Тень нависла над миром. Тень однозначной и неминуемой гибели...
И Машу услышала голос,— По кому звонит колокол...
* * *
Землю не накрыла волна страха, ужаса или тьмы — наоборот, казалось, все небо прояснилось до горизонта и все мелкие и жалкие детали — тьма, свет, ужас, радость — просто уступили место абсолютной пустоте стерильного пространства, заставляющего людей наблюдающих за ним непроизвольно поводить плечами, самим не осознавая, что именно заставило их так отреагировать от представшего перед их глазами вида.
Ланселот, перехватив клинок, перевел свой взгляд в сторону. Это была не сторона, из которой послышался голос, возвестивший "По ком звонит колокол" — этот голос, казалось, происходил отовсюду и ниоткуда — сколько подчиняясь какой-то звериной интуиции, чутью, Ланселот знал, где возникла главная его угроза в этот момент.
Черная возвышающаяся фигура, закованная в стальные латы, чья голова была увенчана рогатым черепом, в пустых глазницах которого горело синее пламя.
Губы Ланселота мгновенно сложились в букву "о", заставив того мгновенно вцепиться в свой клинок, забывая о всех своих предыдущих противниках для того, чтобы свести свой взгляд на новом враге.
Ланселот был "рыцарем рыцарей" — вместе с легендарным клинком, под контролем Богини, одаренный Дарами и рядом с Камелотом он мог сойтись на равных даже с богом...
Что означало, что для появившейся фигуры Первого Хассана он был угрозой на уровне требующихся двух ударов, а не одного.
Первый Хассан — создатель слова "ассасин", сам синоним слову "смерть" и безымянный слуга Господа — даже Богиня не рисковала действовать в открытую против того. Пусть ее план и был больше, чем даже Первый Хассан — если бы тот решил сделать свой шаг — ее план не привел бы ни к чему, поскольку не был бы осуществлен вовсе. Все рыцари Круглого Стола единовременно против Первого Хассана имели бы шанс на победу только если бы Богиня лично скрестила свое копье с тем.
И этот противник выпал на долю Ланселота...
"Такова моя печальная участь" — только смог посетовать Слуга, прежде чем рев рядом с его ухом заставил его вспомнить, что помимо Первого Хассана прямо сейчас вместе с ним в бою участвовали и другие Слуги.
-ЛАНСЕЛОТ! — рев дикого загнанного зверя и грохот отозвался резко взрезавшей его разум болью от врезавшегося на полной скорости в его череп щита Галахада, заставив Ланселота на мгновение допустить дезориентацию в пространстве — в первый раз за все время сражения. Один только вид Первого Хассана привел Ланселота к этому исходу.
Впрочем, на этом успех сражающихся с Ланселотом Слуг закончился — в этот раз у Ланселота не было возможностей вежливо отвести от себя удары противника, разделываясь с теми едва не предупредительными ответами. Нет, промелькнувшая в руках рукоять его Арондайта врезалась в лицо Машу, срывая ту с места — после чего удар коленом в живот Бедивера заставил его согнуться вполовину, позабыв на мгновение о своей атаке. Клинок Жак также промахнулся мимо руки Ланселота спустя мгновение, после чего сверкающее сияние Арондайта отделило кисть, держащую клинок в руке Жак — после Первого Хассана — она являлась самой опасной из Слуг — особенно для Ланселота. Промелькнувшая же вдали фигура Артурии только приблизилась к Ланселоту, неспособная оказать влияние на течение боя.
Но все это было лишь отвлечением — потому, что спустя мгновение волосы на затылке Ланселота встали в ужасе, заставив его развернуться и, напрягая каждый мускул в своем теле, направить свой клинок для защиты от удара безымянного черного меча Первого Хассана.
