С тяжким вздохом Лейка встала, взяла лампу и отправилась на поиски туалета.
Поиски успехом не увенчались. Лейка минут десять бродила по каким-то помещениям, спотыкаясь о пыльный хлам, цепляясь за трубы, стукаясь обо всё подряд и бормоча ругательства. Пару раз она натыкалась на лестницы, ведущие вверх и заканчивающиеся дверьми. Запертыми.
Судя по всему, это был какой-то подвал.
Когда терпение Лейки истощилось, она просто присела в уголке за парой толстых, обмотанных стеклотканью труб. Потом побродила еще немного и наткнулась на кран, из которого сочилась струйка воды. Лейкины родители явно не одобрили бы ее поступка. Дома Лейка пила только родниковую воду, которую по графику (оплачено на год вперед) привозили в больших пластиковых бочках. Но сейчас Лейке так хотелось пить, что она наплевала на токсины и инфекции и утолила жажду экологически грязной жидкостью из водопровода. Ею же и умылась.
Удовлетворив наиболее насущные потребности, Лейка задумалась. Ей было страшновато. Она не знала, кто и зачем запер ее в подвале. Но поскольку ничего особо ужасного с ней не сделали, не связали, а даже поставили лампу (кошмар что было бы, очнись Лейка в полной темноте), значит, можно и нужно отнестись к ситуации оптимистически. Допустим, как к чьей-нибудь шутке. Тот же Сережка вполне был способен запереть ее в подвале: у него мозгов — как раз на такие приколы.
В кармане у Лейки нашелся почти полный пакетик миндальных орешков. Она съела их, запивая неочищенной водой.
"Причин для паники нет", — сказала она сама себе. В крайнем случае можно найти какую-нибудь железяку и колотить ею изнутри в запертые двери. Кто-то наверняка услышит. Но сначала следует поискать, нет ли где выхода.
"Надо обследовать это место систематически", — решила Лейка. И приступила к делу.
Выхода она не нашла. Зато отыскала помещение, где очнулась. Точно, бомжатник. И запах соответствующий.
Лейка присела на табурет... И вдруг услышала странные звуки. Как будто где-то тихонько подвывала собака.
Колебалась Лейка недолго. Любопытство пересилило страх. С куском ржавой трубы (какое ни есть, а оружие) в одной руке и лампой в другой Лейка двинулась на звук и через минуту увидела человека. И собаку. Насколько Лейка могла разглядеть в довольно скудном свете лампы, человек неподвижно лежал на спине на каком-то длинном ящике, а собака устроилась за ним, положив довольно-таки большую и страшную морду человеку на живот.
При появлении Кати собака приподняла голову и издала негромкое рычание.
— Спокойно, песик, спокойно... — проговорила Лейка, попятившись.
Пес рыкнул громче. Оскалился.
— Спокойно, хорошая собачка, не надо злиться... — пробормотала Лейка, продолжая отступать и крепче стискивая обрезок трубы. — Я уже ухожу, уже ухожу... Ой!
Обрезок трубы выпал из Лейкиной руки. И лампа тоже. Но не разбилась — просто потухла. В подвале стало совсем темно. Но за мгновение до этого Лейка успела увидеть, как "собака" медленно поднимается... на задние лапы, и еще — понять, что это никакая не собака!
В следующий миг Лейка пронзительно завизжала...
Она визжала, наверное, минуту, зажмурившись, не переводя дыхания...
Потом судорожно вдохнула и завизжала снова...
А потом вспыхнул огонек — и Лейка увидела, что чудовище с собачьей головой... Нет, не с собачьей!
Не бывает у собак таких страшных морд!... Что это чудовище еще ужасней, чем показалось Лейке. И оно поставило на пол непонятно как зажженную лампу, нависло над сидящей на полу Лейкой и зарычало глухо и страшно...
Лейка зажмурилась и снова завизжала. Еще громче прежнего.
Ее не разорвали на куски.
И она не очнулась на койке психиатрической больницы.
