Артурия, впрочем, не была столь же благосклонна — хотя та не атаковала Аинза мгновенно, когда он оказался перед ней практически беззащитным — ну, по крайней мере, в ее глазах, поскольку Аинз не позволил себе расслабиться на поле боя на самом деле — та также и не опустила возникшее в ее руках копье, подобное огромному скрученному в спираль рогу, лишь указав тем на Аинза в более чем недружелюбном жесте — что заставило Медб издать подобие рыка — слабо подходящего ее чертам и высокому голосу — а самого Аинза приготовиться к атаке.
-Я не вижу смысла говорить с тобой,— голос Артурии был холоден — но не так, как был холоден голос... Артурии? Аинз сделал пометку в дальнейшем подобрать другое различие между двумя, временно решив называть Артурия из Халдеи "черной", а Артурию перед ним "Богиней". В любом случае, голос Богини был холоден, но не пронизан холодным, почти высокомерным пренебрежением, а скорее был пуст — отстранен, будто бы говоривший просто повторял заученные фразы, возможно даже не понимая смысла произнесенных слов — или не зная языка, на котором он говорил,— Сражайся. Выживание человечества... Достойная цель для того, чтобы встретить смерть в бою пытаясь исполнить ее.
На эти слова Аинз мог только нахмуриться. Нет, конечно же, он не испытывал проблем с тем, чтобы сразиться с Артурией — но, признаться честно, он в первый раз столкнулся с кем-то в Сингулярности кто пытался разрешить эту Сингулярность своими силами — и кому он мешал своими действиями. К тому же Аинз не был так уже уверен в том, как именно он разрешал Сингулярности — обычно он просто побеждал противников, забирал Грааль и... На этом все оно как-то само заканчивалось. Для планов относительно зачистки рейдов этого было обычно достаточно — хотя разработчики Иггдрасиля и любили добавить одно или другое дополнительно действие, требующееся для прохождения — доставка предмета, разговор активирующий ключевой флаг или что-нибудь подобное... Для разрешения Сингулярности? Не факт.
Но и просто развернуться и отдать приказ Слугам остановиться, неожиданно пойти на попятную Аинз не мог — из-за того, что он не был единственным участником в сражении, из-за того, что он не мог так просто и не имея на то причины заявить перед своими подчиненными о неожиданном резком развороте или прекращении действия плана... И потому, что он до сих пор не был уверен в том, что Артурия напротив него была действительно его союзником.
Легкого разговора с Богиней у Аинза, впрочем, не выходило. Копье, направленное на Аинза, не пошло в сторону и даже когда Аинз не атаковал первым — Богиня не атаковала сама, однако никаким образом не показывала и того, что она была расслаблена. Скорее она просто выжидала подходящего момента, опасаясь, что в случае атаки против Аинза она окажется в ловушке.
Совершенно правильный подход в сражении с любым игроком в Иггдрасиле — и особенно с Аинзом, однако в текущих создавшихся условиях... Крайне непродуктивный.
Аинз в свою очередь остановился — ему было понятно, что согласно предыдущим Сингулярностям ему просто нужно было убить Богиню... Но если она все же не врала? Если у нее все же был собственный план, что он нарушил своими действиями?
Молчаливое противостояние двух сторон затягивалось, мгновение за мгновение, прежде чем Богиня все же открыла рот,— Вот, значит, как... Гибель человечества недостаточно для тебя — ты желаешь увидеть мой вид в момент, когда последняя кроха надежды будет уничтожена... Когда все мои приготовления окажутся бесполезны... Впрочем, я не ожидала иного.
"Если бы я еще знал, о чем ты и Хассан говорите, то все было бы куда проще..." — Аинз почти закатил глаза раздраженно, прежде чем взглянуть на ту внимательно, замерши между двумя решениями — атаковать и все же задать вопрос — и пусть Медб будет свидетельницей его неуверенности в ответе.
