Дневники Иана "Богослова"

— А если ничего в итоге не получиться?

— Всё равно, — мотнул головой Стефан. — Игра всё равно стоит свеч.

— То есть, лучше пробовать и проиграть, чем не пробовать вообще?

— Да.

— А какой смысл, если придёшь к одному и тому же?

— Ты не стоишь на месте! Ты делаешь свой выбор, а выбор это тоже активная позиция.

Я твёрдо уверен — все эти рассуждения молодёжи о высоком вовсе не притворство. Молодые действительно в это верят и живут этим. Понимаете, говорили они мне, мы должны хоть что-то сделать. Мы не можем быть в стороне от того, что происходило тогда, и происходит сейчас. Эта работа определит всю нашу жизнь. Мы пришли в САВЭКС, потому что не хотим, чтобы всё было очень скверно в этой жизни. Мы хотим, чтобы наш голос услышали. Будешь ли, ты действовать или будешь уходить в сторону, передав другим полномочия принять первыми удар? Вот в чём вопрос! И не страшна никакая ответственность, потому что тот, кто ведёт других, и сам должен рвать жилы, когда это надо.

Да, им была не страшна лежавшая на них ответственность. Наоборот, она лишь придавала им большей уверенности в собственных силах. Я же, глядя на них, наоборот, чувствовал себя человеком, бездумно взвалившим на плечи эту вселенскую ответственность, которая даже книжным героям была бы не по плечу. И от того испытывал стыдное желание куда-нибудь деться от этой ответственности и необходимости решать судьбы других людей. Эта борьба с самим собой мучила меня ежедневно, и, казалось, ей не будет конца. Освоение нового мира давалось мне слишком тяжко. Временами накатывала унылая тоска по потерянному прошлому, которое выглядело теперь радужным и даже беззаботным. Оборванные связи с близкими лишь усиливали эту тоску.

Я пытался отыскать своих потомков, которым, возможно, удалось выжить, среди пёстрого разнообразия коммунаров, но безуспешно. Даже Совет Коммун мне не смог в этом помочь. Может быть, в данной ситуации нам троим — выходцам из потерянного прошлого — стоило бы держаться вместе? Но, как не странно, это не помогало найти примирение с собой, а, наоборот, лишь обостряло осознание безвозвратно утраченного. Именно поэтому мы разбрелись в разные стороны, каждый испытывая схожие чувства...

Марта — моя ближайшая помощница и верный боевой товарищ — сидящая как всегда подле меня, сняла защитную перчатку и положила шероховатую тёплую ладонь на мою руку. Казалось, она тонко почувствовала моё душевное состояние. Мне вообще думалось, что Марта чувствует меня, как камертон чувствует неисправный инструмент. Было ли это проявлением необычайной душевной близости с её стороны или просто сильно развитой эмпатией? Этого я не знаю.

Самое ужасное — я страшился этого её отношения ко мне, этой её отзывчивости, как страшился ответственности за других людей. Для меня всё это было необычным, каким-то чужеродным, подобно тесным неуютным одеждам, обязывающим всякий раз задумываться о последствиях, прежде чем начать махать руками во все стороны.

Для этих же людей подобное поведение было нормой — не впитанной с молоком матери, а достигнутой самодисциплиной и тренированной волей. Их этому учили с самого детства: задумываться о последствиях своих действий и слов для окружающих их людей, тонко чувствовать других на уровне чуть ли не биополя, что для меня казалось совершенно не достижимым. Хотя я и не мог сказать, что мне были чужды сопереживание или сочувствие. И вместе с этой эмпатической чуткостью все эти люди были способны на холодную расчётливую жестокость и непримиримость к врагам и подонкам, к убийцам и насильникам... А может быть именно потому и были?..

Я пробовал развить в себе хотя бы когнитивную эмпатию, считая себя достаточно интеллектуально развитым для этого человеком, но все мои попытки оставались тщетными — мир, из которого я вышел, не отпускал меня на волю. Поэтому рядом со своими подопечными я чувствовал себя каким-то ущербным дикарём. Поэтому-то и старался сторониться Марты, оправдывая себя недоверием ко всем женщинам, одна из которых однажды в прошлом обманула мои надежды, больно ранив в самое сердце.

Запись двенадцатая

Пожалуй, расскажу немного о Марте Горовиц. Она родилась в Североафриканской Коммуне, и после школы успела много, где поработать на благо общества. Была миссионером от ИППК, наставляя на путь истинный местных аборигенов, спасая их от голода и болезней. После этого участвовала в разминировании приграничных с "Зоной Забвения" районов, где однажды получила тяжёлое ранение от осколка неразорвавшегося фугаса. Именно тогда ей настоятельно рекомендовали сменить род деятельности, занявшись более мирным трудом.

Провалявшись три месяца в госпитале, Марта переехала в Сибирскую Коммуну — подальше от соблазнов, как она сама шутила — и устроилась воспитателем в одну из школ-интернатов. Но душа её требовала большего, чем тихая размеренная жизнь. В этом мы с ней были похожи. Возможно, страсть к приключениям и риску досталась ей в наследство от её далёких предков?.. Так или иначе, спустя полгода она подала заявление в САВЭКС, где мы с ней и встретились однажды.

