Магия грёз 1 и 2

Чьи это мысли?

Мясо!.. Что ты предлагаешь, сын? Уход. Живая сельдь лучше мёртвого кита. Надо уметь смиряться с проигрышем, хоть совершенствование в этом искусстве... Моё!.. Уже нет. Утешься тем, что теряем мы оба. И тем, что можно... Нас слышат. Вот эта — полугралвеч, полумаг. Как такое возможно?.. Паутина. Всё дело в Паутине, это из-за неё...

Тишина. Открыть глаза! Открыть!.. Туман. Никого рядом. Тяжесть и бессилие, боль, пропитавшая тело, как вода губку. Колыхание на самой границе, на неосязаемом рубеже между сознанием и бессознательностью. Зеленоватое мерцание без запаха: туман-дурман. Безвременье. Неизменность.

А потом — перемены.

— Прощай, сестрица. Скоро я уничтожу пресс-заклятия, так что ты сможешь думать и действовать. Запомни число отражений для выхода: 18507225. Ну... Когда вернёшься домой, поищи в Нефритовой библиотеке за лирикой Курбала, если желаешь от меня каких-то объяснений. Вот, собственно, и всё. Бывай. А вот тебе отдарок с благодарностью, чтобы помнила.

В груди вспыхнуло яростное пламя. Тупая и далёкая боль мгновенно пропала, померкла за настоящей болью: бело-голубой, свирепой. Тяжесть сразу и без следа исчезла. Ана забилась в рвущих тело оковах, точно рыба, попавшая в сеть. Глухой стон вырвался из судорожно напрягшегося горла, выскользнул в щель меж стиснутыми до хруста зубами, отразился от каменных стен — и обрушился в уши. Сознание прояснилось сразу, рывком. Капкан чужой магии разжался, и Ана Соллей почувствовала в груди ранящий уголёк Силы. Не своей — чужой; однако сейчас это не имело большого значения, тем более что Сила была знакома ей. При каждом движении добела раскалённый прут, засевший в груди, выбрасывал из себя жгучие протуберанцы боли, добиравшиеся аж до кончиков ногтей, до костного мозга...

Но оно и к лучшему. Боль — это тоже Сила.

Ана нарочно рванулась, очищая разум в бесплотной вспышке страдания. В стороны, по всем возможным направлениям, метнулась ищущая контакта мысль — увы, призыв о помощи растворился в пустоте без остатка и без результата... Ана обвисла, лязгнув цепями, непроизвольно корчась и скуля. Одежда на груди и животе липла к коже. Моргнув, верледи уставилась на торчащую из живого тела рукоять — недлинную, в самый раз ухватиться одной ладонью, матово-чёрную, с алым камнем в навершии. Телгранум! Вот тебе и "отдарок"! Чисто машинально Ана попыталась остановить кровотечение, но напоённое магией лезвие, "ощетинившись", свело её попытки на нет. Тогда верледи, не слишком-то задумываясь над тем, что и как делает, обратилась к оружию мыслью; примерно так она могла бы взывать к разуму лошади или собаки.

"Я держала тебя в своей руке, Телгранум. Я знаю твою суть и твою Силу, я разила тобой нечисть и прошла вместе с тобой через воскрешение в Паутине — разве этого мало? Помоги же мне, Телгранум! Помоги!" В этот момент она начисто забыла о привычных управляющих формулах и командах, забыла о заклятиях, забыла о том, что имеет дело с самым обычным магартефактом без следа психосимбиотических качеств — и, возможно, именно поэтому получила ответ на свою просьбу.

Гул, переходящий в свист. Сияние. Эхо магии, заставляющее дрожать каждую жилку, каждую косточку избитого тела. Боль в груди разрослась настолько, что разум закачался на краю пустоты, готовый низринуться за порог беспамятства. И — неожиданно, разом — облегчение, равное весу пригибавшего к земле груза.

