороший, нет, великолепный охотник, но я не ваша лань, не ваша козочка, не ваша птичка, не зайка и уж точно не рыбка и не червячок на крючке. Испейте водицы, Ваша Первородность. Чистой, родниковой. Лучше любых зелий, охладит и успокоит. Я прошла проверку?

Коркоран усмехнулся, он вновь был сам собой:

— Моё искреннее восхищение и неискренние поздравления, Domina, всё же я не получил того, о чём мечтал. Кто знает, что в моих словах было правдой, а что нет? Моё... нет, мои предложения... надеюсь, ты будешь помнить о них, и решишься принять. Хотя бы одно. Ты осчастливишь меня в любом случае.

— Вы... вы, ваша первородность, мерзавец. И делайте теперь со мной, что хотите.

— От того, что хочу, ты отказалась, жестокосердная, — он посмотрел мне в глаза, да так, что у меня запылали щеки.

— Я говорю о казни, мести и прочих развлечениях, — сказала я.

Надо же, голос даже не дрогнул, зря опасалась, что сорвусь.

— Я с женщинами не воюю, это даже гоблина недостойно. Должен сказать, девочка, и месть может быть такова, что жертва будет молить о мщении, как о высшем блаженстве, молить, потеряв разум от желания, ползая на брюхе, рабски заглядывая в глаза. Я умолкаю, Королева, но гнев в твоих изумительных лазоревых глазах так очарователен, так прекрасен, мне так и хочется поцелуями унять эту грозу! Я вижу... увидь, почувствуй и ты... под мерный шелест дождя, под запахи леса, усиленные, чистые, пробуждённые грозой, в уютном сэйтре, напоенном запахами влажной, сочной листвы, на ложе, покрытом волшебным руном, я ... Кайра. Я буду ждать. Я терпелив. Я приду к тебе, приду в твоих снах, жаркой ночью, прохладным днём, ты, моя жемчужина, рано или поздно, отворишь мне створки, я проникну в них, я возьму тебя властно, легко, ты подаришь мне себя, девочка, всю, до дна, до искорки, а я напою, наполню тебя собой, силой и жизнью. Эта звёздная, шёлковая, нежная, в истоме и неге ночь, затмит собой все твои другие...

— Не люблю повторяться, но. Вы. Этого. Достойны. Вы мерзавец. Подлец.

— Сочту за честь. Я долго трудился, чтобы считаться таковым, — он ухмыльнулся так, что у меня ёкнуло в груди, глаза, его глаза смотрели так, что мне стало не по себе. Не нужно было слов, во взгляде эльфа была и сумасшедшая страсть, и голод, и зов, такой зов, которому противиться невозможно.

Теперь я понимала королеву. Ежели вздумается Генриетте казнить интригана и кобеля — ни за что не пропущу, в первых рядах место куплю. Хотя, Кайра, скажи, признайся честно, может, тебе его и будет немного жаль?

К моему счастью, вернулась Зулла, шлёпнула на стол тарелку с вялой зеленью, на которой возлежал грустный тощий каплун с горелой корочкой, вся прелесть которого заключалась в том, что он был горячим. Подруга села на лавку, облизнулась, вызвав тихий душераздирающий вздох эльфа у стены, и принялась отрывать крыло птицы. Крыло не сдавалось.

— Это не есть, но есть больше нет. Рыба тухлый, овощ тухлый, тухлый мужик до сих пор подвал. Жду едва, ем и иду смотреть на он.

Крыло проиграло бой и было торжественно перенесено на тарелку победителя. Мне показалось, оно затаилось и ждёт, ухмыляясь, когда белоснежные зубки воительницы вгрызутся в его мясо, чтобы остаться там навсегда. Из эдаких куриных жил канаты корабельные бы вязать, цены бы им не было. Налив себе и мне в бокал воды из кувшина, Зулла промочила горло, зажмурив глаза от наслаждения, обернулась к Виктору:

— Девушка первый мёртвый, звать Абелина, с шалман "Три сестрёнки", ушла с красавец-моряк сама, она себя дарить даром, даже сутенёр не знать, кобель был с Кретонский шхун "Скакучая русалка", его знать таможня порта по бумажкам, первый раз к нам, гном-проверяльщик помнит это, они из-за табак чуть не драться, кобель платить штраф.

— Не "Три сестрёнки", а "Три сестры", и не "Скакучая русалка", а "Игривая русалка", — пробасил великан-охранник, очаровательно покраснев.

— Невинный цвет во тьме угас, сойдя с ума, она пошла за ним, чужинцем, растоптанная сапогом, погибла, в юности запечатлённой навсегда, — эльф-стражник остался верен себе и поэтическому дару.

— Хм, "невинный" ..., впрочем, о мёртвых или ничего, или по делу, — сказал Коркоран.

— "Русалка" ушла через день после смерти Абелины, они причаливали только загрузиться провизией и водой, вторую девку нашли позже, значит, убийца не с этого корабля, если, конечно, он не остался на берегу, — отчеканил эльф-командир.

— Не остался, команда была в полном составе, о всех загулявших и забытых капитан обязан доложить охране Гавани, у нас граница, а не проходной двор. Капитана проверял портовый маг, Эмерик, он на раз выявляет иллюзии, брехню и шпионов, вы, чай поди, знаете, что он не из нашенских слабаков, он из Ковеновских, так что, ежели что, вопросы не к нам. По правде, старикан опытный, муха мимо не пролетит, чтобы ему грамотку разрешительную не предоставить, — прогремел великан и стукнул кружкой, плеснув пеной на доски стола. — Наши ребята чисты, за взятку враз башку с плеч, всех проверяют, просвечивают, чуть не в жопу заглядывают, это паскудство нам вовсе не по нраву, но устав стражи не нами писан. Наверно, Вами, Вашмилсть.

Коркоран ухмыльнулся.

— Не мной, к сожалению, но Ковен перо приложил. Но. Будь я вашим командиром — никаких "чуть" бы не было, всех и каждого вывернул бы наизнанку. Мои красавцы-храбрецы об этом знают, проверяются регулярно и даже почему-то не думают возражать, — эльфы у стены остались невозмутимы, но тот, который впечатлился гномом, моргнул аж три раза подряд. — Не вижу ничего скверного в регулярных проверках, мы существуем в системе, где главным элементом является магия, где ничего стабильного нет и быть не может, где хаос и твари с той стороны в порядке вещей, как дождь в грозу. Впрочем, это слишком сложно и утомительно для простого стражника, — великан побагровел. — Я поверю тебе, солдат. Ну, и... мы вернулись на круги своя. Мы ничего не знаем, кроме того, что первая девка-жертва ушла с моряком, который не мог убить вторую жертву, потому что ушёл в море. Снова тупик, — Коркоран поманил к себе эльфа у стены, того самого, впечатлительного.

— Орландо, поиск методом обычной мелкой сети, подними на ноги всех, без исключения, кто первым обнаружит подозрительного слепого, я его должник, — эльф исчез, словно и не было, я даже не заметила, как он успел скрыться.

— Лесстаин, мне нужны свидетели, все. Вы, уважаемые, — эльф бросил взгляд на стражников, — пойдёте с моим офицером, укажете всех, каждого, кто мог что-то знать, видеть, промедление, проволочек не потерплю. Мой личный приказ и интерес. Всех сюда, отговорки не принимаются, даже смерть.

Эльф-поэт допил воду, нарочито медленно поставил кружку, встал, пошёл к дверям, следом заскользил Лесстаин, тот самый, с перевязью. Великан остался, лицо стало каменным, он с вызовом посмотрел Коркорану в глаза. Тот пожал плечами.

-Да, Лесс, — эльф остановился.

Коркоран пробарабанил пальцами по столу, сказал:

— Передай Роксолане и Гуинну, что это личная просьба, в их интересах мне помочь. Роксолане, если вздумает медлить или капризничать, напомни о красном жемчуге и корабле-призраке. Мне наскучили эти легенды, пора начинать новые, например, про странное и жуткое исчезновение королев преступного мира. Гуинну можешь поведать о поддельных артефактах, наводнивших лавки Венгерберга. Я слышал на приёме у короля, как обеспокоенные члены уважаемого Дома Ал'Аллонов, который исправно платит налоги в королевскую казну, посетовали, что наглые, не знающие меры контрабандисты наводнили рынок поддельными кольцами невидимости, что привело к вызову в суд уважаемых членов Гильдии, а также скандалам и разводам в известных семействах, кои и посчитали Аллонов повинными в их бедах, ибо они, Аллоны, клялись, что их товар подделать невозможно. Что такое растрясти Аллонов на злотые, мне никому объяснять не нужно. Эта вольница не может продолжаться бесконечно, тем более, что Его Величество, утомлённый жалобами, обратился ко мне. Вы знаете, как Рупрехт не любит, когда его отвлекают от стрельбы по воронам и игры в каре. К сожалению, законных методов, как разрешить ситуацию, я не вижу, Гуинн отверг свою причастность к подделкам... а я предрекаю беды Двору Нищих. Мало ли, смерч, наводнение, у дамбы рядом со Двором прохудились стены, тут подмыло, там повело, а там уже и до налоговой с дриадами с проверкой чистоты, пожарной безопасности и начисления налогов недалеко... это печально, Лесс.

Лесстаин осклабился, кивнул. Ну да, "печально". Гуинн, наверное, услышав послание эльфа, сначала отмутузит пару-тройку своих подручных, кого угораздит подвернуться под его пудовые кулаки, почистит шкуру наждачкой, помажет лоб глиной или что там и чем мажут себе тролли перед смертью, и только потом король нищих, примирённый с собой и Миром, сможет немного расслабиться и помочь нам, вернее, самому всамделишному кровопийце Коркорану. Роксолана же, бандерша Гавани и Раздолья, когда-то была самой настоящей королевой, вообще, в её прошлом чего только не было. Кроме короны было и похищение, и предательство подданных, и гарем, добыв себе и сыну свободу таким кровавым способом, что Рокси даже орки боялись, она побывала грозой морей, поговаривали, и Кракен был в её любовниках. Сейчас, можно сказать, Рокси угомонилась, почти ушла на покой, доверив дела сыну, но всё же она осталась Королевой Раздолья и Гавани, твёрдой пухлой рукой управляя своими странными опасными подданными. Она поможет нам, естественно, в обмен пусть на шаткую, временную, но неприкосновенность. "Ты мне — я тебе" во всей красе. Чужие тайны, как повод для шантажа, они такие — или отмычки ко всем дверям, или плаха, кто и как пожелает воспользоваться этим грязным оружием. В Венгерберге и служители закона, и служители теней жили мирно, подковёрная пыль выметалась редко и в чрезвычайных обстоятельствах, каковые и наступили сегодня, судя по тому, что Коркоран пустил в ход стенобитное орудие.

— Лесстаин, — бросил Виктор, потягивая что-то из обшитой кожей фляжки, что всегда носил с собой. Эльф обернулся, замер в дверях, в зелёных глазах мага мелькнуло недовольство. — Передай уважаемому Гуинну и прекрасной Роксолане, что я нижайше прошу обыскать каждую дыру и нору в гавани, обложить улицы, подворотни, каменоломни, подвалы и пустыри наблюдением, узнать о любой подозрительной новой роже, что появилась в этих местах ближайшие десять — дюжину дней. Жду доклад в течении пары часов, или буду огорчён.

Лесстаин ещё раз смерил Виктора недовольным взглядом, и, только получив кивок одобрения от Коркорана, исчез. Я глотнула воды. Один в печали, второй огорчён, можно подумать, не архивампир с эльфом-убийцей, а благородные девицы на выданье, осталось в обморок при виде мыши хлопнуться. В Венгерберге ещё долго не забудут, что случилось, когда орков Роксоланы угораздило похитить для выкупа юную девицу неблагородного, но весьма и весьма обеспеченного Дома. Безутешная семья наняла Орден, заплатив внушительный аванс, и работа закипела. Виктор, получив отказ от похитителей вернуть девушку, да ещё выраженный в насмешливой и оскорбительной форме, а, главное, недоумки умудрились поднять в два раза цену выкупа, итак непомерную, чего наш вампир уже точно перенести не мог, вот Виктор и не стал выдумывать всяких изящных многоходовых операций по выкупу и освобождению, а применил метод, который я назвала "кровавый смерч". Дёшево, сердито и кроваво. Девушку, правда, после такого освобождения, пришлось полгода опаивать дурманящими зельями, даже ментал может не всё, бедолага и по сей день просыпается с воплями от кошмаров. Рокси пришлось объявить длительный траур и потратить уйму злотых на лечение и успокоение подданных, тех, кому повезло уцелеть, тем более что целители и маги, прознав о случившемся, моментально взвинтили цены. Роксолана бы ни за что не стала бы связываться с Виктором, тем более, задирать цену, но преждевременно почивший орк, тогда ещё вполне себе живой Гроххырг, решил подставить "госпожу", чтобы занять её место, но вмешался Виктор, и о мести Рокси пришлось забыть навсегда. Ей осталось одно утешение — голова Гроххырга украсила вход в её хоромы, и о его бивни она иногда соизволяла почистить красный лаковый сапожок. С архивампиром отважится связаться только архимаг, и то сто раз подумает, а Роксолана, как и Гуинн, к их глубокому сожалению, таковыми не являлись, хотя ужасом в ночи и страшилкой для детишек подрабатывали исправно, может, и сами того не желая.

Было слышно, как капает с крана бочки вино, посапывают и что-то иногда бормочут во сне вышибалы, да хлопочет за стойкой сын хозяина, папаша до сих пор не вернулся из подвала, только Икабод его знает, что его так там задержало, хотя, я бы тоже на его месте не спешила бы к "высочествам". Виктор спокойно ждал, вампир мог неподвижно ожидать сутками, судя по отсутствующему взгляду, он мысленно был сейчас где-то далеко. Зулла, положив голову на руки, задремала, я отрывала кусочки от лепёшки и роняла в тарелку, сама не знаю зачем, есть совершенно не хотелось.

— Я не договорил. Итак, Мэллан, — бросил мне Карающий, критическим взглядом разглядывая бокал с янтарной жидкостью, который поставил перед ним мальчонка. — Скажу одно. Ты должна знать, Д'Ллоеритиель-Ап-Дан выживет. Я это сказал, чтобы ты не отвлекалась на эмоции, на них уходят силы, энергия, а это сейчас излишне, будем рациональны.

— У вас талант предсказателя?

— У меня власть, опыт, знания и ответственность за жизни моих собратьев, это куда лучше магии предсказаний. По крайней мере, надёжнее во сто крат.

— Зачем вы мне это говорите? Вы же знаете, что просто "верь" — мне мало! Тайны, недомолвки, секреты и секретики, как это всё надоело, почему просто не сказать правду?

— Будь это моя тайна, я бы сказал, но это тайна нашей расы, и не мне, презренному, её разглашать. Просто прими к сведению, что Мэллан должен, будет жить. На этом всё, я и так сказал больше, чем мог, — отрезал эльф. — Надеюсь, ты не будешь пытаться далее что-либо разузнать, что, почему и как, — его голос стал ледяным.

Я промолчала. Когда-нибудь я всё равно разузнаю эту тайну, когда-нибудь, но не сейчас. Что ж, и на этом спасибо, хоть что-то хорошее, хоть какое-то светлое пятно в эти жуткие черные дни. На самом деле, я поверила эльфу сразу, не знаю, почему спорила, просто не хотела признавать. Чести много.

Я отщипнула кусочек лепёшки, замерла. Боль от потерь, страх за жизнь Мэлла отступили, они не ушли, нет, но я почувствовала себя лучше, камень на душе исчез, тяжесть на душе сменила светлая, лёгкая грусть.

— Не думала, что это скажу вам когда-нибудь, но — спасибо, — буркнула я.

Вышибала у дверей хрюкнул, что-то промычал во сне.

— Не за что, моя прекрасная, недоступная, волшебная Лань, не благодари. Эйрос — и самое мощное оружие, и самый сильный целитель, мне жаль, что ты так восприняла мою методу. Я помог тебе, облегчил боль, отвлёк, разозлил. Надеюсь, помог... Я желаю быть тебе другом, дружба в наше время дорогого стоит. Ты можешь стать влиятельным лицом, можешь стать королевой, так почему бы мне не получить задел на будущее? И... кто знает, что из того, о чём я тебе говорил — что истина, что ложь?

Его глаза... он говорил спокойно, ровно, а во взгляде я видела совсем другое — пламя, страсть. Жажду. Такую жажду, что она едва не передалась мне. Я вскочила, бросилась к выходу, едва не споткнулась о ноги вышибалы и вылетела во двор. Спустилась по ступеням, замерла. Вдохнув полной грудью, ощутила, как прохладный влажный ночной воздух заполнил лёгкие, освежил.

Охладил.

Ещё немного, и этот дамский ушастый черноволосый угодник, с его-то вековым опытом соблазнения и чарами, не могло же не быть чар, раз я так среагировала на его близость, добился бы если не постели, то желания отдаться ему — точно. Откуда это во мне? Почему? Рожа убийцы, которую видела Анн, одна её тень, даже мимолётный проблеск воспоминания, вызывали во мне страсть, да что там врать и осторожничать, инкуб пробуждал во мне самую настоящую похоть, я хотела, желала эту тварь, я была голодна, и никто не мог утолить, унять этот голод, вот я, наверное, и загораюсь от похотливых улыбок и намёков, так от искры вспыхивает трут. Что это? КТО? Да, инкуб, но тогда при чём тут зелье желания, которым убийца одурманил Анарьетт? Почему я схожу с ума, почему, надо честно сказать самой себе, охладела к Мэллу, почему готова кинуться на Коркорана, даже Виктор, безоговорочное табу для меня, задел во мне какую-то струну? К своему стыду, я и сейчас, несмотря на все беды, если и не собираюсь запрыгивать в постель к первому встречному, то мысли о пестиках и тычинках, по крайней мере, заставляют меня нервничать. Исключение — Мэлл. Непонятно, странно, но меня воротит от одной мысли о близости с ним. Чудеса? Магия? Отворот-приворот? У меня защита, Лорна ставила сама...

Откуда эти волны, нет, девятые валы страсти, которым невозможно противиться, я словно кошка в охоте, да куда там "кошке", течная сука, с каждым воспоминанием об убийце Анн меня всё больше и больше тянет к нему, опаляет страстью, её отголоски до сих пор гуляют в крови, не дают покоя, вот и с Коркораном едва не повела себя как распутная девка. Может быть, это из-за браслета, из-за накопленной и неиспользованной силы? Надо взять у Лорны чего-нибудь успокоительного, и посильнее, честное слово, так дальше нельзя, ещё немного, превращусь в истеричку или вовсе безумную озабоченную. Я отвела мокрые пряди, упавшие на глаза, затянула на хвосте ленту, огляделась. Не найдя того, что хотела увидеть, пошла искать. Война — войной, а телу не прикажешь. За мной следом вышла Зулла, достав клинок, зевнула, оглядывая площадь, оперлась о перила. Охрана, как же без неё. Теперь одна и шагу не ступишь, но это и правильно. Сейчас не время капризничать, если попаду в ловушку, подведу всех.

Время, что ещё недавно неслось вскачь, застыло, мне хотелось выть от безделья, терпеть не могу ждать, когда каждый миг на счету. Может, враг тут, рядом, даже в подвале, а мы сидим, ждём, попиваем водичку, разглядываем вино, дремлем и ищем, где сходить "до ветру". Лорна предупреждала, чтобы мы не поднимали шума, но сейчас, в этот миг, в эту секунду по крышам, по туннелям, по дворам, улочкам и закоулкам, скользят тени. Море теней... Эльфийские маги прощупывают заброшенные здания, склады, подвалы и тоннели, ищут, где есть подозрительные тепло, жизнь, боль и кровь. Воры, убийцы, мошенники и карманники заглядывают под каждый булыжник, клоп не проскочит, все хотят если не угодить Виктору с Коркораном, то на поиски эту жутковатую армию гонит страх. Нам остаётся только ждать. Режим тишины, тайны всё равно нарушен, у нас с Оводом расспросить по-тихому не вышло, мы попали в ловушку. Никто не ожидал от врага такой наглости и прыти, так какой смысл сейчас крыльями махать? Теперь только время, скорость, эльфы да подданные Гуинна и Роксоланы наши союзники.

Мага в чужом теле можно запереть, что в нашем случае невозможно — он к этому готов и исчезнет в любую секунду, мы бы не успели ничего, только потеряли бы след. Аркан поимки, фиксации в теле чужака, так называемый "Силок Дианы" слишком сложен, длинен. Для нас лучше всего подходит "Кольцо Infinitum", нечто вроде круга на демона, но для него тоже нужно время, сложная, дорогая подготовка, и целая операция по поимке, заманиванию и отвлеканию. Зулла сделала единственно возможное и верное на тот момент — когда враг не ожидал, нанесла удар. Магия "переноса" во всей своей красе — глаза, как мостик к магу, как сам маг, которого и изувечил меч. Раненный слепой маг, хоть и ненадолго, всё же след. Магический поиск может ничего не дать, враг затаился, наверняка скрыт от чар, эльфы-маги зря стараются, нужно прочёсывать местность обычным способом, Виктор прав, это единственное, что может нам помочь.

Размышления — размышлениями, но тело напомнило о мирском и земном сильными позывами. Мужчинам проще, даже за угол не надо заходить, повернулся к стене, расстегнул гульфик и счастлив до поросячьего визга, а мы, женщины, должны найти хотя бы подобие укромного места, чтобы сделать свои дела. По крайней мере, я так воспитана. Лорна как-то рассказала, что некоторые дамочки умудрялись с невозмутимым видом прудить прямо в дворцовых залах, у всех на виду, а что, под широченными юбками на обручах уместился бы не только горшок или ваза, целый отряд гоблинов мог бы незаметно проникнуть во дворец. То же мне, "двор", "сливки общества".

Кто ищет, тот найдёт. На заднем дворе трактира, уже отчаявшись, я всё-таки высмотрела будочку с традиционной дырой в земле и с опаской зашла внутрь, переступая через отвратительные, мерзкие, вонючие кучи. Зулла что-то пробормотала мне вслед, я уловила только "дыра тащить не будет". Доски были не обструганы, в щели едва проникал слабый ночной свет, я активировала маячок и тут же пожалела. Картина засияла разноцветьем гнилостных рвотных цветов, упитанная крыса, что рылась у стены, одарила меня презрительным взглядом и продолжила своё занятие. Запахи те ещё, но я в Гавани, а не у Лорны на Дворцовой, в особняке с шикарной канализацией, которую протянули мастера-гномы, так что нечего морщить нос, чай, не на приёмах у Генриетты. Ладно, с собой у меня флакончик "Белизны", так что отмоемся, и не в таких местах бывали.

Я застёгивала ремень, когда сквозь стены меня окатил инфернальный холод, раздался отчаянный крик Зуллы:

— Морфолк! Прочь беги!

Раздался взрыв, меня тряхнуло, оглушило, будочка зашаталась, но каким-то чудом выстояла. Зулла закричала так, что у меня разорвалось сердце, я рванула дверку на себя, спеша на помощь, не соображая ничего, сквозь тучи пыли и ледяной крошки на меня уставились два страшных ледяных глаза. Глаза сидели в центре живого клубка из щупальцев, голова монстра торчала на чешуйчатом рукастом торсе сплошь в сине-зелёных шипах, каждый из шипов чем-то плевался или стрелялся, а сам торс крепился на паучьих ногах. Полупрозрачная тварь, вся словно изо льда, ростом с нашего Иннокентия, если тот встанет на дыбы, нацелив на меня ледяное же копье толщиной с руку тролля, гулким голосом прорычала нечто вроде: "А-аа-ргх", пошевелила щупальцами, тряхнула козлиной сосулистой бородкой, заморгала и замерла, разглядывая меня, как неведому зверушку. Захлопнув дверку, я отпрыгнула к стене, поскользнулась на отвратительных кучах, но устояла на ногах и выхватила "молнию", пальцы само собой впились в комбинацию "fortissimum". Не думала, что сдохну в грязном, вонючем нужнике! Одно хорошо — отмывать мой труп от фекалий уже не я буду, если, конечно, останется, что отмывать.

Потому. Что.

Морфолка может убить только морфолк.

А они, твари, до сего дня считались окончательно, полностью, до абсолютного нуля, истреблёнными.

21

Если бы не Зулла, я бы бросилась наутёк. Только миг назад кто-то, похожий на меня, пафосно рассуждал о Елене, о том, как она должна была пожертвовать собой ради своих подданных, но, как оказалось, я от неё ничем не отличаюсь, и мне очень хочется жить! Этот монструозный кусок льда меня не тронет, я знать не знаю, почему, но знаю, что права — охота идёт не за мной, гибнут, убирают всех, кто рядом, кто может защитить меня и спасти! Значит, не будет меня, не станет и угрозы для друзей и близких?! Погибла Анн, Эллоя, Флора, вечно пьяный, безобидный похабник Дмитро, несчастный Гленн, при смерти Мэлл, ранен Овод! Мист, моя Мист! Если сдамся, значит, их смерти были зря?! А сейчас Зулла — подруга молчит, я с ума схожу, я не знаю, что с ней, где она, ярко, живо представилось самое страшное — на камнях, у кирпичной стены лежит изломанное, жутко скрученное тело, в котором не осталось ни одной целой косточки, всё в грязи, крови, огромные глаза-вишни, не моргая, смотрят в никуда, из носа на подбородок стрельнула, побежала чёрной струйкой кровь.

Да сколько можно?!

Сколько можно нас калечить и убивать?!

И долго ещё я буду вот так стоять, размышлять и трусить?! Я выматерилась, шагнула вперёд и распахнула дверь.

Морфолк всё так же преграждал путь, чудовище разглядывало меня с неподдельным интересом, так кот разглядывает дурную мышь, которая, вместо того, чтобы драпать со всех ног подальше, стала на лапки и издала боевой писк, собираясь набить коту морду.

Я пальнула из "молнии", слепящие гроздья сполохов с треском и гудением пробежали по туше вверх-вниз, сверкая разноцветьем сине-белого, рассыпались гроздьями снежных искр и исчезли. Мы с морфолком опытным путём выяснили, что лучшего средства для очистки и натирки чешуи до зеркального блеска нет, броня сверкала, будто только что от мага-производителя, переливы голубого и серого сменились розовыми нежными сполохами, шипы дали усиленный плевательный салют изо всех отверстий. Морфолку, видимо, понравился эффект, он ткнул в меня копьём, не попал, да и не старался, тыканье походило на "давай ещё" по-морфолкски, я пальнула в ответ, но уже в голову-медузу с бородой козла. Щупальца возбудились, засияв огнями ядовитых тонов, сложились в забавные кручёные косички-гули, морфолк похорошел, посвежел.

Скотина фернальная!

— Кайра! Беги! — рявкнул Виктор.

— Сам беги! Меня он не тронет! — проорала я, пытаясь перекричать рычание-урчание монстра, тот, чистый, причёсанный, увлёкся ломанием домика, копье вновь и вновь обрушивалось на хлипкие с виду стены, но, то ли копье было только для красоты-устрашения, то ли домик из замаскированной под дерево стали, но пару-тройку ударов нужник всё же выдержал. Наверное, даже монстру не понравилось зловонное, нарушающее все общественные нормы заведение.

Морфолк, наконец-то, добился своего, миссия оказалась выполнима, домик красочно, громко разлетелся на куски, дверь качнулась, упала, закрыв зловонную яму, мой маячок сиротливо повис в воздухе, освещая могилу нужника одинокой печальной звездой.

Виктор кинулся на врага. Морфолк, обнаружив на загривке вампира, отшвырнул того прочь, но Виктор вернулся серой дымкой, которая, впрочем, никак и ничем не могла повредить чудовищу. Монстр подпрыгнул и ускакал-унёсся на своих кошмарных паучьих ножках прочь от нас, к площади, где ему будет где развернуться, а я бросилась искать Зуллу. Я металась, как ошпаренная, но тщетно. Пробежав небольшие заросли дурман-травы, заглянула во все тёмные дворовые углы, щели, и нигде, ни под каменным высоким забором, ни за колодцем, ни в колодце, ни в сарае, ни около сарая, ни в небольшой конюшне, нигде никого похожего на Зуллу я не нашла. Крикнув пару раз, подождала, надеясь услышать хотя бы что-нибудь, хотя, какое там "услышать", на площади, казалось, разгулялись с десяток огров, от звуков гуляния закладывало уши, вой, свист и рычание слыхала, наверное, вся Гавань. Хорошо, безжизненного тела подруги не нашла, в нашем положении отсутствие новостей самая лучшая новость. Но — вдруг она ранена, вдруг счёт на секунды?! Без паники, Кай, смерть одного из нас включала "бесов" на полную, о смерти Зуллы знал бы уже весь город, значит, она жива, вот только надолго ли, может, она истекает кровью, и, тогда... я же себе не прощу! Я разрывалась между выбором — искать Зуллу, или же мчаться назад, туда, где Виктор, где беззащитный город, где ледяная жуть крушит всё вокруг. Толку от меня, но хотя бы отвлеку тварь, нам только бы потянуть время, что-нибудь, да придумаем! Когда за тобой гоняется смерть, думается очень живо. Мимо меня с топотом промчался стражник-великан, крикнул, что найдёт амазонку, чтобы я бегом, срочно у... бежала к своим.

Я не колебалась ни секунды.

Давным-давно в храме, который мирно спал-почивал под покрывалом из песков вечности и никого не трогал, были найдены кольца, активация которых могла явить в мир жутких монстров. Рядом лежало нечто вроде "ларца покоя", но неуемные искатели, доблестно загнав тварей обратно в кольца, которых сами же и выпустили, так же доблестно ларец и сломали. За поломку винить некого, в живых остался только один. Накорябал предсмертные руны на полу и испустил последний вздох. Артефакты, они такие. Не там нажал, и нет тебя, или нет самого артефакта. Так, ржавая дешёвая безделушка или колечко на память. Ковен, здраво рассудив, что дураков черпать и не вычерпать, решил раз и навсегда уничтожить тварей, загвоздка была в том, что при уничтожении колец морфолк не убивался, а становился птицей вольной. Рисковать не стали, морфолки всё-таки, не голубей на празднике выпускать, хотя, там тоже головы беречь нужно.

Морфолк, когда он в виде шипованного кальмара на паучьих ножках, страшен и опасен, в основном, как монстр-разрушитель, его можно загнать в яму, в конце-то концов, замуровать, закопать, придавить, маги могут его обездвижить при помощи какой-нибудь "стены", даже Мэлланова "клеть", только размерчиком поболе, подойдёт, но убить его нельзя, эта тварюга будет собираться в кучу вновь и вновь, возрождаться, достаточно небольшого куска туши, но и это не самое главное и страшное — морфолк мог стать смертельным туманом, смерчем, который выморозит всё, чего коснётся его ледяное дыхание, и сил у него хватит надолго, никакой маг не сможет удерживать его бесконечно, особенно, если учесть, что даже у Лорны, мага стихий Высшего ранга, на заклинание высшего уровня, вроде сдерживания смерча, резерва хватит на час-полтора, и это с мощными артефактами подпитки. Кольца, что могли явить это чудовище в наш мир, уничтожили давным-давно, собрав все вместе и одновременно активировав. Морфолки, увидев других морфолков, естественно, восприняли собратьев, как врагов, впрочем, у них все враги, в зеркало же не смотрятся, родовое древо не ведут, семьями-стаями, слава Икабоду, не водятся, вот они и повымораживали друг друга до смерти, самого последнего, которому хватило мозгов или чего там у них под щупальцами, удрать, настигли у гряды "Когтей Дракона", где чуду, после долгих проб и ошибок, расстреляли из... Лорна!

Я знаю, как и чем, и она должна знать, мы можем, мы должны спасти город!

Я вскинула руку и дала залп из "молнии", нажав кнопку "Salus nostra". Самая неприметная, самая крохотная, самая важная, кнопка "жизни", она тихо ждала своего часа, сидя у крепления кожаной петли, и дождалась. Я жала и жала, до боли, до судорог в пальце — три короткие, три длинные, в ночное, залитое дождем небо, летели ярко-зелёные кручёные лучи света, лучи жизни — три короткие, три длинные, летели вновь и вновь, а в особняке на Дворцовой залились громкими, пронзительными трелями маячки. Мне остаётся ждать, но успеет ли Лорна?

Должна успеть. И Виктор, и Коркоран давно уже могли позвать чародейку на помощь, но, похоже, так и не позвали. Почему? Уберечь Лорну от смерти, а самим героически погибнуть, явив доблестную глупость и отвагу? Да нет, что я несу, Виктор — может быть, и бережёт, любимая женщина, всё-таки, а Коркоран-то каким боком? Ждёт, когда вампира растерзает тварь? С него, интригана, станется. Лорна теперь знает, что мы в беде, но мой салют предназначался не только ей. В Ковене не могли не заметить всплеск магических сил в Гавани, его маги отслеживают Венгерберг на магический фон, но на помощь к нам так никто и не пришёл, зато теперь Ковен не отвертится, будет чем в морды ткнуть, если, конечно, выживем. А мы выживем! Должно быть, архимаги собираются прибыть к окончанию веселья, глянуть на наши хладные трупы, пожурить морфолка, а затем уничтожить монстра моим методом, по окончании действа укоризненно покачав головами и продекламировав любимую мантру, как архиважен Ковен, и что без его участия никому не одолеть даже клопа. Ковену выгодно потянуть время, можно поспеть уже к развязке, когда враг уже слаб, ранен или вообще сдох, а, буде Коркоран и Виктор полягут в борьбе добра со злом, так это побочный, но весьма полезный Ковену сопутствующий эффект — избавиться от конкурентов чужими руками. Малость, а приятно. Самое главное — морфолк разгулялся в Гавани, невелика беда, пусть тварь чуток порезвится. Чем меньше сброда и преступников, тем чище город. Было бы это Левобережье, все маги города были бы уже там.

Хватит смертей. Ко всему прочему, я хочу знать, видеть, вдруг кто-то из Ковена прикладывает тряпочку с исцеляющим зельем к глазам, или вовсе решил остаться дома.

Гавань, Раздолье, Двор Нищих, пусть левобережные и считают их отбросами, грязью, недостойной даже взгляда "светлостей", но они тоже любят, у них тоже есть дети, семьи, старики-родители, не все из них убийцы и разбойники, они все — жители, которых тот же Ковен поклялся защищать, поклялась защищать я, когда вступала в Орден. Венгерберг, мой город, моя столица, лежал передо мной, улочки вились по склонам, светясь венами и артериями огней, наверху, далеко и высоко от нас, на горе, в Парке Феерий, пыхали гроздья желто-красно-белого салюта, в небе беззвучно шло представление — завораживающий танец фениксов, но я знала, что там, далеко, смеются, танцуют и целуются под волшебную музыку.

Свадьба.

Любовь, счастье.

Жизнь.

Вся хваленная магия, вся эта заносчивая верховная архи-рать, все долбанные маги этого города и королевства, великаны, тролли, кентавры, архивампиры, эльфы, краснолюды, гномы, кобольды и дриады, никто, ничто не могло нам помочь.

Кроме Лорны, если я права, и ... моя сила, моя фурия разбушевалась, рвалась на волю, кожу под браслетом жгло так, что я завернула рукав куртки, обнажив руку до локтя, прохладный дождь обманчиво холодил кожу, потрескивание сменило тихое, слышное только мне вибрирование, от которого меня стало слегка тошнить.

Если бы не браслет, морфолка бы уже не было.

Не было бы никого, кроме меня. Может, вымер бы весь Венгерберг, может, я ограничилась бы парой кварталов, или, скромненько так — улочку, две, домик под осинкой.

Такова цена жизни остальных?

По блестящим в свете факелов мокрым камням, под низким, набрякшим тучами небом, под моросью дождя, вокруг фонтана с гномом, пытаясь избавиться от вампира, сменившего ипостась, скакал скакуном морфолк, он то поворачивался в прыжке, то изгибался, размахивал ручищами, верещал, рычал, медуза на голове сплетала и расплетала щупальца, живя какой-то своей медузьей жизнью, шипастый кальмар на паучьих ножках казался даже забавен, чудовищно красив, площадь расцветилась сполохами ядовито-зелёных и синих огней. От монстра то и дело отлетали щупальца, шипы, они шмякались на камни, продолжая извиваться и плеваться слизью, Виктору удалось вырвать и отбросить копье чудовища, но у того ещё оставались руки-крюки с такими когтищами, что копье морфолку было ни к чему, так, антураж, пугалка. Эльфы, охранник-великан и мальчонка с крыльца наблюдали за суетой, сопровождаемой хрустом ломающегося льда, рычанием монстра, топотом чудовищных лап, ночная сюита разбавлялась визгом морфолка, когда Виктор отрывал щупальце, к сожалению, вместо оторванной конечности тут же вырастала новая, ещё ядовитее и длиннее.

Коркоран опутал скачущего вокруг фонтана льдистого кальмаро-медузо-паука "лианами смерти", но морфолку на зелень было чихать, он просто теперь бегал в мантии, сотканной из растений. Коркоран и эльфы сменили тактику: "Копье Дианы", "Ловушка Бреннан", "Непроходимый лес", "Стена шипов", заклинания высшего уровня были льдистой твари нипочём, только ускоряли и злили тварь. Кроме того, эльфы, надеюсь, опасались навредить Виктору, магия лесных вампира хоть и не убьёт, но тяжело заболеть от сил Дану вампир вполне себе может.

Монстр взревел, когда Виктор в виде дымки свернулся вокруг шеи, видимо, попытался оторвать ему башку, морфолк закрутился, завертелся, стал смерчем, я потеряла, кто, где и что, фонтан с гномом раскололся, разбился, взлетел кусками вверх, вихрь разметал камни по крышам, во все стороны от него полетели хлёсткие струи каменно-ледяного града. Коркоран сдерживал жуткий камне-ледопад, вскинув руки, из его ладоней, из ладоней эльфов-магов, что стали плечом к плечу с командиром, лился белый яркий свет, они сдерживали вихрь, но свет слабел на глазах, ещё чуть-чуть, и морфолк будет на свободе.

Смерч бился, вился, как живой, пружинил, распрямлялся, плевался льдом, градом, защита слабела, я видела, как одного, затем второго эльфа сшибло с ног, они покатились по камням, крича от боли, латы и защита от магии спасли от неминуемой смерти, но внутреннее кровотечение может их убить, если сейчас же не оказать помощь. Коркоран и два мага, что остались с ним, пока держались, держались из последних сил. Они не могли не знать, что, если... нет, когда тварь вырвется из магических оков, им конец. И стояли, мерно напевая какой-то эльфийский речитатив, плечом к плечу, Коркоран, черноволосый, бледный, и воины-маги, златовласые, в зелёных плащах, с глазами, в которых застыл лёд.

Я увидала Зуллу. Трудно было не увидать. Она мчалась ко мне откуда-то со стороны лавки менялы, с боевым кличем, выставив перед собой клинок и вопя во все горло. Я выдохнула, невидимый обруч, что, оказывается, не давал мне до сих пор дышать, разжал хватку. Я успела подставить ногу, Овод не зря учил, мы с Зуллой покатились по мокрым камням, она что-то орала, вырывалась, я сквозь пыл борьбы пыталась докричаться до неё, сказать, что она никому не поможет, только умрёт, в ответ услышала разъярённый вопль: "Амазонка крыша сметь никто не кидать!". Я получила локтем в глаз, а Зулла разряд "молнии", времени выбирать силу выстрела не было, и я ткнула в середину трубки, где-то между "сном медведя глубокой морозной зимой" и "послеобеденной дрёмой сытой львицы". Зулла обмякла, закатила глаза и упала на землю, то ли "львицей", то ли "медведицей", но сознание она явно лишилась, и надолго. Хотя бы Зуллу спасу! Я, вскочив, оттащила подругу, оказавшуюся далеко не пушинкой, за ближайший угол, чтобы она не попала под бешённый вихрь, когда тот вырвется, это только вопрос времени, распрямилась, тяжело дыша. Надо же, Зулла стройняшка, а кости будто из железа, да и ростом амазонка повыше меня будет.

Смерч вырос ещё, я бы сказала, он был даже красив, если бы эта красота не была красотой смерти. В ледяных бликах кое-где мелькала серая, едва заметная дымка-тень Виктора, вихрь, будто живой, выбирал, куда ему двинуться, кого убить. Он и был живым, у морфолка есть зачатки разума, считалось, что при их создании использовались духи стихий, големы, кракены, тролли и великаны, эдакий "мы тебя слепили из того что было", наверное, маги хотели, как лучше, получить универсального солдата, которому магия нипочём, а получили геморрой на старческие, хоть и омоложённые задницы, потому как без магов при создании твари никак не обошлось.

Виктор пустил в ход призрачных летучих мышей, они взмывали серым облаком, кидались на смерч, отлетали вновь, казалось, стая обладает единым разумом, стремительность, скорость, зубы, когти и ярость зверьков делали своё дело, отвлекали чудовище, вот только облако с каждым разом, с каждым нападением становилось всё меньше, мыши гибли десятками, сотнями.

Вой, пронзивший уши, сорвал солому с крыш, в окнах где-то зажегся, где-то, наоборот, погас свет, вихрь замер, осел, взвился вновь, к моим ногам шмякнулась, покатилась голова.

Виктора.

Обезглавленное тело, что выбросил смерч, смело с ног двух эльфов, которые, стоя под шквальными порывами града и ветра, из последних сил держали вокруг бушевавшего вихря "Круг тройной звезды", маги покатились, их вбило в стену трактира, впечатало, я будто наяву услыхала хруст костей.

Круг эльфов побледнел, исчез.

Коркоран остался один.

Смерч замер, вытянулся, затанцевал, в его завываниях отчётливо послышался торжествующий крик.

Эльф, бледный, прямой, как струна, шагнул вперёд, выбросив руку вверх, к небу, что-то заговорил, его магия мягким лунным светом озарила площадь, смерч взревел, поплыл к магу. Я решилась, пошла вперёд, прикрывая лицо рукой от прерывистого града, "молния" не может причинить вреда твари, но, может, задержит хоть на миг, нам бы продержаться чуть-чуть! Миг ценою в жизнь, так бывает...

Лорны нет.

Ковена нет.

Нам конец, и вокруг нас — город. Дети. Старики. Матери, беременные, лекарни, Дома Призрения. Где-то там Овод, Мэллан. Марта, Кент, Порфирий, такие вредные, любимые драчуны Йонни и Ройни, где-то там даже Мист.

Мы встретимся, моя пушистая подруга, мы скоро встретимся.

Браслет вибрировал, сводя меня с ума, я уже не хотела ничего понимать, не хотела ни о чём думать, я просто хотела уничтожить тварь, пусть и с собой вместе.

Рывок за шкирку остановил мой решительный шаг, я едва не упала, вой, свист стихли, град осколков льда застучал по невидимой стене. Лорна встряхнула рукой, подняв бровь, оглядела слабо мерцающий щит, взгляд чародейки замер на голове вампира.

— Держи, — Лорна сунула кожаные поводья мне в руки, присела, коснулась пальцами волос Виктора, заляпанных грязью, усыпанных крошевом льда, отвела прядь, что закрыла лицо мертвенного серого цвета.

Виктор открыл глаза, слабо улыбнулся. Я бы даже сказала, осклабился.

Мне в спину фыркнули, обдав шею теплом, я обернулась, увидев прямо перед собой лошадиную чёрную атласную морду с раскосыми голубыми глазами, с белой звездой и белой же пушистой чёлкой. Сильфида глянула на меня и вновь уставилась на смерч-вихрь, зрачки расширились, она облизнулась, тоненько заржала, копнула копытом камни. Я сняла чехол с рога, вспомнив Икабода про себя, отстегнула вожжи, сказала тихо: "Сильф, выручай". Кобылка, радостно взвизгнув, подпрыгнула, забила копытами в воздухе и понеслась к морфолку, выставив вперёд рог. Кончик рога мерцал синим.

— Думаешь, справится? — спросила я Лорну, наблюдая, как единорог врезался в смерч, тот издал такой истошный вой, что заложило уши, но Сильфа встала на дыбы, будто позируя для герба, глаза кобылы светились красным, рог сиял бело-голубым. Смерч взвизгнул, стал уже привычным кальмаром-пауком и бросился прочь, преследуемый резвой и явно счастливой кобылой, которая получила в подарок живую игрушку, её охота на морфолка походила на прыжки-отскоки охотничьей собаки вокруг медведя, уже готового сдаться, умереть.

— Да, — отрезала чародейка. — Единороги — хтонические чудовища, эпоха великих сидхе, что ни говори, они родом оттуда же, что и морфолк. Надеюсь, хоть что-то от "De antiquis monstra" осталось в твоей... голове. А ты, Виктор? Что за мальчишество? Опять годами будешь мучиться от головных болей, и, предупреждаю, и не проси меня приготовить зелье, нравится геройствовать — терпи, будь героем. Позвать меня или мага моего уровня на помощь — вовсе не "уронить мужское достоинство", это поступить разумно, мудро, как и подобает тому, кто в ответе за чужие жизни, — она говорила ровно, без эмоций, но я поняла, что она в ярости, гневе, уж слишком медленно, тщательно подбирала слова. На узком платье из серебряной парчи перекрутился задний шов, туфельки из кожи редкого серого василиска в грязи. Лорна явно сама не своя. — И что? Посмотри, чего ты добился. Твоё "достоинство", которое "не уронить", мокнет в холодной воде.

Голова поморгала, мне показалось, пошла пятнами от смущения, на серой коже, залитой дождём, заляпанной грязью, мало что можно было разглядеть. Из страшной рваной раны на шее понемногу сочилась густая чёрная кровь. Лорна бережно подняла голову, прижала к груди, ткнулась носом в макушку, помедлив, развернула Виктора лицом к площади, пригладила волосы, поправила ленту на мокром, грязном хвосте. Вампир разочарованно поджал губы, было бы чем, вздохнул бы. Ещё бы, вырез на груди Лорны был таков, что держаться на теле платье могло только с помощью магии. Парча окрасилась черным, грязь и кровь осквернили сияние серебра, но Лорна не повела и бровью. Надо же, что творит любовь с чародейками и вампирами... Я знаю, Виктор счастлив попасть в цепкие руки возлюбленной, пусть и по частям, что может быть слаще, когда тебя, больного, раненного героя, холят, лелеют, правда, из "героев" Лорна его безжалостно вычеркнула. Не сомневаюсь, восстанавливаться вампир будет в особняке на Дворцовой, Лорна важные дела никому не привыкла перепоручать, строго следуя своему же девизу: "Хочешь сделать хорошо — сделай сам". Не приведи Икабод, что-нибудь у Виктора не так срастётся, Лорне же потом целую вечность и выслушивать. Больной мужского роду, даже если он вампир, когда он больной, он хуже вампира. Жалобы, нытье, прощание с жизнью-нежизнью, подозрения, что он всем мешает, что все мечтают от него, такого теперь точно-точно смертельно больного и никому-никому не нужного, избавиться, и как можно скорей, эту ежедневную песнь плакальщицы Лорна вытерпит, не впервой, она всё-таки любит Виктора, как бы это ни скрывала, и весь сказ. А все мои байки — так, отвлечься от мыслей о том, кто победит — Сильфа или морфолк.

Пока мы вели светский разговор, единорожка гоняла по площади льдистого медузного паука, казалось, ей никогда не было так весело. В лавке менялы в стене появился свежий, идеально круглый проход, края ещё дымились. Иск к Ордену готов, впрочем, если Сильфида угомонит этого гада, городская казна оплатит ущерб. А, если... но об этом и думать не стоит. Не за что и некому будет платить. Пара магов-эльфов, которых вначале битвы смело с ног смерчем, пришли в себя, один помогал другому встать, обоих шатало, едва заметное глазу зеленоватое свечение вокруг тел показало, что в ход пошла магия исцеления, они, поддерживая друг друга, медленно направились к своему командиру, каждый шаг давался им всё увереннее и твёрже.

Корр присел около эльфов, что так и лежали у стены трактира, что-то колдуя, я видела слабое искрящееся сияние над телами. После всего, что я сейчас видела, бедолаги в надёжных руках. Эльф показал себя совсем с другой, незнакомой мне стороны. Маска ловеласа и интригана исчезла, я увидела бесстрашного, сильного воина, мага, готового жертвовать собой.

Я глянула на Лорну.

— Он справится, Кайра. Я не специалист по исцелению эльфов, и без меня умельцев хватает. Светлейшие... живучи, не беспокойся за них, — ответила чародейка на мой безмолвный вопрос. — Меня сейчас иное тревожит... откуда взялась эта тварь? Откуда смесь, что взорвалась в Хранилище, что испепелила дом Эллои, теперь этот прелестный паучок, Виктор, тебе ничего не кажется странным? — спросила Лорна, поглаживая волосы Виктора, мокрые, грязные, в крови. Голову она держала, как мать носит на руках дитя, Виктор жмурился от удовольствия, но сказать ничего не мог, голос не скоро появится. Шипеть, наверное, сможет, но на Лорну сильно не пошипишь.

Сильфа и морфолк играли в нечто вроде "засаль меня", кобылка поддевала рогом монстру то место, где у людей находится зад, тот верещал, разворачивался, плевался, молотил руками и щупальцами воздух, Сильфа игриво отскакивала, не поворачиваясь к врагу тылом, вставала на дыбы, в ржании кобылки мне послышалась насмешка.

Лорна продолжила, задумчиво наблюдая за суетой на площади:

— Это не истинный морфолк, это его плохонький симулякр, Сильфида, хоть и не чистокровный единорог, должна его уничтожить. Знание, как создать, как оживить морфолка... этих знаний нет и у Ковена. Ручаюсь, за стеной такого уровня магов нет, мы что-то упускаем. Все достойные маги давно или у нас, или в Брокенморе, единичные идиоты прислуживают королям, но они немного могут, так, на ярмарке выступать. Знания мы вывезли все, какие могли, какие не могли, уничтожили или выкупили. За Стеной не осталось ничего, что могло бы дать заклинание, как наколдовать то, с чем мы сейчас повстречались. Я не бог, могу ошибаться, так же, как и ты, как Корр. Я бы начала шерстить архивы, прилежно, без перерывов на отдых, ни слова, ни намёка нельзя пропустить. Где-то там, среди пыльных страниц, может быть история нашего антагониста и его раба, инкуба или же чего-то столь же похожего на инфернальное существо. Единственное, в чём я уверена — враг зол. Ненавидит. Сдержан, расчётлив, умён. И... он мстит. Причину мести, источник ненависти, и надо искать. Можно спросить Оракула, но, его методы, жертва... в последний раз Оракулу понадобилась кровь архивампира. Вся. Ты, насколько я помню, против?

Виктор заморгал, бровь поползла вверх. Наверное, в знак согласия. То есть несогласия. Ему виднее.

— Ты прав. С визитом к Оракулу спешить не будем, пока не закрыты иные пути. И морфолк, и "pollen ignis", это запретная древняя магия. Или же... с кем мы имеем дело, друг мой? Кто наш противник?

Площадь осветила вспышка, раздался "архиогромный архибабах", когда я смогла что-то видеть и слышать, я увидела разочарованную чёрную морду с белой звездой, голубые глаза тщетно искали игрушку, в глазах читалась такая обида, что мне захотелось пообещать ей раздобыть как-нибудь ещё одного морфолка.

Монстр исчез.

Икабоду слава, слава Икабоду! Хотя, при чём тут Икабод, если бы не Виктор, Лорна, хвала эльфам, они настоящие воины, если бы не Сильфида, если бы... нас убивают, ранят, нас всё меньше и меньше. Почти убит Виктор, Зулла чудом уцелела, морфолк запулил ею в небо, как каменюкой из пращи, как она выжила, какое чудо её спасло? Почему не я? Почему эта тварь не проткнула меня копьём прямо там, в нужнике? Почему мошенник в рясе, убийца Мисти, не метнул в меня нож? Значит, я нужна магу живой? Тогда как объяснить взрыв в лаборатории? Я же могла погибнуть! Значит, возможно, взрыв — дело рук-лап второго, того, с распрекрасной рожей инкуба, а магу я нужна пока целой, или же это была нелепая случайность, в магии нереально что-то точно рассчитать, это же не лавка мер и весов. Маячки тревоги в Ордене не сработали, значит, среди нас... предатель? Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Я же всех знаю, мы столько вместе... что там думать, размышлять, одно знаю точно — я — прокажённая, все, кто рядом со мной, или мертвы, или ранены, или скоро будут. Я... должна исчезнуть, иначе пострадают все. Откуда эта гадость, этот кошмарный морфолк, вообще взялась?

Я огляделась.

Дождь перестал. Табун черных, подсвеченных дальними молниями туч, что мчал по небу, поредел, разбежался, мертвенный свет лун освещал истерзанную, разбитую, усыпанную льдом, камнями и градом площадь. Ветер холодил лицо, пробирал до дрожи, или это дрожь, что приходит после битвы? Меня трясло, а я и не замечала. Тело фанатика морфолк растоптал, размазал по камням, останки засыпало крошевом льда и битого камня, впрочем, ни мне, но Ордену труп убийцы не нужен. Будто бы и не было ничего... Я помню тяжёлый свёрток в руках, я не забуду. Мисти убили, потому что она могла меня защитить, была первой линией обороны.

Если бы не я, из-за меня...

Я отомщу, Мист.

К нам тихо, беззвучно выходили тени, живая тёмная волна наплывала на площадь, я видела лица, глаза, такие разные, такие непохожие, я видела, как они смотрели на нас. Благодарность, страх. Надежда, зависть. Ненависть. Мы чужаки, аристократы. Мы притащили к ним в дом беду.

Смерть.

Гавань. Её кровь, её мышцы, жилы, зубы и когти. Сердце. Пришли все, кто мог. Нищие, калеки, убийцы, оборванцы, девочки из борделей, мошенницы-гадалки в таких же фальшивых монисто, цветастых ярких юбках и платках. Отдельной группкой, чуть позади людской массы, мялись гоблины, прижав уши, в глазах-плошках светились красные, зелёные, синие огоньки, позади подземного народца вырисовывался тролль с громадным молотом на плече, подошли охранники, великан и эльф-поэт, стали позади меня, скрестив на груди руки, их взгляды недвусмысленно говорили жителям Гавани держаться подальше. Орландо и Лесстаин вернулись с поисков и присоединились к своим, что до сих пор суетились около двух раненных, Коркоран поймал мой взгляд, кивнул, улыбнулся. У крыльца, засыпанного льдом, на фоне мягко-жёлтого света, что лился из распахнутых дверей, мялся мальчонка-трактирщик, в руках пацана я увидела меч. Самый простой, железный, но рука, что держала рукоять, держала её правильно, твёрдо. Лорна отдавала кому-то приказы, я слышала "бережно", "портал", "испепелю". Значит, Виктор точно будет выздоравливать у нас, и хорошо, так безопаснее, вампиру теперь месяца три валяться, не мальчик уже, но муж, хотя, лет пятьдесят назад на "склейку" у него бы ушло около года. Вампир архивампиреет, можно сказать, прямо на глазах. Мне было жаль Виктора, но лучше пусть так, в двух частях, но мертвецки-живых, чем красивый, чистенький, целый и окончательно, бесповоротно мёртвый. Если бы не он! Рядом со мной, как выяснилось, даже у архивампира мало шансов уцелеть. Я должна быть одна, и не потому что верю в предателя, просто потому, что хочу, чтобы они жили. Лорна, Виктор, Овод, Зулла, Курт, Морт, Марта, все. Враг силен, хитёр, и пока занят тем, что убирает моё окружение. Ему нужна я, беззащитная, одинокая, вся в слезах, соплях, покорная и сломленная. А с диареей, рвотой и обезвоживанием не желаете ли, чтоб совсем уж наверняка?! Хотя, и мигрени моей хватит, чтоб её Икабод! Зачем я врагу?! Для чего?! Браслет тихо треснул, словно хотел что-то сказать. Магу-убийце нужна моя чёрная сила? Может быть. Чего же эта сволочь так боится — он же, судя по всему, архимаг, ему мои друзья и защитники не угроза? Я должна остаться одна?

Хорошо, договорились.

Ты пожалеешь об этом, тварь. Ловля на живца... и второго заберём до кучи. Инкуб, убийца, отравитель, мучитель, моё наваждение, не исчезнет, пока его не уничтожим.

Толпа так и стояла, буравя нас взглядами. Напасть не нападут, присутствие Коркорана лучше любых оберегов, но всё равно приятного мало. Наверное, решили дождаться, убедиться лично, что наши сиятельные задницы убрались из Гавани прочь.

Я отряхнула одёжку, поискав глазами сумку, вспомнила, что она осталась в трактире, я же выходила ненадолго, "а вышло, как всегда". Вэлмор, Глава Ковена, так и не явился, мало того, и никого из Круга не прислал. Нам противостоит сильный маг, мы ищем того, кто ранен, на время ослеп, так, может быть, это он и есть? И, скажите на милость, где наш доблестный трактирщик, который пропустил представление и который даже не соизволил поинтересоваться, жив ли его сын?

Я услышала ржание Сильфы, звонкий голос Зуллы.

Воительница уже была на ногах, и, судя по тому, что я до сих пор цела и жива, зла на меня не держала. Скорее-всего, я пальнула в неё не "сном львицы", а "полудрёмой суриката", хотя, какая разница, я просто рада видеть подругу живой, целой и невредимой. Толпа держалась от парочки подальше, и правильно, единорожка до сих пор была без чехла и в игривом настроении. Уверена, Зулла её укоротит, если что. Я улыбнулась. Сразу видно, что у этой парочки полное взаимопонимание. Амазонка обнимала за шею Сильфу, дразнила кобылу аргановым чехлом на рог, та вставала на дыбы, поднимая Зуллу вверх, та дрыгала ногами, заливалась смехом. Картинка была чудесной, хоть сейчас на гобелен, им было так хорошо вдвоём, что мне стало немного завидно.

