-Клянетесь ли вы, сэр Ланселот... — клинок засел глубже в плоти Богини Камелота, заставив ее впервые за все это время чуть поморщиться от боли. Ланселот, самый верный последователь, самый лучший из рыцарей Круглого Стола...
Переливающиеся ручьи картин слились в единую полновесную картину...
-Клянетесь ли вы, Ваше Величество... — картина изменилась вновь — на этот раз прозвучавший голос был мужским, глубоким, старческим — и Богиня Камелота знала, что говоривший не нуждался в помощи трюков для подобного голоса. Нет, говоривший был мужчиной — старым и опытным священником, произносящим слова, одни за одним,— В любви и горести, в болезни и здравии, в счастье и в несчастье любить Ее Величество Гвинерву?
-Клянусь,— Король Артур склонил голову. Внутри его разума крутилось множество мыслей, уважение, дружба, нежность даже — семейная забота, романтическая влюбленность по отношению к своей новой супруге... Но не настоящая любовь. Не то, что стало бы той самой любовью, о которой поклялись двое перед алтарем в тот день. Моменты страсти и романтические жесты не стали почвой для любви — не создали единого вечного очага уюта между двумя царственными особами...
Клинок в груди Богини заныл еще сильнее — сильнее, чем прежде, изменившись вновь картиной темным красок.
-Ваше Величество, Ваше Величество! — двигающийся быстрым шагом рыцарь, Мордред, торопился, едва не запинаясь о собственные ноги на бегу, стараясь успеть к Королю Артуру. Мордред, столь юный, но столь многообещающий, столь ревностно верный и преданный рыцарь.
-Сэр Мордред,— Король Артур бросил взгляд вокруг, приметив, что иные рыцари уже отбыли на совещание у Круглого Стола, а стража Камелота, отпущенная чуть ранее по приказу самого Короля Артура, разошлась по округе,— Чем могу быть обязан?
-Ваше Величество! — восхищенный до глубоких колик в животе радостный рыцарь, никогда не снимавший своего шлема до сего момента, стянул с себя тот.
Лицо и короткие волосы, те же глаза и рот, что видел ранее Король Артур...
-Отец! — голос Мордреда отозвался глухой пустотой в разуме Короля Артура,— Отец, я твой сын — Мордред Пендрагон!
Лицо Мордреда, всплывшее перед лицом Богини заставило ту ощутить новый удар боли, сильнее чем те были до того. Режущую, пронзающую боль, отдающуюся гулким эхом по нервным окончаниям... Боль, в самом центре груди...
И все же в этот раз Богиня не смогла удержать свою руку и подняла ту к клинку, проходящему сквозь центр ее груди... Лишь для того, чтобы скользнуть ладонью по нетронутой коже. Клинок, Экскалибур, пронзивший ее тело... Исчез.
Но как? Почему? Эскалибур пронзил ее тело, в этом Богиня была уверена, вне всякого сомнения. Ведь если Эскалибур не пронзил ее тело...
То почему же она чувствовала эту боль в груди?
"Мордред" — словно бы пробуя на языке произнесла мысленно Богиня, перекатывая звуки в своей голове. Слово, что отдавало на вкус металлом... Кровью... Солеными слезами... Отчаянием... Разочарованием... Горечью...
Боль, пронзающая ее сердце, стала лишь сильнее после вкуса слова на языке Богини.
Картина изменилась вновь.
-Сэр Ланселот, обвиняемый в обесчестивании леди Гвинервы, нарушении своего долга по отношению к Королю Артура — как рыцарь Круглого Стола, как верноподданный британской короны и как мужчина, в предательстве, а также в убийстве сэра Гарет в приступе безумия... — новая фигура. Голос Короля Артура, что был так близок к тому, чтобы сорваться на на обвинительный крик боли. Взгляд Гавейна из толпы, глядящего с ненавистью на Ланселота. Опущенные вниз лица всех иных рыцарей Круглого Стола. Пронзительный взгляд гнева Мордреда, скрытый безразличной стальной маской шлема...
