— Я — верю. Но другие... Другие могут не поверить. У него могли остаться друзья, которые сочтут вас виновницей его гибели. Могут?
— Могут... — прошептала Катя. Она вспомнила покрытые серой шерстью лапищи тролля, передушившие ее похитителей, как цыплят...
— У него могут остаться враги, которые знают о вашем существовании. Они могут счесть вас нежелательным свидетелем.
— Могут... — прошептала Катя.
Наверняка знают... Ведь какой-нибудь час назад ее едва не украли.
"Беда никогда не приходит одна, — говорила Катина мама. — Всегда — с детками".
"Мама... — подумала Катя. — Мама и папа..." Сесть на поезд и уехать домой, в Псков. Прямо сейчас. Но паспорт ее остался в мансарде. И деньги тоже. Выбегая из квартиры, она захлопнула дверь, но ключ, к счастью, оказался в кармане. Хоть в этом повезло...
— Не стоит, — сказал Селгарин.
— Что — не стоит?
— Вы думали о том, чтобы вернуться в квартиру. Так вот: этого делать не стоит. По крайней мере — сейчас. Ведь кроме товарищей и врагов вашего друга есть еще и правоохранительные органы. Не думаю, что вам стоит с ними встречаться именно сейчас.
— А что изменится потом?
— Потом, Катенька, может измениться многое, — сказал Селгарин. — Не забывайте, что эта мансарда всё-таки не ваша, а наша. То есть принадлежит нашей фирме. И заострять внимание на вашем пребывании там совсем не обязательно. Так удобнее и вам, и нам. В первую очередь — вам, потому что мы умеем правильно общаться с правоохранительными органами, а вот вас они могут обвинить в чем угодно. Им же главное не убийцу найти, а дело закрыть.
— Но зачем его искать! — воскликнула Катя. — Он же тоже разбился!
Селгарин молчал. Многозначительно. И Катя вспомнила, как толстый опер Асов пытался ее арестовать... Он ее наверняка узнает...
— Так что же мне делать, Эдуард Георгиевич? — беспомощно спросила она.
Селгарин погладил ее по руке. Ничего эротического не было в этой ласке: так прикоснуться к ней могла бы и женщина.
— Мы вас не бросим, — пообещал он. — Вы наш сотрудник. Более того, вы — юная красивая девушка. Если я оставлю вас на произвол судьбы, я себя уважать перестану!
— Спасибо... Спасибо вам... — прошептала Катя. Ей вдруг стало легко и спокойно. Она снова была не одна... И тут Катя вспомнила Карлссона и опять разревелась.
Селгарин не стал ее утешать. Дал выплакаться, а когда Катя успокоилась, кликнул официанта, и тот принес позаимствованную у кого-то косметичку.
— Туалет — там, — сказал Селгарин. — Приведите себя в порядок, Катенька. А я пока займусь решением вашей проблемы.
Когда Катя вернулась, Селгарин как раз закончил говорить по телефону. Причем не по мобильному, а по обычному, который принес ему официант.
— Ну вот! — сказал он. — Вопрос вашего временного жилья решен.
— Эдуард Георгиевич, спасибо вам большое! Но можно... Можно я сейчас к подруге поеду, ладно?
— Конечно, — кивнул Селгарин. — Я понимаю. Только от подруги — никуда, хорошо?
— Хорошо. А можно я позвоню?
— Конечно, можно. — Официант снова принес телефон.
— Лейка, это я... Да, случилось. Никуда не уходи, я скоро приеду.
— Ну вот, — сказала она. — Спасибо вам, Эдуард Георгиевич! Я вам, правда, очень благодарна. Я поеду, ладно?
— Не ладно, — возразил Селгарин. — Я вас сам отвезу.
— Ну-у... Мне неудобно... Я могла бы и на метро... — Катя замялась. Она хотела всё-таки быстренько заглянуть домой: взять деньги, документы...
— Мне будет очень неудобно, если с вами что-то случится, Катя! — отчеканил Селгарин. — Поэтому я вас всё-таки отвезу. И сдам подруге с рук на руки!
Катя не посмела спорить.
— Пойду расплачусь, — сказал Селгарин, доставая карточку.
