— Курица — не легенда! Велик — он живой, он... забавный... ему больно умирать! Они же сгорают заживо!
— Он не эльф.
— Да, он — не эльф. Он — лучше. Под вашей лживой красотой скрываются клыки падальщика. Я поняла. Пища вашей лилии-трупоеда — кровь и души. Тот самый ритуал, который ты хочешь провести со мной, ведьма, вернёт жизнь эльфам-повелителям, вашей элитке, если невзначай их покрошит-порубит меч или сожжёт магическое пламя, или же какая-нибудь ушастая светлость забудется в шкуре хорька. Коркоран, как и Мэллан, связан с этим цветком, этой медузой, смерть такого ничтожества, как я, по вашему мнению, ничего не стоит, мы — навоз для вашей орхидеи. Где были мои мозги, глаза, Икабоды, какая же я дура...
— Сколько пафоса. Да, ты почти угадала. Уточню — сердце должно уцелеть, а так, не вдаваясь в нюансы, всё верно, но есть обязательное и главное условие — Орхидея может спасти только чистокровного эльфа. Связь между Сандеррой и эльфом-младенцем устанавливается с рождения. Если Посвящённый смертельно ранен, Орхидея начинает отдавать ему накопленный запас. Да, это жизни других эльфов, фениксов и полукровок, если свойства крови вымесков подойдут цветку. Заметь, эльфы, жертвуя собой, рады, считают это честью для себя, понимая, что помогут кому-то выжить, кому-то, кто может спасти наш Род, повести за собой.
— Холера подери вас и ваш род, чёрную оспу на ваши смазливые рожи, орду кротов и полёвок в корни вашего лопуха. Как я понимаю, раз ты жрица, то и палач — ты?
— Могу и я. Моя забота — на Самхэйн совершить главную жертву — отдать Чаше себя. Если Чаша будет милостива и вернёт меня в Мир, значит, Сандерра здорова и продолжает нам служить.
— Гоблины мои расчудесные... я бы тоже головкой двинулась, будь на твоём месте.
— Это честь для меня, человек. Тебе никогда не понять. Ты не на моем месте, и никогда не будешь. И. Ты. Не будешь с Коркораном, — в её белых глазах полыхнула молния. — Твои дети, если у тебя жених чистокровный эльф, как я поняла, будут лишены этой привилегии — быть исцелёнными Сандеррой от смертельных ран. Странный выбор для твоего жениха-эльфа, впрочем, браки заключаются не на небесах, а по линиям и решению Ковена и Повелителей. К тому времени, когда принимали решение касаемо твоего брака, я уже удалилась из столицы, да и не та это новость, что могла бы меня заинтересовать. Я бы наложила вето. Жаль, но твоим детям, если вы заключите брак, суждено умереть без надежды исцелиться в смертельном бою.
— Рву волосы на себе. Могу и вам повыдёргивать.
— Полукровки должны умирать. Таков Мир, в природе белые львята не живут.
— Ну и гадина же ты, Ло. Феерическая. И, ещё — ты ошиблась, я не полукровка, я полноценный человек, мои родители — люди, должно быть, были и маги, ничего эльфийского во мне не было и нет, хвала всем богам и разорви тебя орки!
— Я не ошибаюсь, никогда. В твоей силе, скованной браслетом, я ощущаю нашу кровь, кровь эльфов. Да, она не похожа на кровь лесных, но я, как Жрица Сандерры, прекрасно могу распознать, подойдёшь ты для Чаши или нет. Эльфов, которые могут питаться не только силой леса, когда-то было множество, например, дроу — осколки тех времён, их источник — силы земли и Лун, твой предок мог быть одним из тех, давно ушедших. Хм... интересно... мне даже немного жаль, может быть, твой будущий брак и не был бы безнадёжен, но твоему торжеству состояться не суждено. Коркорана надо возвращать сейчас.
— Он тебя бросил, сбежал, я бы тоже на его месте драпанула от безумной убийцы, ты просто вымещаешь на мне свою боль, ненависть и ревность, даже если я не подойду твоему цветочку как удобрение, ты всё равно меня убьёшь. Давай же, ведьма. Хватит слов. Какая мне теперь разница, кто мои предки, раз я пойду на корм вонючему цветку?