Грохот и скрежет, казалось, разнесся на километры вокруг — удар заставил Ланселота — самого Ланселота, находившегося от начала списка "слабейшие из Слуг" в данный момент так далеко, что проще было сказать, что он не пересекался с этой линией вовсе — наклониться вперед, словно бы уводя его вниз, и ему показалось даже на мгновение, будто бы все мышцы и сухожилия в его руках разорвались в единый момент, заставив Ланселота издать приглушенный рык, словно бы раненый дикий зверь, пытающийся огрызнуться в ответ на удар.
У Первого Хассана не было лица, только пустой подобный черепу шлем, сверкающий сапфировым сиянием внутри глазниц, однако даже если бы у него было лицо — скорее всего то не выразило бы никакой эмоции в этот момент. Ланселот был великим рыцарем — но просто великий рыцарь было мало для того, чтобы Первый Хассан проявил эмоции.
Или, по крайней мере, так должно было быть.
Удар Хассана не врезался в неостановимую преграду, вместо этого буквально вырвав правую руку Ланселота, отчаянно сжимающую рукоять Арондайта, из плеча. Проблема была в том, что спустя мгновение Ланселот, перехватив клинок, попытался ударить тем наотмашь обратно.
Не то, чтобы это было невозможно. Если человек был готов к пробивающей его разум боли, к последствиям, что могли привести в дальнейшем к инвалидности, и решился бы пожертвовать точностью и силой удара — даже обычный человек могу совершить подобное — что же говорить о Слугах, намного превосходивших людей как в силе, так и в стойкости.
Проблема, однако, существовала в том, что будучи "последним шансом" эффективность подобных действий была невелика — что для обычных людей, что для Слуг. Конечно же даже самые слабые, случайные и невероятные удары могли привести к чудесному исходу — потому в отчаянных попытках все же существовал собственный смысл — однако норма была такова, что клинок в сломанных руках не был также эффективен, как в обычных условиях.
Даже Первому Хассану было удивительно обнаружить то, что подобная простая логика не всегда оказывалась правдивой.
Ланселот, чья рука оказалась раздроблена, ухватившись за клинок, ударил тем наотмашь. И навык, "Вечное Оружейное Мастерство", ответил ему. Способность всегда сражаться на высоте своего мастерства в любых условиях, как бы ни были те против Ланселота. Сломай все кости в организме Ланселота, отруби ему руки и брось его умирать на дороге — до тех пор, пока он мог "сражаться" он был бы также опасен, как только что начав бой. Даже если это "сражение" заключалось в попытках Ланселота укусить противника — до тех пор, пока в нем жила готовность продолжать бой — противнику стоило беречься его атаки.
Однако Ланселоту — Богине за ним — этого было мало. Умение продолжать сражаться на высоте своих способностей до самого момента гибели было прекрасно — однако Богиня распорядилась наградить Ланселота подходящим даром — и потому Первый Хассан, удар которого переломил кости в теле Ланселота, с некоторым удивлением обнаружил попытку атаковать его в ответ.
Удар Ланселота не просто не был ослаблен — нет, это было вполне ожидаемо учитывая все вышесказанное — он был сильнее, чем должен был быть. Куда быстрее и опаснее, чем должен был быть.
Безусловно, для Первого Хассана тот на самом деле не представлял опасности — удар Арондайта лишь заскрежетал по появившемуся на его пути щиту из тяжелого черного металла — однако сам факт подобной атаки означал, что Ланселот был не просто силен — он была еще сильнее, чем могли подумать другие Слуги.
Следующий удар Первого Хассана врезался в тело Ланселота вновь, вспарывая плоть и сталь, прикрывающую ту, для проверки — и Ланселот отреагировал, еще быстрее и сильнее, чем до этого. Иными словами — гипотеза Первого Хассана была подтверждена.
-Цена Предательства,— Ланселот, видимо, поняв по молчаливой неизменной маске Первого Хассана направление движения его мыслей, и усмехнулся безрадостно,— Чем больше ран покрывает это тело — тем сильнее я становлюсь. А мои навыки всегда обеспечивают возможность распорядиться этой силой нужным образом.