Кому-то игры, а кому-то и за дело пора, из Орденских здесь и сейчас я теперь за старшую. Надо узнать, что с трактирщиком. Сбежал? Думается мне, он знает, откуда взялся треклятый морфолк, из какой-такой дыры вылез! Попробую сама разузнать, я же не маленькая, у меня "молния", да и стражника возьму, эльф-поэт вполне сгодится. Я тронула его за руку, изобразила глазками и бровками "слабая дама молит о помощи", он кивнул и неохотно пошёл следом, мои глазки и бровки явно проигрывали целой, хоть и немного помятой летанием по крышам Зуланне. Ничего, я не в обиде, внимания и так хоть отбавляй.

Сопровождаемая взглядами сотен глаз, я побрела к сынишке трактирщика, распинывая лёд и камни, не щадя дриадских сапог, меня вежливо и твёрдо взяли под руку, пошли рядом.

Скорее, повели.

Коркоран. Куда же без него.

Я споткнулась, обернулась назад. Поэт-эльф ухмыльнулся, осенил меня знаком эльфийского оберега от зла, и ленивой походкой двинулся назад, к напарнику-великану.

— Вижу, моя непокорная Лань собралась на разведку? Одна? Несчастный, жестоко отвергнутый рыцарь недостоин даже защищать её в этом скверном, полном зла и чудовищ мире?

Я вздохнула. Главным чудовищем сейчас для меня был он. Ладно, пусть его, не съест же меня Коркоран. "Что за мальчишество?" — я прямо-таки услышала голос Лорны. Пожав плечами, согласилась про себя с собой, что моя невинность и так уже канула в лету, а заигрывания и флирт эльфа — ерунда, в первый раз, что ли, даже забавно, знаем, плавали. Что мне, с визгом убегать или, того паче, падать в обморок от непристойных слов?

Я трупы режу.

— Могу я нижайше просить о чести сопроводить прекрасную Деву в тёмные казематы, что кишат призраками и нежитью? — начал павану эльф.

— Ничего страшнее, чем мыши, крысы и помет грызунов, мне не грозит. Вы бы лучше устроили торжественный приём Вэлмору, когда явится, жаль, мага нельзя сопроводить в вашу пыточную и вежливо поинтересоваться, почему помощь Ковена так и не пришла. Я бы тоже поприсутствовала.

— Мировой заговор, к моему глубокому сожалению, отменятся, моя жестокосердная Лань. Касаемо Вэлмора — Лорна дала ему отбой, он присоединится к нам так скоро, как только сможет. Роды любимой борзой, что поделать, и маги люди, даже Вэлмор. Чтобы удовлетворить хотя бы твою жажду мести, должен сказать, у моих мастеров пыточных дел есть кое-какие новые задумки, как раз для магов первого и выше уровня, но, жаль, придётся испытания пока отложить, всему своё время и место. Что же до моих казематов... имею желание и честь пригласить туда тебя, моя Inaccessibilem Decorem, на познавательную прогулку, надеюсь, она станет для нас началом пути.

— Вы всех на первое свидание приглашаете в пыточную?

— Ты удивишься, но одного свидания в моих скромных пенатах обычно хватает, чтобы мне перестали перечить. Сам удивлён, но никто ещё не отказал мне в близости, знаешь, моя строптивая Лань, после холодного подземелья так хочется тепла, это такая малость...

Он ухмыльнулся. Я невольно улыбнулась в ответ.

— Буду откровенен. Есть способы... Мои подопечные могут скончаться от бесконечного наслаждения, эту милость я приберегаю для особых преступников. Надеюсь, ты лишена ложной стыдливости, и мы с тобой, раз уж ты отвергла "Алые паруса", сможем удостовериться вместе, не слишком ли я балую предателей и шпионов. Это было бы огорчительно, мой долг — не доставлять удовольствие, а наказывать, перевоспитывать через боль, но... пока ты мучаешь и наказываешь меня.

— Жаль, вы пропустили "перевоспитываешь". Ваша первородность большой затейник. К сожалению, затейники не в моем вкусе. Может быть, приключения с холодным металлом в пыточной и попробую как-нибудь на склоне лет, когда уже ничего другого не останется, чтобы оживить жиденькую старческую кровь, вам виднее, в вашем-то возрасте, если, конечно, доживу до седых волос, вашими-то милостями, — прошипела я, тихонько, незаметно для окружающих глаз пытаясь вырвать руку из цепких пальцев эльфа. Тщетно. Вцепился, как клещ. Коркоран остановился, развернул меня, взял за плечи, вперился серо-зелёными глазищами.

— Прости меня, mea Desideravi, я несу бред, когда ты рядом, я пошл и вульгарен до банальности, я отвратителен сам себе, слова пусты, никчёмны, к оркам простыни, "Алые паруса", я не позволю никому, ничему, ни холодному железу, ни пёрышку феникса дотронуться до тебя, до твоей кожи, ресниц, чудных, густых волос цвета тёмного каштана, я, только я, а не бархат и шёлка, должны быть на тебе, под тобой, в тебе, Alba, Alba somnium, — в его тихом голосе слышалась едва сдерживаемая страсть, он завораживал, околдовывал, его руки на моих плечах дрогнули, сжали плечи сильнее.

Я ответила взглядом.

В его глазах мелькнуло разочарование, он отпустил меня, отвернулся.

Мало мне ложного инкуба, что не даёт покоя девичьим интимным местам, теперь ещё и этот искуситель, я ему что, игрушка? Скука одолела, забавляется, оттачивает на мне методы соблазнения? Надо сказать, действенные, но пусть так своим длинноухим, распрекрасным до тошноты эльфийкам в ухо лезет, я помолвлена, я холодна, как... кому я вру? Корр задел во мне что-то, я ощущала его близость до сладкой боли, до круга его ауры, под его рукой, что вела меня под локоть, я чувствовала жгучее тепло, огненная магна разливалась по телу, я всей кожей, всей собой ощущала его близость, томление, ноги ослабли, подкашивались. Прямо бери, Кайра, ложись и отдавайся. Ага, не для вас чертополох расцвёл, ваше пыточное озабоченное величество, или высочество, плевать, ни тому, ни другому ничего не светит.

— Вы что, делаете мне предложение? Руки, сердца и всего прочего, что там у вас, у светлых эльфов, полагается предлагать? — спросила я, зная ответ, но цель была не в вопросе, а в самом его задавании.

Метод почти стопроцентно удалял назойливого кавалера из пределов видимости и жизни вопрошающей, кого сразу, кого немного погодя. Надеюсь, Коркоран ничем от остальных не отличается. Физиология, та, что в мужских штанах, у большинства разумных двуногих одинакова, различаются только размеры, условия и сроки использования. Я знаю, я немало повидала на разделочном столе.

Поговаривали, что Коркоран женат, что жену мучает в подземелье, упёк в храм Забвения, что она сбежала от него в Брокенмор, а он молчит, потому что тогда он супружник предательницы, шпионки и перебежчицы, его, мол, давно в его же застенки надо засадить, мало ли, сплетен ходило множество. Я знала, что он был женат, давным-давно, что овдовел, а вот связан ли он сейчас клятвой, было загадкой, от такого всего можно ожидать, даже того, что тайком женился. С его-то работой, лучше быть вдовцом или холостяком, не будет повода для шантажа и угроз. Дом Эд'Иалон уже давным-давно во дворце короля представляли невестка и зять Коркорана по линии его сводного брата, впрочем, в эльфийскую генеалогию лучше не лезть, у меня и так с головой проблемы.

Коркоран нехорошо улыбнулся, будто мысли прочитал. Если и прочитал, пусть его, быстрей отстанет.

— Разве для того, чтобы дарить себя, нужен скреплённый клятвами союз? Это скучно, моя Лань, да, это надёжно и да, это смертельно опасно. Клятву Дану не разорвать, мы не сорим словами, как это делаете вы, люди. Для эльфа, если он желает разорвать клятву "Союза сил и крови", выход один — смерть супруга, и, если кто-то пожелает ускорить таковую, это прямое нарушение клятвы. Кара настигает всех, всегда, убийца лишается магии, отсюда такое отношение к тем из нас, у кого силы слабы или почти отсутствуют. Им нечего терять, они вольны расторгнуть клятву. Зависть, моя Лань с чудными лазоревыми глазами, банальная зависть.

— Благодарю за интересную лекцию о жизни скорпионов, но мой вопрос так и остался без ответа, — я посмотрела ему в глаза.

Эльф поскучнел.

— Я клятву дал. Светлейшая Д'Хон Лоэтиэль занята разведением белых фениксов и мантикор редкого черно-серебристого окраса, её дом в Северной глуши для меня закрыт. Она предпочитает, как разводить, так и совокупляться с редкими особями, я быстро наскучил ей, перестал считаться таковой. К моему глубочайшему прискорбию, она уже лет десять как ни видеть, ни знать меня не желает. Может, ты слышала про неё, она одиночка. Приёмы, балы и прочую аристократическую суету терпеть не может, наш уговор о молчании устраивает её так же, как и меня. Как ты понимаешь, это не тайна, но я желаю, чтобы мой маленький стыдный секрет остался между нами. Предпочитаю, чтобы обо мне думали, что я пытаю и мучаю Лоэтиэль в застенках, образ орла, клюющего печень узника, для моей стези более подходит, чем брошенного супруга в печали. Скажи, моя Incantator, это что-то меняет? Это так важно для тебя? Я чувствую твоё желание, твою страсть, я с ума схожу от твоего огня в чреве, так каково же тебе, моя Noli? Почему бы не утолить эту жажду со мной, пусть эта дикая, животная, первозданная сила эйроса предназначена и не мне? Утоли меня, напои, оживи, я забыл, что значит любить так... — он придержал меня, развернул к себе, взяв за плечи, вперился взглядом, в котором было всё — жажда, желание, страсть.

Голод.

У меня подкосились ноги. Мерзавец. Кобель и бабник. Вспомни, Кайра, Генриетту, ей и Лорна не может помочь, он больно ранит, этот черноволосый эльф, этот красавец, воин, что врать самой себе? Сухое, сильное, ловкое тело воина, пластика танцора, его кошачий шаг, улыбка, властный взгляд, было чем соблазниться. Не надо ложиться с ним в постель, чтобы узнать, что ждёт, его пластика и сила говорили сами за себя, физически он был неотразим, притягателен, и знал это, и беззастенчиво пользовался.

Я видела.

Его лицо там, на площади, когда он один вышел против морфолка. Тогда он был... другим. Может, тогда он и был настоящим? Такой Корр... даже может... Думай так, Кайра, думай, и до постели останется один шаг. Надо же, влез мне в башку, клещами не выдрать, я остро ощущала его близость, его запах, незримая искрящаяся сила обволакивала меня, заставляя гореть щеки, и, самое неприятное, он волновал меня, нельзя отрицать очевидного. Он знал это, и пользовался, скотина длинноухая.

Я дёрнула плечами, пытаясь вырваться, шагнула назад, спасительная дверь трактира была уже близко, уже прямо передо мной, но эльф держал крепко, вцепился, как в свою собственность, и что? Не стану же я под взглядами сотен глаз останавливаться, отдирать от рукава пальцы эльфа и вопить на всю Гавань, чтобы он оставил меня в покое? Того паче, залепить пощёчину и закатить истерику? Я же не пришелица из другого мира, мифологический персонаж-страшилка, которая, кроме того, что притащит смертельную заразу в наш мир, имеет обыкновение хамить королям, частенько лупцует принцев по мордам и даже не получает за оскорбление их Величеств и Высочеств усекновения головы? Усекновения не боюсь, устала бояться, а вот влияние Эллои и Лорны не позволяло вести себя отпетой хабалкой. Этикет, он кровью писан. Все эти ложечки-ножи с какой стороны тарелки — в целях безопасности, охрана должна знать, где колюще-режущий предмет, а уж традиция пропускать вперёд даму — песня. Вдруг впереди, в тёмном коридоре, на чёрной-пречёрной лестнице, притаился голодный оборотень или вообще голодный упырь. Впрочем, хватит и обычных тигра или медведя, кои и притаивались в пещерах в древние времена. К тому же, рассмотреть в подробностях тыл дамы кавалеры тоже не считали лишним. У водяниц, например, сзади подол платья мокрый, кому охота в разгар страсти обнаружить, что твоя девушка — девушка не совсем, то есть нащупать на спине возлюбленной вместо нежной бархатистой кожи мокрые корни и водоросли? Да и мелкая живность иногда в водяницах водилась, всякие там рачки, водяные клопы и ленточные такие тоненькие рыбки, что заползали в уретру, селились там и принимались за трапезу. Зубки этих рыбок, впаянные в сталь, резали камень.

Я всё-таки вырвалась, да он и не держал, взлетела по ступеням, круто развернулась к площади, голова закружилась так, что я едва не грохнулась на непослушных ногах и вновь оказалась в крепких объятиях эльфа, только теперь я уже спиной прижалась к его груди. Я ощутила его пах, крепкие мышцы длинных ног... попыталась отодвинуться, но ступенька была узкой, он только крепче меня обнял, прижал, и я замерла, смирившись.

Окинула взглядом поле боя.

В свете лун сверкал лёд, скрыв выбоины и ямы, разруху, делая площадь волшебной, сказочной. Раненных эльфов уже унесли, эльфы лечили своих сами. Около фонтана мерцал портал Лорны, обнажённое безголовое тело Виктора покоилось в воздухе, полускрытое густым маревом, готовое к отправке в особняк, голову Лорна так и держала, прижав к себе. Вампир бился обнажённым, и Лорна сочла нужным соблюсти приличия, хотя ни оборотни, ни вампиры стыдливостью не отличались. Меняя испостась, не всегда есть время для церемоний, обычно обстановка не располагает, как с морфолком, например. Наверняка где-то лежит сорванная дорогая одёжка Виктора, если местный люд не растащил, в Гавани всё идёт в дело, вещи у Виктора неброско-дорогие, одна вышивка сколько стоит, про ремень с рунами я и не говорю, можно прикупить небольшой особняк. А вот нечего на дело в дорогих шмотках ходить! Впрочем, забота Лорны, жизнь с ней хотя бы три-четыре месяца, для Виктора, наверное, не имеет цены, куда там какой-то дорогой и статусной одёжке от Моцареллини, так, выкинуть и забыть. Хотя, кто их, вампиров, знает?

— Вашему спасителю требуется два-три галлона крови. Слово мага, кровь буду брать безболезненно, щедро заплачу. Добровольцы есть? — Лорна обвела взглядом толпу. Толпа загудела, заволновалась. — Гоблины, тролли, огры и орки исключаются, но, — она шагнула вперёд, оценивающе вгляделась в толпу. Толпа пятилась под её взглядом. — Думаю, вот ты будешь добровольцем, и ты, и вот вы, да, вы...

Толпа с криками и руганью начала разбегаться.

Площадь опустела.

— Иди, — махнула она мне рукой Лорна, улыбнулась бледно. — Как видишь, благодарность плещет через край, впрочем, они в своём праве. Прошу, будь осторожна. Коркоран, вверяю её тебе.

— Я принимаю её жизнь, — торжественным, серьёзным голосом ответил эльф.

И тут же мурлыкнул тихо, так, чтобы слышала одна я:

— Такого желанного подарка мне ещё никто не делал.

Его руки скользнули мне под куртку, обвили мою талию, пальцы медленно, чувственно скользнули по шёлку блузы, мне показалось, что блузы на мне нет.

Всё, хватит.

Сейчас будет маленькая месть.

Я развернулась, вновь попав в плен его рук, тихо простонав, ткнулась лицом ему в шею, в ложбинку меж ключиц, его кожа пахла лесом, грозой, я провела губами снизу-вверх, как можно более нежно, чувственно, едва касаясь его кожи, добавила лёгкую дорожку кончиком языка, мои пальцы скользнули ему под ремень, к ягодицам, проиграв на гладкой коже "метель Фейри". Помни меня, эльф, помни вечно... он охнул, сжал меня крепче, мы чуть не грохнулись с крыльца.

Я вырвалась, развернулась и юркнула в щель меж дверью и эльфом. Ещё миг, и "месть" бы я отменила, приступив к "награде". Он же просто издевается надо мной, ему просто-напросто скучно! Снять напряжение после боя близостью — самый лучший способ, Коркоран плевать хотел на условности, для него важен только он сам и его эльфы, а я так, тело с ножками! Забава! Взрослый, половозрелый мужчина, прожил уйму лет, а ведёт себя, как прыщавый юнец, хотя нет, те сразу лезут под юбку, этот сначала опутывает и околдовывает, играет, как кот с мышью, но по сути они ничем не отличаются. Дай, и всё тут, ребёнок, право...

Но, Икабод его дери, какой ребёнок!

— Детей принято баловать, — прошептал эльф, склонившись ко мне, неслышно возникнув рядом. — И... да, я отличаюсь от юнцов, мастерство и опыт приходят с годами. Надеюсь, ты мне позволишь доказать ...

— Как ты смеешь, — прошипела я. Ментал эльфа был высшего уровня, мягким, едва заметным, если бы он мне сам не открылся, я бы и не заметила ничего, ну, на то он и главный дознаватель. И всё равно наглец, пошляк и интриган! Пусть знает, раз уж сидит у меня в мозгах. — Вон из моей головы!

Он ухмыльнулся и тут же посерьёзнел.

— Имею право и разрешение, благодари Лорну. Я отвечаю за твою безопасность, я дал слово. Кроме того, я не могу лишить себя такого редкого удовольствия. Поверь, я нечасто читаю мысли тех, кто не лебезит, не пресмыкается предо мной.

Я едва не зарычала, подумала про наглеца всё, что должна была подумать, начав с "индюка самовлюблённого", а закончив интимной физиологией орков, поражённой болезнями, кои случаются от беспорядочной половой жизни. Болезни и симптомы я описала в красках, вспомнила самые яркие и омерзительные картинки, от которых даже у зомби пропадал аппетит, и предположила, что переносчиком и источником оных болячек может быть некий неуёмный эльф. Эльф же только расцвёл, мерзавец, заслушался, но меня немного попустило, наваждение ушло.

В трактире всё было, как и до моего исторического похода в туалет. Дамочка с носа корабля всё так же куда-то кому-то на что-то указывала, а, может, звала вперёд, в бой или к новым свершениям, ржавый якорь висел, воняло рыбой, тухлятиной и табаком. Меня осторожно тронул за руку мальчонка — подавальщик:

— Леди, мой отчим, там ход к складам, я слыхал тама-ка внизу что-то, быдто вой, тихо-тихо так, страшно. Он, отчим, мёртвый, Леди, да?

В глазах ребёнка расплескался страх.

— Мы проверим, — мягко сказала я, погладив мальчика по жёстким, темным волосам. Он дёрнулся, отшатнулся, я увидала в отвороте рубахи полосы-рубцы, такой след оставляют розги.

Сволочь. Найду барыгу, мало не покажется.

Я обошла столы, по пути зацепив свою сумку, и двинулась к незаметной дверке в углу комнаты, за которой скрылся трактирщик. Коркоран придержал меня за руку, вышел вперёд.

— Больше ни шагу. Жди, пока не подам сигнал.

Эти слова сказал уже не тот игривый ловелас, что только что резвился во всю прыть, это сказал разведчик, следопыт и воин. Лицо стало сосредоточенным, суровым, в серо-зелёных глазах блеснула сталь, я воочию увидела убийцу, которым, собственно, он всегда и был.

Я не стала спорить.

Коркоран толкнул дверь, скрылся во тьме. Поскрипев, будто в раздумье, полукруглая дубовая дверь закрылась не до конца, осталась узкая щель, из которой потянуло холодом, запахом сырой земли.

Я достала из бокового кармана сумки зачарованный нож, сунула за голенище, приготовила "молнию" и принялась ждать, искренне надеясь, что смертей на сегодня достаточно, и ничего страшнее упившегося в хлам трактирщика-живодёра нам не грозит, хотя там, под ложечкой, появилось неприятное тянущее чувство, которое меня ни разу не подводило.

Чувство беды.

22

Когда ждёшь, время тянется бесконечно. Прошло всего ничего, а мне казалось, что я тут, под дверью, сижу целую вечность, и это когда каждая секунда на счету, мало ли что взбредёт в дурную башку ненормальному магу. Пролетела ночь, близилось утро. Тучи разошлись, россыпь звёзд висела на тёмном покрывале неба. В проёме распахнутой двери трактира виднелась узкая, бледная полоска зари, летом светает рано, в три, начале четвёртого уже вовсю орут петухи, наша краса-русалка, наверное, разлепив заспанные очи, уже успела пожелать Вергербергу недоброго утра, и, прикрыв лицо золотистым оперением хвоста, заснула вновь.

Дикой охотой промчалась ночь, оставив за собой чёрный след горя и боли. Я потеряла Мист, Виктор голову, Сильфа изгнала морфолка, ранен Овод и маги Коркорана, а теперь ещё и сам Коркоран исчез. Я ждала, не зная, куда себя деть, чем занять, глухая тревога грызла, точила изнутри, казалось, прошли часы, а Корр так и не вернулся.

Я приоткрыла дверь, заглянула в подвал. Приказ Коркорана сидеть ровно и не отсвечивать прозвучал ясно, недвусмысленно, но эльф мне не начальник, я, как могла, уговаривала себя, что Корр боевой маг, опасность чует издалека, внизу могут быть ловушки, закладки, засады, и, если я хочу мирно умереть в своей постели на склоне лет, то надо ждать и быть послушной девочкой, вот уж чего-чего, а это всегда мне давалось с трудом. Тревога, что царапала сердце, усиливалась, пропажа трактирщика или его бегство прямо-таки кричали, усмехались в лицо, что дело нечисто. Меня так и подмывало плюнуть на приказ эльфа и спуститься вниз, но смелость и глупость — не одно и то же, нам противостоит сильный, умный, хитрый враг, надо быть вдвойне, втройне осторожными, но тревога била во все колокола, погребальный звон мешал соображать здраво. Надо было Корру в подмогу хотя бы Зуллу отправить, но амазонка с Сильфидой, кобылу одну не бросишь, здесь, в Гавани, и дракона спереть могут, да и подступы к трактиру с улицы нельзя оставлять без охраны, мало ли, какие ещё развлечения нам приготовил маньячный маг, номер с весельчаком — морфолком, надеюсь, он отыграл до конца.

Я посмотрела в распахнутую дверь. Вниз вела древняя, чёрная от старости винтовая деревянная лестница, достаточно широкая, чтобы поднять по ней большой бочонок вина, снизу веяло тленом, плесенью, промозглым холодом, огонь в тусклых, грязных лампах едва рассеивал тьму. Я подтянула ближе стул, уселась поудобнее и, вглядываясь в полумрак, принялась ждать.

Никто не нападал, не завывал, в глубине руд было тихо, как в могиле. Эльф, скорее всего, уже далеко. Оттуда, из тьмы, явился морфолк, просочился через подвальное оконце и явился передо мной во всей отвратной красе. Откуда чудищу взяться среди бутылей, бочонков и связок вяленой рыбы? Единственное разумное объяснение — маг оставил "закладку", или же её подложил магов подельник, инкуб, мог и трактирщик послужить врагу — добровольно или под влиянием ментала, маг силен, надо отдать ему должное. Недооценка врага — главная ошибка, что во время боя, что в расследовании. Как-то всё складывалось слишком ловко, слишком удачно для мага, но мне и думать не хотелось, что у него есть среди нас соглядатай. Морфолк отвлёк нас от поисков, пока маг был ранен, ручаюсь, вся Гавань слышала, не могла не слышать, наш эпохальный бой. Думаю, даже те, кто по приказу Рокси и Гуинна бросился на поиски подозрительного чужака, вряд ли стали продолжать, пока не определился победитель. Я бы тоже торопиться не стала — надо же было узнать, сматываться из города, или можно жить-поживать и дальше, хоть и плохонько, и бедненько, но в своей ракушке и своём, каком-никаком, но зато родном теле. Забавы с морфолком были отвлекающим манёвром, уверена, если бы мы появились не у трактира, а где-нибудь у складов, на пристани, нас бы и там ожидал сюрприз. Пока половина Гавани следила за беготней Сильфы и морфолка, а вторая залегла на дне, у врага была уйма времени и возможностей преспокойно ускользнуть, подлечить глаза, да хоть новые вырастить, судя по его силе, никто бы не обратил внимания на раненного слепого, мало ли таких слепых в Гавани, плюнь и попадёшь в калеку, липового, настоящего, кто там разбираться станет, когда по улицам скачет морфолк? Где Коркоран? Почему его так долго нет?! Уже до Брокенмора добрести можно!

Эльф сказал, что туннель из погреба ведёт к берегу, к причалам, откуда контрабанда успешно расползается по лавкам, трактирам и рынкам, замкам и поместьям, не только по Левобережью, за границы Арканума чёрный ход тоже открыт. Любой портовый город болен этой заразой, Венгерберг не исключение, проверяй менталом стражу, не проверяй, да и ни к чему поклёп возводить на стражников, для контрабанды в Венгерберг не нужна магия, хватит смекалки, хитрости и наглости. К чему такие сложности и весьма недешёвые услуги магов, возня с кораблями, подкупом охраны и таможни, когда есть морские эльфы, русалки, сирены, морской народ притаранит всё, что угодно, только плати, плати щедро. Пещеры в прибрежных скалах, скрытые бухточки, подводные тайники — раздолье для торговцев запрещёнными товарами и просто скупцов, не желающих платить пошлины, но и на старуху бывает проруха. Королевской налоговой и таможне тоже не нужны дорогущие услуги — хоть наши, хоть Ковена — достаточно продажных торгашей, которые радостно и добровольно стучат на своих же, лишь бы в их упитанные тельца и маленький профит не тыкали государственным посохом службы хозяйственной безопасности и мечом палача. Изредка хитровыкрученных торговцев контрабандой ловили. Казнили напоказ, кроваво, но, если честно, без толку. Как сказал один мудрец: "Нет такого преступления, на которое бы не пошёл барыга, если прибыль в разы выше цены", да и нетленное "авось пронесёт" неистребимы, дурманящие зелья тому пример. Вешали, вешают, а зелья как продавали, так и продают. Слишком выгодно, слишком велик навар... У главных Северных ворот виселица никогда не пустует, но барыг не остановить даже этими наглядными жуткими экспонатами. Власти о контрабанде и тайниках знают, держат торгашей на крючке, изредка совершая усекновение головы одного-двух для острастки, чего сатрапить, если казна битком набита, налогов и пошлин хватает, но за артефакты запретной магии, дурманящие зелья и ввоз неконвекционного оружия и боевых артефактов карают на месте. Угроза короне и власти, что в Аркануме не одно и тоже, такие оружие и магия нарушают порядок, равновесие, дают почву для заговоров и переворотов, да и просто грандиозных пакостей, вроде нашего взбесившегося морфолка, хорошо, что сегодня обошлось малой кровью, хотя, как можно равнять, сравнивать, какая — "малая", а какая — нет... Я горюю по Анн, по Эллое, по Мист, воспоминание о изувеченном теле Мэлла до сих пор бросает в дрожь, невидимой бритвой полосует сердце. Этого — мало? Это — малая кровь? Да, конечно, если бы разнесло целый квартал, город, это было бы огромное несчастье, но огромное несчастье складывается из вот таких вот маленьких, личных катастроф... теперь ещё и за этого ушастого ловеласа переживай!

Эльф может быть уже далеко, если с ним что-то стряслось, я не узнаю и не услышу. Корр, конечно, воин, маг и следопыт, он лучший, но враг тоже не юнец желторотый. Кажется, Кай, ты беспокоишься? Почему бы и нет. Я — добрая. Иногда. Эльф, хотя и перешёл черту с заигрываниями, но он — наш эльф, на нашей стороне, его интересы и интересы Арканума до поры до времени совпадают, и потерять такого союзника — значительно ослабить наши ряды. И, всё же, не ври себе, Кайра, чем-то он тебя зацепил, этот черноволосый эльф, чуть-чуть, самую малость... а, и Икабод с ним. Я дам согласие на свадьбу с Мэллом. Мы поймаем маньяка-мага, Мэллан поправится, встанет на ноги, я буду с любимым, с женихом, настанет время приятных хлопот, и тогда всяким развратникам Коркоранам в моей жизни места уже точно не останется, некогда будет даже подумать о черноволосом Главе Службы эльфийской безопасности, не говоря уже об убийце-инкубе, как только вспоминала его взгляд, его рожу, в душе что-то ёкало, падало и зажигалось, мозги плавились, течная кошка казалась просто образцом разума и холодности по сравнению со мной.

Подошёл сынишка трактирщика, грохнул кружкой пива о стол, лениво поскрёб столешницу ножом, смахнув крошки и пепел на пол, брякнул на стол четвертину ковриги тёмного хлеба, от которой я, поразмыслив, немного отщипнула. Прямо пиршество какое-то. Есть не хотелось, надо быть наготове, мало ли что и кто и из каких щелей этой ночью лезет. Я представила, как встречу врага — во всеоружии, с кружкой пива в одной руке, коркой хлеба в другой, с набитым как у хомяка крупой ртом, и невольно улыбнулась. Долго ещё ждать? Стоит закрыть глаза, расслабиться, и перед мысленным взором сразу встают лица.

Анн, Эллоя, Мэллан. Мист.

Хватит.

Слишком долго Коркоран молчит, слишком. Тревога, несмотря на то, что я честно пыталась ждать, не утихла, наоборот, уже грызла меня вовсю.

Я встала и взялась за ручку двери.

В раме двери на фоне серо-розового покрывала новорождённой зари нарисовалась Зулла, из-под руки амазонки высунулась чёрная с белой стрелкой морда Сильфиды, запрядала ушами. Обе дамы уставились на меня, словно видели в первый раз, и это зрелище им как будто не очень нравилось. Слава Икабоду, нет, причём здесь святой, слава Зулле, рог Сильфы был в набалдашнике.

Мальчонка протирал стойку, да так и замер с тряпкой в руке.

Нет, я всё-таки подарю амазонке куртку, расщедрюсь на самую дорогую, эльфийскую, может, и соизволит носить, главное, чтобы завязки были крепкие и их было много. Пока Зулла забавлялась с Сильфой, груди нашей воительницы-смуглянки вновь вырвались на свободу, разя окружающих особей мужского рода наповал не хуже мечей и сабель. Естественная, упругая, идеальной формы, которой и богини красоты позавидуют, грудь Зуллы, нежной кожи с темными каплями сосков, украшенных золотыми кольцами и эльфийским тату, красота амазонки разила наповал. Помнится, с груди Зуланны королевский ювелир сделал пару слепков для ритуальных чаш, а уже затем, честно исполнив свой долг ювелира, попал к дриадам-целительницам с тяжёлым приступом приапизма. И это эльф, уставший от жизни и её красот! Был бы здесь трактирщик, тоже бы впечатлился, проникся красотой, может, даже и перевоспитался бы. Хотя, этого папашу-мерзавца, лупцующего сына, ничем не перевоспитать, тут только Коркоран и его казематы немного вразумить могут, жестокость умирает вместе с носителем. Я в это верю, я знаю, такова жизнь. Выпусти такого на свободу, поверь в исправление, и рано или поздно с клыков закапает кровь. Защитнички деланно ахнут: "Как же так? Мы же его перевоспитали, мы же вели беседы о добре, любви к ближнему, мы же вместе помогали старикам и сироткам, кормили бесплатными обедами нищих и отверженных?" Хрен вам, мечтатели. Я видела, что творят те, кого якобы перевоспитали. Все просто, всё, как всегда — на перевоспитание убивцев дают деньги, а верёвка палача стоит дёшево, она окончательна и бесповоротна, прибыльных дел не наворотить. А то, что после твоего нехитрого профита появляются новые жертвы, это издержки, мелочь, ошибка природы. Хотели, старались, но не смогли. Я бы таких защитников вешала рядом с теми, кого они так рьяно защищают, награда должна быть по плодам их. Есть, конечно, и истинные блаженные, что верят в перевоспитание, есть и преступники, кто стал на праведный путь, но те душегубы, что совершают убийства с жестокостью, с холодным, отстранённым безразличием, таких "ходячих мертвецов" исправить может только палач. Наш маг из таких, я знаю, чувствую...

— Твой смутитель там, вниз? — спросила Зулла, глядя в тёмный провал двери недобрым взглядом.

— Там, — согласилась я.

Груди колыхнулись, мальчишка побелел, закатил глаза и исчез с глаз долой. Судя по симптомам, неглубокий обморок, жить будет. Сильфида тоненько заржала, тряхнула гривой. Хороши девчонки, обе, как на подбор, длинноногие, изящные, атласная чёрная шкура Сильфиды гармонирует с водопадом угольного цвета косичек амазонки, хоть сейчас на гобелен или на холст. Кобыла тряхнула головой, тихо фыркнула. Зуллу, как погляжу, она слушалась беспрекословно. Если не считать нас с подругой, мальчонки да кобылы, кабак был пуст. Где стражники, поэт и великан, я не знала, да и то, у них своя забота — охранять улицы, и свой командир. Воительница повесила поводья на крюк для засова, Сильфа принялась задумчиво изучать привязь, копнула копытцем ступеньку, понюхала вожжи, пожевала задумчиво.

— Я идти туда, вниз, ты смотреть кобыл, ты ходить никуда нигде, да? — Зулла перешагнула порог, обежала цепким взглядом комнату, ладонь на рукояти меча, второй рукой она так и держала повод Сильфы.

— Нет, — отрезала я. — Я ходить где и куда.

Подруга долго, пристально разглядывала меня, словно примерялась, куда и как стукнуть.

— Даже не думай, у меня "молния", — буркнула я.

— Виктор попечений... приказ охранять ты, приказ выполнять я. Я воин. Стража был, ушёл обход, тебя охранять я сама.

— Виктор выбыл из попечений, теперь командир я.

— Ты нет меч, нас бить, когда бить, воин — командир. Ты алхимик, пробирка, я защищать, командовать — я.

— Зулл, хочешь охранять меня — охраняй, но ты бы лучше смотрела, чтобы в трактир не проник враг, да и кобылу же не бросишь одну в таком месте? Ты же не хочешь, чтобы Сильфу увели?

Зулла прищурилась, смерив меня взглядом с ног до головы, вздохнула. Так вздыхает кухарка, глядя на тощего синего цыплёнка, из которого надо умудрится приготовить жаркое на десяток голодных ртов. Вздох приподнял, увеличил, округлил грудь, несчастный мальчишка, который вновь возник за стойкой, пригладил вихры, шумно отхлебнул что-то из кубка, поперхнулся и закашлялся, отважно не сводя с Зуланны блестящих глаз.

— Кобыла твой, она вернётся тебе, — буркнула воительница. — Кто рискнёт свой жизнь, если Орден Сильфа есть?

— Надеюсь, ты права, но всё равно, за урон и погром, которые она запросто может учинить, мне платить нечем. Зулл, в конце-то концов, ты не могла бы поправить одёжку? — спросила я.

Зулла оглядела себя, пожав плечами, не торопясь, прикрыла грудь. Нет, кожаные верёвочки, это, может быть, и затейливо, и полезно — как-то Зулла мне показывала, как она ловко делает из них ловчую петлю, сумку, сеть для ловли рыбы, с этой одёжкой можно было смело лазить по горам, перелетать пропасть, укрощать лошадей и, как оказалось, это были ещё не все достоинства выделки. Поначалу я удивлялась, как бархатистая, нежная кожа Зуллы под этим вервием не истирается в кровь, но кожа полос была на удивление мягкой, та сторона, которая имела честь касаться тела амазонки, была пропитана специальной мазью, секрет которой воительницы никому не открывали, и эта мазь, как выразилась подруга, "делать я быстрее, ловчее, удалить жиросало, защита чужой клинок". Ну, пусть так. У каждого свои тараканы и полосочки.

— Не понимай, что такой, почему вы разный стыд для постель, трактир и бал, вы, людь, двуличный закон, амазонки честны, щедры мы, прелесть не таим, — буркнула Зулла.

— Твоя "прелесть" уже довела нескольких поклонников до сердечного приступа, не говорю уже о дуэлях, будь же милосердна, — улыбнулась я. Зулла надула губы. Бедный пацан, судя по звукам, чуть не захлебнулся зельем в кувшине. — К тому же, твой любимый может и не захотеть, чтобы твою красоту видели другие мужчины. Он может захотеть ... иметь... только сам.. твою красоту, — закончила я, чувствуя себя полной дурой. — Один.

— А, Овод да, не хотеть, почему? Он будут все завидовать, что есть я у он, зачем прятать? Гордый надо ходить! Верить мне, хвастаться всем! Племя мы хвастаться самцом! Выше ранг — лучше сильнее самец!

— Он и ходить гордый, но, Зулла, мужчины... обычно собственники, даже без любви, и уж точно мало кто согласится делиться любимой. Я не говорю о пресыщенных долгожителях эльфах и вампирах, я сейчас о тебе и Оводе. Он, правда, тоже эльф, но он молод, испортиться ещё не успел...

— Почему? Мы племя иметь много мужчин, мы делиться подругой лучшим, наш мужчин молчать!

— Это природа, Зулл, инстинкт и животное начало. Разум отдыхает. По твоим понятиям, самец с сильной природой и инстинктами намного приори... лучше умного кобеля-книжника, но без сильного начала самца. Вождь стаи, альфа, не зря может покрыть любую самку клана, его начало обеспечивает стае выживание. Вспомни, как "склеивается" собачья пара, ведь именно так кобель не даёт попасть сперме других псов в чрево самки. Это будет его помет, и только его, сама природа дала ему защиту. Так и у разумных двуногих. Самец должен быть уверен, что ребёнок от него, что это его род, его наследник. Тебе, как матери и роженице, сомневаться просто глупо, да и без разницы, ты амазонка, сама себе властелин, а вот самцу, тем более неуверенному в себе, раздолье для сомнений, его ли это отпрыск, если, конечно, у дитя нет явных родовых признаков, что передаются по наследству, как, например, шестой палец или волчья губа.

— Ты много думать. Ты хороший самка, разумный мать помету хорошо. Отец-книжник хорош, но не главен, главные — воин, дух и крепкий корень, здоров частями тел, мы выбирать так. Зачем слабый, пусть умник? Слабый не множится, род не продолжать! Щенок мой при любой самец, если меня любить, любить и мой дочь! Даже и сын!

— У вас, амазонок, свои традиции и законы. Овод, как воин, как защитник, хорош, без сомнения, но, в ином смысле, есть и другой страх. Подумай сама, он же боялся тебе признаться, боялся, что ты откажешь ему, этот страх другого рода, он как бы умирал каждый раз, когда ты "сплетала ноги" со своим лейтенантом дроу. Это сердце, Зулл. Ему не прикажешь.

— Это не сердце. Это орган другой. Я хотеть Овод, я думать, он хотеть брать течная сука Аэринн, гордость мешать я говорить он, отказ амазонке смерть, долг мне убить Овод, я не хотеть его убить. Я сплетать ноги другим — здоровья для, скука, месть, зачем умирать?

— Ну хорошо, Зулл. Есть такое чувство — ревность, может, тебе хоть раз довелось его испытать... Овод ни с кем не гулял, ни разу ни с кем даже не поцеловался на твоих глазах, никогда, сколько вы вместе в Ордене. Я спрошу тебя, и ответь мне — честно ответь — я — я — могу переспать с Оводом?

Мальчонка уже, кажется, протёр тряпкой дыру в столешнице. Багрянец щёк сменился бледностью, глаза сверкали, как у фея под пыльцой, хотя, чем уж мы с Зуллой могли его удивить, не знаю, в "Семерых гусях" гулящие девицы оказывали интимные услуги чуть ли не у всех на глазах, да что там "чуть", после пары бутылей крепкого никто никого не стеснялся.

Зулла, склонив голову набок, изучала меня, и под этим взглядом мне становилось всё больше и больше не по себе.

— Если он хотеть, да, я добра. Друг — не жалко. Нет, я убивать. Если ты захотеть отобрать Овод, я убивать. Да, теперь понимать. Путанно, сплетение ног — просто, сплетение "уммы" — и книжникам не понять, я не понимать, я просто убивать, так просто, точно. Рубить узел.

Да, Зуланна, ты права, это так сложно. И, одновременно — так просто.

Сильфида всхрапнула, забила копытом. В трактир вбежала пара палевых борзых, обежав комнату, собаки уселись у входа, замерли, лишь дрожание высунутых розово-черных пятнистых языков говорило о том, что это живые, настоящие псы, а не изваяния тонкой, чудесной работы. Сильфа разглядывала новеньких с интересом кота, узревшего упитанную ленивую мышь.

Склонив голову, чтобы не стукнуться головой, в трактир вошёл Вэлмор, Глава Ковена.

На вид магу было лет тридцать пять — сорок, высокий рост, крепкое сложение, Глава Ковена мог перещеголять нашего ночного знакомца, стражника-великана. Темно-серая мантия прикрывает винного цвета кафтан, на груди блестит золотая цепь со знаком Главы, лосины в цвет кафтана, высокие сапоги из кожи пустынного буйвола, в руке скрученный кнут с рукоятью в золотой оплётке. Одежда, если не брать во внимание цепь, ничем не отличалась от обычной одежды богатого арканумца. Скромник наш Вэлмор. Если не считать того, что каждая из его собак стоила как сотня опытных наёмников.

Лунные псы. Легенда. Я залюбовалась тонкой лепки изящными мордами, раскосыми черными глазами, казалось — тронь и сломаешь. Но нет, с виду хрупкие тощие собаки, ростом в холке мне по пояс, могли задрать почти любую нежить. Укус борзой лишал магической силы на долгое время, в зависимости от силы магии укушенного, мог и навсегда обезмагичить, если можно так сказать. Вэлмор рисковал, держа псов, видимо, был уверен, что питомцы его не тронут, да и впрямь, зачаровать, заколдовать собак, чтобы они напали на хозяина было невозможно, а одежда и перчатки мага, если что, могли защитить Вэлмора от случайных покусов, в собачьей драке такое частенько случается, если влезть в свару и попытаться разнять псов.

Эльфы ненавидели лунных, считая их порождениями Ллост, богини дроу, дроу возражали, что это дети Дану, только она могла создать таких собак, маги-люди избегали псов, а люди — обычные люди, которые жили за границами Арканума и Брокенмора, скупили всех на корню. Вот и стоил щенок, как войско отличных наёмников, магия, что ни говори, навевала ужас, даже маг-целитель за Стеной сталкивался с недоверием и злобными шепотками в спину. Даже от тех, кому вернул жизнь, можно было ждать подлого удара ножом.

Маг всегда изгой.

Даже в Аркануме.

— Эллия, Кэллор, ждать, — буркнул архимаг псам и уставился на нас с Зуллой.

Светло-русые растрёпанные волосы, серые глаза, широкий, курносый нос, круглое розовощёкое лицо деревенского парня, крепкое, коренастое сложение, Вэлмор походил на селянина, а не на главу Ковена, архимага, некроманта и короля магии иллюзий в его едином конопатом лице.

— Извольте ответить, дамы, где все? Где Главный дознаватель? Глава Ордена? И не надо смотреть на меня таким взглядом, дамочка, морфолк не являлся смертельной угрозой городу. Вы, как представитель организации, которая непосредственно сталкивается с убийцами, должны изучать таковых и знать, как с ними бороться. Отсутствие знаний об элементарных вещах не является заботой Ковена, наши силы не для того, чтобы распылять их на единичный случай появления морфолка. Я желаю слышать, найден ли создатель твари? Молчите? Я устал твердить, что Корона не нуждается ни в услугах Коркорана, ни конторы вампира, это неприкрытое узаконенное мошенничество, дабы обирать доверчивых жителей, да и шантажом издалека пованивает, давно следует прикрыть ваши лавчонки. Нет, у нас самая добрая в мире королева, у нас всем дорога, всем открыты пути, мы же не Брокенмор какой-то... — Вэлмор подобрал полы плаща, окинул брезгливым взглядом комнату. — Что ж, сегодня я получил достойный повод обратиться к королеве. Едва не погибло множество жителей Гавани, взрывы на в Левобережье, пожар в Ордене, смерть уважаемой эльфийки, её дочери и слуг, позвольте спросить, хоть какие-нибудь, хоть крохотные успехи есть? Есть хоть что-нибудь, о чём я могу доложить Их Светлостям, чем я могу подтвердить, что ни вы, Орден, ни мы, Ковен, даром не вкушаем пирожных?

Я слушала, онемев от возмущения. Зулла подбоченилась, постукивала краешком сапога в такт тираде мага, соболиные брови сходились все ближе и ближе, глаза-вишни, если бы могли, уже бы испепелили Вэлмора молниями. Ещё пара слов, и Вэлмора и псы не спасут. Я видела, как один токующий назойливый дроу, из самой верхушки дроу, был пригвождён броском сабли к стене. К счастью, Зулла проткнула незадачливому ухажёру только ворот да отсекла косу, гордость дроу, их отличительный знак. Ко всему, Зуланна, хоть и была изгнана из Амазонии, но и будучи изгнанной, она оставалась подданной её Высочества Дианэ Великой Охотницы на Песчаных Волков, что означало немедленное объявление войны Аркануму, если с головы Зуллы упадёт хоть один волосок. Имелась ввиду не пьяная кабацкая драчка, а "злонамеренное причинение вреда подданной Дианэ", как пояснил мне Виктор, иначе бы войны с амазонками не прекращались, причинённый амазонкам ущерб Короне итак дорого стоил. У воительниц ответ на оскорбление обычно означал получить голову врага, иное их не устраивало, если только это не был конь редких статей или мужчина-производитель со здоровой наследственностью, амазонки предпочитали сильных, крепких мужчин с магической силой, но маги дарами на блюде быть не желали, не говоря уже об участи раба в гареме. Свободолюбивые они, наши маги, по пьяни "с кем" и даже "с чем" попало можно, а вот спасти Арканум от войны — ни-ни, честь не дозволяет. Вэлмора, этого мерзавца, я бы отдала Дианэ, по всем статьям подходит. Впрочем, шучу, такой участи и потерявшему берега Главе не пожелаешь. Насилие — оно насилие и есть, даже причиняемое прекрасной амазонкой.

— Дохлый дракон воняет весь лес, — пробормотала Зулла.

Казалось, Вэлмор и пальцем не шевельнул, но кожаный хлыст зазмеился по полу, заплясал. Глухо зарычали псы.

— Айунн доу роу соэнеморика, ум лемодиуа, ас саэдриэн, — тихо запела Зулла.

Псы, тихо поскуливая, легли, поползли к Зулле, глядя ей в глаза, виляя тонкими длинными хвостами, разметая по полу солому и мусор. Думаю, выражения наших лиц — моё и Вэлмора, не сильно отличались друг от друга.

— Как? — выдохнула я.

— Откуда ты, женщина-варвар, можешь знать язык зверей? — прошипел Вэлмор.

Зулла, присев на корточки, трепала псин по головам, те довольно жмурились, подставляли уши, лбы, хвосты отбивали барабанную дробь о доски пола.

— Книга мне дарить маг, разводчик грифон. Я дарить маг себя, он дарить мне, учить книга с картинкой. Забавно, постель и учить, да. А тебе, дохлый дракон, давно никто не давать, ты злой, женщин не любить, мужчин не любить, детей, собак не любить, ты только себя любить или пить зелье любовный мираж. Самообладать плохо, часто нельзя, корень не стоять. Наш шаман мог помочь, но тебе не стать. Ты сам не хотеть.

Я закашлялась, Сильфида, просунув голову внутрь комнаты, закивала, тоненько заржав. Мальчонка скрылся за прилавком, кнут Вэлмора бесшумно выписывал кольца, подбираясь всё ближе и ближе к ногам Зуллы. Я положила ладонь на рукоять "молнии", выбрав сочетание "сбить кабана с ног". Наверное, надо выбрать что-то поближе к медведю, нет, слону, судя по весу клиента...

Вэлмор потёр бровь, пожевал губами, что-то, видимо, хотел сказать, и, к моему искреннему изумлению, расхохотался от всей души.

— Ты, красавица, права, да, — вытирая слезы, пробормотал маг. — Может, ты меня и полюбишь? Согреешь старые кости, так сказать? А то мне всё больше колдуньи да чародейки попадаются, у которых ни на грош ни тепла, ни души. Знаешь, я ещё ничего старичок, тебе должен подойти.

— Ты знатен, стать крупна, корень смолить притиркой, кувырок интересен должен быть, я чую, но... я..., — Зулла засмущалась, ковырнула носком сапога пол, — я не мочь. Не хотеть, да.

Насколько я знаю, засмущалась она в первый раз. Что любовь с амазонками делает! Эллия тихо гавкнула, подбежала к двери в подвал. Как ни странно, присутствие псов полностью оправдывало Главу, ведь убийцы — маг и инкуб, вряд ли бы заявились в Венгерберг с собаками, этих псов не зачаровать, глазами не посмотреть, их не изменить иллюзией. Лунные слушались Вэлмора, значит, знали его, знали его суть, мага под внешним влиянием они бы слушаться не стали. Ну, а Зулла не в счёт. Общение с миром зверей сильная сторона амазонок, боевые пары с волколаками и выворотками для них обычное дело, не говоря уже о лошадях, те у девушек с рук ели.

Эллия замерла настороже. Кэллор напрягся, шумно потянул носом воздух из подвала, медленно, крадучись, подошёл к подруге, псы вновь застыли изваяниями, обе собаки смотрели вниз, во тьму подвала. Пол едва заметно тряхнуло, дверь, скрипнув, качнулась туда-сюда и замерла, будто бы ничего и не случилось.

— Там беда! — рявкнула Зулла, и, проскользнув мимо меня, ринулась вниз, собаки рванули за ней. — Кайра нельзя! Свяжу, убью, клянусь Овод! — донеслось до меня снизу.

Мы с Вэлмором уставились друг на друга. Насмотревшись, одновременно ринулись в дверь. Маг был большой, я средних размеров, дверь делали для гномов или хоббитов, в общем, после небольшой борьбы бобров в узкой норе, победил самый юркий боец, применив остролоктевой приём и подлый пинок. Вэлмор запутался в плаще, я запуталась в плаще Вэлмора, мы оба ругались и шипели, выпав из плаща, я скатилась по лестнице, едва не сломав шею, но ни "молнию", ни сумку я, к своему изумлению, из рук так и не выпустила, вцепилась мёртвой хваткой, в сумке зелья, перевязка, да куча всего, мало ли что там, впереди, стряслось, откуда мне знать, что может понадобиться. Я вскочила на ноги и помчалась вперёд. Каменный пол, на удивление, был чист, пыли не было, но не было и следов Коркорана. К счастью, извилистая кишка коридора не разветвлялась, и я неслась вперёд, уверенная, что бегу, куда надо, ко всему, впереди слышался лай и повизгивание псов, Зуллины боевые выкрики, звуки указывали путь, направляли, позади меня слышалось хриплое дыхание, топот Вэлмора, маг тоже не отставал. Как? Туннель был широким, с полукруглым потолком, но и в самой высокой точке всё равно ниже Вэлмора, размерчик скорее для гномов и морских эльфов, но маг, рыча, нёсся следом за мной, нисколечко не отставая. Я обернулась и увидела жуткую картину — Вэлмор, где-то скинув плащ, мчался за мной на четвереньках, как мчится волк. Я споткнулась, ускорилась, у меня неожиданно прибавилось сил, хотя ещё секунду назад мне казалось, что я на последнем издыхании, вот-вот упаду, умру, хрипела я уже так, что и дриады-целительницы пользовать бы меня отказались.

Больше я не оглядывалась. Как-то не хотелось, хотя я и навидалась, и навскрывалась, но уж очень нечеловеческим, жутким было лицо архимага. Какое там лицо... морда.

По пути нам встретились пара-тройка ответвлений, коридоры уходили во мрак, но собаки уверенно мчались вперёд, просто чудо, что они с нами, впрочем, Зулла тоже следопыт, может, и не хуже лунных, но всё равно, каждая секунда на счету, и тут носу собаки нет равных. Топот, хриплое дыхание, моё и Вэлмора, эхо шагов, сухой, холодный воздух, что обжигал лёгкие, казалось, я в каком-то бесконечном кошмаре, я бежала, неслась, вина жгла, и никакие слезы, никакие доводы, что я тоже могла попасть в беду и погибнуть, не облегчали её тяжести.

Свернув в очередной раз, я перепрыгнула через пару плоских ящиков, стукнулась плечом о светильник, заляпала куртку сажей со стены, отцепила сумку, что зацепилась лямкой за выступ, и замерла. Мат-тушки мои Икабоды!

Я — виновата. Виновата тысячу, миллионы раз!

Там, под грудой неимоверно тяжёлых камней, может, ещё живой, а, может, уже и мёртвый, Коркоран. Собаки чуют, их, к сожалению, не обмануть, не зря же они так отчаянно принялись рыть завал.

Рядом со мной стал Вэлмор, маг вновь принял нормальный рост и вид, он что-то колдовал, лицо стало камнем, без выражения, без страха и паники, лишь в зрачках тлели алые огоньки. В пещере стало светло, как днём, только днём свет мягкий, солнечный, а не мертвенный лабораторный свет, что залил пещеру. Я разглядела стены из морских камней, скреплённых чем-то вроде глины, пол, усыпанный крошевом и камнями, глухой завал, который клубился пылью, ужас катастрофы высветился во всей своей жуткой красе. Пещера была относительно высокой, большой, рукав коридора расширялся раза в четыре, расступался вбок и вверх. Откуда здесь столько камня? Как?! Взрыв должен был быть мгновенным, иначе эльф успел бы спастись, пробежать дальше! Да какая к Икабодам теперь разница, как?!

Гадала, Кайра, кто следующий? Ты получила ответ... сколько можно, сколько можно нас убивать?!

Вэлмор вскинул руку ладонью вверх, кнут описывал знаки, оставляя руны в пыли, голос мага усиливался, звучал глубже, громче, но ничего не происходило, кроме того, что пара мышей порскнула у стены, собаки, тявкнув грызунам вслед, продолжили рьяно копать осыпь.

Зулла отбрасывала камни. Ругаясь, что-то шепча, размазывая слезы рукавами по щекам, вся в пыли и саже, она копала с бешённым усердием, будто не в себе, рядом с ней так же, будто обезумев, рыли лапами завал из камней и песка, лунные псы.

Я, хрустя камнями, подошла к Зулле, села рядом с ней, достала из сумки рукавицы, протянула подруге и тоже принялась копать, глотая солёные слезы. Собаки повизгивали, рыли, скулили, мы с Зуллой гребли молча, сосредоточенно, там, в том месте, где с ума сходили псы.

Мёртвого, живого, мы откопаем тебя, эльф.

Я зло всхлипнула, прикусила губу.

Мягкая сила оттолкнула нас от завала, мы с Зуллой отплыли от груды камней, Кэллор и Эллия, повиснув в воздухе рядом, завертели головами.

Камни взлетали к потолку, крепились невидимым раствором к стенам, казалось, время пошло вспять.

Один за другим, медленно, верно, груда камней вернулась назад, пещера была бы обычной пещерой, если не считать изувеченного, расплющенного трупа трактирщика у дальней стены, да живого каменного потолка над нами. Камни шевелились, волновались, потрескивали, ощущение от каменного навеса было жутким, но приходилось терпеть.

Эльфа не было. По крайней мере физического тела эльфа.

Я увидела кучу тряпья, что была одеждой Коркорана, из-под грязной кучи торчали ножны меча, дохлой змеёй свернулся широкий ремень, дорогая руническая вышивка кое-где поблёскивала из-под слоя пыли и грязи.

Меня опустило вниз, я почувствовала, как разжались невидимые пальцы великана. Я подошла к одёжке эльфа, порылась в пыльных, грязных тряпках, подняла странный блин. Не блин, расплющенная фляга с лиственным орнаментом. Где же её хозяин, где? Я задрала голову, разглядывая поднятые магией камни. Среди пятнистых, черно-коричнево-серых, запорошённых пылью и крошевом булыжников, мне почудился странный отблеск, я подошла ближе, пытаясь рассмотреть вещицу. Вэлмор что-то шепнул, кучка камней упала передо мной, я наклонилась, взяла в руки фигурку. Забавный осьминожка в шапочке из редкой серо-синей ракушки в форме слезы, которой торговали только русалки из Грохемской бездны. Я сунула в карман находку, пошла дальше, вглядываясь вверх, шею ломило, но я до боли в глазах всматривалась, боясь пропустить что-то важное. Дельфинчик на камне из такой же ракушки, но побольше размером и ярче синевой, и на той, и на этой фигурке метка лавки "Сундук мертвеца". То, что на полке в комнате Анн стояла фигурка из этой же лавки, новенькая, ещё в подарочной упаковке, я не стала озвучивать. Вэлмор, хоть его сущность и подтверждали лунные псы, другом нам не был, с чего мне ему доверять, он и маг-маньяк со своим подручным вполне могли быть сообщниками. Предатель, хотя мне отчаянно не хотелось в него верить, скорее всего, среди нас, пусть и невольный... да если и так, я теперь сама по себе, это в интересах безопасности остальных, даже Лорне ничего не хочу говорить, она попытается меня отговорить, а я должна, обязана остановить мага и его смазливого напарника-демона, раз уж они гонят меня за флажки.