— Геройствуешь? Что ж, это лучше, чем разводить сопли. Позорно, когда жертва льёт слёзы, упирается и вопит. Я говорила тебе, нас слишком мало, наше средство выжить, конечно, ни этичным, ни милосердным не назовёшь, но у нас нет выхода, при необходимости выжить приемлем даже каннибализм. Поэтому так важны династические и, главное, чистокровные браки. Время, девочка, пора приступать. Если это тебя немного утешит, я могла бы тебя и не убивать, но сейчас спасти его я могу только с помощью Сандерры, амулет Возврата, когда мерзавец ушёл от меня, забрал с собой, поэтому я и вынуждена забрать Эйрос у тебя, всё же мой долг спасти его... чтобы потом взять его семя, а затем усыпить. Жаль, убить не могу, но видеть кошмары, клянусь, он будет и после моей смерти. Не скорби о нем. Он знал, что тебе придётся умереть, и всё равно привёл ко мне, единственное, в чём ошибся — я не простила и не прощу, впрочем, его подвели самонадеянность и твердолобая убеждённость, что все падут к его ногам и в его постель по щелчку пальцев, теряя сознание от восторга. Как это на него похоже, не считаться ни с кем..., впрочем, от тебя мне нужно немного, ты можешь и выжить, но тогда останется только оболочка, живая и безмозглая.
— Ваша доброта не знает границ. Кажется, я уже это говорила, — я попыталась нащупать молнию, но руки почему-то тряслись, незаметно не получилось.
Ло сбрендила, окончательно и бесповоротно.
— Не бойся. Не суетись. Уснёшь, и всё.
— Я сплошная Тенет. Подавишься.
— Да, на тебе браслет, ты убийца, и накоплено сил у тебя — хватит на небольшое цунами, но с моим уровнем ты против меня как клоп против шквального огня дракона. Я справлюсь, девчонка. Я Жрица Сандерры, я одна сильнее, чем Ковен и вся Королевская магическая рать.
Она улыбнулась и занесла руку, в её воздетой к невидимым небесам руке засиял тонкий ледяной меч, толщиной с волос.
Корр предал меня. Заманил. Вру! Это только моё решение, моя вина. Я сама так решила, сама сюда припёрлась, и с чего — с упоминания Коркорана о Ло и капельке грусти в его голосе?! Да, Ло дала мне выбор — но какой! Зулла, Клосс?! Гадины длинноухие, как же я вас ненав... браслет опалил запястье, я охнула, схватилась за руку, прижала к себе. Не может быть, я не верю, он не мог предать, не мог! Хорь так и лежал у ног Лоэтиэль, обмякнув, свернувшись в кольцо, лишь кончик хвоста подрагивал.
"Помоги!" — вырвалось у меня.
Он открыл глаза, поднял мордочку, тяжело и часто дыша.
И улыбнулся во всю пасть, явно довольный.
Конечно. Она его Жрица. Его жена. Чего я хотела, идиотка, чего ждала?
Я выбросила руку, активировав артефакт. Мерцающие серебряные огоньки окутали эльфийку, и, посияв напоследок, исчезли без следа. От любого бы и пепла не осталось, а эта брукса цела.
Всё, Кайра.
Пришло время умирать.
— Прах мертвеца? Неплохо, — улыбнулась Лоэтиэль. — Здесь, в моём Междумирье, только моя власть, мои арканы. Ты не знала? Прощай, наивная девочка. Мне не жаль.
И опустила призрачный меч, уперев острие мне в ямку между ключицами.
26
Тело сковал смертельный холод.
Лоэтиэль читала аркан мягким, тихим, бархатным голосом. Голос манил, звал, журчал ручьём, пел шёпотом ветра в кронах. Казалось, жрица пела колыбельную, а не забирала мою жизнь.
Хорёк сел, замер, шерсть побелела, глаза залило кровью, зверь застыл, как неживой.
Я упала на колени, меч оцарапал шею, впился в кожу, тёплая струйка крови побежала из-под острия, превращаясь в колюче-ледяной жгучий порез. Клочья тумана почернели, засверкали крохотными бело-зелёными молниями, голос жрицы стал громче, в напеве зарокотали отдалённые нотки грозы. Ледяной меч ожил кровавыми сполохами, казалось, синь неба и чистая, алая, яркая кровь смешались в смертном бою. Клинок осиным жалом впился в кожу, туда, где ещё отчаянно билась жизнь; кровь струилась, бежала за воротник, тут же застывая ледяной коркой, не давая открыться ране. Браслет полыхал, потрескивал, и только жгучая боль от ожога не давала мне впасть в милосердное забытьё. Я мечтала умереть, лёд и пламя пожирали меня заживо, кровь бурлила в венах, сердце трепыхалось так, будто вот-вот разорвётся, меня убивала дикая, жгущая боль за грудиной, пот заливал глаза, застывал льдом, я не могла кричать, не могла шелохнуться, убить себя, казалось, мука не кончится никогда.
