— Переходим к подаркам! — объявил между тем отец и достал из ящика стола очередную папку. — Я, Варюша, открыл на имя Варвары Бекетовой счет в Кредитном банке. Там у тебя начальный капитал — пять тысяч золотом...
— Пять тысяч? — не поверила Ара своим ушам.
— Потому и говорю, больше десяти рублей проигрывать в карты запрещаю. Была бы парнем, предупредил бы еще насчет шлюх, но ты, чаю, от этого застрахована. Вот документы, вот чековая книжка, а вот от меня на дорогу десять червонцев. На твой счет буду переводить ежемесячно двести рублей. Хочешь — транжирь, хочешь — копи. Твои деньги.
— Я...
— Ты! — улыбнулся отец. — Окосела, поди?
— Да, нет, вроде бы, — прислушалась Ара к своим ощущениям. — Голова немного кружится, да зрительный фокус удерживать приходится. Но так я, пожалуй, даже самоход водить могу.
— Кстати о локомобилях, — словно бы, по ассоциации "вспомнил" отец. — Я тебе на поступление "Помора" купил. В гараже стоит...
— Нового?
— Да, триста пятого, — подтвердил отец.
Ну, что тут скажешь, Ара давно мечтала о собственной машине, но "Триста пятый Помор" производства ниенского завода товарищества "Самолет" — это что-то с чем-то! Полноприводной гражданский вездеход, на котором куда хочешь проехать можно: хоть по асфальту, хоть по бездорожью.
— Можно прямо сейчас? — едва сдерживая крик ликования, поинтересовалась Ара.
— Водка не помешает?
— Никак нет!
— Тогда, вперед и не оглядывайся!
* * *
До Пскова добиралась своим ходом. Девятьсот километров за двенадцать часов. Совсем неплохой результат, хотя и не рекордное время. Но, с другой стороны, она же не в соревнованиях участвовала. Никуда не спешила, ехала и получала удовольствие. Дорога, пейзажи, то да се. Одним словом, лепота! В Тихвине — почти на середине пути, — сделала остановку. Поела в чайной, — тарелка куриного бульона с двумя расстегаями, мясным и грибным, и чашка крепкого цинского чая, — сходила в уборную, размяла ноги, и снова в путь. В Псков приехала около шести вечера. Подрулила к гостинице на Лесной площади, которую выбрала заранее из-за местоположения — рядом с набережной Псковы и недалеко от моста к Псковскому крому, — припарковалась, вселилась в номер, зарезервированный на имя Варвары Бекетовой, бросила вещи и пошла искать Академию. Судя по карте, от Лесной площади до Академии Аэронавтики, кампус которой располагался на левом берегу реки Великой, рукой подать — прогулочным шагом четверть часа. Однако неспешно идти Ара попросту не могла. Ей не терпелось увидеть наконец свою будущую "альма-матер". Ара вихрем промчалась по улицам, выскочила на площадь перед главным корпусом, поклонилась адмиралу Вараксину, бронзовый памятник которому стоял как раз перед фасадом Академии, и пошла смотреть мемориальные доски. Досок было много, как и знаменитых выпускников Академии, и Ара так, увлеклась чтением имен и кратких биографий, что не заметила, как за ее спиной возник некий незнакомец.
— Что, парень, тоже хочешь стать авиатором?
Ара обернулась. Рядом с ней остановился красивый молодой офицер. Высокий, широкоплечий, к тому же флотский.
"Целый мичман, сука!" — обиделась она на обращение.
Ну, то есть, она знала, разумеется, что, если не приглядываться, вполне может сойти за мальчика — худая, плоская, без бедер и задницы, да еще и с короткой стрижкой, и к тому же одета по-мужски в штаны и куртку, — но ей все равно стало обидно.
— Так точно, дяденька, — подтвердила она тоненьким голоском. — А долго ли учиться?
— Долго, — улыбнулся мичман, переведя взгляд на мемориальную доску, посвященную адмиралу Юфереву. — Но сначала тебе, братец, придется закончить гимназию, или ты в реальном учишься?