...Сквозь веки бил кровавый свет. Ана открыла глаза. Кинжал парил перед её лицом прямо в воздухе, без видимой опоры. Камень в навершии горел, испуская яркое сияние. На миг верледи показалось, что это именно она висит в сети уравновешивающих друг друга паракинетических векторов, а распятое на стене тело принадлежит кому-то другому. Сморгнув наваждение, Ана с некоторым трудом вывернула шею и поглядела на синеватый браслет, охватывающий правое запястье, и на приклёпанную к нему короткую цепь. Миг сосредоточения, мысленный импульс, взблеск, звон — ближайшее к браслету звено рассекло надвое, словно гнилую верёвку. Сделав своё дело, Телгранум лёг в ладонь освободившейся руки. Примерясь, Ана резким ударом рассекла цепь, удерживавшую левую руку, вновь неосознанно пуская в ход магию кинжала против тех заклятий, которые лежали на оковах. По очереди освободила от кандалов ноги, сделала шаг от стены... Неожиданно навалилась дурнота с головокружением. Осев на пол, верледи несколько минут тяжело и медленно дышала, плохо осознавая, кто она и где находится.

Наконец её отпустило. С трудом поднявшись на ноги, Ана провела рукой по груди и с тупым интересом уставилась вниз, на чудесным образом исчезнувшие дыры в одежде и в плоти. Впору решить, что торчавший между рёбер кинжал был просто ещё одним наваждением. Но тогда откуда взялась кровь?.. К Хаосу эти загадки, потом разберёмся, если будет нужно. Надо выбираться отсюда, и быстро. Действовать, действовать!

Верледи огляделась и поморщилась. Четыре монолитные стены, такие же в точности пол и потолок; в углах — бронзовые треножники, в чашах которых колыхались зеленоватые медлительные языки Холодного Огня; из той стены, что "позади", свисают обрывки цепей, из той, что "впереди", на уровне колен выдаётся основательно вмурованная в камень металлическая койка. Вот и весь, с позволения сказать, интерьер, лишённый малейших признаков двери или другого выхода наружу. До сих пор Ана была знакома с подобным чисто теоретически, по историческим романам. В её время камера-изолят, тщательно отрезанная от мира и предназначенная для содержания адептов-врагов, стала атавизмом, совершенно излишним в социальном организме. И вот — встретилась, самой что ни на есть реальности. Даже интересно: откуда Глэндор узнал местонахождение этого вот конкретного атавизма истории? Как правило, нащупать из обычного пространства камеру-изолят ничуть не легче, чем попасть из неё обратно в мир, не зная... Верледи нахмурилась, нешуточным усилием заставляя молчащую память дать нужный ответ. Число отражений для выхода...? Похоже на нужную ниточку. В самом деле, не резать же себе горло, чтобы уйти из этого каменного мешка через смерть и воскрешение в Паутине!

Ана сбила со своих щиколоток и запястий синеватые наговорные браслеты, легла на койку и прикрыла глаза. Силовых линий в камере, разумеется, не было: изолят есть изолят, внешние источники магии в нём недоступны. Личный потенциал был вычерпан до дна, печать Паутины в сознании оставалась холодна и инертна. Единственной близкой Силой была магия Телгранума, но верледи пока что не собиралась расходовать этот неприкосновенный запас, и без того уже сильно уменьшившийся. Её разум обратился не к магии, а к ясновидению. К дару Паутины, для которого большое количество Силы было скорее помехой, чем подспорьем.

...Выйдя из транса, Ана по сумме неуловимых признаков поняла, что провела в нём больше часа. Но это время было потрачено не зря. Поднявшись, она прошла по камере, слегка касаясь синеватого металла кандалов — точнее, того, что от них осталось. От её прикосновений оковы теряли блеск и цвет, на секунду меняли форму, а под конец рассыпались кучками серого праха. В разрушении верледи черпала столь необходимые ей сейчас крохи энергии, не пренебрегая и остаточной магией, содержавшейся в металле. Потом настал черёд треножников; Холодный Огонь угас, отдавая Ане свою Силу. Истощив заклятия, обновлявшие в камере-изоляте воздух (обычной вентиляции в ней предусмотрено не было), верледи вскинула Телгранум в подобии воинского салюта, окуталась плащом необычно построенного заклятия и погрузилась в стену. Вскоре она достигла "отсекающего зеркала", в сферу которого была помещена камера-изолят, и слилась с "зеркалом" в единое целое.

