— Однозначно, — подтвердил Хренио, — Вечером запой, ночью загул по бабам, а с утра похмелье. И потрудитесь напиться вечером так, чтобы с утра по вашим рожам любой встречный понял, что все эти дни вы пьянствовали, не просыхая. Утром, опохмелившись, вы спохватитесь, выйдете из запоя и приплетётесь сюда на полусогнутых получать от нас честно заслуженную вами взбучку за ваш безобразный загул. Все всё поняли? — и мы все лежмя легли от хохота.

Алиби у наших парней должно быть, конечно, не подлежащим ни малейшему сомнению. Это и хорошо, что замызганными явились с дороги — вот в таком виде они и прошмыгнут в лупанарий, а сопровождающие от Лысого Марка позаботятся о том, чтобы их не слишком многие увидели в пути, а привратник и вышибала лупанария не слишком свирепствовали с их дресс-контролем на входе с заднего двора. Купальня там в заведении хорошая, уж всяко не хуже будущих имперских терм, так что отмоются там хорошенько, побреются, эти шмотки в огонь, переоденутся в свои, в которых и официально заявились давеча с парадного входа, ну и с девочками договорятся между делом, когда и при каких обстоятельствах они обзавелись теми фингалами и ссадинами, которых не имели ранее. И снадобье Хренио им дал с собой такое, что после приёма внешний вид запойного алкаша гарантирован ещё дня на три, не меньше, а вина надо будет выпить просто для того, чтобы и запашок внешнему виду полностью соответствовал. Вы только взгляните, граждане, на эти честные похмельные рожи! Кто-нибудь из вас смог бы в таком состоянии не то, чтобы пошалить на Тибурской или Пренестинской дороге в полудне пути от Рима, а хотя бы уж просто доплестись туда, не свалившись и не заснув на обочине?

6. Атланты.

— Да, ужасная трагедия. Но что, если это на самом деле кара богов? — я картинно простёр руки к небесам, — Весь город ведь только об этом и говорит. Разве голос народа — не голос самих богов?

— С этим трудно спорить, Гней Марций, — признал мой собеседник, — Кроме кары от разгневанных богов чем ещё объяснишь такую череду несчастий? Весь Рим и так был в ужасе, когда пришло известие о несчастной судьбе Публия Фурия Фила и его семьи, и тут сгорает в своём домусе вместе со всей семьёй Авл Вирий...

— А это кто такой? — я знаю и без него, но сошка мелкая, имею право и не знать, так что есть смысл прикинуться шлангом.

— Он был квестором у этого Марка Титиния, с ужасной гибели которого пошли все эти беды. Его не успели спасти из-за пожара, начавшегося немного раньше в одной из старых и обветшавших субурских инсул, куда сбежались поэтому все триумвиры со всеми своими людьми, но всё равно на Форуме говорят о связи этого несчастья с его испанской службой. Потом эта трагедия с Луцием Ицилием, бывшим квестором Публия Фурия Фила — у него, хвала богам, семья гостила у сельской родни и не пострадала сама, но кто вернёт ей погибшего отца, сгоревший домус и расхищенное чернью имущество? Я хотел женить своего старшего сына на племяннице его жены, но теперь вот думаю, стоит ли родниться с семьёй, на близкую родню которой разгневаны боги?

— Наверное, ты прав, Квинт Цецилий. Мои-то сыновья уже женаты, и их семьи вполне благополучны, но будь я в твоём положении, я бы тоже хорошенько подумал, надо ли мне родниться с пускай и более высокой по положению, но проклятой богами семьёй, — я снова простёр руки к небесам, — Вороны с ним, с положением, вороны даже с богатым приданым, если выбирать приходится между ними и семейным благополучием детей, не говоря уже об их удаче. Видят боги, я своим детям и внукам с правнуками не враг.

— Ну, если и ты тоже так думаешь, то пожалуй, так и решу — пускай лучше мой сын женится на ровне, зато будет иметь благополучную семью и милость богов. А то ещё и жена у меня перенервничала. С женой Марка Титиния у неё родство — вообще седьмая вода на киселе, и если бы не этот последний случай, и в голову бы не брала, но Гай Сений — тоже всего лишь троюродный брат Сении Титинии. Его-то с семьёй за что?