Сама.

Я — приду, ждите.

Скоро приду.

Больше смертей и увечий не будет.

Я продолжила осмотр. Каменная куча над головой шевелилась, было жутковато, не по себе, я понимала, что эта гора обломков в любой момент может обрушиться на нас, но выбора не было. Вэлмор по моему знаку сбрасывал небольшие кучки камней вниз, мы с Зуллой и собаками нашли ещё три куклы из водорослей в виде морфолка, несколько мешочков с зёрнами и драгоценными камнями, от которых несло магией, даже я, со своей связанной силой, почувствовала тёмные, душные волны тьмы. Закладки мага. Тот, кто хотел их оживить и выпустить убивать жителей мирного города, нашёл здесь свою смерть.

Папаше-трактирщику не хватило пары шагов, чтобы скрыться в боковом проходе. Я привыкла к трупам, да и этот бы меня не удивил, если бы не то, что вместо волос у него были щупальца морфолка. О таких чарах я не знала... это же надо, живого человека превратить в подобие морфолка, наверняка человеком несчастный уже не был, когда пришёл сюда... я не сомневалась, что после того, как трактирщик активировал бы закладки, его бы ждала смерть, страшная смерть, чтобы не осталось и следа от запретной магии. Серый пепел в моей лаборатории тому пример. Псы, насторожив уши, осторожно обнюхали мои находки и, глухо ворча, отошли, прижались к ногам Вэлмора, труп-полуоборотень приязни у собак явно не вызывал, как и угрозы. Пакость, она пакость и есть, чего её трогать... Значит, предатель окончательно мёртв, опасаться кадавра не стоит. Если бы не завал, который, скорее всего, устроил Корр, по Гавани уже скакала бы банда морфолков, или похожих на него жутких смертоносных тварей, что ничуть не веселей. Скорее всего, эльф потерял время, пытаясь обезвредить и найти все закладки, трактирщик должен был успеть активировать кукол, времени у него было хоть отбавляй, пока мы воевали с одним из "новорождённых", первенцем, так сказать. Эльф, наверное, поняв, что слишком поздно, что не успеет обезвредить оживающих у него на глазах тварей, и принял решение обрушить лаз, ведь тратить время на деактивацию каждого магического кокона могло стоить жизни Венгербергу. Корр успел убить гада, обрушил пещеру для тотального уничтожения "зародышей", хотя, конечно, он мог найти и не все "сюрпризы", но завал в любом случае мог дать время магам города обезвредить тварей, спасти жителей.

Тогда где он сам? Успел уйти, спастись?

— Это быть икра морфолк? — спросила Зулла, откидывая косицы назад, шикарные волосы превратились в шевелюру ведьмы, что весь день копалась в грязи, впрочем, почти так оно и было.

— Ага, бесценная такая икра, — мрачно согласился Вэлмор, складывая наши находки себе в небольшую суму на поясе. — Знаете, девушки, каждый маг имеет свой отпечаток, свой след, это как подпись, даже огненные шары неповторимы. Цвет, плотность, мощность, траектория, сила, у магов всё индивидуально. Эта сила, этот маг мне незнаком. А я ... долго живу... знаю всех. Знал...

Я посмотрела на Вэлмора. Заносчивый и высокомерный, как мне казалось поначалу, сейчас маг был явно растерян, он прикусил губу, хмурил брови, на его лице будто лежала тень. Я не стала отвечать, да он и не ждал, нужны ему наши советы, как морфолку единорог. Я хотела ещё порыться, поискать, но каменный потолок, что держала магия Вэлмора, затрещал, захрустел, меня и Зуллу отшвырнула назад невидимая сила, впрочем, эта же сила нас и приземлила, словно я упала в плотное мягкое облако, мне даже померещился запах грозы, свежести, я немного побултыхалась в невидимой пуховой тучке и встала на ноги.

Завал обрушился. Мы с Зуллой, прикрыв головы и глаза, переждали каменный водопад. Когда грохот стих, камни были там же, где и полчаса назад.

Кроме эльфа.

Коркорана не было, и жив ли он, оставалось только гадать, но я надеялась, надеялась изо всех сил, что ему удалось выжить. Тела нет, но, имея дело с магией, это не значит ничего.

Умереть можно, не оставив следа. Серый пепел среди камней не виден...

Я повернулась и побрела назад, к выходу в город. К Сильфиде, к стражникам, к тем, кто сейчас рыщет в поисках убийцы, впрочем, я уверена, что розыски только развлекут нашего кровавого визави. Пора дать прозвище убийце, ты этого хотел, Корр.

Визард? Пусть будет Визард. Был один такой кошмарный колдун, так давно был, что о нем и забыли, или, скорее, предпочитали не вспоминать... пример того, что может натворить магия в руках полоумного убийцы. Мне плевать, как зовут нашего теперешнего убийцу, как его настоящее, истинное имя. Может, я выбью, выжгу его на твоём могильном камне, пусть ты и камешка, пылинки недостоин, тварь. Потомки должны знать, что плохо быть Визардом. И что нет ничего хуже, чем сдохнуть, как Визард.

Ты спас город, эльф. Ты, разбойник, убийца, ловелас и интриган. Клянусь, я найду тебя, эльф. Найду хотя бы место твоей могилы.

И посвящу в твою честь казнь мага.

Визарда как его там.

23

Я выбралась из подвала. Утро розовело вовсю розовело утро, орали птицы, свежий морской бриз задувал в открытые двери кабака, разгоняя тяжёлый дух многолетних попоек, мальчонка ловко орудовал граблями, собирая солому с пола, мусор и грязь. Сильфида была на месте, всё так же привязанная около двери, правда, кольцо кобыла выдрала с корнями, но удирать с места преступления не стала, решила, наверное, дождаться новую хозяйку, со мной же весело, морфолки всякие, амазонки, а, пока дожидалась, лошадка скрасила себе время, покрошив половину ступени крыльца в труху, да отгрызла кусок дубового поручня, больше, вроде бы, урона не было, не считая чьих-то порванных портков, измочаленных в хлам и грязь под её копытами. Что случилось с владельцем штанов, я и думать боялась, но крови, вроде бы, не было. Может, целиком бедолагу-конокрада сожрала, а штаны выплюнула, грязные же? С неё станется! Перед Сильфидой стояло ведро с водой и полная сума с зерном, угощением кобыла побрезговала. Ещё бы, после конюшни Эллои, где Дмитро холил и лелеял, где зерно, наверное, посыпали золотой пудрой да всякими вкусными полезными добавками да порошками, чтобы шёрстка светилась, была гладкой, шелковистой, чтобы здоровье было лошадиным, и чтобы характер был как у ласковой козочки, а не как... у той, что косила на меня недобрым глазом. Я посмотрела в ответ, я тоже так умею, Сильфида, прядая ушами, проиграв в гляделки, быстренько что-то проглотила, мне показалось, что у неё в пасти мелькнул крысиный или мышиный хвост. Ну... единорог, что тут поделать, пусть они и легенда и всё такое прочее, и легенде не выжить, особенно в их древние жестокие времена, когда трава была укрыта снегом и пеплом, если бы они не были всеядными. Радугой сыт не будешь. Вспомнилась та знаменитая картинка с девственницей, обнявшей за шею белоснежного прекрасного единорога, я теперь засомневалась — может, девица просто умоляла оставить её в живых, не жрать? Вот и Сильфидочка моя, оголодала, бедняжка, пока хозяйка шлялась по пещерам да всяких эльфов разыскивала, вместо того, чтобы холить и лелеять лошадку. Ага, холить и лелеять — глаз да глаз нужен, как бы меня не сожрала, а меня нельзя, я не дезинфицированная. И хватит, Кайра, с лошадками, как себя не отвлекай, все равно придётся вернуться в печальную и страшную реальность.

Как сказать ребёнку, что его отец мёртв? Пусть папаша и был живодёр, любитель распускать руки и ноги, не сомневаюсь, ремень с розгами тоже были в ходу, но он всё-таки был мальчишке отцом, я видела, я знаю, дети любят, защищают изо всех сил даже таких отморозков. Любовь, настоящая, она умеет прощать. Сколько их, мамаш, вдрызг пьяных, которые и не помнят, что у них есть дети, а, поди ж ты, эти самые дети ищут своих "родительниц" по хатам и притонам, приводят домой, кормят, если, конечно, есть, чем кормить, и есть он, это дом, терпеливо ждут... Вечно меня заносит, вечно в что-нибудь эдакое, что душа прямо радуется. Наёмную плакальщицу с погоста до искренних рыданий довести могу, было бы желание.

— Он...того? Да? — шмыгнув носом, спросил мальчик, возя вилами по полу в одном и том же месте.

— Его больше нет, — мягко сказала я. — Он... не страдал, погиб мгновенно.

И ведь почти не соврала. Если считать, что сознания, души в теле трактирщика не было, то муки тела как бы и не в счёт. Я подошла к мальчонке, погладила по жёстким, темным волосам. Он, отбросив вилы, обнял меня за талию, прижался лицом к груди, зашмыгал носом.

— Это папаша выпустил урода? — прошептал он.

— Не вини отца, кто-то его зачаровал. Ты кого-нибудь видел, хоть что-нибудь непривычное, подозрительное? Ты бы очень помог мне... нам найти убийцу.

Мальчик сел на скамью у стола, вытер нос рукавом, поворошил вихры, воздел заплаканные глаза к потолку, с которого на него безглазо уставилась рыба-меч.

— Заходил дня три тому красавчик, с папахеным шептались, долго, потомака умотались вниз, ниче таково боле, вроде, окромя того, што долгонько их не было, почитай полдня шлялись где-то в тоннелях-то.

— Твой отец кабатчик, мало ли кто к нему заходит — торгаши, поставщики вина, еды, да и контрабандисты, не надо делать вид, что ты слышишь об этих типах первый раз. Этот гость чем-то отличался?

— Не, пришлый товара не приносил, пустой был, тока сума лёгкая на плече, да и одёжка не купцовская, чёрная рубаха с отливом, дорогущий плащ-невидимка, что твой граф, да штаны как для выезда, не, Леди, не торгаш он, точняк, породистый, смазун, видать сразу. А так, навроде, ничем более, нахальством токмо, так оно у нас и не выводится, почти кажинный пропойца гоголем выхаживат опосля зелья-то. Ну, этот не пил вовсе, хлебал то, что с собой во фляжке притаранил, похоже на воду. Он, красавчик, таких тута и не видывали, опосля, после тёрок-то с папахеным, подцепил нашу рыжуху, хоть её и цеплять-то не надо было, сама на шее висла да других блядей от него отгоняла, прям бои устроили, волосенки друг дружке повыдёргивали, Колетт, она бедовая была, шустрая, самая бойкая средь девок тутошних, что у нас пасутся, её и нашли опосля за причалом, за устьем Белой-то. Дохлая, что столетний трупешник. Стража, как нашла мертвячку, носилки притаранила, фаэтон ихний похоронный, всё, честь по чести, как полагается, Колетт вся серо-чёрная была, страшная, жуть, а как стали стражники подымать-то её, возьми, да и разлетись по ветру, токмо дым серый пыхнул, верно, красавчик-то не прост оказался, не прост. Ферно это, тёмный, точно грю, Леди.

— Откуда знаешь? Про пепел, про цвет кожи?

— Дык я за устьем рыбачу иногда, тамака пара сарайчиков, держу уду да снасти, вот и довелось позырить. Деваха, та, что с полюбовничком туды приперлась для потраха, как увидала трупец, так вопила, шо рыбы опосля три дня не было, я и приперся, чо. Чего орать? У нас туточки, в Гавани, трупов, как блох на псах.

— Ещё что вспомнишь?

— Да, навроде, и всё... Не видал ево раннее, и опосля не видал, пришлый он, не наш, не из гаваньских. Потомака, девка бросила клиента, первого, у них всё уже было на мази, договорено, а так у шлюшек не заведено, ей бы Меченый таких бы фиников понаставил, кости переломал, с места бы не сползла, но тот, пришлый, уж больно смазливый был, наглый, Меченый было полез в драку, а тот, хоть с виду и сухой, что твоя жердь, едва не прибил кота с одного удара-то, силища жуткая, хоть и щуплый на вид, наши никто и лезть не стал, жить-то всем охота. Я кровищу-то со стены так и не отскрёб, прилетело потом от батьки, — нос мальчонки сморщился, он вновь зашмыгал. — А этот, смазун, он куклу, русалку крохотную, подарок, из лавки Оррена, Колетт всучил и уволок девку, та вся плыла, когтилась, ноги едва ли не туточки раздвинула, так ей трахаля хотелось, стелилась вся, плелась вокруг него, я исчо подумал, фига ей игрушка с Орреновской лавки, и так бы у них всё слиплось-то, но вас же, бабье, и демон не разберёт, над подарунком от красавчика на память рыдать цельную жисть могете.

— "Сундук мертвеца" — лавка Оррена?

— Чьей же ей быть, Орренова и есть.

— Ещё кто-то спрашивал про красавчика? Кто-нибудь приходил?

— Та не, стража токмо, те, сёняшние, Лукас и Доэмир, поспрошали про типчика, почеркали на листочках, да за пиво принялись, девка, она девка и есть, надо оно им, чо ли. У Колетт дочка осталась годовалая, слыхал, семья левобережных купить хочет, стражники, они более по этим делам профит имеют, быстро доложить тем, кому надобно, у кого интерес, а высокородные уже сами вертятся, будут биться за дитё. Гуинн туды и соваться боится, он, хоть и каменный, а всё одно — и песчинки не оставят.

Я вздохнула. Есть, есть у нас в Аркануме гнойник — продажа детей, одна надежда — девочка попадёт в хорошие руки, раз ею занялись стражники.

— Остались у тебя старшие — мать, тётки, дядьки? По нашим законам дети не могут управлять лавками да кабаками.

— Тётка у меня тут полоумная, наверху лежит, под крышей в комнатенке, будет как бы за старшую, а в налоговой, тетенька-Леди, нас не тронут. Там ведь как, пока злотые капают, так и трогать-то нафиг, да и Гуинн в обиду не даст, мож, управляющего какого в подмогу приплетёт, чё уж, пусть его, хужее всяко не будет.

Да, дела. Мы искали по всей Гавани, пугали Рокси и Гуинна, а самый ценный свидетель — вот он, всё время был тут. Усмешка судьбы... дорогая усмешка. Хотя, с другой стороны, кто знает, узнала бы я про Оррена, ту самую ниточку, что связала смерть Анарьетт и девушек с побережья, если бы не морфолк и печальные события. Узнала бы, маг умён, такую явную улику он не мог пропустить, забыть, если мне тычут в нос "Сундуком мертвеца" и его безделушками, значит, неспроста тычут. Будем считать, что наживку я заглотила. Хотя... зачем тогда взрывы, зачем уничтожать улики в хранилище? Больше шума? Устроить вселенский тарарам, чтобы у нас не получилось расследовать по-тихому? Да нет, несмотря на взрывы и морфолка, слишком уж точно бил враг — мои друзья, любимые, один за другим, как какие-то фигурки на шахматной доске, выбывали из игры... и проигрыш равнялся жизни.

Найду, убью.

— Скажи, тот смазливый тип, что увёл Колетт — черноволос, волосы до плеч, серо-голубые глаза, тонкий шрам у кромки волос, охренительно, необычайно красив, а взгляд, как у оценщика рабов? — спросила я.

— Похож, да, а про рожу... это вам, бабам, судить, красив ли, нет, но наш Голубок, что очком балуется, тот папаше истерику закатил, визжал, что на него никто и не глянет, пока чужак у нас столуется, а ведь он, паскудец, башляет нам за место. Када навизжался, сам попытался подсняться к красавчику, всё клеился, невиданное дело, все злотые, что нажил, предлагал тому за потрах, а, скажу я вам, Леди, у Голубка-то у нашего, энтих злотых до фигищи, эдакое дельце тут многие пользуют, отстегивают щедро, за молчание да за изврат-то, Голубь давно мог завязать, просто он трах шоколадный полюбляет, слабенький на задок он, батька так грил.

— И что? Получилась любовь у Голубка с вашим ... гостем?

— Гы, нечем теперь Голубку-то теперича деньгу зашибать, — мальчишка ухмыльнулся щербатым ртом. — Тот смазун его и слушать не стал, зыркнул так, что Голубь взвыл, скрутило его в падучей, аж пена кровавая пошла изо всех щелей. Вызвал зеленых, свиток у него завсегда с собой, клиенты кровушку-то Голубю пускали часто, напихают да мордасы набьют, самим-то стыдобища, как проспятся, вот и лезут рожу бить, а тока поздно, все одно уделались. Дриадки и сказали-то, што жопу-то с кишками Голубю долго исчо пользовать будет нельзя, пожог ему нутро-то красавчик, ведьм оказался, вот что. Калека теперь наш Голубь-то, дриадки ево подлечат, может, и допетрит, для чего жопа-то дадена, а вот радостей-то чёрный его навсегда лишил, да, дриады Голубку баили, исчо раз, и кровищщей изойдет, коль невтерпеж будет зад-то подставлять.

— Ты, смотрю, рад, что досталось несчастному?

— А то! Он меня мальцом-то исчо за дворы завёл, пел в ухо сладко, леденцы с петухами совал, благо, што мимо Гуиннов секретарь шёл, он, хоть и гоблин-то, накостылял дубиной козлу вонючему, пригрозил, што Гуинну всё выложит, Голубь-то и затрясся весь, Гуинн не любит, када мальцов-то изврат всякий трогает, с тех пор Голубь хренов всё ласков со мной был да преду... предупредителен, токмо я, Леди, всё одно подальше от него, нутро у того чёрное, зловонное, я прямо-таки чуял.

— Как же папаша-то после этого пустил этого к вам в кабак?

— Да что папаня, — мальчик шмыгнул носом, потихоньку успокаиваясь. — Влепил подзатыльник да приказал не сочинять, мол, Голубок не из таковских, не по дитям, окромя тот поклялся, ишшо и приплатил папаше, щедро приплатил, штоб шум не поднимали, вот так вот оно и вышло.

— Как тебя звать-то? — спросила я.

— Урлан я, да какая разница, Леди, Вы ж тут оказией, што там вам до меня... завтра и забудете.

Не забуду. Но в главном ты, к сожалению, Урлан, прав. Я не добрая фея из сказки, волшебной палочки у меня нет. Всех не спасти, как бы мне не хотелось, не наделить злотыми и домом, в котором добрая матушка, пироги, любовь и веселье. Мир жесток... Ты здоров, дело у тебя не отнимут, суд тебе не грозит, в общем, спасать и защищать тебя не надо. Да и не думаю, что ты будешь рад моему вмешательству. Это твой мир, твоя жизнь, какое право я имею решать за кого-то и менять судьбу? Мне — изменили, но я не просила, и жива-то милостью Ковена до сих пор. Что это я? Накатило, бывает... что же до сегодняшней ночи...

Да, дела. Ну что ж, по делам и судьба — награда нашла героя, то есть кабатчика. А вот то, что инкуб магом оказался, это не укладывается в мою инкубову картину. Впрочем, в неё много чего не укладывается, приворотное зелье, например. Убийца мог применить артефакт, есть такие, что не только нутро выжечь могут, спалят заживо и вся недолга, всё та же контрабанда, чтоб её, так что ссора убийцы и извращенца Голубя ничего не даёт. Кроме того, что убивец традиционен в интимных предпочтениях и терпеть не может любителей анального баловства. Тут я с ним могу согласиться, я какой-никакой, но врач, всё-таки мне пациенты больше в мёртвом виде попадаются. На моем лабораторном столе отлично видны последствия диких оргий, кои же и становятся причиной смерти и жутких, мерзких и зловонных болячек. Таких, как свищи, геморрои, язвы, прободения, заражение крови и перитонит, гниение заживо при заражении спирохетозом или герпеспорой, это если игра в долгую, и причины относительно быстрой смерти — внутренние кровотечения, болевой шок, удушение и прочие прелести, не говоря уже о передозе зельями, весь привычный для патолога смертельный набор, который потом безутешные родственники умоляют спрятать, замазать, закрасить, забыть и замолчать. Бывали и забавные истории об извращенцах, Юлиуш частенько меня пичкал байками из будней лекарей-дриад, после которых мне и крошка хлеба в рот не лезла, и это мне-то, с моей работой. Анальное соитие без должной подготовки, да даже и с ней — вредно, опасно, кровавые трещины в прямой кишке загнивают, воспаляются, случается выпадение, недержание кала и прочие прелести, дамочкам-мамочкам, у кого, простите, геморрой, категорически запрещено, но нет, ничто не останавливает... Анальное кольцо не выдерживает напора, постепенно перестаёт выполнять свои функции, последствия — грязное белье, запах кишечных газов, метеоризм и прочее, вся эта физиология требует у сластолюбцев дополнительных ухищрений — ароматические свечи, затычки, их делают из дорогого мха редких южных высокогорных елей, подкладки, впитывающие запах, грязь и прочее. И под всеми этими дивными, дорогими ароматами, одёжкой и покровами — грязь, вонь, клоака. Может, поэтому так и одеваются? Красиво, дорого, ярко? Чтобы хоть как-то доказать себе и миру, что не хуже, что мы им не чета, они лучше, благороднее, отсюда и искусственный, постоянно поддерживаемый флёр элитарности и даже тайны? Что и как ни придумывай, ты, ты сам знаешь, что у тебя там, под дорогими тряпками, ведь это тебе больно мыться, это тебе ходить на стыдные процедуры к безумно дорогому лекарю. В Аркануме такие забавы не считались чем-то запретным, тыкать пальцем или тащить на плаху никто не станет, но с условием — балуешься в зад — дело твоё, но только по добровольному обоюдному согласию и с лицами, которые достигли половозрелого возраста, у каждой расы он свой. Насилие, принуждение и совращение каралось жестоко. "Бамбуковый сад" пугал насильников-извращенцев до кровавого поноса. Впрочем, тех несчастных, кого угораздило родиться не в том теле и не того пола, мне искренне жаль. Не их вина, тем более, что обычно эти бедняги никому не мешают, никого насильно не втягивают в свой круг, лучше других зная, что значит быть отверженным и презираемым, так зачем множить несчастья? Ну, а тех, кто напоказ размахивал павлиньими перьями и голыми задами, кто пытался втянуть в свой круг детей или пытался убедить всех и каждого, что именно их образ жизни и соития истинно верный, я почти не встречала. В Аркануме, да и за пределами королевства такие не живут. Долго. Меч и магия, они как волки в лесу, слабые и те, кто громко и нагло чирикают, те не выживают.

Право хищника.

Слава Икабоду, наконец-то Зулла соизволила покинуть подвал, а ещё голосила, что охранять меня должна, да меня можно было уже сто раз прибить и оживить снова, пока она выбиралась из подземелья. Зулла расчихалась, отряхнулась от пыли и принялась поправлять верёвочки, хмуро глядя на меня. Верёвочки героически держали строй, Зулла плюнула, подошла и села рядом со мной. Хлебнула из моей кружки, к пиву я так и не притронулась, мне сейчас жуть как хотелось воды. Простой, чистой родниковой воды.

— Там скрыть ход, мы там искать икру тоже, — буркнула амазонка.

— Нашли?

— Икры нет, есть много клинки кровавых дриад, стрелы яд горгоны, стража смотреть потом, сама. Я хотеть меч, маг не дать, сердитый, даже за поцелуй не хотеть, — она надула губки и заулыбалась вновь, увидев собак, те, вылетев из тьмы, подбежали к ней, ткнулись мордами в колени, завиляли хвостами, казалось, вот-вот, и тощий собачий зад оторвётся вместе с хвостом.

В проёме подвальных дверей показался Вэлмор, полубоком пролез в зал. Будь маг чуть толще, там и остался бы.

— Ваше Архимагичество, а если в городе спрятаны такие же закладки, как и здесь? — спросила я. — Что будем делать?

— Да, если есть раскидать икра другой? — поддержала меня Зулла, ставя на место особо непокорную верёвочку, та сопротивлялась и соскальзывала, Зулла то и дело одаривала меня недобрыми взглядами, но войну с одёжкой продолжила. На сей раз победила Зулла.

Собаки заинтересованно уставились на Вэлмора, помахивая хвостами-прутьями, как бы тоже ожидая ответ.

— Света и Сил тебе, Вэлмор, неиссякаемого источника, — задумчивость Главы Ковена прервало явление пары эльфов, из шестёрки Коркорана. Они замерли на нижних ступенях крыльца, не решаясь обойти Сильфу. Я бы тоже сто раз подумала. — Прекрасные, светлые, добрые Дамы. Не соблаговолили бы вы убрать своего восхитительного aufer rinocerotis с дороги, мы находимся здесь по срочному, наиважнейшему делу, и просим милостивого дозволения поговорить с хозяйками единорога, то есть с Вами, Дамы, без помех, дабы будет на то ваше милостивое согласие, — проговорил эльф, на его лице было такое выражение, будто он раскусил кислющий лаймон, и проглотить не может. — То есть без вашего чудного... э... спутника.

— Сам ты "своенравный", Сильфида делает то, что в данный момент вполне соответствует желаниям хозяйки, то есть моим, — буркнула я. — Хотите войти, скажите прямо.

Сильфа свернулась клубком на крыльце, как кошка, загородив вход, пара отважных эльфов-магов топтались на ступенях, хмуро глядя на Сильфиду, которая задумчиво, медленно, тщательно, не пропуская ни единого волоска, вылизывала свой бок. Поводья она перегрызть не смогла, а вот крюк, на котором они держались, не выжил, его останки валялись рядом с крыльцом. Засов был немного погнут и висел на одной петле, что чудом уцелела, или, может, лошадке не хватило времени, гвозди, она, кажется, умудрилась всё-таки сожрать. Скучно было бедняжке, наверное.

— Да идите же, — бросила я. — Она не кусается. Я так думаю... хотя, она тащит всякую гадость в рот.

Сильфа взмахнула белоснежным хвостом, уставилась на него, словно в раздумье, сейчас приступить к помывке волнисто-пушистого великолепия, или пусть хвост подождёт. Насмотревшись, она отвернулась и, глядя на эльфов, возмущённых до кончиков ушей, облизнулась. Я бы приказала шкоднице встать и отойти, но позориться при всех не хотелось, Зуланну бы кобыла точно послушалась, но я же объявила себя хозяйкой, вот теперь и справляйся, Кайра, сама. Оставалось только надеяться, что эльфы ей не по вкусу.

Лесстаин и Орландо глянули на кобылу, та принялась старательно вылизывать чёрный атласный бок, только теперь она умудрилась задрать ногу и привстать полубоком, казалось, Сильфида совершенно, ну просто вообще не уделяла даже капельки внимания таким мелким блошкам, как я и эльфы.

Лесные запахнули плащи и бочком, бочком, чтоб не задеть, не наступить, просочились мимо увлечённо умывающейся кобылы. Я видела, как голубой прищуренный глаз проводил нарушителей, на всякий случай зажмурилась, но, вроде бы, пронесло. Эльфы, к счастью, проникли в кабак невредимыми, но на этом их злоключения не закончились.

Эллия и Кэллор, обнюхав замерших у дверей соляными статуями эльфов, уселись рядом с ними, вывалив языки и улыбаясь во всю пасть. Постепенно лица эльфов вернули естественный цвет, зеленовато-серый оттенок исчез, лица порозовели, даже, можно сказать, пошли пятнами, в глазах засверкали молнии.

— Коркоран пропал, а вы, вы, тут, — чирикнул Орландо. Может, у него и в самом деле голос такой, кто его знает? Я его так и не слышала до сих пор, он только бледнел и краснел, глядя на Зуллу.

— Вашего начальника ни здесь, ни в подвалах нет, в туннелях мы всё обыскали, — вмешался Вэлмор. — Вы нужны в городе, сплошной поиск требует всех сил, и людей, и эльфов, и дроу, друидам я тоже дал знать, хоть они и утверждают, что цветочки и листочки им куда важнее жизни разумных, ну, ничего, поднимут тощие задницы, натянут на немытые мозолистые ноги сандалии и поработают в кои-то веки на пользу города. Все в караул, даже гоблинов и орков пришлось привлечь.

— Где Коркоран? — спросил Лесстаин. — Что стряслось, пока мы спасали наших?

— Ваш командир исчез, перед исчезновением он обезвредил тройку закладок, из которых бы вскоре вылупились морфолки, или нечто похожее на них. Думаю, нет, уверен, он жив, но скрывается, и, скорее всего, у него для этого имеются веские причины. Рано или поздно Коркоран объявится, а до этого, несомненно, грандиозного события, все, эльфы тоже, нечего глазами на меня сверкать, пуганный, повторюсь, все, кто владеет магией, поступаете в распоряжение Ковена. Необходимо прочесать город на предмет закладок, чуждой магии, след я её вам дам, Своей Властью Архимага, Главы Ковена, закрываю порталы в Венгерберг и Арканум, закрываю все, до единого, даже, нет — особенно частные порталы, объявляется чрезвычайное положение. Досмотры, проверки, запрет на гульбища и ярмарки, усиленный контроль на границе, Вы, мои дорогие эльфы, тоже будете принимать самое деятельное участие в патрулировании, морскую границу... закроем уже мы, Ковен, что потребует всех наших сил, поэтому нечего играть на меня скулами и, если вашей расе дорога та страна и земля, что дала вам приют, защиту и спокойную, мирную жизнь, вы мне поможете, и, надеюсь, со всем рвением. Это так?

Эльфы угрюмо кивнули.

— Ваша задача — передать, распространить мои распоряжения немедленно, самое главное — проверить каждый камень, каждый булыжник в городе на предмет спящих закладок, — продолжил Вэлмор, скручивая хлыст и укладывая его за пояс. — Их Светлостям я доложу сам, приведу доводы, которые, надеюсь, убедят Его Высочество, что в данный момент шляться по лесу и стрелять голубей и ворон не совсем подходящее и безопасное занятие. Ворона может оказаться не тем, чем кажется, впрочем, новый король... кхм... Я всё сказал. За работу, маги. Я верю в вас, полагаюсь на вас.

— Мы передадим приказ Ковена, — процедил Лесстаин, — но именно мы, я и Орландо, отвечаем за безопасность командира. Мы дали клятву. Со всем почтением, Вы, Вэлмор, нам не указ.

— Здесь вашего командира нет. Я могу понять вашу озабоченность, можете осмотреть подвалы внизу, но вряд ли что-то найдёте. Обвал, завал, зовите как хотите, спрятал и уничтожил все следы. А пока вы будете тешить свою гордость или же трусость, — эльфы схватились за рукояти мечей, — в городе могут появиться новые монстры, ради истребления которых ваш командир мог, или уже отдал жизнь. Думаю, не ошибусь, если скажу, что Корокран отдал бы тот же приказ.

Вэлмор тихо добавил, всматриваясь в бледные лица эльфов:

— Я прошу о помощи. Арканум в беде.

Лесстаин, покусав губу, кивнул, и, стоя в дверях, где на крыльце Сильфида уже перешла к вылизыванию белой манишки, бросил:

— Ради Арканума, маг. До полудня мы выполняем Ваш приказ. Если Коркоран не объявится, все наши силы мы бросим на его розыск, и это не обсуждается. Мы своих не бросаем.

Вэлмор пожал плечами, спросил, едва не просверлив дырку в эльфе взглядом:

— Лесстаин, скажи, вы знаете, должны знать, Коркоран, он...

— Жив, — бросил эльф и, перелетев через Сильфу в прыжке, скрылся из глаз. Сильфиде достался приз — кусок зелёного плаща-хамелеона. Пожевав и выплюнув тряпочку, она уставилась на Орландо, в голубых раскосых глазах застыло предвкушение.

— Я осмотрюсь внизу, — попятился эльф. — Мало ли, вдруг что-то упустили.

— Выхода нет, — осклабилась Зулла. — Но я... могу... помочь, — она кошачьим шагом, изящно покачивая бёдрами, идеальные очертания которых не могли скрыть даже шаровары, которых, впрочем, на ней и не было, а были серые, из тонкой замши лосины в обтяжку, подошла к Орландо. Грудь к груди, глаза в глаза, пах к паху, она нежно, чувственно провела кончиками пальцев по абрису его лица, проникновенно уставилась глазами-вишнями в глаза цвета лесного озера. Орландо замер, как мышь под взглядом змеи. Зулла взяла его за руку и медленно повела к двери. Куда там крыслову с его дудкой! Мы с Вэлмором увлечённо наблюдали за процессом, в котором не было ни на грош магии, и в то же время её было столько, что не вычерпать.

Эйрос, живой, чистый.

Зулла, вытянув руку, вывела несчастного Орландо прямо к Сильфе, та бросила жевать бешено-дорогую сбрую на груди и с интересом смотрела, как прямо к ней в пасть ведут что-то забавное, по крайней мере тряпочек и безделушек погрызть на недельку хватит.

Я пискнула, рванулась на выручку эльфу, но Вэлмор схватил меня в охапку и не дал даже заорать, медвежьей хваткой сдавив мне грудь так, что у меня едва ребра не сломались.

Зуланна бросила мимолётный взгляд на Сильфу, та заморгала, завозилась и — о чудо! — подвинулась на крыльце так, что образовался небольшой проход.

Орландо, словно невеста, которую за руку вёл жених под венец, вышел на крыльцо, спустился по ступеням, так и не отрывая взгляда от Зуллиных глаз, парочка остановилась.

Зулла крепко притянула эльфа за уши, впилась ему в губы, когда он забрыкался и забарахтался, оттолкнула от себя прочь.

— Идти, — приказала она. — И возвращаться с победой!

Ошарашенный эльф попятился, замер, как мышь, глядя в глаза змее, пошатываясь, сделал шаг назад, второй, и рванул прочь, догоняя Лесстаина, который уже заворачивал за угол, то и дело озираясь с таким выражением лица, будто по его следам мчался разъярённый дракон.

— Зулл, что это было? — прохрипела я, выпущенная на волю из медвежьей хватки Главы Ковена.

— Это лишать страх, так провожать воин в легенда. Ему понравилось, да, — она довольно оглядела себя, Сильфиду, задержав на мне взгляд, нахмурилась.

— Ты худеть, темнеть, надо Мэллан, надо любовь, иначе корень без воды высохнуть.

Ты права, Зулл, вот только мне сейчас не любовь надо.

Надо меч.

— Могу я спросить, — спросила я Вэлмора, который сопел позади меня.

— Нет.

— Я спрошу. Почему, если дело касается жизни или смерти эльфа, по крайней мере такого, как Мэллан, как Кокроран, то ответ всегда есть, даже такой — будет он жить или нет? Откуда эльфы знают, кому жить, кому умереть? Мэллана соскребло с костей, — я сглотнула, вспомнив картину, — ему разворотило, выжгло грудь, а мне говорят, что он будет жить, и говорят уверенно! И я даже верю!

Я повернулась к Вэлмору.

— Ты как будто недовольна, что Мэллан жив, — хмыкнул Вэлмор, жестом подзывая собак. Те, как обычные псы, носились по двору, изучая территорию. Сильфа их пропустила, глазом не моргнув, они даже обнюхались, как старые друзья. Учуяв запах морфолка, впрочем, его чуяла даже я, шерсть у псов встала дыбом, они тихо рычали, на спинах вырос странный гребень, у хвоста он расходился на две спирали, из палевых волосков будто кто-то неизвестный нарисовал узор. У бортика фонтана, где я положила куртку с Мист, Кэллор и Эллия сели, замерли статуэтками скорби. Тихо поскулив, прижав уши, подошли ко мне, ткнулись лбами в мои ладони, замерли. Я погладила шелковистую короткую шерсть, посмотрела в черные глаза лунных, в горле стал такой ком, что я ничего, ничегошеньки не смогла бы даже шепнуть. Не разреветься бы. Эллия встала лапами мне на колени, лизнула лицо и, с силой оттолкнувшись, умчалась прочь. Кэллор с достоинством отошёл, принялся обнюхивать камни.

— Я, — кашлянул Вэлмор, — не имею права выдавать чужие секреты. Если твой жених пожелает тебе довериться, он сам посвятит тебя в тайны эльфов, хотя, честно скажу, сомневаюсь, что он это сделает. Ты можешь быть женой эльфа, матерью его потомства, хранительницей его Древа, но и при таком привилегированном положении секрета дивных тебе не дано узнать. Что ж, это их право. Твоё право — завоевать доверие. Глупости про ночную кукушку повторять не собираюсь, эта тайна из разряда тайн чистоты крови, тут никакая акробатика в постели не поможет развязать язык. Другой путь — зелья "шептуны", бесполезен, на эльфов не действуют, только отравить могут, это да, это возможно, да и блокировка менталу у эльфов выше всяких похвал...

Я уже не слушала. Я, значит, недостойна. Рожать потомство — достойна, поливать его именной куст — достойна, услаждать и наслаждать тоже гожусь, а секреты знать — не доросла ещё, не заслужила доверия? Ладно, учту. Запомню. Пока мне хватит и того, что Корр жив, что Мэллан идёт на поправку, и почему так, почему не иначе, я непременно узнаю. Сам Мэлл и расскажет, что это за постыдный секрет, а то, что это именно такой, я уже не сомневаюсь, иначе незачем скрывать. Ну, а если не расскажет — свадьбе не бывать. Это не женский каприз. Если у нас будет ребёнок, я должна знать, что для него смертельно, а что нет, почему один эльф умирает от обычной стрелы, что пронзила сердце, а другой, от которого остались одни кости, уже через неделю обещает стать на ноги и готов жениться, то есть готов ко всем тяготам первой брачной ночи.

Солнце залило площадь первыми мягкими лучами, до дневного зноя далеко, но я ещё до полудня должна уйму всего успеть. Думаю, этим вечером, в крайнем случае, ночью, я встречусь с "любовью" всей моей жизни, и тогда в живых останется кто-то один. Инкуб... сувениры из лавки — дельфинчик, осьминожка, мне срочно надо в Орден, в Хранилище, вдруг я там найду хоть что-то, что подтвердит мою догадку? Магический огонь, взрыв, у них своя природа, свои силы, что-то могло и уцелеть под копотью, просто у меня ещё не было времени покопаться в уликах, там пока осмотрелся только Мэлл. Может, взрыв в Хране — попытка убить меня, а не Мэлла? Инкуб его знает, я уже не понимаю ничего, я только, как гончая, вижу след, рвусь мчаться по нему, мчаться, чтобы настичь жертву, сжать на её ещё теплом горле клыки, сжать, до судорог в мышцах пасти, ждать, не отпускать, и, медленно сжимая зубы, почувствовать, как брызнет свежая, тёплая, отдающая железным привкусом кровь, ощутить, как уйдёт, покинет с последней дрожью тело убийцы жизнь... Икабоды мои, мамочки, да что со мной?! Жуть-то какая! Померещится же. Я встряхнулась мысленно, пришла в себя.

Мне нужно вооружиться, кто знает, какой пакости можно ожидать от противника — недоинкуба, недомага. Кроме того, мне, нам нужны доказательства, мы ведь не на диком амазонском востоке каком-то, впереди может быть Королевский суд, пусть подсудимых и не должно остаться в живых, но тем охотникам, кто уцелеет, надеюсь, это буду я и мои друзья, нужно будет доказать свою правоту, вину подсудимых, предоставить убедительные доказательства и, самое главное, оправдать неоправданную жестокость наказания. Кроме того, и это самое главное и трудное, мне нужно обмануть своих, да забрать кое-что из своей каморки на чердаке, чтобы подготовиться к встрече с "ненаглядным", а то, что она состоится, я уже не сомневалась.

Придётся быть во всеоружии.

Сильфида встала рядом со мной, как бы приглашая покататься. Я подумала-подумала, и решила, что кости мне, если что, дриады склеят, но на это уйдёт драгоценное время, и решила не рисковать, но, пешком... у меня нет времени! Порталы Вэлмор закрыл, по крайней мере грозился.

— Сидеть, — Зулла махнула кобылке рукой. — Ты не трус, Кайра.

Сильфа вскинула голову, топнула копытом, но присела, подставив круп. Седло было, конечно, эльфийским, мановением Зуллиной руки оно разложилось и стало двойным. Амазонка подтянула подпругу, погладила Сильфин бок и уставилась на меня, мол, чего ждём?

Я плюнула, приторочила сумку к специальной крючковатой фиговине для сумок, как она называется по-эльфийски, знать не знаю, да и знать не хочу, и вскочила на лошадь. Позади меня вскочила в седло Зулла, обняв мою талию, тихо свистнула. Сильфа, присев от неожиданности, встала на дыбы, но затем выровнялась и поскакала вперёд.

Единорожка шла плавной иноходью, постепенно ускоряя шаг, я и не заметила, как позади остался разбитый в хлам битвой с морфолком двор, как скрылся из глаз Вэлмор и его собаки. Узкие улочки Гавани, прохожие, что жались по стенам, завидев нас, каменные, глиняные, деревянные стены домов, всё слилось в пёструю ленту, я едва успевала уворачиваться, чтобы не влепиться со всей дури то в верёвки с постиранным бельём, то в гнилые балки, будто бы специально понатыканные тут и там, чтобы отшибать бошки всадникам, а что, нечего гарцевать на скотине, пешочком, оно надёжнее, целее будешь. Зря я опасалась, что единорожка переломает ноги. Сильфа неслась во весь опор, будто не касаясь выбитых камней, скользких после дождя и вековой грязи, она словно летела, таким мягким и плавным был её бег. Зулла вскрикивала, гикала, хохотала, она даже умудрилась размахивать руками и вопить какую-то свою амазонскую песню, а я зажмурилась, вцепилась в поводья мёртвой хваткой, пригнулась и закрыла глаза, не желая видеть, как моя молодая жизнь будет всмятку разбита о балку, карниз или конёк крыши. Халупы гоблинов высотой не отличались, вдобавок украшались костями и корягами, чем напоминали мне свалку в пещере дракона, ко всему их домишки крепились друг к другу балками из необструганных деревьев, оставалось только молить Икабода и всю его родню, чтобы остаться в живых, успеть уклониться.

Топот копыт, вопли Зуллы, пушистый юркий зверь, что забрался мне под рубашку, его лапки-царапки и длинные, подвижные усы, все эти звуки, краски и ощущения я не забуду ни-ког-да.

Не прощу тебе, Коркоран, такой наглости.

Зверёк уцепился коготками за край моего лифа, защекотал усами, залез носом, да что там носом, всей мордой в лиф и продолжил хозяйничать у меня за пазухой, пофыркивая, покусывая и облизывая.

И что теперь, скажи на милость, мне с тобой делать, Коркоран, Ваше эльфийское теперь уже хорьковое величество, когда у меня под ногами земля буквально горит?! Ведь ты, мерзавец, обратившись, поставил меня перед выбором — спасать тебя или бежать ловить убийцу?!

Хорь высунулся в разрез рубахи, хитрым глазом посмотрел на меня, лыбясь во всю пасть, чёрный пушистый зверь с золотистой мордочкой был чудо как хорош, а мех так приятен моей обнажённой коже, что я едва не замурлыкала от удовольствия, если бы не бешеная скачка, которая, впрочем, стала спокойнее, Сильфа перешла на вполне приличную рысь, улицы стали шире, Гавань осталась позади, и пока что мне за свою жизнь и жизнь Зуллы можно было не опасаться. Хорь смотрел на меня из выреза моей же рубахи, и, судя по блестящим довольным глазкам, был счастлив до поросячьего визга, то есть, вернее, до хорячьего, или хорькового?, без разницы.

— Это он, — сказала Зулла.

— Он, — согласилась я.

— Что делать нам, поспешая? Ищут его воины.

— Отвезу Лорне, пусть она думает. Может, так его и оставим, хорём? Мне так даже больше нравится...

Зверёк нырнул в рубаху, вцепился в преграду из ремня и принялся с дикой силой драть кожу буйвола, блузку он уже благополучно разодрал, вся в затяжках, зацепках и художественных дырах, в слюне, бедная блуза уже, можно сказать, почила в бозе.

И хорь с ней.

— Эй, — зашипела я, — прекрати! Ты не хочешь к Лорне?

Чёрный блестящий камушек глаза глянул на меня, зверёк фыркнул.

— Зулл, он не хочет к Лорне! Что делать?

Хорь заурчал, нырнул вглубь и завозился в ложбинке между грудей, издавая нежные, воркующие звуки. Мурашки по коже, волна тепла, сознание того, что это все-таки не совсем хорь, а, к Икабодам всё! Я стиснула зубы. Ну погоди, мерзавец, ты ещё ответишь за такое своё поведение... если нам удастся тебя вернуть.

— Я знать, он забыть, что эльф, если долго волочить. Надо быстро.

— И я это знать, делать-то что будем?

— Ну, — забубнила Зулла мне в шею, усаживаясь поудобнее. — Что-то будем делать, — уверенным тоном сказала она.

И я ей поверила. От её рук на моей талии, от этого пушистого нахала, который на мне места живого не оставил, всю обнюхал, облизал и защекотал, а теперь сложился тёплым пушистым колечком на животе, издавая иногда воркующее "ух-ху, ухх-ху", мне почему-то стало спокойно, хорошо.

Мы выезжали на мост, ещё немного, и мы в Ордене. Левобережье, ещё прикрытое прозрачным одеялом тумана, развернулось перед нами во всей красе — башенки замков самых разных стилей и форм светились золотом и серебром, разноцветный мрамор стен, густая зелень высоких деревьев, широкие дороги, с влажной от росы цветной брусчаткой, первые фаэтоны уже катили по своим делам, торговцы на телегах везли бочки молока и первый горячий ароматный хлеб.

Нарядная, в синих кафтанах с золотыми галунами стража проводила нас заспанными глазами, дав знак остановиться, но Зуланна, покопавшись в декольте, вынула некий предмет, помахав, как флажком, показала его стражникам, после чего те кивнули и, отсалютовав, двинулись дальше. Казалось, всё как обычно, как всегда, Венгерберг просыпался, не зная, что сегодня он станет совсем другим. Чрезвычайное положение изменит облик столицы, весёлая, яркая аура города сменится ощущением беды. Почудилось, тень беды упала окрест, приглушив, размыв краски, стерев улыбки с лиц редких прохожих, утреннюю песнь пташек сменила непривычная, неестественная тишина. Ни гудения шмелей, ни криков чаек, лишь мерный, глухой шум моря, запах гари да ворон раскаркался над головой. Я вздрогнула, морок исчез. Таких "талантов" у меня ещё не было, наверное, сказывается недосып, я же живой... человек, в конце-то концов.

— Что это у тебя? — спросила я.

— Вход везде.

— Ты одну взяла? — я придержала Сильфиду, та загарцевала на месте.

Зулла сунула мне что-то в карман, я, осторожно покопавшись, чтобы не потревожить задремавшего хорька, достала бляху со змеем, заглотившем свой хвост, гад кусался на фоне шестиконечной правильной звезды, бляха из платины высшей пробы, с печатью Ковена на обратной стороне. Ясно — понятно. Интересно, она должна исчезнуть, если попадёт в чужие руки, но нет, вот она, блестит, сверкает.

— Подделка, — буркнула я.

— Подделка корень у мать, — мурлыкнула Зулла. — Эти не подделка, эти мне дать, добро-вольный.

— Как?

— Я просить, эльф давать, меня целовать.

Я хмыкнула.

— Надеюсь, у несчастного Оррена неприятностей не будет? Всё-таки Вэлмор чрезвычайное положение объявил, как же он без пропуска?

— Эльф будет счастлив, помнить мой поцелуй, меня забыть никогда, да. Одна бляха эльф, одна я взять карман сердитый собачий маг. Я любить Овод. Бляха надо Овод дать, кобеля хорька спасти, потом ты мне дать опять.

— Ты же спёрла второй у Вэлмора, это по-твоему "добро-вольный"?! — я обернулась, едва не свалившись с лошади. Зулла, как всегда, лыбилась вовсю пасть, прямо-таки рекламная картинка лекаря-зубника.

— Я брать куклу демон, брать медаль, когда я брать, спросить — он разрешить. Ты, Кайра, сложный, не думай, сам разрешить кукла, сам виноват, да, я честна, я голая, про медаль собачий маг что я брать он не знать, но — разрешить взять, вслух, словом, да? Я верная говорю?

— Верная, — вздохнула я, отворачиваясь от подруги.

Зуллины привычки, конечно, совсем не есть хорошо, но добыть бляху у самого архимага, да ещё и выклянчить хитростью разрешение, такая простота дорогого стоит. Может, Зулл только прикидывается? Впрочем, житейская хитромудрость частенько оставляет в дураках самый разразумный разум. А глупость так вообще лидер турнирных боев.

И что вот с ней делать? Бежать, виниться Вэлмору и возвращать пропуск-бляху? А что тогда будет с этим вот, что сопит у меня у живота? Время, Кайра, время!

Которого у нас нет.

— Мы отвезти его женщина, кого он любит крепко, так, чтобы умму отдать за её спасти, только так он вспомнит, вернётся, — погладив лоб зверька, промурлыкала Зулла. Морда сонного зверя покоилась у меня на ноге, у самого паха, он почти выпал из-за пазухи, дыра от когтей и зубов на чёрной ткани рубахи меня уже не впечатлила.

Меня впечатлила кровь.

Эльф был ранен. Я увидела пару разрезов на боку, к счастью, не глубоких, он их уже зализал, но все равно надо будет осмотреть. Корр пискнул, завозился и снова уснул. Как же он уцелел, выбрался? Не в одёжке счастье... судя по ранам, ещё бы немного, и ... я запахнула куртку, потуже завязала тесьму.

— Я знаю, кто это, — сказала я тихо. — Кто эта женщина, за которую Корр может "так, чтобы "умму" отдать за её спасти".

— Кто? Такая есть у кобеля?

Есть, Зулла. Жаль, не я, впрочем, что это со мной, мало мне женихов и убивцев?! При одном воспоминании о лице убийцы замирает, переворачивается и падает вниз моё несчастное сердце, итак уже разорванное на куски... я потеряла сама себя, я не знаю, кто мне нужен, кого хочу, кого люблю. Впрочем, поспасть пару часов, и мозги, и сердце станут на место, придут в себя, иначе и не может быть. Так и сбрендить недолго. Я нащупала крохотный пузырёк во внутреннем кармане, покрутила в пальцах. Нет, рано. Зелье поставит меня на ноги, но не заменит полноценный сон.

Надо спешить, времени нет, но Корра надо спасать в первую очередь. Можно, конечно, отправить к этой женщине Зуланну одну, но, помнится, она с амазонками на ножах, они же охотники, да и Зулла втемяшила себе в башку, что должна быть со мной и охранять, переспорить её мне вряд ли удастся, разве что вырубить её второй раз "молнией", тогда уже точно будет оскорбление подданной её высочества Дианэ Великой Охотницы на Песчаных Волков, не говоря уже о том, что лиф мерзавец выбрал мой, а не амазонки, и почему, я догадывалась. Мой браслет глушил магию поиска, совсем немного, но Корру и этого должно было хватить, как раз за пазухой и устроился, мерзавец. "Бес", конечно, у меня был с собой, но, когда он активирован, он служит совсем другим целям, это сигнал о помощи, вызов на службу, и, вообще, он в сумке и активировать его я, как всегда, забыла. То есть не стала. Когда ты на выезде, а в любой момент эта предурь может завопить дурниной, выдав твоё местонахождение, это как-то не к месту и не ко времени. Впрочем, вдруг вопли моей безделушки морфолку пришлись бы не по нраву, и он развоплотился бы, я сама с трудом выносила этот ужас, когда моего "беса" прорывало на словесный понос, густо пересыпанный фразеологизмами.

Я развернула кобылу, и, сжав коленками бока кобылы, послала Сильфу вскачь.

Спасать Коркорана.

24

Нужная мне особа, насколько я поняла из того, что скупо обронил Корр, в Венгерберге не проживала. А кому сейчас легко? Времени в обрез, надо срочно связаться с ней, узнать, не соблаговолит ли она помочь Коркорану, уговорить бросить все дела и выехать мне навстречу, чтобы помочь эльфу.

Нужен резонар, значит, первым делом надо мчать в ближайшую башню-контактер, в Венгерберге они торчат почти на каждом перекрёстке, беда в том, что таковые перекрёстки почти все на Левобережье, а я на Правом, в районе Гавани, и вынуждена соблюдать секретность. Орденский портал только по городу, на дальние точки работал Мэллан, а Мэлл и Виктор сейчас... Я вздохнула. Домой, к Лорне, не попасть, наш портал работает в одну сторону, из дому выпускает, в дом не пускает, Лорна открывает доступ сама. Сейчас ей вовсе не до меня, у неё на руках Виктор без головы, все силы, что у неё есть, сейчас для него, любимого, да и портал наш тоже только по Венгербергу, так что без толку суетиться. Ножками — неважно, моими ли, Сильфиными, до дома скакать и скакать, ещё и патрули, которых в Левобережье как на кухне тараканов ночью, да и стражники там проявляют усиленное рвение, хоть кто-то да остановит, а это время, и всё равно нам с Зуллой придётся делать огромный крюк. Есть рядом одна женщина, ей доверия нет, но есть вещи и покрепче доверия.

Шантаж, например.

Я поторопила Сильфу, и через пару минут, перепуганного до смерти воришки, возмущённого кота, взлетевшего на фонарный столб, и безногого нищего, который мигом чудом исцелился и быстрее зайца пустился наутёк, мы оказались у дома Иллейды Среброволосой, гадалки, предсказательницы, первостатейной мошенницы и тайного информатора Ордена Ловчих. Почти все предсказатели-гадатели постукивают, ведь именно к ним со своими бедами, мечтаниями и вожделениями идут и бедняк, и богатей, всех волнует вечное "что ждёт и чем сердце успокоится". К Иллейде валом валили местные дамочки полусвета, а эти дамочки, будучи жёнами или любовницами темных личностей, представляли собой весьма ценный источник информации. Впрочем, какие-никакие силёнки у Иллейды, в миру Илонки из Свиноустья, всё же были, иначе жители Гавани мигом бы посадили её на ножи. На булку с маслом гадалке хватало, да и Виктор приплачивал, вот я и подумала, кто мне поможет, как не она? Естественно, Илонка была информатором не только Виктора, светиться у неё небезопасно, но выхода нет, резонары сами по себе не гуляют, у любого есть оператор, и Илонка ещё не самый худший из них.

Я спрыгнула с лошади, попросила Зуллу подождать, услыхав в ответ привычное: "Не вернись — разнесу пыль в дом". Я улыбнулась невольно и поскреблась в дверь. Внутри что-то зашевелилось, зашуршало, на меня через крохотное оконце-ставенку глянул тёмный глаз, забряцали-загремели засовы. Дверь отворилась, на пороге со свечой в руках нарисовалась Илонка, в глазах-изюминах застыл немой вопрос: "Какого... и какая... явилась в неурочный час?". Подслеповато щурясь, она смерила меня недобрым взглядом с ног до головы и прошипела, кривя тонкие губы:

— Ночь уж спит, а они всё колобродят, петли вьют, то чудищ по гаваням гоняют, то ко мне в двери ломятся! Чево надо-то? Новостёв у меня посейчас нет, так вампиру и скажи, окромя тварюки вашей магической, што скакала у кабака, дык о том весь город слыхал!

— Про красавчика, что чуть не убил Голубка, что-нибудь знаешь, может, слышала хоть что-то от своих? — на всякий случай спросила я.

Мало ли, вдруг повезёт.

— Та слыхала, чё, тока толку с моего слыхания, ниче такого, чего бы пьянь в кабаке не знала, и не ведаю. Силенки у меня не те, штобы его сщупать, и пробовать не стану, раз он кишки Голубку скрутил, одно это значит — маг он, маг сильный, и лезть мне в те дела не след, так и покажь вампиру, да. Заходь, коли приперлась. Резонар там, в потайнице.

— Откуда знаешь, что нужен резонар?

— Та вам всем одно и нужно — слухи да резонар, ты, девка, взмыленная вон вся, хужее кобылы, что проскакала всю ночь, дык поди не за гаданиями явилась, про слухи выспросила уж, а на пороге всё одно торчишь.

Она посторонилась в дверях, махнула рукой на заднюю стену комнаты, где, в закутке за печью, прикрытая грязной рогожей, была небольшая дверь.

Я не стала разводить церемоний, пройдя внутрь, отодвинула тяжёлую ткань и, открыв дверцу, увидала на кованном сундуке тихо мерцающий резонар.

Гадалка приковыляла следом.

— Иллейда, все, что ты сейчас услышишь, тут и должно умереть. В твоих интересах.

Старуха хмыкнула, пожала плечами:

— А у вас, Орденских, рази ж по-другому бывает? И што меня, старуху, кажинный раз до смерти пугать? Пуганная уж, да и заждалась она меня, Дама Белая... чего мне труситься-то? Да и каки-таки секреты, в гавани кажинный чих на слуху, а... Кайра, вижу, тень за тобой, злая тень, смертная, да ты и сама, девка, Тень, — Илонка попятилась, дрожащими пальцами вцепилась в бахрому платка, заморгала часто.

— Знаю, что тень, не по твою же душу, — буркнула я. — Где книга по резонару?

Иллейда протянула мне старенький небольшой томик. Надо бы, конечно, выставить хозяйку за дверь, но мне может понадобиться её помощь, ведь резонар — артефакт с мощными телепатическими свойствами, каждый неповторим, хотя отличия и невелики, но связь может сбоить, если с резонаром будет работать чужак. В башнях служили более-менее постоянные группы операторов, магистрат щедро платил, чтобы не бегали с места на место, некоторые даже сроднились-породнились, да и то, годами вместе, сроднишься тут. Или поубиваешь, уж как повезёт. Жаль, все резонары связаны с центральным, так что секрета не получится, паучья сеть — единое целое. Мы пойдём другим путём, да... только каким, я плохо себе представляла, решив действовать по ситуации. Времени на планы и раздумья нет, что ответят мне на мою просьбу, я не знаю, так что нечего философствовать — сначала режь, потом мерь. По-дурацки, конечно, но лучше так, чем сидеть, сложа лапки и поскуливая на луну.