Когда Лейка открыла глаза, то обнаружила, что лежит, свернувшись калачиком, на бетонном полу, метрах в двух от нее стоит керосиновая лампа, а за лампой сидит на корточках воплотившийся кошмар голливудских ужастиков, при этом острые колени "кошмара" торчат вперед, передние лапы упираются в пол, спина изгибается горбом, а заросшая шерстью морда (или лицо?) лежит на коленях.
Чудовище рыкнуло еще раз. В сознании Лейки что-то переключилось (до этого момента она просто не могла осознать, что в этом страшном рыке может быть смысл), и она поняла. Чудовище разговаривало. Более того, оно обращалось к Лейке. И — совершенно невозможно! — оно обращалось к ней по-шведски! Это было настолько невозможно, что Лейка вдруг приняла всё происходящее как должное. И села. И перестала бояться. Нет, не перестала, просто страх превзошел какой-то предел, после которого сознание перестало его воспринимать.
"Не бойся, маленький человек!" — вот что прорычало чудовище.
— Кто ты? — тоже по-шведски проговорила Лейка. Она не очень надеялась, что чудовище поймет. Оно и не поняло. Прорычало что-то невразумительное, но требовательное. Волосатая лапа с длинными толстыми пальцами на удивление бережно дотронулась до щеки Лейки. Лейка не отшатнулась. Она бы не успела. Движения существа были невероятно быстрыми. Дотронулось и в следующий миг отпрыгнуло назад, оказавшись рядом с лежащим человеком, тронуло его лапой, затем сделало такое движение, словно вспарывало лежащему грудь и вырывало внутренности. И поманило Лейку: иди сюда!
Лейка отчаянно замотала головой. Потом, напряженно подыскивая подходящие шведские слова, выдавила:
— Я не кушать человек.
Чудовище рыкнуло, выразив непонимание.
— Я не кушать человек! — повторила Лейка, дополняя слова жестами. — Не кушать его! Нет!
Чудовище замерло. Затем распахнуло пасть во всю ширину и издало кашляющий рев.
"Сожрет, — совсем отрешенно подумала Лейка. — Этого сожрет и меня за компанию. Господи, я в тебя не верю, но сделай так, чтобы это был сон!"
Чудовище подпрыгнуло метра на два, ударившись спиной о трубы на потолке. Трубы задрожали и загудели. Пол тоже задрожал: чудовище колотило по нему ручищами, рычало и подвывало.
Потом наконец умолкло и, явно передразнивая Катю, замотало здоровенной башкой.
— Нет! — отчетливо повторило оно. — Нет, человек! Ты — человек. Он — не человек... (дальше Лейка не поняла). — Ты его кушать — нет! Ты его — жить!
И снова — приглашающий жест.
Лейка колебалась. Ей ужасно не хотелось приближаться к трупу. Но ее очумевшее от потрясений сознание подсказывало, что труп — это намного менее опасно, чем болтающая по-шведски помесь гориллы, леопарда и паука.
"Надо делать то, что он хочет", — подумала Лейка.
Она встала.
Чудовище заворчало. Кажется, одобрительно.
Лейка набралась храбрости и двинулась к лежащему.
Это был очень длинный путь. Лейка о многом успела подумать. В частности о том, что лежащий — не обязательно труп. Может быть, это живой человек, но без сознания.
Наконец путь в двадцать коротких шагов был пройден, и Лейка оказалась рядом с лежащим. И что дальше?
Она посмотрела на монстра (на лежащего она старалась не смотреть совсем). Монстр рыкнул, полыхнул глазами, ухватил Лейку за руку и прижал ее ладонь к животу лежащего. Живот был совершенно холодным и очень твердым. В памяти Лейки всплыли слова: "трупное окоченение". Еще она подумала: "Сейчас меня стошнит!" ... И тут нос ее уловил очень знакомый запах — запах сена и нагретого солнцем камня. И она наконец посмотрела вниз, на лежащего. Это был Карлссон.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Поцелуй мертвеца
Нанялся как-то молодой тролль на кладбище могильщиком.
А гнусный эльф решил над ним подшутить.