— Видимо, боги были настолько разгневаны на Марка Титиния, что покарали и давших приют его семье, — руки я на сей раз к небу не простёр, ограничившись взглядом, — Если родство настолько дальнее, то не думаю, чтобы дело было в нём. Просто не нужно было приглашать в гости тех, кто в немилости у небожителей. Принеси жертву Фемиде и закажи небольшое молебствие в её храме о снисхождении к непричастным, и наверняка этого хватит, если вы не будете знаться с более близкой роднёй проклятых богами.

Вчера мы с Хренио втолковывали Лысому Марку, что так не делается, и семью этого Гая Сения, которая абсолютно никаким боком не при делах, и которую никто ему не заказывал, трогать не следовало, но на это бандит ответил вполне резонно по его мнению, что он ведь и не просит нас заплатить за эти дополнительные трупы, и какие у нас тогда претензии? Кого ему заказали за оговоренные деньги, те ведь исполнены в лучшем виде? А эти — просто оказались не тогда и не там, и зачем его ребятам были лишние свидетели?

Вышло ведь как? С Марка Титиния мы начинали нашу серию терактов против чрезмерно нашкодивших в Испании римских чинуш. Ликвидировали самого, сожгли дом, но семейка его уцелела. И хрен бы с ней, но раз уж семейки двух других бывших преторов ликвидированы, то надо бы и эту до кучи. На Титиния ведь у нас был ещё и особый зуб за то, что оправдан римским судом, а получалось, что кара богов самая мягкая, и это нужно было хотя бы уж подровнять, дабы у римского нобилитета не возникало иллюзий, будто кто-то может и избежать самого худшего. Тем более, создатель прецедента. Удачно было и то, что самая страшащая их часть божьей кары приходилась как раз на его семейку и как раз напоследок — ага, для лучшего отложения в памяти. Естественно, никто и в мыслях не держал посторонних заодно цеплять, но и бандитов понять можно. Приютил ведь у себя приговорённую семейку другой родственничек, Марк Титиний Курв, бывший городской претор, а это уже слишком круто для субурских урок. Выход заказанной семейки в гости к более отдалённой родне гораздо более простого положения решал эту проблему, и валить их бандиты планировали по дороге, но у них случилась какая-то накладка, в подробности которой мы с Васькиным уже не стали вникать, а второй такой удобный случай мог ведь не представиться ещё долго, и Лысый Марк решил врываться в дом. Издержкой операции стала семья хозяев, пострадавшая исключительно в порядке заметания бандюками следов.

Хвала богам, на этом вся карательно-террористическая часть нашей программы исчерпывается, если только нас не вынудят к дополнительным акциям подобного рода, но по идее, не должны бы. Ещё не донёсся слух, куда приплели этих безвинно пострадавших, но судьба заказанных истолкована правильно — боги намеренно отложили кару всей семьи Титиния напоследок, дабы напомнить римскому правосудию его главное прегрешение. И теперь, как мне уже успел сказать патрон, на повестку дня завтрашнего заседания сената снова намечено обсудить, какие жертвы и молебствия будут угодны богам, дабы убедить их в том, что причина их гнева понята правильно, и выводы на будущее сделаны. С этой стороны у нас, стало быть, затруднений возникнуть не должно. Не роет римское следствие землю носом ни по Матиену, ни по Титинию, и только по вопросу Фурия Фила выехал в Габии один из римских уголовных триумвиров. Вполне вероятна и частная инициатива рода Фуриев, но и у них ведь тоже со сведущими в криминалистике спецами напряжёнка, так что едва ли они что-то нароют. У пастухов ведь не только с ближайшими крестьянами всё схвачено, но и с дальними контакты налажены. Нам, например, их связной предлагал рабов из Эпира, если нам очень нужны — быстро не получится, но достать могут. А это что значит? Правильно, контакты даже с иллирийскими пиратами. Кто им ещё рабов из Эпира наловит и привезёт, да ещё и на заказ? Ближе — тем более. Так что утварь приметная давно в другие части Италии уехала, здесь её местным сбывать дураков нет, а пленники, кого к себе не взяли, не удивлюсь, если в Иллирию уже направляются для перепродажи. Раз уж за столько лет не спалились, дело своё должны знать хорошо.

