— Ну так привычка же — вторая натура, — прикололся Волний, — Карфаген, Афины и прочие античные города брали уже самыми разными способами, и это уже не интересно, а тут совершенно новый расклад. И кстати, вся эта живность ведь, получается, уцелела бы и выдала бы новые виды мегафауны, если бы деканские траппы изливались поспокойнее?
— Да, их относительно спокойное извержение шло в течение всего маастрихта и никакой катастрофы не вызывало, — ответил Серёга, — Было некоторое видовое обеднение в сравнении с предшествовавшим кампаном, и на этом основании раньше считалось, что вымирание динозавров уже шло, но затем раскопали немало новых видов в той же самой Северной Америке и признаки динозавровой фауны в тех местах Сибири, где их раньше в отложениях маастрихта не находили. С учётом этих последних находок получается, что не так тяжёл был этот кризис маастрихта, как его представляли раньше. Поэтому — да, если бы не юкатанский камешек и не Шива, у динозавров были бы все шансы пережить период деканских траппов и продолжить своё господство в палеогене. Конечно, вымерли бы рано или поздно от более локальных кризисов тот же тираннозавр рэкс и другие современные ему господствующие виды, но их нашлось бы кому сменить. Трапповые извержения были и в кайнозое, включая и неоген, но их масштабы и интенсивность не шли с деканскими ни в какое сравнение. Возможно, с ними и связаны какие-то локальные вымирания, но ничего подобного мел-палеогеновой катастрофе не было и близко.
— А в будущем что-то подобное возможно?
— Ну, до тех пор, пока в земном ядре остаются гидриды и насыщенные растворы водорода в металлах, тектоническая активность шарика будет продолжаться. По графику, который выстроен по приращениям площади океанской коры, расширение шарика ещё не закончилось и даже не замедлилось. Поэтому — да, рецидивы в принципе возможны, но их интенсивность зависит от сторонних факторов. Если не случится такого камешка, как эти два, которые набедокурили на рубеже мела и палеогена, то отделаемся лёгким испугом, — мы рассмеялись, — Вероятность такого серьёзного гостинца невелика, а те мелкие, которые бедокурят раз в тринадцать тысяч лет — это как раз очередной лёгкий испуг. Вымирание в конце последнего оледенения — особый случай, обусловленный злостным браконьерством наших с вами предков, и если бы не оно, плейстоценовая мегафауна давно восстановилась бы от последствий массовой гибели из-за последнего камешка, как восстанавливалась не один раз после предыдущих. В принципе очередной такой камешек может активизировать траппы, если им подойдёт срок, и они только этого и ждут, но по камешку и масштабы.
— А сейчас есть такие места, где они только этого и ждут?
— Ну, исландский щелевой вулканизм — это по сути дела мини-траппы, которые изливаются давно, но ни шатко, ни валко. Даже если активизируются, там нет таких лесов, чтобы сажа от их пожаров вызвала глобальное затемнение с остановкой фотосинтеза. Вот что внушает опасения, так это Русская равнина. В те наши времена уже сотню с лишним лет активизировались карстовые процессы с обрушениями там, где во время застройки не было обнаружено опасных пустот. Участились провалы грунта и необъяснимые взрывы, а по последним исследованиям замечено активное выделение из разломов водорода. Всё это очень нехорошие признаки, похожие с позиций металл-гидридной теории на готовящееся излияние траппов. Утешает только то, что ни одно из таких извержений в кайнозое на уши весь мир не поставило. Но тем жителям равнины, кого оно поджарит, от этого не легче.
— И когда это может случиться?
— В ближайшую пару тысяч лет с небольшим этого не случится, гарантирую, но вот дальше — не знаю. Если камешек не ударит вблизи, траппы могут ещё десятки, а то и сотни тысяч лет обождать, а если и попереть, то с той же примерно интенсивностью, как и в Исландии. Неприятно, но даже массовых жертв не будет, поскольку людей в основном успеют эвакуировать, а пожары будут успевать тушить. Естественно, речь о возможностях цивилизации того нашего мира. Темп событий позволит и вычислять заранее места новых прорывов лавы и зон, которые она зальёт, а значит, и принимать превентивные меры. Это наиболее вероятный сценарий восточно-европейских траппов, не особо катастрофичный даже для самой Русской равнины, а уж для всего мира — тем более. Но вот если камешек вздумает рухнуть как раз туда, да ещё и по закону подлости как раз в узел разломов, где уже идёт активное истечение водорода — тогда, конечно, будет значительно хуже. Траппы попрут тогда многократно интенсивнее и сразу во многих местах, и реагировать на них на все своевременно не будет реальной возможности. В этом случае неизбежна региональная катастрофа, которая затронет и соседние регионы. Лава туда, конечно, не дотечёт, и даже жар от неё будет малоощутим, но затемнение дотянется и до Западной Европы, хотя и не будет таким, как над самой Русской равниной. Всё-таки масштабы не глобальные.
— А если камешек окажется реально гигантским?
