— Я не знаю точно, но упоминался городок Пьедади, и вроде бы от Сан-Паулу он в шестидесяти километрах. От города, в смысле, так что внутри штата наверняка.

— На нашей карте его нет, но я, кажется, припоминаю — вроде бы, почти строго на запад от Сан-Паулу очень небольшой такой городишко.

— Так и сам Сан-Паулу ведь не на самом побережье, — я ткнул пальцем в карту, — Это значит, топать до него и ещё на шестьдесят километров вглубь материка? Не слишком ли до хрена получается?

— Нет, Макс, там же сам берег довольно круто к западу сворачивает, — поправил меня геолог, — Если по нормали от него, то не так далеко, хоть и тоже не ближний свет. А почему именно Пьедади? Гриб что, эндемик и растёт только возле него?

— По идее, не должен бы, и я надеюсь, что он распространён гораздо шире, но я не знаю, насколько, — призналась лесотехничка, — Гриб называется ещё грибом Пьедади за то, что именно там он широко применялся в местной кухне, и учёные обратили внимание, что жители городка и его ближайших окрестностей практически не болеют раком. На это обратили внимание в шестидесятые годы, гриб начали изучать, и противораковый эффект подтвердился. В источниках очень много восторженных отзывов об его пользе, которые я и сама поделила бы в стандартные три раза, но и в этом случае он заслуживает внимания. Сами же посудите, дыма же без огня не бывает? А исследованиями занимались японцы, у которых рак и борьба с ним уже тогда были одной из самых приоритетных проблем.

— Ну, допустим. Если противораковое действие этого бразильского шампиньона хотя бы на четверть таково, как ты нам тут расписываешь, его есть смысл, пожалуй, взять на заметку, — констатировал я, — Но меня смущает локальность замеченного эффекта. Если низкая заболеваемость раком у жителей того городка оказалась настолько заметной, то на чьём фоне? Разве не на фоне ближайших к нему соседних районов? А иначе, сама посуди, кто бы обратил на это внимание? Выходит, у них этот эффект был, а у соседей не было?

— Макс, меня это и саму смущает, но за что купила, за то и продаю. Может, у их соседей просто не сложилось такого пристрастия к грибным блюдам, а у них оно было на общем фоне аномальным?

— Так а с чего бы это, Наташа? Народ — один, культурные традиции — одни и те же, а значит, и пищевые пристрастия разве не должны бы быть одинаковыми? Странно и очень подозрительно это как-то выглядит, откровенно говоря.

— Ну, может там ещё и место такое, что этого гриба растёт просто очень много? По идее, должен расти и в соседних районах, но кто знает, в каком количестве? Поэтому я и хочу, чтобы его поискали именно там. Просто, чтобы не вышло какой-нибудь ошибки.

— Наташа, это же сухопутная экспедиция вглубь незнакомой суши с незнакомым населением вырисовывается. Слишком большой риск. Подготовь описание с рисунками, и мы озадачим людей его поисками на берегу вместе с этим виноградным деревом. Но если они его там не найдут, то уж не обессудь, но рисковать людьми почём зря мы не будем.

— Макс, ты сам-то хоть понимаешь, чего несёшь?! — взвилась Юлька, — Для тебя это почём зря?! Люди, значит, как умирали от рака, так и пусть себе дальше умирают? И рискнуть ради их спасения несколькими солдатами или матросами для тебя — почём зря?

— Юля, ты у нас, я надеюсь, не ракообразная? Из родни никто от рака не помер?

— У меня-то нет, тьфу, тьфу, тьфу! Но Макс, речь же о людях!

— А я о ком? Или солдаты и матросы — не люди?

— Люди, но у них работа такая — рисковать ради спасения и блага других людей.

— Вообще-то, Юля, их работа — выполнять приказы своего командования. А у их командования другая работа — отдавать приказы, не идущие вразрез со здравым смыслом. Да, возможны ситуёвины, когда каким-то количеством бойцов придётся и пожертвовать, но жертвовать отборным и генетически полноценным контингентом ради ущербного — это с моими понятиями о здравом смысле уж точно не вяжется. У ракообразных судьба такая.