Вопрос в том, что от меня нужно вот этому Квинту Цецилию. По тем справкам, которые о нём успел навести наш главный мент и госбезопасник, он в точности такой же Цецилий, как и я Марций. Как я ни разу не Септим, а Максим, так и он ни разу не Метелл, а Кар. Кариец, надо полагать, которым и звался небось в доме Метеллов, пока не получил вольную. Я ведь упоминал уже, что по традиции римский вольноотпущенник берёт себе личное и родовое имя, то бишь преномен и номен, бывшего хозяина, а его настоящее имя или прозвище в хозяйском доме становится его третьим именем, будущим семейным, то бишь когноменом? Таким манером я для римлян — Гней Марций Максим, а он аналогично Квинт Цецилий Кар. Обращение только по когномену у римлян считается бестактным, но опустить его при почтительном обращении можно, обратившись только по преномену и номену — типа, для краткости. А уж между вольноотпущенниками это и вовсе принято как правило хорошего тона, поскольку их когномены напоминают им об их рабском прошлом. А так — оно звучит как имя представителя пусть и не основной, но всё-же ветви известного и уважаемого в римском социуме рода. Мне-то оно похрен, мне правда в глаза не колет, а кто пообезьянистее, для тех оно льстит их болезненному самолюбию. Впрочем, хрен меня знает, как бы я сам это воспринимал, если бы побывал реальным, а не фиктивным рабом. Этот Кар побывал реальным, и для него оно, вероятно, видится в другом свете...

— Как ты уже знаешь, Гней Марций, я — вольноотпущенник и клиент семейства Цецилиев Метеллов. Мой бывший господин, а затем патрон Квинт Цецилий Метелл был в Риме известным и уважаемым человеком. Участник победы над Гасдрубалом Баркой при Метавре, консул следующего года в Бруттии, ещё через год диктатор, проводивший новые консульские выборы, а главное — виднейший представитель группы сенаторов, на дружбу и поддержку которой опирался Публий Корнелий Сципион Африканский в те последние годы Ганнибаловой войны. Пять лет назад моровое поветрие, унёсшшее многих видных и уважаемых людей в Риме, не пощадило и моего бывшего господина. Квинт, его старший сын и мой новый патрон, даёт все основания для надежд на достойную смену главы семьи Метеллов, но пока он молод и не набрался достаточно опыта, многие его дела ведём от его имени мы, клиенты и доверенные люди его покойного отца.

— По всей видимости, Квинт Цецилий, твоему молодому патрону очень повезло с заботливыми и услужливыми отцовскими клиентами.

— Нам известны, Гней Марций, и фиктивность твоего прежнего рабства у твоего патрона, и высокое положение, которое ты занимаешь в дружественном и союзном Риму царстве Миликона. Мой патрон просит тебя понять правильно и не считать высокомерием то, что с тобой встретился я, а не он сам. Я говорю с тобой по его поручению как человек, сведущий в деле, а когда мы обсудим его, патрон непременно встретится с тобой лично.

— Это может подождать, Квинт Цецилий, — ухмыльнулся я, — Разумеется, любое дело следует обсуждать с разбирающимся в нём человеком, и не столь важно занимаемое им положение. Важна суть.

