— Да элементарно же. Насрал тебе, допустим, этот лохматый стервец в тапок, и терпение у тебя лопнуло. Значит, подготавливаешь в центре двора аппаратуру, все кошаки в клетках по периметру двора — чтобы наблюдали за процедурой в воспитательных целях. Ну и свора дворняг, естественно, наготове. Если обгавкают кошаков в клетках, будет ещё лучше. Как раз в правильный настрой их приведут. Ну, не всё сам, конечно, помощники у тебя на это есть. А вот после этого уже сам берёшь этого кошака за шкирку, берёшь свой сраный тапок и выносишь во двор на всеобщее обозрение. Деревянной щепкой цепляешь говно из тапка и предлагаешь ему съесть его добровольно, — весь зал грохнул от хохота, — Причём, если съест, то ты его помилуешь. Но это — вряд ли, сам понимаешь. Тогда берёшь его за шею, сжимаешь и фехтовальным выпадом впечатываешь мордой в колонну. Второй раз предлагаешь ему съесть своё говно по-хорошему. Скорее всего, не поймёт и упустит свой последний шанс на помилование. Впечатываешь мордой в колонну три раза подряд и теперь уже не предлагаешь, а принудительно запихиваешь ему его говно в глотку, и тогда уже фиксируешь его башку перед матюгальником и даёшь команду на спуск собак. Те его рвут, он орёт как ненормальный, остальные кошаки наблюдают это дело и мотают на ус, а аппарвтура записывает его предсмертный ор для последующих воспроизведений в целях воспитания остальных, если они хреново усваивают хорошие манеры.

По мере размножения тартесских кошаков их дефицитность снижается, зато во весь рост встаёт проблема выведения городской породы, умеющей правильно вести себя в условиях города и знающей своё место. Это поручено воякам, у которых хрен забалуешь.

В средиземноморском климате зимы не настолько суровые, чтобы их не могли выдержать потомки местного лесного дикаря. Поэтому место деревенского кошака — не в доме, а во дворе круглый год, и какая хозяйской семье разница, где он там насрёт? Там и птица домашняя уж всяко поболе его гадит, а к кошаку главное требование — не трогать домашнюю живность, но исправно ловить грызунов. И тоже, кстати, не все они отличать их научиться в состоянии, так что некоторых совсем уж необучаемых крестьянам убивать на хрен приходится. Но в остальном естественное кошачье поведение для крестьянина в деревне вполне приемлемо. Своя собака во дворе его не загрызёт, потому как для неё он член своей дворовой стаи, а чужие собаки в её двор и сами не сунутся, потому как никто не отменял территориального инстинкта. Это на общей улице у них стайная иерархия, а в своём дворе — чей двор, тот на нём и главный. Ну, у кошака могут быть свои иллюзии, но пары уроков обычно хватает. Зато, когда не наглеет сам, своей собаки может не бояться, а наоборот, рассчитывать на её защиту. Деревенская идиллия, короче, да и только.

Но в городе — другая жизнь, и от городского кошака требуются другие замашки. Кто в городской квартире потерпит его привычку срать, где ни попадя, да стачивать когти, обо что вздумается? И кого устроит его привычка выбирать себе место для лёжки на той же хозяйской кровати, например? Кошак ведь среднестатистический на полном серьёзе себя главным в квартире мнит, а хозяйское семейство — своей обслугой, и если что не по его вкусу, так выступить не по делу для него в порядке вещей, а схлопотав за это, насрать в отместку в хозяйский тапок или поцарапать мебель — это же естественная по его мнению реакция. В том нашем современном мире селекционеры долго бились с этими кошачьими инстинктами, выводя породы, способные приучаться к лотку и когтеточилке, указанным хозяевами. Эгоцентризм же кошачий преодолеть, дабы место своё знал, полностью так и не удалось. Снизили стервозность, и на том спасибо. Как выводили эти породы, и какие трудности при этом преодолевали, хрен их знает, я в этом ни в зуб нога, но кошатники, у кого породистый, считали, что разница с дворовыми — небо и земля. Ну, им виднее, надо полагать. У нас же времени нет с необучаемыми кошаками церемониться, как нет и тех современных селекционеров, ну так зато нет на нас ни "Гринписа", ни тех современных кошатников с кошатницами, по мнению которых так не делается. Это у них не делается, а у нас, надо будет — и не так ещё сделается. Искусственный отбор — он, как и естественный, чудеса творить способен, если не миндальничать, а выполнять поставленную задачу.