Парень явно повелся на ее невеликую хитрость, — "Вот же тупой баран!" — и, как ни в чем ни бывало продолжал вести разговор с "любопытным подростком".
— В реальном училище. Через год заканчиваю, — "похвасталась" Ара, вживаясь в роль. Она и в гимназии порой прикидывалась мальчиком. Подружки говорили, что из нее получался просто замечательный паренек лет четырнадцати-пятнадцати. "Красавчик и умничка" — по определению Маши Засекиной.
— Ну вот и молодец, — похвалил ее мичман. — Закончишь училище, приходи. Нам такие люди нужны. Только ты сначала спортом займись. А то ты мелкий пока. Могут не принять. Авиаторам сила нужна.
"И мозги!"
— А вы, дяденька, авиатор? — сменила Ара тему.
— Да, — подмигнул ей парень. — И ты станешь, если захочешь.
— Я-то захочу.
— Ну, вот и славно, — улыбнулся ей мичман. — Удачи тебе, приятель! Может, еще и свидимся!
И пошел себе куда-то в сторону. Судя по всему, двигался он к проходной, располагавшейся справа от главного здания Академии и, значит, служил он здесь же, инструктором или бери выше — преподавателем.
"Да, — вдруг с горечью подумала Ара, — вот такому я бы дала. Да только он не возьмет..."
Она тяжело вздохнула и хотела, было, отвернуться от уходящего вдаль красавчика, но тут неожиданно припомнила слова отца о том, что она по сути единственный — кроме него, разумеется, — мужчина в семье. А как ведет себя настоящий мужчина, встретив незнакомую красивую девушку, которой до него и дела нет?
"Он ее завоевывает!" — решила Ара, наблюдая, как исчезает за проходной так понравившийся ей мичман.
"Придется постараться, — призналась она себе. — Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!"
Мысль эта разом подняла ей настроение, и Ара едва ли не вприпрыжку отправилась искать харчевню или кухмистерскую. Ей надо было пообедать, а заодно и поужинать, и уже затем идти гулять по одному из красивейших городов республики Себерия.
2. Филиппова Гора и далее везде, Сентябрь-Декабрь 1944 года
Мытарь появился у ворот Филипповой Горы в полдень. То ли специально так подгадал, то ли попросту случай вышел. Виктор его почувствовал загодя, издалека, с поворота дороги, уловив "образ целенаправленного движения", но прятаться не стал. С чего бы? Татей он не боялся, знал, что, если не отобьется, то уж наверняка убежит и скроется в тайге, а больше ему, — так он считал по наивности, — опасаться в этом медвежьем углу было некого. Поэтому, пока незнакомец медленно преодолевал подъем, Виктор продолжал рубить дрова. До зимы было уже рукой подать, а крепостица ему в наследство досталась старая и ветхая, и починить жилые помещения в одиночку нечего было и думать. Поэтому жил он на бывшей кухне, перетащив туда из горниц и светелок "красного терема" кое-что из уцелевшей мебели. Кухня находилась в цокольном этаже и отапливать ее было проще, тем более, что махонькие оконца под потолком Виктор заложил битым кирпичом, заткнув щели мхом. Но все равно дров на зиму требовалось много, вот он и старался.
— Есть кто живой? — окликнул молодой мужской голос из-за закрытых наглухо ворот.
Человек был один и приехал верхом. Это Виктор уже знал. Теперь вот определился и с возрастом.
— Погодь, мужик! — откликнулся Виктор. — Сейчас на стену выберусь, поговорим.
— А калитку открыть не судьба?
— С чего бы? — Виктор бросил топор-колун рядом с колодой и бегом взбежал на стену. Со стороны двора она была едва ли выше двух метров, и пары нетолстых бревен с зарубками, положенных в виде аппарели, вполне хватало, чтобы подняться на оборонительную галерею.
— Здоров будь, отрок! — приветствовал его мужчина, одетый в темно-зеленый мундир гражданского чиновника.