— Тогда, конечно, будет гораздо хуже, но полный повтор пермь-триасового или мел-палеогенового сценария вряд ли возможен. Всё-таки с тех пор площадь всего шарика значительно выросла за счёт океанов, и именно в них теперь идёт основная магматическая активность. В случае катастрофы значительно активизируется и она. Но на самом морском дне гореть нечему, да и не поступит сажа в атмосферу, а останется в океане, а испарение воды из разогретых океанов усилит осадки над сушей, которые будут тушить пожары на ней. Такое затемнение, которое серьёзно затруднит фотосинтез, теперь возможно только в самой зоне излияния траппов, а вне её будет хоть и неприятно, но уж точно не смертельно. Где-то на уровне тех траппов кайнозоя, которые глобальных катастроф не вызывали. Не те уже времена, и не этого теперь следует опасаться в совсем далёкой перспективе.
— А чего следует?
— Ну, для начала — потопа. Шарик продолжает разбухать, океаны расширяться, а вода в них прибывать. Часть водорода, проходя через литосферу, успевает окислиться до воды, и водяные пары составляют до девяноста процентов вулканических газов. Это даст многократно больше воды, чем все тающие ледники, так что уровень океана поднимется в перспективе если и не до юрских, то до меловых отметок. Климат потеплеет, но простор для жизни резко сузится. А хуже всего то, что цивилизация наверняка подсядет на прущие из земли халявный водород и лёгкие металлы, но эта халява не вечна. Гидриды иссякнут, вслед за ними иссякнет и водород в растворах, и тектоническая активность нашего шарика прекратится. Постепенно будет ослабевать магнитное поле, которое защищает биосферу от космической радиации, и привычная нам привольная жизнь на поверхности шарика станет невозможной. А энергия ядерного распада в недрах уже не будет уноситься наружу водородом, который кончится, а значит, не будет спасения и под землёй. Недра примутся переплавляться, а шарик постепенно начнёт терять свои атмосферу и гидросферу.
— И сколько у нас остаётся времени относительно нормальной жизни?
— По расчётам водорода в земле ещё хватит примерно на десять миллионов лет. Придётся приспособиться к потопу, но времени на это более, чем достаточно. Научимся использовать шельф, строя искусственные острова и развивая морское хозяйство. В этом смысле, кстати, островной характер нашей нынешней экспансии даёт нам грандиозную фору в разработке подобного жизненного уклада и создании заделов на будущее. Беда в том, что десять миллионов лет хоть и большой срок, и нам с вами даже представить его себе нелегко, но и он тоже конечен, а перспективы после него мрачны. Дальним потомкам придётся решать вопрос о переселении с гибнущего шарика куда-то в другое место, но его ведь ещё нужно найти.
— Космическая экспансия? — спросил Артар, — А куда?
— В том-то и дело, что в пределах Солнечной системы с нашего шарика слинять некуда. Зона жизни — условно от Венеры до Марса. Но Венере кислорода достался мизер по сравнению с Землёй. Его хватило на литосферу, но не хватило на гидросферу. Без неё не могут образоваться карбонатные осадки, и лишнему углекислому газу некуда деваться. Вместе с другими парниковыми газами он раскочегаривает парниковый эффект, и планета даже у полюсов не может остыть до приемлемого для жизни уровня. Вдобавок, медленное суточное вращение не позволяет навестись хорошему магнитному полю. Ещё не кончился водород, и сохраняется тектоническая активность, а плотная атмосфера даёт и некоторую защиту от радиации, но когда кончится водород, её пополнение прекратится, а удержать оставшуюся без магнитного поля Венера не сможет. И вряд ли её водород кончится позже, чем на Земле. Скорее — раньше, поскольку она и сама немного меньше. То есть, толку от неё в смысле переселения с гибнущей Земли для наших потомков никакого. А Марс тоже непригоден. На нём-то были и богатая кислородом плотная атмосфера, и обильная водой гидросфера, но планета слишком мала, и когда её глубинный водород кончился, всё былое великолепие было утрачено. В принципе его терраформирование возможно, но смысла в нём нет. Воссозданную атмосферу земной плотности он всё равно не удержит, а потеряет, как потерял и свою, и то же самое случится и с воссозданной гидросферой. Нет водорода — нет и магнитного поля, а без него и терраформирование — сизифов труд, который только силы наших потомков надорвёт, но так и не даст приемлемого результата.
— Значит, только землеподобные планеты у других звёзд?
— С точки зрения металл-гидридной теории у любого жёлтого карлика на краю Галактики должна образоваться планетная система, и третья планета в её системе будет землеподобной. Но сколько таких жёлтых карликов в нашем рукаве Галактики, и каков их возраст? Если система найденного жёлтого карлика старше нашей, её третья планета уже мертва и бесполезна для наших потомков, а если намного моложе, планета ещё мертва и тоже непригодна для жизни людей. Нужна моложе нашей, но уже в стадии фанерозоя, и лучше — середины кайнозоя, когда сила тяжести у поверхности уже не слишком велика.
— И без динозавров! — хмыкнула его Ирка, отчего мы все рассмеялись.