Пульсирующая, ноющая боль в сердце Богини начала разливаться дальше по ее груди, перебравшись на правую половину той. Боль, объяснения которой не могла найти Богиня.
Картина сменилась вновь. Текущий по ее телу ручеек крови. Пронзительные хрипы медленно слабеющего дыхания. Проклятый холм из тел...
-Ваше Величество...— голос Бедивера был почти ласковым — таким, каким бывает голос убаюкивающей своей засыпающее дитя матери. Ласковым, как объятия смерти, медленно укрывающие Короля Артура. Последние остатки сил. Последние слова, срывающиеся с губ. Последние мысли, пронзающие разум.
Клинок, что оказывается в руках Первого рыцаря Круглого Стола. Первого и последнего. Того, что стал свидетелем начала легенды Короля Артура. Того, кто застал ее конец.
Боль медленно начала подниматься вниз и вверх от груди Богини, проникая сквозь каждую частицу тела медленно. Странная боль, столь непривычная боль. Боль от ран, которые не наносят клинком — боль от ран, истекающих не кровью, а слезами... Боль, отдающая сладким привкусом былого — запахом летних полей, пройденных с бравыми рыцарями Камелота в очередном из походов, отдающаяся звуком смеха безыскусных шуток бахвалящихся благородных сэров, и вкусом отвратительных походных рационов — вкусом готовки Ланселота, что Король Артур пытался смыть со своего языка последующие недели... Но тот, что почему-то остался в памяти Короля Артура навсегда...
Картина сменяется вновь — и Богиня вдруг поняла, что более не видела Короля Артура. Нет, ее разум говорил ей, подсказывал, что она видела что-то совершенно иное — иную историю...
Сэр Бедивер. Лишенный своей руки рыцарь, медленно ведущий своего коня к тому самому Озеру. Боль, чужая боль — самая горячная боль, что только может быть — боль человека, лишившегося всего...
-Может быть... Мерлин?! — безумный вопрос, вспышка, озаряющая потемки, стянутые темными тучами боли,— Да, Мерлин... Может быть он сможет... Да, я еще могу спасти его! Я еще могу все исправить! Просто... Просто нужно добраться до Мерлина...
Богиня ощутила, как боль расползается по ее телу. Странное ощущение того, будто бы она... Не должна была видеть это. К старой боли примешалась новая — тянущее чувство неуюта, будто бы ее не должно было быть здесь, будто бы она не должна была это видеть, будто бы...
Новая картина — отчаянно бегущий по лесу рыцарь. Бедивер, задыхающийся от паники, от страха, от горечи — ползущие по щекам обжигающие слезы стыда и страха.
-Оно исчезло! Оно исчезло! — поиски озера, обернувшиеся неудачей. Единственный нарушенный приказ Короля Артура — единственный приказ, что Бедивер нарушил в своей жизни — отложил на считанные дни ради попытки, в надежде на чудо,— Оно... Исчезло...
Новая картина и странное ощущение Богини усилилось. Будто бы она наблюдала картину... Которой не должно было существовать. Не должно было быть. Картину, нарисованную в день, который никогда не должен был наступить...
Картина постаревшего рыцаря с одной рукой, в сооруженной из тряпок перевязи на поясе которого покоится клинок, что он не смог вернуть. Хмурый взгляд и расспросы, на которые подвыпившие посетители таверны только разводят руками, смеясь,— Как мы добраться до Авалона? Какой корабль отправится на Авалон?
Ощущение... Неправильности. Как будто бы это было... И как будто бы этого не было. Не могло быть. Корабли не идут к Авалону. До Авалона не достичь. Обетованная земля, на которую нельзя ступить...
Но постаревший рыцарь с хмурым взглядом кивает сам себе. Если не один корабль не идет к Авалону... Значит Бедивер доберется до него вплавь.
Новая картина, новая неправильность, новая тягучая боль в душе Богини.
