— Должна сказать, миледи, что с нынешнего дня владения и все движимое-недвижимое имущество Д'Хон Лоэтиэль принадлежат вам, принадлежит безоговорочно вам и вашим потомкам, буде таковые родятся.
— Мне? Убийце?!
— Официальная версия, которая войдёт в анналы, звучит, что Ло напала на вас, вы защищались. По законам эльфов вина эльфийской стороны может быть искуплена только так.
— Но так и было! Она напала на меня!
— Кто знает? И люди, и эльфы пишут свою историю сами, и только им решать, как надо, чтобы она была написана. Господин, его слово, слово, подкреплённое оказанными им услугами сильнейшим мира сего и знанием их секретов, против вашего слова. Господин побеждает всегда, Миледи. Всегда получает своё.
— Балованный какой. Не всегда, и пора ему это узнать. Нет, надо же. Он не только меня шантажирует и тащит в постель. Он. Меня. Покупает!
— Это дар, Миледи, вы не должны думать, что это оскорбление.
— Это оскорбление. Этим, Злата, голем и отличается от живорождённого, разумного существа, что может понять грань между проституцией и даром. Я не шлюха, меня не купить. Это имущество... на что это всё мне, а? Мне ещё выжить надо, отомстить, да я и не умею, не могу и не хочу ухаживать за мантикорами и фениксами, я и к людям-то не очень. Злотые, если у Ло таковые были, пустите на питомники, пусть всех, кого можно, пристроят в хорошие руки, а старики спокойно и в довольстве доживут оставшиеся им годы.
— А фениксы?
— Что — фениксы?
— Они живут бесконечно, пока не сгорят от трёх до сотни раз, зависит от породы и веса.
— Да что же вы за нелюди-то такие! Что, будешь палить и палить несчастных, пока не спалишь к демонам всю Глушь? Да, ведьмаки не за теми охотятся. Монстры здесь, среди нас, и они, к сожалению, неприкосновенны!
— Если вы не примете положенное вам наследство, то питомники Д'Хон будут уничтожены, и...
— Ну, договаривай, — у меня свело скулы от злости. — Что станет с котятами и птенцами?
— Усыпят. Милосердно и безболезненно.
Я вспомнила Мист, вспомнила эту странную, мягкую тяжесть на руках, потухшие золотистые глаза, сглотнула ком.
— С-скоты, нет, прости меня, скотина, ты намного светлее и чище, чем светлые эльфы, — "светлые" я прошипела. Браслет раскалился, жёг руку, жар шёл в солнечное сплетение, отдавался тошнотой. — Значит, так. Я вынуждена принять наследство. Передай всем, кто заинтересован. Тот, кто тронет хотя бы пёрышко Велика или других вверенных мне подопечных, будет мёртв или пожалеет, что жив. Игры кончились. Ты будешь моей домоправительницей или как тебе себя нравится титуловать, в общем, хозяйкой фермы Ло. Животные и птицы под твоей ответственностью, счетами Д'Хон ты пользоваться можешь?
— Да.
— Замечательно. Значит, мои контакты с его смерзостью будут сведены к минимуму. Этому господинчику я ничего не должна, так ему и передай, историю и истории пусть пишет, как ему в башку взбредёт и чем взбредёт, меня ему не запугать и не купить. Все бордели, от самых шикарных до тех, куда протоптали дорожку любители диковинок и нетрадиционных способов траха, ему всё доступно, для него лично девиц или девицу или кого ему там угодно будет, хоть овцу, на дом притащат, а потом несчастную ещё зарежут и прикопают, дабы его озабоченная свинотность не поимела хлопот. Не понимаю, чего он прилип ко мне, у меня вроде все как у людей, никаких особенных изысков. Он мне противен, я его ненавижу, я мечтаю, чтобы наша встреча не состоялась никогда, или состоялась только в его воспалённом воображении. Вот это сколько угодно, пусть себе тешится, лишь бы не перетрудился, руками ему ещё его озабоченные влажные писульки писать. На благо Арканума, на благо всем нам.