— И вам доброго дня! — Вежливо ответил Виктор, вставая на край стены. — С чем пожаловали, сударь?
— Хозяина позови! — Ну и то сказать, одет Виктор, как крестьянский сын, в домотканые порты и рубаху, и это чиновник еще не видел его босых ног.
— К твоим услугам, — усмехнулся Виктор в ответ, переходя с вежливого "вы" на спесивое дворянское "ты".
— Хочешь сказать, ты дворянин Петр Якунов? — прищурился мужчина.
— Хочу сказать, что я его внук и наследник, — зло, как и подобает "взбрыкнувшему" шляхтичу, объяснил Виктор. — Я Виктор Якунов, плоть от плоти посадника Захария Якунова, дворянин и владетель. А ты кто таков будешь, мил человек?
За многие века войн и торговли Новгород, превратившийся позже в Себерию, воспринял немало терминов и понятий, существовавших в европейской культуре и германских языках. Так в русском языке появились "дворяне", "графы" и "бароны", "замки" и "феоды" и многое другое, чему не было соответствий в восточнославянских языках.
— Я служащий мытного приказа Иван Ануфриев, — представился мужчина.
— Мытарь, значит.
— Можно сказать и так.
— Ну, и чего тебе надобно, господин мытарь? — задал Виктор закономерный вопрос. — Дед от налога был освобожден за свои геройства, а с меня, как с несовершеннолетнего, тем более нечего взять.
— Это да, — не стал спорить мытарь. — Но я здесь, господин Якунов, не только из-за налогов. Чиновники да ваших краев нечасто добираются, так что я заодно и перепись произвожу, жалобы принимаю и объявляю указы.
— Хорошо, — не стал спорить Виктор. — Можешь записать. Я стало быть Виктор сын офицера Ильи Хромова и девицы Софьи Якуновой, по завещанию деда своего и по старшинству в роду дворянин Якунов владетель Филипповой Горы, замка и прилежащих земель.
— Кто еще живет в замке? — Мытарь тщательно записал в блокнот все, сказанное Виктором, и теперь вновь смотрел снизу-вверх на крепостную стену.
— Я живу один.
— Тогда, позвольте задать вам вопрос, ваше благородие, — переходя на "вы", продолжил чиновник. — Сколько вам лет, господин Якунов?
— Шестнадцать, — ответил, не подозревая подвоха, Виктор.
— То есть, — уточнил чиновник, — вы, Виктор Ильич, несовершеннолетний гражданин республики Себерия, живете один и не находитесь под частной опекой?
— Зачем бы? — пожал плечами Виктор. — Я и сам с усам. Справляюсь помаленьку.
— А затем, — отвечая на риторический вопрос Виктора, улыбнулся ему чиновник, — что по закону несовершеннолетние выходцы из благородного сословия в обязательном порядке берутся под опеку государства.
— Что это означает на практике? — понимая уже, что попал в переплет, уточнил Виктор.
— Это означает, что вы, Виктор Ильич, поедете со мной в Усолье Камское, ну а там уже градоначальство решит куда дальше, в Пермь или в Хлынов. В гимназии вам положено учиться, ваше благородие. Да и, в любом случае, до восемнадцати лет одному вам жить никто не позволит. Таков закон.
"Вот пример посрамления гордыни, — тяжело вздохнул Виктор. — Назвался бы разночинцем, никому бы до меня дела не было!"
Но кто мог знать, что в республике Себерия действуют настолько "прогрессивные" законы? Никто и никак. Виктору за годы его скитаний ни разу не пришлось сталкиваться с законами республики Себерия или сопредельных государств. Другие у него были интересы, да и возможности так себе. Первым делом надо было выживать и устраиваться под суровыми северными небесами, да и потом, когда он пришел в Филиппову Гору, не до того было.