Шар светился тихим голубым светом. Иллейда осторожно потёрла-погладила его, давая узнать себя, мог и молнией шандарахнуть, многие резонары становились чуть ли не единым целым с хозяином-оператором, огрызаясь на чужаков, бывало, требовалось время на сброс начальных настроек, если оператор менялся, и не всегда это действо проходило без приключений. Иллейда набрала последовательность рун, которую я нашла в книге, шар замигал-зазвенел, голубая дымка заклубилась, сменив цвет на розово-голубой, но на наш зов так никто и не отозвался. Может, она уехала, заболела, в гостях, со своими зверьми гуляет-шляется, в конце-то концов, может...

— Дом Светлейшей Д'Хон Лоэтиэль, — пропела красотка, явив в шаре прелестные, идеально симметричные черты.

Я ругнулась про себя. Голем, Икабод его дери. Иносказаний не понимает, прямой, тупой, как топорище... хотя, выбор отличный, живого секретаря-помощника можно обмануть, подкупить, убить, в конце-то концов, даже разжалобить и убедить, а эту дубину ничем не проймёшь, она будет делать именно так и не иначе, как приказал хозяин, да и охранник из этой прелестницы — лучше не найти, почти непробиваемая защита плюс вся боевая мощь артефактов и свитков, эта кукла наверняка с небольшой армией врагов за миг управится, она явно одна из самых дорогих, да и как иначе, её хозяйка живёт в неприветливом, опасном месте, судя по коду рун, там голем древней конструкции только как статуя сгодится. А эта светловолосая, хрупкая на вид дамочка и дракона прибить может, если дракон будет низко летать или медленно бегать, но это уже его, драконий, выбор и судьба, как побыстрее унести от красотки ноги, крылья и хвост. Я бы на его месте телепортировалась. Если бы умела. Ничего хорошего меня не ждёт. Лоэтиэль выбрала одиночество, уединение от мира, значит, этот истукан в виде прелестной блондинки, настроен её от этого самого мира, то есть, в данном случае, от меня, оберегать.

— Что угодно передать Госпоже? — пропела кукольно-прекрасная домашняя убийца-секретарь.

— Мне, я... — я пыталась подобрать слова, ведь нужно сказать так, чтобы поняла та и не поняла эта, да ещё и не соврать, ложь големы отличают на раз, по крайней мере, такие дорогие, но иначе я не могу. Резонары слушают, и вопить на весь белый, чёрный и инфернальный свет, что у меня за пазухой Коркоран в облике хорька, я не собиралась. Главный резонар слушал Ковен, слушала королевская тайная служба, эльфийская, да что там, и сам Коркоран в бытность эльфом слушал, а сейчас мог подслушивать Визард или его напарничек-убийца, всего-то и надо подключиться к одному из резонаров, и все тайны будут твои, если ты телепат и владеешь поиском, или иметь нужный артефакт, такие на чёрном рынке имеются. В гавани нас ждали, но меня туда вызвала Зулла, она стопудово не предатель, кровью клянусь, значит, наверняка Визард слушал сеть. Как же мне извернуться — сказать всё, не сказав ничего? С Визарда станет вмешаться, не дать вернуть Корра, этот кровавый маг уже тьму народу поубивал-покалечил и останавливаться на достигнутом явно не собирался. Кто же его так изобидел, это явно месть, месть магам, магии... а я тут каким боком? Почему страдают мои близкие, любимые, даже кошку не пожалел?!

Встретимся, спрошу.

Перед казнью.

— Мне нужна... консультация по поводу своего питомца, для чего прошу личную аудиенцию с уважаемой Д'Хон. Дело жизни и смерти, — сказала я.

— Консультации даю я. Во мне сохранены все знания, которые Госпожа накопила за годы селекции и жизни с питомцами, для общего доступа сохранена даже дипломная работа Госпожи "Особенности влияния погодных условий на качество спермы черных мантикор вида "arata est argento"". Ваш подопечный мантикора, феникс?

Я боялась, что мой "подопечный" высунет мордочку осмотреться, но, к моему удивлению, хорь сидел за пазухой тихо, похоже, Корр до сих пор контролирует разум, и это здорово. Всё равно, как ни намекай, не говори иносказательно, кто знает, тот поймёт наверняка. Наши так точно, кто знает о Лоэтиэль, а вот пришлый ферно-инкуб вряд ли знаком с бурной личной жизнью Главы эльфийской разведки. Лоэтиэль наверняка сейчас под колпаком, с тех пор как стало известно, что Коркоран пропал. То, что Коркоран обернулся в хоря, знает только Зулл, тут я спокойна, и, пока чужие уши сообразят и доложат наверх о нашей беседе, мы выиграем хоть немного времени. Эльфийка должна знать, что и как делать, моя задача — хоть немного, но опередить тех, кто захочет мне, нет, нам помешать. А если она откажется, предаст? Вряд ли. Обесчестить себя, свой род, эльфы, хоть и задирают нос выше небес, за своих глотки перегрызут, вампир обзавидуется, этого у ушастых не отнять, а их внутренние разборки — дело десятое. То есть не моё и не Ковена. Отдам мужа жене, и пусть сами мирятся или поубивают друг друга, моё дело — сторона, то есть доставка.

— К сожалению, он ни то, ни другое, мой подопечный когда-то... проживал у Д'Хон, но оказался с... изъяном, и, если я верно поняла, она от него избавилась, — сказала я.

— Госпожа не отказывается от своих питомцев, изъяны невозможны, случись таковые, мы в ответе за тех, кто появился на свет в наших питомниках, отбракованные особи подлежат кастрации и отдаются для несения службы Аркануму по сниженным ценам или в дар. У себя госпожа держит только элитные экземпляры. Вы или ошибаетесь, или намеренно лжёте.

Я не стала отвечать на оскорбление, сдержалась, — кукла может оборвать связь, а на кону жизнь Коркорана. Сейчас не до меряния коронами.

— Я неверно выразилась, — процедила я. — Эта особь не из ваших питомников, это сама по себе особь, и уж тем более не моя. Эта особь меня... сама выбрала, и не сказать, что я этому рада. По отзывам тех, кто имел с ней дело, кровожадна и вездесуща, нечто вроде ласки в курятнике. Большего сказать, к сожалению, не могу, мне правда, срочно, очень срочно нужно переговорить с Д'Хон, по резонару я могу только сказать, что... — мне ничего не лезло в голову, только отчаянно хотелось выругаться, но что ей, истукану, моя ругань?

— Светлейшая Д'Хон Лоэтиэль встречается только по предварительной договорённости, ближайшая аудиенция возможна только после окота её любимицы и чемпиона турниров, Мантиенталии Глэд Игривой Голубой Д'Анн Марсала.

— А когда Мантиенталия ... Марсала изволит окотиться? — я начала закипать.

— Мантиенталия Глэд Игривая Голубая Д'Анн Марсала, — поправил меня голем. — Данное событие может произойти со дня на день, а может задержаться, у мантикоры сейчас небольшое воспаление, на исцеление которого Светлейшая Д'Хон Лоэтиэль отдаёт всё своё время и силы. Я могу только передать Её Милости ваши имя и просьбу об аудиенции. Если Госпожа соблаговолит назначить время и день, я свяжусь с Вами, координаты для связи я записала. Прощайте, мы с Госпожой сердечно благодарим вас за обращение к нам и сожалеем, что не можем помочь, — резонар начал мутнеть.

С-сссердечно?! Мне хотелось расколотить шар, взвыть, выдрать волосы, можно и не себе, разбить что-нибудь, я заорала:

— Подожди, не смей уходить! — когда меня твёрдой рукой отодвинули, можно сказать, отпихнули от резонара.

Иллейда взяла в руки шар, кашлянув, заговорила, торопясь:

— Златка, немедля передай Госпоже, что котёнок Д'Хон Глетиэль подхватил каку-то заразу, глаза все в струпьях да понос рекой, вот-вот когти отбросит, только твоей Госпоже под силу спасти животину, евонная хозяйка, шоб у ей волосья её цветные повыпадывали, шоб её ухи свернулись, не стала вошкаться да и отдала задохлика нашему Тайлеру, жадная она до злотых-то, Глетиэлька, отдала, значит, шоб Тайлер головенку открутил бедолаге, даже за удар милоседия отказалась башлять, а токмо мы, Златка, хоть и не белая кость, не живодеры, не стал Тайлер невинную-то животинку губить, он же с понятием, тока по людям работает, а Вы щедро платите за мантикор, куды там евонным нанимателям. Зная доброту и щедрость Её Светлости, я и баю, нужон ей больной пискля, иль так нехай подыхает? Тайлер грит, недолго уж осталось, вот-вот сдохнет малой. А, да, "три голубя и серый гусь", забыла, дурья моя башка.

— Её Высочайшим дозволением мне дарованы полномочия принимать решения в случае непредвиденных обстоятельств, касаемых жизни наших питомцев. Безотлагательно доставьте животное к Северным вратам, Д'Хон отблагодарит Вас, достопочтенная, по установленному тарифу, если мантикора будет жива к её прибытию. Встреча у портала через два часа, Госпожа ждать не станет, — голос голема стих, шар погас.

Илонка рухнула на сундук, вздохнула, запахнув платок на плечах, буркнула:

— Ишь ты, господ скока, одни господа, черпать — не вычерпать. Ты иди, Кайра, иди. Я, хоть и чуток могу, невелики силы, вижу, кто ты и что ты, ждёт тебя... нас всех ждёт... уходи. Ни слова боле. Мне уж лет много, пожила своё, не страшно, а вот ты, — она так глянула, что у меня сердце ухнуло куда-то вниз. — Виктору не говори, что была здеся, не след. Не надобны мне его монеты проклятые, всё уж... скачи к Северным вратам, там и встреча, время уж пошло, торопись... дочь тёмная.

Я хотела высказаться о дочерях, особенно тёмных, но не стала, сказав искренне:

— Благодарю, Иллейда.

Та только махнула рукой.

— Как ты ей наплела кучу вранья, а она и не заметила? Меня на раз вычислила.

— Погадай с моё, и не такое сумеешь, это ж мой заработок, девка. Иди уж, мурахи у меня от тебя, аж озноб дерёт.

Я медлить не стала.

* * *

Сильфа что-то вынюхивала на земле, перебирая ногами, Зулла то и дело зыркала по сторонам, места здесь такие, что лошадь из-под хозяина уведут и не заметишь. Я подошла к подруге, Зуланна нахмурилась, натянув поводья, оторвала Сильфу от чего-то особо гадостного. Лошадка вздохнула, зафыркала, мотая головой, кося на меня хитрым глазом.

— Что старый карга, каркать, да? Не клади башку страх, надо бить враг, надо верить! — Зуланна наклонилась ко мне, тронула за плечо, глянула с участием.

Ты права, Зулл, подруга, как же ты права! Вот только в кого, кому верить? Сама, всё сама, мой несчастный Икабод — так, присказка для битья, чтобы не упоминать грозу всуе...

Хватит киснуть, как говорится, нас ждут великие дела и места.

Северная глушь.

Я вскочила в седло, Сильфа размашистой рысью поскакала к северным воротам Венгерберга, именно там находился портал в Северную глушь, очаровательную пустошь, вполне достойную своего названия. Каменистая, вся в островках колючих кустов, с хищными, вечно голодными перекати-поле, жутковатыми скелетами деревьев, сухие вены рек и речушек исполосовали пустынные земли вдоль и поперёк, сеть глубоких оврагов добавляла прелести этим угрюмым местам. Хорошо, что нам туда не надо, если мы успеем к порталу, ну, а если нет... мы с Зуланной, конечно, не бросим Корра, но соваться в эти места без проводника и пары неслабых боевых магов смерти подобно, да и пешочком придётся топать, а это уже совсем другая история. В Глуши, кроме закононепослушных элементов, обычно селились отшельники, учёные, алхимики, которые своими опытами могли спалить половину Арканума, селились и изгои, которых отверг Венгербергский высший "свет", добровольно обосноваться в этих местах мог только ферно какой-нибудь, ностальгирующий по родным измерениям, видок здесь был почти как у них дома. Над серо-чёрной пустошью сплошь висели клочья тумана, грозовые тучи бороздили свинцовые небеса, но благословенный дождь так ни разу не пролился на бесплодные земли, по крайней мере, ни на моей памяти, ни в редких хрониках об этом не упоминалось, да и то, кому интересно описывать эту серость и тоску. Ни воды, ни солнца, впрочем, нежити это было по душе, вернее, не-душе, арканумские вампиры частенько обзаводились в глуши замками и поместьями, но для гостей и прислуги из живой плоти и крови все равно нужны вода и пища, хотя нежить тоже должна хотя бы изредка мыться, пускай у неё потовых желёз и нет, мёртвые не потеют, но душистой грязи вокруг предостаточно. Впрочем, специфический запах некоторых особей, вроде зомби, водой не отмыть, кислотой разве что, но это какой-то очень своеобразный и одноразовый способ помывки. Поселенцев спасали глубокие скважины, что, понятно, обходилось весьма недёшево, ну так обитатели этих печальных и гиблых мест обычно в злотых не нуждались. Бывало, Корона или Ковен ещё и приплачивали, чтобы субъект-экспериментатор убрался подальше, впрочем, всё равно получалась экономия и даже прибыль, ведь опыты могли с лихвой окупиться, да и беспокойства гораздо меньше, один выезд пожарных выверн стоил казне кучу злотых, не говоря уже о судебных исках, орда юристов только и ждала повода, чтобы пустить кровь казне, вот и выходило дешевле отселить беспокойного жителя подальше. В глушь. Гори себе там сколько хочешь ясно, никого не волнует, сколько сгорело и когда погасло...

Мы мчались, день всё больше вступал в свои права, но яркого солнца Венгерберг так и не дождался, небо затянуло тучами. Будет дождь. И так поганое настроение стало ещё поганее. В голову лезла всякая чушь. Что делать, если не успеем? Лезть в те места я не собираюсь, мне жизнь пока дорога, я ещё с Визардом не расквиталась, а что ему делать в Глуши? На первый взгляд, в тех местах выбрать себе убежище для убийцы — самое то, но местные там новичка за сотни миль чуют, тем более, что жители там непростые, нежить, маги, вампиры, мимо них и паучок не проскочит... сожрут. Может, дальше... за Глушью, на севере, в Каторре? Ну... магов там не привечают, Визард там как бельмо на глазу торчать будет. Где легче спрятать иголку? Среди других иголок. То есть в Аркануме. Каторра ему не подойдёт, пусть там сегодня магов и не сжигают, но и караваями с солью не балуют. Плевки исподтишка в спину, не говоря уже о постоянном сопровождении конвоя стражи ему было бы там обеспеченно.

Жило-поживало себе королевство Каторра, черту с которым когда-то вместо столбов и постов стражи обозначали кресты с живописно распятыми на них магами, гномами, карлами, эльфами и прочей нелюдью. Перед распятием предусмотрительные каторрцы вырывали сердца и отрезали головы, мало ли, маги, особенно нежить, они и в посмертии отомстить могут. Ведьм и колдунов добрые граждане королевства через распятие не казнили, достойные, порядочные и законопослушные каторрцы их попросту жгли. Мощи убиенных рачительное население давным-давно растащило на амулеты и обереги, хотя, как может защитить ноготь или туфля мёртвого некроманта или эльфа, от кого и от чего, для меня оставалось загадкой. Нынче от жуткой выставки не уцелело даже гвоздика. На несчастных убиенных ушлые жители все и по сей день профит делают, мощи и куски одёжки-обувки до сих пор продаются, и покупают ведь, находятся чудаки. Впрочем, метод "изгоним ужас ужасом пострашнее" тоже имеет право на существование. Гордо нося на груди в ладанке прядь или кусочек сердца ведьмы, обладатель жутковатого артефакта мог быть твёрдо уверен, что нечисть от вида и запаха останков этой самой ведьмы даст дуба или драпака, и я, честное слово, в этом случае нечисть могла понять. Не только чернь, господа тоже страдали некрофилией. Паладины всяких разных божеств, культы которых в избытке существуют по сей день в Аркануме, тоже не брезговали таскать с собой кусочки почитаемых святых и старцев. Если посчитать мечи, в рукоять которых вделан ноготь одного из самых известных, и, можно сказать, востребованных старцев, Азедуса Пустынного, то бедный старик только и делал, что стриг ногти, обламывал, обкусывал и разбрасывал-сеял вокруг себя состригаемое-обламываемое. И этим Азедус не ограничился, у Азедуса было с десяток сердец, не говоря уже о сотнях пальцев, прямо человек-актиния какая-то, ну, а из волос можно связать и набить добрый десяток одеял и пледов. Что поделать, у каждого свои испы в башке, не мне судить-рядить, кто, что и для чего покупает и во что верит. Одно хорошо — нам ни в Каторру, ни в Глушь не надо, нам просто нужно успеть, встреча должна состояться.

Та, что могла спасти Коркорана, позвать, чтобы захотел вернуться, поняла она хоть что-нибудь из доклада Златки? Не ошиблась ли я, ведь мне только на миг показалось, лишь на миг, что он тоскует, и, если я не права... ну, пусть она и не поможет, но подсказать, как быть с Корром, она должна. У эльфов тараканов в башке не счесть, хотя, наверное, в эльфийских мозгах скорее какие-нибудь бешеные бабочки, эльфы же всё-таки, не гоблины, плевать, бабочки, тараканы — не моя забота, но соплеменнику они должны помочь, не говоря уже о супруге, и мне неважно, что там у них в семействе было, кто кому наставил рога или что там у эльфов наставляют, и кто от кого ушёл.

В глушь.

Копыта цокали, Зулла прикорнула у меня на спине, обняв за талию, я согрелась, меня разморило, хорь, кажется, тоже заснул. Я встряхнулась. Нельзя спать, потеряем время, опоздаем, если Сильфа свернёт, куда глядят её очаровательные раскосые глаза, с неё станется невинно и задумчиво заблудиться, а нам топай потом ножками по глуши, там такие милашки-соседи, что лучше сразу выкопать могилу, улечься и ждать быстрой клыкастой смерти, так хотя бы кости не растащат...

На восток от глуши зеленел-чернел непролазный лес Лютых псов, границу с лесом маги Арканума (с нашей стороны, естественно) стерегли как зеницу ока, гнус не пролетит. Яда одной такой лесной твари, похожей на здоровенную гиену с клыками, больше чем у кабана, хватило бы отравить тролля или дракона, противоядия не было, а укушенный превращался в такую же тварь. Лес горел десятки раз, и рукотворно, и магически, и самовозгорался, но каждый раз возрождался в неизменном своём виде со своими же псами. Маги считали, что жуткий лес с жуткими зверушками когда-то, в незапамятные времена, о которых запамятовали даже хроники, окружал замок тёмного архимага. Ныне ни мага, ни замка, но четвероногие сторожа остались, и что и кого они там жрут у себя в лесу, никто не ведает.

Такова магия, непредсказуема, опасна, и тайна сия есть. Тайна — тайной, но каторрцы, кстати, были вынуждены подписать с Арканумом мирный договор, самим совладать с хтоническими тварями силёнок не хватило, а вот чужими ручонками отчего бы и жар не загрести. Правда, отлавливать и казнить наших магов с тех пор им строго-настрого заказано, Брокенморских они и раньше тронуть не могли, Амадей быстро отучил каторрцев живодёрствовать, ещё бы, погром, устроенный Брокенморскими драконами, каторрчане помнят до сих пор, даже отмечают, превратив ночь резни и шквального огня в развесёлый день "Соломенного Ёжи". В этот праздничный день под радостные пьяные вопли они жгут чучело короля Ёжицы IV, каковой и поставил свой королевский росчерк под указом о четвертовании, утоплении и сожжении мага Шлосса Серого, подданного Амадея. Маг не сказать, чтобы блистал талантами, так, его вершиной были слабенькие иллюзии да небольшой дождик, одна беда — этот самый начавшийся дождик он уже не мог остановить, за что часто бывал бит, но не казнить же, в самом деле? Но — Серый был подданным Амадея, и за несчастного вступилась вся мощь Брокенмора. Что сказать, через какой-то час после объявления войны у Ёжицы IV рук уже не было, впрочем, как и всего остального, но перед смертью он ещё долго мог наблюдать, как его руки и ноги живут вполне себе самостоятельной от тела жизнью. Говорят, у Амадея до сих пор по замку ползает та самая рука, что поставила подпись, и даже умудрилась стать почти членом тёмного семейства, общаясь жестами и тыря волшебные и просто дорогие безделушки у гостей. Король, хоть и бывший, хоть и не целиком, а поди ж ты...

Корр вздохнул, завозился за пазухой, устраиваясь поудобнее, тёплый густой мех приятно щекотал кожу. Конечно, я могла, нет — я должна была вернуться, отдать Коркорана эльфам или Вэлмору, они умные, они древние, они в тысячу раз лучше меня знают, что и как делать, но Корр выбрал меня, значит, у него были на то причины, и весьма веские, не может же быть веской причиной "хочу залезть ей под юбку", тем более что юбки я ношу только на приёмы и балы, этикет диктует. Интересно, он сейчас Корр, или зверь? Вспомнит он потом хоть что-нибудь или нет? Трансформация — одно из самых сложных и сильных заклинаний, это совокупность магической силы мага, аркана и жизненной силы существа, кого маг выбрал для второй ипостаси. Нельзя "по велению — хотению" стать волком, конём или рысью, если ты не урождённый, истинный оборотень, да и тем подвластна лишь одна ипостась. У магов путь трансформации другой, можно сказать, искусственный, сама трансформация требует огромных затрат, платят за неё маги годами жизни, насилие над телом не проходит даром, будь ты хоть тысячу раз маг, вот и отказывались от трансформации даже те, что могли. "Прививка" силы зверя могла лишить магических сил, разума, да и само превращение было чревато, но она же увеличивала, давала и звериное чутье, ловкость и силу и в собственном, родном облике, если сущность "привили" удачно. Урождённый оборотень или посвящённый в оборотни всегда оборачиваются назад, неважно, помнят они себя в новом обличье, или нет. Циклы небесных тел и времени, по которым живут перевертыши, не дадут забыть, остаться в другом облике, обычно это облик зверя, бывает и наоборот, звери оборачиваются в людей, но дарвинги давно вымерли, не про них сейчас речь. Истинные оборотни могут обернуться в любое время по своему желанию, но и они вынуждены подчиняться хороводу дочерей Тенет — Тимат и Деедры, сестер-лун. Единственное, что может помешать "истинному" вспомнить себя — магия. Как говорится, я тебя породил, я тебя и ... Страшилки об украденных и сожжённых шкурах голубки, лягушки, осла или лебедя, конечно, по форме чистой воды вымысел, но по содержанию крупица истины в этих байках есть. Зелья, конечно, тоже можно пустить в ход, но травами не обойтись, всё одно нужна магия, ведь организм истинного оборотня, как в небесной кузне, изменяет свойства веществ, оставляя только частичку "памяти", саму матрицу неизменной, лишь на время отдаляясь от неё, но связь, проекция остаётся. Точка сборки, так сказать. Трансформация Коркорана, эльфа, да будь и человек-маг на его месте — магия чистой воды, сущность зверя подменяет собой сущность мага, лишь осколки памяти и разума остаются с ним, и большего магам добиться не удалось. Магию трансформации то и дело собираются запретить, но Ковен пока ограничивается мораториями, на сей день окончательного запрета нет. Единственное, что удалось запретить — опыты. Слишком ужасны последствия экспериментов... но и того, чего добились, хватало. В теле эльфа Корр бы погиб, каменные небеса долго удерживать никакой архимаг не сможет, да и неизвестно было, когда придёт помощь, а зверьком он успешно выбрался наружу. Были случаи, маги покидали темницу в облике птицы или того же хорька, куницы, совы, кошки. Чародей с таким умением принадлежит к магической элите и не будучи архимагом, эта способность востребована как в шпионаже, в разведке, на войне, так и в обычной жизни облик зверя или птицы может пригодиться, другое дело, что эта способность относится к магии Тенет. Тенет — не тьма, не ночь и не зло. Если чары сокращают жизнь или ухудшают её, неважно, объекту или субъекту магии, это Тенет, если исцеляют и улучшают — Эйрос. Силы магии, они двояки... как соитие. Соитие по любви, страсти, ради продолжения рода — тень Эйроса, но соитие, совмещённое с питанием, как у инкубов и суккубов — уже Тенет. Изнасилование — Тенет. Насильник забирает жизненную силу жертвы, даже не будучи магом, оставляя пробой в ауре, иногда это воронка, или пиявка-вампир, время исцеления или смерти зависит уже от самой жертвы и её сил, и не всегда даже самые сильные целители могут помочь. Эта тема бесконечна, что такое есть Тенет и что есть Эйрос, когда и как одно превращается в другое, каково влияние различных факторов на смену стороны — это всё острые темы диспутов и трактатов, и не мне туда лезть, маги-теоретики поубивают в пылу спора ко всем Икабодам и не заметят. Хотя, взять то же оборотничество. Стать зверем — насилие над собственным телом, даже для эльфов это чужеродное, мучительно болезненное действие, обращение укорачивает жизнь мага на пару, а то и на десяток лет, да и восстановление обычно долгое и дорогое, без зелий с редкими ингредиентами не обойтись, вот и выходит, что трансформация — чистой воды Тенет. Я уже не говорю о волколаках, те в шкуре зверя становятся убийцами, полностью теряя своё "я", а что, как не убийство, быстрее и окончательнее всего сокращает жизнь, да и нежизнь тоже? Виктору сейчас не позавидуешь, хоть и нежить, а урон налицо. Эльфам, естественно, магия трансформации даётся намного легче, чем людям, им достаточно нескольких часов, чтобы прийти в себя, остальные расы к ложному оборотничеству не способны, но и они страдают, и они могут забыться, не вернуться, эта магия опасна и для них. Корр перекинулся быстро, может продержаться достаточно долго, но, чем больше времени он проведёт в шкуре, тем сильнее зверь. Пройдёт пара-тройка дней, и Корра будет уже не вернуть, если и вернуть тело, то разум... разум уходит первым, а с учётом того, что эльф ранен, потерял много крови, дела обстоят совсем скверно. Я не знаю, какое у него "окно", надо срочно его возвращать. Сам он, видно, не собирается. Может, если я отъеду подальше, он вернётся, вдруг он просто ждёт и секретничает? Боги, я не могу ждать, я не могу полагаться на "вдруг" и "может быть"! Он ранен, значит, риск слишком велик! Да ещё и сколько сил угробил, когда воевал с морфолком, а потом лечил своих! Как ему ещё и перекинуться получилось... без зелья явно не обошлось, но эта вынужденная подпитка вполне способна убить его, накладка возможна, слишком всего много и чересчур.

Лоэтиэль может, нет, она должна знать ключ, слово возврата, или же у неё амулет, который способен вернуть Корра, достаточно и её самой, если между ними сохранились сильные чувства, и вовсе не обязательно это должна быть любовь. Ненависть тоже энергия. Беда ключей в том, что универсальных нет, для каждого мага настраивается свой, индивидуальный, и бережёт этот секрет-амулет обычно самый близкий, любимый и дорогой. Если я ошибаюсь, и это не Лоэтиэль, тогда... будет ручной хорь, что поделать, сам выбрал меня, так что сам и виноват, если что. Мне сегодня надо быть в Гавани, иначе могу упустить убийцу.

Хоть плачь, честное слово.

Жаль, слез нет.

До Северных оставалось около получаса, и это размашистой рысью, мы должны успеть, если Сильфа не выбьется из сил, но, слава Икабоду, кобыла и не думала уставать, несмотря на двойной груз на спине, да и мне расслабиться не позволяла, то и дело пытаясь то цапнуть редких прохожих, то свернуть на клумбочку или попытаться на ходу оторвать веточку. На чём и как доберётся до портала эльфийка, не моя забота, она местная, должна знать свою глушь вдоль и поперёк, а глушь должна знать эльфийку, надеюсь, у них полное взаимопонимание и нейтралитет, в общем, за Лоэтиэль я не переживала, она должна успеть, раз голем назначил встречу на такое время, да и за тех, у кого дома такие големы, переживать не стоит, пустые хлопоты, как говорят гадалки.

Мы промчались мимо россыпи лавочек на улице Горшечников, в этот ранний час хозяева, позевывая, только-только открывали двери, квартал Мастеров готовился к новому торговому дню, и никакие указы Ковена не могли изменить привычный распорядок. Проскакали по узкому мостику над ручьём, в голубых водах которого лениво шевелила жабрами стайка золотистой форели, пролетели мимо бесконечной Стены Ласточек и оказались на окраине. Уже близко.

Я почти не направляла кобылу, она и сама будто знала, куда мчать. По дороге нам все реже попадались патрули, редкие стайки жителей явно обсуждали последние указы Ковена, на лицах растерянность, испуг. Может, чрезвычайное положение ненадолго, может, мы быстро справимся, может... ничего не может, смотри вперёд, Кай! Кобыла прыгнула, взвилась, хорь вцепился с перепугу когтищами мне в живот, я зашипела от боли, мы с Зуллой чудом удержались в седле. Высокая серая стена заброшенного склада кончилась, дорога из каменных плит, заросших мхом, оборвалась. Дальше, за распаханной межой, начинался густой еловый лес.

Прибыли. Граница Венгерберга, вон, сторожка мага-привратника, мирно вьётся дымок, ставни открыты. Но, где же...

Мага не было, врат не было. Был карл, болтавшийся на поводьях у самой морды Сильфы. Единорожка щелкала зубами, но еду достать не могла, карл жмурился, мужественно качался, подпрыгивал и взлетал при Сильфиных выкрутасах, но висел как пришитый, крепко держась за поводья, невыразительным монотонным баском выдавая тираду под аккомпанемент топота копыт и возмущённого ржания:

— Венгерберг закрыт, ни в город, ни из города по приказу Ковена ходу нет, госпожи благородные, просим развернуть лошадку и отбыть, откуда прибыли, — он покачнулся, Сильфа щёлкнула зубами, забила копытом, мотнула головой и карл, как камень, выпущенный из пращи, красиво полетел в кусты. Впрочем, я в Сильфиде ни секунды не сомневалась.

— Оскорбление... при исполнении... должностного... — карл вылез из зарослей смородины, обернувшись к нам с Зуланной вовсе не лицом, — ээ-кхм, уполномоченного лица, карается от... — он обернулся, — что ж Вы, Ваши Милости, не сказали, что у вас допуск имеется? — спросил он, изучая бляху Вэлмора, что я выставила прямо перед карловым выдающимся носом. Нос и правда был выдающимся — в длину, в красноту, по крючконосости так вообще чемпион, впрочем, среди карлов и не такие носы найдутся, карлы свои носы холят, лелеют, украшают татуировками у мастериц-дриад, и меряются длиной, особенно ценится длинный кончик носа, с крючком или вывертом на конце.

— А ты спросить? — прошипела Зулла. — Ты, носовитый пень, ворота открывать? Куда дверь деть, коня хватать за что, голова мозг нет?

— Чего зазря словесами бросаться-то... ворота, — печально произнёс карл, глядя раздумчиво куда-то мимо нас. — Дык это маг наш, граничный, скрыл их, шоб не шлялись, да заворотку поставил. Спят они, изволят. Служба, она трудна. И не видна... Бляхи мало, Вашмилсть, надобно ещё и свиток за подписью Вэлмора, более нам никто не указ.

— Будить маг? — ткнула меня в спину Зуланна. — Говорить с хвост кобылы время зря. Час-два конец уже.

— Зулл, боюсь, после твоей побудки нам придётся дожидаться нового мага до скончания времён, у Ковена кадровые вопросы решаются небыстро, да ещё за лечение или, не приведи Икабод, погребение нам придётся платить, а мы с тобой не богаты, — буркнула я, ища в сумке флакончик с мазью. Наконец-то нашла, переложила в карман, царапины потом смажу, мазь с резким запахом, вдруг хорь расчихается или вовсе драпанёт прочь, а сейчас это ни к чему, секретность, чтоб её.

— Уважаемый, у нас назначена встреча... так... буквально через пару минут, встреча с очень высокопоставленным лицом, и, если вы немедленно не откроете портал, я сниму чехол с рога кобылы, она, знаете ли, магию чует на раз. Думаю, и одного выстрела хватит снести магову заворотку к демонам. А потом вашему драгоценному господину-чародею придётся тушить пожар и объяснять начальству, почему он дрых и что это за методы у его подчинённых — кидаться по копыта лошадям. Можем ведь и в суд подать, судебные издержки за причинённый вред вычтут с вас и вашего начальника, вон, лошадь напугали, моя спутница до сих пор в себя прийти не может, — Зулла, округлив глаза, ухмыльнулась, Сильфа закивала головой, тоненько заржав. М-да. — Будите мага и открывайте портал, если хотите закончить дело миром. После выстрела единорога от некоторых карлов пыли не останется, Орден Ловчих и следа не найдёт, да и искать не будет.

— Это угроза, Вашмилсть?

— Именно.

— И карла не найдут?

— Именно.

Карл почесал-подёргал бороду, шевеля длинным крючковатым носом, посопел, принялся изучать морду кобылы, кобыла в ответ изучала его, я прямо-таки слышала, как ворочаются шестерёнки в его длинной башке. Судя по солнцу и теням, время на исходе, если портал немедленно не откроют, всё пропало!

— Будьте справедливы, Вашмилсть, в кусты полетел-то я.

— Кусты периной покажутся, если сейчас же не разблокируете портал.

Хорь виновато пофыркивал, крутился, я не выдержала, тихо зашипела, когда он попал когтём в свежую царапину. Всё, моё терпение, как и наше время, кончилось.

— Слушайте, у меня бляха Ордена, пропуск Ковена, может, мне ещё и дозволение вашего главного карлового жреца требуется, заодно и с подписью его карловского высочества Нненатеппа Менатеппанского?

Карл побагровел, засопел, кончик носа задёргался, борода стала дыбом.

— Я, д'Ор Траккардерорин, мой род, род Краковерских карлов, происходит...

Звонкий "бумм-мм" стал краткой эпитафией над телом, карл упал по стойке "смирно", кольчужка отсвечивала серебром, сапоги светили дырками на подошвах.

— Зулл! — рявкнула я почему-то шёпотом. — Ну можно же и поговорить!

— Ты много-много говорить, этот нос время тянуть. Зачем пугать, если убивать нет? Пустое время! Я сама маг будить, портал делать, — Зулла спрыгнула на землю, придала верёвочкам на груди такое положение, что карл, будь он в сознании, оценил бы, и решительно направилась к сторожке мага. Я скрестила пальцы за болезного. Надеюсь, пронесёт, выживет.

Сильфида принялась обнюхивать тело карла, я вцепилась в поводья, вдруг ей приспичит попробовать того на вкус, но нет, лошадка расфыркалась, мотая головой, попятилась.

Из сторожки донеслись странные звуки, мужской голос застонал, промычал "да-да, ммм-милая, оооо-оуа!", затем у меня загорелись щеки, затем невдалеке от нас открылся портал, в портале показалась голова огромного белого петуха без гребня.

Птичка заклекотала, я попыталась пригнуться и стать как можно более незаметной, дрожащими пальцами нащупывая на "молнии" самую большую кнопку, чтобы дорого отдать свою молодую жизнь, не петуху же её заканчивать, в самом-то деле, морфолк не сожрал, а здоровенной курице тем более не дамся.

Сильфа встала на дыбы, я пальнула и, к счастью, промазала. Заряд улетел куда-то вверх, петух не только не испугался, он проводил молнию заинтересованным взглядом и вновь уставился на меня круглым глазом. На шее птицы красовался широкий чёрный ошейник, нечто вроде поводьев из толстой крепкой кожи болталось по бокам. Ездовой петух, то есть феникс, надо же. На фениксах летали самые безбашенные типусы, как и чем не цепляйся и не привязывайся, полет вниз головой и резкие взлёты-падения кого хочешь до земли, и, как следствие, трупа всмятку, доведут. Может, эльфийку спасает магия? Впрочем, это её выбор и её проблемы. Жива до сих пор, значит, и секреты полётов на фениксах знает, да и кому знать, как не ей.

Поднырнув под головой любопытной птицы, через портал шагнула невысокая даже для эльфов эльфийка, отряхнула штаны, явно рабочие, курточка на ней тоже была не ахти, но никакая, даже самая затрапезная одёжка, не могла скрыть её красоты. Она выпрямилась, глядя на карла, спросила:

— Он что, умер? Нашёл время, — огромные глаза светло-серого цвета прекратили сверлить карла и пытливо уставились на меня. — Какого дырявого тролля этот пустоголовый маг закрыл портал?! Я что, каждый раз должна вламываться, как мантикора в курятник?! — проговорила она мягким, бархатистым голосом, так могла бы разговаривать кошка. Пряча до поры до времени коготки... петух курлыкнул, поддакивая хозяйке.

Я выдохнула. Наконец-то мне хоть чуть-чуть, хоть немного повезло — мы успели.

Лоэтиэль пришла, вернее, прилетела, сама открыла портал.

Осталось уговорить её помочь.

— Теперь о наших делах скорбных. Ты, Тёмная, заставила Илонку солгать? Тебе и держать ответ, гадалка лицо подневольное. Мне даже интересно стало, а такого не случалось давным-давно, кто же это такой рисковый... Златка доложила о подозрительной просьбе, но голема миновала моя бурная молодость, она не поняла, о ком речь. Есть имена, которые в моем доме табу. Безумное нахальство объявиться с его стороны, и он об этом, несомненно, знает. В нашу последнюю встречу я предупредила, что оторву тестикулы, если явится на порог, но ты..., впрочем, ты молода, молодость и глупость простительны, если ты решила ему помочь, значит, вы заодно, и, к моему искреннему сожалению, ты наверняка очарована им..., впрочем, моё сочувствие не отменяет как моего негодования, так и желания избавиться от твоего сообщника раз и навсегда. Он нарушил договор. Мне жаль, девушка, но вы заплатите за наглость. Оба.

— Вы любите его, — сказала я.

25

Я спешилась, откровенно пялясь на эльфийку. Я всё-таки женщина, и мне интересно, кого Корр выбрал, а ещё интереснее, за что.

Лоэтиэль.

Шапочка черных волос крупными волнами падает на глаза, нежная загорелая кожа, а надо сказать, что загар — редкая редкость среди ушастых, это украшение, по их эльфийским этикетам, только для плебса. Лицо без малейших признаков косметики, без привычных для эльфов тату, лисий разрез огромных глаз светло-серого цвета, тонкий носик, ямочки на щеках, смешливые, сочные губы, Лоэтиэль больше напоминала пажа-сорванца, а не фарфоровую куклу, предел мечтаний эльфиек-магов. Миниатюрная даже для эльфа фигурка, облачённая в амазонку из плотной, грубой ткани болотного цвета, с кожаными накладками на локтях, коленях и плечах. За широкий пояс с множеством кармашков, из которых выглядывали рукояти инструментов, заткнута пара рабочих перчаток из грубой, потёртой кожи. Рукоять короткого серебряного меча, чернённая рунным узором, выглядывает из толстой кожи ножен, рядом с мечом поблёскивает огромный сапфир на оголовье жезла мага из чёрного дерева. Даже я, далеко не маг, почувствовала её силу, по спине аж холодок пробежал, волоски на коже рук стали дыбом. Лоэтиэль не нуждалась в усилениях и куче боевых артефактов, голем был для неё так, игрушкой, эдакой напарницей и компаньоном.

Передо мной стоял архимаг, и такого уровня силы я ещё не встречала.

Коркоран знал, на ком жениться.

— Отрицать очевидное не в моих привычках, — сказала Лоэтиэль. — "Любите", "люблю". Какое ... краткое слово. Ты, тёмная, или слишком смелая, или слишком глупая, или и то, и другое, противоречия здесь нет. Вы, люди, меры не знаете ни в чём, впрочем, это и делает вас забавными, достойными интереса. За свою короткую жизнь вы успеваете родиться, наделать глупостей, детей, заболеть, нагадить и умереть, — Лоэтиэль ударила прутом хлыста наездницы о голенище сапога. — И при всем при этом испортить жизнь и кровь другим, более древним расам.

— Мы ещё и воюем, — буркнула я. — Победили вас, например.

У меня язык не поворачивался сказать Лоэтиэль "ты", несмотря на её резкость, к резкости и прямоте, сравнимой с грубостью, живя в доме чародейки, привыкаешь. Возраст эльфийки выдал взгляд, взгляд женщины-вождя, женщины-воина. Впрочем, она его искусно прятала под ресницами и длинной чёлкой, отвлекая лёгкой, едва заметной, и оттого ещё более соблазнительной улыбкой сочных губ.

— Да, победили, — она тряхнула головой. — Но... победа, точнее — результат, виден через годы, даже десятилетия и дальше, до бесконечности. Время безжалостно, оно делает явью, ставит на свои места то, что натворили сотни лет назад. Историю, летописи можно переврать, извратить, но сделанное нами и вами там, в прошлом — вот оно, рядом, скалит щербатые гнилые зубы. Каторрцы сожгли тысячи якобы ведьм, спалили всех красавиц, ибо, по мнению быдла, красота есть признак чар и колдовства. Уничтожили кошек, без которых в их убогие дома пришла чума, выкосив уже "победителей". Зависть, жадность, глупость, похоть, борьба за власть над душами — источник бед. Если тебе, тёмная, довелось видеть каторрских женщин, ты должна понять, о чём я. Уродливая внешность, их кровь, кровь доносчиков, завистников, скопидомцев, трусливых лживых извращенцев — результат маленькой междоусобной войны, победитель в которой проиграл. То, что мы, эльфы, проигравшая сторона — пустое. Проиграли все. Вы, люди, способны на героизм, как, впрочем, и мы, но я бы не стала равнять. Ценность жизни каждого эльфа дороже человеческой жизни, и не потому, что мы древнее, умнее или красивей, это не расовая заносчивость эльфов, нас мало, а вас как грязи. К нашему везению, человеческих младенцев выживает немного, зараза и войны делают свою грязную работу, но всё же вас становится всё больше и больше. Мы, эльфы, не плодимся, как кролики, пусть мы и дольше живём, чем вы, но это заслуга магии, и только её. Мы продлеваем жизнь, отчаянно пытаясь уцелеть, продолжить наши династии, наши дети должны жить. Уйдёт магия, исчезнем и мы. Если Мир будет стабилен, если мы, эльфы, не станем разбавлять свою кровь, не будем гибнуть в бесконечных войнах... мы выживем. Не стану отрицать, война бывает необходима и неизбежна, но убеждена, что и к драке, и к войне приводит глупость, упрямство, чванство и прочая, вы, люди, зовёте это грехами. Самоотверженность, героизм, самопожертвование ради защиты потомства, выживания рода, конечно, замечательно и достойно легенд, героизм достоин почестей, уважения и поклонения, но мы, эльфы, как и вы, люди, теряем лучших из лучших, и это великий нам дар, если эти лучшие успеют посеять семя. Наш общий... знакомец как раз из таких, к моему сожалению. Он знает, как никто другой, что впутывать тебя в свои делишки ему не стоило, впрочем, что ему до тебя? До меня? Для него важен только он сам, его невидимая корона, ты, девушка, лишь средство в его руках, которым он, не задумавшись ни на миг, пожертвует и забудет. Мне жаль, Слово эльфа. Итак, высокий штиль в задницу, у нас тут своя небольшая война, в которой победителей не будет. Я опустила "Вуаль тишины", можно говорить, но с оглядкой. Магов, способных расслышать сквозь неё, единицы, но они есть. Итак, где мерзавец? Мне нужен только он, тебя я передумала карать.

— Моему счастью нет предела, — сказала я.

— Сарказм ни к чему. Ты достаточно наказана уже тем, что твоя нить пересеклась с нитью моего дражайшего супруга, так зачем мне тратить силы и усугублять твоё и так незавидное и, знаю, смертельное положение?

— Вы так и радуете меня добрыми предсказаниями. С кем мне связываться — моё дело. Я уже взрослая девочка и сама могу выбирать, с кем дружить, кому помогать, кто мне испортит жизнь и разорвёт на мне платье, и кого, со всем моим уважением, послать в пасть к Бешеным псам. Той, кого угораздило выйти замуж за Корра, можно только посочувствовать, она или была влюблена по уши, или расчётлива донельзя. Или, как Вы любите говорить: "и то и другое, противоречия здесь нет".

— Браво. Уважаю смелость и презираю глупость, — Лоэтиэль холодно улыбнулась. — Ты в безопасности, тёмная. Пока.

— Меня уже тошнит от вашей заносчивости, вашего высокомерия, и вообще тошнит! Я пытаюсь спасти вашего мужа, у меня, как и у него, уже нет времени, и это не в моих интересах, это в интересах Арканума, а вместо хотя бы "спасибо" от вас только плевки и шипение обиженной гадюки! К чему вся эта распрекрасная длинная речь, все эти дифирамбы о наследии героев, если, как уже было сказано, Вы хотите оторвать тестикулы одному из лучших? В Вашем случае я не думаю, что это такой красивый оборот к слову, ради страху нагнать, с вас станется. Я вовсе не хочу его защищать, он тот ещё кобелина, но он защитил город, он рисковал жизнью! Он ранен!

— Девочка... не хотелось тебя разочаровывать, но он не рисковал. Ничем. Не знаю, что там у вас за бои приключились, но ты и твоя подруга, если вы были с ним, да, рисковали головой. Твоя кобыла рисковала. Он — нет.

Показалось, в грудь воткнули нож.

— Лжёте.

— Я никогда и никого не заверяю в правдивости своих слов, это оскорбительно. Говорила же, от Корра одна боль, вот и ты получила рану, не спорь, я читаю по глазам. Я отомщу и за тебя. Корр задолжал мне. Сначала заберу обещанное, а уж потом и члены ему подправлю. Я не зверь, я сначала дубиной по голове дам. Любые обезболивающие наносят вред организму и плоду, особенно в момент родов и зачатия, поэтому точно рассчитанный удар удовлетворит как мои душевные потребности, так и в лекарских целях будет идеален. Буду к нему немного добра. По старой памяти.

Тёплый пушистый клубок у меня за пазухой икнул и замер, не дыша.

Из сторожки донёсся особо громкий душераздирающий стон, треск ломающейся мебели, кого-то, кажется, начали душить, судя по звукам.

— Там что, спариваются? — поинтересовалась эльфийка, тряхнув головой, уворачиваясь от клюва феникса, тот вознамерился поискать что-то страшенным клювом у хозяйки в волосах. — Удивлена. Клосс до сего дня в спариваниях замечен не был. Жаль, вымирающий экземпляр, экстерьер неплох. Всё по книгам да архивам, совсем двинулся на своей диссертации, глаза горят при виде редкого фолианта, а должны гореть, в его-то возрасте, при виде самки. Естественно, у самки должны быть все признаки здорового сложения, широкий таз, большая грудь, грудь кормилицы, все, как у вас, у людей и положено. Ты, тёмная, родить сама едва ли сможешь, чревато смертью, верхние подвздошные подкачали.

— Горе-то какое.

— Я бы порекомендовала поперечный внешний разрез дугообразной формы, над лобком, в сочетании с вертикальным разрезом на матке. Впрочем, это будет зависеть от плода, от отца, от опыта и мастерства лекаря. И от того, доживёшь ли до родов, а это вряд ли. Слишком доверчива и добра.

— Ваша доброта не знает границ. Благодарю за рекомендации. Доживу, может, и вспомню.

Тревога коснулась сердца мягкой когтистой лапкой. К демонам! Илонка, теперь эта эльф-гном раскаркалась, всех не наслушаешься и не напугаешься, всему же должен быть предел.

— Не шути с этим, впрочем, не моё дело, — продолжила архимаг. — Клосс забавляется с твоей подружкой? Интересно взглянуть, что за самка смогла очаровать нашего отшельника, да ещё и во время уровня "красной тревоги", когда он должен стоять здесь, во всеоружии.

— Во-первых, это не маг забавляется с моей подругой, а моя подруга забавляется с магом, не надо путать курицу и яйцо. Во-вторых, эту самку ни один самец не отвергнет, хочет он этого, или нет, — буркнула я. — Уверяю, она гораздо опаснее "красной тревоги" пятого уровня.

У Лоэтиэль бровь поползла вверх, в светло-серых глазах мелькнула усмешка, кончик рта дрогнул.

— Пусть их. Внеплановая вязка вреда не принесёт, самцам полезно регулярно спариваться для получения здорового, обновлённого семени, а в случае с Клоссом — маг может пополнить ряды отличных, даже элитных производителей. Простим ему слабость и не будем мешать.

Карл открыл мутные глаза, изучая крону сосны, пробормотал:

— Вашсветлсть, велите казнить, не велите миловать, — он мутным взглядом обвёл небеса и закрыл очи вновь. — Будьте милостивы, Госпожа, спасите хозяина, в плену у демоницы, невинный, аки карл юный, безбородый ...

— Уверена, он сейчас вовсе не жаждет спасения, многоуважаемый д'Ор Траккардерорин. Теоретически, если бы я захотела ему помочь... не стоило ему закрывать портал, прекрасно зная, что в этот день я получаю и отправляю почту.

— Волеизъявлением Ковена и Короны... карантин... входа нет, — пробубнил карл, так и лёжа по стойке "смирно", в голосе явственно прозвучали упрямые нотки.

— Ковен пусть геморройные узлы оркам лечит, пользы больше будет, — отрезала эльфийка, сдув чёлку с глаз. — Мне ни Ковен, ни королевские писульки не указ.

— Со всем нашим, Вашэльфсть, но пред карантином все... равны, — карл открыл один глаз, глаз увидел Птица, округлился и быстренько закрылся вновь. — Вы нарушили... законов... много законов и... указ. Ковена, — "Ковена" он сдавленно прошептал.

Чародейка наклонилась к карлу, тихо, так, что я едва разобрала, сказала:

— Открою секрет. Первое — у Ковена сейчас предостаточно хлопот, второе — Ковен — это я, почётный, пожизненный elementum, наш Род был в числе основателей, и ты, Траккардерорин, обязан это знать. Уволю. Сотру. Дам Велику поиграться.

— Но... но... Вэлмор, Вашмилсть, пощадите!

— Вэлмор далеко, а я близко, — Лоэтиэль выпрямилась, вздохнула. — Доведёт моя доброта меня до Ковена, лишусь регалий, влияния...

— А можно я как бы героически сопротивлялся и был повержен сильнейшим врагом? — оживился карл.

— Без ран — бездоказательно, сам знаешь. Предлагаю выбор — пила, топор, меч, дубина, нет, с дубиной не очень..., огонь — тоже не совсем то, можно стрелу, или вот, моё любимое — стилет, ранка небольшая, аккуратная, глубокая, крови озера разливанные — что скажешь, карл? — она достала из сапога тонкий, блеснувший белой молнией стилет, залюбовалась страшным оружием.

— Вашмилсть безмерно добры, — прошептал карл, закрыл глаза и замер.

Наверное, приготовился понарошку героически умереть, то есть получить рану. С такими гостями, как Лоэтиэль, удивляюсь, как он ещё цел, а ведь она не одна такая, в Глуши все как на подбор. Скорее всего, пилюли пьёт, я бы на его месте, может, и на зелье подсела, наверное.

Снежно-золотистый петух-переросток вырос за спиной Лоэтиэль и бережно, здоровенным страшным клювом принялся перебирать волосы на голове хозяйки, тихо воркуя. Ему подпели-подстонали в сарайчике мага. Эльфийка, не глядя, отвела от лица страшный клюв, убрала стилет. Петух, ласково курлыкнув, толкнул Лоэтиэль клювом в спину, та, невольно сделав пару шагов вперёд, обернулась к фениксу. Птиц панически заквохтал и скрылся в портале, оставив после себя облачко кружащихся перьев, портал был для птица маловат. Порталы у перекрёстков стабильны, размерами скорее напоминают высокое окно, в отличие от временных около стационарных порталов не наблюдалось пыльных бурь, завихрений и искажений, они как прозрачная дверь, за которой шумит лес Бешеных псов или тоскует Северная глушь. Сколько энергии надо для поддержания этих роскошеств, и подумать страшно, но Ковен пользовался "услугами" элементалей, чистая сила, черпать — не вычерпать. Хорошо, что бедолаги неразумны. То, что Лоэтиэль смогла открыть закрытый стационарный портал, говорило, что я права — её уровень запределен, Ковен по сравнению с ней детишки в штанишках. Почему она в Глуши, почему не в столице? Чистейшая эльфийская кровь, магии больше, чем эльфа. Элита, если не сама Верховная жрица Дану, а что, всё возможно, никто не знает, кто Жрица и где она, кроме верхушки эльфов, конечно. Очередной страшный эльфийский секрет. Лет двести тому назад смерть Верховной жрицы привела к гибели трети верхушки эльфов, ушастые до сих пор не оправились от удара. Тогда молодые эльфы, утомлённые несменяемостью верхушки, убили Жрицу, банально отравив, вместе с ней погибли и скованные с Жрицей силами магии Повелители, те, кто не успел выставить защиту, кто не успел понять, что Жрица мертва. После этих печальных событий эльфы решили переизбирать своих Правителей хотя бы раз в пятьдесят лет, да и жриц, насколько я помню, у них теперь стало побольше, разложили, так сказать, яйца по разным корзинам. Наверное, смена верхушки — это правильно, горнило власти развращает даже святых, впрочем, до сего дня политика меня не волновала, мне просто надо знать, чья подпись главнее, и кто кому может дать указ или добротного пинка, чтобы избавиться от бюрократических проволочек. Тот же ордер получить, судейские душу вынут.

Лоэтиэль обернулась, всматриваясь в портал, рявкнула:

— Великие Распахнутые Цвета Зари чтоб вас Крылья II, ко мне! Ну да, не удивляйся, это имя этого петуха-переростка, и эта сволочь, пока его не услышит целиком, будет дуться, как монашка в обществе краснолюдов без штанов. Велик. Скотина с перьями!

Из портала донеслось недовольное курлыканье, но "Великие крылья" так и не изволили явить нам свой царственный лик. Куриный.

— Велик, гномье ж-жаркое, чтоб у тебя пять лет самки не было, ко мне! В курятник, в ссылку, на просо и ячмень!

В портал выглянул "великие какие-то там крылья", виновато закудахтал, похлопал ресничками, вылез к нам и принялся искать взглядом что-то в траве, делая вид, что он тут и был, и никуда не отлучался.

Двери магова домика распахнулись, на крыльцо вылетел взлохмаченный маг, на ходу одёргивая бардового цвета мантию с золотым кантом, совсем ещё мальчишка, следом, не торопясь, вышла Зуланна, оперлась о косяк, вздохнула, проводив юношу мечтательно-сытым взглядом:

— Чему магики учатся? Зачем? — и, поправив верёвочки, не торопясь, подошла к нам.

— Ты... ты... а как же Овод? — вырвалось у меня.

— Овод я верен есть. Помощь оказать, лечить.

— Ну ты даёшь, Зулл!

— Я не давать, я баловать.

— Миледи, — взъерошенный маг оказался между мной, Зуланной и Лоэтиэль, кратко кивнул Лоэтиэль, мне, и рявкнул, багровея румянцем:

— Я сам могу за себя постоять. И я давно не мальчик! И.... и мужчина!

— Мальчик-огонь, — улыбнулась Зулла. — Теперь ярко горит, правильно, — и хлопнула мага по ягодицам, проделав что-то эдакое, невидимое нам, зрителям, пальцами, после чего маг не сдержал душераздирающий стон.

— Я бы попросил! — героически прохрипел Клосс, но глаз от едва прикрытой груди амазонки так и не отвёл, взгляд стал сосредоточенным, острым, такой обычно бывает, когда мужчине хочется женщину, хоть по башке дубиной огрей, не заметит, а ведь со стороны может показаться, что он по меньшей мере решает, как ему спасти Мир.

— Ф-фуй, — сказала Зулла, поправляя верёвочки. — Это для помнить. Помнить я.

Клосс с трудом отвёл заворожённый Зуллиными прелестями взгляд. А мальчик-то, оказывается, не мальчик, а муж. Светлые вихры, курносый нос, лет тридцать, а то и больше, ему стукнуло. Сейчас, когда он успокоился, чары моей подруги-прелестницы спали, стало видно, что он и повидал, и навидался. Лёгкая сеточка морщин в уголках глаз, широкий узорчатый шрам на запястье, такой получают только зачарованным оружием, скорее всего полоснули жезлом, радужка правого глаза Клосса была ярче, светлей. Ясно, лечение магией, но где и когда он повредил глаз, оставалось только гадать. Сторожить порталы — не на сеновале миловаться, хотя и там нежные места можно повредить, вот теперь и мы заявились, гости дорогие, непрошенные.

— Мой дорогой мальчик, — начала эльфийка, одарив Клосса взглядом из-под ресниц и медленно, чувственно облизнув губы. Несчастный замер, заморгал.

