— Осколки вытащили? — Виктор уже понял, Бобовников ему все расскажет, но не сразу, а, отвечая на наводящие вопросы.
— Да.
— Важные органы задеты?
— Желудок... и большая кровопотеря... Внутреннее кровотечение...
"Как же она до базы-то добралась? — удивился Виктор. — Умеет Ара подбирать себе подруг!"
— Она выживет? — спросил о главном.
— Полагаю, что да, — успокоил его врач. — Прямой угрозы жизни нет, но ранение тяжелое...
— На ноги встанет? — настаивал Виктор.
— По идее, должна...
На том и закончился разговор, а Виктор еще минут пять сидел молча и ничего не делал. Смотрел на стену напротив, где была повещена большая карта Себерии с флажками, отмечавшими движение фронтов. Смотрел и ничего не видел. Собирался с силами, чтобы позвонить Олегу. В конце концов, он телефонировал на базу в Будё и стал первым, кто сообщил кавторангу Шкловскому о том, что случилось в Устье Вологодском. Тяжелый получился разговор. Никому такого не пожелаешь, но чуть позже Виктору пришлось первым сообщать новость и адмиралу Браге. Так что не удивительно, что, завершив разговор, он поднялся к себе в квартиру, налил граненый стакан водки, выпил его в три глотка, закурил и стал вспоминать Ару и молиться, чтобы она осталась жива.
* * *
История повторялась. В этот раз, Виктор поднял тревогу, как и тогда, в самом начале войны с Ниппонией. Он сообщил адмиралу, что, возможно, с Арой случилась беда, но, как и в первый раз, именно Елизавета Аркадиевна, в конце концов, развеяла его страхи и опасения. Она связалась с ним вечером двенадцатого февраля по телефону.
— Отбой тревоги! — сказала в трубку своим жестковатым командным голосом. — Жива наша девочка. И, как ни странно, даже здорова, хотя и беременна.
— Что? — не понял Виктор.
— Ара нашлась, — объяснила адмирал Браге. — Пересидела пургу в снежной норе. Не помню, как это называется, но я тоже когда-то умела такое делать. В общем, жива и даже не простудилась. Но, когда дошла до жилья, ее, разумеется, тут же эвакуировали. Поместили в госпиталь. Вот там и выяснилось, что здорова эта дура условно, так как надо быть сумасшедшей на всю голову, чтобы беременной лететь на перехват чужих бомберов! Впрочем, черного кобеля, в смысле, суку не отмоешь до бела. Сама такая была, и только одного не понимаю, как могла в чужой семье уродиться моя собственная копия?
— Где она сейчас? — спросил Виктор, вполне оценив откровенность адмирала Браге.
— В Шлиссельбург едет. Так что сможешь навестить.
— Олег знает?
— Знает и тоже летит в Шлиссельбург. Настасью твою я, к слову, тоже выписала. Сынок ее пока остался в Устье Вологодском, — там квочек хватает, уж обиходят как-нибудь, — а Настя сопровождает в столицу нашу героэссу. Они на Арином драндулете едут. Ведут по очереди...
— Почему сюда? — заинтересовался Виктор. — Не то, чтобы я был против, но...
— Потому что я запретила ей летать, пока не родит, — жестко отрезала адмирал. — Поработает твоим заместителем и заодно будет представлять Кокаревых в Промышленном совете и еще в паре мест. Ну, и кроме того, ожидается звездопад...
— В каком смысле? — не понял занятый своими мыслями Виктор.
— Девка в одном бою сбила семь великобританских бомберов, — хмыкнула Елизавета Аркадиевна.
— Сколько, сколько? — Не поверил своим ушам Виктор. — Семь штук?
— Семь! — подтвердила Елизавета Аркадиевна. — Дралась, чего уж там, отменно. Проявила героизм, то да се... Опять же отечество нуждается в героине без страха и упрека, а молодые себерянки — в модели для подражания. Юна годами, не уродина, храбра и образована. Опять же пилот... Замужем за офицером-торпедоносцем и ждет ребенка... Беременная в бой пошла! Чуешь, куда ветер дует?