Усталый морщинистый старик с одной рукой, неспешно ковыляющий по пустынным улицам, опираясь на стены вокруг единственной рукой, поддерживая свое дряхлеющее тело и окидывающий своими ослабшими от времени глазами мир вокруг — но никогда не позволяя свертку, привязанному к его спине, упасть на землю. Лица, места и улицы сливаются между собой — странные народы и замки, и деревья, и создания... И каждый раз он спрашивает у нового встреченного — "Я прибыл на Авалон?" И каждый раз те лишь разводят руками и улыбаются вслед обезумевшему старику.
Сердце Богини сжалось. Сердце. Именно так. Это было не болью в ее теле или в ее груди. Это было болью в ее сердце. Болью от...
Новая картина — иссушенный труп на берегу прекрасного острова в океане без краев. Где вокруг цветет поле цветов и медленно идет вечно юный пленник башни, что не может его удержать — и иссушенный дряхлый старик с запавшими от времени и боли странствий глазами, сжимающий в руке сверток, что он так и не смог вернуть своему королю — и слова Мерлина,— Бедивер?
Богиня ощутила что-то странное. Неестественное. Столь отвратительно родное в картине перед ней. Словно бы далекий остров звал ее — как будто ее место было там — даже сейчас, когда она была так далека от него. Как будто бы она видела картину, что должна была увидеть все это время — но не могла протянуть руку и ухватиться за ту...
Вновь Бедивер — его рука изменилась на серебряный протез. Клинок, Экскалибур — клинок, что он должен был вернуть. Наставления от Мерлина и указание — прежде чем Бедивер сделает шаг и покинет вновь Авалон — навсегда. Покинет тот для того, чтобы окончить дело, исполнить приказ, что должен был быть исполнен так давно...
Новая боль — противоестественная боль неправильности. Взгляд, что Богиня бросала ранее — место ее призыва в этой Сингулярности. В момент своего призыва она не ощутила ничего. Сейчас она ощущала боль.
Гавейн, рыцарь полный харизмы, низведенный ее даром до простого солдата, подчиненный ее приказам. Тристан, превращенный из трагического поэта в бесчувственную машину. Гарет, сломавшаяся после сотен смертей в дуэлях, что она когда-то так любила. Ричард, наивный обожатель с залихватским задором, ставший не более, чем живой платформой для клинка.
Возведенные в одну ночь стены Камелота — выбранные из памяти, столь идеально совпадающие вплоть до каждой башни прошлого замка — но почему-то сейчас кажущиеся ей столь чуждыми и странными...
Ланселот и Бедивер.
Два верных рыцаря... Каждый из них — предатель. Ланселот, возлюбивший жену Короля Артура. Бедивер, нарушивший отданный приказ, отказавшись вернуть Экскалибур в воды озера. Каждый из них был верен Королю Артуру. Каждый был неизменно связан с концом легенды о Короле Артуре. Каждый...
Вернул Экскалибур туда, где ему полагалось быть.
Последняя картина возникла перед глазами Богини. Первый день существования Рыцарей Круглого Стола...
-В чем предназначение Рыцарей Круглого Стола, Ваше Величество? — Бедивер. Первый посвященный Рыцарь Круглого Стола.
-В том, чтобы защитить народ Британии! — и выброшенный на ветер ответ Короля Артура — мгновенный ответ, словно бы Король Артур считал его самоочевидным...
Мгновение спустя картина мира вернулась на круги своя и взгляд Богини... Взгляд Короля Артура вернулся к этому миру. Руки Короля Артура сжались на рукояти меча, что наконец то был возвращен ей спустя все эти века. На мече, что пронзил ее сердце.
Король Артур подняла взгляд, не обращая внимания на грустную истому в своей душе и улыбнулась своему противнику, прежде чем поднять взгляд к чудовищу, нависающему над ней, и улыбнуться тому. Авалон... Недостижимый остров ее мечтаний... Авалон ожидал ее возвращения к месту, где она никогда не была.
