Помимо прибывших к подножью его трона гостей, впрочем, прибыла и Нитокрис — Озимандия... Взял в качестве достойной оплаты за свою милость время, силы и разум прибывшей к нему правительницы, поручив той сделать первый шаг на пути воспитания Нитокрис в качестве фараона.
Хотя Озимандия Богоподобный, царь всех царей, был величайшим из всех величайших — что, конечно же, означало и то, что он был величайшим из всех учителей — любой погонщик может привести мула к реке, но ни один погонщик не сможет заставить мула пить воду.
Нитокрис... Была для Озимандии... Какое же из всех слов его лексикона, достойного величайшего из всех фараонов, тот мог использовать в отношении Нитокрис?
Нитокрис была очаровательным дитя, умилительным в своей непосредственной неумелости и наивной стремлении к совершенству без понимания пути и финального прибежища на этой дороге.
Однако вместе с ее обожествляющим восхищением, коего Озимандия Величайший заслуживал более всех — что было лишь естественно для сиятельного фараона — та была ослеплена его сверкающим сиянием Солнца — и в этом свете не могла увидеть следующего шага по избранному ей трудному пути...
И потому Озимандия заключил договор — от одного правителя к другому — не как равные, но как те, что видят друг друга со своих вершин — и правительница сдержала свое слово, позволив Нитокрис сделать первый шаг по долгой и скользкой дороге вверх, к вершине, на которой хочется стоять всем по пути, но столь одиноко стоять в конце.
Королева сдержала свое слово — и Озимандия сдержал свое... И не испытывал ничего сверх обычного перед наступающим сражением. Зачем должно ему это было?
Бог среди богов, Озимандия Непобедимый, не видел впереди ничего необычного. Победа в любом бою была ему обыденна, а гибель в любом бою была лишь ожидаема. В смерти не было поражения, а в победе не было восхищения — такова была судьба величайшего из всех. Ничто не могло встать на его пути — и ничто не могло опорочить его пути. Как новое Солнце восходит каждый раз — так подобно этому Солнцу Озимандия проделывает свой путь по этому миру, даруя людям свет своим величием. Как поднимают в злобе против него клинок — так и падают побежденные его враги. Как воздвигаются монументы людской спеси — так и рушатся они по мановению руки. Как сияет во тьме свет — так и падают боги, и вместе за ними падают царства их земные и все памятники эпох их.
Озимандия не переживал о надвигающемся сражении — ибо как бы ни был долог день — любое Солнце заходит однажды на Западе. И как бы ни была темна ночь — новое Солнце взойдет вновь на Востоке.
* * *
Артурия перенесла взгляд с одной окутанной золотым сиянием башни Камелота на другую, прикрыв глаза.
Как забавно ей было сейчас — глядя на свой дом думать о том, как она разрушит его до основания. Вспоминать своих старых друзей и верных слуг, держа в руках клинок, предназначенный для их гибели. Размышлять о том, другом Короле Артуре, что правил в этом, другом Камелоте.
"Можно ли сказать, что я стала понимать сейчас немного лучше Ланселота, Мордред, Моргану?" — Артурия задала вопрос в пустоту своих мыслей, не надеясь на ответ.
Три главных предателя в ее жизни...
Судя по всему Моргана отсутствовала в этой версии Камелота — не зная иной информации Артурия могла предположить с усмешкой только то, что даже спустя века ведьма не могла переносить вида правящего Короля Артура — даже его ложной и извращенной копии, никогда не владевшей Экскалибуром.
Мордред отсутствовала потому, что Аинз ранее уже призвал ту в качестве собственной Слуги — и, по какой-либо причине и правилам, действующим в этом мире, по крайней мере две абсолютно одинаковые версии Слуг не могли быть призваны... Исключая случай с Нероной, конечно же.
Хотя, одна Нерона носила красное платье, а вторая — белое. Этого было по видимому достаточно для двух императоров чтобы считать их версии разными Слугами.
Однако Ланселот... Ланселот все же существовал в этой версии Камелота.
Ланселот, хм... Забавно, но за прошедшие месяцы Артурия... Едва вспоминала о нем.
Одно следовало за другим — встреча с одним, разговор с другим, миссии сменяющиеся отдыхом, и еда... Много еды.
Артурия — та, кем она была сейчас — не считала себя склонной к бездумной саморефлексии личностью. Наоборот, Артурия считала себя крайне решительной Слугой. Что было — то было. Что произошло — не исправить. Ее Камелот был разрушен, ее трон был сломан, ее смерть произошла — и все, что Артурия могла сделать — это принять случившееся с высоко поднятой головой — вместо попыток понять прошлое она могла только попытаться изменить будущее, совершая действия в настоящем.
И настоящее твердило ей, что она должна была направиться на штурм Камелота — с целью убить ее ближайших соратников и верных в прошлом Слуг ради собственной цели...
"Действительно, я вспоминаю Ланселота" — Артурия прикрыла глаза на мгновение.