— Это вы ее так? — на всякий случай уточнил Виктор, который уже сообразил, что из Ары будут лепить настоящего военного героя.
— Да, нет, — снова хмыкнула адмирал. — Это адмирал Ксенофонтов очнулся от спячки, и его вдруг пробило на немереную щедрость.
— Опасаюсь даже спросить, чем он ее хочет наградить, — аккуратно выразился Виктор.
— Полярную звезду не дадут, — явно поморщилась Елизавета Аркадиевна, — проявят щедрость в разумных пределах, так сказать. Но вот внеочередные звания для вас обоих я из него под это дело выбью!
— А я-то здесь причем?
— Может быть, конкретно в этом случае и ни при чем, но иногда важен не факт, а момент! Так что готовь плечи под новые погоны!
— Елизавета Аркадиевна, — опешил Виктор, — да мы с Варей и так, за какие-то три года сколько ступеней перескочили!
— Так и сделали немало, — осадила его начальница. — А мне в Техническом Бюро нужны люди в чинах, чтобы никто больше к вам не прикапывался! Все! Конец связи.
И снова Виктор сидел перед картой Себерии, смотрел на флажки, отмечающие линию фронта, и думал о том, как причудлива судьба. Кто мог знать тогда в далеком уже пятидесятом, что девушка, поступившая на первый курс академии, станет наипервейшим себерским асом?
"Сколько же теперь у нее сбитых? — озадачился он, бездумно изучая карту отечества. — Двадцать три или двадцать пять? Если двадцать пять, должны добавить к значку аса алое эмалевое навершие с золотой цифрой двадцать пять. Круть невероятная!"
Этот вопрос он, к слову, ей и задал, когда заявился в особняк на Гвардейской улице:
— Так сколько у тебя теперь сбитых самолетов на круг?
— Не знаю, — пожала плечами Ара. — То ли двадцать четыре, то ли двадцать шесть. Надо дождаться, что скажут в отделе учета.
— Тогда, напьемся предложил Виктор. — Двадцать четыре — это конечно не золотой значок, но ведь, может быть, все-таки двадцать шесть!
— Дурак, ей же теперь пить нельзя, — остудила его Настя, бросив быстрый взгляд на Шкловского, опередившего Виктора на какие-то пять минут и не успевшего еще снять расстегнутый кожаный реглан.
— Можно немного красного или белого вина, — умерила пыл подруги Ара, улыбнувшись мужу.
— Но нам-то с тобой ничего не мешает? — посмотрел Виктор на Настю.
— Отчего же? — подняла та бровь. — Пьяный мужчина в постели, что бревно, а мне ты нужен в идеальном состоянии. Компреву?
Вообще-то она была права. Знал Виктор за собой такую слабость. Если перепивал, неожиданно оказывался ни к чему не годным. То есть, обычно он бывал более чем состоятелен, даже если выпивал. Но только до определенного уровня опьянения. Так что была, увы, в словах Насти сермяжная правда.
— Но пару-то рюмок меня с ног не собьют? — возразил он вслух.
— Пара рюмок и дитя не уронят, — улыбнулась Настя. — Пей, милый, но знай меру!
В результате, засиделись за полночь. Пили действительно немного. Но насмеялись в волю. Ара очень смешно рассказывала про то, как строила "землянку" в огромном сугробе, и про то, какой немыслимо сложной задачей оказалось пописать, когда на тебе противоперегрузочный костюм и зимний комбинезон.
— И в штаны не напрудишь, — ржала она, рассказывая, — а ну как морозом схватит!
— Ну, и как ты выкрутилась? — полюбопытствовала, отсмеявшись, Настя.
— Без комментариев! — еще сильнее разошлась Ара, из которой, похоже, выходило сейчас накопившееся за эти дни напряжение.