Корр, не дыша, так и сидел за пазухой. Может, это не Лоэтиэль, может, в неё вселился наш маг-убийца, от Визарда можно ждать любой пакости, но эльфийка с фениксом, этих птиц не провести, почти все звери чувствуют истинное нутро хозяина. Мист погибла из-за этого, вот и Велик давно бы уже среагировал, но огромная птица была спокойна, слушалась эльфийку, значит, должно быть всё в порядке, кроме того, уровень Лоэтиэль, её защиты от влияния и вселения извне, непробиваем. Корр знал, кого выбрать на роль супруги и матери его детей. Кольнуло сердце. Какое мне дело? Меня Мэллан ждёт... но почему-то в душе при мыслях о Мэллане соловьи не запели.

Тишина гробовая.

Лоэтиэль мурлыкала, завлекая жертву, запуская коготки:

— Магикум повысил стоимость лечения, твоё жалованье не может покрыть нужную сумму, не красней и не конфузься. Мы, поселенцы Северной глуши, и я, как их представитель, желаем, — Лоэтиэль цапнула Велика за широкий ошейник, достала свиток и небольшую, украшенную янтарём коробочку, — вручить свой скромный дар. Это заверенный и подписанный мной чек на предъявителя, сумму впишешь сам. На лечение. И не благодари, мы абы кому злотые не дарим, но ты, невзирая на сегодняшний эпизод, — маг бросил исподтишка взгляд на Зуллу, порозовел, потупился, — храбро и неустанно несёшь охрану врат. Твой верный соратник и помощник, многоуважаемый д'Ор Траккардерорин награждается именным набором для ухода за бородой, его создал непревзойдённый мастер Мориэль Данно, при расчёсывании гребни выделяют уникальный состав, благодаря которому борода становится блестящей, шелковистой, кажется гуще и пышней, а цвета приобретают более яркие оттенки. Рецепт держится в секрете, гарантию мастер даёт на десять лет.

Карл ожил, открыл глаза, вперил взгляд в коробочку, кончик носа подрагивал, Клосс сверлил взглядом свиток, и я могла понять мага. Восстановление зрения стоило кучи злотых, а хорошее, острое зрение для боевого мага — необходимое условие, чтобы его взяли на службу в достойное место, а не охранять амбары или сарай с ржавой утварью.

— Благодарю, Миледи. Госпожа, я сейчас закрою портал, сам удивлён, как такой недогляд случился, открытие портала было спонтанным, возмущения в эфире в последнее время усилились, стали чаще. Наша встреча привиделась мне и моему верному слуге, д'Ор Траккардерорину, как результат долгих ночных бдений. Неспокойный месяц выдался, Д'Хон, смены нет, ресурсов нет, злотых в казне нет, даже на лечение своих верных воинов, но мы верно служим Короне и Ковену, невзирая на бюрократические препоны и скудное содержание, — отчеканил Клосс.

Ещё бы, такие подарки кого хочешь приведут в чувство и взбодрят.

— Умный мальчик, — улыбнулась Лоэтиэль и повернулась ко мне.

Взгляд серых глаз заледенел:

— К делу. Он у тебя, и он ранен. Сейчас здесь будет отряд Магической стражи, я чувствую возмущение эфира, открытие мной портала не могло пройти бесследно, мне стража не страшна, в отличие от тебя и твоего... напарника, так что времени нет. Ну же, девочка, доверься мне, — она протянула мне руку.

Зулла вскрикнула, вцепилась мне в плечо, но я успела пожать ладонь эльфийки.

Лучше хрупкий мир, чем кровавая ссора.

Мир исчез.

* * *

Нас окружала серая дымка. Мы были нигде, в ничто. Холод пронизывал тело, но ни ветерка, ни дуновения. Междумирье... так вот ты какое... одно из многих. Я будто бы попала в клочья тумана из грозового дыма, мы словно висели в облаке.

— Дай его мне, — сказала Лоэтиэль почти ласково, протянув ко мне руки.

Я сунула руку за пазуху, погладила дрожащего зверька, осторожно вынула его из-за пазухи. Он не сопротивлялся, только вздохнул и обвис. Шерсть была тёплой, влажной от крови. Моей или его? Какая теперь к демонам разница!

Лоэтиэль выхватила Корра у меня из рук, быстро осмотрела, дунула ему в мордочку и поцеловала мокрый, окровавленный лоб, осторожно держа в руках. В серых глазах промелькнуло нечто, и это нечто так было похоже на злорадство, что я должна была, наверное, испугаться, но за последние два дня столько всего случилось, что меня стало трудно удивить и напугать. Я устала. Бояться, переживать. Плакать. В моём сердце поселилась пустота, чёрная, глухая, и наполнить её мог только Визард, его кровь, и ядовитая кровь его напарника-демона.

Кончики пальцев эльфийки заискрились, уже знакомые мне ярко-зелёные дорожки огоньков побежали по телу зверя, врачуя раны, исцеляя ушибы и порезы, но хорь оставался хорём. Она осторожно сложила зверя у своих ног, он свернулся кольцом и замер, прикрыв мордочку хвостом.

— Ты должна мне помочь, — глухо сказала Лоэтиэль.

— Как?

— Я должна забрать у тебя жизнь, а ещё лучше ты отдашь её мне добровольно. Или жизнь твоей подруги, карл не подойдёт, или Клосс, на твой выбор. Решай — судья ты или жертва. Я предупреждала — знакомство с Корром до добра не доведёт. Прости, девочка, — пустые, страшные белые глаза уставились на меня в упор.

Крохотная эльфийка, которая ругалась на Велика и грозила дубиной карлу, превратилась в жуткую жрицу, богиню Смерти, которую — я знала, чувствовала, бесполезно умолять.

Вот и приплыли, и приехали. Морфолк показался мне милой зверушкой по сравнению с этой красотой.

— А что, магия светлых не подавится Тенет? — спросила я.

— Живая и мёртвая вода — основа основ, постулат магии, и, как ни странно, Эйроса и целительства, это хотя бы факультативно, но должны преподавать в Магикуме. Заживи раны мёртвой, оживи живой. Магия крови... тайная, древняя и самая сильная, ей пользуемся мы, дроу, люди, некроманты, её арканы едины для всех, это то, что способно сокрушить миры. Круг демона чертят кровью, твоя кровь, пока ты будешь уходить, связанная с моим арканом, это дар Коркорану, то, что пробудит его разум. Мертвец даёт силы древу над ним, так что в этом такого удивительного и странного? "Светлый" эльф — не значит "святой", как "белый волк" не означает, что хищник питается снегом, светом или звёздами, никакой романтики в магии нет, одна грязь, смерть и кровь, как основа. Радуга возникает после грозы, бабочка из гусеницы, банальщина, всё, с меня довольно. Мы, эльфы, питаемся, живём силами леса, мы — его вампиры, пиявки, пусть мы и отдаём какую-то часть, Отец нуждается в охране и подпитке, без его источников мы ничто. Симбиоз... всё больше эльфов, которым не нужна сила леса, все больше мы походим на людей... ну, а пока — что скажешь, тёмная? Так ли сильна твоя любовь к Коркорану, чтобы пожертвовать собой?

— Я скажу. Но сначала — ты, раз мне всё равно суждено сдохнуть, расскажи мне вашу страшную эльфийскую тайну, почему ты сказала, что Корр не умрёт, что он ничем не рисковал, почему требуешь отдать мою жизнь, почему мой жених Мэллан, с развороченной, сожжённой до рёбер грудью, почему они...

— ...будут жить, — докончила за меня скучным голосом Лоэтиэль. — Потому что я, как ты верно догадалась, Верховная жрица Огненной орхидеи, мы зовём её Сандеррой. Я страж Чаши, в которой она живёт, и я слежу за тем, чтобы Чаша не пересыхала. Никогда.

Меня начало трясти. Она безумна, как же я раньше была так слепа?! Корр, как ты мог, ты же знал, что она больна, что мне грозит... ты заманил меня, предал. Почему, зачем? За что? Ни за что, просто так. Просто меня для него нет. Не впервой, Кайра, пора привыкать.

Плевать. Мне не больно.

— Скажи, Ло, все эти фениксы и мантикоры, мантикоры черно-серебристого окраса — это всего лишь, — я сглотнула застрявший в горле ком, — ... подкормка для твоего цветочка?

— Отчасти, — мурлыкнула Лоэтиэль. — Мантикоры для души и маскировки, а фениксы — да, они почти бессмертны, могут умирать до сотни раз, правда, искра с каждой смертью всё слабее и слабее, но и одного феникса хватает надолго, чтобы Сандерра цвела. Нет в Мире совершенства... Я не монстр, мне жаль моих питомцев, но мой выбор — или мой народ, или эти птицы. Вы, люди, едите курятину, не считая друг друга живодёрами.

— Курица — не легенда! Велик — он живой, он... забавный... ему больно умирать! Они же сгорают заживо!

— Он не эльф.

— Да, он — не эльф. Он — лучше. Под вашей лживой красотой скрываются клыки падальщика. Я поняла. Пища вашей лилии-трупоеда — кровь и души. Тот самый ритуал, который ты хочешь провести со мной, ведьма, вернёт жизнь эльфам-повелителям, вашей элитке, если невзначай их покрошит-порубит меч или сожжёт магическое пламя, или же какая-нибудь ушастая светлость забудется в шкуре хорька. Коркоран, как и Мэллан, связан с этим цветком, этой медузой, смерть такого ничтожества, как я, по вашему мнению, ничего не стоит, мы — навоз для вашей орхидеи. Где были мои мозги, глаза, Икабоды, какая же я дура...

— Сколько пафоса. Да, ты почти угадала. Уточню — сердце должно уцелеть, а так, не вдаваясь в нюансы, всё верно, но есть обязательное и главное условие — Орхидея может спасти только чистокровного эльфа. Связь между Сандеррой и эльфом-младенцем устанавливается с рождения. Если Посвящённый смертельно ранен, Орхидея начинает отдавать ему накопленный запас. Да, это жизни других эльфов, фениксов и полукровок, если свойства крови вымесков подойдут цветку. Заметь, эльфы, жертвуя собой, рады, считают это честью для себя, понимая, что помогут кому-то выжить, кому-то, кто может спасти наш Род, повести за собой.

— Холера подери вас и ваш род, чёрную оспу на ваши смазливые рожи, орду кротов и полёвок в корни вашего лопуха. Как я понимаю, раз ты жрица, то и палач — ты?

— Могу и я. Моя забота — на Самхэйн совершить главную жертву — отдать Чаше себя. Если Чаша будет милостива и вернёт меня в Мир, значит, Сандерра здорова и продолжает нам служить.

— Гоблины мои расчудесные... я бы тоже головкой двинулась, будь на твоём месте.

— Это честь для меня, человек. Тебе никогда не понять. Ты не на моем месте, и никогда не будешь. И. Ты. Не будешь с Коркораном, — в её белых глазах полыхнула молния. — Твои дети, если у тебя жених чистокровный эльф, как я поняла, будут лишены этой привилегии — быть исцелёнными Сандеррой от смертельных ран. Странный выбор для твоего жениха-эльфа, впрочем, браки заключаются не на небесах, а по линиям и решению Ковена и Повелителей. К тому времени, когда принимали решение касаемо твоего брака, я уже удалилась из столицы, да и не та это новость, что могла бы меня заинтересовать. Я бы наложила вето. Жаль, но твоим детям, если вы заключите брак, суждено умереть без надежды исцелиться в смертельном бою.

— Рву волосы на себе. Могу и вам повыдёргивать.

— Полукровки должны умирать. Таков Мир, в природе белые львята не живут.

— Ну и гадина же ты, Ло. Феерическая. И, ещё — ты ошиблась, я не полукровка, я полноценный человек, мои родители — люди, должно быть, были и маги, ничего эльфийского во мне не было и нет, хвала всем богам и разорви тебя орки!

— Я не ошибаюсь, никогда. В твоей силе, скованной браслетом, я ощущаю нашу кровь, кровь эльфов. Да, она не похожа на кровь лесных, но я, как Жрица Сандерры, прекрасно могу распознать, подойдёшь ты для Чаши или нет. Эльфов, которые могут питаться не только силой леса, когда-то было множество, например, дроу — осколки тех времён, их источник — силы земли и Лун, твой предок мог быть одним из тех, давно ушедших. Хм... интересно... мне даже немного жаль, может быть, твой будущий брак и не был бы безнадёжен, но твоему торжеству состояться не суждено. Коркорана надо возвращать сейчас.

— Он тебя бросил, сбежал, я бы тоже на его месте драпанула от безумной убийцы, ты просто вымещаешь на мне свою боль, ненависть и ревность, даже если я не подойду твоему цветочку как удобрение, ты всё равно меня убьёшь. Давай же, ведьма. Хватит слов. Какая мне теперь разница, кто мои предки, раз я пойду на корм вонючему цветку?

— Геройствуешь? Что ж, это лучше, чем разводить сопли. Позорно, когда жертва льёт слёзы, упирается и вопит. Я говорила тебе, нас слишком мало, наше средство выжить, конечно, ни этичным, ни милосердным не назовёшь, но у нас нет выхода, при необходимости выжить приемлем даже каннибализм. Поэтому так важны династические и, главное, чистокровные браки. Время, девочка, пора приступать. Если это тебя немного утешит, я могла бы тебя и не убивать, но сейчас спасти его я могу только с помощью Сандерры, амулет Возврата, когда мерзавец ушёл от меня, забрал с собой, поэтому я и вынуждена забрать Эйрос у тебя, всё же мой долг спасти его... чтобы потом взять его семя, а затем усыпить. Жаль, убить не могу, но видеть кошмары, клянусь, он будет и после моей смерти. Не скорби о нем. Он знал, что тебе придётся умереть, и всё равно привёл ко мне, единственное, в чём ошибся — я не простила и не прощу, впрочем, его подвели самонадеянность и твердолобая убеждённость, что все падут к его ногам и в его постель по щелчку пальцев, теряя сознание от восторга. Как это на него похоже, не считаться ни с кем..., впрочем, от тебя мне нужно немного, ты можешь и выжить, но тогда останется только оболочка, живая и безмозглая.

— Ваша доброта не знает границ. Кажется, я уже это говорила, — я попыталась нащупать молнию, но руки почему-то тряслись, незаметно не получилось.

Ло сбрендила, окончательно и бесповоротно.

— Не бойся. Не суетись. Уснёшь, и всё.

— Я сплошная Тенет. Подавишься.

— Да, на тебе браслет, ты убийца, и накоплено сил у тебя — хватит на небольшое цунами, но с моим уровнем ты против меня как клоп против шквального огня дракона. Я справлюсь, девчонка. Я Жрица Сандерры, я одна сильнее, чем Ковен и вся Королевская магическая рать.

Она улыбнулась и занесла руку, в её воздетой к невидимым небесам руке засиял тонкий ледяной меч, толщиной с волос.

Корр предал меня. Заманил. Вру! Это только моё решение, моя вина. Я сама так решила, сама сюда припёрлась, и с чего — с упоминания Коркорана о Ло и капельке грусти в его голосе?! Да, Ло дала мне выбор — но какой! Зулла, Клосс?! Гадины длинноухие, как же я вас ненав... браслет опалил запястье, я охнула, схватилась за руку, прижала к себе. Не может быть, я не верю, он не мог предать, не мог! Хорь так и лежал у ног Лоэтиэль, обмякнув, свернувшись в кольцо, лишь кончик хвоста подрагивал.

"Помоги!" — вырвалось у меня.

Он открыл глаза, поднял мордочку, тяжело и часто дыша.

И улыбнулся во всю пасть, явно довольный.

Конечно. Она его Жрица. Его жена. Чего я хотела, идиотка, чего ждала?

Я выбросила руку, активировав артефакт. Мерцающие серебряные огоньки окутали эльфийку, и, посияв напоследок, исчезли без следа. От любого бы и пепла не осталось, а эта брукса цела.

Всё, Кайра.

Пришло время умирать.

— Прах мертвеца? Неплохо, — улыбнулась Лоэтиэль. — Здесь, в моём Междумирье, только моя власть, мои арканы. Ты не знала? Прощай, наивная девочка. Мне не жаль.

И опустила призрачный меч, уперев острие мне в ямку между ключицами.

26

Тело сковал смертельный холод.

Лоэтиэль читала аркан мягким, тихим, бархатным голосом. Голос манил, звал, журчал ручьём, пел шёпотом ветра в кронах. Казалось, жрица пела колыбельную, а не забирала мою жизнь.

Хорёк сел, замер, шерсть побелела, глаза залило кровью, зверь застыл, как неживой.

Я упала на колени, меч оцарапал шею, впился в кожу, тёплая струйка крови побежала из-под острия, превращаясь в колюче-ледяной жгучий порез. Клочья тумана почернели, засверкали крохотными бело-зелёными молниями, голос жрицы стал громче, в напеве зарокотали отдалённые нотки грозы. Ледяной меч ожил кровавыми сполохами, казалось, синь неба и чистая, алая, яркая кровь смешались в смертном бою. Клинок осиным жалом впился в кожу, туда, где ещё отчаянно билась жизнь; кровь струилась, бежала за воротник, тут же застывая ледяной коркой, не давая открыться ране. Браслет полыхал, потрескивал, и только жгучая боль от ожога не давала мне впасть в милосердное забытьё. Я мечтала умереть, лёд и пламя пожирали меня заживо, кровь бурлила в венах, сердце трепыхалось так, будто вот-вот разорвётся, меня убивала дикая, жгущая боль за грудиной, пот заливал глаза, застывал льдом, я не могла кричать, не могла шелохнуться, убить себя, казалось, мука не кончится никогда.

Что-то пошло не так.

Меч-вампир потемнел, по лезвию побежали ядовитые сполохи, в водоворот слепящего голубого и алого влились ручьи искристой черноты. Глаза Лоэтиэль потемнели, белки залило кровью, костяшки пальцев побелели, жрица вцепилась в рукоять, меч рвался из её рук, как безумный, ведьма едва могла его удержать. Её голос возвысился, перешёл в крик, отчаянный крик безумной чайки, стал воплями иволги, воем обозлённой кошки. Молнии сгустились, били вокруг нас, мы были внутри кокона из света, тьмы и паутины молний.

Лоэтиэль крикнула гортанным, страшным голосом на неведомом мне языке, эхо заклятия впилось в меня тысячью игл, меч хрустнул, уколол шею и взорвался ледяным крошевом. Падая, я успела увидеть, как глаза жрицы приняли нормальный вид и цвет, увидела, как их заполоняет отчаяние и ужас, как Ло падает на колени рядом со мной.

Больше я не видела ничего.

* * *

— Если ты убивать Кайра, я бить твои куски, ты, истукан, — услышала я знакомый голос, но вот чей он, пока вспоминалось не очень.

— Ваша подруга будет жить, неприятные воспоминания я стирать не обучена, в моей памяти, свитках и архивах данных арканов нет, — мелодичный механический голос тоже был мне знаком, но, Икабод меня дери, и эту дамочку я не могла вспомнить. Икабода вспомнила. Счастье-то какое.

— Твой аркан хорош, она дышит весело, ты лекарь, истукан. Время даст знать, жива она совсем или нет, я убивать голем, если обман.

Ага. Это я "дышу весело", значит, я жива. Вспомнив меч, сполохи и бурю, вспомнив сломленную, преданную её же силой Ло, я похолодела. Я не в аркане Лоэтиэль, я в чьей-то постели, на лице что-то мерзкое и мокрое, ну, всё лучше, чем было в жутком грозовом Междумирье.

Я села, мокрое полотенце шлёпнулось на ноги, голова закружилась, меня оглушила боль, шею будто проткнули ледяным шилом. Разлепив будто склеенные веки, ничего не увидела, кроме кроваво-черных пятен, глаза жгло, будто сыпанули чего-то едкого и колючего, я почти ослепла, в голове что-то плавало и булькало, никак не выстраиваясь в привычный ход мыслей, мешала демонова боль.

Где я? Кто это? Почему всё и зачем, и, главное, за что?

— Пей, — моих губ коснулся край кружки. — Ты зелье пить, бегать, прыгать и здороветь.

Я послушно выпила кисленький отвар, или зелье, плевать, как эта жидкость называется и есть ли в ней магия или нет, я жадно пила, с каждым глотком ощущая себя всё лучше и лучше. Выхлебав кружку, поставила её на столик у кровати, где уже красовалась на глиняном блюде горка нарубленной кусками отварной свёклы, разваренная в лохмотья рыбина возлежала на подушке из пшена, безглазо глядя в потолок. Ломоть гномьего, на вид каменного хлеба довершал натюрморт. Спасибо, Марта, руку мастера узнаешь по делам его. Впрочем, у меня и так аппетита не было, а теперь и вовсе. Я глянула на Зуллу, подруга смотрела на меня так, будто я попала под мельницу мечей дроу. Не выдержав жалостливого взгляда амазонки, я перевела взгляд на возмутительно невозмутимую физиономию голема, спустила ноги на пол. Злата примостилась на краешке кровати, сидя так, будто у неё в спине был шомпол.

Комната, то есть каморка, была моя, орденская, где всё было знакомым и родным, разве что немного изменилась Зулла, если можно считать изменением пару костылей и обмотанную чистыми льняными полосками ногу, гордо возлежащую на моём же табурете. Да, дела. Зулла тоже выбывает, отряд наших раненных принял нового бойца. Зельями можно ускорить заживление, но это на день-два, дальше кость вернётся в своё сломанное состояние, может и хуже стать, ведь, если не ощущаешь боли, то и сломанную конечность не бережёшь, так что лучше не рисковать и поспешать медленно. Разбитое во время поимки Сильфы окно так никто и не починил, но Марта, ни Кент не озаботились, впрочем, им и без моего окна хлопот хватало. Я осторожно пошевелилась. Вроде все кости и мышцы целы, боль ушла, на мне ни царапины, чудеса прямо... магия.

— Что случилось, — задала я неожиданный вопрос.

Что поделать, вопросов было, как муравьёв в муравейнике, но этот я сочла всеохватным и всеобъемлющим.

— Ты падать из никуда в кусты, ветки ломать, здорово. Клосс тебя ловить, в небе большой, цветной бабах, красиво, да, — ответила мне Зулла, явно счастливая от того, что ей довелось увидеть фейерверк и меня в полёте. — Сильфа меня ронять, наступать, я ломать нога, зря её держать. Меня целить маг и он делать телепорт в Орден.

— Хорошо, что "целить". А с неба эльфийки и хорьки часом не падали, только я?

— Хорьки нет, эльф — да, только бежать он, после хлоп — и нет. Жаль, голый, красивый, великолепный, отборный самец, дети делать далась бы я.

— Ну да, само божество красоты и интриг в натуральном виде. Значит, он ещё и бегает... Зулла, давай про то, кому и почему ты хочешь отдаться, ты не будешь говорить, или говорить только мне?

— Почему? Тайна не есть. Я честна. Овод любить меня как есть или никак.

— Оводу не понравится.

— Оводу куда быть похожим цель есть, не пить, сильным быть. Я — Дар, Овод меня заслужить и заслужить всегда, жизнь вся, хоть мне боль, если ссора мы, семья где муж амазонки нигде нет, я первый прохожий. Учусь, ты учить. Добра я есть, умна, запоминаю урок.

— Добрее тебя нет во всем Аркануме. Где Сильфа? И как мы очутились с тобой в Ордене?

— Много вопрос, мы здесь маг телепорт помощь, Сильфа ест, играть конюшня, Кент забрать и материть, ты лежать, здороветь, кукла за тобой смотреть. Я к Овод, проверить, как он, ты ждать здесь, голем никто в Орден к тебе не пускать, тебя не пускать, я приказать.

С этой напутственной речью подруга потрепала меня по голове, и, ругаясь на чем свет стоит, взяв костыли у стены, поковыляла к выходу. Впрочем, выход был в паре шагов, моя каморка чуть больше постели, не разбежишься.

Темнело на глазах, сквозь крохотное оконце было видно, как неотвратимо наступал вечер, ветерок холодил мне лицо, звал за собой. Мне нужно в Гавань, прямо вот сейчас, сию секунду, иначе убийца может убрать свидетеля, замести следы. Визард не тупой, к моему искреннему сожалению, он поймёт, что наследил, если поняла и я, а я возлегаю тут, исцеляюсь и восстанавливаюсь. Подумаешь, чуть не скормили цветочку, это ерунда, не говоря уже о том, что, не евши и не спавши, это пустое, не впервой, на что зелья? А вот эта кукла-сиделка, что оставила со мной Зулла, просто так не отвяжется, а мне позарез надо в Гавань.

Одной.

Хватит невинных жертв, кроме того, шпионы Коркорана мне совсем не нужны, пусть голем и грозное оружие. Кстати, об оружии. "Молнии" не было, чего и следовало ожидать, если только она не стала невидимой. Вместо "молнии" у меня теперь голем.

Я и Злата уставились друг на друга.

Миниатюрная, хрупкая блондинка-красавица в короткой тунике-столе из серебристого шелка и темно-серых узких штанах на стройных же ножках, Злата ничуть не изменилась с нашей последней встречи, правда, в шаре мне не было видно её дриадских сапог на высоченных каблуках, эка невидаль, разве что от эти сапоги были оружием, как и сам голем. Что она здесь делает, кто она — друг или враг? Судя по тому, что я в своей постели и пока жива, она не враг, ну, хоть что-то. Рой мыслей в моей башке аж гудел, я не знала, с чего начать, да и спрашивать не хотелось. Слишком много плохих новостей, слышать про новые горести я не желала.

— Ты шпион Коркорана? Он следил за женой? — спросила я.

— Я оберегала покой Венгерберга и Арканума по приказу моего Господина. Лоэтиэль была больна, оборвать её линию жизни Господин не мог, мне и Его Светлости Коркорану оставалось только следить, чтобы она не нанесла вред подданным Арканума.

— Лучше скажи, самому Коркорану.

— Его Светлость тоже подданный.

— Он много ещё кто, кроме того, что подданный самому себе, и, думаю, вряд ли эти эпитеты и титулы он заложил в твой понятийный аппарат.

— "Его Светлость" вполне достаточно.

— И где сейчас эта самая светлость, в каком виде пребывает? Хорьком он мне больше нравился, слово гоблина, а после того, как встречусь с ним, если он по глупости умудрится выжить, клянусь, в его титулах добавится нечто вроде "безухого", "одноглазого" или вообще "скопца".

— Его...

— Ещё раз брякнешь про "светлость", стукну.

— Меня?

— А что, здесь есть ещё кто-то, кого можно стукнуть? Неужели здесь где-то прячется мой знакомый хорь?!

— Коркоран выздоравливает в семейном эллоне Эраннвальд, там ему обеспечен уход и скорейшее выздоровление. Некоторые черты сущности зверя ещё остались у Его...

— Знаю, светлости! Даже не буду спрашивать, какие это черты — представлю себе самые интересные и милые, вроде вылизывания под хвостом, питания сусликами и мышами...

— Его Светлость не употребляет мышей и сусликов в пищу.

— Жаль, — уронила я.

— Вы, Кайра, зря так ожесточены против Его Светлости. Вам почти ничего не угрожало.

— "Почти"?!

— Если бы Её Светлость Лоэтиэль была в здравом уме, она бы поняла, что аркан Сандерры против вас применять нельзя.

— Да мне плевать с высокой башни, что там знала и понимала эта поехавшая головой жрица, ты сказала — "почти"? Объяснись.

— Вы, Кайра, способны повернуть меч Лилий против его хозяйки. Аркан Сандерры — аркан Тенет. Вы обладаете силой Тенет такой мощи, что она, как смерч, как огромный магнит, вберёт в себя любую силу, что будет направлена против Вас, или же пропустите удар через себя, вернув силу её источнику, тем самым уничтожив его. Это будет зависеть от аркана, который применят против Вас. Вы способны поглотить урон без остатка, усилив им свою Тенет. Сейчас в полной мере это не позволяют сделать "Оковы тишины", браслет, что на Вас, или, что и произошло, вы вернёте удар противнику. Её Светлость убила себя, не зная об особенностях Вашей Милости, она стала слишком самоуверенна и слишком... вы, люди, говорите: "Потеряла берега". У Лоэтиэль была непробиваемая защита, но эта защита не могла защитить её от самой себя. "Оковы" не позволяют вам убивать, но они не глухая стена. Его Светлость сказал, что у вас есть и другие способности, которым браслет не помеха, и вы ими невозбранно пользуетесь.

— О чём ты? Какая сила? Какая Тенет? Какой, к троллям, смерч?! Я не маг и никогда им не была! В тебя напихали демоны знают что, и ты теперь выкладываешь мне все эти якобы знания с видом мудреца...

— Вы живы, это доказательство моей правоты и правоты Господина.

Да, Злата, ты права. Я знаю, что ты права. Всегда знала, но гнала эти знания прочь. Та тварь, что разорвала родителей, сдохла быстро, я и не поняла, как развеяла оборотня по небесам. Я всегда думала, что та Тенет, Тенет-убийца, копилась во мне с рождения, что горе и ужас выплеснули её и усилили. С тех пор у меня ни разу не получалось ничего магического, даже бумажонку с места сдвинуть, не говоря уже о маячках и ударах силой. А вот убивать...

Я никому и никогда не говорила, но смерть оборотня первой не была. Мне было шесть, я, заглядевшись на повозку заезжих купцов, что торговали яркими лентами, бусами и пряжей, вышла за стены замка, а нянька, как всегда, торчала на кухне, с кухаркой они были не разлей вода, обе любительницы выпить и закусить. Наша семья была бедной, платить было нечем, вот и приходилось терпеть прислугу, готовую работать за кров и стол, поэтому капризничать с выбором слуг нам не приходилось. Стая бродячих псов, что напала на меня на обратном пути, за замком, начала трепать... до сих пор помню эти лохматые тени, они шли молча, не спеша. Как сейчас вижу пригнутые головы, прижатые уши, горящие голодом глаза, их медленный, размеренный, крадущийся шаг. Ко мне шла смерть. Вожак кинулся, сбил с ног, я упала, дико закричав. Когда пришла в себя, платье было немного порвано, в грязи, на плече, около шеи остался след зубов, рукав испачкан кровью.

Больше ничего. Никого.

Никого живого.

Нянька приказала молчать, грозиться избить меня, как бывало раньше, она, наверное, побоялась, а вскоре и вовсе удрала неизвестно куда. Я верила, я так хотела верить, что меня спасла фея. Так сказала нянька, и не было причин не верить ей. Прошёл год, к нам в замок пришла беда. После оборотня я поняла, что я сама себе фея, и к женщинам в пенных рюшах и с волшебной палочкой не имею никакого отношения.

Разве что к мрачной худой женщине с косой.

Головная боль вернулась снова. Значит, сильным Мира нашего Арканума известно про меня то, что не известно мне самой. Лорна! Могла ты предать? Знала ли? Конечно, знала. Не могла не знать. "Может быть, когда-нибудь, при моем имени ты плюнешь на пол, и спасибо, если не проклянёшь". Что это? Её слова... да. Заныло сердце. Мной играют, мной пользуются. Если знает Лорна, значит, и Виктор тоже, Коркоран вовсю мной попользовался, сделав меня пусть и невольным, но орудием убийства несчастной Ло. Знают все, кроме меня. Мэллан! Он... наверняка я ему в жены нужна не просто по любви и для постели, скорее, как чудова зверушка с дурной дикой силой Тенет, чтоб была под контролем мага и присмотром, так же, как Злата шпионила за Ло, как же... как же больно! Я думала, у нас любовь, я человек, он эльф, думала, так не бывает... так и не бывает. Работа такая, смотреть за фурией. Можно и переспать, чего такого, а у детей могут быть такие способности, что и подумать страшно... хрен ему, нет, всем им, а не дети. Сейчас я ясно видела и понимала, что он ко мне относился как дай-хочу-возьму, мои чувства его интересовали лишь в самом начале наших постелей, чтобы не оттолкнуть, приручить, ну, а потом уже можно и не стараться, глупая влюбленная дура и так никуда не денется. Жестокость Мэлла там, на ступенях дома Анарьетт, его холодность, его взгляд, когда он смотрел, как корчился от мук несчастный Гленн, Икабод драный, как же я была слепа! Не ври себе, Кайра, ты видела, но не хотела верить своим глазам. А что, жизнь расписана, идёт своим чередом, завидный брак, завидный красавец — жених, богатство, положение. Цена за ложь, цена за тело и детей, если они будут... я что, превратилась в дорогую, пусть и под сенью брака, но — шлюху?! Ложь! Мой брак, моя жизнь, всё ложь! Я посмотрела на Злату. Одинокая, сильная, живущая головой. Ей не больно. Она не способна любить. Пусть она голем, пусть у неё есть хозяин, если исключить чужое влияние... она никогда не будет рыдать над могилой друга, любимого, не станет печалиться о предательстве, она пойдёт и убьёт. Без сомнений. Без жалости. Просто раздавит врага и предателя, как червя. Пора и мне стать такой...

Хватит скулить.

Ты, Кай, хотела дальше идти одна... и пойдёшь. Доверять никому нельзя, среди нас предатель, пусть, может быть, и невольный, следить можно и за мной, мало ли я следов по Венгерберге оставила. Для мага, мага уровня Визарда, любая личная вещь — как огонь в ночи. След ауры, его трудно скрыть, хотя он и быстро исчезает, но для того, кто знает кого и что искать, это маяк. Я вновь закопалась в сундуке, достала амулет Лорны. Нет, не буду. Лорна... не хочу. Я взяла янтарный шар размером с большую бусину, такие есть в любой магической лавке, активировала руны. Теперь я не сияю на весь Вергерберг, по крайней мере для большинства магов, даже уровня Мэллана, хватит пока и этого. Нельзя впутывать друзей, тех, кто ещё на ногах и с головами, никого нельзя вмешивать, гибнут все, кто со мной рядом — Анарьетт, Эллоя, Гленн, Мист, Виктору башку оторвало, Корр едва уцелел, как бы я к нему не относилась, Овод, теперь, пусть кажется и случайно, ранена Зулла. Может, Визард не трогает меня, потому что я могу повернуть его силу против него самого, как случилось с Ло? Нет. Маги, как и я, недо-маг, прекрасно протыкаются-колются и рубятся мечами, стреляются стрелами, травятся ядами и умирают от неведомых болезней, так что Визарду незачем придумывать хитрые комбинации, я не Жрица, даже не боевой маг, я, с моим браслетом, почти обычный человек. Почти. Всё же, буду честна сама с собой — Коркорану надо быть благодарной, что открыл мне глаза, но благодарности не было.

Мёртвое сердце, выжженная душа.

За дело, Кай, душевные переливы оставь позади. Может, у меня ещё будет время для разговоров. С Лорной, Виктором, Мэлланом, с Коркораном. А, пока — Визард, мразь-убийца, потом Глушь. Буду как Ло, растить мантикор и фениксов, если, кончено, выживу.

И. Если. Это можно будет назвать жизнью.

— Вы напрасно печалитесь, Госпожа, Его Светлость проявил свою гениальность и дальновидность, когда, благодаря его стараниям, ваша встреча с Лоэтиэль состоялась. В открытом столкновении жрица, защищаясь, могла погубить Сандерру, навредить ей, ведь они связаны магическими узами. Жрица не может восстановиться при помощи Сандерры, иначе она может и опустошить силы цветка, но смерть самой жрицы восстанавливает Сандерру, если та пострадала или больна, что бывает очень редко, почти никогда, но всё же пару раз случалось, во время великих войн. Жрица должна быть готова к жертве. Его Светлость скорбит, его скорбь глубока, но интересы Арканума и его народа для него всегда были и есть выше его собственных.

— Скажи лучше, интересы эльфов и их ненаглядной лилии-каннибала. Замечательно, Корр одним махом двоих побивахом... и цветочек подкормил, и от постылой сумасшедшей жены избавился. Меня кровью испачкал с ног до головы.

Цветочек-вампир... как же, он должен жить. Мне стало жаль Ло. Брошенная, преданная этим мерзавцем, да всеми, кого она спасла, заплатив страшной ценой. Она потеряла всё. Всех. В её больном разуме, правда, было всё по-прежнему... что никак не извиняет её подданных. Ей оставили жизнь? Пощадили? Добренькие светлые эльфы, в нимбах сияния и чистоты, белоснежных крыльев не хватает — да они просто не могли безнаказанно для себя казнить жрицу! Для этого нашлась некая Кайра, можно столкнуть и посмотреть, что получится. Способности у неё, сила Тенет, видите ли, воронка, магнит...

Способности. Да, я вижу убийцу через глаза мёртвых... и что, это так мне помогает в схватках с безумными жрицами, я просто сама неубиваемость и неуязвимость, прямо отряд архимагов. И чего ты злишься, Кай, надо было самой прискакать к хорьку и предложить укокошить его супружницу, чего уж там... тролль ему под хвост. Что же до питания силой, о котором сказала Злата — во время аркана, почти наткнутой на меч, как бабочка на булавку, мне было так хреново, что, если и впредь придётся так "питаться", лучше сразу сдохнуть.

— Лоэтиэль убила сама себя, — сказал Злата, — Обстоятельства сложились как нельзя лучше — Господин свободен, часть Эйроса, отданного Коркорану во время Клятвы Дану, вернулась к нему и сняла заклятие трансформации. Так и только так можно было к ней подобраться, обезвредить. Его Светлость облачится в траур, он искренне опечален преждевременной кончиной супруги.

— Так рада за него, аж слёзы наворачиваются.

— Я способна понять Вашу радость. Цепь событий, выстроенная Его Светлостью, завораживает красотой игры.

— Ты дура? — не выдержала я, устав говорить экивоками и сарказмами. — Играли — мной! Смерть грозила — мне! Времени у меня в обрез, мне надо ловить убийцу, пока он не натворил новых дел, а Корр, видите ли, решил провернуть небольшую интрижку, вдруг да удастся прибить опасную жрицу-жену, да чужими-то ручками? Я что, кукла?! Я хотела ему помочь, спасти! А он... как? Я могла сдохнуть, пока его мерзость игрался в вершителя судеб!

— Его Светлость подозревал, что Лоэтиэль могла быть пособницей того, кого вы ищете, или же она могла укрывать врага. Я могла не знать, силы хозяйки превосходили мои, её мощь позволяла ей скрытно от такой, как я, помогать врагу. Госпожа была в Венгерберге и в тот день, когда погибла Ваша подруга, и тогда, когда маг ранил Вашего соратника. Она могла помочь скрыться убийце или — сама могла быть им.

Действительно, почему я решила, что Визард — мужчина? Могла быть и Ло, но это только время теперь может показать...

— Почему она стала для эльфов врагом, изгоем? — спросила я.

— Её предшественницу, Жрицу Сандерры, убили во время переворота. Лоэтиэль пришлось стать Первой, пока шла междоусобная война, на её плечи легло спасение жизней эльфов.

— Как и убийств, — буркнула я. — Не стесняйся, все свои, чего уж там.

— Смерть — естественный процесс, я не знаю, что такое "стесняться". После войны, из единственной и главной жрицы Лоэтиэль сделали одной из семи, никак не выказав благодарности, единственное, ей было дозволено поселиться в Северной Глуши и отойти от дел, хотя она и продолжала думать, что служит Сандерре. Лоэтиэль была самой сильной, самой опытной и самой умелой, так что её болезнь, её скорбь имеет почву под собой, в меня заложено, что разумные существа могут страдать от несправедливости бытия. Коркорана она спасала не раз.

Мамочки мои Икабоды, ещё шесть таких где-то бродит...

— Как же он, искренне благодарный за спасение супруг, мог хотеть её убить? — спросила я. — Он благодарен теперь и мне, и мне прямо-таки жизненно интересно, как это у него получается.

— Когда они дали друг другу Клятву Дану, ещё до войны, они были чудесной парой, искренне любили друг друга, Её светлость была здорова и прекрасна. После междоусобицы изменилось всё. Разум Лоэтиэль оказался слишком хрупким, тяжесть ответственности за жизни слишком велика, слишком много она потратила сил, она спасала жизни, не щадя себя.

— И не щадя других эльфов, не столь чистопородных, — буркнула я.

— Это неизбежно. Эльфы считают честью отдать себя ради спасения сильнейших, кто поможет продлить род. Лоэтиэль искренне жаль, но, заболев, она могла навредить Сандерре. В этом случае вердикт один.

— Сволочи вы. Нелюди. Бедная Ло, мне её жаль, честное слово. И не надо мне тут говорить, что она была готова к жертве, что была счастлива и горда. Она потеряла разум на службе цветку-каннибалу и верхушке ушастых вампиров, а главный, самый скользкий и несносный... мы ещё встретимся. Ловко он это провернул, мои рукоплескания и ледяные восторги, вот только интересно, когда Корр придумал-сообразил убить жену с моей помощью, когда стал зверем, или до этого?

— Его Светлость не посчитал нужным сообщить мне о ходе своих умозаключений.

— Его Светлости я всё выскажу при личной аудиенции, искренне надеюсь, что она состоится как можно скорее. Руки чешутся.

— Руки надо мазать прополисом. Я могу понять ваше желание скорой встречи, в меня заложено понятие эмпатии. Его Светлость обладает симметричными чертами лица, он сильный, развитый, притягательный мужчина в расцвете сил и лет. Оказав и ему, и Аркануму огромную услугу, вы стали с Его Светлостью вровень, стали достойной ему парой.

— Охренеть! Я — ему — парой? Достойной? За убийство его жены?! Слов нет! Жаль, нет "молнии"!

— Вам полагается награда и личная охрана. Мой Господин преподносит вам Дар.

— Да? Интересно — какой? Сдохнет? То есть, его языком, "скоропостижно скончается"?! Уберётся с моей дороги навсегда? Удалится в Глушь, в монастырь на другом конце света, нет, в Междумирье, может, его до сих пор там ждет несчастная обманутая Ло? Что из этого списка он выбрал, чтобы осчастливить меня, да что там, весь Арканум?

— Ничто из перечисленного не входит в список даров. Мне поручено передать вам это.

Злата протянула мне небольшой свиток из тонкой светлой кожи. Неровные, прыгающие буквы, рука ещё дрожала, видимо, Коркорану было действительно плохо, когда писал. Я прочитала затейливую эльфийскую вязь, и плохо стало мне.

П...писака. Ему бы книжонки для похотливых юнцов писать, чтобы по утрам простыни не пачкали!

"Моя надменная, жестокая Королева. Моя тёмная чудесная Лань! Склоняю голову, я на коленях пред тобой, молю о прощении и спасении. Я безмерно счастлив, что ты жива, что дарит мне надежду обладать твоим восхитительным телом, не говоря уже о твоём добром, милосердном и щедром сердце. Жду тебя на ложе, ложе любви, льда и огня. Смею заверить, в моих объятиях ты познаешь истинное пламя страсти, снизойди ко мне, смилуйся, утоли мой голод чресл по твоей нежной и горячей cave, открой врата, впусти в волшебное Царство, дай ключ, моя Кай, моя девочка, моя неизбывная, мучительная страсть. Слова бессильны передать, как я жажду. Я вздет на дыбу, мука не проходит, нет. Я готов убить себя, тебя, жаль, я не вампир, я не могу забрать, испить до дна, впитать тебя всю — плоть, кровь. Душу. Сердце. Приди ко мне на ложе, моя тёмная Лань, раскрой влажную, нежную розу, я иссушу, выпью твою росу, раскрою бутон страсти, напою тебя и себя силой Эйроса. Ты, моя Жемчужина, отворишь мне створки, я проникну в них, возьму тебя властно, бережно, сильно, резко, нежно, подари мне себя, отдайся, вся, до дна, до последней искорки жизни, а я напою, наполню тебя собой, своей силой и жизнью. Мы сольемся в одно, эта звёздная, шёлковая, нежная, в истоме и неге ночь, затмит собой все твои другие, ты будешь помнить, знать и чувствовать только меня.

Я умру счастливым, моя Королева, если познаю тебя. Борись, ненавидь, убей меня, плети интриги, это только подстегнёт моё желание. Я всё равно приручу тебя, моя Лань, поймаю, спеленаю путами любви, муки и желания, я возьму, возьму тебя всю, выпью до дна, до донышка.

Послесловие.

Ты должна мне, моя Dielectamentum, ты убила мою супругу. Сей прискорбный факт клянусь держать в тайне. Цену тайны я озвучил выше. У нас суровые законы, знаешь ли, и, хотя мы ценим жизнь во всех её проявлениях, казни за убийство жриц не являются эстетичным и ублажающим взгляды зрелищем. Скорее, цель данного действа устрашить, отбить малейшее желание нанести вред Жрицам и Сандерре. Клосс будет молчать, он хочет учиться и жить, жить здоровой и полноценной жизнью мужчины и мага.

Я одинок и безутешен.

Я жду.

Послесловие после послесловия.

Смею думать, что мой скромный подарок поможет тебе дожить до дня нашей чудесной, и, уверен, безумно страстной встречи. Злата будет твоей охраной. Прими дар, прими ради меня и моего спокойствия, тревога за твою жизнь и безопасность сводит меня с ума, я не могу выполнять свои обязанности, не могу есть, пить, дышать, пока ты под сенью смерти. Безмерно благодарный за спасение тела, мёртвого без тебя, молящий об утолении мук жажды, в ожидании скорого и полного спасения, твой Коркоран. Да, прости за грубую прозу, сэйтр для ночи любви для нас уже готовят. Какой предпочитаешь цвет и материал простыней? Наряды тебе на первых порах не понадобятся — изорву в клочья. Жду — твой раб, благоволенья жду".

И цветочек в нижнем углу свитка. Розочка такая, миленькая. Ещё бы поцелуйчик намалевал, или сердечко, нет, каков мерзавец!

Меня прорвало. Накипело. Задолбало. Я ожила. Рыкнула, принялась рвать свиток. Щеки предательски пылали, Корр всё-таки завёл меня своей писулькой, я вновь начала чувствовать, жить, пусть эти чувства и были гневом, злостью и... желанием. Я рванула записку, свиток не рвался, даже начал что-то попискивать и шептать, руны засветились, засияли. Я приподнялась, швырнула дрянную бумажонку в окно, проводив напутственной речью с указанием, куда идти эльфам, их постелям и их интриганам-начальникам. И "жопа" было самым невинным из сказанного мной. Он там ничего не нажрался, перед написанием этого зазывно-озабоченного опуса, чего-нибудь наркотически-возбуждающего? Или это все ещё говорит в нём хорь, вперемешку с инстинктом продолжения рода, ведь ему, как эльфу, буду всё же справедлива, грозила смерть, и в эти моменты организм может стремиться только к продолжению рода, как с похмелья... нет, я не стану его оправдывать, я ему не дырка с ножками и сиськами, не манекен, который утолит голод и страсть!

— Шантажист выворотковый, рвота дракона, сказочник хренов, хитровыкрученный змей ползучий, выкидыш тролля, больной гоблин, эльф членистоногий, член на ножках, я ему ещё и должна, оказывается?! — шипела я. — Нет, каков мерзавец! Марты на него нет, с-сскотины ушастой! Возьмёт он меня, видите ли! Хрен сломается! Роза, лань, тёмная, и этот туда же! Отдайся и дай, больше слов мы не знаем, да?! Умрёт он счастливым, видите ли! А без меня умереть никак? Уступил бы даме, сделал бы меня счастливой, я даже спою погребальную песнь этому сыну гоблина! C удовольствием напялю чёрную хламиду в его честь! Лет на тысячу, столько не живут, но я ради этого очень постараюсь! И ты убирайся! Не нужны мне такие подарки, — рявкнула я. — В няньках не нуждаюсь! В шпионах тоже! Так и передай его Членности, члена, нет, Главы юношеского озабоченного сообщества "Члены наперевес"!

— В таком сообществе, насколько мне известно, Его Светлость не состоит. Что до Вашего приказа — голем не может без хозяина, если я лишусь Господина, я подвергнусь глубокой заморозке. Аркан "Нулевой Фаргенейт" сделает мою оболочку столь хрупкой, что я рассыплюсь в прах, заклятие растворено в нас, его нельзя уничтожить, только вместе с носителем. Сразу после гибели хозяина, если иное не предусмотрено при покупке голема, аркан сработает, я исчезну.

— А иное не предусмотрено? У тебя же хозяин твоя ненаглядная Его озабоченная сволочь — светлость, зачем он дарит тебя мне?

— Я не дар, это просто служба. Иного нет. Его Светлость остаётся хозяином, ибо тайны Его Светлости должны умереть вместе со мной. Мне поручено охранять Вас, быть слугой и телохранителем.

— Скажи лучше, сторожить меня! Слушай, уйди. Уйди по-хорошему. Могу я отдать такой приказ?

Со двора донеслось хохот, больше похожий на ржание, перемежаемое истерическими всхлипываниями и нецензурной бранью. Кажется, Иннокентий нашёл писульку эльфа. Плевать, пополнит словарный запас, ему пригодится, а то всё больше физиологию с дамами обсуждает. Впрочем, не сомневаюсь, этот мерзкий свиток с грезами романтично-прыщеватого юноши и шантажом матерой сволочи самоуничтожится, такие бумаги в семейных архивах не хранят.

— Отдать приказ вы можете. Уйти я не могу. Сожалею, но я вынуждена ослушаться, у меня приказ охранять Вас, — Злата поднялась с кровати и стала у входа.

Прямая, тонкая, маленькая.

Стальная.

— Он что, приказал приволочь меня к нему? Или ты отцепишься, если он получит своё?

— Мне неизвестны планы Его Светлости, он часто их меняет в зависимости от хода событий. Вы вольны идти, куда вам вздумается, пока я не обнаружу непосредственную угрозу Вашей жизни.

Я встала, шагнула к небольшому рукомойнику. Война — войной, Визарды — Визардами, а умываться нужно всегда.

— Я ак а-нимаю, ы и у-е-жать и уска-кать не мо-ешь, е-ли а при-а-жу, — выговорила я, чистя зубы палочкой с мятным порошком.

— Ваша Милость хотела сказать "убежать" или "ускакать"?

— А-а.

— Синонимы и сходные по смыслу выражения и слова, например, "приказываю убежать" вместо "приказываю уйти прочь" в расчёте на моё дословное восприятие приказов не действуют. Я голем, созданный при помощи новейших достижений в магии.

— Аль. Кто-о из хиовыкруенных пи-исак тоже поуа-авоал.

Я вытерлась, растёрла тело влажным полотенцем, щедро смоченным зельем "Утро в весеннем сосновом бору с приветливой песней соловья Солнцу и нектаром первой росы". Эльфячий рецепт и название — язык сломаешь, запах, хоть и ненавязчив, но, на мой вкус, слишком сладкий. Что ж, подарки не выбирают, а подарки Виктора ещё и не выбрасывают. Другие закончились, но мне так хотелось хоть немного очиститься от липкой скверны Междумирья, что, казалось, намертво прилипла к коже, что пришлось взять "нектар". Растерев тело грубым льняным полотенцем докрасна, принялась одеваться, усталость отступила, хватило бы этой обманчивой бодрости на ночь... должно хватить.

Ползти буду, без рук без ног, а достану гада.

— Скажи, а приказ отдохнуть, помочь Марте, хоть что-нибудь может отправить тебя от меня подальше? — пробурчала я, влезая в чистые штаны и рубаху.

Сегодня чёрное. И теперь всегда.

Единственное — черно-золотой тяжёлый шипастый браслет, на первый взгляд безделушка, но по нажатию кнопки превращающийся в смертельное орудие с ядовитыми шипами, не говоря уже о том, что движением кисти превращался в кастет. Мой любимый кинжал-листик тоже исчез в Междумирье, я цапнула из сундучка под кроватью другой, чуть больше, но тоже сойдёт. Ферно не изгонит, но ненадолго обездвижить может. Худо-бедно я умела метать ножи, правда, целить в живое существо мне ещё ни разу не доводилось. Я, как оказалось, больше убивица жриц. Голыми руками, да. "Бес" тоже исчез, а я-то мечтала от него избавиться и не могла придумать, как. Ну, теперь он в Междумирье, и ты, Междумирье, там держись. Конечно, если этот мир-ужас не схлопнулся вместе с Ло, хотя, меня же вышвырнуло, но почему без моих амулетов-талисманов и оружия? Мир Ло, правила Ло... чужеродная магия исчезла, испарилась, хотя мне стало немного жаль мою крикливую безделушку. Если череп уцелел, он же не заткнётся, будет вопить на всё Междумирье, пока не кончится заряд, а кончится он по гарантии Аллов должен лет через сотню, если Виктор не поскупился, впрочем, даже скидка на десяток лет, думаю, обитателям Междумирья жинь-нежизнь не сильно облегчит. Я видела, как грозный охранный волк при визге моего оберега-связного обмочился, присел, поджал хвост и исчез, петляя и истерически скуля, яд из пасти с зубами в три ряда прожёг дорожки в мостовой, а "бес" ещё долго возмущался порчей городского имущества.

Я достала крохотную шкатулку на дне сундучка, одела пару колец. Подарок Лорны с пожеланием, чтобы они никогда не пригодились. Что ж, час настал. Злата внимательно наблюдала за мной, встав в дверях и скрестив руки на груди. Что же делать? Как избавится от соглядатая? Кто-то мудрый сказал: "Тот, кто нам мешает, тот нам и поможет". Конечно, я могу обманом запереть её в Хранилище, но её же потом кому-то надо будет выпускать. А потом... потом судить меня за причинение ущерба, развоплощать голема за причинение ущерба, да вообще сплошное "причинение ущерба здоровью и имуществу", мне вовек не расплатиться за безделушки, которые там хранятся, кто знает, как охранная магия повернёт винтики и арканы в этой белокурой голове, и сколько всего она там разнесёт в пыль?

Русалка прокричала: "Уж полночь близится, а трахаля всё нет! Мужики и их подобия, пора в постельки, к постылой супружнице под бок, к юной невесте, если красива, к беззубой шлюхе, если невеста иль жена страшна, а если ты сучок бесплодный и мёртв твой червяк, ложись, отдохни, засни, дружок. Ждёт тебя, не дождётся домовина, пучина ждёт, ждут мои сестры и братья, белые кости украсят их дом, мясо накормит, морскую бездну оживят черепа, всё в дело, ни зубику не пропасть. Всем, кто ложится спасть, спокойного сна!".

Да. Сегодня у нашей вестницы-прелестницы, видимо, выдался особенно насыщенный день, впрочем, как и у всех. Какой будет ночь, я и подумать боялась. Где-то вдалеке взвизгнул пёс, ему глухо ответили Курт и Морт, Кент закрыл главные ворота Ордена, судя по знакомому зубосводительному скрипу. Песня сверчков и цикад, запах моря, что ворвался в открытое окно с порывом ветра и освежил мне лицо, звали, торопили меня прочь.

Пора, Кайра. Больше медлить нельзя.

Распихивая по карманам куртки всякую нужную мелочь, я буркнула:

— Я понимаю, что ты, Злата, голем, существо подневольное, и ни в чём не виновата. Но — есть законы Арканума, законы магии, положения и уложения, не буду перечислять номера и параграфы, но "Первое уложение о магии и применении магических сил" примерно гласит: "Никто и никогда при помощи чародейства или ведьмовства не может причинить, как то: неудобства, болезни, лишения, неприятности, ухудшить положение объекта. Магические услуги должны оказываться объекту по его согласию, либо, при неразумности объекта — по согласию доверенных его лиц. Чары никоим образом не должны приводить к ухудшению положения объекта в обществе, его имущества, здоровья и внешности, умалять жизненные и нежизненные силы, ежели иное не предусмотрено сводом законов о мерах по Государственной безопасности Арканума". Я так понимаю, что ты ко мне приставлена не для "обеспечения безопасности Арканума", и никаких бумаг у тебя нет. Значит, так как ты доставляешь мне неудобства и твои услуги мне навязаны, а таковое прямо запрещается вышесказанным, ты, Злата, можешь оставить меня в покое. Вы думали, я не воспользуюсь своим правом? Или думали, что ничего не знаю? А, шантаж, как же... пусть твой ненаглядный господин кроликов в норе пугает. Иди себе с Икабодом, спасибо за всё, прощай. Ты свободна. Надеюсь, никакая смертная кара тебя не ждёт, от этого подлеца всего можно ожидать, даже угрозы тебя убить, лишь бы я ему... была с ним.

— Миледи, мне ничего не грозит. Опасность угрожает вам, и вы напрасно отказываетесь от моих услуг и защиты.

— Ты слишком заметна, слишком читаема для архимага, пусть ты самая новая и самая умная и сильная из големов. Такая квинтэссенция магии, что заключена в тебе, её трудно скрыть, почти невозможно. Твоя задача — бой и охрана, твоё преимущество — невозможность прочесть мысли в бою, а это главное, чтобы предупредить удар, выставить защиту и неожиданно ударить самой так, как враг и представить себе не может. Ты, к сожалению или счастью, всё же не человек, не живорождённая, у тебя мыслей для чтения телепатией нет, лишь куча арканов, заклятий и сотни отголосков, симулякров магов, которых отобрали для создания твоей не рождённой души, разума. Эту кашу прочесть за долю секунды нельзя, в этом твоё преимущество. Главное, твой хозяин — Коркоран, этого для меня хватает, чтобы держаться от тебя подальше. Я не могу тебе доверять.

Я подошла к ней, посмотрела в кукольные глаза. Странно, но в голубых озёрах мне почудилась искра жизни.

— Если ты всё же должна служить мне, то возвращайся назад, в Глушь, я не хочу, чтобы малыши мантикоры и фениксы, да и их папы и мамы умерли с голоду или от болезней, чтобы они остались без присмотра.

— Должна сказать, миледи, что с нынешнего дня владения и все движимое-недвижимое имущество Д'Хон Лоэтиэль принадлежат вам, принадлежит безоговорочно вам и вашим потомкам, буде таковые родятся.