А методы — ну, по эпохе и методы. Не слюняво-сопливая современная эпоха на дворе, а суровая античная, в которую и с людьми не миндальничают, при необходимости множа на ноль целые народы и хвастаясь этим как величайшим благодеянием для своего. Куда там до тех античных деятелей Алоизычу, который подобных мероприятий уже не афишировал напоказ, потому как ближе к середине двадцатого века это считалось уже не комильфо катастрофически. Да и в девятнадцатом афишировать уже стеснялись. В этом же античном мире город разрушить, истребив тех его жителей, которых в рабство увести побрезговали — обычное дело, и уничтожение Карфагена в известном нам реале — случай ещё далеко не самый типичный, потому как карфагенянам всё-таки предлагался вариант избежать порабощения и истребления. Многим другим таких вариантов не предлагалось. Майнака, Тартесс, Вейи — это только те случаи, которые вспоминаются сходу, а сколько ещё менее известных? Живя с волками — изволь и сам соответствовать окружению.

А не миндальничая с людьми, тем более никто не миндальничает с животными. Специализированные породы домашней живности, прекрасно известные в античном мире и далеко ушедшие от результатов простой народной селекции — нагляднейший показатель тех драконовских мер, которыми они выводились. Собаки, лошади, ишаки, коровы, овцы с козами и свиньи — все прошли через жесточайшую селекцию с беспощадной отбраковкой не соответствующих хозяйским запросам. Хочешь жить сам и продолжиться в потомстве — потрудись соответствовать. Кошак же, реально не одомашненный по причине полного отсутствия у него инстинкта групповой иерархии, а только прирученный, такой жёсткой селекции в античном мире избежал. В деревне, как я уже сказал, он вписывается почти как есть, если только домашнюю живность от бесхозной отличить в состоянии, а в особняках и дворцах у больших и уважаемых главнюков за ним есть кому и следить, и прибирать. У гребиптян, для которых он священен, ему вообще лафа, особенно в храмах Баст, где его и холят, и лелеют, и от всех жизненных невзгод оберегают. Но по причине священности его вывоз из Гребипта ограничен, а по причине жадности фиников, не изменившейся и после их эллинизации, ограничен и его вывоз из Передней Азии. В результате в греко-римском мире ближневосточный кошак — предмет роскоши, с которым носятся почти как в храмах Баст, и этим затруднено его внедрение в массы при размножении. Долго ли проживёт на улице античного города кошак, у которого полностью отсутствует собакобоязнь? Ровно до первой же встречи с первой же стаей городских дворняг.

Схожие проблемы и с тартесским кошаком. Будучи веками привилегией знати, он тоже опекался, обслуживался и оберегался почти как тот гребипетский. И никто его на хорошие манеры селекции не подвергал, потому как страдала от его кошачьих закидонов прислуга, которой это и положено по статусу. Вот какого кошака унаследовали от старого социума, с тем и приходится работать, потому как другого нет. Другого — только начали выводить вот из этого исходного стервеца. Количество наращиваем отловом диких и их предварительным отбором на уживаемость с человеком, собакобоязнь им прививаем, но в остальном драконоская селекция у них ещё впереди. И если граммофон способен помочь в воспитании кошачьего молодняка и минимизации числа жертв отбора, то и для кошачьей службы экземпляр техники явно напрашивается.