Магия Грёз нередко имеет дело с реализованными абстракциями, и из немагических дисциплин ближе всего к ней стоит математика. Некоторые эффекты Магии Грёз описываются исключительно математическим языком, и в словесном отображении звучат так же бледно и искажённо, как пересказанная симфония. А вернее, "не звучат".

Плоскость имеет две стороны. Замкнутая плоскость — топологическая сфера — тоже имеет две стороны. "Перекрутив" сферу, получим так называемую бутылку Клейна: трёхмерный объект, имеющий лишь одну сторону. Обратная операция даст сферу, имеющую три стороны. И односторонний, и трёхсторонний объекты с точки зрения "здравого смысла" парадоксальны, но магия и здравый смысл имеют мало точек соприкосновения. Особенно в тех случаях, когда речь идёт о высшей Магии Грёз.

Сфера "отсекающего зеркала" вокруг камеры-изолята имела что-то порядка пятидесяти миллионов сторон. Все эти стороны были тождественны одной-единственной стороне, внутренней, за исключением 18507225-й стороны, которая смотрела "наружу". Любой материальный предмет, в том числе человеческое существо, соприкоснувшийся с "отсекающим зеркалом" и претерпевший ровно 18507225 внутренних отражений, попадал наружу. Во всех иных случаях — оставался внутри.

Просто, не правда ли?

Отделясь от "зеркала" и пройдя сквозь камень стены, Ана оказалась внутри скупо обставленной камеры. Вмурованная в одну стену койка, скелет в цепях, висящий у другой стены, возле третьей — один-единственный погнутый и покрытый толстым слоем патины треножник, валяющийся рядом с кучкой пепла. В четвёртой стене — открытая настежь дверь.

На ведущей к руинам дороге, там, где дети леди Гаидда оставили верховых животных, Ана нашла свою трёхлетку, гриспата Глэндора и ещё кое-что. В трещину меж плит, составлявших полотно дороги, был вертикально всажен Братоубийца, а на его эфесе висел обруч-концентратор. У седла своей лошади Ана обнаружила пропавший пояс с ножнами от меча, к которым прибавились ножны, предназначенные для Телгранума. Вооружась, верледи вскочила в седло серой трёхлетки и галопом помчалась в сторону Трёхпалой бухты.

Подковы, звонко и резко бившие в камень, понемногу стали звучать тише. И ещё тише, ещё... вот они словно погружаются в вату, вот их ударов не слышно совсем — лошадь мчится, как будто совсем не касаясь земли. Ветер в ушах шипит и мягко аплодирует достигнутой скорости. Темнота ночи, терпеливо ждущей рассвета, становится сизо-прозрачной, неверной, как отражение в запотевшем зеркале...

Слишком измученная для серьёзной магии, Ана прибегла к простейшему из способов "игры" с расстояниями — Тихой скачке. Даже себе самой она не смогла бы объяснить, куда и зачем спешит, но продолжала пришпоривать лошадь и шенкелями, и мыслью. Продолжала, хотя интуитивно понимала, что не сумеет и не успеет изменить ничего.

Поздно.

Глава 5

Ты захвачена в плен суетою сует,

А забот тебе хватит на тысячи лет.

Не горюй о прошедшем — оно не вернётся.

Не гадай о грядущем — в нём радости нет.

С того самого дня, когда умер Джин Винсент, а Тарья Джин стала леди, в Нефритовую библиотеку заходили в основном для того, чтобы стереть пыль или посидеть в тишине, предаваясь светлой печали по минувшему. Никем специально не запрещалось брать книги, собранные Хедрой Каттан и её мужем — однако по общему молчаливому уговору делать это старались как можно реже. Глэндор знал об этом и не случайно выбрал в качестве тайника пустое пространство в дальнем углу одной из верхних полок, прикрытом четырёхтомником Курбала. Из ныне живущих в доме у Трёхпалой бухты никто не разбирался в родном языке Джина Винсента достаточно хорошо, чтобы заинтересоваться творениями этого поэта, написанными весьма архаичным стилем.