Тут я, естественно, слегка лукавил, как и мой собеседник. О том, что молодой Квинт Цецилий Метелл хочет порешать со мной кое-какие вопросы, меня предупредил и мой патрон, который, само собой, не мог отказать сыну и наследнику старейшего лидера сципионовской группировки в сенате. Но это для патрона был решающий фактор, мне же интереснее молодой Метелл, которому в будущем предстоит заделаться Македонским. В этом римском вояже мне вообще везёт на будущих Македонских. Луций Эмилий Павел в текущей войне это прозвище заслужит, одолев Персея и расчленив его царство на четыре демилитаризованных и уже не опасных для Рима македонских республики. С ним мы по эпирским рабам вопросы через пару-тройку лет решать будем. А Квинт Цецилий Метелл решит македонский вопрос окончательно после пресечения попытки реставрации царства и реванша со стороны самозванца Лжефилиппа, обратив страну в римскую провинцию. Я не в курсе, будут ли для нас представлять какой-то интерес его македонские дела, а войну с Ахейским союзом ему закончить не судьба. За этим — к Луцию Муммию, тому самому, который будет стращать в Коринфе солдатню с матроснёй, что если посеют, сломают или испортят что-то из шедевров коринфского искусства, он заставит их самих сделать такие же новые. Не беда, что сейчас к его семейству подхода нет, ему претором быть в Дальней Испании, там с ним и законтачим. А наш Метелл в Ближней Испании поконсульствует, с кельтиберами воюя, но не это главное, а то, что как раз при нём усилится наметившийся ранее политический союз Цецилиев Метеллов с Сервилиями Цепионами, и от него с его братом пойдёт целый выводок будущих римских политиканов-основняков. Знакомство с таким человеком, и не столько для меня самого, сколько для Волния, лишним уж всяко не будет. А что до посредника-вольноотпущенника, через которого перспективный, но пока ещё ничем не знаменитый лично Метелл подбивает ко мне клинья, так понятно же и это. Едва ли он настолько не копенгаген, чтобы не владеть вопросом, но если не договоримся, о чём он там хочет перетереть, так не его самого обломлю, а клиента-вольноотпущенника, который типа сам облажался — ага, ничего важного бывшим рабам доверить нельзя.

— Мы наслышаны, что царство Миликона так же богато металлом, как и Бетика, — мой собеседник наконец-то перешёл от светской беседы к делу.

— Ну, это сильно преувеличено, Квинт Цецилий. Такие серебряные рудники, как возле Нового Карфагена, нигде в царстве Миликона не встречаются. А золото — ну, есть в верховьях Тинтоса, но граница проведена так, что они остались в составе римской Бетики. Если твой патрон захочет арендовать золотой или серебряный рудник, это решается не в Оссонобе, а у наместников испанский провинций.

— Мы знаем об этом, Гней Марций. Знаем и то, что олово вы сами покупаете у гадесцев. Но нас интересуют и медь, и железо. Ими царство Миликона богато не меньше, чем Бетика, а ты, Гней Марций, далеко не последний человек в нём.

— Боюсь, Квинт Цецилий, что в этом я ничем не помогу твоему патрону, — ага, вот только римских арендаторов, откупщиков и ростовщиков нашей Турдетанщине для полного счастья не хватало, — Рудники по нашим законам принадлежат не царю и даже не правительству, а владеющим землёй общинам, которые сами и разрабатывают их. Я сам не владею в стране ни одним рудником, а покупаю у общин готовые крицы или руду. Это могут делать и римские купцы, и для этого им не нужно моей помощи. Но за бесценок они металл, конечно, не продадут. И в аренду общины свои рудники не сдают — им нужен свой металл и работа для своих людей. Я сам зарабатываю свои доходы, перерабатывая металл в готовые изделия и полуфабрикаты в больших мастерских с разделением труда. Рабочий знает не всю работу, а только ту её часть, которую делает он, но зато её он знает не хуже очень хорошего мастера. Если твой патрон хочет завести такие мастерские, я объясню, как это устроено и работает. Могу даже показать такую мастерскую возле Оссонобы, — наши за соседними столами едва сдержали смех, потому как именно оссонобская мануфактура у меня сугубо античная, без малейшего хайтека, чисто показушная специально для шпиенов нашего большого друга и союзника, — Но твой патрон, как я слыхал, хочет поучаствовать в войне с Персеем. Если так, то ничем не худшие мастерские с такой же организацией в них работы он сможет увидеть и у греков. Они у них называются эргастериями, и я эту идею взял у них. У них больше рабов, у меня больше вольнонаёмных, вот и вся разница.