* * *
Ночью, утолив первую страсть, но не в силах заснуть, они лежали рядом и разговаривали вполголоса, хотя могли бы себя и не сдерживать. Толстые каменные стены и прочные двери надежно охраняли их приватность. Другое дело, что сейчас у них не было потребности ни в криках пылкой страсти, ни в громком смехе, ни в разговоре в полный голос. Настя рассказывала о том, о чем не захотела говорить Ара. О том дне, вернее, о той ночи, когда вызванные звонком с аэрополя, Ара и Лена сорвались с места, как подорванные, и спешно уехали на базу. О ночи в безвременье ожидания. О неизвестности и тревоге. О том, как связывались уже под утро со старшим Кокоревым, который находился в рабочей поездке на Урале, и как приходили к ним в дом отрывочные известия о том, что происходит или уже произошло. Трудный день. А затем еще один и еще. Тягостная неизвестность. Мучительное неведение в отсутствии достоверных данных, и невозможность эти данные получить. На улице мороз и не прекращающаяся метель. Снижающая видимость до метра-двух, заметающая дороги, не позволяющая поднять в воздух геликоптеры и самолеты. И в дополнение к этому потеря связи со многими населенными пунктами в округе. Усилившийся ветер и снегопад нарушили линии связи. Добраться до тех мест, над которыми предположительно был сбит Арин самолет можно было только на вездеходах. Но максимум, что они могли сделать в такую пургу, это прочесать дороги, да заглянуть в деревни и села на огромной территории, на которой иди найди что-нибудь даже в хорошую погоду. Сотни квадратных километров зимних лесов, заснеженных полей, покрывшихся льдом рек, озер и болот. И где-то там Ара, — если жива конечно, — одна и в безвестности. Никто бы ее не нашел даже после того, как утихла метель. Ара сама дошла до деревни и уже оттуда дала о себе знать. Радиомаяк на ее кресле, как позже выяснили специалисты, был поврежден и никаких сигналов не подавал. А заваленное снегом место посадки было не рассмотреть ни с дороги, ни сверху. Вот какую историю рассказывала ему Настя.
Виктор слушал ее, но думал о своем, и в конце концов придумал:
— Давай поженимся, — сказал он, когда она завершила рассказ.
— Так предложение даме не делают, — почти натурально "оскорбилась" женщина.
— Принести розы? — усмехнулся Виктор. — Встать на колено? Преподнести фамильное кольцо...
— А у тебя есть фамильное кольцо? — Подняла Настя бровь в искреннем удивлении.
— Да, что-то осталось от посадников, — припомнил Виктор. — Мелочи, но душу греет. Есть там, кажется, и колечко с рубином. Стиль старый, но в этом есть свое очарование.
— Вот даже как! — мечтательно улыбнулась женщина. — Кольцо с рубином... Мило.
— Так ты выйдешь за меня? — уточнил тогда Виктор.
— Ну, если ты вежливо попросишь...
— Выходи за меня замуж, пожалуйста!
— Можешь, когда хочешь, — еще шире улыбнулась Настя. — Придется, наверное, уважить вашу просьбу, граф... Но не раньше осени.
— Хочешь траур до конца доходить? — понял Виктор.
— Ну, не то, чтобы хочу, но Селифонтов был хорошим человеком, не хотелось бы оскорблять его память...
— Значит, осенью, — согласился Виктор. — Но слово твое твердо?
— Сомневаешься?
— Не то, чтобы сомневался, — усмехнулся в ответ Виктор, — но хотелось бы в этом вопросе большей определенности.
— Определяюсь, — объявила женщина, оседлав Виктора. — Выйду за тебя замуж, и слово мое крепко...
Глава 11
1. Шлиссельбург, февраль, 1955
— Ваше высокопревосходительство, — бросила Ара ладонь к козырьку, — лейтенант Бекетова по вашему приказанию прибыла!
Адмирал смерила ее холодным взглядом, вздохнула тяжко, словно, пыталась сдержать рвущееся из самой глубины души какое-нибудь матерное ругательство, и, по-прежнему, молча покачала головой.
"Надо бы, наверное, сказать, что виновата", — отстраненно подумала Ара, глядя на адмирала Браге строго уставным "подчиненно-преданным" взглядом, но вслух, разумеется, ничего не сказала, тем более, что никакой особой вины за собой не чувствовала. Не особой, впрочем, тоже. Однако понимала, — чай, не дура, — что у Олега, отца с матерью и у крестной своя правда и свой взгляд на все ее художества.
