— Почему это? — буркнула я. — Очень даже интересно послушать.
— Mathair, — Геро шевельнулся, открыл глаза, пронзил Рону тяжёлым взглядом.
— Молчи, сын. Так и не научился держать руки при себе и думать мозгами, а не членом.
— Ма, — выдохнул Геро.
В голосе слышалось предостережение.
— Всегда так, — улыбнулась Рона. — Я спасаю, а он видит только юбку, что метёт полы перед ним.
Геро что-то хотел ответить, но не успел.
Дверь распахнулась, на пороге возникла зарёванная Камелия, рядом с ней шатался пьяный в дымину монах. Обычно целителями становились дриады и маги-люди, но встречались и целители-жрецы, последователи Триединой Матери. Они лечат силой веры, веры сотен и сотен тысяч людей, и неважно, в каких богов, какие силы и каких идолов. Жрецы собирают эту силу по крохам, капелькам, незаметно и безболезненно, эта сила может исцелить самые страшные раны и болячки почти у всех. Даже призраков, бывало, могли подлатать. Силы стихий и духов леса, силы дриад, по сравнению с силой Матери всё равно что прутик против меча. Имён Богини, как и храмов, посвящённых ей, великое множество, наш целитель, судя по золотому знаку Древа на груди, из адептов Кэрридуэнн. Богиня мудрости и здоровья не налагала запрет на питие вина, лекарей богатенькие постояльцы "Приюта" обычно таскали с собой, не доверяя свои драгоценные тела чужакам, вот бедолага, наверное, и не просыхал от скуки и безделья. Жрец икнул, капюшон спал с лысой яйцеобразной головы, уставился на Рону. Красные от вина глаза округлились, он пошлёпал губами, пробормотал:
— Су-ккубам ни-и-ик-чем помочь не-е могу, — сделал изящный пируэт и упал за дверь, прочь с наших глаз. — По-о-чему меня... я тоже... в оргию... ж-желаю, — глухо донеслось из-за двери.
— Закрой дверь, — сказала я Камелии.
— Ты, ты... тварь, — прошипела она мне. — Эта потаскушка, эта дрянь... она покушалась на вашего сына, — дриада ткнула в меня пальцем, обращаясь к Роне. — Не знаю, кто она, вроде человек с виду, но она чуть не убила Гейра! Я, я взяла у лекаря свиток "Последней надежды", вот, принесла, — юная ревнивица взмахнула свитком, прожгла во мне дырки взглядом и уставилась на Рону. — Я ему нужна! Я! А не эта смазливая убийца! Её надо в Ковен, под суд, на эшафот, ведь она чуть не убила вашего сына, важного гостя, он неприкосновенное лицо!
Рона прищурилась, шагнула к Камелии. По алому шёлку на осиной талии скользнула чёрная призрачная королевская кобра, раздув капюшон, змея оскалила на меня жуткую пасть и исчезла, оставив едва заметную тень в игре алых сполохов на талии. Семейка. Матушка с коброй-призраком, сынуля с "весельчаком". Интересно, кто же охраняет папашу? Впрочем, его охранять вряд ли надо, это от него защищается и Ковен, и Арканум, и весь белый свет. По пути к гостье Рона подняла с ковра горжетку из чёрного густого меха, оплела плечи пушистым мехом, под цвет волос. Я невольно залюбовалась Роной, она не шла — плыла, покачивая бёдрами, скользящий, плавный шаг, змеиная, чарующая грация. Дриада пятилась, испуганно и одновременно с вызовом глядя Роне в глаза, смуглое лицо девочки посерело, она отступала, пока не наткнулась на стену.
— Неужели в вашем уважаемом заведении подглядывают и подслушивают? Даже самых высоких гостей? — мягко, ласково спросила Рона. — Может, вы ещё и шантажом пробавляетесь? Боже мой. Что скажешь, сын? — она обернулась к Геро.
Сын был далеко. Геро, закинув руки за голову, лёжа на ковре, пожирал меня глазами. Мамочки мои Икабоды, что же он со мной делает... длинноногий, стройный, идеально сложенный, пластика, игра мускул ленивого хищника, что может броситься на жертву в любой момент. Обнажённый торс, бугристые мышцы широких плеч, мускулы ловкого, быстрого, сильного зверя. Плоский впалый живот, узкая талия, ниточка темных волос, что бежала, расширяясь ручьём, к паху, исчезая под тканью пояса, я помнила, до сих пор ощущала его бедра наездника, тугие крепкие ягодицы, это великолепное тело, словно созданное для страсти, сводило меня с ума. Я встретилась с Геро глазами. Вспыхнула, он победно улыбнулся в ответ. Он знал, я знала. И больше в мире для нас не было никого и ничего.
