— На сегодня хватит, — удовлетворенно произнес лорд Феррли, и рыжие языки, прощально взмахнув, исчезли из моего внутреннего взора.
Но даже такие упражнения не принесли с собой усталости. Я чувствовал в себе силы заниматься хоть всю ночь!
— Достаточно, барон, — охладил меня демон. — Пора спать.
Но у меня родился интересный вопрос, который требовал немедленного разрешения. Почему дядюшка сам не мог научить меня работе со стихиями? Я тут же спросил у Артфаала.
— Не перекладывайте с больной головы на здоровую! — фыркнул тот. — Он пытался учить вас, когда вам было тринадцать лет. Помните, что из этого вышло?
Я расхохотался. Еще бы, как не помнить! Да, и правда, лет двенадцать назад дядя Ге задался целью преподать мне урок по обращению к огню. Но поскольку у него самого лицензии сроду не водилось, то и быть моим наставником он права не имел. Поэтому мы с ним, подальше от чужих глаз, заперлись в лаборатории, где старик принялся объяснять мне основы работы с источниками. Бедняга собирался лишь донести до меня азы теории, а затем приступить к аккуратным, осторожным экспериментам. Но я его не совсем понял, да и слушать ученую белиберду мне было скучно. Поэтому, сочтя дядюшкины слова руководством к действию, я не просто начертал знак огня, а вплел его в какое-то, не помню уж точно, какое именно, заклинание, и со всей дури шарахнул им в стену. Честно говоря, сам не верил в результат. Но он был, и какой! Пламя взметнулось к потолку, разбрасывая по пути маленьких, но жутко шкодливых бонниари. Жалобно зазвенели лопающиеся реторты, по лаборатории поплыл удушливый дым. Под потолком, словно уродливая люстра, созданная безумным мастером, зависла огромная, плюющаяся огнем саламандра... Хорошо, что дядюшка не растерялся и обратился к воде, создав заклинание Тушения. Но тут я со страху сотворил такое количество бьющих из воздуха фонтанов, что вскоре мы стояли по пояс в холодной воде. Пожар, конечно, залили, но обозленный, промокший, перепачканный сажей, с обгоревшими ресницами дядя Ге придумал мне страшное наказание. Уборка лаборатории. Без помощи магии. Трудиться пришлось до самого вечера, после чего старик заявил: "Ты еще слишком молод для таких серьезных вещей. Твой ум незрел. Вернемся к этому позже". А я и рад был. Ну, а потом, так и вовсе стал отлынивать от тренировок. Случалось, конечно, что дядя силой заставлял меня заниматься помногу часов, да вот никакого толку от этого не было. И больше к серьезной работе со стихиями мы не возвращались.
— Вот именно, — сказал Артфаал, внимательно наблюдавший за выражением моего лица. — Сами виноваты, барон. Насильно научить нельзя. А вы, живя на всем готовом под крылышком своего опекуна, вовсе не стремились осваивать магическую премудрость. Мой бедный друг все ждал, когда же вы созреете. А теперь плоды этого сомнительного созревания достались мне. Если вы все выяснили, и дурацких вопросов больше не имеется, давайте все же отдохнем.
Он взгромоздился на мою грудь и вместо "спокойной ночи" сообщил:
— Думаю, в ближайшее время вас еще ждут интересные приключения. Советую выспаться.
Да уж, заинтриговал! Я долго не мог уснуть. Вспоминая ощущение единения со стихией, перебирал в уме удачные попытки, анализировал ошибки... В конце концов, сон все же сморил меня.
... Прямо над головой раздался безумный, полный неизбывного ужаса и смертной муки, агонизирующий вопль. Вслед за этим что-то теплое, соленое, пахнущее медью, выплеснулось на лицо, потекло по щекам и подбородку. Я открыл глаза и в зарождающемся свете утра, близко-близко, увидел перекошенное лицо Салима. Он стоял рядом со мной на коленях, сжимая в руке поднесенный к моему горлу нож. Я осторожно, стараясь не делать резких движений, приподнялся на локтях и прошептал:
— Тихо... тихо... спокойно...