Несколько секунд в воздухе стояло напряженное молчание, прежде чем Богиня все же приняла первое решение вместо Аинза. К счастью или нет — та избрала путь не длительного монолога с разъяснением о своих планах и тайнах Сингулярности, а атаку, направленную на Аинза — мгновенно оказавшись рядом с ним с копьем, занесенным для удара — со скоростью значительной даже для Аинза, привычного к скоростям Иггдрасиля — и нанесла удар.
К счастью активировавшаяся магия защитила фигуру Аинза — а возникшее за спиной изумрудной отражение существа, словно бы выточенного из переливающегося всеми оттенками кристалла, нанесло удар, сверкнув словно бы созданным в едином ансамбле со всем его телом клинком в атаке.
Впрочем, конечно же, разобраться с Богиней так просто было невозможно — та даже не обернулась в сторону атакующего, легко взмахнув рукой, словно бы отгоняя от себя назойливую муху. Порожденная движения руки волна, впрочем, не была похожа на подобную от движения руки — ударившая словно бы взрывная волна врезалась в столь артистично созданную скульптуру иллюзорного воина Медб, раскалывая ту мгновенно на сотни тысяч мельчайший осколков, размалывая того в песок — тут же истаявший еще до того, как звук разбитого стекла мог бы быть услышан присутствующими.
Впрочем Медб также не обратила на подобное внимания — двое, трое, затем пять, десять — и в мгновение ока весь тронный зал оказался заполнен переливающимися копиями и иллюзиями, каждый словно бы небольшое произведение искусства — любимый Медб изумрудный цвет кристаллов уступил место всем переливающимся цветам радуги, словно бы каждый из воином был создан из собственного вида самоцветов — от белесо-прозрачного алмаза и до цветов настолько странных и ярких, что, казалось, тем не было места в мире людей вовсе.
Следующее движение копья Богини, подготовившейся для нового удара против Аинза мгновенно породил взвившиеся вверх потоки воздуха — грохот и свист режущего ветра, возникший даже не как последствие удара, а лишь в качестве стороннего эффекта замаха самой Богини, впрочем, также легко врезался в расположенную вокруг нее небольшую армию — звон стекла практически поглотил грохот удара воздуха, в момент, когда десятки окружающих ее рыцарей превратились в мелкую растертую пыль под давлением ветра — а сама Богиня устремила копье в сторону Аинза.
Впрочем, сам Аинз все это время не стоял бездельно — ударившие из-под земли цепи, словно бы сделанные из костей, сплетенных в единые канаты, врезались в ноги и руки Богини, опутывая те без всякой нежности к цели — если бы на месте Богини оказался обычный человек то, даже несмотря на то, что это заклятие было одним из множества заклятий Аинза, направленных на ограничение подвижности, нежели на нанесение урона — тот погиб бы весьма жутким образом — его конечности, обвитые костяными цепями превратились бы в кровавую пыль и месиво, ударившее во все стороны под напором цепей как из сжатого пакетика с кетчупом.
Впрочем, это было бы справедливо для обычного человека — и Богиня не была ни обычной, ни даже человеком — а потому сжавшиеся на ее теле цепи смогли остановить ее — на секунду — но не более того. Спустя прошедшую секунду Богиня, в чье тело врезался клинок возникшего очередного иллюзорного — но оттого не менее опасного — воина, дернулась в сторону — и цепи, не сдавшиеся так просто под напором атаки, потянулись за ней, вырываясь из пола словно бы из плоти, скрежеща и ударяя во все стороны каменной крошкой и пылью.
Впрочем секунды заминки для Аинза оказалось более чем достаточно — отступив на приличную дистанцию тот взглянул на Богиню задумчиво.
Наверное идеальнее всего было бы не убивать ее в данный момент, а попытаться обездвижить и вызнать у нее относительно ее планов по разрешению Сингулярности... Но вместе с тем подставляться сейчас под удары просто ради этого было бы слишком глупо. Она могла врать, в конце концов, да и к тому же сейчас для Аинза было несколько поздно для того, чтобы просто пожать плечами, отозвать Слуг и сказать "ну а теперь к переговорам."