— Так это же, досточтимый, и на войне можно противника пугать такой записью, если матюгальник у граммофона будет достаточно мощный? — предположил ещё один из слушателей, — Я помню, как орал один кошак, которого рвали собаки — если хорошенько усилить этот звук, действовать на нервы будет неслабо, особенно с непривычки.

— На нервы, конечно, будет действовать, но у вояк вообще-то нервы крепкие у любых, а значит, и у противника тоже, — хмыкнул я, — А память предков тут не сработает, поскольку нет близкого родства. Я даже как-то не уверен, что и визг разрываемой стаей собак обезьяны вызовет у людей инстинктивный страх. Хотя, можно было бы попробовать с записью рычания леопарда, который был основным охотником на наших предков. А на лошадей конницы лучше всего должен, по идее, действовать львиный рык. Африканский лев охотится в основном на зебр, а наш европейский — на тарпанов. Вот только и своя же конница будет пугаться не меньше. Страх ведь у лошадей перед львами инстинктивный, и вряд ли его удастся преодолеть тренировочным прокручиванием записи. Скорее, только зря зашугаем лошадей до полной невменяемости, — слушатели рассмеялись.

— А слонов можно чем-то таким напугать? — поинтересовался другой слушатель.

— Львиные прайды в принципе нападают от отчаянной голодухи на носорогов и молодых слонов, но в основном небольших лесных. На матёрого степного или индийского львы едва ли решатся напасть. Поэтому мавританских слонопотамов, небольших и слабой выучки, усиленная матюгальником запись львиного рыка, возможно, и вгонит в тоску, но индийских — вряд ли. Особенно на юге и востоке Индии, где львы не водятся.

— Голос какого-нибудь из вымерших хищников смоделировать не удастся?

— На слонов могли охотиться только самые крупные виды гиенодонов, но они все вымерли ещё в миоцене, и даже небольшой поздний индийский вид, на слонов точно не претендовавший, не пережил его конца. Где же мы возьмём его близкую родню через полтора, а то и все два десятка миллионов лет после его вымирания?

— А пятнистая гиена не сгодится?

— Нет, она гиенодонам не родственна. Самый крупный вид гиен был величиной со льва, но это не та пещерная гиена, которая ближайшая родня африканской пятнистой, да и размер не тот, чтобы всерьёз напугать хоботных. Не по зубам они гиенам, если мы с вами рассматриваем взрослых слонов, которые только и могут использоваться на войне.

— В общем, только настоящего большого гиенодона за дырой ловить и там его рычание на диск записывать! — схохмила одна из баб, и половина зала рассмеялась.

— Тогда уж сразу динозавра какого-нибудь, который охотился на предков всех нынешних млекопитающих, — рационализировал её идею один из мужиков, — Чтобы пугал и людей, и лошадей, и слонопотамов.

— Откровенно говоря, ребята и девчата, я сильно сомневаюсь, что от этого будет толк, — возразил я, — В том нашем мире с его хорошо развитой органической химией у нас был широко распространён так называемый пенопласт — вспененный воздухом или газом полимер, очень лёгкий по сравнению с таким же сплошным. Так вот, его скрип по стеклу крайне неприятен для людей, а лабораторных крыс этот звук пугал. Возникла версия, что очень похожие звуки могли издавать те хищники, которые охотились на наших с крысами общих предков, а таковые были только во времена динозавров.

— Да, почтенный Сергей рассказывал нам, что когда в вашем мире воссоздали крик такого динозавра, то крысы обгаживались, а некоторые вообще дохли с перепугу, — вспомнил ещё один слушатель.

— Но наверное ведь, почтенный Сергей имел в виду не грубую имитацию вроде пенопласта по стеклу, а более точно реконструированный голос динозавра?

— Да, речь была об очень тщательном воссоздании звука, досточтимый.