Проводник никак не отреагировал. Его глаза постепенно стекленели, из угла раззявленного рта потекла струйка крови. Спустя мгновение он навзничь рухнул на землю, так и не выпустив из пальцев свое оружие. Ничего не понимая, я склонился над его недвижимым телом. В груди Салима зияла круглая дыра величиной с кулак. Чей-то удар безжалостно прорвал кожу и пробил грудную клетку. Какую-то секунду я беспомощно взирал на труп, спросонья пытаясь сообразить, кто или что убило проводника, но неожиданно раздавшееся неподалеку чавканье заставило меня вздрогнуть и поднять голову. В паре шагов от мертвого тела стоял Артфаал. То есть, в своем демонском обличье. Сверкая желтыми глазами, он жадно вгрызался во что-то, напоминающее яблоко. И лишь когда от костра раздался топот и встревоженные крики часовых, я понял: демон пожирал сердце проводника. Он воровато оглянулся на бегущих с арбалетами наизготовку солдат и растворился в светлеющем воздухе.
— Лейтенант, ты цел? — подскочил ко мне Зарайя.
— Все в порядке... почти, — ответил я, изо всех сил борясь с тошнотой.
Не глядя на меня, капрал склонился к проводнику.
— Что это?
— Понятно что, — произнес у него за спиной Флиннел. — Салим на лейтенанта напал, вот он и...
Со стороны лагеря к нам подходили воины, вскоре вокруг меня топталась вся рота.
— Говорил вам, гнилой человечишка был, — сказал Давин.
Постепенно возбужденные восклицания и разговоры стихли, и вся рота в молчании уставилась на меня. Не понимая причины их оцепенения, я дружелюбно усмехнулся, чем вызвал странную реакцию: солдаты попятились.
— Э-э... вытрите лицо, Рик, — нерешительно подал голос Дрианн.
Я прикоснулся к подбородку и взглянул на кончики пальцев: на них было что-то темно-красное, маслянисто блестевшее, липкое на ощупь... кровь! Так вот что брызнуло в лицо, когда меня разбудил крик Салима! Видимо, как раз в этот момент Артфаал нанес удар. Снова взглянул на воинов, и то, что прочел на их лицах, мне ничуть не понравилось. Они прятали глаза, переминались с ноги на ногу, явно мечтая оказаться как можно дальше от своего лейтенанта. Мастер Триммлер, протолкавшись через толпу, мгновенно оценил обстановку и гаркнул:
— Ну, что уставились? Тащите отсюда покойника, закопать надо!
С десяток воинов, горя усердием, ринулись выполнять удобный приказ, хоть он исходил и не от командира. Остальные тоже, как-то неловко засуетившись и избегая смотреть на меня, поспешили удалиться.
— Не слышал, чтобы у людей был такой обычай, — напоследок спокойно сказал гном. — Говорят, сердце врага съедают орочьи шаманы.
Он пожал плечами и отошел, а я принялся с остервенением оттирать с лица уже начавшую запекаться кровь. Да, лихо получилось! И что же теперь делать? Вскинул мешок на плечо и пошел к солдатам, на ходу прикидывая, как себя вести. Оправдываться? Буду глупо выглядеть. И потом, что им сказать? Я тут ни при чем, а сердце проводника сожрал один мой знакомый демон? Все равно не поверят, хорошо, если за сумасшедшего не сочтут. А уж если поясню, что этот самый демон еще и является моим наставником... рискую получить арбалетный болт промеж лопаток. А что? Запросто избавятся от ненормального, чтобы больше никого не съел, тут же в песочке прикопают, а полковнику доложат, мол, пал смертью храбрых... Хотя это вряд ли... впрочем...
Так и не решив, какую линию поведения лучше выбрать, я без долгих предисловий обратился к Зарайе:
— Как думаете, капрал, справимся без проводника?
К моему вящему изумлению, тот ответил как ни в чем ни бывало:
— Должны. Пустыня — не болото, тропок нет, барханы везде одинаковые. Пойдем на юг, и все дела. Проводник, он здесь для чего нужен? Чтобы об опасностях предупреждать. От Салима все равно толку не было. Кстати... — Зарайя протянул мне холщовый мешочек, — забери свои деньги, лейтенант. Все равно они ему больше без надобности.