— И что, пусть тогда, значит, умирают в муках?

— Ну, так уж прямо и непременно в муках? Добровольная эвтаназия у нас, хвала богам, в законах прописана, и я надеюсь, не наберётся столько идиотов, чтобы продавить её запрет, как это было в том нашем маразматическом социуме.

— И ты считаешь это нормальным? Володя, ну скажи ты ему!

— Ооо, йа, йа! — схохмил спецназер, — Ихь бин больной? Расстрелять!

— Ещё один фашист недобитый! — фыркнула Юлька, — Я о серьёзных вещах вам говорю, а вам всё шутки эти ваши дурацкие!

— Хорошо, Юля, давай серьёзно, — я прикурил сигариллу, — Ты сама у нас, хвала богам, не ракообразная, как и Серёга, и едва ли вас этот факт огорчает. Девки ваши тоже, хвала богам, выросли ни разу не ракообразными, и внукам вашим это тоже едва ли грозит, потому как и зятья ваши из того контингента, в который у нас ракообразные не попадают. На то у нас и опросы ещё на этапе приёма в школу, на то и генетическая картотека, на то и отсев всех генетически проблемных. Но и внуки тоже вырастут, Юля. Тебя обрадует, если они вступят сдуру в брак с ракообразными и испортят этим породу твоих правнуков?

— Ну почему так сразу и с ракообразными? — больше по инерции спорит, судя по тому, как поубавилось апломба, — Ты же сам сказал, что в наш анклав они не попадают? — ага, уже задумчивым эдак тоном.

— Пока — да, не попадают, за что я и бываю у вас фашистом всякий раз, когда вы изволите пребывать не в духе. Но это пока. А что будет, если вы похерите систему отсева?

— Макс, ну мы же не говорим об отмене генетических карточек, хоть это и явная дискриминация. Но нельзя же не бороться со страшной болезнью, когда есть способ.

— Проблема рака грозит заметно обостриться уже при ближайших поколениях, — добавила Наташка, — Раком практически не болеют только при регулярном недоедании — организм в этом случае пожирает раковые клетки сразу же при их образовании, и они не успевают накапливаться. Но у нас-то ведь голодовок не происходит, так что могут начать болеть и те, чьи предки не были замечены в этом раньше. Только не надо понимаать это в смысле агитации за держание народа на полуголодном пайке, ладно? — мы рассмеялись.

— Но ведь не сразу же у всех предрасположенных это начнётся, а наверняка же сперва только у самых проблемных по этой части?

— Ну конечно, кто-то больше предрасположен, кто-то меньше.

— То бишь небольшими порциями будут окочуриваться? Ну так если честно, то туда им таким и дорога. А хотите, я вам расскажу, к чему приведёт героическая борьба за спасение ихней ущербной породы? Сейчас, когда болезнь неизлечима, они честно мрут, и ни у кого ни к кому никаких претензий. Раз средства против рака нет, то на нет и суда нет. Так было всегда, и это считается нормой. Судьба дала жизнь, судьба же и взяла обратно. А что начнётся, если средство вдруг появится? Вы представляете этот хай и визг всех этих ихь бин больных и всей ихней родни? Попробуй тогда только их не спаси! И ведь они же будут с удовольствием размножаться! А что ты там говорила, Наташа, про урожайность этого противоракового гриба? Значит — что, расширять будем его посадки в ущерб всему остальному, лишь бы только ракообразные не дохли и не орали, а размножались дальше?

— Рано или поздно всё равно упрёмся в предел наших возможностей, — признала биологичка с крайней неохотой, — А ведь будут же и другие болезни...

— То-то и оно, — хмыкнул я, — Но ещё раньше мы рискуем нарваться на борцунов и борцуний с генетической дискриминацией. Ведь посудите сами, если этот гриб окажется эффективным, он ведь этим своим временным успехом создаст иллюзию полной победы над раком. Ракообразных начнут считать абсолютно нормальными, и тогда ждите шумных протестов уже и против отметок в генетических карточках о ракообразности в роду. Типа, в натуре же дискриминация ни в чём не повинных и безвинно отсеянных.