Воспользовавшись стремянкой, Ана вытащила из-за четырёхтомника простой белый конверт, подписанный размашисто: "Ане лично". Слово "лично" было косо подчёркнуто, но конверт не был заклеен. Спустившись вниз, верледи открыла его и достала полдюжины сложенных вдвое листов. Аккуратно пронумерованные, они были заполнены строчками стилизованных под рукописные букв, оттиснутых на бумаге при помощи аТтирта.

"Никогда не писал завещаний. Нужды не возникало.

Начать следовало бы с объяснений. Но раз уж я пишу завещание, то первой пойдёт официальная часть. Итак, —

Я, сын леди Гаидда Тарьи Джин, наречённый при рождении Глэндором, находясь в полном умственном здравии и свободный от какого-либо принуждения, нижеследующим назначаю главной и единственной наследницей свою единоутробную сестру Ану Соллей, верледи Синтара. Поименованная наследница может свободно располагать всем моим движимым и недвижимым имуществом, сообразуясь с законами домена Гаидд, традициями нашей семьи и собственной совестью. Исключением является лишь имущество, на момент написания сего документа отсутствующее в физическом пространстве мира Фаэрн".

Если не считать даты и подписи, на первом листе не было больше ни единого знака, ни единой буквы или руны. Второй лист начинался с неуклюже срифмованных строк:

Кто не хочет жить вечно? Дурацкий вопрос.

Только смерти коса всё же слишком остра.

Даже сила и мудрость летят под откос.

Умирает сегодня ещё живший вчера...

Кто не хочет жить вечно?

Я бы жил — бесконечно!

Знай и помни, моя дорогая сестра:

Сирд, наш предок, жить жаждал — и многое мог.

Он отчасти избег рокового костра

И — отчасти — воскрес...

Под незаконченной строчкой было более крупно выведено:

"Порог? Шнурок? Пирог? Тьфу, проклятье!.. Видно, никогда не выйдет из меня толкового поэта, нечего и стараться".

Ана невольно улыбнулась. Сколько она помнила, Глэндор вечно пытался с маху покорить Киншенский источник, старательно и тщётно соревнуясь с Элой (не придававшей особого значения своему поэтическому таланту и не развивавшей его). Пытался импровизировать, причём чаще всего — в сложном размере со сменой ритма и прочими ухищрениями поэтического искусства. И вечно огорчался неудачам.

"Ладно. Не вышло в рифму — объяснюсь посредством грубой прозы. Как уже было сказано, Сирд, предок нашей матери в тринадцатом колене, желал жить — как можно дольше. Планы Ралфета подобного никак не допускали. На определённом этапе Сирду стало ясно, что неугомонный правнук своего добьётся. Тогда Белобородый выкинул трюк, который, по его мысли, должен был не просто помочь ему обскакать Ралфета, но и превратить победу последнего в поражение. В Паутину Сирд напрочь не верил, и в итоге именно это погубило его гениальную, не побоюсь этого слова, затею.

Но — по порядку.

У лорда Белобородого имелось на побегушках целых три Духа Сна первого ряда, а задавать вопросы он умел. Отладка нужных заклятий отняла уйму времени и сил, но в итоге он получил желаемое. Ралфет разнёс в клочья бренное тело врага своей "ракетой" (затея так легко удалась ещё и потому, что Сирд уже подготовился и не особенно противился временной смерти), разрушил замок на Старом Мысу, перебил всех не в меру рьяных сторонников старого лорда и на том успокоился. Восстанавливать крепость никто не стал. Сирд знал, что так будет. И так было.

Лет примерно через триста после финального штурма в развалинах объявился призрак Белобородого. Поначалу — лишь призрак. Но с течением веков, что полностью противоречило нормальному ходу событий, призрак набирался сил. Не быстро, зато уверенно дорос до привидения, затем до духа вроде доппельгангера, наконец — до кластрола. Совершенно, кстати, нетипичного. Во-первых, сей образчик высшей нечисти потенциально нёс ВСЮ память и ВСЮ личность Сирда без каких-либо серьёзных искажений. Во-вторых, был довольно жёстко привязан к одному месту. За возможность "обнародовать" свою проекцию в столь отдаленном будущем Белобородому пришлось пойти на ущемление свобода передвижений. Было и "в-третьих", и "в-четвёртых", и ещё кое-что, но об этом позже.