Переоделся призраком, череп на макушку привязал, внутрь зажженную свечку вставил. Подобрался к троллю, который могилу копал, — да как заухает. Тролль глянул через плечо — и снова за работу.
Разочарованный эльф походил еще немного вокруг, понял, что тролля не напугать, да и двинулся к воротам. А у самых ворот его тролль догнал и за шкирку — цап!
— Здесь, — говорит, — гуляй. Призракам за территорию выходить не положено.
Это был Карлссон, и он, несомненно, был мертв. Потому что был холодным. Потому что, присмотревшись внимательнее, Лейка увидела, что он — весь в черной запекшейся крови. Что голова его совсем разбита.
Но он был неправильным мертвецом. От мертвеца должно было сильно пахнуть... мертвецом. От Карллсона пахло сильнее, чем когда... Чем раньше. Но не трупным разложением. Запах был таким же, как у живого. Правда, был еще запах псины. Но это не от Карлссона — от монстра. Лейка смотрела на мертвого Карлссона — и не чувствовала отвращения. Только жалость.
Спустя минуту она подняла взгляд на чудовище.
"Что ты хочешь? — спросила она мысленно. — Зачем ты принес меня сюда?"
— Живи его! — рыкнул монстр. — Ты быть с ним. Он — жить. Он — жить, ты — жить!
Ничего себе требование! Или ты оживишь мертвого, или тебя прикончат!
— Он — не жить, я — не жить? — решила всё-таки уточнить Лейка.
Чудовище мотнуло головой.
— Он — жить! Ты звать его дух! — Последнее слово Лейка не поняла — угадала. Ей вспомнился фильм "Кукушка". Там финская шаманка тоже "звала" душу умирающего... Умирающего, а не мертвого. И Лейка — никакая не шаманка!
— Я не могу!
Оскаленная морда приблизилась к Лейкиному лицу, дохнула жаркой гнилью хищного зверя:
— Звать! Ты, он — быть вместе! Он быть здесь! — Ручища хлопнула Лейку по низу живота (Лейка, как и раньше, не успела отшатнуться), но не больно. — Быть здесь! Ты — быть с ним. Сейчас!
До Лейки, кажется, дошло. И то, что до нее дошло, ей не понравилось, потому что было почти то же самое, что кушать мертвечину.
— Да пошел ты знаешь куда! — сказала она по-русски. Попыталась воспроизвести то же по-шведски, но не смогла. Не хватило словарного запаса. Но монстр внезапно послушался. То есть не отправился в указанном Лейкой направлении, а просто отошел в угол и присел и застыл в том же положении, в котором Лейка его уже видела: морда на коленях, ручищи упираются в пол...
Лейка посмотрела на Карлссона. После смерти в его чертах появилось что-то детское... Лейка не сразу заметила, что по щекам ее текут слезы. Ей было ужасно жалко себя... Но она была жива, а он мертв. И его было жальче.
Лейка глянула на монстра. Тот следил за ней огромными пылающими глазами. Сейчас он казался не ужасным и отвратительным, а очень-очень печальным. Как пес, у которого умер хозяин.
"Может, он и был "псом" Карлссона? — подумала Лейка. — Его единственным другом, кроме меня? "
Тут она вспомнила о Кате. Она тоже была другом Карлссона. И она тоже угодила в беду. И ее надо спасать. Ей, Лейке. Потому что на мальчишек надежда слабая...
Тут Лейка вспомнила, что для начала надо спасти ее саму...
— Эх, Карлссон, Карлссон, — проговорила она нелено и печально, проводя ладонью по выпуклой груди и почему-то стараясь не задеть ран — так, словно он жив и может чувствовать боль. — Если бы ты был жив, как это было бы здорово... Но ты не виноват, что умер и оставил нас одних. Прощай, любимый!
Слова были банальными и даже смешными. Лейка это понимала, но других у нее не было. Наверное, более уместна была бы какая-нибудь поминальная молитва, но Лейка не знала ни одной. Ни христианской, ни языческой. Зато она вспомнила песню, которую пели Дети Ши. Она закрыла глаза и запела...