С другой стороны — и просто убивать ее Аинз не хотел — если не для разрешения текущей ситуации — то как минимум для того, чтобы иметь информацию на будущее.
Поэтому, телепортировавшись в сторону от Богини, заставив ее остановиться, прежде чем переключить свои атаки на куда менее верткую цель — Медб — Аинз кивнул.
Конечно же он попытается остановить атаки Богини, в идеале для того, чтобы устроить с ней диалог. Если же у него это не выйдет и ему придется расправиться с той — для того, чтобы помочь кому-то из Слуг или просто потому, что сражение с ней начнется затягивать — он ее прикончит.
Кивнув сам себе незаметно, Аинз принял решение — прежде чем вновь сконцентрировать свои силы на Богине.
Он постарается обезвредить ее... Но не слишком. Если Богине суждено умереть — ну, это не было великой потерей, на которую Аинз не могу пойти.
* * *
Сиятельное сверкание клинка Гавейна могло заставить иных пасть ниц перед великолепием и мощью клинка Солнца. Поднимающийся до небес столп пламени, осколок мощи магии, доказательство величия рыцаря Камелота — клинок, названный "братом" Экскалибура в руках "непобедимого рыцаря Гавейна."
Для большинства обычных — насколько это слово было применимо вовсе — магов было достаточно просто услышать о подобном, в крайнем случае — допустить один взгляд на сияющий осколок Солнца в руках рыцаря Камелота чтобы мгновенно сдаться — покаяться во всех своих грехах и признать поражение. Даже те, кто решил бы сохранять свое высокомерие перед лицом неминуемой гибели — будь то маги, Слуги или кто иной — встретили бы клинок с высоко поднятой головой, но вместе с тем не сомневаясь и относительно печального исхода столкновения с мощью клинка Гавейна.
Впрочем, Озимандия Великий не был ни первым, ни вторым — взгляд на сияющий Солнцем клинок Гавейна тот даже не удосужился скривить свое лицо в презрительном отвращении к Гавейну и его силам — рыцарь Солнца для него изначально не имел права на этот титул — а значит не имел права и на то, чтобы портить настроение Озимандии — и тем более искажать его прекрасное лицо гримасой отвращения.
Впрочем, и глупость не смела омрачать разум Озимандии, а потому тот не позволил своему презрению затмить его взгляд и разум, приняв смерть в своей неосторожности.
Потом взревевшее солнечное пламя Гавейна спустя мгновение врезалось в огромную фигуру сфинкса, призванного Озимандией чуть ранее. Монструозное создание, способное заставить любого Слугу отступить одним своим видом и аурой силы против клинка Солнца, заставившего пыль и песок превратиться в стекло на сотни метров вокруг от одного жара пламени.
Столкновение разнеслось взрывной волной вокруг, но... Вслед за ними не поднялось облако пыли, как не было слышно и воя и скрежета металла и плоти.
Должная было подняться взрывной волной пыль была мгновенно сожжена, не оставив даже возможности скрыть от глаз фигуру столкновения двух воплощений Солнца. Поднявшаяся взрывная волна ударила так быстро, что грохот не успел оформиться в звук до того, как все было кончено — и когда он ударил — грохот был подобен не звуку взрыва или столкновения, а небесному грому, словно от гневающегося Царя Богов, взирающего с яростью на мир под его ногами.
Два солнечных огня, столкнувшись единовременно, породили вспышку — ослепительно яркое сияние клинка Гавейна столкнулось с обрамленной серебряным черным фиолетовым сияние могущественного Сфинкса — и ударившее во все стороны сжигающее пламя поглотило на мгновение весь мир вокруг.