Безумие какое-то. Я с закрытыми глазами чувствовала его, знала, где он и как далеко-близко, незримая связь меж нами, наша неутолённая страсть стали только сильней.
Её надо разорвать.
Иначе Геро умрёт. Умру я.
— И что с того?! — не сдавалась Камелия. — Что вам прослушка, вы же все равно закрываетесь, вас, богатеньких, так просто не достать, вы же артефактами обвешаны, как куст ягодами, а Его Светлость Коркоран, если бы рогатый отказал ему, рога-то бы отчиму пооткручивал. Кайандер иногда слышит что-то, вот как сейчас, когда постояльцы не закрываются, эта сучка, — она прожгла меня взглядом, — так накинулась на Геро, что ему не до прослушки было, он бы умер, если бы не вы!
— Моя юная бесстрашная дриада, несмотря на удовольствие, что ты доставила мне взрывом донельзя ярких, питательных чувств, я ославлю ваше заведение так, что сюда и голодный клоп на прокорм не явится.
— А давайте! Рогатому давно пора сдохнуть! И сараю его сгореть! Я бы тогда ... тогда...
— Ого. Гордыня, предательство, себялюбие, похоть, ревность, сколько всего, истинно, пиршество богов, — Рона улыбнулась, от этой улыбочки меня мороз по коже продрал. — Ты готова лишиться всего, предать родителей, их многолетний клятый тяжеленный труд, и только потому, что тебе кажется, что ты влюбилась? Геро не любит тебя, никогда не полюбит, ты это понимаешь, девочка?
— И пусть! Главное, чтобы был со мной, чтобы я была с ним, как муж и жена, мужья все гуляют, и что? Зато он будет мой! Мой! — прошипела дриада, сверкнув глазами, уставилась на Геро.
— Самое большое, чем ты можешь стать для него, Ками, это медовым пирожным, на один укус. Съел и забыл.
— Неправда ваша, Ваше Высочество, с этой вот он захотел повторить, и я смогу! Я к ведьме схожу, у меня есть злотые!
Бедная девочка... она же с ума по нему сходит.
Впрочем, как и я.
Геро сел, поморщился, потёр виски, видно было, что силы к нему ещё не совсем вернулись. Камелию он не замечал, как не замечают брехливую собачонку на руках жеманной дамочки.
— Хоть сейчас в демоницы, — вздохнула Рона, она стала перед вжавшейся в стену Камелией, с интересом разглядывая взъерошенную девочку. Я невольно поразилась и восхитилась — юная дриада вскинула голову, ответив суккубу вызывающим, прямым взглядом. — Да, все данные налицо, а, пока... первый урок — воспитывай в себе сдержанность, холодность. Разум, терпение, расчёт, ловкость и смелость, они помогают загнать жертву, взять за горло. Знай себе цену, девочка, повзрослей, и тогда из яйца вылетит орлица, а не шмякнется на уделанный навозом постоялый двор курица, рождённая на убой. Быть хищником — честь, награда, её надо заслужить, не только стать, но и быть её достойной. Истерики, слёзы и слабость не про нас. Мы — вершина пирамиды. Кто-то воображает, что наверху, на острие можно быть травоядной личностью, декларирующей терпение, любовь к ближнему и доброту, но забери у прекраснодушного пиита еду, выгони голым на снег, и беззубый мечтатель-идеалист вспомнит, кто он на самом деле, да ещё и как, небеса станут красными. Впрочем, сейчас не до тебя, дитя. Мы будем ждать тебя в Брокенморе, девочка, рано или поздно ты придёшь к нам, если, конечно, не встретишь доброго и сильного духом мужчину на своём пути. Что вряд ли. Такой тебя не заинтересует... если ты будешь помнить Геро. Впрочем...
Рона провела рукой над головой Камелии, от пальцев суккуба заструился едва видимый синеватый свет. Камелия ойкнула, заморгала, недоуменно обвела глазами комнату, будто просыпаясь ото сна.