Впрочем, реакция Первого Хассана на эти слова оказалась весьма приглушенной — если та вообще была. Заблокировав удар Ланселота — в следующее мгновение Хассан ударил клинком вновь — на этот раз Ланселот даже смог немного уйти в стороны от атаки легендарного ассасина. Не полностью, так что новая красная линия пропорола тело рыцаря, со скрежетом выгрызая кусок из его стальной брони — однако сам факт того, что он смог сделать это означал, что навыки Ланселота — и дарованные ему Камелотом и Богиней силы — стоили дорого даже в лице сражения с врагом, которого, согласно всякой логике, Ланселот не имел возможности победить.
Однако, в насмешку над этой самой логикой Ланселот сдвинулся в сторону, позволяя клинку Первого Хассана врезать плоть — чуть меньше и меньше и меньше с каждым разом — до тех пор пока Ланселот не смог выставить преграду на пути атаки Первого Хассана. И хотя его плоть вновь взвыла от боли и кости, сломанные до того, заскрежетали, превращаясь в крошку — через гримасу боли Ланселот смог ответить даже с каплей задора и гордости,— Не так просто... Старик...
Первый Хассан, однако, не отреагировал на слова Ланселота, лишь перехватив клинок вновь — и вновь ринувшись в бой.
* * *
Золотое сияние Экскалибура поглотило Висячие Сады Семирамиды и Семирамида мало что могла сделать в этот момент, кроме как подготовиться к удару. Ее парящий Благородный Фантазм был укреплен, конечно же — способен выдержать атаку сотен могущественных магов, направивших все силы на штурм парящей крепости Семирамиды...
Но Экскалибур был Экскалибуром. Даже если это был Экскалибур Короля Ричарда.
Так что поглотившее золотое сияние заставило сперва резко вздрогнуть Висячие Сады, пошатнув саму Семирамиду, после чего Семирамида поняла, что ее Благородный Фантазм пережила удар силы, на которую тот не был рассчитан.
А затем пришел грохот, на фоне которого всех Слуг, находящихся в Висячих Садах, сбило с ног — Араш, прицеливавшийся к своему противнику, едва не выпал наружу, чуть было не вылетев за пределы террасы, с которой он вел стрелковую дуэль. Семирамиды мгновенно ощутила, как за дрожью по ее парящему дворцу прошла дрожь по ее телу — не в страхе, а в осознании.
Висячие Сады лишились своей защиты и медленно начинали падать вниз.
Благородный Фантазм Семирамиды являлся магическим чудом, а не технологическим, а потому не имел отдельных двигателей или подобного разделения на те или иные отсеки и функции содержимого — это означало, что, с одной стороны, противник не мог уронить парящую крепость Семирамиды. С другой стороны это же значило, что в случае, если противник нанесет значимый урон Висячим Садам — те упадут автоматически вниз, без необходимости атаковать ту или иную деталь Благородного Фантазма.
Парящий дворец Семирамиды пережил атаку Экскалибура. В каком-то смысле это можно было назвать достижением, которым Семирамида могла гордиться. На свете существовало не так много защит, способных выдержать удар Экскалибура — или подделки, бесконечно близкой к оригиналу Экскалибура — и по итогу расплатиться за это лишь запасами сил, не позволив обгореть ни одному волоску на головах защищаемых этими щитами подопечных, включая саму Семирамиду. Однако эта возможная искра гордости, промелькнувшая в разуме Семирамиды, не была способна затормозить падения Висячих Садов.
Монструозная громада парящего дворца накренилась в сторону, прежде чем медленно начать опускаться вниз — медленно, впрочем, лишь сравнительно ее полного размера. На самом деле дворец Семирамиды падал с ожидаемой для него скоростью — и сама Семирамида, ощутившая, как начинает в невесомости парить ее тело, словно бы от отправившегося быстро вниз лифта — поняла, что она падает. Представший перед ней выбор же не пестрил своей вариативностью.