Я была дико зла. Меня предали, меня шантажировали, меня чуть не убили, но грозить пусть и не совсем безобидным, но чистым, безвинным существам, грозить казнью, это было уже слишком, чересчур. Мне — пожалуйста, но не Велику, не Мист. Да, она мертва.
Но жива я.
И я помню.
— Я официально принимаю наследство Лоэтиэль, ты назначена домоправительницей и моим представителем по всем вопросам, касающихся теперь уже моих подопечных. Счета и прочее хозяйство на тебе, беспокоить меня только по жизненно важным вопросам. Когда... если я вернусь, я составлю понятный тебе перечень твоих обязанностей и очерчу круг самостоятельных действий, если погибну — моей наследницей была Лорна, но ферму и все, что вместе с ней, я завещаю Зуланне, моей подруге, ты с ней уже знакома. Моего слова достаточно, или я должна что-то написать?
К моему изумлению, Злата извлекла буквально из воздуха небольшой свиток, где классической эльфийской вязью были запечатлены все мои пожелания. Я взяла из рук теперь уже моего секретаря перо, взятое оттуда же, то есть ниоткуда, и начертила свою незатейливую подпись.
— Да, и передай по резонару Лорне, или лучше её домоправительнице Кэсси, что я исчезаю, пока не скажу, надолго ли, чтобы не искали. Я взрослая и сама могу принимать решения. Ну... пожелай мне удачи, Злата.
Злата кивнула и осенила меня каким-то знаком, похожим на круг в круге, отошла в сторону.
Я сбежала по крутой лесенке вниз и вышла на двор. Вдохнув полной грудью прохладный ночной воздух я, бесшумно пройдя по камням, потрепала по холкам псов, стороживших Орден, и, открыв заклинанием крохотную калитку, вышла на тёмную, безлюдную улицу. Ловить фаэтон.
Гавань, снова здравствуй, таинственная, опасная, и, возможно, прощай. Может быть, там и останусь.
В катакомбах под трактиром "Семеро гусей", когда мы искали кукол, зародышей морфолков, я видела фигурки, как раз перед тем, как рухнули камни. Одну, осьминожку в шапочке из редкой серо-синей ракушки, я успела сунуть в карман, но сейчас, естественно, после всех приключений и Междумирий, улика пропала. Был ещё дельфинчик на подставке из такой же ракушки, и на этой фигурке тоже была метка лавки "Сундук мертвеца". Владелицами лавчонки сувениров были русалки из Грохемской бездны. Я точно помнила, фигурка в комнате Анн была из этой же лавки, новенькая, в подарочной упаковке, значит, русалки должны были хоть что-то видеть, хоть кого-то, хоть что-то, хоть капелюшечку знать...
Визард где-то там, на берегу, со своим подручным-убийцей демоном, и я найду вас, твари.
Найду.
Я свистнула, кентавр притормозил, высекая искры копытами из мостовой. Вскочив на подножку, я уселась на старенькую деревянную сидушку, и, проглотив яд из кольца, крикнула:
— В лавку "Сундук мертвеца!"
— А разрешение у мадамы есть? У нас комендантский час, дамочка! Ежели приспичило к полюбовничку, лучше обождать, — кучер-конь заржал, мотая косматой башкой, скаля жёлтые даже в свете фонарей зубы. — Могу и я ублажить, ежели чо уж совсем невтерпёж.
— Ты своё "ежели чо", парнокопытное, ублажай отдельно, у себя в сарае, "ежели чо". На, смотри, — я сунула ему под нос бляху со змеем, спасибо Зулле, оставила на столике. Моя исчезла там же, в мире Ло. Как амазонка ходит-ездит по Венгербергу без пропуска, я не переживала. Уверена, Зулл уже обзавелась новой, за подругой не заржавеет. Поди, жертва ещё и уговаривала амазонку принять дар.
Кентавр заржал, забил копытом, кивая рыжей головой, ругнулся нецензурно, повернул назад, и мы, грохоча на поворотах, тронулись в путь.