— Как я здесь... можно... я... я пойду? — растерянно спросила дриада, нащупывая ручку двери.
— Иди, дитя, — рассеянно уронила Рона, углядев что-то на прикроватном столике. — Передай Кайандеру, что я здесь. Он знает — свежие фрукты, родниковая вода, чистота, ни пылинки. Узнаю, что шпионил и подглядывал — иссушу. И мне, как неприкосновенной персоне, ничего не будет. Вышлют из Аракнума, боже мой.
Камелия криво, растерянно улыбнулась, кивнула, присела в полупоклоне и выбежала, захлопнув дверь.
— А можно и мне так, по голове? — спросила я. — Очень, знаете ли, хочется вернуть себе ... себя.
Геро улыбнулся.
— Я не маг, это кольцо дал мне муж, иначе бы за мной вечно таскалась толпа истекающих слюной и спермой самцов, что, согласись, несколько мешает нормальной семейной жизни. Делаешь доброе дело, не доедаешь, мучаешься, оставляешь в живых, а потом забот не оберёшься. С тобой кольцо не сработает, к сожалению. Как и с Геро, — обернулась Рона. — У вас иной случай. Геро голоден. Влюблён. Неважно, наведённое это чувство, истинное... молчи, сын, не спорь.
— И не собирался, — буркнул Геро.
Он уже стоял, наливая в бокал из хрустального графина малиновую водичку, хрустя яблоком. Взъерошенные черные волосы, синие глаза, тени от ресниц падали на скулы, до сих пор бледный, прекрасный, принц Тьмы, само воплощение соблазна.
— Так вот. Это — раз, — продолжила Рона. — Меж вами лежит проклятие — это два. Это же и три, и четыре, и до бесконечности.
— Проклятие? — бездумно повторила я, глядя на Геро.
Я не могла отвести от него взгляд, мне было плевать, что говорит маменька и говорит ли она вообще, я слушала и не слышала, я лишь поддерживала разговор.
— Я, кажется, упоминала о нём. Проклятие твоей пра... прабабки. Твой род должен оборвать мой навсегда. То есть, говоря по-вашему, по-человечески, ты должна убить Геро, мой сын — последний в роду Борха. Суккубам и инкубам не дано любить, мы низшие ферно, повторюсь, мы, скорее, ближе к вампирам, чем к инферно. Страсть, похоть, это наше, истинное, но — не любовь. Наш род, род Борха, проклят. Любить для нас, ферно — проклятие, и снять это проклятие может только смерть. Это наговорённая любовь, как присушка, она, как болезнь, лихорадка... раньше жертвой стала я, теперь — Геро. Ваши чувства рождены проклятием, и никто, даже мой муж, ещё не нашёл способа, не придумал, как отменить приговор. Ты рождена, чтобы убить Геро, может, твоё предназначение и намного шире, мне это неведомо, но меня, как ты сама понимаешь, волнует только сын. Ваша близость — смерть для Геро. Про тебя не знаю. Твоя "пра" не успела сказать.
Геро, стоя, пил малиновый напиток, мрачно глядя в окно. Недопив, повертел в пальцах ножку бокала, размахнулся и швырнул. Тренькнув, бокал стукнулся о гобелен, упал на ковёр, покатился, оставляя за собой кровавый след. Геро присел на ручку кресла, с виду невозмутимый, холодный, как лёд. На меня он не смотрел, разглядывая что-то под ногами с таким видом, будто в жизни ничего интересней не видал.
— Но... сейчас... как? Мы же только целовались, — прошептала я.
— При поцелуе передаются не только болезни, но и жизненная сила. Главное — желать, вожделеть, дарить или брать. Равнодушный поцелуй — пустое, салфеткой вытереть губы. Разве что заразу подхватить. Вы — оба с силой, магия, это дар, иногда — смертельный дар. Геро — сын Амадея, ты, девочка, дщерь Тенет... твой браслет говорит сам за себя. Будь вы обычными людьми, может, всё было бы не так... ярко. Но — вы встретились. Сын долго ждал, проклятие усилило его чувства, ваш обмен энергиями, ваша магия едва не убили Геро, да и тебе досталось. Просто находясь рядом с тобой, Геро будет слабеть. Будь он чистокровный инкуб, это длилось бы годами, но он, к сожалению, или счастью, ещё и сын мага. Проклятие настигло и меня, я полюбила. Родила. И я буду драться за сына. Ты должна это знать и понимать.