Он подошел к стойке, но платить не стал.
— Какой номер? — вполголоса спросил он официанта.
— Сто четырнадцать-восемнадцать-семнадцать.
— Чей?
— Еще не пробили, Эдуард Георгиевич! Но Веня уже работает.
— Хорошо. Пусть отзвонит мне на мобильник, когда закончит. Мы уходим. Приберись тут... Ну, ты знаешь... Коньяк дай!
Селгарин вернулся в столику.
— Держите, Катя! — он протянул ей треугольного сечения бутылку из темного стекла.
— Зачем это?
— Это, Катя, лекарство! — строго сказал Селгарин. — Никаких возражений. Выпьете вечером... с подругой. Всё, поехали!
* * *
— Ну ты даешь, Катерина! — воскликнула Лейка, когда Катя возникла у нее на пороге с кое-как припудренным зареванным лицом, бутылкой коньяка под мышкой и красавцем Селгариным за спиной.
Впрочем, сказала она это уже после того, как Селгарин удалился.
— Ну, что там у тебя стряслось?
Катя села на полочку вешалки, поставила рядом коньяк.
— Карлссона убили, — сказала она.
— Это что, шутка такая? — неуверенно проговорила Лейка. — Ты пошутила, да?
Катя ничего не сказала, только посмотрела на подругу снизу...
Губы Лейки задрожали, лицо ее некрасиво искривилось...
— З-за что? К-как?
— Застрелили. А потом он упал... Сверху на асфальт. С нашей площадки.
Лейка опустилась на полочку рядом с Катей.
— Вот, блин, такая... Что за жизнь, ну что за говно такое всегда... — проговорила она вдруг осипшим голосом, уткнулась Кате в плечо и заревела.
А Катя сидела, как каменная. Она уже всё выплакала.
"За что? За что?" — вертелись у нее в голове сказанные Лейкой слова.
И всё вдруг стало таким ненужным, бессмысленным... И институт. И Дима. Вообще всё.
— Ты знаешь, какой он, какой... — бормотала Лейка сквозь рыдания. — Он такой добрый... был. Такой сильный... Я, Катька, всегда о таком старшем брате мечтала... Я как его увидела... И мне, знаешь ли, плевать было, что он богатый, что иностранец...
"Знала бы ты, какой он "богатый иностранец", — подумала Катя.
А Лейка всё бормотала и бормотала... Катя не сразу поняла, что она такое говорит...
Оказалось, Карлссон был здесь, у нее. Что тогда, после вечеринки, она всё-таки заманила его к себе домой. И не только домой, но и в постель... Катя почувствовала легкий укол ревности. Хотя не укол, так... Шевельнулось что-то... И пропало. Неважно всё... Впрочем, это был один-единственный раз...
— Нет, ты не думай, он нормальный был... мужчина. Всё у него, как надо. И даже лучше... — Лейка всхлипнула. — Только я сразу поняла, что я ему — как-то не так... Он, конечно, деликатный такой... был. Не сказал ничего, но я всё равно поняла... Это чувствуется, ну, ты знаешь... Хотя откуда тебе знать... Ох, Катька! — И заревела еще пуще.
"Да, откуда мне знать? — подумала Катя. — Хотя нет, я-то как раз знаю. Я ведь его тоже совсем не так чувствовала, как, например, Димку... Даже Стасика... О чем я думаю? Его же убили. Сегодня..." Катя вспомнила, как Карлссон лежал и скреб рукой асфальт... И никто ему не помог. И она тоже. Испугалась? Нет, не испугалась... Как-то неправильно всё! Надо было броситься к нему! Надо было кричать, требовать у этого доктора, чтобы его лечили, чтобы ему... А его накрыли пленкой, как... как мертвую собаку, а она — ничего. Бросила его и ушла... "Сволочь я! — подумала Катя. — Сволочь и больше никто! Он бы меня так не бросил!"
— ... Он еще ко мне приходил... Два раза. Только между нами уже ничего не было, просто сидели, разговаривали... О тебе тоже. Он такой был... Ну как никто! — Лейка посмотрела на Катю красными заплаканными глазами. — Я, наверное, в него влюбилась, Катька! А он — всё время с тобой был. Я знаешь как на тебя злилась иногда! А теперь вот...