Спустя века и предательства... История Короля Артура наконец-то была окончена...
* * *
Грааль послужил для Аинза утешительным призом, по результатам обретения которого Аинз был недоволен. Каждый раз когда он оканчивал Сингулярность — он получал Грааль в конце — но в этот раз он опять лишился Предмета Мирового Класса!
Поэтому, выбравшись из разрешенной Сингулярности, Аинз даже не стал останавливаться на разговор с Ольгой или Да Винчи и отправился напрямик в свою комнату, запершись в той и, после некоторого размышления, отправившийся в душ для того, чтобы немного отмокнуть в душе в виде недовольного исходом Сингулярности комка раздражения.
Обычно в конце каждой Сингулярности Аинз проходил через какое-то самопознание, открытие даже. Что он узнал в этой Сингулярности?
Вероятнее всего то, что он не мог получить Предмет Мирового Класса — какая-то невидимая, но злая, сила каждый раз предотвращала его успех на этом фронте.
Что еще? Он впервые взглянул на Слугу, которую он не смог легко поймать и обезвредить. Еще Медб так и не использовала свой Благородный Фантазм...
Хотя, учитывая, что она использовала его постоянно — ведь ее Благородный Фантазм являлся пассивным и не требовал активации — было ли справедливо говорить о подобном?
Но все же...
Аинз проделал путь до душевой кабины, оказавшись под теплой водой и, медленно, словно бы через силу, улыбнулся небольшой, но искренней улыбкой — из тех, что он думал, он никогда больше не использует...
"Это было весело... Действительно, весело..."
* * *
Наступивший следующий день пришел к Аинзу как тот приходил до того всегда — медленно отсчитывающая стрелка часов на циферблате возвестила о том, что дата в календаре изменилась в очередной раз и Аинзу, наверное, стоило приступить к своим ежедневным обязанностям. В конце концов, он не спал — несмотря на свое человеческое тело, созданное Да Винчи, Аинз в конце концов оставался нежитью, для которой само понятие сна было недоступно. И вместе с тем вместо того, чтобы подняться о своей кровати, на которой Аинз продолжал лежать уже третий час, тот позволил себе задержаться немного на той, погруженный в собственные мысли.
Аинз любил погружаться в мысли — в приятные воспоминания о прошлом, постоянно удерживая себя от того, чтобы не потерять нить беседы или не забыть о происходящем в данный момент вспоминая о забавных и печальных моментах прошлого, но в этот раз Аинз вспоминал события... Безусловно, прошлого — но не столь уж далекого.
Аинз прошел уже шесть, можно сказать, рейдов — в первые рейды он нащупывал тактику и стратегию для разрешения последующих, прежде чем собрать кажущийся ему рабочим боевой план — стратегию и тактику его действий в этих рейдах... И до сих пор периодически умудрялся сталкиваться с неожиданностями в той — как например, в третьей Сингулярности ему пришлось использовать Сверхранговую магию, а в четвертой он столкнулся лицом к лицу с... Каким-то магом — очень сильным магом, первым, кто умудрился не просто оказать сопротивление Аинзу, а даже отступить из боя после осознания своей ситуации.
В этот раз в финальном бою Аинз вновь лишился доступа к Предмету Мирового Класса — и это не только печалило Аинза, но и злило его — то особой странной злобой, которая вызывала у игроков нахмуренные брови, но имела тенденцию превращаться в веселые рассказы... Спустя пару месяцев, когда злоба игроков утихала.
Аинз вспоминал прошедшие сражения — фиаско самой первой Сингулярности, когда в результате его сомнений и страха перед Фафниром он позволил его Слугам погибнуть весьма бездарной смертью, и то, как он злился на себя после случившегося... И сейчас, хотя, пожалуй, было бы неправильно говорить о подобном, учитывая то, что он позволил многим своим Слугам погибнуть в бою и их смерть была вовсе не радостна в своем исполнении — Аинз испытывал... Какую-то странную ностальгию по тем временам?