Что-то пошло не так.
Меч-вампир потемнел, по лезвию побежали ядовитые сполохи, в водоворот слепящего голубого и алого влились ручьи искристой черноты. Глаза Лоэтиэль потемнели, белки залило кровью, костяшки пальцев побелели, жрица вцепилась в рукоять, меч рвался из её рук, как безумный, ведьма едва могла его удержать. Её голос возвысился, перешёл в крик, отчаянный крик безумной чайки, стал воплями иволги, воем обозлённой кошки. Молнии сгустились, били вокруг нас, мы были внутри кокона из света, тьмы и паутины молний.
Лоэтиэль крикнула гортанным, страшным голосом на неведомом мне языке, эхо заклятия впилось в меня тысячью игл, меч хрустнул, уколол шею и взорвался ледяным крошевом. Падая, я успела увидеть, как глаза жрицы приняли нормальный вид и цвет, увидела, как их заполоняет отчаяние и ужас, как Ло падает на колени рядом со мной.
Больше я не видела ничего.
* * *
— Если ты убивать Кайра, я бить твои куски, ты, истукан, — услышала я знакомый голос, но вот чей он, пока вспоминалось не очень.
— Ваша подруга будет жить, неприятные воспоминания я стирать не обучена, в моей памяти, свитках и архивах данных арканов нет, — мелодичный механический голос тоже был мне знаком, но, Икабод меня дери, и эту дамочку я не могла вспомнить. Икабода вспомнила. Счастье-то какое.
— Твой аркан хорош, она дышит весело, ты лекарь, истукан. Время даст знать, жива она совсем или нет, я убивать голем, если обман.
Ага. Это я "дышу весело", значит, я жива. Вспомнив меч, сполохи и бурю, вспомнив сломленную, преданную её же силой Ло, я похолодела. Я не в аркане Лоэтиэль, я в чьей-то постели, на лице что-то мерзкое и мокрое, ну, всё лучше, чем было в жутком грозовом Междумирье.
Я села, мокрое полотенце шлёпнулось на ноги, голова закружилась, меня оглушила боль, шею будто проткнули ледяным шилом. Разлепив будто склеенные веки, ничего не увидела, кроме кроваво-черных пятен, глаза жгло, будто сыпанули чего-то едкого и колючего, я почти ослепла, в голове что-то плавало и булькало, никак не выстраиваясь в привычный ход мыслей, мешала демонова боль.
Где я? Кто это? Почему всё и зачем, и, главное, за что?
— Пей, — моих губ коснулся край кружки. — Ты зелье пить, бегать, прыгать и здороветь.
Я послушно выпила кисленький отвар, или зелье, плевать, как эта жидкость называется и есть ли в ней магия или нет, я жадно пила, с каждым глотком ощущая себя всё лучше и лучше. Выхлебав кружку, поставила её на столик у кровати, где уже красовалась на глиняном блюде горка нарубленной кусками отварной свёклы, разваренная в лохмотья рыбина возлежала на подушке из пшена, безглазо глядя в потолок. Ломоть гномьего, на вид каменного хлеба довершал натюрморт. Спасибо, Марта, руку мастера узнаешь по делам его. Впрочем, у меня и так аппетита не было, а теперь и вовсе. Я глянула на Зуллу, подруга смотрела на меня так, будто я попала под мельницу мечей дроу. Не выдержав жалостливого взгляда амазонки, я перевела взгляд на возмутительно невозмутимую физиономию голема, спустила ноги на пол. Злата примостилась на краешке кровати, сидя так, будто у неё в спине был шомпол.