— Хватит реветь, Лейка! — сказала Катя.
И так это у нее сурово получилось, требовательно и по-взрослому, что Лейка сразу перестала плакать, но смотрела на нее теперь таким жалким собачьим взглядом... И была так непохожа на обычную активную самоуверенную Лейку...
"Я, наверное, тоже на себя теперь не похожа", — подумала Катя.
— Сейчас я дам тебе ключ от мансарды, — сказала она. — И ты поедешь и заберешь мои документы, деньги, кое-что из вещей. Я ведь в чем была, в том и выбежала, а мне туда возвращаться нельзя.
— Почему нельзя? — глуповатым голосом спросила Лейка.
— Потому что я — свидетель. Потому что я всё видела и еще... Меня сегодня опять... едва не украли.
— Как это?
— Потом расскажу. А сейчас давай езжай. А то поздно будет.
— Ага, я сейчас, сейчас поеду... — Лейка всхлипнула... последний раз. И пошла одеваться.
Вернулась она часа через полтора. Всё это время Катя просидела на балконе в каком-то ступоре. Бездумно смотрела вниз, во двор. Лейку она увидела, когда та появилась из-за угла. Подруга была одна и тащила Катину синюю сумку.
Катя пошла открывать.
— На! — Лейка бросила на пол сумку с вещами, сбросила босоножки, прошла в комнату и плюхнулась на диван. — Слушай, ты почему в темноте сидишь? Нет, сначала балкон закрой, а то комары налетят! А где коньяк, который ты принесла? Не выпила еще? Неси!
Катя послушно выполнила всё, что сказала подруга.
— Ого! — сказала Лейка, разглядывая бутылку. — Мартель двенадцатилетний. Не слабо! Поройся там, в холодильнике, найди чего-нибудь закусить. И ты, это... Есть хочешь?
Катя покачала головой.
— А я хочу. У тебя там на кухне окно разбито... Даже в коридоре стекла.
— Я знаю, — безразлично проговорила Катя. — Это — пулями.
— К-как — пулями? — Лейка даже привстала.
— Так. Я же говорила — в нас стреляли.
— В вас? И... в тебя тоже?
— Может, и не в меня специально... А может, и в меня тоже. Я же тебе говорила, что меня хотели украсть.
— Господи, Катька! И ты так спокойно об этом говоришь!
— А что мне, кричать?
— Ну-у... Не знаю... Нет, этот сыр отнеси обратно, он уже старый, там другой есть. Слушай, а как это — тебя украли? Кто? Да ладно, хватит! Сядь ты, не мельтеши! Рассказывай!
Катя послушно села.
— Мужики какие-то затащили в джип, хотели увезти...
— Что ты говоришь! Слушай, а ты уверена, что они хотели увезти именно тебя, а не просто... Ну, ты понимаешь...
— Может, и так... — Катя задумалась, вспоминая, потом покачала головой. — Нет, точно меня. Они в машине говорили между собой, что, мол, глупо целую команду... Нет, целую бригаду, их четверо было, засылать на малолетку, на меня то есть. А главный их сказал: заплатили вам достаточно, так что нечего ворчать.
— Но они тебя по имени не называли? — допытывалась Лейка. — Может, им просто заплатили за девушку, всё равно какую?
— Да не знаю я! — вдруг вспылила Катя. — Что ты ко мне пристала!
— Я не пристала, а просто спросила! — Лейка тоже повысила голос. — Не хочешь — не говори! На вот! — Она сунула Кате бокал с коньяком. — Давай! Чтоб земля ему пухом!
— Угу, — Катя потянулась — чокнуться, но Лейка отдернула руку, едва не расплескав коньяк.
— Ты что! За покойников не чокаются!
— Я не знала... — Катя едва пригубила и поставила бокал на стол. Пить ей не хотелось. Хотелось уйти куда-нибудь... Побыть одной...
Лейка посмотрела на нее и тоже поставила бокал.
— Ты извини, Катюха, что я на тебя кричу, — проговорила она грустно. — Просто такое говно на душе...