Семирамида могла попытаться удержать падающий дворец. Вероятность удачного исхода в этом деле была не нулевой — но вместе с тем и вовсе не стопроцентной. Что было стопроцентным при этом, однако, так факт того, что Семирамиды полностью истощила бы свои силы — и если бы ее план не удался — она погибла бы, не сумев бы даже спастись со своего падающего дворца. Если же противник обладал возможностью повторно использовать подобие Благородного Фантазма Ричарда — то эта идея изначально была лишена смысла, даже если бы Семирамида добилась успеха.
Однако падение дворца Семирамиды с его высоты не было слишком резким — Экскалибур Ричарда пробился через щиты Висячих Садов, но Семирамида все еще сохраняла контроль над теми в последние минуты прерванного полета. И потому перед ней возник вопрос — проблема.
Семирамида была не из тех, кто легко принимает поражение. Если точнее, то правильнее было сказать, что она не принимала поражение вовсе — она скорее отгрызла бы себе язык, чем позволила бы тому извернуться и произнести это признание. И вместе с тем — она все же была не глупа.
Она понимала, что в результате произошедшего — ее неуязвимая крепость оказалась сбита, сброшена с неба, и прямо сейчас Семирамида двигалась к земле. Возможность взломать защиту Камелота в данном случае для Семирамиды была потеряна. Она осознавала это не хуже многих — однако, никогда не готовая признать свое поражение, не была готова просто смириться с этим. А потому, повернувшись к двум Слугам, стоящим рядом с ней, раздраженно вздохнула, чувствуя, как начинает набирать скорость падения ее дворец.
-Араш,— Семирамида отдала команду, позволив на мгновение своему раздражению на лице уступить место сожалению. При всем ее раздражении и непомерном эго — по крайней мере в ней сохранялась крупица человеческого сочувствия к ее союзникам,— Используй свой Благородный Фантазм.
Прямо сейчас для этого был лучший момент — до того, как Ричард доберется до Араша — а тот наверняка планировал сделать это прямо сейчас, помешав Арашу использовать свою полную силу — в момент, когда Араш мог еще видеть с высоты как Камелот, так и расположенных в том противников — и пробить брешь в защиту того.
Однако брешь в щитах Камелота была лишь началом — ожидаемым и необходимым, но не идеальным.
Для того, чтобы окончательно обрушить щиты Камелота требовалось нечто большее. Если бы Висячие Сады Семирамиды все еще парили — то, позволив себе расслабленно заняться стрельбой, подобной тиру, Семирамида могла бы не беспокоиться об этом. Но если это было невозможно — то, по крайней мере, Семирамида планировала использовать боевую мощь своего дворца на полную силу.
-Санзанг,— Семирамида перенесла взгляд на монашку, ощутившую, как начинает падать земля под ее ногами, но еще не успевшую сообразить толком, что это означало в картине ее мира и сражения,— Ты ведь хотела помочь, не так ли?
Услышав эти слова Санзанг кивнула, чуть обрадованно, как ребенок, только и ожидавший возможности "помочь" взрослым, заставив Семирамиду выдохнуть через нос и развернуться, чувствуя, как стремительным ручейком утекает время, прежде чем медленно кивнуть,— Тогда ты тоже используй свой Благородный Фантазм. Настало время проверить, сколько лошадиных сил держит в себе одна монашка.
* * *
Араш воспринял новости об использовании своего Благородного Фантазма, о своей предстоящей гибели абсолютно спокойно. В конце концов когда твоя основная — и совершенно не малая — сила кроется способности, что однозначно приведет к твоей гибели после ее использования — начинаешь спокойно относится к своей гибели. Если не желать ту — кто в здравом уме вовсе желал подобного — то по крайней мере осознавать с рациональной точки зрения о возможности подобного исхода.