— Уже скандалят, — заметила Юлька.

— Ты про этих расфуфыренных кошёлок? Они не из-за этого скандалят, а из-за индийских девок, на фоне которых ихним стервозным мымрам просьба не беспокоиться.

— В основном — да, из-за конкуренции невест. И — да, ты прав, по этому поводу и вырядились во все эти старомодные тяжеловесные гири как атрибуты титульной нации. С нашими им пришлось смириться, а тут иноземки понаехавшие местных женихов отбивать начинают. Но Макс, скандалят уже и по поводу отбора. И кстати, в связи с раком тоже. В своё время мы одну девочку отсеяли при наборе в школу как раз из-за того, что у неё есть в роду умершие от рака, так теперь её мать скандалит, что замуж выдать её не может. Уже и в народе давно знают, что мы отсеиваем дураков, высокопримативных и проблемных по здоровью, и это как клеймо на репутации. Хорошие женихи брать её не хотят, плохих она сама не хочет — в общем, жизненная трагедия у них в семье по нашей вине. Девчонка ведь во всём остальном на хорошем счету, и если бы не это, мы бы её тогда приняли.

— Такова се ля ви, Юля. Если человек подходит в чём-то одном, но не подходит в чём-то другом, значит — не подходит. Тем более, что в народе и без нас не очень-то ихь бин больных в качестве брачных партнёров жаловали. Если и наши отборочные критерии начинают учитывать, а не только свои традиционные — тем лучше. Надо же и трудящиеся массы от ущербных подчищать, иначе из кого наш анклав пополнять будем?

— Так Макс, жёстко же очень выходит. То, что высокопримативных гнобят уже и в детских компаниях, а с некоторыми и якобы несчастные случаи происходят, это ладно — не очень-то и жаль этих обезьянышей. Но ведь и нормальных же хоть и не гнобят, но за ровню не считают, если у них в роду проблемы со здоровьем. Две сердечницы жаловались на то, что их младших детей в народной школе и в уличных компаниях больными дразнят, старший сын у одной невесту найти не может, старшая дочь у другой — жениха. Ещё одна с плохим зрением, так её детей слепыми дразнят. Серьёзнее не обижают, но им же обидно всё равно. Они же не виноваты в своих недугах. До чего мы таким путём докатимся?

— Мы — до улучшения народного генофонда. Ну, что дразнят — до издевательств дело доходить не должно, и если доходит, то тут, конечно, нужны воспитательные беседы, а к рецидивистам и меры пожёстче, но в разумных пределах. Ты же помнишь в том нашем прежнем мире эту так называемую политкорректность, когда негра нельзя назвать негром, а гомосека — извращенцем? Этого у нас не будет. Обидна этим ихь бин больным правда об ихней ущербной породе или нет, им придётся её терпеть. Нехрен было такими рождаться, если обидно. Размножаются охотно те, кто уверен в светлом будущем своего потомства, а кто не уверен — размножаются неохотно. А нам разве нужно размножение ущербных? Вот и пусть знают ещё с детства, что их ущербному потомству социум рад не будет. И пускай учитывают это, когда их посетит идея завести детей.

— Ну это же в самом деле фашизм какой-то.

— Это евгеника, Юля. И если мы не хотим вырождения будущих поколений, это единственная более-менее гуманная альтернатива тому фашизму, с которым у тебя сейчас возникла ассоциация. Ага, с его расстрелами или газенвагенами через десяток поколений, если евгеника не будет проводиться в каждом, начиная с нынешней мелюзги. Наташа, дай ей почитать статью Сергиенко "Генетическое вырождение". А ты, Юля, почитай и зацени, до чего докатился наш современный социум с его хвалёным гуманизмом. Хвала богам, мы в античном мире, который не сошёл ещё в этом смысле с ума. Пусть лучше наши далёкие потомки осудят нас за излишнюю жёсткость в этих вопросах, чем за излишнюю мягкость. И можешь наклеить на меня в очередной раз ярлык фашиста, если тебя это утешит.