Она села поближе к Кате обняла ее, шмыгнула носом... Потом вдруг спохватилась:
— Кать, ты бы глянула, то я тебе принесла или нет?
— Пакет с деньгами и документами нашла?
— И кошелек. Всё есть. Ты посмотри вещи.
— Потом, — сказала Катя. — Лейка, можно я прилягу? Что-то меня знобит...
— Конечно! — Лейка вскочила. — Сейчас я тебе постелю. На родительской тахте, ладно?
— Да мне всё равно.
— ...А ночнушку я тебе свою дам... Ты в ней утонешь, конечно...
Примерно через час (сон к Кате всё не шел: перед глазами вставали то стрельба на крыше, то распластанный на асфальте Карлссон) Лейка, тоже в ночной рубашке, скользнула к Кате под одеяло, прижалась, теплая, мягкая... Живая...
— Мне там одной страшно, Катька... — Катя молча обняла ее.
— Кать, — через некоторое время проговорила Лейка. — А как ты тогда выпуталась? От тех, в джипе?
— Как?
Сказать о тролле? Так Лейка еще решит, что у Кати с головой не в порядке.
— Я убежала.
— Да ты что! Просто так убежала? От четверых бандитов?
— Не совсем просто... Там тоже стрельба началась... Я выскочила из машины и спряталась.
Теперь можно было не врать, и Катя в подробностях рассказала, как она отсиживалась между гаражами, и как ее потом чуть в милицию не забрали. И про подполковника, что ее выручил. И про мороженое.
— Никогда бы не подумала, что ты такая... ловкая, — с уважением сказала Лейка. — Слушай, а как они узнали, что ты в этот день в офис придешь?
— Я не знаю.
— Может, они телефон твой прослушивали? — предположила Лейка. — Или человек у них был — за тобой наблюдать? Ты в офисе долго просидела?
— Долго. Часа два.
— Ну вот! Пока ты там была, они и подготовились! А может... — тут Лейка понизила голос, словно ее могли подслушать: — А может, это Сережкин папаша их нанял?
— Да зачем ему? — удивилась Катя.
— Ну, я не знаю... Слушай, а этот... С которым ты пришла. Он кто?
— Это по работе, — сказала Катя. Ей вообще не хотелось говорить.
— Работает у Сережкиного отца?
— Не совсем. Он вообще-то хозяин. Сережин отец у него директор.
— Ух ты! Я так и подумала, что он — крутой! Он за тобой ухаживает, да? То-то ты Димку всё время отшиваешь! Теперь мне понятно!
— Лейка! — не выдержала Катя. — Может, ты заткнешься, а? И так ведь тошно!
— Тошно... — согласилась Лейка. — Мне тоже, Катька. Я потому и болтаю, ты не обижайся, ладно?
— Ладно.
Лейка на некоторое время молчала, но потом не выдержала:
— Ты знаешь что, ты этому своему... хозяину про похищение расскажи. Мало ли...
— Расскажу, — пообещала Катя. — Давай, Лейка, спать. День завтра будет тяжелый.
Но уснула она не скоро. И Лейка тоже. Обе лежали молча и тихонько: каждая старалась не разбудить "спящую" подругу.
Если бы девушки знали, что ждет каждую из них завтра, они бы вообще не смогли уснуть.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В морге
Тролленок спрашивает мать:
— Мама, а с мертвецами можно разговаривать?
— Можно. Только они не отвечают.
— Здоровый буйвол, — сказал патологоанатом.
— Не то слово, — сказал ассистент-практикант, выпил спирт, поморщился. — В него дюжину пуль всадили, а он еще брыкался. И этого, второго, тоже он наверняка с крыши спихнул... С фунтом свинца в организме. Не слабо, да?
— Да, — согласился патологоанатом, налил из мензурки себе и коллеге. — Только не дюжину, а шестнадцать. Я входные отверстия посчитал. И что характерно: выходных — ни одного.
— А-а-а... Я не обратил внимания, — пробормотал практикант. — Это, наверное, потому что киллер из спецоружия стрелял, с глушителем. Ослабленный пороховой заряд...