Ее верный последователь, ее верный рыцарь Ланселот... Связавшись с Гвиневрой тот обесчестил брак Артурии — после чего убил в своем безумии рыцарей — своего пажа, Гарет... И все же, оказавшись перед судом, тот не был казнен.
Артурия прошлого не опустила клинок правосудия на его шею — казнь не была совершена и Ланселот был помилован.
Была ли Артурия прошлого права в своем суждении? Было ли это духом закона прошлого? Лазейкой, оставленной специально для пытливых умом? Или Артурия прошлого была не столь неподкупна в своем суждении — и ради своего лишившегося чести рыцаря переступила через закон, протянув тому руку?
Как бы поступила тогда Артурия из текущего момента?
Предать Ланселота мечу не было бы зазорно — многие рыцари погибали и за меньшие прегрешения против короля — не говоря о подобном предательстве. Артурия могла представить клинок в своей собственной руке, направленный на Ланселота.
Или, отказавшись публично от наказания, как милосердный король, предоставить возможность стороннему лицу избавиться от предателя? Ланселот был силен, отчаянно силен — сильнейший из всех рыцарей в бою — отправленный по его душу убийца должен быть не менее силен в своем искусстве... Успех не был бы гарантирован — но мастера плаща и кинжала также не были новичками — появившийся из тени клинок мог оборвать любую жизнь — стоило тому избрать удачный момент для удара...
Или же нет? Просто позволить отчаянию и безумию, ложному прощению, скрывающему внутри отравляющий душу Ланселота яд, медленно пожрать его, снаружи и изнутри его оболочки? До тех пор, пока черное вязкое безумие не поглотит его, изнутри и снаружи — пока правда о его жизни, о его поступках, о бытие не сведет его с ума до конца?
И когда это произойдет — что будет милосерднее? Позволить ему сбежать прочь, оставив его наедине со своими грызущими изнутри мыслями и предательством — или предать его клинку?
Или попробовать даровать ему прощение вновь — имело ли это вовсе смысл? Было ли это возможно на самом деле — Ланселот никогда не позволил бы себе забыть случившееся — и никогда не забыл бы своих прегрешений. Ланселот всегда помнил бы о том, что он совершил, что он должен был сделать — что он не сделал. Вечный предатель своего короля...
Было ли это более жестоко — простить его в конце концов? Дать ему увидеть свет в конце его страданий? Позволить ему вернуться на службу, вернуть свой клинок на службу своего короля — того короля, что он уже однажды предал — обнажить спину для нового удара — позволить Ланселоту вновь встать перед выбором — оказаться верным или вонзить клинок в тело своего короля...
Было ли это лишь следующим шагом пытки для Ланселота — или было ли это действительно милосердным прощением для рыцаря, что позволило бы ему видеть свет...
Артурия не знала.
Но, открыв глаза и глядя на фигуру Камелота — Артурия знала точно одно.
Она встретился с Ланселотом вновь, на поле сражения.
В этом уверенность Артурии относительно последующего сражения была абсолютна.
* * *
Поднявшись благодаря своей магии на высоту над Камелотом, поглощенным золотым сиянием, Аинз внимательно присмотрелся к территории под своими ногами.
"Жаль, но опознать ничего больше примерного расположения улиц, стен, башен — и того факта, что это место явно обладает каким-то действующим пассивным эффектом" — Момонга не стал теоретизировать, впрочем, относительно действующего эффекта. В обычным условиях золотой яркий свет вызвал бы в нем ассоциации с Солнцем, а значит огнем и святой силой — однако даже в Иггдрасиле подобная легковерная ассоциация часто приводила к гибели зазнавшегося игрока. Здесь и сейчас же, в этом мире тем более было опасно допускать подобное легковерие... Как, впрочем, и погружаться в излишнюю паранойю — предыдущие Сингулярности успели научить Аинза опасности как недооценки противника, так и его переоценки.
"Судя по всему мне просто стоит довериться оценке Медб в данном случае" — Аинз мог только вздохнуть на эту мысль. С другой стороны — доверять суждению своей Слуги — явно куда более осведомленной в подобных делах — было не просто логичным шагом, а единственно правильным, который только мог предпринять Аинз в данный момент... Особенно учитывая его предыдущие фиаско.
"По крайней мере я рад, что в очередной раз мой чудесный план оказался самым верным из всех" — Аинз даже не стал реагировать на подобное замечание, просто приняв то как должное. Медб в очередной раз похвалила его, сказав что-то вроде, что Аинз "превзошел нашу слепоту и увидел самый идеальный момент для удара, не оставив и шанса Артурии этого мира" — но сам Аинз даже уже и не переживал по этому поводу.
Что, он в очередной раз создал невероятный план, обыграл гения на его поле боя и одним действием создал бесчисленное количество положительных исходов для себя? Хорошо, это понятно, а что на ужин?
Аинз... Не то, чтобы смирился со своим положением в этом мире, позволив реке будней нести его дальше по жизни, сколько просто принял тот факт, что если он сделал что-то невероятное... То он сделал что-то невероятное. И это даже было неплохо само по себе.