— Ну, я уже говорил, что динозавры могли бы и уцелеть, если бы два камешка в конце мела промазали или попали в другие места. Так что не в динозаврах главное и самое принципиальное отличие кайнозоя от более ранних эпох, а в размере шарика, площади его океанов и силе тяжести на его поверхности. Динозавры — наименьшая из проблем мезозоя для развитой цивилизации, если она пришла в новый мир в готовом виде.
— В том нашем мире африканская мегафауна была на грани истребления, и если бы её остатки не взяли под охрану от браконьерства, она исчезла бы полностью, — добавил я, — И на это её истребление потребовалась лишь ничтожная часть сил и ресурсов нашей тогдашней цивилизации. Хороший слонобой завалит и тираннозавра рэкса, и гадрозавра, и трицератопса, а для его производства достаточно и наших нынешних производственных мощей. Но далеко ли его унесёшь на плечевом ремне, если он весит в полтора раза больше по сравнению с нашими здешними условиями? И каким тогда будет вес полной выкладки для простого армейского марш-броска? Раз уж вы начали примериваться к штабной игре на эту тему, то и прикиньте все эти тонкости как-нибудь на досуге.
— Кстати, в более плотной атмосфере сильнее и звуковая волна, — прикинул мой наследник, — Из-за большего сопротивления воздуха и худшей баллистики нужна огневая мощь посильнее нашей, но ведь отдача будет сносить стрелка по ракетному принципу, а дульный тормоз так шибанёт по ушам, что я бы его уж точно не порекомендовал. Умеешь ты, папа, испортить настроение! — мы все рассмеялись.
— Это-то как раз решаемо, — заметил Володя, — Глушак тоже работает ещё и как дульный тормоз, а в плотной атмосфере и скорость звука выше. То есть, глушак пригоден и для гораздо больших начальных скоростей пули, а значит, и для большей огневой мощи. Но пистолет и револьвер, конечно, получаются из-за этого громоздкими. Да и ружбайка уж точно не станет ни компактнее, ни легче, и поди потаскай эту полуторную тяжесть.
— В общем, приспособиться можно, но мезозой, не говоря уже о палеозое — это только на самый крайний случай при полном отсутствии всех кайнозойских вариантов, — заключил Серёга, — Да и ранний кайнозой тоже не особенно хорош. Даже поздней эоцен, тридцать пять миллионов лет назад, это радиус шарика восемьдесят восемь процентов от современного, а сила тяжести почти на тридцать процентов выше нынешней. Прогресс по сравнению с рубежом мела и палеогена, но тоже не сильно вдохновляющий. Приемлемее ранний миоцен, двадцать миллионов лет назад. Радиус шарика девяносто четыре процента от нынешнего, а сила тяжести выше на тринадцать процентов. Заметно, но уже терпимо. И в запасе тридцать миллионов лет удобных для жизни условий на планете. Оптимум, я бы сказал. Вопрос только, найдутся ли на приемлемом расстоянии жёлтые карлики с третьей планетой в идеальном для нас неогеновом возрасте?
— А переждать период неудобных условий на четвёртой планете не получится? — спросила Турия, — Ты же сам сказал, почтенный, что пока на Марсе сохранялся водород, были и моря, и хорошая атмосфера.
— Были, да сплыли, — хмыкнул геолог, — Марс растерял свой водород и приказал долго жить ещё до того, как на Земле установился фанерозой. То есть, стал непригодным для жизни задолго до того, как Земля стала хоть насколько-то пригодной и ещё далеко не оптимальной. Я понял твою мысль, но это не вариант. Если не найдётся аналога Земли в неогеновом возрасте, придётся соглашаться на палеогеновый, если не окажется и его, то довольствоваться мезозойским и радоваться, что нашёлся хотя бы он, а если не найдётся и такого, то радоваться и позднему палеозою с его тройной силой тяжести и предстоящими глобальными катаклизмами в перспективе. И сутками продолжительностью в семь часов — ни поработать толком не выйдет, ни выспаться. Но и такой вариант надо ещё найти.
— А главное, это — дальний космос, — хмыкнул я, — В том нашем мире на ближний орбитальный космос работали десятки тысяч людей, не считая смежников, чтобы вывести на орбиту несколько человек. Говоря условно, тысяча горбатится на Земле без малейшей надежды полететь куда-то самим, чтобы полетел один. О какой космической экспансии с таким соотношением можно говорить всерьёз? Ради чего тогда горбатиться этой тысяче, которая заведомо никуда с издыхающего шарика не улетит? Разумеется, космос нужен, и исследовать его надо, но не в нём следует искать жизненное пространство для расселения людей. Тут реалистичнее в этом плане выглядят параллельные реальности нашего шарика. Мы сами разве не попали в прошлое на две с лишним тысячи лет? Вот такие дыры нужны в те параллельные реальности, где у шарика полно водорода, и ему есть куда разбухать.
— Ну, две тысячи лет и десятки миллионов — есть же всё-таки разница? — заметил Артар, — Ведь одно дело реальный случай, когда я лично знаю нескольких попавших к нам сюда из будущего людей, один из которых мой собственный отец — это факты, которые не оспоришь. Но мифические случаи с миллионами лет — это совсем другое дело, и если ещё и доказательства отсутствуют, то как этому можно верить?