— Мне? Убийце?!

— Официальная версия, которая войдёт в анналы, звучит, что Ло напала на вас, вы защищались. По законам эльфов вина эльфийской стороны может быть искуплена только так.

— Но так и было! Она напала на меня!

— Кто знает? И люди, и эльфы пишут свою историю сами, и только им решать, как надо, чтобы она была написана. Господин, его слово, слово, подкреплённое оказанными им услугами сильнейшим мира сего и знанием их секретов, против вашего слова. Господин побеждает всегда, Миледи. Всегда получает своё.

— Балованный какой. Не всегда, и пора ему это узнать. Нет, надо же. Он не только меня шантажирует и тащит в постель. Он. Меня. Покупает!

— Это дар, Миледи, вы не должны думать, что это оскорбление.

— Это оскорбление. Этим, Злата, голем и отличается от живорождённого, разумного существа, что может понять грань между проституцией и даром. Я не шлюха, меня не купить. Это имущество... на что это всё мне, а? Мне ещё выжить надо, отомстить, да я и не умею, не могу и не хочу ухаживать за мантикорами и фениксами, я и к людям-то не очень. Злотые, если у Ло таковые были, пустите на питомники, пусть всех, кого можно, пристроят в хорошие руки, а старики спокойно и в довольстве доживут оставшиеся им годы.

— А фениксы?

— Что — фениксы?

— Они живут бесконечно, пока не сгорят от трёх до сотни раз, зависит от породы и веса.

— Да что же вы за нелюди-то такие! Что, будешь палить и палить несчастных, пока не спалишь к демонам всю Глушь? Да, ведьмаки не за теми охотятся. Монстры здесь, среди нас, и они, к сожалению, неприкосновенны!

— Если вы не примете положенное вам наследство, то питомники Д'Хон будут уничтожены, и...

— Ну, договаривай, — у меня свело скулы от злости. — Что станет с котятами и птенцами?

— Усыпят. Милосердно и безболезненно.

Я вспомнила Мист, вспомнила эту странную, мягкую тяжесть на руках, потухшие золотистые глаза, сглотнула ком.

— С-скоты, нет, прости меня, скотина, ты намного светлее и чище, чем светлые эльфы, — "светлые" я прошипела. Браслет раскалился, жёг руку, жар шёл в солнечное сплетение, отдавался тошнотой. — Значит, так. Я вынуждена принять наследство. Передай всем, кто заинтересован. Тот, кто тронет хотя бы пёрышко Велика или других вверенных мне подопечных, будет мёртв или пожалеет, что жив. Игры кончились. Ты будешь моей домоправительницей или как тебе себя нравится титуловать, в общем, хозяйкой фермы Ло. Животные и птицы под твоей ответственностью, счетами Д'Хон ты пользоваться можешь?

— Да.

— Замечательно. Значит, мои контакты с его смерзостью будут сведены к минимуму. Этому господинчику я ничего не должна, так ему и передай, историю и истории пусть пишет, как ему в башку взбредёт и чем взбредёт, меня ему не запугать и не купить. Все бордели, от самых шикарных до тех, куда протоптали дорожку любители диковинок и нетрадиционных способов траха, ему всё доступно, для него лично девиц или девицу или кого ему там угодно будет, хоть овцу, на дом притащат, а потом несчастную ещё зарежут и прикопают, дабы его озабоченная свинотность не поимела хлопот. Не понимаю, чего он прилип ко мне, у меня вроде все как у людей, никаких особенных изысков. Он мне противен, я его ненавижу, я мечтаю, чтобы наша встреча не состоялась никогда, или состоялась только в его воспалённом воображении. Вот это сколько угодно, пусть себе тешится, лишь бы не перетрудился, руками ему ещё его озабоченные влажные писульки писать. На благо Арканума, на благо всем нам.

Я была дико зла. Меня предали, меня шантажировали, меня чуть не убили, но грозить пусть и не совсем безобидным, но чистым, безвинным существам, грозить казнью, это было уже слишком, чересчур. Мне — пожалуйста, но не Велику, не Мист. Да, она мертва.

Но жива я.

И я помню.

— Я официально принимаю наследство Лоэтиэль, ты назначена домоправительницей и моим представителем по всем вопросам, касающихся теперь уже моих подопечных. Счета и прочее хозяйство на тебе, беспокоить меня только по жизненно важным вопросам. Когда... если я вернусь, я составлю понятный тебе перечень твоих обязанностей и очерчу круг самостоятельных действий, если погибну — моей наследницей была Лорна, но ферму и все, что вместе с ней, я завещаю Зуланне, моей подруге, ты с ней уже знакома. Моего слова достаточно, или я должна что-то написать?

К моему изумлению, Злата извлекла буквально из воздуха небольшой свиток, где классической эльфийской вязью были запечатлены все мои пожелания. Я взяла из рук теперь уже моего секретаря перо, взятое оттуда же, то есть ниоткуда, и начертила свою незатейливую подпись.

— Да, и передай по резонару Лорне, или лучше её домоправительнице Кэсси, что я исчезаю, пока не скажу, надолго ли, чтобы не искали. Я взрослая и сама могу принимать решения. Ну... пожелай мне удачи, Злата.

Злата кивнула и осенила меня каким-то знаком, похожим на круг в круге, отошла в сторону.

Я сбежала по крутой лесенке вниз и вышла на двор. Вдохнув полной грудью прохладный ночной воздух я, бесшумно пройдя по камням, потрепала по холкам псов, стороживших Орден, и, открыв заклинанием крохотную калитку, вышла на тёмную, безлюдную улицу. Ловить фаэтон.

Гавань, снова здравствуй, таинственная, опасная, и, возможно, прощай. Может быть, там и останусь.

В катакомбах под трактиром "Семеро гусей", когда мы искали кукол, зародышей морфолков, я видела фигурки, как раз перед тем, как рухнули камни. Одну, осьминожку в шапочке из редкой серо-синей ракушки, я успела сунуть в карман, но сейчас, естественно, после всех приключений и Междумирий, улика пропала. Был ещё дельфинчик на подставке из такой же ракушки, и на этой фигурке тоже была метка лавки "Сундук мертвеца". Владелицами лавчонки сувениров были русалки из Грохемской бездны. Я точно помнила, фигурка в комнате Анн была из этой же лавки, новенькая, в подарочной упаковке, значит, русалки должны были хоть что-то видеть, хоть кого-то, хоть что-то, хоть капелюшечку знать...

Визард где-то там, на берегу, со своим подручным-убийцей демоном, и я найду вас, твари.

Найду.

Я свистнула, кентавр притормозил, высекая искры копытами из мостовой. Вскочив на подножку, я уселась на старенькую деревянную сидушку, и, проглотив яд из кольца, крикнула:

— В лавку "Сундук мертвеца!"

— А разрешение у мадамы есть? У нас комендантский час, дамочка! Ежели приспичило к полюбовничку, лучше обождать, — кучер-конь заржал, мотая косматой башкой, скаля жёлтые даже в свете фонарей зубы. — Могу и я ублажить, ежели чо уж совсем невтерпёж.

— Ты своё "ежели чо", парнокопытное, ублажай отдельно, у себя в сарае, "ежели чо". На, смотри, — я сунула ему под нос бляху со змеем, спасибо Зулле, оставила на столике. Моя исчезла там же, в мире Ло. Как амазонка ходит-ездит по Венгербергу без пропуска, я не переживала. Уверена, Зулл уже обзавелась новой, за подругой не заржавеет. Поди, жертва ещё и уговаривала амазонку принять дар.

Кентавр заржал, забил копытом, кивая рыжей головой, ругнулся нецензурно, повернул назад, и мы, грохоча на поворотах, тронулись в путь.

27

"Сундук мертвеца", лавка морских сувениров, спокойно жил-поживал себе меж Гаванью и Раздольем. Лавку русалок ворье обходило стороной, гнев морского короля страшен, кому охота жить, как наша русалка-флюгер, а морской владыка мог сотворить что-нибудь и похуже. Он у нас затейник, морской король, от мести Его Водности и суша не спасёт, клады затонувших кораблей щедро оплачивают любые его капризы, как и услуги самых лучших и дорогих наёмных убийц. Дальше, за чертой города, выводило смертельно-сладкие песни побережье "Поющих камней". Некое разнообразие, да. В Раздолье тебя могла схарчить нежить, а на побережье, под дивную колыбельную, тебя могли сожрать или незатейливо обескровить-высушить камни-вампиры, не говоря уже о мороках, которые и циклопа с непугаемым троллем могли напугать до окаменения и развоплощения. Незачем на себя страх нагонять, Кай, на камнях живут не только хищники, есть и вполне себе милые существа, с зубами травоядных, ложные прехорошенькие купидончики, с колчанами, ядовитыми стрелами... ну вот, опять. Для меня сейчас опасны только живые. Сунув извозчику-коню в одном наглом лице, то есть морде, двойную плату, я спрыгнула на землю. Кентавр, не прощаясь, ускакал так, будто за ним гналась стая лютых псов.

Проводив коляску взглядом, я толкнула дверь и вошла в лавку.

Пахло смертью.

Я едва не попятилась, но всё же осталась на пороге, изучая комнату. Кажется, ошиблась. Трупов нет, следов драки и разгрома тоже не наблюдается. Жуткое, едва уловимое зловоние исчезло, словно и не было. Может, я уже на воду дую, столько-то пережив за пару-тройку дней? Знакомые запахи лака, клея, химикатов, пахнет рыбой, морем, неяркий свет масляных светильников едва освещает залу, стены сплошь в полках, уставленных сотнями безделушек и украшений, глаза разбегаются. Лампы, кальяны, шкатулки, нити бус из даров моря, кораллы, засушенные крабы, огромные ракушки, разноцветные яркие рыбы, больше похожие на огромных бабочек, морские звезды, почти все, что плавает и растёт в море-океане, стояло и лежало на полках, висело на нитях и крючках, но большинство товара хранилось в закромах или доставлялось на заказ. Конечно, живого кракена тебе не продадут, но его крохотную магическую копию, которая вдобавок ещё будет и блох с клопами и тараканами ловить, вполне себе можно приобрести, только плати, и плати щедро. Хозяйки, русалки Ашука и Хара, сами редко когда появлялись здесь, сушу водные терпеть не могут, даже те, кто свободно может дышать и ходить, что уж говорить о русалках, для которых визиты в надводный мир невозможны без магии, и, надо сказать, архидорогой магии. Морская ведьма ломит такие цены, что Виктор обзавидовался.

Вот так, по многим уважительным причинам, за стойкой почти всегда маячил грустный, длинный рыболюдь Игол, именно он и приветствовал меня привычным жизнерадостным:

— Пережить вам эту ночь, Миледи.

— И тебе миновать плавниковую гниль, — буркнула я, подходя ближе и невольно принюхиваясь. Я не могла удержаться, все чувства обострились, я ждала гадостей отовсюду, вспомнить хотя бы того типа, что убил Мист. Даже графин с водой на прилавке казался подозрительным, и правильно, судя по налёту плесени, воду не меняли с открытия лавки. От Игола несло старой, перележавшей рыбой, тусклые овальные глаза из-под складок век смотрели печально, казалось, рыболюдь вот-вот разрыдается. Яд действовал, надо торопиться, иначе, через пару суток, начнутся необратимые изменения, и все мои беды покажутся чепухой по сравнению с ломкой, в тысячу раз болезненнее, чем смерть от столбняка, но не принять яд я не могла. Я не маг, и скрыть меня от слежки архимага могла только смерть. Вершина Тенет. Я — тёмная, и то, что я сейчас медленно умираю, даёт эффект окончательной смерти для стороннего наблюдателя. С первым же глотком "Поцелуя вампира" я скрыла себя от магического поиска, но всё равно надо быть настороже. Слишком хитёр и непредсказуем враг, мы не знаем магический арсенал Визарда, о его смазливом демоне-напарнике и его "талантах" вообще молчу. Кстати, эликсир сделал меня "невкусной" для инкубов и прочих ферно, нежить морду будет воротить, я же теперь одна из них, хотя, пока я, можно сказать, недоразвитая нежить. Не суть, и капли смерти достаточно, чтобы бруксы и прочие хищники стали считать меня своей, впрочем, мертвечиной они не прочь подзакусить, не говоря уже о классических трупоедах, вроде гулей, но я же сейчас вроде как живой труп, а тут совсем другие правила, можно, например, подраться за ареал обитания, например, какое-нибудь свежее вкусное городское захоронение, чего бы мне совсем не хотелось, и это ещё мягко сказано. Дело сделано, Эйрос покидает меня, восстанавливаться мне потом долго и дорого, если затяну с противоядием, но другого способа, как себя защитить, я не знаю. Я одна, я не воин и не маг, "молнии" и то нет, а демоны питаются жизненной силой. Благодаря яду в крови, инкуб может отравиться. Пусть для меня цена велика, но это — последний, смертельный удар, удар "мёртвой руки". Хоть одну тварь, но заберу с собой. Я открыла сумку, проверила противоядие. Крохотный флакон осветил мягким золотым светом мои пальцы, светом Эйроса, светом Жизни. "Искра Дану", эликсир-противоядие, почти универсален, он очистит мою кровь от "Поцелуя", ведь вампиры, наследники древней магии Крови, и магия светлых эльфов, издавна противостоят друг другу. Лорна меня искать не будет, Злата должна ей передать моё сообщение, Корр не найдёт, думаю, и не собирается, не на самом же деле он втюрился в меня до потери соображения, думаю, эльф не в себе после звериного обличья, судя по его эпистолярному творчеству. Ему сейчас восстанавливаться надо, не до меня. Забудь о Коркоране, Кай, сейчас тебя должен интересовать совсем другой тип, не менее очаровательный и милый.

— Скажи, такой крохотный осьминожка, в шапочке-капле из грохемского гелиотропа, много таких у вас было, и кто их купил, может, помнишь?

— Помнить всё, Миледи, в наших пенатах и наши времена, это, надо сказать, недолго жить... и бедно, голодно, пучина может не дождаться сына, Миледи.

Я уронила злотый на прилавок. Игол долго и задумчиво разглядывал монету, потрогал длинным крючковатым пальцем с заострённым когтём, поморгал и, в конце-то концов, выдал:

— Изделие нумер тысяча девятьсот три, поступившее в "Сундук мертвеца" на реализацию в прошлом месяце, было куплено демоном в облике молодого мужчины, поступало изделие в единственном экземпляре. Мастер, что изготавливает эти сувениры, никогда не повторяется, его изделия ценят за уникальность и тонкую работу.

— Игол, — ещё один злотый подкатился под коготь печального вымогателя. — А этот мужчина-демон, ты его можешь описать?

— Люди для меня все на одно лицо.

— И не-люди, и ферно, и краснолюды, да? Скажи, Игол, сколько и чего тебе надо, чтобы ты мне помог? Злотых больше не дам, мне ещё разговоры с такими же как ты вымогателями говорить, но вот злости у меня поприбавилось, как и желания разнести ваше рыбное заведение в пыль. Я устала до смерти, и я зла до кровавых фейерверков в глазах.

— Женщина в гневе, — рыболюдь прикрыл глаза. — Чудовищно, ужасно. Куда катится этот обезвоженный мир.

— Ты сейчас убедишься на собственном здоровье, насколько это ужасно и что куда катится. Думаю, страховая компания откажется покрыть убытки, ты прекрасно знаешь меня и моё место службы, Орден изначально в более выгодном положении. Суд поверит мне, а не продавцу жемчужной пыли, тем самым "Небесным парусам", вот только "паруса" эти несут несчастных гоблинов прямо на небеса, или в геенну подземную, куда их там носит по вере после смерти.

— Это же гоблины, — пожал плечами Игол. — Суд... что суд, пожурят для виду, наложат штраф, Ашука и Хара покроют убытки за полдня. Не ожидал, Миледи, от вас угроз и шантажа.

Так. Это уже интересно. Игол раньше не воротил нос от гоблинов, они были для него не хуже других, да, умирали от дури, как и другие расы, тут различий рыболюдь не делал, да и потерю полушки воспринимал как разорение, а сейчас и гоблинов ему не жаль, и злотых. Что-то тут не то.

Или кто-то не то.

— Лучше тебе, Игол, не знать, что теперь от меня ожидать можно. Я и сама не знала, и мечтаю забыть. Да, о "забыть". Думаю, Ашуке и Харе будет весьма интересно узнать, что ты меняешь местами ценники и забываешь вносить излишки в учётную книгу. Теперь ты будешь отвечать на мои вопросы честно, бесплатно и добровольно?

Игол кивнул, одарив меня взглядом "век бы не видал".

— Скажи-ка, любезный, почему у тебя в лавке несёт смертью? — прищурилась я, изучая собеседника. Мне, конечно, дико хотелось ткнуть его чем-нибудь острым, чтобы кровь пошла, посмотреть на его реакцию, взвизгнет, заорёт или даже не вздрогнет, понаблюдать за скоростью истечения крови и вообще истечения, у мертвеца кровь ручьём не бежит. Гипостаза не вижу, впрочем, Игол подвижен, гипостаз может замедлиться, трупных пятен нет, но это можно объяснить, если продавец наисвежайший живой труп. Убили, а тут я. Как будто мало того, что убили.

Жаль, конечно, но ткнуть ничем не могу, если мои догадки верны, Игол и кинутся может, а мне сейчас ранения и, тем более, смерть, то есть окончательная смерть, ни к чему. Рано пока. Придётся ограничиться визуальным и незаметным осмотром. Игол как Игол, никаких следов вселения и убиения, не оживший свежеубиенный труп, вон как при слове "излишки" зрачки сузились, может, у него просто трудный день, вернее, ночь, может, он устал и хочет в воду, в море-океан? Нет, в моем случае никаких "может" не может. Не доверяй, Кай, никому и ничему, даже себе, своим ощущениям. Ты в страшной сказке, в заколдованном, перевёрнутом мире.

Мире магии.

— Крыс травили, Миледи, — пожал еле заметными плечами Игол. — Они ж море убытков приносят, разорение одно от них. Вот и разит.

Крысы? Живые существа, все может быть, но запах был не смерти животного, в чём-чём, а в этом я эксперт.

— Касаемо ваших угроз, Миледи. Только ради уважения к вам и по доброй памяти, — я хмыкнула, Игол, прикрыв глаза, продолжил, сухо роняя слова:

— Я, Миледи, не разбираюсь в красотах сухопутных физиях лиц, но тот инкуб, что давеча купил у меня фигурку, которую вы описали, и ещё три других, был хорош, как русалочий бог, это понятно даже мне. Инкуб, он ведь и должен быть красавцем и мерзавцем? Так вот так оно и есть, Миледи. Волосы черные, до плеч, лежат мягкой волной, как волна океана в безветренный день, глаза серо-голубые, волчьи черты и повадки, на вид так коготь в пасть не клади, сожрёт и не облизнётся. Чёрная мамба красива, Миледи, но лучше любоваться змеей издали. Я и торговаться не стал, язык присох со страху-то, чуть в штаны не опростался, а после ухода ферно закрылся, пришлось морской "нумер три" испить, трясло всего, одно разорение, дорогая водичка-то, из самой Бездны.

— Ну вот, а говоришь, "на одно лицо". Он сказал хоть что-то? Или молча пальцем в товары тыкал?

— Сказал доставить покупки на постоялый двор "Кривая креветка", в нумер пять, — отчеканил Игол, закрыв глаза.

Мамочки мои Икабоды, неужели... да нет, быть не может, чтобы всё так просто — искали-искали днём с фонарями, а он вон он, тут. Хотя... взрыв в хранилище уничтожил все улики, покупки из "Сундука мертвеца" тоже, в подземелье были куклы морфолков, сделанные из фигурок, купленных в этой лавке, но случился обвал, враг не мог предугадать, что мы успеем раньше, что с нами будет архимаг. Да и морфолк — пришёл со стороны моря, по подземельям. Здесь, на побережье и прибрежных островах, буквально всё на руку убийцам.

Первый труп нашли около Морского рынка, второе тело было за причалом, где устье Белой... "Креветка" стоит на острове, куда ходит небольшой паром, способный выдержать лошадь. Водная гладь — прекрасная преграда для магического поиска, тем более, что этот мутный постоялый двор, где в основном ночлежничали пираты и контрабандисты, стоит почти на самой морской границе Арканума. Поисковая магия здесь нестабильна, закрыться от неё несложно, поэтому и проводят досмотр на причаливающих кораблях, проверяют трюмы и команду, работы у магов меньше с появлением Стены не стало. Её роль предупредить о недозволенном проникновении, это там, где вода. В лесных массивах другие чары, там Стена и убить может, а на море — слишком затратно поддерживать такую же, сама магия водной стихии не предполагает чего-то стабильного и неподвижного. Стена из смерчей — пожалуйста, только пупок не надорви, а преграда над водой из невидимой магической тверди — чистой воды фэнтези. У нас разбойничает архимаг, так и выходит, что ему на побережье вольная вольница — убил и вернулся, убил — исчез, тем более он умеет вселяться и управлять, как вселился в того фанатика и Гленна. Всё просто, почему я сразу не додумалась? Хотя, никакие поиски, даже выйди мы на "Креветку" сей же час, как началась облава, и был объявлен комендантский час, думаю, не дали бы ничего, даже шпионам Корра и Виктора из Гавани. Там Визард и глаза мог преспокойно залечить. В "Креветке" никто не сказал бы ничего, даже под страхом смерти. Мы — далеко, а инкуб-убийца с глазами и повадками волка рядом. Ферно не прятал лицо, вёл себя вызывающе... осторожно, Кай, они, инкуб и Визард, просто так ничего не делают. Значит, инкуб хотел, чтобы я его нашла? Зачем тогда взрывы, уничтожение улик, зачем убивать Гленна? Думай, Кайра, думай! Зачем уничтожают улики и светят лицо? Подставить. Обвинить ложно... кого? Ведь была ещё пыльца эусфиктум, которая истинному инкубу не нужна, он сам себе приворотное зелье, тогда кто же он, этот второй? Анн умирала, глядя убийце в глаза, смотря ему в лицо, инкуб не прятался, он смотрел, смотрел издевательски, смотрел мне в глаза, он знал, хотел, чтобы его увидели! Я и увидела.

"Нумер пять". В гости зовёт. Мог бы сразу приглашение прислать, с вензелями и витиеватой подписью, зачем такие сложности и столько крови?

Дело всё грязнее, всё кровавее, всё запутаннее. Игол, опять же, какой-то странный, какой-то не в себе... он дотронулся до моего плеча, я вздрогнула, очнулась. Найду тварей, тогда и узнаю. Хотели меня, так берите, вот она я. Вы все сделали, чтобы я осталась одна, даже Мист убрали, вы хотели, чтобы я сдалась на вашу милость, одинокая и сломленная? Вызов принят. Чистая "героиня", Кай, спаситель мира, прямо отважный легендарный герой, Лорна бы гордилась. Лорна... даже тут сомнения и разрыв.

Я тряхнула головой. Как там, "Иду на Вы?" Ловля на живца, что мне остаётся... и наживка будет с отравой.

— Миледи, я не дам ни полушки за вашу жизнь, если вы хотите встретиться с этой барракудой. Он... хуже королей — призраков.

— Я тоже не подарок. И на старушку найдётся ловушка, выше нос, шире жабры, Игол, и — скорее всего — прощай.

— Прошу, Миледи, не... — донеслось до меня, но я уже хлопнула дверью и повернула в переулок.

Жаль, отпустила фаэтон.

Жаль, что не видела ухмылку Игола.

* * *

Середина ночи. Черные облака плыли по небу, изредка являя лун-сестриц. Земля уходила прочь, редкие прибрежные огни тускнели в тумане. Крутой, высокий берег нависал над нами крыльями чёрного дракона, покачивался фонарь, мерный плеск волн и скрип уключин навевали сон. Паромщик, высушенный ветрами и пропечённый солнцем худой старик, бесцеремонно разбуженный мною, поначалу разворчался, обозвал меня сухопутной прилипалой, но потом, зачарованный тройной оплатой, шустро натянул сапоги, накинул куртку, плащ и резвым скакуном помчался вниз по крутой тропинке. Я чуть ноги не переломала, догоняя шустрого дедулю. На мои расспросы, не возил ли он черноволосых чужаков-инкубов, дед только обложил меня солёными морскими ругательствами и рявкнул, что по жизни нем как рыба о клиентах, иначе бы до своих лет не дожил. А что я хотела? Не пытать же его, да и нечем.

До сторожки паромщика от лавки русалок было не очень далеко, всего-то полчаса ходьбы, но и эти полчаса не обошлись без приключений. Я приготовила кольца на всякий случай, но боевые артефакты не пригодились. Тройка грабителей, вальяжно перегородившая мне путь, лениво потребовала привычное во всех мирах: "Кошелёк или жизнь", добавив уже наше, арканумское: "Артефакты, кольца и свитки". Но ограбление меня пошло не так, как обычно. Один из бандитов, сутулый, высокий, с носом дятла и в шапочке с пером, убрав нож, сплюнул под ноги и процедил, что "эта мазиха со своей кобылой сегодня покоцала ледяного истукана, а то бы кровавая мясня в Гавани была, отмороженная она, пусть валит". Лиходеи расступились, пропустив меня, но тащились за мной до самой сторожки, отгоняя таких же, жаждущих моего кошелька и плоти, не обязательно для изнасиловать, некоторые просто хотели перекусить. Вот так благодарные за спасение Гавани грабители и довели меня в целости и сохранности до сторожки паромщика, что перевозил клиентов и провизию в "Кривую креветку".

Я плыла на свидание со смертью, и никаких таких великих мыслей, чувств, что должны посещать смертного перед смертью, не было. Только лица. Лица мёртвых, лица раненных, изувеченных друзей, знакомых, походя уничтоженных Визардом и его подручным инкубом, это да, это было. Вытерев слезу, набежавшую, наверное, от ветра, я закуталась в плащ и принялась ждать.

Небольшой остров, с крохотной бухточкой, которая прекрасно обстреливалась сверху, с каменистого берега, был почти неприступен. Трёхэтажный каменный дом, как ни странно, не сиял окнами, не гремел музыкой и не оглашал окрестности пьяными воплями. Он был тих и, казалось, пуст. Лишь пара окон внизу, в трапезной зале, светились мягким, уютным, домашним светом. Я протянула плату паромщику, спрыгнула на берег и стала подниматься по ржавой узкой лесенке, ведущей наверх. Лошадей и провизию проводили-проносили через подземелье, но туда сейчас вход закрыт. Высокие ворота из чёрного дерева, окованные сталью, молчаливо скалились на меня охранной руной, привратника не было. Что ж, паром никто не ждал, хотя, уверена, на стойке хозяина давным-давно должен звенеть тревожный маячок, не может быть, чтобы в таком заведении его не было. Я тряхнула рукой, проверив кинжал в рукаве, активировала кольца Лорны. Честно говоря, не думала, что они мне так скоро пригодятся, да и пригодятся вообще. Когда я шла к русалкам, первоочередной задачей было выйти на след убийц, но встречи прямо сегодня ночью, лицом к лицу, не планировала и не ожидала, взяла кольца так, на всякий случай. Хотя, к этому всё и шло. Само собой, трусливые мыслишки вроде тех, как мне сейчас не хватает Лорны, Виктора, Зуллы, Овода, Мэллана, да что там, я бы и от армии эльфов-магов пусть даже и во главе с Кокрораном не отказалась, такие мыслишки копошились в голове, чего врать самой себе, но я знала, что друзья погибнут, а при появлении армии магов и архимагов за моей спиной враги затаятся, залягут на дно, и вновь начнут убивать. Нахреновертили интриг, пролили море крови — ради чего, зачем? Неужели ко мне нельзя было подойти, как подошли те разбойники в тёмном переулке? Овод Визарду не помеха, так, отмахнуться, как от комара, я нисколько не умаляю умений и силы друга, но нам противостоит архимаг и архиинкуб, так что хватит. Хватит смертей и крови. Я иду, иду одна. Что мне остаётся? Бежать? Всю жизнь скрываться, прятаться, падать в обморок от шороха за спиной? Всё равно найдут. Так что лучше лицом к лицу, а не жить, как трусливая крыса в норке, изредка высовывая наружу нос и содрогаясь от страха. Я и так изгой, но стать таким вот существом... не дождётесь.

Пройдя по песчаной тропинке, еле заметной в чёрных тенях, поднялась по ступеням невысокого крыльца, вздохнула и, помедлив, толкнула дверь.

Огромный зал с прокопчёнными, черными балками, каменный пол чист, хоть ешь с него, традиционные длинные столы и лавки. В огромном камине источает дивный запах уже зарумянившийся поросёнок, перебивая едкий табачный дух и... у меня закружилась голова, я едва не упала, но устояла на ногах. Наверное, яд вступает в силу.

Маячок был, звенел, был и владелец постоялого двора, что тёр пуком соломы каменную плиту стойки так усердно, что, казалось, это самая главная цель и занятие в его жизни. Толстый лысый дядька в кожаной жилетке на рыхлое тело не поднимал глаз, будто меня и не было. Трактирщик может быть Визардом или его куклой, значит, мне отсюда не уйти. Впрочем, чего переживать понапрасну, мне в любом случае не уйти.

Я ступила вниз.

Ступень вниз, шаг, и трезвон умолк, ступень вниз, шаг, и мужчина, что сидел один за столом у стены, отодвинул от себя серебряный кубок, откинул капюшон чёрного, дорогого бархата, плаща, поднял на меня взгляд.

У меня ёкнуло сердце, перевернулось, и, замерев, перестало биться.

Это был он. Убийца Анн.

Инкуб стал подниматься, не сводя с меня изумлённого взгляда серо-голубых глаз.

Сейчас или никогда, Кай.

Я метнула кинжал.

28

Хлопок, волна силы ударила меня в грудь, я так и застыла в броске с выпрямленной рукой.

Лысая щекастая голова, сцапав кинжал зубами-шильями, задумчиво похрустела, явно наслаждаясь вкусом стали, и проглотила клинок. Крохотные глазки жмурились от удовольствия, губы-лепёшки расплылись в акульей улыбке до ушей. Голова облизнулась, отрыгнула клубы разноцветного дыма и исчезла.

Отмерев, я пульнула из "Петли времени" в трактирщика, хоть этот застыл, как и положено, но инкуб, инкуб, который должен был лежать, пронзённый кинжалом, беспомощный и жалкий, вдобавок к кинжалу замороженный "Петлёй", этот возмутительно подвижный инкуб только ухмыльнулся, и, подняв бровь, смерил меня наглым, оценивающим взглядом. Кольцо Лорны, чары высшей, седьмой ступени магии, способные дракона остановить на взлёте, и толку с них, как с козла молока!

Ещё не всё потеряно, ещё осталось кольцо, кольцо "последней надежды", но оно могло как спасти, так и отправить меня на верную гибель, кроме того, это было бы позорным бегством, а мне до зарезу надо получить хоть крохотную зацепочку, улику, хотя бы волосинку у демона выдрать, а потом уж и драпать со всех ног. Артефакт мог запулить меня в безопасное место, но активировать его я должна была под открытым небом, портал Лорны был спонтанным, он вёл в зеркальное место, и оказаться на другом острове, обитаемом чем-то и кем-то, похожим на бестиарий побережья "Поющих камей", мне вовсе не улыбалось. Если активировать кольцо в помещении, вероятность впаяться в стену или влепиться в какую-нибудь каменную твердь почти стопроцентная. Выбирай, Кайра — монстр, здесь и сейчас, в личине ходячего соблазна, что явно не собирается упустить своего, или остров в океане, где может скучать голодный тролль или стая выверн, а я без колец, оружия и еды.

— Хорош, да? Весельчак Марид — одно из последних папиных заклинаний, — доверительно сообщил демон низким, глубоким, с лёгкой хрипотцой, голосом.

У меня что-то ёкнуло внутри, зажглось, этот голос, даже не видя, не зная его обладателя, звал, манил. Если бы этот голос по столичному резонару доверительно поведал, к примеру, о методах земледелия в Каторре, слушатели непременно бы ощутили, что "пахать" и "сеять" звучит весьма возбуждающе. Мне захотелось поцеловать эти губы, что изогнулись в лёгкой усмешке, впиться в них, попробовать на вкус, захотелось, чтобы этот голос издал стон страсти, когда его обладатель войдёт в меня, в паху зажглось, запылало...

Кайра! Очнись! Это — не песенка сирен, это убийца Анн, инкуб!

И что? Всё равно помирать, так хоть напоследок попробовать эти губы, слиться в жарком, страстном поцелуе, как прелюдии большего, обвиться лозой вокруг его тела, отдать всю себя, отдать жизнь, отдать Тенет... что? я? несу?!

Голова кружилась, я казалась себе лёгкой, воздушной, подует ветерок — унесёт как облачко... что со мной? Чары?! Убийца ждал меня, готовился. "Папа". Визард — отец? Силен, сволочь, если его чары смогли перебить чары Лорны, ведь это она заколдовала кинжал, но ушастый магический марид не только сожрал кинжал, он защитил от "Петли времени" своего подопечного. Защитничек, значит, у сыночка. Я труп. Хотя, смерть обещает стать сладкой.

Дурман, скорее всего, везде — в воздухе, в масле для факелов-светильников, пусть я ничего не пила и не ела, но достаточно и капли эосфиктума в составе свечи, чтобы, под воздействием её пламени, всё живое в комнате сплелось в клубок звериной страсти. Яд от неминуемой смерти меня не спасёт, разве что ферно побрезгует созревающей мертвечиной. Ловушка сработала, я в западне, только и мечтаю прыгнуть ему на шею, обвить ногами, прижаться, впиться в этот желанный, чувственный рот, коснуться его кожи, запустить пальцы под ремень и... Кайра! В башке немного прояснилось, но огонь желания не погас, он разгорался сильнее и сильнее. Я бросила взгляд через плечо. Хозяин "Креветки" так и стоял камнем, значит, это не Визард, если не его кукла, а если Визард не при чем, ничего страшного, я не зверь, и часы для толстяка пойдут через пару суток. Значит, мы с ферно наедине, и я под чарами. И уже неважно, как, чем и когда меня зачаровали, опоили или дали вдохнуть дурь, скорее всего, в зале её хоть отбавляй. Обычно порошки и пыльца не пахнут, но в трапезной и кошка котят не учует, так накурено, так пропитаны стены ароматами еды и вина, вон, поросёнок на вертеле разароматился на весь зал, а зелья — порошки афродизиаки и должны быть без вкуса и запаха.

Чары есть. Зачем они ему? Может, он не инкуб? А кто тогда? Я уже ничего не понимала, не хотела понимать, мне стало не до размышлений, расследований, всё чушь, пустое, я хотела, желала каждой клеточкой своего испепеляемого страстью, измученного тела только одного — его. Я превратилась в кошку во время эструса, осталось только содрать одёжку, принять позу, и, выгнув спину, похлопать призывно глазками.

Жаль, хвоста нет.

Браслет фурии ожёг, привёл в чувство. Я-то, дура наивная, думала — выслежу демона, захвачу, а вместо этого сама стала едой. Мне не жить, если не унесу ноги.

Беда в том, что ноги не желали идти.

Эти глаза я искала. И нашла.

Бойся исполнения желаний.

Инкуб. Убийца.

И жертва — я.

Он уже был рядом, так близко, что, наклони я голову, коснусь губами загорелой гладкой кожи в разрезе серо-голубой рубашки, под цвет его ярких, в абрисе черных ресниц, глаз. Я ощутила запах — тонкий, едва уловимый аромат имбиря, сандала и шафрана, чего-то ещё, горько-цитрусового. Запахи волновали, кружили голову, я стояла, боясь шевельнуться, иначе бы кинулась на него, и — прощай, Кайра. Надо же, его и "Пламя Аггни" не берет. Браслет "Аггни" подпускал к своему владельцу демонов самое близкое на пару-тройку шагов, он — воплощение защитной пентаграммы, а этому гаду хоть бы хны. Да что же он такое — кто он такой?! Любой, даже архидемон после "Петли времени" должен был окаменеть, любой, но не этот. Лорна, когда проводила эксперименты с магией призыва, обязательно заставляла меня его носить, техника безопасности, не хухры-мухры, но здесь и сейчас я беззащитна, всё мусор, все эти кольца и кинжалы, все браслеты — прах.

Ферно снял с меня сумку, отбросил прочь, куртка полетела следом. Его прохладные пальцы коснулись манжеты блузки, тронули запястье, браслет со звоном упал, укатился под стол, лёгкое золотое сияние шипов, что должно было отпугнуть, прогнать демона, погасло. Одним касанием он снял кольцо. Кольцо спасения, кольцо телепортации, теперь у него. Противоядие... к демонам противоядие. Мне всё равно не жить.

Нет в Аркануме средства против инкуба-убийцы.

Осталась только моя отравленная кровь.

Демон склонился к моей шее, глубоко, сильно втянул в себя воздух, вбирая мой запах в себя.

— Зачем? — спросил он после секундной заминки.

— Что — зачем? — я отвернулась, не в силах вынести его взгляд.

— "Поцелуй вампира" убивает тебя. Меня не отпугнуть вампирьей водичкой, тем более не отравить. Ты мне нужна больше, чем на одну ночь, глотать отраву было незачем.

— Ты инкуб. Для меня и одной ночи достаточно.

— Какая яркая, мощная Тенет... жаль, нельзя попробовать.

— Моё искреннее злорадство. Есть хоть что-то в этом Мире, что тебе нельзя.

— Сложность достижения желаемого интригует, придаёт сил. Я всегда беру то, что хочу, Mea vita, меня не остановить. А теперь, когда я наяву встретил тебя, хочу ещё больше, хотя, мне казалось, что желать женщину сильнее уже невозможно. Мне по душе твой отпор, глубина твоих темных чувств.

— У тебя нет души.

— Оставим этот вопрос теологам, демонологам и магам. Ты горишь, сияешь силой. Ненависть придаёт сил, отдача пьянит и дурманит. Покорность, Mea vita, пресна и скучна. Ты боец, и я рад, что именно такой тебя и представлял.

— Я так рада, что ты рад. Так я пойду? — я сделала шаг назад.

Он ухмыльнулся, шагнул вперёд. Взял мою руку, поднёс к губам и приложился одним лёгким, едва заметным, но безумно чувственным касанием губ, оставив огненный след на коже, впился взглядом. Взгляд требовал, горел желанием, во всем мире для меня не осталось ничего, кроме властного, зовущего взгляда этих серо-голубых глаз. Я видела этот взгляд.

Его видела Анн.

Его НЕ видела Анн.

Да, наглый, чувственный, да, взгляд хозяина и самца, но тот демон, что смотрел на меня тогда из бездны, когда я "читала" смерть Анн, был само абсолютное Зло. Жнецы обзавидуются, жаль, не умеют. А этот, что сейчас передо мной... я не чувствую в нём нет той равнодушной, жуткой пустоты, с которой тварь убивает и жрёт. Мой теперешний противник тоже не серафим белый, но... ощущение угрозы, голода, даже смерти, это есть, бесспорно, но этого инкуба я не боюсь, нет, конечно, боюсь, но не так, как тогда ту тварь. Действие зелья? Что происходит, кто он? Анн пила отраву, мне тоже досталось, мой враг, бесспорно, инкуб, может... верить ничему, никому нельзя, но... если этот — другой? Нет, таких идеальных двойников не бывает, этого просто не может быть! Хотя... когда я описала убийцу Виктору, вампир начал юлить, я же видела, надо было добиться от него правды, хотя, о чём я, всё равно бы не сказал. Я и сама, помнится, подумала, что слишком явно демон нам показывает, буквально напоказ, свою смазливую рожу.

Жаль, ощущения, мысли и интуицию к делу не пришьёшь.

Я уставилась инкубу в глаза, я хотела видеть, знать.

И утонула.

Волна дурмана, огонь чар захлестнули, закружили, понесли. У меня ослабли, подкосились ноги, он подхватил меня, взял на руки. Я ощутила объятия его сильных рук, биение его сердца, уставилась ему в лицо, лаская взглядом высокие скулы, небольшой тонкий шрам у кромки волос, его брови, губы, каждую его демонически привлекательную чёрточку, и я уже не переживала, что кольцо у него, что браслет на полу, что я безоружна, беззащитна, что и телом, и душой в его в руках.

Что скоро умру.

Плевать.

— Как бы я хотел начать нашу первую встречу заново. Слишком долго я тебя искал, слишком часто представлял наше первое... свидание. Знаешь, — вкрадчиво сказал он, — мои мечты весьма нескромны, в них было всё, что только может случиться между мужчиной и женщиной в алькове. Кроме попытки убить меня. Ты удивила меня, Истинная.

— Грёзы обманчивы, кому, как не тебе это знать. Придуманный идеал может наяву оказаться злой ведьмой.

— Я не ошибаюсь. Ты... это — ты. Я возьму тебя ведьмой, возьму покорной нимфой, мне, как Эйрос, как кровь и сила нужна ты, любая ты, ненавидь меня, люби, презирай, главное — обладать тобой, быть с тобой. Я всегда беру, получаю своё, моя Истинная, Вечная, Первая и Последняя. Смирись, Кайра, девочка, ты — моя, отныне и навек.

Он говорил, а я слабела. Конечно, "первая" и "последняя", пафосно, аж тошнит, но ведь верно, для меня всё кончится прямо здесь и сейчас. Яд его чар проникал в кровь, сердце билось в бешеном ритме, тело будто лишилось сил, внутри живота, груди загорелось, зажглось. Он прижал меня крепче, кольца рук превратилось в сталь, будто давая понять, что уже не отпустит, что добыча — его. От горящего, голодного взгляда демона, что пробежался по моему телу, меня омыло горячей волной, я едва удержалась, чтобы не застонать, не изогнуться в талии, не дать понять хищнику, как его алчет жертва. Я обняла его за шею, уставилась в лицо, я смотрела и не могла насмотреться. Даже небольшой шрам у кромки волос был ему к лицу. Так красив, что защемило сердце. Я ощущала только его кожу, безумное биение его сердца, дрожь его страсти передалась мне.

— Откуда знаешь моё имя? — прошептала я.

В горле пересохло.

— Я видел твою подпись... итак, моя Thenid aira meleth, моя Mea vita, начнём сначала. Позволь представиться, я — Геро. И я пришёл за тобой.

Что? Какую подпись? Где? Когда? Я хотела спросить, но не успела.

Он приковал мой взор своим. В его глазах был зов, жажда такой силы, что я едва не задохнулась, щеки загорелись, застучало в висках. Геро наклонился, приблизив лицо, я больше ничего в мире не видела, кроме его глаз. Дивных серо-голубых глаз.

Он пронёс меня по комнате, усадил на стол, властно вклинился между ног. Его пах оказался впритык с моим, обняв за талию левой рукой, правой он распустил мой пучок, вынув драгоценные шпильки, последнее оружие. Уткнулся мне в волосы, вдохнул запах, замер. Когда он поднял голову и посмотрел мне в глаза, я поняла — игры и забавы кончились. Зрачки Геро расширились от страсти, его заколотило, затрясло. Он застонал и впился мне в губы. Я замотала головой, отворачиваясь, попыталась отодвинуться, но железные объятия не давали шевельнуться, я была в мучительно-сладком плену, мне так хотелось сдаться! Его рот требовал, брал, он усилил натиск, меня будто прошило молнией, ударило, отозвалось вспышкой в лоне, я вскрикнула, укусила его за губу. Он прервал поцелуй, рыкнул, рванул мою блузу, на мне остался только кружевной лиф, схватил за ягодицы, рывком впечатал, вбил пах мне в промежность, я вскрикнула, ощутив сквозь ткань и кожу штанов его напряжённый член, похолодела, обмерла. Таким если не убить, то разорвать точно можно. Если бы не мои спасительные драгоценные штаны, он бы уже вломился в меня. Какая дурная, глупая, стыдная, несуразная смерть! Если бы не мои мерзкие, отвратительные штаны, мы бы уже... я бы уже... я... он вновь взял мои губы в плен, припечатал меня к столу, накрыл собой, я ответила на властный, требовательный поцелуй, в котором не было ни капли нежности, только чистая, со вкусом крови искусанных губ, страсть. Сжав ногами его на удивление узкие бедра, я почувствовала камень его мышц. Сила инкуба передалась мне, переплавив его силу и твёрдость в мои слабость, податливость и жгучее желание. Геро медленно, мучительно медленно провёл губами по обнажённой коже плеча, вырвав у меня стон, стащил кружево на груди, впился в сосок. Я вскрикнула, изогнулась, я больше не могла сдерживаться, и повела бёдрами в древнем, плавном, чувственном танце. Вечном. Геро ахнул, ответил движением на мой призыв, мы слились, наши ритмичные, чувственные движения бёдрами сводили меня с ума. Он вдруг замер, прижал меня чреслами к столешнице ещё крепче, хотя, куда уж больше, поднял голову, посмотрев мне в глаза затуманенным взором, в котором было только одно — дикое, пьянящее желание. Его страсть передалась мне, лишив остатков разума, я рванула рубашку у его пояса, проникла пальцами под ткань, провела вверх по спине, лаская, играя, усилив легато до стаккато, я наслаждалась, лаская, изучая под гладкой, шелковистой кожей сухие, идеально развитые мышцы воина. Я расслабилась, разжала ноги, смирившись с судьбой. С собой. Геро победно улыбнулся, взялся за пряжку своего ремня, мой давно куда-то исчез. Голова кружилась, меня накрыла жаркая волна, закрыв глаза, я с содроганием и одновременно предвкушением ждала продолжения.

Я пропала.

Пусть.

Браслет ожёг, треснул, прогнав морок.

Уже сегодня, на заре, там, на берегу, на Плато Скорби, в семейной усыпальнице погребут флаг и герб Дома Д'Хон Эллои. Нечего больше погребать. Анн, Эллоя, осталась одна пыль... сердце сжала, скрутила боль, все свои оправдательные сомнения, интуиции и прочую бездоказательную чушь я безжалостно отмела прочь.

Я призывно повела бёдрами, медленно, чувственно облизнула-прикусила губы, потянулась к нему для поцелуя. Геро бросило в дрожь, он, будто нехотя, склонился ко мне, приблизил губы к моим, простонал:

— В-ведьма... не так, Mea vita, ты должна, ты будешь моей, но не так, не здесь, моя ...

Я укусила. Изо всех сил цапнула его за нос, с хрустом, с разворотом, Геро взвыл, я оттолкнула его, спрыгнула и понеслась к выходу, ноги, мои ноги-предатели, подвели — я со всего маху грохнулась оземь, стукнулась о ступеньку башкой, в голове что-то взорвалось, в глазах вспыхнуло, и свет померк.

* * *

Я была в западне. Совершенно нагая, ни тебе амулета, ни колечка, ни сумки с противоядием, только я и он. Я пришла в себя в "королевской" комнате, такие обычно на постоялых дворах сдают знатным господам, на "королевской" же кровати, Лорна обзывает эдакое ламбрекено-шёлково-шкурное убранство красно-черных тонов с рамками позолоты "гроб вампира". Странно, грохнулась я будь здоров, а ничего не болит. Яд? Если бы не яд, я бы не отключилась, но что теперь об этом говорить.

Не говорить надо, а готовиться к мучительно-сладкой смерти. Может, попроситься в ванную и смыться? Куда? Мы на острове, и ты, дура самонадеянная, приплыла сюда сама.

Геро, с вполне себе целым носом, даже не поцарапанным, сидел рядом со мной, перекинув через меня руку, взяв в плен. Голый. Я видела статуи обнажённых атлетов, могла оценить мужскую красоту тела, не говоря уже о тех, кто побывал на моем столе, многие были весьма хороши, но этот... этот лучший. Высок, отлично сложен, ни капельки лишнего веса, сложение атлета, строение мышц, скорее, пловца или бегуна, ничего лишнего. Широкие плечи, сильные руки, узкие бедра, поджарый, смуглый, о таком самце могла мечтать любая самка, пусть даже тысячу раз влюблённая в другого. Геро мне напомнил изящный, тонкий, грозный клинок, а не двуручную орясину. Обнажённый, прекрасный, как сам бог Эйроса, он сидел, не сводя с меня потемневших глаз. Волосы то и дело падали ему на лоб, он откидывал их небрежным жестом, лаская взглядом моё тело. Меня пробрало, я покрылась мурашками. Нашёл красу, в Аркануме есть гораздо красивее, надо подсказать ему, вдруг нацелится на другую, более желанную жертву, отвлечётся, чем Икабод не шутит. Геро увидел, что я открыла глаза, вскинул голову, радужки потемнели, стали цвета грозы.

Он процедил, продолжая есть меня глазами:

— "Если женщина или животное покорится их прихоти, то инкубы обращаются с ними прекрасно; и наоборот — очень грубо при сопротивлении", — закончил он вступительную речь, медленно скользя взглядом по моему телу. Возмутительно — нос цел. А что я хотела? Это ферно, у него и отрубленная нога вырасти может. Разве что башку его смазливую отрубить, жаль, откусить не в моих силах, я же не дракон. Я постаралась как можно незаметнее, сквозь ресницы, изучить комнату.

— Ножей нет, Mea vita. Ни магических, ни обыкновенных, никаких. Ты удивила меня. Я был уверен, что ты в моих руках, — его голос стал вкрадчивым, бархатным, хрипотца усилилась, чары вновь пошли в ход. — Могу я узнать, чем заслужил такую... дикую страсть, Истинная?

— Во-первых, прекрати звать меня "истинной". Во-вторых, цитатами из демониалитета меня не напугать, и, в-третьих, пошёл вон. Я не хочу тебя. Я не буду с тобой. Я лучше сдохну. Ты — убийца и тварь. И папаша твой тоже.

Я натянула темно-алое шёлковое покрывало на себя. Не помогло. Он смотрел, я остро ощущала его взгляд. Геро молчал, хмурился, взгляд стал жёстче, злей, в глазах расплескалась колючая страсть-ненависть. Он сорвал с меня покрывало и, сжав мои плечи до боли, склонился ко мне и заговорил. Тихо, ровно, безо всякого выражения, не сводя с меня взгляда обвинителя-палача:

— Я нашёл этот портрет, будучи ещё мальчишкой, в заколдованной комнате нашего замка. Помню, как сейчас — висит на стене чёрного мрамора с золотыми прожилками, больше в этой комнатке-шкатулке не было ничего, только портрет загадочной голубоглазой красавицы с родинкой над соблазнительным, сочным ртом, идеальным абрисом лица и густой гривой каштановых волос. Портрет до талии, но видно тонкую кость, видно, как она изящна и стройна. Прекрасные обнажённые плечи, руки королевы, чёрный бархат едва прикрывает высокую, прелестную грудь. Мне хватило портрета таинственной незнакомки, чтобы перечеркнуть линию жизни. Сам виноват, слишком рано его увидел, мать не успела меня подготовить и предупредить. Я сам нашёл свою принцессу, свою королеву, я пропал. Mea culpa. Всегда любил лезть, куда нельзя, и брать то, что запрещено, я был так горд, что взломал заклятие. Переиграть отца, сильнейшего архимага, и сейчас дорогого стоит. Матушка пришла в ужас, строго-настрого наказав избегать, не подходить, бежать как можно дальше, если увижу девушку, хоть каплю похожую на образ на картине. На тебя. Бежать быстрее, чем от девственницы-ханжи. Ты — совершенная, точная копия этой голубоглазой богини, эта родинка над уголком губ вверху справа, эти густые волосы, их тёмно-каштановый цвет, даже причёска, этот небрежный густой пучок с рассыпавшимися локонами... я грезил о тебе с детства, ты стала моим наваждением, моей ночной феей, страстью, моим идеалом, которым невозможно обладать.

Болью.

Ты, это ты не дала мне испытать хотя бы тень привязанности к другой женщине, ты изменила мою жизнь, опустошила сердце, я — перекати-поле, скиталец без пристани, чужак в родном доме, и всё из-за тебя. Я не знаю, кто ты и что ты, но я хочу тебя, и я возьму тебя. Я всегда беру то, что хочу. Особенно то, что нельзя. Слишком долго я ждал, слишком долго ты снилась мне, мучила меня, я видел тебя в каждой женщине, из-за тебя любое соитие превращалось в грязь. Я уходил от них, и с каждым новым свиданием мне становилось всё хуже и хуже. Появилось желание убивать.

Потому. Что. Это была не ты.

Ты взяла моё сердце в плен. Разбитые сердца, покалеченные женские судьбы, смерти, самоубийства и слёзы — мой кровавый шлейф. И моя тёмная путеводная звезда, Кайра — ты. Я получу то, что всегда получал от любой женщины, чего так давно, до смерти жаждал, и наваждение уйдёт. Так всегда бывает. Я получаю — и... ты исчезнешь, Mea vita, отпустишь меня. Сегодня, сейчас, миф развеется, я стану свободен. Я буду впервые за долгие, бесконечные годы, удовлетворён, ведь сегодня моя мечта сбудется, я утолю невыносимый вечный голод.

— Какой балованный голодный мальчик, — ошеломлённая его словами, пробормотала я. Мне даже стало его немного жаль, если бы не последняя фраза, после которой жалость с руганью умчалась прочь. Всё-таки сожрёт, а все сказочки про "больше, чем на одну ночь", так это не только инкубы так в ухо лезут, весь мужской род поэтами становится, когда хочет попасть самке между ног. — И ради этого, ради того, чтобы заполучить моё тело, ты заманил меня сюда, ради этого были смерти, а Визард, твой любящий папаша, всего лишь помогал сынуле поймать зверушку, которую он захотел иметь? А как же запрет маменьки? Сын пошёл в отца? Почему было просто не подойти ко мне и не соблазнить? Зачем столько смертей?!

— Не пойму, о чём ты. В любом случае, это не я, и мне сейчас не до бесед, — хрипло пробормотал он, лаская взглядом мою грудь, живот, задержав взор на тёмном треугольнике внизу живота. Мои соски отвердели, в паху затеплился предательский жар, тело не могло не ответить на страсть в его глазах.

— В бездну всё, — сказал хрипло Геро. — Гнев серафимов, пусть небеса рухнут, пусть Инферно скуёт лёд, — и, схватив меня в объятия, впился поцелуем.

Вспышка в глазах, волна огня, удар холодом, на меня обрушились, закружили стихии, главная из которых — Эйрос, лишила разума. Я ответила. Я забылась, отдалась страсти. Мы упали с кровати, не разжимая рук, покатились, сплелись в одно целое, рот в рот, пах в пах, глаза в глаза, шла битва, мы сражались и одновременно не могли оторваться друг от друга. Только когда он распял звездой меня на ковре, накрыл нагим, дрожащим от зверя внутри телом, когда я явственно ощутила его подрагивающий член у самого моего лона, готового, жаждущего его принять, я ужаснулась и пришла в себя. Полыхнули стыд, спасительная злость, пробудив во мне фурию. Я осознала себя, распластанную, нагую, беззащитную, ощутила его тяжесть, угрозу, то, что он почти добился своего, привело меня в ярость. Мощная, ледяная волна окатила с головы до пят, очистив разум.

Я попыталась вывернуться, наши зубы пребольно стукнулись, у меня потемнело от бешенства в глазах, я что-то рыкнула и пустила в ход ногти, руки, ноги, я дралась, как в последний раз, впрочем, так оно и было. Я всё-таки влепила локтём ему в глаз, хоть он и держал меня за руки, спеленал, обвив ногами, я трепыхалась и билась, пытаясь достать, чем могла, а могла я только впиться в его железные мышцы ногтями и залепить затылком ему в лоб. Он вскрикнул, выпустил меня, я отлетела к стене, вжалась в гобелен, рванула к выходу, но он настиг меня, прижал к стене, сковав мне руки над головой, придавил телом и захватил мой рот яростным поцелуем. На его губах была кровь. Наша кровь. Я застонала.

От бессилия. Злости.

Насилие — насилие и есть, даже под чарами. Обман, ложь, ловушка. Моя разбуженная вторжением чужака сила, запечатанная, скованная браслетом, не найдя выхода, разгулялась внутри, заколола виски ледяными иглами, прогнав смертельный дурман. Я разжала зубы, пустила Геро в рот, нежно, ласково, податливо ответила на поцелуй, обмякнув телом, сдаваясь, приглашая к себе. Геро ослабил хатку, перехватил руки, миг, всего лишь миг, но мне хватило, я успела вцепиться в мошонку и член. Дикий вопль стал мне наградой. Демон не ожидал нападения от покорной одурманенной жертвы и пропустил удар. Геро зашипел, ослабил хватку, я вскочила на ноги, ругаясь на чем свет стоит, споткнулась о кресло и отлетела к стене, грохнувшись навзничь.

Меня колотило, сердце билось, как сумасшедшее, я знала, что это моя последняя ночь и не хотела умереть, покорно раздвинув ножки и приняв в себя этот жуткий член. Вот и ещё одна загадка — у Анн не было разрывов, она была девственницей... как? Как это возможно? Сейчас и узнаю. На собственной шкуре. Сама явилась, артефактами она запаслась, видите ли, непобедимая отважная Кайра, теперь пожинай плоды собственной самоуверенности и глупости. Но хорош, выкидыш Хаоса, как же хорош! Меня всё равно тянуло к нему, тянуло со страшной силой.

Чары Эйроса так просто не изгнать, не говоря уже об отраве.