— Макс, может ты в чём-то и прав, но и в крайности-то ударяться зачем? Должна же быть и какая-нибудь золотая середина, что ли?

— Юля, я же сказал, что поисками этого противоракового гриба мы наших людей озадачим. Но не ценой чрезмерного риска потерь среди этого отборного контингента. Они нам уж всяко дороже этих ихь бин больных белобилетчиков. В той мере, в которой поиск этого гриба удастся совместить с поисками нужного нам виноградного дерева, его и будут искать, и тут уж — как судьбе будет угодно. Но массовой его культивация не будет, так что не жди и полного искоренения рака с его помощью. Нам не это нужно. Ракообразные, как и мотористы с удавленниками и прочими мутантами икс, должны палиться и получать за свой дефект чёрную метку в генетические карточки — свои и своей родни. Естественно, со всеми вытекающими, ради которых и ведётся картотека. От этого принципа нам отступать нельзя, если нам не безразличны здоровье и благополучие будущих поколений.

Что нам нужно из тех мест реально, так это бразильское виноградное дерево. Я ведь упоминал уже, что торговый баланс с Индией у греко-римской Лужи отрицательный? В основном драгметаллами за индийские товары расплачиваться приходится. Чтобы хоть как-то его выправить, вывозят туда и медь, которая в Индии в дефиците, но много ли той меди туда вывезешь, когда она и самим нужна? Да и невозобновимый ведь ресурс, а при равных прочих торговать лучше возобновимыми. К счастью, южноиндийская элита охоча и до привозного греческого вина, которое и возят туда, сколько могут, и по объёму вино в амфорах составляет основной груз направляющихся туда торговых судов. Мизер в общем балансе, но хоть какую-то часть драгметаллов в нём заменяет. То, что винограду влажные тропики противопоказаны, с одной стороны хорошо — не светит импортозамещение вина южноиндийским толстосумам, но с другой — логистика ведь подвоза затруднена, особенно для нас. И даже с выходом на товарную урожайность виноградников Капщины нам один хрен крайне несподручно возить вино в Индию даже оттуда, а поближе африканского юга нам свой виноград выращивать банально негде. Мадагаскар, Маврикий и Сейшелы — уже влажные тропики, в которых виноградники не разведёшь, а вино там и своим колонистам нужно, и на экспорт в Индию. Вот для этого нам и необходимо бразильское виноградное дерево, тех влажных тропиков не боящееся и для виноделия вместо настоящего винограда вполне пригодное. Тем более, что и плодоносить может постоянно, а не в короткий сезон.

А с раком этим бороться можно до бесконечности, что наш современный мир и демонстрировал нагляднейшим образом вплоть до нашего попадания. Гриб бразильский с шестидесятых, Наташка говорит, тем героическим борцам с тем раком известен, то бишь без малого полвека, ну так а победа-то над ним с помощью того гриба где? Выходит, что ни хрена и он не панацея, а в лучшем случае подспорье для других методов его лечения — ага, которых у нас в античном мире ни хрена нет. А значит, в наших условиях и решение проблемы рака возможно только античное — если вымрут на хрен все предрасположенные к нему, а размножатся вместо них те, кому он не грозит и проблемой для них не является, то и не будет этой проблемы у нашего социума.

— Макс, а разве эта ваша биоэнергетика не может тут помочь? — спросила вдруг Наташка, — Я тут подобрала статистику по той эпидемии кори, так по ней получается, что толк явно есть. Везде, где в храмах Эндовеллика проводились коллективные медитации обученной молодёжи, заболеваемость и смертность среди заболевших была ниже, а сама болезнь у выздоровевших протекала легче. Из храма в Тарквинее подтверждают такой же эффект при эпидемиях среди индейцев. При недавней прививке коровьей оспы заболела часть метисов, но благодаря больничному режиму при храме тяжёлых случаев не было. У чистопородных местных индейцев были отдельные тяжёлые случаи, но не было смертей.