В конце концов Аинз проделал подобное столько раз — причем совершенно случайно — что сейчас, даже если он выйдет и скажет честно всем и сразу, что он понятия не имел, какими способностями он обладал, что он совершенно ничего не знал о чудо-планах, что ему приписывают и в целом представлял из себя самого обычного человека из будущего, игравшего в игру, который по недоразумению оказался перенесен в другой мир с силами своего игрового аватара, то...
Ну, по крайней мере никто не покрутит пальцем у виска относительно его безумия — скорее всего они просто сочтут это его причудой древнего гениального темного мага... Или найдут какой-нибудь очередной гениальный план в его действиях.
Что было страшнее всего для Аинза — так факт того, что они, вполне вероятно, действительно выведут какой-нибудь очередной гениальный план из его действий. Если это действительно произойдет, то Аинз вовсе сдастся и перестанет сопротивляться, начав делать какие-нибудь случайные события с оправданием того, что "все равно это все приведет к тому, что я гений."
Но пока ситуация не дошла до этого момента — Аинз по крайней мере мог сохранять крохи своей рациональности и делать то, в чем он по крайней мере был уверен.
Атаковать базу противника, причем Камелот... Хах, можно было сказать, что это вызывало теплые воспоминания в разуме Аинза.
И король Артур, значит... Аинз едва победил его во время прошлого столкновения с тем — проклятый паладин выдавал какой-то совершенно нереальный ДПС — особенно против Аинза, нежити с максимальной отрицательной кармой — так что ему пришлось пустить в ход все свои способности, ресурсы, знание тактики, умения — и даже этого бы не хватило, если бы Аинзу не помогли его друзья...
Если бы Аинз оказался сейчас против того Короля Артура...
То, конечно же, без особых проблем он разобрался бы с ним — его способности сильно изменились с прошлого момента, когда Аинз сталкивался с Королем Артуром... Однако если бы и его способности изменились также...
Ему бы потребовалась помощь — наверняка. Как минимум кто-нибудь способный отвлечь Короля Артура в ближнем бою — и точно ему бы потребовался щит, способный выдержать ДПС противника...
А еще ему бы потребовался второй ДПС на его стороне, помимо самого Аинза — способный пробиться сквозь защиту Короля Артура и атаковать его уязвимость — поймать в нужный момент, прежде чем прикончить врага в момент секундной слабости противника — закончить квест и большой рейд на Камелот...
Но друзья Аинза ушли. Ушли навсегда и больше не было возможности вернуть их.
Аинз прикрыл глаза на секунду, ощутив, как где-то в глубине его души отозвались пустотой и болью эти слова...
Прежде чем взгляд Аинза прошел дальше сияющей солнечным светом громады Камелота.
Но даже если его друзья ушли... В этом сражении он не был один.
И от осознания этого отозвавшиеся пустотой и болью в его душе слова чуть ослабли, позволив Аинзу допустить на его лице самую маленькую и незначительную из всех возможных улыбок. Но от того не менее искреннюю.
* * *
Жанна Д"Арк — святая дева Франции, Героических Дух в Троне Героев, а также с сравнительно недавних пор Слуга Аинза в классе Рулера, обосновавшаяся в Халдее, перекрестилась перед распятием, прежде чем, произнеся в мыслях имя Господа, отвернулась от распятья, готовясь к началу очередного обычного дня в Халдее.
Большая часть Слуг в Халдее изнывали от скуки — и пытались развеять ту любыми способами, что только попадались им на глаза. Азартные игры, полные алкоголя посиделки, чаепития, тренировочные спарринги, чтение книг — скука была могущественным мотиватором и сподвигала даже Слуг, что никогда бы в иных условиях не притронулись к другим занятиям искать новые и новые способы развлечь себя в четырех стенах самого продвинутого магически и технологически комплекса на Земле... А также единственного оставшегося комплекса на Земле и единственного оставшегося островка жизни на Земле.
Как можно было понять из текущей ситуации — даже если кто-то из Слуг никогда бы в жизни не пожелал оставаться на одном месте, заниматься чем-либо с окружающими его людьми или пробовать свою руку в общении, играх или любых других хобби вплоть до плетения бисера — без предоставленного им выбора каждый из этих Слуг просто не могу поступить иначе, а потому каждый из обитателей Халдеи был вынужден столкнуться со своим окружением и если не измениться, то как минимум открыть в себе новые личностные грани.
Взять саму Жанну по итогу — она не испытывала большой любви к сражениям и дуэлям...
Впрочем, она не испытывала и страха или отвращения перед ними. Скорее Жанна могла сказать, что она относилась к ним достаточно спокойно, если не сказать стоически — если в сражении была нужда, то она была готова сражаться. Если нет — то она не желала этого делать.
Однако, оставшись в Халдее на долгое время одна, Жанна была вынуждена изыскивать новые способы времяпрепровождения — даже святая — не то, чтобы Жанна могла считать саму себя святой в любой мере, подобное наименование самой себя было уже по-своему богохульством — не могла проводить все свое время в молитве или чтении библии.