— За что моя "пра" вас покарала? Кем она была, разве можно проклясть ферно? — я немного пришла в себя, ужасный смысл признания Роны пробился сквозь туман желания, вернув мне здравый смысл.
— Можно, если ты инкуб или суккуб. Как я уже говорила, мы — низшие, и наша "пра" решила изменить порядок вещей. Твоя праматерь была принесена в жертву, но не слишком быстро и без должных мер предосторожности, надо было запечатать, залить свинцом ей рот... но, аркан уже был открыт. Твоя бабка едва не убила её, тогда нас ещё умели убивать... вот наша и поспешила, но твоя успела обрушить проклятие. Энема завершила аркан, остановить начатое она была не в силах, иначе бы погибли сотни, а, может, и тысячи, она напиталась вашей силой, передала её по наследству. Вместе с силой мы приобрели и смерть. Да, мы стали сильнее, выше рангом, но мы живём в ожидании неизбежного конца. Не скрою, это страшно. Помнишь, Кайра — гордыня? Энема подчинилась ей, и всадник скачет за нами по пятам, глухой топот призрачных копыт безглазого коня я слышу днём и ночью.... Твоя сила, сила твоих предков течёт в венах Геро. Она помнит, Кайра, кто убийца. И покарает Геро. С твоей помощью. За всё надо платить, цена вашей близости — смерть. Стоит она того?
— Стоит, — сказал Геро.
И, наконец-то, посмотрел мне в глаза. Его взгляд обжигал, возбуждал сильнее ласки.
— Молчи, — прошипела Рона. — Запру, попрошу Амадея отправить тебя подальше. Лучше изгнание, иномирье, чем твоя смерть.
— Опять к Фрее?! — бледно усмехнулся Геро, продолжая жечь меня взглядом. — Не выйдет. Ты уже не властна надо мной, Mathair. Ты не сможешь больше удерживать меня вдали от дома, отца, жизнь скитальца обрыдла мне до печёнок, — сын с матерью уставились друг на друга, словно враги, кобра на талии Роны ожила, обвив тонкий стан черными кольцами, мне послышалось, что гадина зашипела. — Ты не в силах спасти меня от самого себя, ма. От Кайры. Поздно, — продолжил он. — Прими явь, смирись. Я вырос, я решаю сам, жить мне, умереть, с кем мне спать, где жить и как, чем и кем питаться, — смягчив сталь в голосе, добавил он.
Рона отвела взгляд, буркнула:
— О твоём будущем мы ещё поговорим, думаю, к мнению отца ты прислушаешься. У него бывают весьма убедительные аргументы. Если, конечно, до встречи с ним будешь держать в штанах член, руки в карманах, а разум холодным, рассудительным и здравым. Уйми страсть, сын. Ради меня. Отца. Иначе... не понимаю, почему ты ночью выжил, что тебя спасло... я вижу на столике противоядие. Скажи, Кайра, ты пила яд?
— Да, — ошеломлённо пробормотала я. — И что?
— Перед первой встречей с Геро?
— Да! Я хочу спро...
— А утром Геро дал тебе противоядие?
— Да! Да что же это такое, я...
— Потерпи, девочка. От твоих ответов зависят ваши жизни. А теперь скажи — Геро говорил тебе что-нибудь о наследнике? Просил ребёнка?
— Это моя девушка, моя жизнь, не вмешивайся, Mathair, иначе...
— Не смей мне угрожать, Гейр Д'Ар Граморт. Всё, что я делаю, я делаю ради твоего блага.
— Ты уже достаточно сделала, чтобы меня "спасти". Я вырос, и сам решаю, что для меня благо, что — смерть.
Лицо Роны исказилось, Геро, казалось, остался невозмутим, лишь складки у рта стали чётче, да немного побелел шрам у кромки волос.
Рона обернулась ко мне.
— Ну же, Кайра. Я задала вопрос. Я... прошу мне ответить. Сын говорил о ребёнке от тебя?
Я молчала. Нет, не говорил. Писал. "Ты должна стать матерью моих детей, принять мою кровь и семя". Я помнила его письмо, не могла забыть. Женщина я, или нет? Такое не забывается. Тем более, от такого.