Драться сил уже нет, не тот противник, я знаю, инкуб только забавлялся, играл со мной, как кот с мышкой, захотел бы — давно бы скрутил, поимел, и не рыпнулась бы. Забавно ему, сволочи и убийце. Забавы кончились. Сейчас, заполучив в когти жертву, инкуб меня изнасилует и сожрёт, и, судя по моему телу-предателю, я умру от наслаждения. Разум ещё боролся, ещё жил, кричал об опасности, и это я ещё долго продержалась, и вовсе не благодаря себе, а вопреки, спасибо темной силе, что была запечатана в моем теле. Обычно взятие павших бастионов героем-инкубом заканчивалось куда быстрее, осаждённая крепость нисколечко не сопротивлялась, радостно и добровольно выкидывая белый флаг при появлении войск ещё на самых дальних подступах. Мои же войска умирали от голода, холода, можно сказать, уже ели крыс и подмётки, но ещё держались, и я с ужасом понимала, что осталось совсем чуть-чуть. Что это за оборона крепости, если осаждённые сами молят, чтобы захватчик вошёл, разгромил и взял в плен?

Распахнуло створки, порыв прохладного, солёного морского воздуха пронёсся по разорённой комнате, охладив лицо, тело. Я бросила взгляд в окно. Не сбежишь — высоко, а летать я не умею. Демон приволок меня на третий этаж, в комнату с видом на море и с крутым каменистым обрывом под окном.

Геро, к моему изумлению, не стал кидаться на меня, чтобы довершить начатое, а разлёгся на кровати, подложив руки под голову, и принялся разглядывать меня, будто редкий экземпляр. Царапины, исчертившие его пах, исчезали на глазах. Я съехала по стене, ноги не держали. Изверг, раскинувшийся на покрывале цвета крови во всей своей мужской красе, сказал:

— Ты удивила меня, девочка. Ты... я не ошибся, это ты. Volo ut tollat.

Я задохнулась, не находя слов.

— Подавишься, упырь озабоченный, — огрызнулась я и встала, покачнувшись, на ноги. В голове плыло. — Для твоего "volo" могу подарить свой портрет, если тебя так впечатлил мой незабываемый облик, оригинал лапать не дам. Хватит, наигрался. Sui auxilium, или помоги себе сам, как-нибудь справишься, уже большой мальчик. Вон, какой вымахал, причём во всех местах, прямо хоть сейчас в Кунсткамеру, как главный и самый востребованный экспонат, посетители в очередь будут выстраиваться, с вечера места занимать.

— Ты знаешь этланский? Ммм... дивно сложена, моя dominae, умна, остра, тебе достаёт сил и характера дать мне отпор, я хочу, я пьян от тебя, так скажи мне, девочка, почему я не могу взять то, чего так желаю?

— Потому что тебя не желаю Я!

Он поднял бровь, усмехнулся, откинулся на спину, заложив руки за головой. Голодный, чувственный взгляд пробежал по моему лицу, остановился на груди, обежал соски, спустился вниз и замер, глаза потемнели, он окаменел, плоть поднялась, казалось, его член стал ещё больше. Меня вновь омыло горячей волной дурмана. Я не выдержала, опустила взгляд.

Мерзавец прав. Я желала его до тошноты, до режущей, острой боли внизу живота, до головокружения. Муку можно оборвать, только прикоснись, и жгучий невыносимый голод уйдёт навсегда. "Он враг", — напомнила я себе. Не очень уверенно, честно сказать. "Он убил Анн. Он убьёт тебя, сожрёт и не подавится, ты лишь одна из череды жертв", — попробовала я ещё раз. Не вышло. Остатки разума были против такой участи, очень даже против, но тело-предатель рвалось на плаху, к палачу, на помост из пошлых шёлковых простыней, где меня ждёт смерть. Передо мной лежал зверь, великолепный самец, от которого до безумия, до боли хотелось зачать. Сплестись в одно целое, отдать себя всю, целиком, до донышка, до капли, принести божеству в жертву.

Постель, как алтарь, я, нож жреца и сила, освобождённая для того, чтобы быть испитой до дна.

И вакханалия началась.

Вместо того, чтобы уносить ноги, пока Геро, совершенно нагой, дико желанный, раскинулся на кровати, пожирая меня взглядом, я застыла, дрожа, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на него. Влечение захлестнуло меня, лишив последних остатков разума. Искусителю было чем гордиться, вид его орудия ужасал, завораживал. Ну да, он демон, не человек. До сего дня эта часть мужского тела не вызвала у меня никаких развратных желаний, кроме вопросов, чего же такого нашли в этом жилистом отвратительном пруте озабоченные дамочки, и, главное, чистый ли он. Мэллан... Мэллан хорош, девочки в борделе от его члена в восторге, но он — мой первый, вначале у меня было больше боли и страха, потом стало "он мужчина, ему надо", а потом пришла и страсть, но холить и лелеять его член мне так и не захотелось. Лжец. После откровений Лоэтиэль Мэллан остался где-то далеко. Он разбудил во мне женщину, но тем самым — желанным, единственным, так и не стал, и теперь я знаю, почему, наверное, я всё же чувствовала фальшь. Мира тебе, Ло, будь счастлива там, где ты теперь есть. А вот сейчас, к моему собственному изумлению, пожирая глазами член Геро, я осознала его древнюю земную красоту и мощь. Я сглотнула, ком упал вниз, прожёг грудь, желудок и растёкся пламенем по ногам, коленки подкосились, но я устояла вопреки дурману, поглотившему меня.

— Ты восхитительна, Mea vita. Иди же ко мне, девочка, — глубоким, зовущим, охрипшим от страсти голосом сказал он. — Я хочу тебя. Всю.

У меня вырвался стон, я прикусила губу, но всё же удержалась от дикого желания брякнуться на колени и поползти к искусителю. Медленно, крадущейся кошкой, предвкушая то, что ждёт перед смертью, ждёт впереди. Ещё не дотронувшись, уже ощутив его кожу, биение пульса на шее под моими губами, его сильные, властные руки на моей талии, их мучительно-медленный спуск вниз, по ложбинке на спине...

"Кайра!" — рявкнула я сама себе, в мозгах немного прояснилось.

Он смотрел. Молча, пожирая глазами, от этого взгляда хотелось кричать. Острая боль и наслаждение, нож в тело — лёд на рану, в этом взгляде было все, чего так жаждала моя плоть-предательница. Она горела, пылала и молила о том, чтобы принять то, что облегчит муку. Ноги налились чугунной тяжестью, и соглашались идти-ползти-бежать только к нему — голубоглазому черноволосому чудовищу, при взгляде на которого и камень возбудится. Разрезать себя на кусочки и медленно, с пальцев скормить ему всю себя, умоляя, чтобы съел все, до последней крошки. Отдаться так, чтобы вывернуло наизнанку, чтобы ни одна клеточка тела не осталась обойдённой его руками, телом, его сутью, чтобы он сделал больно, чудовищно больно, до обморока, дрожи, пота на лбу, чтобы унять пламя, что заживо выжигает предательское нутро. Унять эту боль может только смерть. И пусть. Пусть! Я буду его, пусть миг, пусть мгновение, я буду с ним, он будет во мне, его ноги обовьют мои, я растворюсь в нем, растаю, я отдам ему всю себя, я... выругалась, шагнула назад. Всего шаг, но чего он мне стоил!

— Я возьму тебя, — он не сводил с меня глаз хищника. Властных, зовущих, в которых расплескалась тёмная, чёрная страсть. Голод. — Сдайся, иди ко мне, девочка, не дли муку. Ты моя. Вся моя.

— Помоги себе сам, — огрызнулась я.

Он растянул губы в ухмылке, омут глаз почернел. Меня бросило в жар. Его лицо, плечи, плоский живот воина, его... Я едва не застонала от злости, обозвала себя "течной сукой" и рванула прочь из комнаты, позорно бежав. Ну, как "бежав"? Под его насмешливым взглядом пятясь, прошагала, цепляясь за стены, по комнате, выпала из дверей, а уже в коридоре, не удержавшись на ногах, сползла по стенке. Колотила дрожь, руки тряслись как у распоследнего пьянчуги, сердце билось так, словно вот-вот разорвётся в груди. Голова кружилась, казалось, я плыву, покачиваясь, на волнах, в теле ощущалась странная лёгкость. И горячий, ноющий, тошнотворный клубок внизу живота. Шершавая ледяная стена, оцарапав кожу, немного привела в чувство, я заставила себя убираться прочь. Где-то впереди должен быть второй выход. Контрабандисты же... мрамор коридорных плит обжигал холодом ноги, но мне было всё равно. Меня тащило, несло, возвращало туда, к нему, я должна вернуться, быть с ним, я его, я знаю, знала всегда, сколько бы прошлых жизней у меня не было, пусть это и будет в последний раз, но оно того стоит! Ноги вросли, я собралась с остатками разума и воли, толкнула дверь на чёрную лестницу. Факел пыхнул, затрещал и потух, но на улице, далеко внизу, жёлтым облачком горел фонарь, рассеивая мрак ночи, наливавшейся грозой. Порыв ночного ветра немного развеял морок, я вспомнила, что одёжка осталась внутри. Инкуб с ней, с одёжкой. На острове только мы и статуя трактирщика. И какая разница — будут на мне тряпки или нет, ведь смерть от чар и прочих членов демона окончательна и бесповоротна.

Плот ушёл, да я и не надеялась. Всё равно демон меня поймает, найдёт, здесь не спрятаться, мне остаётся только утопиться, чтобы не достаться врагу. Назло. Можно ещё броситься со скалы. Вон, с нижних ступеней как раз место, где удобно сигануть вниз, на бесконечно далёкие и острые камни, что мерно омывает крутая морская волна. Яд в моей крови не убьёт демона, он его даже не отпугнул, противоядия у меня нет, демон его куда-то запрятал, и времени на поиски флакона нет. Геро в полной силе, быстр, ловок, зол и голоден, я для него сейчас — безоружная, зачарованная, слабая, просто подарок, а не добыча, так что всё одно помирать. И — лучше сейчас, чем потом. И, всё равно... Икабодик, миленький, как же хочется жить! Чего ноешь, знала, Кайра, на что шла. Нет, не знала, с такими-то артефактами... не ври себе хотя бы перед смертью, Кай, мститель хренов, да, у тебя была надежда на артефакты, а ты их бездарно профукала, размякнув мозгами и телом с первого же взгляда на смазливую тварь! Иди, ищи осину, читай экзорцизмы, пару-тройку сильных ты помнишь, магом для этого не надо быть, режь вены, черти кровью круг, делай же хоть что-то, тебе хотя бы до утра продержаться, а там, может, и спасители гости-постояльцы явятся, улик у тебя на теле полно, и аура, и "соки", работать есть с чем, а то — разнюнилась, расклеилась, заодно и дурь ядовитую из крови уберёшь, главное — выжить, тогда и попробуешь заново отомстить, до зубов вооружённая и уже знакомая с врагом...

Я осторожно ступила на лестницу из черных, ненадёжных на вид прутьев, смерив высоту. Три этажа на сваях, впритык обрыв. Дико, головокружительно высоко.

Дура ты, Кайра, курица безголовая, кошка мартовская, идиотка озабоченная, чуть не использовали, как желторотую девицу после бутылки вина, едва не сожрали, да что там, я до сих пор мечтала быть сожранной! Всё моё естество, до кончика волоса, до ногтя на пальце, от первого дня рождения и до самой смерти, до последующих смертей, рвалось к нему, мечтало отдаться, раствориться в нем, принять его, пусть пьёт, берет до дна, до капельки, насилует, режет, это его право, его воля, я должна, должна, я буду принадлежать ему! "Опять?! Насильнику, чудовищу, убийце нужна не ты, а твоя сила!" Я вонзила ногти в ладони, но боли не было. Эта боль ничто по сравнению с той мукой вожделения, что убивала меня. Я содрогнулась. Когда же эта отрава, пущенная демоном в кровь, покинет моё несчастное, истерзанное желанием тело?

Ноги дрожали, руки тряслись, я ползла по шатким ступеням, слабая, как новорождённый котёнок, но ползла. Человек ты или фурия, ты все равно хочешь жить. Но к демону хочется сильнее.

Я выругалась, шагнула, ветер швырнул мне волосы в лицо, я откинула гриву назад, пошатнулась, ступеньки ушли из-под ног, и я, не успев испугаться, сверзилась с лестницы.

В руки Геро.

* * *

Он поймал меня, поставил на ноги, прижал к себе, обнял. Миг, всего лишь миг, но я увидела испуг в его глазах, ощутила нежность, ласку в руках. Я женщина, я знаю.

Он испугался. Значит — не враг.

Слушай себя, слушай сердце, Кайра, верь.

Я поверила.

Бастион пал. Спустил флаги, открыл врата.

Я обмякла, сдалась. Его тёплые, твёрдые губы приникли к шее, жилке, бившейся под ухом, спустились к груди, вобрали в себя сосок, я охнула, выгнулась ему навстречу, настойчивые, бесцеремонные пальцы инкуба заскользили по бёдрам, достигли лона, проникли в меня. Я застонала, оттолкнув его, вцепилась в плечи, одновременно притягивая, не позволяя уйти. Он поднял голову, впился требовательным взглядом. Голова закружилась, я пошла ко дну, уже не сопротивляясь волне дикой, животной страсти. Прочитав в моих глазах все, что хотел, он поднял меня на руки и понёс, спеленав в железных объятьях.

Порыв ветра швырнул первые капли дождя в лицо, локоть задел ледяной металл поручня, с крыши бесшумно сорвалась птица, исчезнув за чернотой туч. Обнажённая кожа демона была тёплой, бархатистой, сейчас от него пахло едва ощутимым запахом грозы, горького миндаля и мирта. Свело челюсти, так захотелось укусить, впиться в эти крепкие, каменные мышцы, перекатывающиеся под кожей, до хруста жил, до крови. Вместо этого я стиснула зубы и, простонав, ткнулась носом ему в шею, зажмурив глаза. Во всём мире для меня были только он, я и его губы. Так должно быть.

И так будет.

— Не бойся, девочка, — он пнул ногой дверь и вошёл в полумрак комнаты, откуда я напрасно бежала прочь. — Больше боли, чем ты можешь вынести, я не могу тебе причинить. Ты создана для меня. По мечу и ножны.

— Ты убийца, — перехватило горло, я едва могла говорить. Мне надо не только чувствовать, мне надо слышать ответ, надо знать. — Насильник.

— Нет, — шепнул он и положил меня на прохладные шёлковые простыни.

— Да, — простонала я, пожирая его глазами, со сладким ужасом и нетерпением ожидая вторжения.

Он лёг, оплёл, обвил меня всю, забросил на меня ногу, придавил, обездвижил. Я ещё боролась. Скрестив в отчаянной последней попытке отстоять саму себя ноги, не дать ему войти, я замотала головой. Геро властно, с силой раздвинул мои колени ногой, вклинился бёдрами, накрыл всю меня своим телом, припал губами к шее, доводя меня до исступления. У меня поплыло перед глазами. Грудь к груди, кожа к коже, пах к паху, искра и пожар. В животе полыхнуло, зажгло.

Он сжал мои запястья, завёл руки за голову, приблизил лицо. Зрачки слегка пульсировали. Ритм страсти, ритм желания. Ёкнуло сердце, перевернулось мягким кувырком и забилось вновь уже в его ритме.

— Я видела тебя в глазах Анн, — прохрипела я, извиваясь, пытаясь вырваться из железного захвата, но уже не для того, чтобы бежать, чтобы быть с ним, быть ближе, ласкать его, раствориться в нём. Быть его.

— Мой облик, не меня, — глухо сказал он и провёл губами по ямочке на шее, где у меня бешено колотился пульс.

Я поверила ему, но верить демону можно и под его чарами. А если я ошибаюсь? Если убийца — всё же он? Какая теперь разница, Геро тоже инкуб, как и тот, они оба питаются силой! "Бежать". Поздно. Чары окончательно победили. Я приподняла бедра, искала, ждала, чтобы он вошёл, порвал, проткнул, убил, уничтожил. Зверь, о котором я до сих пор и не подозревала, вырвался наружу, и этот не знающий стыда зверь желал животного, дикого соития, до рычания, до крови. Я застонала, Геро закрыл мои губы ртом. У губ был лёгкий привкус миндаля.

Крови.

Я задохнулась, замерла.

Сначала мягкое, осторожное, медленное прикосновение губ к губам, проникновение языка, нежный, осторожный поцелуй, что будто бы говорил: "дай тебя попробую, девочка", он превратился в "будь моей", усилился до "отдайся", стал "я беру тебя", я задыхалась, извивалась, раскрылась вся, я была согласна на всё, лишь бы он вошёл в меня, прекратил муку.

"Убьёт", — мелькнуло в голове. Я впилась губами в его губы, подалась бёдрами. Пальцы Геро проникли в меня, и так уже раскрытую настежь, доступную, развратную, я, кажется, рычала и всхлипывала, моля о смерти от боли и наслаждения. Вспышка моей силы обдала ушатом ледяной воды, но впустую, бурю пламени уже не погасить. Я простонала:

— Нет!

— Да, — твёрдо ответил он, распял меня ногами, упёрся членом в моё измученное желанием лоно, поднялся на руках:

— Смотри на меня, девочка, — капелька пота скатилась по его виску, скользнула по скуле. Он тряхнул головой, убрав влажную чёрную прядь с лица, облизнул распухшие от поцелуев губы. Казалось, у меня сейчас вскипит кровь. Я замерла, утонула в его глазах, черных от желания.

Он издал стон раненного зверя, задрожал на вытянутых, напряжённых руках, окаменел, сковал меня, взяв в плен, не давая вздохнуть, шевельнуться, и всё медлил и медлил, для муку.

— Не закрывай глаза, — хрипло повторил он. — Смотри!

Я, заворожённая, подчинилась.

Он одним мощным, плавным движением вошёл.

В меня с размаху всадили огромный раскалённый меч.

Мир взорвался. Геро исчез, я ещё успела увидеть слепящий свет и канула во мрак, где билось эхо стона боли и ярости:

— Кто ты, девочка?! Кто?!

29

Мне чудилось, что я плыву, укутанная в уютную шкуру из меха мерино, лёжа на руках самого прекрасного и желанного мужчины на свете. Полудрёма-полуявь, плеск волн, шум моря, шёпот ветра, покачивание на волнах, нереально-реальный мир кружился, зачаровывал, то исчезал, то появлялся вновь. Розовеет кромка неба, луны бледнеют, исчезают, светает на глазах. Надёжные, сильные руки держат меня в объятиях, как ребёнка, я ловлю сквозь дрёму встревоженный взгляд серо-синих глаз. Похититель склоняется ко мне, нежное, чувственное прикосновение губ едва касается моего рта. Я приоткрываю губы, пускаю его, он целует меня неторопливо, бережно, будто в первый раз, он смакует, длит поцелуй, синие в утреннем зареве глаза распахиваются, вперив в меня взгляд, я вздрагиваю, засыпаю вновь.

Холод портала, тихие голоса, шаги, свет сотен свечей, роскошь. Роскошь накрахмаленных прохладных простыней, ароматы персика, яблок, кровать прогнулась под тяжестью тела, я ощутила запахи имбиря, сандала, шафрана. Он вернулся. Поцелуй руки, каждого пальца, и голос, глубокий, с лёгкой хрипотцой голос, что шепнул:

— Спи, Mea vita. Спи, Истинная. Я разорву оковы... боги, все демоны геенны, как же я хочу тебя, моя девочка ...жди, я вернусь.

Я очнулась, резко села в постели, закружилась голова, перед глазами потемнело, замелькали яркие белые пятна.

Никого.

Огромная комната, достойная короля, густой, тяжёлый запах цветов, на мне прозрачная, золотистого цвета, больше похожая на паутинку, длинная рубашка, покрой простой, прямой, но ткань и кружева явно стоят целое состояние. На спинке кресла с затейливыми ножками висит чёрное бархатное платье без рукавов, с оторочкой узкой золотой полосой по глубокому разрезу на прямой юбке, мой любимый силуэт, туфли из кожи пустынной мамбы, этот черно-золотистый узор не перепутать ни с чем, в пару им длинные перчатки с петлёй на палец. На сидении кресла шкатулка из серебра, украшенная россыпью разноцветных камней. Явно с украшениями. Даже открывать не буду. Платье... угадал, демон, угадал и с покроем, и с цветом, но как? Откуда он мог знать мой вкус и предпочтения? Я осмотрела комнату, скорее, залу. Варварская роскошь. Темно-зелёные с серебром ковры эльфийской работы, витражи на окнах в форме тюльпанов, золотая орхидея на двери комморского бука, такие же цветочки на створках устрашающе огромного платяного шкафа. В Венгерберге такие интерьеры я видела только в одном месте, значит, демон приволок добычу в "Приют Странников", где до этого мне довелось побывать лишь раз, да и то с Лорной, одну меня в этом храме злата и власти и на конюшню бы не пустили. Здесь останавливались маги, колдуны, причём самого высокого ранга, верхушка живо-неживых, посольства королевств, то есть власть и деньги, даже для торговцев, набитых злотыми, но без родословной длинной в пару свитков, без бляхи и печати мага рангом выше третьего, путь сюда был заказан. И вот я, бедная, почти беспородная фурия, удостоилась чести пребывать в этом вертепе роскоши. Геро... кто он такой? Почему вся венгербергская рать шпионов и магов ищет его, а он здесь, в самом сердце столицы? И где он? Почему оставил меня одну? Сожрать не смог, пошёл искать в библиотеке, как приготовить эдакую добычу, как я? Гоблины, как же мне стыдно! Как я... как я могла?! Я... та самая безумная кошка, которой всё равно, лишь бы её покрыл кот?! Живо вспомнилось его тело, руки, я вспомнила, как он... бросило в жар, загорелись щёки. Наваждение, чары Эйроса накатили мощной волной, меня закружило, понесло, я утонула, захлебнулась. От влечения, желания до боли заныло тело. Усилием воли утихомирив бурю чувств, немного пришла в себя. Значит, ничего не кончено, чары, зелье, чтобы это ни было, остались в крови.

Ночь, вспышка силы, что разметала, разделила нас... что это было? Вопросы рождались один за другим, сыпались градом. Ответ на самый главный для меня сейчас вопрос: "Где противоядие?", я нашла сразу, то есть увидела. На прикроватном столике стоял пустой флакон, рядом, у ножки стола на полу лежала моя сумка. Я уже должна корчиться в первых приступах судорог, но этого не случилось, значит, содержимое "Искры Дану" я благополучно проглотила, правда, не помню, когда. Геро влил в меня противоядие? Демон не доел, и я нужна ему живой, чтобы докончить начатое? Не думаю, что это возможно, мы как раз те, про кого можно смело сказать: "созданы друг против друга". Какая-то сила отшвырнула нас друг от друга, ещё немного, и убила бы. И убьёт, если будет ещё одна попытка.

Так почему не убила?!

Что же случилось ночью? Кто или что источник? Какие силы не дали Геро, что уж там подбирать слова, поиметь меня в хвост и в гриву? Моя Тенет, что рвётся на свободу? Размечталась. То, что инкуб не довёл дело до конца, было вовсе не моей героической заслугой. Шла мстить, на крайний случай разжиться уликами или ингредиентами для следствия, нам бы пригодился даже один крохотный волосок, и, вот... стыдобища! Я пошевелила ногами, прислушалась к себе. Кажется, внутри всё цело, на коже ни следа, ни ожогов, ни волдырей, если не считать невидимых следов властных вездесущих пальцев. Вспомнив пальцы, прикусила губу, чтобы сдержать рвущийся стон. Боги, я опять желала его! Потаскуха ты, Кайра, самая распоследняя распутная тварь! Голова закружилась вновь, в горле пересохло, ночные приключения дали о себе знать приступом голода. Я вздохнула. Рассвет миновал, мой сон-чары не был миражом, Геро привёз меня сюда, телепортировался, видимо, уже с суши, портал над морем опасен, может и убить. Меня. Демону не грозит ничего... я бросила взгляд на окна.

Утро в разгаре.

Я опоздала, церемония прощания с Д'Хон Эллоей и Анарьетт уже закончилась. Эльфы провожают своих с первыми лучами солнца. Я не только не пришла, я предала их обеих, всех, мёртвых, раненных, ещё живых, всех, кто может пострадать от кровавых игрищ Визарда и его ручного инкуба. Прыгнула в постель к демону, раздвинула ножки, оправдав себя тем, что инкуб может быть вовсе не тот инкуб... боги, как же стыдно! Но, если Геро — всамделишний убийца, почему я жива? Почему он дал мне противоядие? И, в конце-то концов, мог и воспользоваться моим бесчувственным телом, вдруг бы нового удара неизвестной силы бы не случилось, пока я без чувств? Хотя, он инкуб, ему нужна сила страсти, а с тела в обмороке страстей не получить. Одел меня он, несомненно. Щеки загорелись, зажглись, хотя, после ночного разврата, чего стесняться?

Геро всё видел, везде побывал. И оправдания про "афродизиак" и "только вошёл" не спасут.

Ладно, волосы рвать на голове и каяться потом буду. Надо вставать, привести себя в порядок и драпать отсюда, да, в этом платье и туфлях быстро не побегаешь, но сначала, может, найду волос, что-то личное, что может пригодиться как улика или якорь для мага. Брать здесь еду и питье может быть опасно, но нужно подкрепиться, впереди ждёт неизвестность, а позади я оставила столько сил, что на троих хватит. Не думаю, что еда отравлена, я была без сознания и осталась жива, смысла Геро травить меня сейчас никакого. Я уставилась на столик.

Большой бокал воды, хрустальный графин с малинового цвета жидкостью, ваза с фруктами, заморскими сладостями и цветы. Цветы повсюду. Ирисы, розы, тюльпаны, вкрапления зелено-золотистых орхидей, словно у постели высокородного больного. Крохотная ало-чёрная птичка, что сначала показалась игрушкой, ожила, захлопала крыльями, взлетела, села мне на руку, царапнув коготками кожу, покивав головой, что-то уронила в ладонь. Я ощутила тяжесть и холод металла. Пропев мелодичную трель, волшебная птица взмыла вверх и исчезла. Я разжала пальцы и невольно залюбовалась подарком.

Такой камень не нуждался в вычурной оправе — её и не было. Выпуклая, простой формы шинка переливалась золотом и серебром, накладки из бриллиантовых нитей, перетянутых крест-накрест, подчёркивали красоту звездчатого сапфира, размером с лесной орех, что гордо возлежал в бриллиантовом ложе. Такого чистого, небесного цвета камня я ещё не видала. Активный кабошон в форме овала с идеальной трёхлучевой звездой в центре, лучи лунного света переливались, пульсировали, словно внутри камня билось крохотное сердце. Я положила на столик кольцо. Купить решил? Память и разум возвращались, а вместе с ними возвращались и стыд, злость, ярость и... желание. Тысячи вопросов, и ответов нет. Демонов демон, Геро... что же с нами было? Почему я доверилась тебе? Афродизиак? Да, конечно, так удобно всё свалить на дурман, сказать себе: "Это не я, меня опоили, дали вдохнуть" ... даже если и так, я помню. Я не могу забыть, мука длится, кожа горит, на мне его пальцы, объятия, я чувствую, ощущаю его всем телом, каждой своей клеточкой до сих пор, и, кажется, это ощущение уже не оставит меня никогда. И, самое стыдное, мерзкое, мне это нравится! И стыд — вовсе не стыд, а пелена, что ложью пытается скрыть дикий голод желания. Кому я вру?!

Я взяла сочный багрово-оранжевый персик, откусила. Да, я выжила, меня не съели, и даже не изнасиловали. Сама отдалась, чего уж там врать сама себе... осознание того, что жива, почему-то не доставило радости. Пусто, холодно. Одиноко. Там, где должно биться сердце, была пустота. Да, жива, по крайней мере, жива моя телесная оболочка, едва не разнесённая в клочья взрывом неведомой силы. И жива я не благодаря себе и моим "талантам". Браслет на мне, целый, значит, не мои совесть и гордость соизволили проснуться, пробудив, в свою очередь, гнев и ярость, пусть даже на саму себя, бесстыжую развратницу и прелюбодейку, а что тогда?

Лорна бы на моем месте, наверное, только пожала бы плечами, она очень просто смотрит на отношения полов, не вынося и на дух ханжества. Если Геро сказал правду, что видели образ, иллюзию, а не истинного его, тогда настоящий убийца до сих пор разгуливает на свободе. Как его найти, изгнать, хотя бы запечатать в банку-склянку? Это возможно — сначала пентаграмма, затем печать на сосуде. Трудность в том — какая именно печать? Ферно не счесть, они не поддаются стандартной классификации, охотнику на демонов обычно радостно и громко не дают советы, как и чем их припечатать. Вот и опечатывали сосуд с пойманным в ловушку демоном сплошь, едва ли не сотней печатей, ведь слом даже одной из них грозил бегством ферно из заточения, и этот ферно, вырвавшись на свободу, обычно бывал весьма раздражён. Бутылки-сосуды-лампы ещё и оплетали магической сетью, а сверху лепили узор-узлы из печатей. Сказки про "три желания" — увы, лишь сказки. Обычно от "освободителя" оставалось мокрое пятно или ничего не оставалось. "Добрый" демон мог запечатать освободителя в отместку, превратить в странное животное, да много чего, опять же, смотря какой демон. Ферно никому ничего не должны, "благодарность" — для них и слова такого не существует, само это понятие им никогда не понять. Конечно, изгнать — какой-никакой выход, но они возвращаются. Кто-то через год, кто-то через тысячелетия, в мире ферно время искажено. Возвращаются мстить, поэтому безболезненнее и безопаснее ферно просто изгнать и поставить от них защиту, чем запаковывать, чтобы потом нервный от долгого сидения в лампе демон не явился к тебе и не спросил: "Как ты там жил-поживал, без меня?" Конечно, на высшего демона, если тот угрожал Аркануму и грозил гибелью подданным, требовалось целое воинство магов-экзорцистов, но таких случаев на моей памяти не случалось. Как правило, ферно не сидит и не ждёт, когда его спеленают пентаграммой, метод подбора знаков и возни с заклинаниями грозит промедлением, то есть смертью, вот и получается, что экзорцисты-мастера широкого профиля наперечёт. Кому хочется учиться десятки лет, а после одна крохотная ошибка грозит смертью? Говорят, был меч, который мог уничтожать демонов, так называемый меч Девы Озера, но это легенда, пока никто ничего не нашёл, ни следа, ни словечка в летописях и фолиантах. Я взяла бокал, глотнула воды.

И увидела свиток-записку. Сердце встрепенулось, забилось перепуганной птицей.

Что... что он написал?

"Mea vita, Кровь моя, моё Сердце. Жаль, вынужден ненадолго удалиться, я должен связаться с Mathair, узнать правду о портрете прелестной незнакомки. Моя нежно любимая матушка слишком долго скрывала правду от меня, теперь же время пришло. Как оказалось, Mathair говорила правду, и леди, похожая на тебя, может меня убить. Я должен услышать ответ, почему этого не случилось. Уверен, ты хочешь того же. Теперь о нашей встрече. Встрече, которую я так ждал, и которую кто-то посмел осквернить отравой. Он поплатится, клянусь.

Вчера днём мне доставили записку с приглашением в "Кривую креветку", где мне должны были рассказать о заговоре против меня и моей семьи. Я считал ауру и твой образ, я потерял разум, осторожность, я едва не убил и тебя, и себя. Я болен, я смертельно ранен тобой, и исцелить меня можешь только ты.

Стань моей, или — отдай моё сердце, иначе, зачем жить? Без тебя нет жизни, это прозябание, ледяная тьма, мука, я — инкуб, значит, это будет путь разрушения, боли и смертей. Будь моей, Истинная, мы — "вечная пара", я знаю, чувствую, я инкуб, я не могу ошибиться. Ты должна стать матерью моих детей, принять мою кровь и семя. Никогда раньше я этого не говорил и не писал, ни от кого так не желал потомства.

Надеюсь, небольшое препятствие, с которым мы столкнулись, разрешимо, за ответом я и вынужден удалиться, кроме того, я должен созвать Совет. Я собираю Совет в полдень, в Янтарной зале, вчерашние события говорят о провокации, грозят войной, здесь мои личные интересы переплелись с государственными. Номер к твоим услугам, надеюсь, платье и драгоценности достойны тебя, и ты примешь от меня этот скромный дар, прислуга предупреждена о выполнении малейшего твоего желания, разумеется, о злотых и прочей земной пыли не беспокойся. Кольцо с сапфиром — семейное, окажи мне честь, прими его. Всё для тебя, Mea vita. Я дал тебе противоядие. Ты должна жить. Приношу извинения за вчерашний инцидент, мне нет оправданий, я старше, сильнее, опытней, но, увидев тебя, потерял разум. Да, меня опоили, так же, как и тебя, но, даже не будь отравы, я бы повёл себя так же. Я так изголодался по тебе, голод стал только сильнее, ты позволила мне только надкусить яблоко, когда передо мною было пиршество богов. Слишком долго я ждал, слишком долго мечтал, слишком долго твой образ мучил меня бессонными ночами. Жаль, обстоятельства вынуждают меня удалиться, остальное при встрече, хотя, моя девочка, я не желаю с тобой говорить.

Желаю испить всю, до донышка.

Обладать.

Я вернусь. Ты в безопасности, отдыхай, и — прости. Прости за дурную голову, за бурю желаний, за то, что едва не взял тебя силой, за то, что пишу нелепости, как прыщавый юнец. Говорю "прости" разумом, не сердцем. Буду честен — сейчас, без зелий и дурмана. Для меня не изменилось ровным счётом ничего — я по-прежнему желаю тебя, разве что ещё больше, до безумия, и я возьму тебя, рано или поздно, пусть даже под чарами, иначе умру. И буду умирать каждый день, каждый час, каждый миг, вновь и вновь, зная, что рядом нет тебя, и никогда не будет. Ты, Истинная, желаешь того же. Стена лжи не должна стать между нами. Я инкуб, меня не обмануть ложью фраз, страсть для меня — источник жизни, я чувствую малейшую её искорку. Ты горишь, пылаешь, и этот огонь — мой, для меня. Мы должны быть вместе, мы будем, пусть это может быть один-единственный раз, пусть я сгорю в твоём огне, но жить, познав тебя и не имея возможности обладать тобою, это вечная, медленная смерть, это геенна, моя Истинная, где умирают даже такие, как я. До встречи, Кайра, Сердце моё, Боль моя. Жажду, желаю, согрею, обниму и возьму. Навеки — твой, Геро".

Я отложила записку. "Инцидент?! Он назвал вчерашний кошмар и разврат "инцидентом"?! Да что с ними всеми такое?! "Возьму, хочу" ... сказала, и сама загорелась, зажглась. Задница гоблина, я вновь желала его, хотела, чтобы он был сейчас здесь, со мной, в этой постели, в этой комнате, и к Икабодам все магии и силы, что против нас, на свете! Может, он прав, и лучше смерть, чем так мучиться? Он хочет детей... у меня в животе затеплился, замерцал огонёк. Дитя от инкуба... ему путь во внешний мир будет заказан. И надо ли ему туда? Там, за Стеной, на женщин смотрели, как на домашнюю скотину. Сдохнет — возьмут другую, главное, чтобы крепкая и работящая, чтобы рожала здоровое потомство, которое будет помогать папеньке как бесплатные рабы, чтобы пахала в доме и дворе, на земле с утра до вечера и молчала, как молчит скот. Женщин покупали, продавали, убивали и меняли, отсюда все эти "возьму" и "хочу". Эхо мира без магии, мира мужчин. В Аркануме, тем более, в Брокенморе, поди, скажи чародейке: "возьму". "Возьмилки" не останется. Теперь о чародейках. Надо к Лорне, может, у неё есть для меня подходящее успокоительное, эдак и свихнуться можно, но. Если слова Лоэтиэль правда, то Лорна — сводница. Я для неё материал. Самка, брак которой нужен магам для каких-то своих мутных, темных целей. "И спасибо, если не проклянёшь". Сначала поговорим. Выслушать надо обе стороны, потом судить, но, как же больно! Все эти годы, моё спасение, вся наша "семейная" жизнь, всё ложь — не по любви, не по заботе о маленькой девочке, всё имело, несло в себе скрытый для меня смысл и цель. Растили, как какой-нибудь диковинный плод, зверюшку. Демон и то честнее оказался. А я-то думала... глаза защипало. Ничего не думала, пошло всё энтовским лесом. Я посмотрела на кольцо. Связь для мага, демона, нет, в любом случае — нет. Я не продаюсь. Ага, я так, запросто отдаюсь первому встречному.

Итак. Геро — убийца. Нет, не так. Геро — не убийца, что бы там ночью между нами не произошло. Да, двойники, похожи как две капли, но суть... суть не может подделать ни один оборотень, не говоря уже об иллюзии, а иллюзии на ощупь — вовсе не иллюзии. "Я видел твою подпись". Значит, он говорил про записку, что завлекла его на постоялый двор. Геро оправдывается, что его заманили, якобы запиской от меня, опоили — как и меня, остаётся крохотный вопрос: "Зачем"? Зачем опаивать инкуба — он сам как дурь, значит, надо было лишить его разума, он должен был изнасиловать меня, что едва и не произошло. А я? Тоже мне, феечка невинная. Мы же чуть не спарились прямо там, на ступеньках! Может, это и была цель, то самое "зачем", судя по заключительному аккорду нашей постельной возни? И это последнее, неистовое "трах-тарарах" должно было убить нас? Может, может быть. Предположим, смерть Геро могла случиться. Убила же я Лоэтиэль, не пошевелив и пальцем. Во мне сила, неизвестная мощная сила из рода Тенет, по словам Лоэтиэль, и тот удар, что разметал нас друг от друга, мог сделать что угодно, мог и убить, Геро же сказал, что он "наполовину инкуб", значит, возможно всё. Значит, и афродизиак был к месту, раз Геро не чистокровный демон, для верности, чтобы жертва, то есть я, поддалась любовным чарам. Правда, об афродизиаке для инкуба я слышу первый раз. Какое-то безумие, инкуб он и есть инкуб, раз голодный — кинется на любую. Геро не чистокровный демон, значит... выходит, цель — Геро, а я — орудие? И я не жертва, я — убийца... как с Ло. При чём тут я? Неужели Геро нельзя как-нибудь без меня прибить? Мой портрет в замке. Это может быть ответ... кто та дамочка, из-за которой семейка демонов и архимагов ни есть, ни спать спокойно не может? Почему тогда родители Геро, о которых я и знать не знаю, и не знала, не прибили меня потихоньку в тёмном углу, пока я росла, тем более что папочка архимаг, а в роду демоны? Даже Лорна не смогла бы меня уберечь против такой силы. Встречусь с "папенькой" и "маменькой", обязательно спрошу. Отец — архимаг... Визард? Вряд ли. Если цель — Геро, зачем отцу убивать сына? Тем более что он ему и охрану прицепил, "весельчак Марид" слопал мой кинжал, и не простой, а зачарованный, защитил Геро от "Петли"? Совет в Янтарной комнате. Геро созывает Совет — значит, у него есть на это полномочия и власть... кто же он такой? В столице такой великолепный мужской экземпляр не остался бы незамеченным, да что там, произвёл бы фурор, особенно среди женских сердец, но ничего такого не случилось. Явно залётный гость. Так кто он? Единственный выживший дракон? Внебрачный сын короля? Наш Рупрехт, по слухам, и одного-то зачать не может, хотя, королева на сносях, Лорна сказала. Нет, сейчас драпать отсюда я не буду. Я хочу, нет, я должна попасть на этот "совет", и, почему-то мне кажется, я увижу там знакомые лица. Лица, для которых я, как оказалось, всего лишь средство и орудие. "Провокация, угроза войны". Неизвестный кровавый сводник, которого я назвала Визардом, так долго и старательно расчищал вокруг меня пространство, чтобы я осталась одна, без нянек и охраны, чтобы при встрече с Геро никто не смог помешать нам, заманил ферно запиской, а меня поделками из русалочьей лавки, а крючок... смерть Анарьетт. Моя сестрёнка была всего лишь наживкой?! Да, так и есть... лицо Геро, которое я увидела в смерти Анн, наглые похождения демона в Гавани, всё криком кричало, что убийца — он, разве что объявлений "разыскивается" на заборах не хватало. По всему выходит, что именно наша бурная встреча с пузырьками игристого зелья и была целью призрачного кукловода, и, как любая приличная оргия, наша должна была закончиться кровавенько и громко, аж до развязывания войны. Кого с кем? Геро должен был умереть, раз это "провокация", не я же, в самом-то деле, кто я такая, чтобы из-за меня развязывать войну?

Но — как? Как — Я — могу убить демона?!

Мои несчастные мозги начали закипать.

Я слезла с кровати, заметалась по комнате. Размять ноги, разогнать кровь и прогнать окончательно дурь.

Итак.

Мэллан. Мы расстанемся. Если правда то, что наш брак по настоянию Ковена, как намекнула Ло, то он должен быть рад, ещё бы, избавился от обузы. Да и после встречи с Геро, после того шквала, бури чувств, пусть и искусственных, вызванных афродизиаком, о каком браке может идти речь, пусть Лорна и уверяет, что эльфы к изменам весьма терпимы?!

Не терпима я.

Да, я сволочь, повела себя, как шлюха, но, Мэлл... как ты мог, мы же вместе столько лет... первый мужчина, первый поцелуй, ты был для меня всем, я же верила, я любила! Наверное, любила... да, мне больно, но и после того, что случилось между мной и Геро, после слов Лоэтиэль, я всё равно не смогла бы смотреть Мэллу в глаза. Кай, проснись, всё и так шло к разрыву, мы бы всё равно расстались. Слава Икабоду, что до клятв под сенью Древа Дану так и не дошло. Что же с нами случилось?

Случилась ложь.

Пусть ты её не видишь и не чувствуешь, но она есть, и её зловонное дыхание отравляет, убивает магию любви.

Жаль, конечно, немного, у меня был целый жених, даже эльф и маг, с перспективами на повышения в Ковене, я бы вошла в круг избранных, семей-властителей Арканума. Ко всему, кроме постели и работы у нас с Мэлланом было, о чём поговорить, скучно с ним не было. Не было огня. Мы понимали друг друга, знали, изучили, мы были друзья, любовники, но искра ушла. Он все ещё ждал, когда я назначу день свадьбы, считая, что желание женщины закон, но мне иногда так хотелось, чтобы он взял меня в свои руки, встряхнул и не отпускал. Не спрашивал. Нет, обычно он вежливо, аккуратно и осторожно раздевал, укладывал, брал, отдавал, хотел, честно хотел, чтобы и мне было хорошо, мне и было. Изредка у него случались вспышки страсти, но они становились всё реже и реже, как ещё совсем недавно, после моей мигрени в фаэтоне. Наши ночи походили на урок акробатики, а не две волны, что схлестнулись, слившись в одну. Вот ты, Кайра, и нашла то, что искала. Не желай, и минует тебя исполнение твоих желаний. Этой ночью "взял и не отпускал" у меня было чересчур. Чуть не до смерти чересчур.

Демон. Инкуб.

Геро.

Ушёл, испарился, сбежал. Сгинул. Номер был пуст, соблазн исчез, но не исчезло чувство ноющей пустоты, будто вынули душу. Выцарапали, разодрав когтями, кишки, печень, желудок, вырвали сердце, и эту пустоту уже ничем не заполнить, я это знала, просто знала, и всё... мне стало плевать, что я жива и даже почти цела.

Меня ранили.

На теле не осталось и следа, но... там, где он касался меня, кожа до сих пор горит, как горит клеймо палача, он заклеймил меня всю, мука была везде и всюду, даже в самых сокровенных моих глубинах, где и мои-то пальцы не бывали. От меня осталась только оболочка, которую наполнить, оживить мог только он. Я и сейчас горела неодолимым желанием броситься его искать, и вовсе не для того, чтобы сдать в лапы Ковена. Как жить, если тебя рвёт, раздирает на части? Я ненавидела его, ненавидела себя, я сгорала со стыда, и я же умирала от желания! Магия должна мне помочь, должно же быть какое-нибудь отворотное зелье, я так не протяну долго. Странно. До жути странно... инкубы мне были не страшны, доводилось встречаться, я была неподвластна их чарам, но, вчера... он бы прямо там меня взял, на ступенях в кабак, как распоследнюю девку, что отдаётся за кусок хлеба, а я так и вовсе даром едва не. Я ругнулась.

Не помогло.

Что теперь мои оправдания? Наваждение, чары, зелье... какая разница, случилась встреча, и эта встреча изменила всю мою относительно размеренную и расписанную наперёд жизнь. Может, время излечит? Может ли время исцелить укушенного вампиром? Нет, Кайра, нет. Ложь во спасение хороша только для других, а обманывать себя — погибнуть, усыпив себя утешительными сказочками, этого демона мне теперь не выцарапать ни из головы, ни из сердца, он словно до сих пор во мне, пусть Геро и не истинный инкуб... сила инкуба, нет, трёх, десятерых инкубов, но не инкуб? Мало ли демонов, проникающих в наш мир из инферно? Демоны оставляли семя в ком угодно, и, если в редчайших случаях рождалось потомство, мог получиться и такой смертельно-прелестный образец. В Аркануме сотни существ, чьи кровь и магия смешались самым причудливым образом, гадать можно до посинения, и всё равно не угадаешь. Сама такая... смешанная. Да ещё и портреты загадочные, кошмар маленьких непослушных инкубов, и, несомненно, тёмная тайна их предков. Кто та женщина, которую опасается и архимаг, и демон? Какое отношение она имеет ко мне? Дальняя родственница? Я в раздрае, нужны ответы на вопросы, нужен ясный, здравый разум, а в голове и сердце — только Геро.

Если я не избавлюсь от этого голода, от сводящего с ума желания, я недолго протяну. Смерть от смертельной похоти, надо же, Кайра, ты и здесь умудрилась вляпаться по самое не хочу. И это самое "не хочу" до сих пор чувствует пальцы Геро, его руки, кожу, его всего, умирая медленной мучительной смертью. Я прерывисто вздохнула, подошла к креслу, разглядывая платье. Нет, я не могу это принять. Да и не для беготни по городу эта красота, жалко. Я развернула платье и остолбенела. Кто-то изрезал, искромсал, проткнул лиф платья ножом. Как ещё до меня не добрались?!

Я взяла со столика нож для фруктов, на цыпочках, осторожно подкралась к двери в номер, осмотрела замки. Магический крючок на месте, изящный, на первый взгляд хлипкий и ненадёжный засов задвинут изнутри. Ага, хлипкий. Я видела такие штуки у богачей, клеймо мастера Дома Ал'Аллонов, не шуточки, такие засовы и крючки впускают-выпускают владельца и тех, кому хозяин выказал доверие. Открыть эту дверь без дозволения хозяина никто не сможет. Здание, стены рухнут, сгорят, зарастут лесом, но дверь и косяк останутся стоять. Так что, выходит, мой недоброжелатель в комнате? Я обернулась.

Никого.

Я тронула засов, золотая полоска, украшенная эльфийской вязью, плавно выдвинулась из пазов, дверь бесшумно открылась, к моим ногам выпала девочка, что, видимо, задремала, сидя снаружи, опершись спиной о дверь.

Упала, резво вскочила на ноги и, сверкая глазами, уставилась на меня.

Да нет, уже не девочка. Юная дриада. Лисий разрез изумрудных глаз, точёные скулы, большой, красивый рот, буйство рыже-золотистых волос, короткая зелёная курточка, украшенная вышивкой золотыми нитями узором из всё тех же орхидей, подчёркивает тонкую талию. Лосины и сапожки, парные куртке, обтягивают стройные длинные ноги. Девчонке ещё предстоит войти в силу, но уже сейчас, я уверена, она походя, легко покоряет мужские сердца. Гостья вскочила на ноги и уставилась на меня с такой ненавистью, что я невольно шагнула назад.

— Кто ты ему? — прошипела незваная гостья. — Любовница? Его шлюхи никогда не оставались тут надолго! Переспят — и врозь! Почему — ты? Кто ты? Он... он такой... я бы... я убью тебя!

И она, к моему ужасу, разрыдалась навзрыд, оседая по стенке, пока не оказалась на полу

Икабоды мои, ребёнок же ещё, и здесь его ядовитые чары ... я пошла к столику, вернулась к всхлипывающей дриаде, протянула бокал с водой:

— Пей.

Она оттолкнула мою руку, прожгла меня взглядом зелёных глаз, могла бы, я бы уже дымилась кучкой пепла на полу.

Я вылила остатки воды ей на голову.

Она замолчала, изумлённо глядя на меня, всхлипы стали реже, вода, сбежав по гриве локонов, мерно закапала на пол.

— Он же-е-нится на тебе, да? У вас уговор? Он же ни-и-кого не любит! Он полю-ю-бит меня! Да! Только надо по-о-дождать! Убирайся! Уходи прочь!

— Могу добавить.

— Что-о до-о-бавить? Убирайся! Он мой! Мой!

— Думаю, бокала маловато будет. Тут и ведром не обойтись. Если тебя это утешит, он вовсе не мой, но, если тебе так хочется думать — он твой. Забирай.

Её глаза распахнулись, она перестала всхлипывать, уставилась на меня.

Я присела на корточки рядом с ней.

— А теперь скажи мне, кто он — этот "твой"?

Юная дриада фыркнула сквозь слезы.

— Переспали и не знаете — с кем?

— Не знаю, — честно призналась я.

Правда — не знаю.

— Вы красивая, — прошептала она сдавленным голосом. — И рубашка эта, такая... вся, я тоже так, с ним, — прошептала девчонка, и всхлипнула вновь.

— Он переспал с тобой?!

— Нет! Нет! А я уже могу, я взрослая, и целовалась уже тысячу раз!

— Ты, конечно, взрослая. Для поцелуев. Для остального тебе ещё надо подрасти. Поверь, будут и другие, Геро не один на этом и том свете, в Аркануме целые стада непуганых красивых и замечательных мужчин, достойных тебя. Ты волшебно, чудно красива. Честно. Ещё пару лет, и, если Геро посетит ваше заведение, думаю, он обратит на тебя внимание. Хотя — он инкуб, и мой тебе совет бежать от него как можно дальше.

— Я уже взрослая, у нас раньше женились такие, как я, он мне нужен, я хочу быть с ним сейчас! А, он... он и не смотрит на меня! А то, что инкуб, так все его бабёнки ушли на своих двоих, живые и целые, хотя, я бы им волосья-то их разноцветные бы повыдергала, — она уткнулась лицом в коленки, худенькие плечи затряслись.

Надо же — Геро не питался, или "откусывал" по чуть-чуть? Дриада прерывисто вздохнула. Ну что с ней делать... юность, когда кажется, что все судьбоносное, самое главное и важное, происходит здесь и сейчас, вот и у этой маленькой влюблённой дриады здесь и сейчас грянул настоящий конец света, впереди ждёт вечное и беспросветное горе, и она не поверит мне, что наступит рассвет, прогонит мглу. Когда это я успела стать премудрой совой? Тоже мне, мудрец-философ... особенно после вчерашнего.

— Как тебя зовут, и кто ты?

— Ябедничать будете, да?

— Нет, но как-то же называть я тебя должна, или тебе нравится зваться: "та девочка, которая изрезала чудесное платье"?

Она принялась сверлить во мне дырки глазищами. Я ответила честным, прямым взглядом.

— Камелия я, мой отчим хозяин "Приюта". Я постельничья, рогатый думает, что я наше дело с тряпок и швабр должна знать. Помрёт — и так всё моё будет, чего руки портить? Нажалуетесь ему, он меня из постельничьих снова в чернавки-уборщицы сошлёт, — зыркнула она на меня глазищами.

Ясно-понятно. Родную дочь добрый отец бы не отправил перестилать постели избалованным и развращённым господам, но Алтея до смерти боялась своего мужа, сильвана Кайандера, слова поперёк сказать не могла, даже в защиту собственного дитя. По нашим досье фавн был ревнив до безумия, строг, жаден и подозрителен. Впрочем, это "дитя", как я вижу, само с зубами и ножами, а, насчёт игривых постояльцев... законы Арканума любителей детей карают смертью. Эта же девчонка и сама сможет через несколько лет гонять сильвана в хвост и в гриву, судя по характеру.

— Тебе нечего бояться, я не скажу, что ты испортила платье. Это же ты его принесла в номер? И, ещё — ты так и не ответила на мой вопрос, это невежливо. Кто такой хозяин номера, и под каким именем он остановился у вас?

— Он Гейр Д'Ар Граморт, Суверенный Князь Найтории и Коррву, остановился три дня назад. Я... прочла в книге записей. И ещё — у него уже перебывала целая толпа женщин, — злорадно добавила она.

— Толпа — это сколько? — надо же, меня задело.

— Две эльфийки, магичка и дриада, — Камелия сверкнула глазищами. — Теперь вот... вы.

— Надо же князю целых Найтории и Коррву питаться, хотя, аппетиты у него...

Найтория. Я, вроде бы, слышала, что на этом далёком острове только змеи и птицы, так откуда там мог взяться целый князь? Коррву — тоже небольшой островок, три куста да два дерева, по легенде, там якобы зарыл свой клад последний дракон. Недоказуемо, что этот Гейр или Геро на самом деле князь, хотя, кто первый заплатил за не застолблённую никем землю в Независимую земельную палату огроменную сумму, тот и хозяин. Титул тоже можно купить, были бы связи. Новые земли открывали редко, и то, что эти острова известны давно, могло значить только одно — их выкупили, причём вместе с титулом. Поселился три дня тому назад — тоже ни о чём, он мог остановиться где угодно и насколько угодно, любая особь женского рода приютила бы его с радостью, укрывала бы, холила и лелеяла, для этого у Геро, что ни говори, всё есть, и даже с лихвой.

Бедное дитя. Я встала, ноги затекли, протянула девочке руку:

— Хватит ныть, вставай. Он не любит плакс.

— Правда? Хотя, мама часто плачет, рогатого прямо корчит тогда, вопит, как боров недорезанный.

— Вот видишь. Ты должна быть сильной. Уверяю тебя, такие, как Геро, берут все и сразу, обычно они избегают осложнений и тех дам, которые им эти осложнения доставляют. Уговоры, слёзы, сцены ревности, вечное: "Ты меня любишь?"... зачем им, если рядом куча других, готовых дать то, что им надо, и что можно взять без особых усилий и клятв?

Это Я сейчас говорю?

— Ага, а вы?

— Что — я?

Я опустила руку, которую она так и не приняла. Камелия поднялась сама, одёрнула курточку.

— Я видела, какой он вышел из комнаты. Он такой никогда не был, даже когда являлся со своими бабами, после — да, хмурым, будто недовольным, дамочки не хотели уходить, скандалили, ссорились, магичка так даже разрыдалась здесь, Кайдеру пришлось влить в неё бутыль дорогущего бальзама, только тогда она немного пришла в себя, а отчим потом испричитался, сколько убытков от инкуба и его баб. Вот вы, с вами — Гейр так и не выгнал вас, сам аж почернел весь, прямо с лица спал, значит, врёте вы всё, тётенька. Вы для него не просто так... дамочка.

Я вздохнула.

— Пусть так. Тогда, чем скорее я уберусь отсюда, тем для тебя лучше. Мне надо уходить, и ты, Камелия, должна мне помочь. Ты испортила платье, правда, я бы всё равно его не взяла. У вас здесь есть какая-нибудь лавка с одёжкой? Не может такого быть, чтобы Аллы сюда не проникли, ведь у вас денежные постояльцы, в Венгерберг едут, чтобы обновить гардероб, и где, как не у вас, предложить самый свежий и модный товар по бешеным ценам?

— Есть, конечно, — она скривила губы. — Только там всё дорого, вам может быть не по карману.

Я хотела сказать, что по карману Геро, но не стала расстраивать её ещё больше. Слезы высохли, но в глазах всё так же полыхали ревность и злость.

— У нас есть комната, где мы храним забытые или брошенные вещи, богатенькие капризные, даже капелька соуса на воротнике, и платье летит в мусор. Могу принести что-нибудь из этого.

— С каплями?

— Есть совсем неношеное, отчим потом сплавляет в городские модные лавки, удавится за злотый. Гости бросают — то фасон подарка не подойдёт, то цвет не тот, то прошлогодней коллекции. Всяко бывает. Бывает, умирают постояльцы, а сумки не забирает никто, если наследнички не явятся. Рогатый ждёт годик-два, да и сдаёт в лавки.

— Мне от мёртвых не надо ничего. Ты можешь выбрать на меня что-нибудь вроде штанов-бриджей, рубашку и куртку некрикливого цвета, белье, сапоги, лучше короткие и мягкие? Я расплачусь с твоим папашей сама. Сейчас могу дать расписку.

— Не надо ничего, я возьму у мамы.

Она смерила-обмерила меня с ног до головы недобрым взглядом, я открыла дверь, и дриада ушла. Чувствую, принесёт она мне наряд, в таком только на ярмарку.

Или ворон пугать.