Отец ей ничего пока не сказал. Не промолчал, — не его это амплуа, — а попросту не успел, но, наверняка, найдет еще время и место, чтобы высказать Аре все, что думает. Слов, как показывал опыт, будет немного, зато от смыслов хоть в монастырь уходи. Ну, или стреляйся, коли ты не дура кухОнная, а боевой офицер-авиатор. Олег же ей ночью выдал по полной программе, и отнюдь не в том смысле, что "отлюбил" свою непутевую жену, в грубой и извращенной форме, на что она, если честно, в тайне рассчитывала. Выслушивать от него упреки и нравоучения оказалось много хуже. Часа два учил Ару жизни, но, в конце концов, все-таки сжалился и подсластил горечь от выволочки образцово-показательным примирительным сексом.
Ара не возражала ни против первого, ни против второго, которое не грех было бы и повторить, даже не дожидаясь следующей ночи, но утром за завтраком, — а за столом они оказались по случаю вдвоем, — кое-что все-таки прояснила.
— Летом пятьдесят третьего, — сказала, подливая Олегу кофе, — на базе Веселый Яр, ты против нашего с Леной участия в атаке, помнится, не возражал...
— Нашла, что сравнивать! — отмахнулся Шкловский. — Тогда была одна история, теперь — совсем другая.
— Между прочим, у нас тогда шансов выйти живыми из боя было много меньше...
— Не от хорошей жизни, — попытался объясниться муж, но инициатива была уже полностью на ее стороне.
— А в этот раз, стало быть, мы с жиру бесились? — спросила, чуть прищурив глаза.
— Отчаянные времена, — кивнул Шкловский, — но не забывай, лейтенант, что тогда ты была чужой, незнакомой мне лично девушкой, да и приказ отдавал тебе не я. А сейчас, ты мне все-таки родная жена и будущая мать моего ребенка. Чувствуешь разницу?
— Чувствую, — согласилась Ара, — оттого и не спорила с тобой ночью, а дала высказаться "от и до", а потом еще и дала, — ехидно улыбнулась она мужу, — но это не значит, что у меня нет своего мнения.
— А, если честно?
— Если честно, — вздохнула Ара, — я вспомнила о том, что беременна только тогда, когда забралась в кокпит. Отменять вылет было уже поздно, тем более, что я никому ничего о своем положении допреж не говорила. Было бы как-то странно... Так что не гневись понапрасну и скажи спасибо, что дала высказаться...
Спасибо, он ей конечно же не сказал, но критику, видимо, принял и продолжать не стал, оставив возражения при себе. Но то Олег, а здесь и сейчас она предстала пред ясны очи крестной, и это был совсем другой случай. Адмиралу не возразишь и блох со своей шкуры на ее не перебросишь. Не на ту напала.
— Проходи, садись. — Коротко и неясно, однако делать нечего, Ара прошла и села в твердое кресло, установленное напротив стола. Села, вздохнула мысленно и стала ждать.
— Ну, ты и дура, крестница! — сказала, наконец, адмирал.
— Учусь у старших товарищей. — Вот те крест, она не собиралась дерзить, но характер в карман не спрячешь.
— А под арест за нарушение субординации? — спросила крестная.
— Вы начальник, господин адмирал, — легонько пожала плечами Ара. — Прикажете, сяду.
— Даже не знаю, что сказать, — дернула губой адмирал Браге, то ли сердилась, то ли, напротив, хотела улыбнуться. — Не знала бы, что ты мне не дочь, впору задуматься, как так вышло, что я не помню, когда это я умудрилась тебя родить?
— Вы, Елизавета Аркадиевна, извиняюсь сказать, блондинка, — прокомментировала Ара мнение крестной, — а я брюнетка. Про рост и цвет глаз, тем более, умолчу.
— Зато характером вылитая я, — покачала головой Браге. — Такая же дура, прости господи, стоеросовая! Но — воздела она к небу, вернее, к потолку, указательный перст, — в Себерии победителей не судят. Семь сбитых бомбардировщиков противника в одном бою — это, как ни крути, красивый результат.