Комната, то есть каморка, была моя, орденская, где всё было знакомым и родным, разве что немного изменилась Зулла, если можно считать изменением пару костылей и обмотанную чистыми льняными полосками ногу, гордо возлежащую на моём же табурете. Да, дела. Зулла тоже выбывает, отряд наших раненных принял нового бойца. Зельями можно ускорить заживление, но это на день-два, дальше кость вернётся в своё сломанное состояние, может и хуже стать, ведь, если не ощущаешь боли, то и сломанную конечность не бережёшь, так что лучше не рисковать и поспешать медленно. Разбитое во время поимки Сильфы окно так никто и не починил, но Марта, ни Кент не озаботились, впрочем, им и без моего окна хлопот хватало. Я осторожно пошевелилась. Вроде все кости и мышцы целы, боль ушла, на мне ни царапины, чудеса прямо... магия.
— Что случилось, — задала я неожиданный вопрос.
Что поделать, вопросов было, как муравьёв в муравейнике, но этот я сочла всеохватным и всеобъемлющим.
— Ты падать из никуда в кусты, ветки ломать, здорово. Клосс тебя ловить, в небе большой, цветной бабах, красиво, да, — ответила мне Зулла, явно счастливая от того, что ей довелось увидеть фейерверк и меня в полёте. — Сильфа меня ронять, наступать, я ломать нога, зря её держать. Меня целить маг и он делать телепорт в Орден.
— Хорошо, что "целить". А с неба эльфийки и хорьки часом не падали, только я?
— Хорьки нет, эльф — да, только бежать он, после хлоп — и нет. Жаль, голый, красивый, великолепный, отборный самец, дети делать далась бы я.
— Ну да, само божество красоты и интриг в натуральном виде. Значит, он ещё и бегает... Зулла, давай про то, кому и почему ты хочешь отдаться, ты не будешь говорить, или говорить только мне?
— Почему? Тайна не есть. Я честна. Овод любить меня как есть или никак.
— Оводу не понравится.
— Оводу куда быть похожим цель есть, не пить, сильным быть. Я — Дар, Овод меня заслужить и заслужить всегда, жизнь вся, хоть мне боль, если ссора мы, семья где муж амазонки нигде нет, я первый прохожий. Учусь, ты учить. Добра я есть, умна, запоминаю урок.
— Добрее тебя нет во всем Аркануме. Где Сильфа? И как мы очутились с тобой в Ордене?
— Много вопрос, мы здесь маг телепорт помощь, Сильфа ест, играть конюшня, Кент забрать и материть, ты лежать, здороветь, кукла за тобой смотреть. Я к Овод, проверить, как он, ты ждать здесь, голем никто в Орден к тебе не пускать, тебя не пускать, я приказать.
С этой напутственной речью подруга потрепала меня по голове, и, ругаясь на чем свет стоит, взяв костыли у стены, поковыляла к выходу. Впрочем, выход был в паре шагов, моя каморка чуть больше постели, не разбежишься.
Темнело на глазах, сквозь крохотное оконце было видно, как неотвратимо наступал вечер, ветерок холодил мне лицо, звал за собой. Мне нужно в Гавань, прямо вот сейчас, сию секунду, иначе убийца может убрать свидетеля, замести следы. Визард не тупой, к моему искреннему сожалению, он поймёт, что наследил, если поняла и я, а я возлегаю тут, исцеляюсь и восстанавливаюсь. Подумаешь, чуть не скормили цветочку, это ерунда, не говоря уже о том, что, не евши и не спавши, это пустое, не впервой, на что зелья? А вот эта кукла-сиделка, что оставила со мной Зулла, просто так не отвяжется, а мне позарез надо в Гавань.
Одной.
Хватит невинных жертв, кроме того, шпионы Коркорана мне совсем не нужны, пусть голем и грозное оружие. Кстати, об оружии. "Молнии" не было, чего и следовало ожидать, если только она не стала невидимой. Вместо "молнии" у меня теперь голем.
Я и Злата уставились друг на друга.
Миниатюрная, хрупкая блондинка-красавица в короткой тунике-столе из серебристого шелка и темно-серых узких штанах на стройных же ножках, Злата ничуть не изменилась с нашей последней встречи, правда, в шаре мне не было видно её дриадских сапог на высоченных каблуках, эка невидаль, разве что от эти сапоги были оружием, как и сам голем. Что она здесь делает, кто она — друг или враг? Судя по тому, что я в своей постели и пока жива, она не враг, ну, хоть что-то. Рой мыслей в моей башке аж гудел, я не знала, с чего начать, да и спрашивать не хотелось. Слишком много плохих новостей, слышать про новые горести я не желала.