Я заглянул в кисет: там было по меньшей мере полсотни золотых. А я давал Салиму двадцать пять... Значит, остальные стали платой за мою жизнь.
— Раздай солдатам, — я вернул Зарайе мешочек, не желая прикасаться к золоту.
Однако тот не торопился протянуть руку за подарком. Выпучив глаза, глядя куда-то вбок, он сделал резкое движение ко мне, так, словно хотел оттолкнуть. Ничего не понимая, я проследил за его взглядом и на расстоянии локтя от лица увидел летящий прямо ко мне арбалетный болт...
— Дж-жарк! — брошенный кем-то щит принял удар на себя. В ту же секунду стоявший в десятке локтей Лютый неуловимо взмахнул рукой, и в воздухе серебристо блеснул стилет. Раненый в правое плечо Эцони выронил арбалет, который начал было перезаряжать, и зашелся в диком, истеричном крике. Его с двух сторон подхватили крепкие руки Добба и Хамара.
— Ненавижу! Ненавижу! — задыхался Мастано. — Орочий ублюдок, сдохни! Пустите меня, ребята! Вы что, не видите: он же орочий шаман!
— Того, этого, что происходит-то? — недоумевал Добб, с трудом удерживая извивающегося парня.
Глаза Эцони закатились, на губах выступила розоватая пена, тело конвульсивно содрогалось.
— Убью! Все равно убью! — из последних сил прохрипел он и безвольно обвис на руках капралов.
— Уложите его, надо осмотреть рану, — сказал я, развязывая мешок.
Стилет Лютого вошел глубоко, но кость, вроде бы, не задел. Впрочем, я не целитель. Выдернул клинок, обработал рану, перевязал и задумался. Начинается именно то, чего я опасался, и теперь воины будут охотиться на "орка"? Непохоже, они, по-видимому, сами не понимают причины поведения Мастано. Кстати, неприязни ни в чьих глазах я пока не замечал. Когда прошел первый шок от своеобразной манеры командира расправляться с врагами, солдаты стали посматривать на меня с каким-то угрюмым уважением. Может, им не больно-то понравилось их открытие, но, во всяком случае, призыва Эцони никто не поддержал. И вел он себя странно. Откуда эти судороги, пена на губах? Капрал больше был похож на одержимого, чем на человека, просто разгневанного случившимся.
— У него никогда не было раньше каталептических припадков? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Нет, — за всех ответил Флиннел. — Мы с ним не первый год служим, Эцони — парень спокойный, не знаю, что на него нашло.
— Что делать будешь, лейтенант? — ровно спросил Хамар.
Сначала я не понял: он это о чем? Потом, подняв голову, рассмотрел угрюмые лица воинов. Под обманчивым спокойствием взглядов таилось напряжение: по закону военного времени за нападение на командира полагается смерть... Эцони пребывал в глубоком обмороке.
— Возьмите его оружие и доспех, — отрывисто бросил я, поднимаясь с колен. — На плаще понесем...
Лица солдат слегка расслабились, опасный момент, кажется, миновал.
— Рик, — робко шепнул Дрианн из-за моего плеча, — посмотрите на его ногти...
А мальчишка-то молодец! Действительно, лунки ногтей Эцони были окрашены в синюшный цвет. Я снова склонился над капралом и оттянул веко. Так и есть: та же синева... Похоже, все-таки никакого припадка не было, как и всплеска ненависти к зверю-лейтенанту. Парень подвергся помрачающему рассудок колдовству. И судя по всему, это было не зелье, от него буйство продолжалось бы еще долго. Скорее, заклятие, и, конечно же, Темное. Да, влип я, похоже!
Интуиция подсказала: солдатам этого говорить не надо. Я подмигнул Дрианну, тот, все еще опасливо косясь, тем не менее понимающе кивнул.
— Стройся! — четверо солдат уложили Эцони на растянутый плащ, и мы двинулись на юг.