27
"Сундук мертвеца", лавка морских сувениров, спокойно жил-поживал себе меж Гаванью и Раздольем. Лавку русалок ворье обходило стороной, гнев морского короля страшен, кому охота жить, как наша русалка-флюгер, а морской владыка мог сотворить что-нибудь и похуже. Он у нас затейник, морской король, от мести Его Водности и суша не спасёт, клады затонувших кораблей щедро оплачивают любые его капризы, как и услуги самых лучших и дорогих наёмных убийц. Дальше, за чертой города, выводило смертельно-сладкие песни побережье "Поющих камней". Некое разнообразие, да. В Раздолье тебя могла схарчить нежить, а на побережье, под дивную колыбельную, тебя могли сожрать или незатейливо обескровить-высушить камни-вампиры, не говоря уже о мороках, которые и циклопа с непугаемым троллем могли напугать до окаменения и развоплощения. Незачем на себя страх нагонять, Кай, на камнях живут не только хищники, есть и вполне себе милые существа, с зубами травоядных, ложные прехорошенькие купидончики, с колчанами, ядовитыми стрелами... ну вот, опять. Для меня сейчас опасны только живые. Сунув извозчику-коню в одном наглом лице, то есть морде, двойную плату, я спрыгнула на землю. Кентавр, не прощаясь, ускакал так, будто за ним гналась стая лютых псов.
Проводив коляску взглядом, я толкнула дверь и вошла в лавку.
Пахло смертью.
Я едва не попятилась, но всё же осталась на пороге, изучая комнату. Кажется, ошиблась. Трупов нет, следов драки и разгрома тоже не наблюдается. Жуткое, едва уловимое зловоние исчезло, словно и не было. Может, я уже на воду дую, столько-то пережив за пару-тройку дней? Знакомые запахи лака, клея, химикатов, пахнет рыбой, морем, неяркий свет масляных светильников едва освещает залу, стены сплошь в полках, уставленных сотнями безделушек и украшений, глаза разбегаются. Лампы, кальяны, шкатулки, нити бус из даров моря, кораллы, засушенные крабы, огромные ракушки, разноцветные яркие рыбы, больше похожие на огромных бабочек, морские звезды, почти все, что плавает и растёт в море-океане, стояло и лежало на полках, висело на нитях и крючках, но большинство товара хранилось в закромах или доставлялось на заказ. Конечно, живого кракена тебе не продадут, но его крохотную магическую копию, которая вдобавок ещё будет и блох с клопами и тараканами ловить, вполне себе можно приобрести, только плати, и плати щедро. Хозяйки, русалки Ашука и Хара, сами редко когда появлялись здесь, сушу водные терпеть не могут, даже те, кто свободно может дышать и ходить, что уж говорить о русалках, для которых визиты в надводный мир невозможны без магии, и, надо сказать, архидорогой магии. Морская ведьма ломит такие цены, что Виктор обзавидовался.
Вот так, по многим уважительным причинам, за стойкой почти всегда маячил грустный, длинный рыболюдь Игол, именно он и приветствовал меня привычным жизнерадостным:
— Пережить вам эту ночь, Миледи.