— То-то и оно, ребята и девчата, что тут важны все тонкости. Например, когда я в том ещё мире попросил одного знакомого кошатника проверить реакцию его кошака на скрип пенопласта по стеклу, то кошак хоть и насторожился, как и на любой непривычный звук, но не испугался его, хотя крысы пугаются. Наверное, имеет значение и размер. Если общий предок был размером с крысу, то крысы и унаследовали его страх в полной мере и пугаются даже грубой имитации, а кошак уже в более крупном типоразмере, и его страх значительно ослаблен. Нас этот звук тем более не пугает, хотя и неприятен. Наверное, на пюргатория, который наш предок, охотился динозавр с похожим голосом. Но мы крупнее пюргатория, и нас этим уже не напугать.

— А если тираннозавра записать?

— Его рёв тоже был тщательно смоделирован, но бессознательного страха у нас его прослушивание не вызывает. Пюргаторий был величиной с белку и для тираннозавра гастрономического интереса уж точно не представлял. Дромеозавриды и троодонтиды — другое дело. Особенно микрорапториды, ловко лазавшие и по деревьям.

— Они, вроде бы, ещё и летали?

— Не так хорошо, как птицы или птерозавры. Могли ли взлетать с земли, вопрос спорный, но планировали с деревьев и перепархивали с дерева на дерево очень хорошо. И поскольку тоже ветвь дромеозаврид, звуки должны были похожие на них издавать.

— Тогда, наверное, у микрорапторид звук даже более универсальный, — прикинул Волний, — Могли ведь, получается, одинаково и на древесных млекопитающих охотиться, которые предки приматов, и на наземных, которые предки остальных.

— В принципе — да, очень похоже на то, — согласился я, — Но проблема в том, что микрорапториды проиграли конкуренцию птицам ещё до вымирания всей динозавровой мегафауны. Достоверные китайские находки датируются ранним мелом. Вроде бы, было спорное упоминание о позднемеловой находке в Канаде, но и ей не приписывался самый конец мела, а приписывался самое позднее кампанский ярус, да и достоверность находки под вопросом из-за малой респектабельности источника. Короче, ребята и девчата, даже в маастрихте микрорапториды уже крайне маловероятны, так что хоть они и невелики по размеру, шансов найти живых и трезвых, каким-то чудом не попавшихся никому раньше, практически нет, и взять нам их абсолютно негде. А сами реконструировать их голосовой аппарат, чтобы синтезировать их звуки искусственно, мы не сможем. Не тот у нас с вами уровень научно-технического развития. Идея — интересная и соблазнительная, но к очень большому сожалению реально для нас с вами неосуществимая.

— Да это-то понятно, досточтимый, — заметила та же слушательница, которая за настоящим гиенодоном в дыру прогуляться предлагала, — Но всё равно же потомкам дыры в прошлое искать придётся, и лучше бы ещё нам заранее их найти. Ты-то нас пугаешь по мелочи в основном — камешки там небольшие со сдвигами полюсов, да оледенения вроде тех плейстоценовых, — зал рассмеялся, — А почтенный Сергей не мелочится и если пугает, так всерьёз пугает. То траппами, которые хоть и не всех, но кого-то ведь точно поджарят, то потопом всеобщим, от которого мало кто найдёт, куда бы повыше забраться, то вообще потерей шариком магнитного поля и невозможностью дальнейшей жизни на нём. И если я ничего не перепутала, то в космосе подходящую планету найти шансов мало, а если даже найдётся, то всех на неё вряд ли с нашего шарика эвакуируешь. И тогда что кроме тех дыр в прошлые эпохи нашим потомкам остаётся?

— Ну, это всё не настолько скоро и не настолько резко, чтобы паниковать. Хотя с траппами — да, есть очень небольшая вероятность, что совпадут с ближайшим камешком и новым оледенением. Но это только в самом худшем случае, если совсем уж потомкам не повезёт, и до этого у них уж всяко не меньше двадцати двух столетий. Почтенный Сергей, я надеюсь, объяснил вам, от чего это зависит, чем будет обусловлено и какие будет иметь масштабы даже при самом плохом варианте?