Я постарался выбросить случившееся из головы, и по дороге опять занялся мысленной отработкой заклинаний. Сегодня все шли молча, даже Добб с мастером Триммлером отложили свои перебранки. Иногда я оглядывался на Мастано, но тот все еще не приходил в себя. Так, в тишине, мы месили песок целых полдня.
На привале я уселся поодаль от остальных, благо никто и не претендовал на общение с командиром. Погрыз сухарь, глотнул из фляги воды, которой оставалось совсем немного, и решил выполнить предписанное лордом Феррли упражнение. Вот ведь демон! Подвел меня... впрочем, чего я хотел? Говорят же, сколько нечисть ни корми, она все равно во Мрак смотрит. Одно у Артфаала не отнять: наставник он отличный. Скорее всего, дело в том, что ему не мешают человеческие чувства. Дядя Ге жалел меня, потому и гонял редко. Да еще старик, как оказалось, хотел, чтобы я сам осознал необходимость учебы. Ну, ладно. Так... расслабиться, отрешиться от всего постороннего... Не получилось: постороннее, в лице Лютого, грубо вторглось в мои пространство и сознание:
— Есть разговор, лейтенант, — без обиняков заявил Ом, присаживаясь рядом.
В отличие от остальных, он не старался держать дистанцию. Казалось, приписываемая мне жуткая выходка ничуть капрала не смутила. Кстати, я ведь не поблагодарил его за спасение.
— Спасибо, — я протянул руку.
— В расчете, — усмехнулся Лютый, пожимая ее.
Посерьезнев, он проговорил:
— Вижу, ты никому не сказал.
— Не сказал?.. — я вспомнил его исповедь. — А, ну да...
Ом немного помолчал, щурясь на солнце, поиграл вычищенным до блеска стилетом.
— Это ведь не ты, — медленно произнес, скорее, не спрашивая, а утверждая.
— Сердце съел? Не я.
— Угу, угу... Совет. Помалкивай. Пусть лучше боятся.
Я удивленно взглянул в светлые глаза. Лютый смотрел серьезно, без обычной ехидной насмешки.
— Не знаю, что там с проводником произошло, не мое дело. Но за тобой кто-то охотится, лейтенант, и тебе это известно.
Я неопределенно покивал.
— Но это не Эцони, — вдруг сказал Ом. — Ты маг, тебе виднее, что с ним произошло. А я думаю, чары. Так что, смотри в оба, — он встал и неторопливо отошел.
Может быть, у меня появился союзник? Хотелось бы. Но от Лютого поддержки я ждал меньше всего. Странный он все же. Ну, Артфаал, ну, появись только! Втравил меня в историю, как будто своих неприятностей мало... с другой стороны, демон спас мне жизнь. Ладно, не буду с ним ссориться, а то еще не станет меня учить.
— Рик, — окрикнул меня Дрианн. — Эцони очнулся!
Я подошел к капралу и склонился над ним. Вроде тот даже не вздрогнул при виде меня. Лицо нормальное, не искаженное, и ненависти в глазах не видно. И синева с ногтей ушла. Видимо, действие заклятия закончилось. Оно и понятно: неведомый враг накладывал чары мощные, но кратковременные, рассчитывая, что Мастано нападет на меня, а потом его же самого прикончат воины.
— Ты как? — спросил я.
— Да ничего, — бледно улыбнулся Эцони. — Только вот не помню ни Мрака, и сил нет совсем. И плечо болит...
— Заживет, — я поднялся на ноги. — Отдыхай пока.
Слабость — тоже последствие Темной волшбы, которой подвергся капрал. Ничего, к вечеру оклемается. Рассказывать ему о его подвигах я не стал, какой в этом смысл? Все равно не в себе был человек. Зла я на него не держал. Пусть кто-нибудь из воинов его просветит.
После привала мастер Триммлер несколько оживился и принялся рассуждать:
— Что-то мне, ребята, не нравится. А что — и сам не пойму. Вроде пустыня как пустыня, только вот почему на нас никто не нападает-то?
— Во дает, того, этого! — расхохотался Добб. — Давно не дрался, что ли?
— Да нет, это я к тому, что странно все. Пустыня как вымерла, не видишь, что ли?