Впрочем и эта картина не продлилась и секунды — поглотившая, казалось бы, весь мир пелена отступила спустя мгновение — и ударившие во все стороны серебряные и золотые блики превратились в мягкие отблески, прежде чем, вместе с затихающим громом, истаять в ничто, оставляя Гавейна, по чьему лицу прокатилось несколько крупных капель пота, черно-фиолетового сфинкса, издавшему яростный и наполненный болью вой, обнажая еще более черный, чем на всем его ином теле разрез, из которого бурным потоком засочилась черно-фиолетовая вязкая жидкость, подобная крови величественного создания, и Озимандию на его барке, что не выглядел ни удивленным, ни разгневанным, а казался и вовсе даже несколько скучающим, глядя на выступление цирковой труппы перед ним и в его честь — словно бы столкновения царя всех сфинксов и непобедимого рыцаря для него представляло в лучшем случае небольшую забаву, которой он любил скрашивать свои вечера.
Взгляд Озимандии коснулся раненного сфинкса, сделавшего шаг назад, немного пошатываясь, словно бы переживая боль удара, прежде чем вернуться к Гавейну и Озимандия произнес величайшую похвалу что он мог только даровать Гавейну,— Я ожидал более жалкого зрелища от вора, пожелавшего присвоить титул моего рыцаря себе.
Для Озимандии это было, пожалуй, одним из наиболее выдающихся комплиментов, что он мог даровать со своей руки — это было признанием силы противника — в каком-то смысле даже признанием права — в ничтожной мере — на титул рыцаря Солнца. Но все же это было максимумом, что мог даровать Гавейну Озимандия.
Хотя ранение сфинкса — царя всех сфинксов — в каком-то смысле само по себе было достижением не меньшим, чем ранение иного легендарного дракона — для Озимандии подобный исход сражения не приводил ни к чему большему, чем к покровительственной похвале Гавейна. В конце концов, пусть с точки зрения любой легенды подобное достижение, равное ранению, нанесенному чудовищу и смотрелось солидно — здесь и сейчас, стоя против Озимандии, Гавейн не добился большего, чем немного развлечь самого Озимандию. Раненный сфинкс был, в конце концов, просто раненным сфинксом — даже не убитым. Озимандия мог уничтожить противника сейчас — либо мог отправить сфинкса, вполне способного продолжать сражение, пусть и не в своей полной силе, против врага. Для Гавейна же, однако, ситуация была намного печальнее — тот смог отбить атаку и даже нанести ранее Благородному Фантазму Озимандии лишь благодаря использованию своего Благородного Фантазма. Сейчас, когда эта козырная карта была сброшена со стола — на время куда дольше, чем потребуется Озимандии для того, чтобы разобраться со своим противником — можно было сказать, что это было концом Гавейна.
Поэтому Озимандия даже не обратил внимания на то, с каким яростным ревом бросился вперед царь всех сфинксов, стремясь отомстить ранившему его рыцарю, лишь холодно глядя на то, как огромное массивное существо, созданное из фиолетово-багряной пустоты и жара новорожденных звезд, атаковало вновь — обеспечивая еще одну милость Гавейну — ибо сам Озимандия Великий наблюдал за последними моментами жизни рыцаря. Разве само по себе это не было милостью по отношению к его противнику?
Конечно же под светом полуденного солнца Гавейн был сильнее всего — но его противником не был другой Слуга, а легендарное чудовища, не уступающее никакому дракону в своей мощи — и существовали все причину на то, чтобы драконоборцы занимали почетное место наверху пантеона всех героев.
Гавейн поднял клинок — но врезавшаяся лапа сфинкса заставила того сделать шаг назад, отчаянно стремясь погасить инерцию удара, вспахивая борозды своими подошвами. Второй удар сфинкса в бог Гавейна заставил того сжать зубы, подавляя пытающийся вырваться совершенно не рыцарский стон боли от ощущения когтей и жара, мгновенно спаявшего его плоть и металлический доспех непобедимого рыцаря.