— И тебе миновать плавниковую гниль, — буркнула я, подходя ближе и невольно принюхиваясь. Я не могла удержаться, все чувства обострились, я ждала гадостей отовсюду, вспомнить хотя бы того типа, что убил Мист. Даже графин с водой на прилавке казался подозрительным, и правильно, судя по налёту плесени, воду не меняли с открытия лавки. От Игола несло старой, перележавшей рыбой, тусклые овальные глаза из-под складок век смотрели печально, казалось, рыболюдь вот-вот разрыдается. Яд действовал, надо торопиться, иначе, через пару суток, начнутся необратимые изменения, и все мои беды покажутся чепухой по сравнению с ломкой, в тысячу раз болезненнее, чем смерть от столбняка, но не принять яд я не могла. Я не маг, и скрыть меня от слежки архимага могла только смерть. Вершина Тенет. Я — тёмная, и то, что я сейчас медленно умираю, даёт эффект окончательной смерти для стороннего наблюдателя. С первым же глотком "Поцелуя вампира" я скрыла себя от магического поиска, но всё равно надо быть настороже. Слишком хитёр и непредсказуем враг, мы не знаем магический арсенал Визарда, о его смазливом демоне-напарнике и его "талантах" вообще молчу. Кстати, эликсир сделал меня "невкусной" для инкубов и прочих ферно, нежить морду будет воротить, я же теперь одна из них, хотя, пока я, можно сказать, недоразвитая нежить. Не суть, и капли смерти достаточно, чтобы бруксы и прочие хищники стали считать меня своей, впрочем, мертвечиной они не прочь подзакусить, не говоря уже о классических трупоедах, вроде гулей, но я же сейчас вроде как живой труп, а тут совсем другие правила, можно, например, подраться за ареал обитания, например, какое-нибудь свежее вкусное городское захоронение, чего бы мне совсем не хотелось, и это ещё мягко сказано. Дело сделано, Эйрос покидает меня, восстанавливаться мне потом долго и дорого, если затяну с противоядием, но другого способа, как себя защитить, я не знаю. Я одна, я не воин и не маг, "молнии" и то нет, а демоны питаются жизненной силой. Благодаря яду в крови, инкуб может отравиться. Пусть для меня цена велика, но это — последний, смертельный удар, удар "мёртвой руки". Хоть одну тварь, но заберу с собой. Я открыла сумку, проверила противоядие. Крохотный флакон осветил мягким золотым светом мои пальцы, светом Эйроса, светом Жизни. "Искра Дану", эликсир-противоядие, почти универсален, он очистит мою кровь от "Поцелуя", ведь вампиры, наследники древней магии Крови, и магия светлых эльфов, издавна противостоят друг другу. Лорна меня искать не будет, Злата должна ей передать моё сообщение, Корр не найдёт, думаю, и не собирается, не на самом же деле он втюрился в меня до потери соображения, думаю, эльф не в себе после звериного обличья, судя по его эпистолярному творчеству. Ему сейчас восстанавливаться надо, не до меня. Забудь о Коркоране, Кай, сейчас тебя должен интересовать совсем другой тип, не менее очаровательный и милый.
— Скажи, такой крохотный осьминожка, в шапочке-капле из грохемского гелиотропа, много таких у вас было, и кто их купил, может, помнишь?
— Помнить всё, Миледи, в наших пенатах и наши времена, это, надо сказать, недолго жить... и бедно, голодно, пучина может не дождаться сына, Миледи.
Я уронила злотый на прилавок. Игол долго и задумчиво разглядывал монету, потрогал длинным крючковатым пальцем с заострённым когтём, поморгал и, в конце-то концов, выдал:
— Изделие нумер тысяча девятьсот три, поступившее в "Сундук мертвеца" на реализацию в прошлом месяце, было куплено демоном в облике молодого мужчины, поступало изделие в единственном экземпляре. Мастер, что изготавливает эти сувениры, никогда не повторяется, его изделия ценят за уникальность и тонкую работу.
— Игол, — ещё один злотый подкатился под коготь печального вымогателя. — А этот мужчина-демон, ты его можешь описать?
— Люди для меня все на одно лицо.
— И не-люди, и ферно, и краснолюды, да? Скажи, Игол, сколько и чего тебе надо, чтобы ты мне помог? Злотых больше не дам, мне ещё разговоры с такими же как ты вымогателями говорить, но вот злости у меня поприбавилось, как и желания разнести ваше рыбное заведение в пыль. Я устала до смерти, и я зла до кровавых фейерверков в глазах.
— Женщина в гневе, — рыболюдь прикрыл глаза. — Чудовищно, ужасно. Куда катится этот обезвоженный мир.
— Ты сейчас убедишься на собственном здоровье, насколько это ужасно и что куда катится. Думаю, страховая компания откажется покрыть убытки, ты прекрасно знаешь меня и моё место службы, Орден изначально в более выгодном положении. Суд поверит мне, а не продавцу жемчужной пыли, тем самым "Небесным парусам", вот только "паруса" эти несут несчастных гоблинов прямо на небеса, или в геенну подземную, куда их там носит по вере после смерти.
— Это же гоблины, — пожал плечами Игол. — Суд... что суд, пожурят для виду, наложат штраф, Ашука и Хара покроют убытки за полдня. Не ожидал, Миледи, от вас угроз и шантажа.