* * *
Виктор попал в этот мир шесть лет назад. Как и почему, он так до сих пор и не разобрался. Не знал, не помнил, не понимал. И о прошлой жизни, как на зло, не вспоминалось ничего конкретного. Память, вообще, работала из рук вон плохо. Иногда что-то вдруг всплывало. Чаще всего какие-то необязательные вещи, типа выборов президента или выхода на рынок нового корейского мобильника, но зато вся конкретика его прежней жизни оставалась недостижима. Впрочем, кое-что он все-таки знал. По факту, случилось вот что: взрослый мужик, каким, по-видимому, был Виктор "до того, как", оказался вдруг в теле десятилетнего беспризорника, пришедшего в себя на товарной железнодорожной станции города Кунгур. Где-то там, позади, остался двадцать первый век, — в этом Виктор был абсолютно уверен, — но при всем при том он даже настоящего имени своего вспомнить не мог, не говоря уже о точном возрасте и стране проживания. Вспоминались очень разные пейзажи, города и интерьеры, из чего можно было сделать вывод, что он в свое время много где побывал и много чего повидал. Вот только никак не вспоминалось, были ли это рабочие поездки, или он просто путешествовал для развлечения. Однако казус заключался не только в том, что он неожиданно сменил тело взрослого человека на тело ребенка. Судя по всему, он умудрился попасть не просто из "настоящего" в прошлое, но и в совершенно иной мир. Во всяком случае, он твердо знал, что никакой Себерии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке на старушке Земле не было и быть не могло. Так распорядилась история, и в мире, где он жил прежде, Новгородская республика проиграла в борьбе за выживание Московскому княжеству. А вот в мире, где он жил теперь, это было нормальное государство, вроде той же Англии или еще какой-нибудь долбаной Пруссии. Новгород, правда, побогаче Пруссии, но дела это не меняет. Другой мир, другая история. Так что он не только "упал назад", оказавшись в начале двадцатого века вместо начала двадцать первого, но, похоже, умудрился "отступить" при этом куда-то в сторону, попав, как кур во щи, в иную реальность, в другую историческую последовательность.
Здесь даже русский язык звучал иначе, да и английский, к слову, тоже. Английский Виктор, по всей видимости, знал в прошлой жизни на ять. Говорил на нем, читал и писал, но родным для него все-таки был русский. Но здесь и сейчас граждане республики Себерия говорили на совсем другом диалекте великорусского наречия, на слух напоминавшем Виктору скорее польский, чем, скажем, куда более близкие к русскому языку украинский и белорусский. В общем, какое-то время пришлось ему побыть немым мальчиком, — просил подаяние, воровал и изображал из себя юродивого, — ну а затем, осмотревшись и поднабравшись того-сего, решил, что пришло время устраиваться в этой жизни на человеческий манер. Все-таки, на самом-то деле, он был взрослым, а возможно, и немолодым, опытным мужчиной и, худо-бедно, понимал, как устроена жизнь. Вот тогда он и стал Виктором Якуновым, а случилось это так.
Замок старика Якунова стоял в излучине Колвы на невысокой скалистой сопке — Филипповой Горе. А в трех верстах выше по течению реки, там, где в Колву впадает невеликая речка Цидовка, находился едва влачивший существование погост. В Вильгорте — так называлась деревушка на языке пермяков, — когда-то жило довольно много народа. Сто дворов, а то и поболее. Но после чумного поветрия, случившегося лет за шесть до того, как Виктор добрался сюда на краденой плоскодонке из Усолья по Каме, Вишере и Кольве, погост почти полностью вымер. Из двух церквей нынче действовала только одна, самая маленькая, да на берегу реки стояла построенная недавно купцом из Чердыни торговая фактория. Жизнь на погосте едва теплилась, но и то больше стараниями чужаков — переселенцев из Прикамья. Это и послужило основной причиной того, что Виктор выбрал именно Вильгорт, чтобы осесть здесь и начать новую жизнь на новом месте. В деревне, да и вообще в округе, его никто толком не знал, и Виктор мог "втюхать" местным любую историю. Даже такую, в которую ни один разумный человек в другом месте и в другое время никогда бы не поверил. Впрочем, он не стал торопиться, решив прежде осмотреться, и оказался совершенно прав.