Если бы глаза ее были открыты, она бы наверняка тут же замолчала, увидев, как при первых же словах сидевший в углу монстр оскалился и надвинулся на нее...
Но он перемещался совершенно бесшумно, и Лейка не открыла глаз и продолжала петь... Она снова видела возникающую из тумана сияющую фигуру. Видела, как Дух вод (или кто-то там еще) наклоняется, протягивает руку Наташе... Нет, не Наташе. Вместо Наташи рядом с Лейкой почему-то стоит Катя...
Монстр навис над Лейкой, так и не дотронувшись до нее. А спустя несколько мгновений он так же бесшумно отступил. Лейка так и не узнала, что ее едва не разорвали на части. И она пела, не открывая глаз, и потому не увидела и того, как сами собой затягиваются страшные раны на теле Карлссона.
Она ничего не заметила, когда открыла глаза.
— Прощай, — шепнула она и поцеловала Карлссона в губы...
И, отшатнувшись, пронзительно взвизгнула.
Воистину в эту ночь она визжала больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Но как не завизжать, если покойник отвечает на твой поцелуй?!
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ,
в которой Лейка узнает о нечеловеческой сущности Карлссона, Дима знакомится с Хищником, а несколько дурно воспитанных молодых людей навсегда избавляются от привычки докучать незнакомцам
Женился эльф на троллихе. Родился у них сын. И вот как-то он спрашивает отца: "Папа, тебя твоя мама била?"
"Нет, сынок, — отвечает эльф. — Только твоя".
Лейка лежала на руках Карлссона. Голова ее покоилась на его плече. Плечо было твердое и теплое. Как раньше. Карлссон нес ее, но шаг у него был такой ровный, что у Лейки возникло ощущение, будто она плывет. Вокруг прыгали тени, переплетения труб над головой стремительно убегали назад — Карлссон нес ее очень быстро. Лейка немного повернула голову и увидела сзади того, существо, которое притащило ее сюда. Существо передвигалось на трех конечностях. В четвертой оно несло лампу.
— Кто это? — спросила Лейка шепотом.
— Огр. Хищник.
— Огр... — И, еще тише: — А ты?
— И я — огр. Огр-Охотник.
Лейка покрепче обняла его шею, потерлась носом о могучее плечо, вдохнула запах нагретой гальки:
— А знаешь... мне всё равно, — прошептала она. — Мне всё равно, кто ты...
Позади раздалось ворчание.
— Что он сказал? — спросила Лейка.
— Сказал: надо тебя съесть. Что от близости огра и человеческой женщины рождается сид.
— Сид?
— Эльф, по-вашему.
— Это правда?
— Нет, он шутит. Не бойся.
— Я не боюсь...
"...С тобой я ничего не боюсь", — добавила она мысленно.
Хищник снова заворчал.
— Что он говорит?
— Что ты веселая.
— Я?!
Карлссон что-то произнес. Не по-шведски: на другом языке. Хищник ответил.
— Он говорит: когда он попросил тебя позвать из Долины Тумана мою суть, ты сказала, что не ешь людей.
— А что тут смешного?
— Это наша старая шутка. Один огр говорит другому: "Знаешь, с каждым прожитым столетием я всё меньше люблю людей. Боюсь, когда придет мое время уйти в Долину Тумана, я совсем перестану их есть", — Карлссон негромко засмеялся. — Еще он сказал, что самая забавная шутка: позвать меня из Тумана охотничьей песней сида. Он сказал: ты первая додумалась до такого. Даже он не сразу понял эту шутку — и едва не откусил тебе голову. Но он увидел, что я возвращаюсь, — и понял. Кто научил тебя этой песне?
— Подруга, — сказала Лейка. — Она... колдунья.
— И ты.
— Да. Она тоже так сказала. Твой... огр поэтому принес меня к тебе?
— Нет. Он ждал не тебя, а Малышку. Он слишком поздно понял, что ты — это не она. Он много времени провел там, где очень сильно пахнет химией, — и плохо различал запахи, а по внешности он вас, людей, не всегда хорошо различает.