* * *

К моему удивлению, наряд оказался вполне себе ничего. Я бы сама такое не выбрала, не мои цвета и покрой, но сейчас не до капризов и предпочтений. Спасибо и за то, что есть. "Мама ниже, и талия у неё тоньше, чем у вас, я выбрала самое подходящее, наряды отчим ей одевать не больно-то разрешает, куча так и лежит ненадёванными. Одежда ещё с тех пор, когда она не была замужем за этим уродом рогатым", — пояснила Камелия, сев на подлокотник кресла и открыто, во все глаза, наблюдая за моим переодеванием. Казалось, она ищет во мне изъяны, придирчиво оценивает. Неприятно, но мне могла понадобиться её помощь, вдруг что-то из одёжки не подойдёт. Пока Камелии не было, я успела по-быстрому принять душ, роскошная ванная комната оказалась настоящим дворцом для омовений, и сейчас, возрождённая, как теперь уже мои фениксы, оживлённая малиновой водичкой из графина, что оказалась лёгким бодрящим зельем, напитанная питательными фруктами и горьким шоколадом с орехами, я собиралась на Совет. Улик я не нашла, быстрый осмотр номера ничего не дал. Ни волоска, ни зубочистки, даже постель новая, свежая, полотенца хрустят, ночные вазы пусты и озонируют цветами, ни книги "Как стать убийцей", ни сборника рецептов смесей для соблазнения, ни-че-гошеньки. Даже шкаф пуст. Где его вещи, одежда? Где-нибудь под замком и магической завесой. Сын архимага должен знать о таких вещах, как аура и якоря, особенно — древняя магия, по-простому — магия ведьм. Для этой грозной силы и следа сапога хватит, чтобы угробить или навести болезнь, не говоря уже о слежке. Наверное, "весельчак Марид" жрёт всё, что может осыпаться-упасть с хозяина, всё, что может пригодиться магам, не говоря уже о слугах "Приюта", маньяках чистоты. Кстати, о магах. Здесь нужны именно они... выручил бы Мэллан, но об этом и речи быть не может, даже если бы его сейчас и не лечил бы чужими жизнями цветок-вампир. Надо же, а ещё "светлыми" называются... ладно, сейчас не об эльфах и их каннибальских обычаях. Можно ещё попробовать снять отражение с зеркал, но это магия высших сфер. Лорна... думаю, на Совете она будет. Должна быть, если я права. И горько, и больно, если она там будет... хватит причитать. Будет на Совете — тогда и поговорим.

Я оглядела себя в зеркале.

Не хватает лука и колчана, а так вылитая дриада, если бы не цвет глаз и кожи. Дриады смуглые, зеленоглазые, обожают яркий макияж, глаза подводят углём едва не до висков, чернят брови, могут и скулы разрисовать цветной краской. Эта раскраска ещё и знак того, что дриада стала взрослой, у Камелии же лицо было чистым, не считая блеска для губ. Я, глядя в зеркало, еле узнала себя. Глаза лихорадочно блестят, бледная, тени под глазами, губы припухли, в общем, больной лихорадочный призрак при смерти. Печальный образ несколько скрашивала одёжка, что принесла юная ревнивица.

Тонкая прозрачная блузка цвета лесного ореха, с разрезами на рукавах от локтя, к блузке замшевая, тонкой, мягкой кожи стола. Прямая, с короткими рукавами стола-платье, длиной до середины бедра, изумрудно-ореховой расцветки, с отделкой широкими лентами, вышитыми узором на лесные мотивы, с разрезами до талии, была сшита, словно на меня. Да, я хорошо так схуднула... к столе полагался широкий ремень, обтянутый такой же лентой, мне даже дырки колоть не пришлось, хотя талия у дриад, чего уж там, осиная. Узкие замшевые бриджи, Камелия даже чулки принесла, трусики и лиф, правда, без затей, шёлковые, белые, но как раз по размеру, что немаловажно для белья, ведь, если трёт шов в интимном месте, как-то не до спасения миров. Чёрное кружевное белье, под платье-подарок, так и осталось лежать на кресле. Такое надевают "для него", чтобы снять или порвать.

О чём ты, Кай, думаешь?

Волосы я заплела свободной косой, свила в низкую ракушку, ленты дриада тоже принесла, молодец, девочка. Теперь оружие... за неимением ничего другого, нож для фруктов сунула в сапог. Я выпрямилась, бросив взгляд на дриаду. Камелия смотрела мне за спину, в сторону двери. Её глаза распахнулись, зрачки расширились, щеки порозовели. Она облизнула губы, тряхнула гривой, стала около огромного зеркала так, чтобы выгодно показать точёную фигурку.

Я обернулась.

На пороге стоял Геро.

30

На меня обрушились все чувства разом, сердце бухало в груди, кровь в ушах гремела рокотом водопада.

Вечность, столетия мы смотрели друг на друга. Умирали и рождались миры, гибли цивилизации, взрывались и зажигались звезды, а мы всё не могли отвести друг от друга глаз.

— Уйди, — бросил Геро Камелии.

Дриада помедлила, нарочито медленно вышла, коснувшись в дверях его бедром. Геро, казалось, не заметил. Бесшумно закрылись двери, тикали невидимые часы, за окнами расшумелись, заливались трелями славки, пеночки и воробьи.

Он смотрел, пожирал меня глазами.

А я его.

Хорош, волчий сын. Синяя, свободная шёлковая рубаха с сероватым отливом, распахнутая на груди, подчёркивает цвет глаз, одет для целого "суверенного князя" скромно, в комплект из бархатных черных, прямого покроя штанов и жилета, прошитых серебряной мерёжкой. На ногах короткие сапоги мягкой серо-чёрной кожи, на поясе из такой же кожи короткий меч в ножнах и кинжал. Колец-артефактов нет, впрочем, ему с его "весельчаком" они и не нужны.

Глаза инкуба лихорадочно блестели, взгляд безумца, безумца, что столетиями не ел и не пил, сидел в заточении, а я — хлеб и вино, вода и пища. Он смотрел, как смотрит зверь перед прыжком, в серо-голубых глазах расплескались голод, страсть, он слегка улыбался, словно в предвкушении, от этой улыбочки меня бросило в дрожь. Тёмный серафим во плоти. Невыносимо, демонически хорош. Это скуластое, смуглое лицо в обрамлении черных мягких локонов, этот рот, чьи поцелуи я ощущала до сих пор, помнила касание его твёрдых, жадных, требовательных губ, они до сих пор сводили меня с ума, я до смерти, до крика хотела его, всего его, мне было мало поцелуев. Зов, вечный и неумолимый зов плоти лишил сил сопротивляться, меня закружило, захлестнуло, унесло потоком страсти.

Взгляд, взмах ресниц, как знак, и Геро вмиг окажется рядом, прервав напряжённый, звенящий миг оглушительной тишины.

Он вдруг перестал улыбаться, став воплощением опасности. Медленно, не спеша, расстегнул пояс, бросил на пол, переступил через ножны, шагнув ко мне, не сводя с меня напряжённого, сосредоточенного взгляда хищника, одним движением распустил шнуровку жилета. Сладкой болью ёкнуло сердце, желание захватило, овладело мной.

Ещё шаг, мягкий, бесшумный, так барс идёт к раненой и беспомощной жертве. Глаза сузились, на скулах едва заметно заиграли желваки.

— Я тебя поцелую, — шаг, ещё один. Треск ткани, пуговицы с рубашки градом полетели на ковёр, Геро повёл плечами, сбросив рубашку и жилет на ковер, я увидела литые мышцы груди, плоский, мускулистый живот. — И ты примешь, пустишь меня.

Я могла только смотреть. В горле пересохло, я не могла ни шепнуть, ни крикнуть, на меня накатила, накрыла волна — огненная, жгучая, мучительная, я вожделела его до умопомрачения.

И чары здесь не при чём.

— Иди ко мне, — мягко, вкрадчиво произнёс Геро. — Ты моя, я хочу, я жажду тебя, хоть капельку пота, слезинку, один, только один поцелуй, жаль, времени на большее у нас не осталось...

Я вцепилась в кресло, как утопающий цепляется за обломок доски после кораблекрушения.

— А маменька разрешила? Я ядовитая для тебя!

— Какие маменьки, к серафимам и маменек, и яды, и смерть.

— Мы можем умереть, — пытаясь отговорить саму себя, беззвучно прошептала я.

Впустую.

Он прав, боги, я хочу его, я умру без него, я умру с ним, пусть это будет только раз, но это — будет! К серафимам всё, в геенну, гори всё оно синим пламенем!

Он уже был рядом, я остро ощутила его близость, мне захотелось уткнуться лицом ему в грудь, попробовать его на вкус губами, языком, я глубоко вдохнула аромат чистой мужской кожи с лёгкой примесью сандала и шафрана, меня повело, голова закружилась, я едва устояла на ногах.

— Ты не умрёшь, Mea vita. Да пусть исполнится кара, но я больше не могу, ты нужна мне, без тебя я мёртв, мне незачем жить, напоить и оживить меня можешь только ты, Истинная. Один поцелуй, только один, одно объятие, дай мне ощутить вкус твоих губ, отведать нектара, девочка моя, я обещаю, ты будешь жить, я это знаю, я... пусть убьёт меня, пусть я сдохну, пропаду, — хрипло сказал он, притянув меня к себе, обнял за талию. Показалось, жар его ладоней проник сквозь кожу столы, расплавил шёлк блузы, живот свело, комок мучительной боли свернулся внутри, я знала — спасти меня может только он. Только мы, мы вместе. — Ты, Mea vita, ты моя, до смерти, навеки — моя. Ты не приняла кольцо. Ты его примешь, когда примешь меня, — он приблизил лицо, я увидела черные крапинки на его радужках, зрачки расширены, его губы, такие соблазнительные, оказались совсем рядом. — Всего меня, — добавил он глухо.

Сладкий ужас обдал горячей волной, стало трудно дышать, в животе свернулся клубок горячей боли. Геро умело, ловко снял ленту, распустив мне волосы, зарылся в них лицом, глубоко, медленно вздохнул, вбирая в себя мой запах, я чувствовала тепло его дыхания, дрожь. Ёкнуло сердце, кувыркнулось и перестало биться. Он что-то простонал, прижал меня крепче, одёжки дриады нисколько не помешали ощутить его желание. Геро подхватил меня на руки и рухнул вместе со мной на кровать, придавил собой. Разряд молнии ударил, пробежал по телу. Его губы, твёрдые, настойчивые губы захватчика смяли мои, я не выдержала муки желания, атаковала в ответ. Я обняла его, приникла бёдрами, животом, предательский стон вырвался из груди, Геро в ответ ахнул, напал с новой силой, его язык проник глубже, я отвечала, приглашая его, зовя к себе. В себя. В животе родился, прожёг насквозь клубок огня, мне было мучительно больно и сладко, я оторвалась, медленно, чувственно провела языком по его губам, играя, завлекая, не позволяя слиться со мной в поцелуе вновь. Геро рванул мой пояс, что-то хрустнуло, полетело, его рука оказалась под блузкой, прошлась по животу, вобрав мою грудь, сжала сосок. Я вскрикнула, меня словно насквозь пронзил огненно-ледяной меч желания. Геро приподнял голову, посмотрел.

Глаза цвета грозы, ни капельки разума, только желание, страсть, дикая страсть.

Он завёл мне руки за голову, придавил ногой мои ноги, я с ума сходила от его тела, кожи, запаха, его силы, красоты, каменных мышц. Боги, я мечтала только об одном — слиться с ним, отдать себя, почувствовать его в себе, до боли, муки.

Крови.

— Пусть сдохнут все исчадия тьмы, боги, как же я хочу тебя, — простонал он и начал спускаться губами по шее, ниже и ниже, лаская, едва касаясь краешком губ, туда, где бешено бился пульс, его пальцы проникли под пояс, коснулись живота, от его прикосновения кожа содрогнулась, живот свело, я и не знала, что так бывает, что так может быть.

— Геро, нельзя, — простонала я, приходя в себя, пытаясь вывернуться.

Бесполезно. С таким же успехом я могла вывернуться из-под гранитной скалы.

Я и не хотела.

— Я не могу, — в его хриплом голосе слышалось безумие страсти, я поняла — я пропала, мне не сбежать, не уйти. — Я не могу, не хочу останавливаться, моя девочка, жизнь моя, боль моя, моя мука, ты вся такая тёплая, желанная, ты сводишь меня с ума, я хочу войти в твои глубины, я хочу взять тебя, взять всю...

Что-то тёмное, древнее, мощное, бесконечное поднялось из глубин моего сердца, души, накрыло меня, лишив разума, оставив только тело, затопив сердце, изменив кровь. Сердце забилось ровно, сильно, кровь вскипела, став затем ледяной. Голод. Голод Тенет нахлынул, захватил, я хотела, жаждала насытиться, поглотить Геро всего, целиком, стать им, выпить его до дна, самого донца, убить, и вместе с тем отдать себя ему, целиком и полностью, раствориться в нем, умереть. Боль, ярость, мука, и — он, только он. Только Геро может наполнить меня, избавить от пытки, возродить, умертвить и оживить вновь.

Чудовище внутри меня проснулось, открыло глаза.

Геро медленно приблизил лицо, не сводя взгляда, придавил меня ногой крепче. Я чувствовала его пах, член, тяжесть тела, меня это нисколько не пугало, я только сильнее зажглась. Я хотела его, до смерти. То, что пришло на смену страсти, тоже была страсть. Иная страсть.

Страсть, бездна Тенет.

Сейчас всё и случится. Я убью его? Да, убью. Кайра, очнись! Приди в себя! Я замотала головой, отворачиваясь от Геро, забилась, но его объятия стали только крепче. Я впилась зубами, прикусила губу, отчаянно надеясь, что боль прогонит морок, солоноватый, металлический вкус наполнил рот. Я словно очнулась, ощутила, увидела, как чистая, здоровая алая кровь хлынула по венам, плавя, изгоняя чёрный лёд. Не весь, не до конца, но, всё же... Геро навис надо мной, приник к моим губам, нежно, чувственно слизнул кровь. Да что же я делаю... в тартарары пошло всё, мы же только целуемся, всего раз, только раз, крохотный разочек...

Я вдавила колено в его пах, провела рядом с членом, ощутив мощь его желания сквозь ткань, нежно, ласково провела пальцами по напряжённым, стальным мышцам спины, наслаждаясь шелковистой, тёплой кожей, чувствуя его сильное, прекрасное, литое тело, слушая, как учащённо, гулко бьётся его сердце. Его желание эхом отдавалось во мне, пьянило, изводя мучительным блаженством, безумием плоти, я хотела чувствовать, ощущать его всего, сорвать с него одежду. Я пошевелила бёдрами, повела, как в танце, не в силах терпеть муку, я играла и звала его, полностью отдалась страсти, тело стало сверхчувствительным, налилось странной тяжестью и истомой.

Геро застонал, впился мне в губы, рывком лёг сверху, накрыв собой, прижал мои руки над головой, обездвижив меня, проник языком в рот и вдруг окаменел, застыл.

Мир замер. Миг, вселенский миг тишины.

Время остановилось.

Мы осторожно, сдержанно коснулись языками. Мы пробовали, изучали друг друга, словно в первый раз. Мягко, нежно, не спеша. Мы смаковали поцелуй, длили. Я застонала, прижалась к нему, вспышка Эйроса затуманила взор, огонь, жар перешёл в чресла, запалил живот, сжёг разум. Миг нежности прошёл, настало время страсти. Языки плясали, боролись, требовали, они, в отличие от наших тел, уже были вместе. Они танцевали, кружились, пробовали, овладевали друг другом, его — твёрдый, властный, настойчивый, и мой, податливый, мягкий. Мы стали одним, единым, кто-то что-то пытался говорить, кто-то шептать, кто-то стонал, мы оба сошли с ума, слились, обняв друг друга до боли, до хруста костей. Его жар, мой слились в ярость солнца, мы падали с небес и возносились, мы жаждали и не могли напиться, боль от этой невыносимой муки заставила меня застонать. Я забылась в поцелуе, расплавилась под каменным от желания и страсти телом Геро. Кровь кипела, я отчаянно хотела вобрать его в себя, вобрать всего, целиком, без остатка. Мы переплелись, сцепились, вросли друг в друга, забыли обо всем, кроме наших тел, ласк, объятий и поцелуев, сердце выскакивало из груди, я расплавилась, растеклась под ним, его сердце так же бешено колотилось, он впился мне в рот, поцелуй был так неистов, так явственно говорил, кричал о его желании, что я окончательно обезумела. Я попыталась вырвать руки из его железного замка, мечтала избавиться, сорвать с себя ненавистные тряпки, ощутить его всего всей своей кожей, глубинами, ногами и руками, слиться с Геро в единое целое. Вожделение — древнее, мощное, пронзило меня, его, я, как и он, хотела, жаждала больше. Мир рухнул, остались только я и он, мы, и наше безграничное желание обладать друг другом.

Геро застонал, каменные мышцы расслабились, он рухнул на меня и замер.

Беда. Осознание беды грянуло, накрыло.

Я вывернулась из-под Геро.

Не дышит. Я! Я убила его!

Губы посинели, цвет дивных глаз померк, кожа цвета савана. Сердце, сердце инкуба... я прижалась к груди. Стук... стук... и тишина. Страшная, чёрная, мёртвая тишина. Он не может умереть! Он же ферно! Нет, Кай, он не чистокровный инкуб, он сын мага, чтоб ему! Геро! Живи, паршивец, только живи! Я вскочила с кровати, стянула тяжеленое тело на пол, хорошо, ковёр с ворсом, в котором мышь утонет, кинулась к дверям, дёрнула за шнур с табличкой "лекарь", едва не выдрав его с корнями, бросилась назад, к Геро.

Доигрались. Ты знала, Кайра, ты чувствовала, ты выпустила Тенет, разрешила ей убивать... как я могла? Я не хотела! Не могла! На мне браслет! Не лги — ты знала, чувствовала, как она рвётся на волю, ты подчинилась этой темной силе, ощутила её мощь, да, ты, казалось, усмирила её, но ты же ты знала, чувствовала, что Тенет лишь притаилась, не ушла!

Знала — жало спряталось и истекает ядом.

Ты убийца, Кай.

И смерть у тебя в крови.

Я отмерла, паника схлынула, пришло осознание беды. Хватит ныть, Кайра, проклятье, время на исходе, убиваться будешь потом! Геро, держись! Не умирай! Где же этот треклятый лекарь? Я осмотрела Геро, лихорадочно соображая, как его спасти. Да, он инкуб, но сердце же у него есть, кровь, отец Геро — маг, чем ферно не шутит?!

Я упала на колени рядом с ним. Пальцы на горло — пульса нет. Я приподняла ему голову, так, дыхательные пути свободны, рубашку он с себя сорвал, ремень снял, ничего не давит, не мешает, я набрала воздуха, зажала Геро нос, прижала рот ко рту и — выдох. Его грудь едва заметно приподнялась, опала вновь. Ещё раз — вдох, рот в рот, выдох. Руки на грудь, толчок. Один, второй, десятый, быстро, ритмично... вдох, выдох, толчки, вдох, выдох, вдох... у меня не осталось сил, я не чувствовала рук, не знала, сколько прошло времени, слезы бежали, смачивая губы, я чувствовала соль, кровь, я глотала слезы, я уже еле могла дышать. Вот тебе, Кайра, и толчки, почти соитие. Соитие смерти. Выдох, вдох, руки, толчок, второй, третий, я больше не могу, я должна, я в изнеможении, отчаянии упала ему на грудь, моя горела, казалось, сейчас разорвёт рёбра. Я всхлипнула, но снова вдохнула, я должна, должна продолжать.

Почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, подняла голову, откинула волосы с лица.

Целительницы изволили прибыть? Дорогие же в этом заведении "целители", правда, толку с них, дорогих, явилась, когда клиент уже холодеет.

Алое пятно платья, смуглое лицо королевы Тьмы, недобрый взгляд темно-карих глаз. Черноволосая незнакомка подошла, изящно подогнув под себя ногти, села рядом с Геро. Разжав ему челюсти тонкими, красивыми пальцами, влила Геро в рот что-то из крохотного чёрного флакончика. Влив все, до последней капли, закрыла ему рот и закрутила крышечку в форме факела с такой силой, что флакон треснул, раскололся в её руках. Незнакомка недоуменно посмотрела на осколки, на кровь, залившую ладони, тихо, хрипло выругалась на неизвестном мне языке. Кровотечение остановилось, кровь исчезла, будто впиталась в кожу, как вода в песок. Она положила осколки на столик, не сводя темно-карих глаз с мертвенно-бледного лица Геро, затем поправила прядь волос, упавшую ему на лицо, провела кончиками пальцев по скуле, губам Геро. Тень тревоги спала с лица красотки.

Лица суккуба.

Сходства не было, но боль и страх, мелькнувшие во взгляде незнакомки, сказали мне, кто она, кем доводится Геро.

— Этот шрам, — она тронула едва заметную светлую полоску у кромки волос надо лбом Геро. — Этот шрам он получил, когда попытался украсть твой портрет. Громоздкая рама едва не убила его, а шрам не смог залечить даже отец, а он самый сильный и опытный маг из всех, кого я знаю. Даже портретом... даже в виде симулякра ты, твоя кровь смертельны для Геро.

— Он выживет? — спросила я у матери Геро.

— Надеюсь. Знала же, что не сможет держать член в штанах, предупреждала, чем может закончиться ваша возня в постели, — она посмотрела на меня. Если бы взгляд мог убивать, я бы уже не дышала. — Что ж, теперь убедился на собственной шкуре. Всегда был своевольным и твердолобым, весь в прабабку, Энема и навлекла на наш род проклятие. Сын, конечно, не признался, что встретил тебя, но я мать, суккуб, мне не нужны слова и признания. Я прибыла на Совет пораньше, разузнать, как и что, что он недоговаривает, и, вижу, мой визит как нельзя более вовремя. Что до твоего вопроса — да, на этот раз он выживет, но — ещё одна ваша забава, и я уже ничем не смогу помочь. Тогда... я... начну убивать, и меня не остановят ни семейные легенды, ни законы, ни границы, ни жалость, ни родственные чувства, — её лицо потемнело, глаза затянула чернота, череп-маска демона показалась на миг и исчезла. — Сын у меня один, и я буду мстить за каждый волос, упавший с его головы.

Геро закашлялся, вздохнул прерывисто, содрогнулся, зацарапал пальцами ковёр, затем расслабился и ровно, спокойно задышал. На шее забилась жилка, дрогнули ресницы.

Я словно заново родилась.

Знакомая незнакомка встала, откинула блестящие черные волосы назад. Глухое, до пола прямое полуприталенное платье из переливчатого алого атласа обтянуло формы, подчеркнув фигуру. Высокая грудь, тонкая талия, длинная стройная шея скрыта воротом-стойкой, изящные руки, грация змеи. Такие платья обычно шьют с глубоким вырезом сзади, но это алое безумие с узкими длинными рукавами было сплошь глухим, лишь разрез спереди по правой ноге открывал стройную смуглую ногу с шелковистой кожей в чёрной туфельке на высоком тонком каблуке, по мыску украшенном алмазами. В разрезе юбки виднелась подвязка, ниточка бриллиантов на чёрной бархатной ленте. Хозяйке платья не нужно светить голым телом, чтобы вслед ей сворачивали шеи мужики. На вид лет двадцать пять-тридцать, темно-карие глаза под тяжёлыми веками, прямые черные волосы, длиной до талии, смуглая кожа, большой, красивый рот, прямой нос, высокие, едва обозначенные скулы, классической красавицей её не назовёшь, но она, как и сын, наповал разила энергией Эйроса. Есть лица со спокойными, мягкими чертами, с таких лиц лепят головы богини-Матери, богинь очага, семьи, мать Геро была само воплощение Эйроса, страсти. Воплощение Тенет. Особенность суккубов и инкубов... за такое лицо за пределами Арканума жгли на кострах.

Суккуб. Что ж, инкуб от суккуба, как говорится... глянуть бы на папеньку, кто же захомутал, приручил эту дикую, странную красоту. Впрочем, я уже видела. У Лорны, в "Кто есть кто". И маменьку видела, и папеньку. На картинке, рядом с гордыми родителями, стоял с важным видом мальчик. Белая рубашечка с фестончиками, короткие штанишки и традиционная сабелька в руках. Насупленное пухлое личико нисколько не походило на нынешнего Геро, черные волосы в детстве у него кучерявились сильнее, сейчас осталась мягкая волна.

— Ты хотела спасти моего сына. Я оценила, поверь. Я суккуб, но благодарность мне не чужда. Как оказалось, и привязанность. Позволь представиться, я — Рона Катанея Рима Борха, мать этого упрямого красавца-осла, для тебя — Рона, — она протянула мне руку.

Я замешкалась. Мне что, "целовать персты"? Она в некотором роде королева... я встала, легонько пожала ледяные пальцы. Рона усмехнулась, крепко пожав мне руку в ответ.

Как она, враг Арканума, оказалась здесь? Как проникла в комнату? Да просто. Как мать Геро, она — его доверенное лицо, могла свободно войти в комнату сына. Кроме того, её высокое положение дозволяет обойтись и без Геро, Рона сама по себе важная персона. Она прибыла дипломатическим порталом, иначе никак, так здесь оказалась и я, когда Геро меня сюда приволок. Естественно, портал "Приюта" — не проходной двор, воспользоваться им могут только избранные, с разрешения властей Арканума, для допуска надо знать коды и заветные слова, "ключей" множество, тем более, в Венгерберге чрезвычайное положение. Кто, интересно, будет на встрече от Арканума? Кто бы ни был, там буду я, там и узнаю, кто играл моей жизнью, растил меня на убой.

Узнаю, кто я.

— Я — Кайра. Просто Кайра, без родословной и гербов. Ваше предложение... сочту за честь, — я принялась приводить в порядок одёжку. — На самом деле, вы должны знать... я едва не убила Геро, если бы не ваше зелье... не желаете мне отомстить? Убить, уничтожить, тем более что кто-то, очень похожий на меня, у вас семейное чудовище. Как оказалось, вовсе не зря.

Рона подняла бровь, усмехнулась.

— Положим, ты — не просто Кайра, особенно для нашей семьи, что же касается мести... мне ли, суккубу, осуждать смерть во время любовных игрищ? Я должна убить тебя, давно была должна, не только тебя, но и твоих предков, семью, всех, каждого, стереть малейший след твоей крови, но не могу. Не смогла.

— Защита хороша или нападение слабовато?

— Силы Геенны, ты начинаешь мне нравиться, девочка. Поправь рубашку, нет, этот наряд вызывает у меня тошноту, кроме того, вы своей вознёй привели его в совсем непотребный вид. После пойдём ко мне в номер, я держу здесь гардероб, чёрное платье, смотрю, Геро взял оттуда, подберём тебе что-нибудь подходящее. Не должна избранница Геро, что и как бы там ни было меж нашими предками, выглядеть, как древесная девка или жертва урагана. Не буду лгать, я пыталась достать твоих предков, должна же была я попробовать, но Ковен справился куда лучше меня.

— Что вы хотите сказать? — похолодела я.

— Ничего, — мило улыбнулась Рона. — Лестницу к небесам каждый сам строит. Я отвечаю за свои грехи, за чужие пусть кается сам виновник.

— И кто виновник?

— Я сказала, — мурлыкнул суккуб.

Ковен... значит, Лорна. Значит, будет тяжёлый разговор... такой разговор, после которого рвутся нити.

По живому, с кровью.

— Не печалься, девочка. Потери не всегда к беде и слезам. С некоторыми жизненными попутчиками нам никогда не след встречаться. К слову, о потерях и моих попытках убрать твою кровь с пути моей семьи. Мои наёмники и верные слуги, среди которых, поверь, были весьма неординарные сущности, посланные уничтожить твоих предков, скверно кончали. Все. Они тонули, лошади несли, проваливались под землю, им на головы сползали сели, оползни, они гибли целыми отрядами, на них нападали сонмища обезумевших духов, умертвий, одного даже покусал рой разъярённых шершней, в общем, я прекратила попытки, да и муж возражал, он не так кровожаден, как о нем думают. А, ты... тебя скрыли от наших глаз, думаю, вот этим — она указала на браслет, — да и силы в тебе поболе, чем в предках, коих мне довелось знать. Ковен Арканума — достойный противник, он тебя и спрятал, скрыл от поисковой магии. Всё было напрасно. Гибель моих наёмников, надежды, интриги, попытки удалить Геро... вы всё равно встретились. И на этот раз, уверена, обычным исходом ваша встреча не закончится.

— Почему? — спросила я. — Что я сделала, что сделали мои предки, что натворили ваши, почему, зачем всё это?

— Слишком много вопросов. На ответы потребуется время, а его-то у нас и нет. Главное, что ты должна знать — вы встретились. Встретились, хотя не должны были. Значит, должны расстаться, забыть... я приложу все силы, чтобы так и случилось. Ради тебя. Ради него.

Я посмотрела на Геро. Краски возвращались на его бледное, как саван, лицо, он легко, едва заметно дышал. И, как бы и что там ни было в прошлом, пусть и "не должны были", каждый его вздох наполнял меня жизнью.

Да, мы встретились. На счастье, или, на беду. Встреча разбила, разрушила мой маленький хрупкий мир, ничего уже не будет как прежде, но только Икабод знает, куда меня, нет, нас приведёт дорога — к озеру единорогов или на эшафот.

— Почему? — мне смертельно надоело "почемучкать". Рона говорила много, но ответов я не слышала. — Чем наша встреча отличается от других? C какой стати мы должны слушаться вас?

Рона прищурилась, темно-карие глаза почернели.

— Потому что я знаю больше, чем вы. Потому что вам не суждено быть вместе. Если ты хочешь, чтобы Геро умер, что ж, попробуй, только знай, девчонка, что перед тобой стану я. Ты только что едва не убила его, и смеешь спорить?

— Смею. Я не хотела ему вреда, не знала, что так будет, но о том, что будет с нами, это только нам решать. Я не собираюсь оставаться с ним, я не хочу смерти Геро, но не вам и не Ковену командовать мной. Всю жизнь за меня кто-то что-то решал, управлял и заковывал в браслеты. Хватит! Я устала, неимоверно устала от назойливой опеки, лжи и интриг, и я, когда найду и прикончу убийцу Анн, вырву, выдеру себе свободу. Может, у меня ничего не получится, но я хотя бы попытаюсь. Впрочем, это уже новая глава — моей, только моей жизни. Или смерти, как повернёт колесо.

— Ты уже никогда не будешь свободна, девочка. Даже сняв эту безделицу, — она указала на браслет, — останется ещё он, — взгляд на Геро, черные глаза сверкнули отблеском пламени. — Ни ты, ни он уже никогда не сможете освободиться, стать прежними, как бы ни вам, ни мне этого ни хотелось. Страсть, ненависть, жажда и голод, эти кандалы вам не снять. Даже если кто-то из вас умрёт, легче другому отнюдь не станет.

— Умеете вы приободрить.

— Правда, дитя, я говорю правду, — Рона пожала плечами, отошла к столику, плеснула себе в бокал малиновой воды, сделала глоток. — Гнойник надо вскрывать, а не ждать сепсиса. И, чтобы внести ясность, — Рона поболтала бокал, задумчиво глядя на напиток, вскинула голову, пронзив меня взглядом.— Я уважаю твоё желание, наш старый смертный враг, ты желаешь быть свободной, это замечательно, мои рукоплескания и прочие "чепчики вверх". Ты, безусловно, можешь и должна решать сама, тобой всю жизнь играли и направляли, согласна, если бы — если бы от твоей жизни не зависели другие. Как жизнь Геро. Ты не знаешь, кто ты и на что способна. Сейчас в тебе говорит раненная гордыня, но иначе и быть не могло. Ты — Тенет, твоя кровь, твои предки... я понимаю, ты хочешь знать, — тихо сказала Рона. — Подумай хорошо, девочка, не всегда должно знать истину. Я ферно, я знаю. Есть Правда, есть Ложь, и, поверь, Кайра, первая намного хуже второй. Есть чудное предсказание о четвёрке всадников, что приговорят этот мир — Смерть, Голод, Чума и Война, это красивое, изящное, но лживое предсказание. Наше творение, творение ферно, как ты могла догадаться и сама. Истинных всадников двое — Гордыня и Страсть.

Правда и Ложь — разящие мечи. Струны, при помощи которых управляется мир. Не зря Неназываемого зовут отцом Лжи, умалчивая при этом, что он ещё и отец Правды. Правдой можно убить, можно исцелить, зависит от того, в чьих руках меч. Серафимы разят, не рассуждают, они не судьи. Палачи. Карать зло, коим считают нас, ферно, и остаться в сияющих белых одёжках, не выйдет. Моя слабость, поболтать о крылатых, души не чую в серафимах, впрочем, не о них речь. Что же до истинных всадников — Гордыни и Страсти, у них сотни порождений и теней. Войны, похоть, жадность, обжорство, скупость, предательство, убийства и воровство, все эти милые причуды — суть порождения первых двух, именно они — исток. Если ты думаешь, что я лгу, не желаю говорить тебе правду, подумай вот о чём. Легенда о четырёх... её можно применить и к животному миру — они болеют, их так же косит мор, они умирают, воюют за территории, но гордыня и страсть им чужды, как чужды месть, жадность или предательство. Это черты разумных существ. В самой нашей жизни сокрыт исток конца. Мы, суккубы и инкубы, низшая каста демонов, мы как никто близки к людям, в ранжире ферно мы почти изгои, ведь мы только питаемся, мы не повинны разжигать в жертвах гордыню или страсть. Издавна наше нападение кончалось смертью, если мы не желали продлить свой род. Теперь, когда нас признали и приняли, мы убиваем не всегда. Инкубы Арканума, презренные рабы, питаются с высочайшего дозволения Ковена, они всегда голодны. Мы, жители Брокенмора, свободны, мы применяем похоть как манок, но после отпускаем или убиваем жертву, зависит от времени, места, ситуации и силы голода. Или откусываем, или впиваемся в горло. Есть ещё третий вариант, когда мы желаем продолжить род, но об этом не здесь и не сейчас.

— Почему это? — буркнула я. — Очень даже интересно послушать.

— Mathair, — Геро шевельнулся, открыл глаза, пронзил Рону тяжёлым взглядом.

— Молчи, сын. Так и не научился держать руки при себе и думать мозгами, а не членом.

— Ма, — выдохнул Геро.

В голосе слышалось предостережение.

— Всегда так, — улыбнулась Рона. — Я спасаю, а он видит только юбку, что метёт полы перед ним.

Геро что-то хотел ответить, но не успел.

Дверь распахнулась, на пороге возникла зарёванная Камелия, рядом с ней шатался пьяный в дымину монах. Обычно целителями становились дриады и маги-люди, но встречались и целители-жрецы, последователи Триединой Матери. Они лечат силой веры, веры сотен и сотен тысяч людей, и неважно, в каких богов, какие силы и каких идолов. Жрецы собирают эту силу по крохам, капелькам, незаметно и безболезненно, эта сила может исцелить самые страшные раны и болячки почти у всех. Даже призраков, бывало, могли подлатать. Силы стихий и духов леса, силы дриад, по сравнению с силой Матери всё равно что прутик против меча. Имён Богини, как и храмов, посвящённых ей, великое множество, наш целитель, судя по золотому знаку Древа на груди, из адептов Кэрридуэнн. Богиня мудрости и здоровья не налагала запрет на питие вина, лекарей богатенькие постояльцы "Приюта" обычно таскали с собой, не доверяя свои драгоценные тела чужакам, вот бедолага, наверное, и не просыхал от скуки и безделья. Жрец икнул, капюшон спал с лысой яйцеобразной головы, уставился на Рону. Красные от вина глаза округлились, он пошлёпал губами, пробормотал:

— Су-ккубам ни-и-ик-чем помочь не-е могу, — сделал изящный пируэт и упал за дверь, прочь с наших глаз. — По-о-чему меня... я тоже... в оргию... ж-желаю, — глухо донеслось из-за двери.

— Закрой дверь, — сказала я Камелии.

— Ты, ты... тварь, — прошипела она мне. — Эта потаскушка, эта дрянь... она покушалась на вашего сына, — дриада ткнула в меня пальцем, обращаясь к Роне. — Не знаю, кто она, вроде человек с виду, но она чуть не убила Гейра! Я, я взяла у лекаря свиток "Последней надежды", вот, принесла, — юная ревнивица взмахнула свитком, прожгла во мне дырки взглядом и уставилась на Рону. — Я ему нужна! Я! А не эта смазливая убийца! Её надо в Ковен, под суд, на эшафот, ведь она чуть не убила вашего сына, важного гостя, он неприкосновенное лицо!

Рона прищурилась, шагнула к Камелии. По алому шёлку на осиной талии скользнула чёрная призрачная королевская кобра, раздув капюшон, змея оскалила на меня жуткую пасть и исчезла, оставив едва заметную тень в игре алых сполохов на талии. Семейка. Матушка с коброй-призраком, сынуля с "весельчаком". Интересно, кто же охраняет папашу? Впрочем, его охранять вряд ли надо, это от него защищается и Ковен, и Арканум, и весь белый свет. По пути к гостье Рона подняла с ковра горжетку из чёрного густого меха, оплела плечи пушистым мехом, под цвет волос. Я невольно залюбовалась Роной, она не шла — плыла, покачивая бёдрами, скользящий, плавный шаг, змеиная, чарующая грация. Дриада пятилась, испуганно и одновременно с вызовом глядя Роне в глаза, смуглое лицо девочки посерело, она отступала, пока не наткнулась на стену.

— Неужели в вашем уважаемом заведении подглядывают и подслушивают? Даже самых высоких гостей? — мягко, ласково спросила Рона. — Может, вы ещё и шантажом пробавляетесь? Боже мой. Что скажешь, сын? — она обернулась к Геро.

Сын был далеко. Геро, закинув руки за голову, лёжа на ковре, пожирал меня глазами. Мамочки мои Икабоды, что же он со мной делает... длинноногий, стройный, идеально сложенный, пластика, игра мускул ленивого хищника, что может броситься на жертву в любой момент. Обнажённый торс, бугристые мышцы широких плеч, мускулы ловкого, быстрого, сильного зверя. Плоский впалый живот, узкая талия, ниточка темных волос, что бежала, расширяясь ручьём, к паху, исчезая под тканью пояса, я помнила, до сих пор ощущала его бедра наездника, тугие крепкие ягодицы, это великолепное тело, словно созданное для страсти, сводило меня с ума. Я встретилась с Геро глазами. Вспыхнула, он победно улыбнулся в ответ. Он знал, я знала. И больше в мире для нас не было никого и ничего.

Безумие какое-то. Я с закрытыми глазами чувствовала его, знала, где он и как далеко-близко, незримая связь меж нами, наша неутолённая страсть стали только сильней.

Её надо разорвать.

Иначе Геро умрёт. Умру я.

— И что с того?! — не сдавалась Камелия. — Что вам прослушка, вы же все равно закрываетесь, вас, богатеньких, так просто не достать, вы же артефактами обвешаны, как куст ягодами, а Его Светлость Коркоран, если бы рогатый отказал ему, рога-то бы отчиму пооткручивал. Кайандер иногда слышит что-то, вот как сейчас, когда постояльцы не закрываются, эта сучка, — она прожгла меня взглядом, — так накинулась на Геро, что ему не до прослушки было, он бы умер, если бы не вы!

— Моя юная бесстрашная дриада, несмотря на удовольствие, что ты доставила мне взрывом донельзя ярких, питательных чувств, я ославлю ваше заведение так, что сюда и голодный клоп на прокорм не явится.

— А давайте! Рогатому давно пора сдохнуть! И сараю его сгореть! Я бы тогда ... тогда...

— Ого. Гордыня, предательство, себялюбие, похоть, ревность, сколько всего, истинно, пиршество богов, — Рона улыбнулась, от этой улыбочки меня мороз по коже продрал. — Ты готова лишиться всего, предать родителей, их многолетний клятый тяжеленный труд, и только потому, что тебе кажется, что ты влюбилась? Геро не любит тебя, никогда не полюбит, ты это понимаешь, девочка?

— И пусть! Главное, чтобы был со мной, чтобы я была с ним, как муж и жена, мужья все гуляют, и что? Зато он будет мой! Мой! — прошипела дриада, сверкнув глазами, уставилась на Геро.

— Самое большое, чем ты можешь стать для него, Ками, это медовым пирожным, на один укус. Съел и забыл.

— Неправда ваша, Ваше Высочество, с этой вот он захотел повторить, и я смогу! Я к ведьме схожу, у меня есть злотые!

Бедная девочка... она же с ума по нему сходит.

Впрочем, как и я.

Геро сел, поморщился, потёр виски, видно было, что силы к нему ещё не совсем вернулись. Камелию он не замечал, как не замечают брехливую собачонку на руках жеманной дамочки.

— Хоть сейчас в демоницы, — вздохнула Рона, она стала перед вжавшейся в стену Камелией, с интересом разглядывая взъерошенную девочку. Я невольно поразилась и восхитилась — юная дриада вскинула голову, ответив суккубу вызывающим, прямым взглядом. — Да, все данные налицо, а, пока... первый урок — воспитывай в себе сдержанность, холодность. Разум, терпение, расчёт, ловкость и смелость, они помогают загнать жертву, взять за горло. Знай себе цену, девочка, повзрослей, и тогда из яйца вылетит орлица, а не шмякнется на уделанный навозом постоялый двор курица, рождённая на убой. Быть хищником — честь, награда, её надо заслужить, не только стать, но и быть её достойной. Истерики, слёзы и слабость не про нас. Мы — вершина пирамиды. Кто-то воображает, что наверху, на острие можно быть травоядной личностью, декларирующей терпение, любовь к ближнему и доброту, но забери у прекраснодушного пиита еду, выгони голым на снег, и беззубый мечтатель-идеалист вспомнит, кто он на самом деле, да ещё и как, небеса станут красными. Впрочем, сейчас не до тебя, дитя. Мы будем ждать тебя в Брокенморе, девочка, рано или поздно ты придёшь к нам, если, конечно, не встретишь доброго и сильного духом мужчину на своём пути. Что вряд ли. Такой тебя не заинтересует... если ты будешь помнить Геро. Впрочем...

Рона провела рукой над головой Камелии, от пальцев суккуба заструился едва видимый синеватый свет. Камелия ойкнула, заморгала, недоуменно обвела глазами комнату, будто просыпаясь ото сна.

— Как я здесь... можно... я... я пойду? — растерянно спросила дриада, нащупывая ручку двери.

— Иди, дитя, — рассеянно уронила Рона, углядев что-то на прикроватном столике. — Передай Кайандеру, что я здесь. Он знает — свежие фрукты, родниковая вода, чистота, ни пылинки. Узнаю, что шпионил и подглядывал — иссушу. И мне, как неприкосновенной персоне, ничего не будет. Вышлют из Аракнума, боже мой.

Камелия криво, растерянно улыбнулась, кивнула, присела в полупоклоне и выбежала, захлопнув дверь.

— А можно и мне так, по голове? — спросила я. — Очень, знаете ли, хочется вернуть себе ... себя.

Геро улыбнулся.

— Я не маг, это кольцо дал мне муж, иначе бы за мной вечно таскалась толпа истекающих слюной и спермой самцов, что, согласись, несколько мешает нормальной семейной жизни. Делаешь доброе дело, не доедаешь, мучаешься, оставляешь в живых, а потом забот не оберёшься. С тобой кольцо не сработает, к сожалению. Как и с Геро, — обернулась Рона. — У вас иной случай. Геро голоден. Влюблён. Неважно, наведённое это чувство, истинное... молчи, сын, не спорь.

— И не собирался, — буркнул Геро.

Он уже стоял, наливая в бокал из хрустального графина малиновую водичку, хрустя яблоком. Взъерошенные черные волосы, синие глаза, тени от ресниц падали на скулы, до сих пор бледный, прекрасный, принц Тьмы, само воплощение соблазна.

— Так вот. Это — раз, — продолжила Рона. — Меж вами лежит проклятие — это два. Это же и три, и четыре, и до бесконечности.

— Проклятие? — бездумно повторила я, глядя на Геро.

Я не могла отвести от него взгляд, мне было плевать, что говорит маменька и говорит ли она вообще, я слушала и не слышала, я лишь поддерживала разговор.

— Я, кажется, упоминала о нём. Проклятие твоей пра... прабабки. Твой род должен оборвать мой навсегда. То есть, говоря по-вашему, по-человечески, ты должна убить Геро, мой сын — последний в роду Борха. Суккубам и инкубам не дано любить, мы низшие ферно, повторюсь, мы, скорее, ближе к вампирам, чем к инферно. Страсть, похоть, это наше, истинное, но — не любовь. Наш род, род Борха, проклят. Любить для нас, ферно — проклятие, и снять это проклятие может только смерть. Это наговорённая любовь, как присушка, она, как болезнь, лихорадка... раньше жертвой стала я, теперь — Геро. Ваши чувства рождены проклятием, и никто, даже мой муж, ещё не нашёл способа, не придумал, как отменить приговор. Ты рождена, чтобы убить Геро, может, твоё предназначение и намного шире, мне это неведомо, но меня, как ты сама понимаешь, волнует только сын. Ваша близость — смерть для Геро. Про тебя не знаю. Твоя "пра" не успела сказать.

Геро, стоя, пил малиновый напиток, мрачно глядя в окно. Недопив, повертел в пальцах ножку бокала, размахнулся и швырнул. Тренькнув, бокал стукнулся о гобелен, упал на ковёр, покатился, оставляя за собой кровавый след. Геро присел на ручку кресла, с виду невозмутимый, холодный, как лёд. На меня он не смотрел, разглядывая что-то под ногами с таким видом, будто в жизни ничего интересней не видал.

— Но... сейчас... как? Мы же только целовались, — прошептала я.

— При поцелуе передаются не только болезни, но и жизненная сила. Главное — желать, вожделеть, дарить или брать. Равнодушный поцелуй — пустое, салфеткой вытереть губы. Разве что заразу подхватить. Вы — оба с силой, магия, это дар, иногда — смертельный дар. Геро — сын Амадея, ты, девочка, дщерь Тенет... твой браслет говорит сам за себя. Будь вы обычными людьми, может, всё было бы не так... ярко. Но — вы встретились. Сын долго ждал, проклятие усилило его чувства, ваш обмен энергиями, ваша магия едва не убили Геро, да и тебе досталось. Просто находясь рядом с тобой, Геро будет слабеть. Будь он чистокровный инкуб, это длилось бы годами, но он, к сожалению, или счастью, ещё и сын мага. Проклятие настигло и меня, я полюбила. Родила. И я буду драться за сына. Ты должна это знать и понимать.

— За что моя "пра" вас покарала? Кем она была, разве можно проклясть ферно? — я немного пришла в себя, ужасный смысл признания Роны пробился сквозь туман желания, вернув мне здравый смысл.

— Можно, если ты инкуб или суккуб. Как я уже говорила, мы — низшие, и наша "пра" решила изменить порядок вещей. Твоя праматерь была принесена в жертву, но не слишком быстро и без должных мер предосторожности, надо было запечатать, залить свинцом ей рот... но, аркан уже был открыт. Твоя бабка едва не убила её, тогда нас ещё умели убивать... вот наша и поспешила, но твоя успела обрушить проклятие. Энема завершила аркан, остановить начатое она была не в силах, иначе бы погибли сотни, а, может, и тысячи, она напиталась вашей силой, передала её по наследству. Вместе с силой мы приобрели и смерть. Да, мы стали сильнее, выше рангом, но мы живём в ожидании неизбежного конца. Не скрою, это страшно. Помнишь, Кайра — гордыня? Энема подчинилась ей, и всадник скачет за нами по пятам, глухой топот призрачных копыт безглазого коня я слышу днём и ночью.... Твоя сила, сила твоих предков течёт в венах Геро. Она помнит, Кайра, кто убийца. И покарает Геро. С твоей помощью. За всё надо платить, цена вашей близости — смерть. Стоит она того?

— Стоит, — сказал Геро.

И, наконец-то, посмотрел мне в глаза. Его взгляд обжигал, возбуждал сильнее ласки.

— Молчи, — прошипела Рона. — Запру, попрошу Амадея отправить тебя подальше. Лучше изгнание, иномирье, чем твоя смерть.

— Опять к Фрее?! — бледно усмехнулся Геро, продолжая жечь меня взглядом. — Не выйдет. Ты уже не властна надо мной, Mathair. Ты не сможешь больше удерживать меня вдали от дома, отца, жизнь скитальца обрыдла мне до печёнок, — сын с матерью уставились друг на друга, словно враги, кобра на талии Роны ожила, обвив тонкий стан черными кольцами, мне послышалось, что гадина зашипела. — Ты не в силах спасти меня от самого себя, ма. От Кайры. Поздно, — продолжил он. — Прими явь, смирись. Я вырос, я решаю сам, жить мне, умереть, с кем мне спать, где жить и как, чем и кем питаться, — смягчив сталь в голосе, добавил он.

Рона отвела взгляд, буркнула:

— О твоём будущем мы ещё поговорим, думаю, к мнению отца ты прислушаешься. У него бывают весьма убедительные аргументы. Если, конечно, до встречи с ним будешь держать в штанах член, руки в карманах, а разум холодным, рассудительным и здравым. Уйми страсть, сын. Ради меня. Отца. Иначе... не понимаю, почему ты ночью выжил, что тебя спасло... я вижу на столике противоядие. Скажи, Кайра, ты пила яд?

— Да, — ошеломлённо пробормотала я. — И что?

— Перед первой встречей с Геро?

— Да! Я хочу спро...

— А утром Геро дал тебе противоядие?

— Да! Да что же это такое, я...

— Потерпи, девочка. От твоих ответов зависят ваши жизни. А теперь скажи — Геро говорил тебе что-нибудь о наследнике? Просил ребёнка?

— Это моя девушка, моя жизнь, не вмешивайся, Mathair, иначе...

— Не смей мне угрожать, Гейр Д'Ар Граморт. Всё, что я делаю, я делаю ради твоего блага.

— Ты уже достаточно сделала, чтобы меня "спасти". Я вырос, и сам решаю, что для меня благо, что — смерть.

Лицо Роны исказилось, Геро, казалось, остался невозмутим, лишь складки у рта стали чётче, да немного побелел шрам у кромки волос.

Рона обернулась ко мне.

— Ну же, Кайра. Я задала вопрос. Я... прошу мне ответить. Сын говорил о ребёнке от тебя?

Я молчала. Нет, не говорил. Писал. "Ты должна стать матерью моих детей, принять мою кровь и семя". Я помнила его письмо, не могла забыть. Женщина я, или нет? Такое не забывается. Тем более, от такого.

Я нехотя кивнула.

Рона присела на край постели, закрыла глаза.

— Всё ещё хуже, чем я думала, — пробормотала она.

Геро тихо выругался.

— Ладно. Будет день, будет и жертва. Теперь ты, — Рона обратилась к Геро. — Я забираю Кайру, ей надо подобрать подобающий наряд, да и от тебя держать подальше, а ты, надеюсь, приведёшь в порядок одежду, себя, мозги и члены. На Совете ты мне нужен в здравом уме и памяти, это Совет, а не бордель, где можно размахивать возбуждённым детородным органом, хотя... я понимаю тебя, сын. Девчонка хороша, впрочем, по-другому и быть не могло. Что бы там ни было.

На мой вопрос, кто была моя предок, убитая её предком, она так и не ответила.

— Я хочу знать все, что вам известно о проклятии.

— Что ж. Я предупреждала. "Проклятие Бренны". Мы зовём его "проклятием Бренны". Так звали твою прабабку. Она тебе, конечно, не прабабка, далёкий предок, но, для простоты, я буду звать её так. Энема, моя "пра", принесла Бренну в жертву, применив запретный аркан, она хотела, впитав вашу Тенет, усилить наши силы. И отомстить. Бренна убила сестру Энемы, убила походя, просто так. "Дикая охота" стала легендой, жуткой, даже прекрасной в своём ужасе, но в её истоках ничего прекрасного нет, одна кровь, дерьмо и грязь. Энема немного изменила аркан, но в магии "немного" не бывает. Благодаря Энеме сила Бренны перешла к нам, увеличив наш запас сил и наше влияние. К сожалению, Бренна, твоя прамать, успела нанести беспощадный, неотвратимый и подлый удар.

— Подлый?! Разве это не ваша бабка убивала её, лишая сил? Или я что-то путаю?!

— Нет, всё верно. Но... бывают проклятия, которые можно снять. Бренна завершила своё, но Энема не расслышала самого главного, того, что идёт после "если...". Бренна, ещё живой, исчезла в огне аркана, Энема пыталась погасить пламя, но было слишком поздно.

— За убийство надо платить. За дела вашей бабки-убийцы будет платить Геро, вы, буду платить я!

— Наша убийца мстила вашей убийце, всё по законам Равновесия. Это прошлое, ты должна его принять. Должны ли мы, потомки, отвечать за дела наших предков? Моё мнение — все хороши, и все уже достаточно наказаны. Должен ли Геро, при одном имени которого твоё сердце бьётся сильнее, я знаю, слышу, я суккуб, должен ли он отвечать за дела своей "пра"?

Я не успела ответить.

— Скажу за себя. Я не виню Энему, не страшусь проклятия. Пусть я исчезну, — тихо сказал Геро, — но я встретил Кайру. Оно того стоит.

— Не смей. Не смей так говорить. И ты "не встретил", вас "встретили", столкнули лбами в надежде, что Кайра тебя убьёт, что едва и не случилось. Вас двигали, как пешки на доске. Ты — ферно, где твоя кровь, гордость, где? Тобой играли, хотели и хотят убить, а ты можешь думать только об одном — о боли в члене, прерванном соитии. Ты — инкуб, Гейр Д'Ар Граморт, сын Амадеуса Д'Ар Флорестана, будь добр соответствовать.

— Я инкуб, и я вовсе не добр, — Геро прищурил глаза. — Какая разница — играли мной, хотели, хотят убить. Встречу, может, в знак признательности за Кайру, сокращу или немного облегчу пытку. Потом убью, — холодно закончил он.

— Нет, это тебя убить могут. Противник силен, умён и хитёр, он заманил Кайру, выманил в Арканум тебя, столкнул вас... лбами, он едва не добился своего, я не знаю, что ему помешало, а ты ведёшь себя, как прыщавый озабоченный подросток, одна похоть и бравада. Ты не слышишь меня, сын.

— Я не верю, что мои чувства рождены проклятием. Вы с отцом давно вместе. Вы любите до сих пор, вы живы до сих пор, и это несмотря на проклятие. Любовь не может убивать.

— Мальчик мой, — на лицо Роны набежала тень. — Ещё как может. О какой любви ты можешь говорить, кроме возни в постели, да и то краткой, разовой, у вас с Кайрой ещё ничего не было, вы даже не завтракали вместе! Да, страсть и похоть похожи на любовь, но ваши чувства — не любовь, даже если и так, то эта любовь — любовь-вампир, любовь "маниа". Она — источник войн, безумия, смертей. Есть любовь — милосердие, святая, бескорыстная любовь, любовь-жертва, так называемая "агапэ", больные ею могут отпустить к другому любимого, искренне желая ему счастья. Не ваш случай. У вас искры, пожар, огненная бездна, что не насытить ничем, а там — тихая гавань с уютным, мирным окошком света в ночи.

— Откуда тебе знать, ма. Мы не знаем всего проклятия, и ты не можешь так уверенно говорить. Наша с Кай ночь так и не случилась, мы до сих пор голодны, — Геро подошёл ко мне, взял за руки, сжал пальцы, взяв мои в нежный плен. От его близости закружилась голова, я ощутила тепло его тела, терпкий запах сандала и шафрана, вспомнила, ощутила поцелуи, его взгляд, когда он приказал смотреть на него, перед тем, как... боже, что за мука! Глаза Геро потемнели, я поняла, что он читает меня, как открытую книгу. Прохладные, сильные пальцы сжались, Геро подушечками больших пальцев ласкал мои ладони, от чувственной, нежной ласки меня повело, закружилась голова. — Кайра, жизнь моя, я прав? Я слышу твой зов, ты хочешь меня, хочешь так же сильно, как и я, нет, я хочу тебя в сто крат сильнее, — он склонил голову, потянулся ко мне губами.

Рона вклинилась между нами, толкнув сына в грудь, заставила его отступить, я невольно шагнула назад.

— Я не позволю, — сухо обронила она, подняв голову, с вызовом глядя в глаза Геро. — Не смей, сын. Я только что вытащила тебя из геенны, я не могу спасать тебя вечно!

— Знаю. Дальше о себе и Кайре я позабочусь сам.

Ферно вперились друг в друга, ещё чуть-чуть, и поубивают к Икабодам друг друга, хотя, они ферно, они не могут друг друга убить. Или могут?

— Рона, скоро встреча, а я без платья, — сказала я.

— Идём, сей же час, — не сводя тяжёлого взгляда с Геро, ответила Рона, и едва ли не выволокла меня в коридор, овеяв густым, сладким запахом персика, лайма, амбры и пачули с нотками розы и жасмина.

— Mathair, — крикнул Геро нам вслед, выйдя в коридор.

— Да, сын, — бесцветным голосом ответила Рона, волоча меня за собой.

— Кайра под моей защитой.

Рона улыбнулась.

Она едва не бежала, таким быстрым был её шаг, от её молчания мне было не по себе, казалось, в руку вцепился капкан, такой болезненной и сильной была её хватка. Коридор блистал, хвастался и красовался, вот только зрителям было не до красот. Я успела заметить винного цвета панели с золотым узором, тут и там поблёскивали самоцветы, по стенам темными озёрами сверкали щедро развешанные в тяжёлых золотистых же рамах зеркала, за одно такое можно замок купить, но рассмотреть драконьи закрома мне не дали. Свернув с широкого коридора в узкий проход, мы поднялись по витой лесенке к самой башне, к одинокой двери из чёрного дерева, обшитой сеткой из железа и серебра.

— Пришли, — сказала Рона.

Она провела ладонью по косяку, что-то шепнула, дверь, тяжело скрипнув, медленно отворилась. Шагнув в сторону, Рона освободила проход, сказала тихо:

— Прошу. Будь моей гостьей, Старшая. Официальные приветствия от семьи Флорестан-Борха, тебе, Кайра, потомку и носителю крови Сэйд Кэйро.