Странно, но увидев её в первый раз, я с трудом поверил бы, расскажи мне тогда кто о её героических подвигах в прошлом. Маленькая — не выше метра шестидесяти — с немного угловатой фигурой и высокими бёдрами, она больше походила на подростка-мальчика старших классов обычного интерната. Но это только со спины. Глянув в её удивительные глаза цвета спелой вишни, сиявшие из-под пушистых ресниц, оценив её плотно сжатые пухлые губки и выразительно взметнувшиеся тёмные брови, всякие сомнения в том, что передо мной очаровательная молодая женщина сразу же исчезли. Хотя коротко остриженные чёрные волосы девушки и добавляли к её образу черты отчаянной пацанки. Но это было, скорее, "изюминкой" внешности Марты.

А уж познакомившись с её боевыми навыками во время нашего первого совместного рейда, мои сомнения в отношении Марты окончательно развеялись. Холоднокровная и бесстрашная воительница, она стала с тех пор моим надёжным прикрытием в каждой операции, моей "правой рукой" в нашей слаженной команде. С тех пор мы проводили много времени вместе, хотя это и нельзя было назвать отношениями, какие обычно бывают между мужчиной и женщиной. Скорее, то была дружба... Во всяком случае, с моей стороны точно.

Марта без слов и объяснений прекрасно понимала мои душевные метания и, наверное, поэтому добровольно взяла на себя роль моего гида в новом мире. Благодаря её стараниям, я явственно увидел, какой переворот произошёл в массовом общественном сознании за прошедшие годы. Люди, наконец-то, снова поверили в светлое будущее, и для этой веры были все основания. Простой народ стал теперь полноправным хозяином планеты. Возрождение экономики требовало привлечения максимального количества творческих сил, что и выражалось теперь в ценности для Коммун любого грамотного, образованного специалиста в самых различных областях науки и техники.

В общественных отношениях получили широкое распространение дискуссии по самым различным вопросам. Зачастую, в них шла настоящая борьба идей и мнений, в которой рождалось предвосхищение путей будущего развития коммунарского общества. Свободный диалог между простыми людьми и Советами Коммун, состоявшими из выборных представителей, позволял выявлять недостатки в общественном устройстве и существующих законах и оперативно, и максимально безболезненно вносить необходимые изменения, призванные улучшить и нормализовать жизнь общества. Особую популярность приобрели общественные науки, а учебные заведения постепенно превращались в главные центры воспитания молодых коммунаров.

Я проводил почти все вечера и выходные вместе с Мартой. Мы посещали общественные места отдыха и развлечений, самодеятельные театральные постановки, ходили с ней в кино. С каждым днём я узнавал что-то новое для себя, знакомился с неведомой мне культурой: постоянно развивающейся, ищущей, новаторской, устремлённой в будущее. Это было так непривычно для меня, выросшего на культе воспевания мира денег, в котором всё и вся продаётся и покупается, где насилие превращено в товар, позволяющий получать немалую прибыль, а человеческие отношения и чувства сведены до плоских шаблонов, превращающих людей в бездушные машины.

Здесь же писатели, поэты, художники яростно спорили о будущем, с лёгкостью создавая и разрушая творческие объединения, где выдвигались различные программы, предлагалось своё видение окружающего мира: "Феникс", РАПП, "Перевал"...

Общество переполнялось массовым стремлением создать новую культуру, и от этого творчество часто представляло собой борьбу полюсов: реалистических и ирреалистических тенденций. Но в этой борьбе основное внимание всегда было сосредоточено на личности, на попытках понять предназначение человеческого существования. Поэтому меня иногда ставила в тупик метафоричность, символичность и иносказательность такого творчества.

Жизнь в крупных городах, что называется, бурлила. Повсюду создавались центры культурной и общественной жизни: учебные заведения различной направленности, курсы, клубы, театральные и художественные студии. Люди с интересом посещали всевозможные лекции, ходили в театры, где смотрели фильмы или выступления артистов, зачитывались книгами в библиотеках, в фонды которых удалось собрать все уцелевшие в катастрофе знания. Многие коммунары увлечённо посещали художественные кружки, выпускали любительские газеты, проводили общие собрания, на которых обсуждались животрепещущие вопросы.

Никогда раньше я не ощущал такого чувства свободы и открытости мира, в котором выросло это новое поколение. Никогда не видел прежде таких необъятных сил в душе каждого коммунара. Никогда не сталкивался с такими прекрасными произведениями искусства, созданными их гением.

А сколько ещё будет создано, построено, воспето, рождено на пороге новой эры человечества!

Запись тринадцатая

Без сумеречный вечер застал нас на окраине обширного поселения, когда-то бывшего районным центром. Городок встречал наш отряд унылым однообразием одноэтажных домов за остатками давно сгнивших оград, пустыми, покрытыми пылью улицами, похожими на узкие русла высохших рек или каналов, иссохшими садами и скверами, с застывшими в душном воздухе искривлёнными скелетами деревьев.

За городком простиралась голая равнина, полого опускавшаяся к морю, ещё мерцавшему оранжевыми всполохами недавно севшего за горизонт солнца.

Я разделил наш авангардный отряд на три группы. С собой оставил Марту и Эйнара. Виктора, Джино и Гуннара направил к северной окраине городка через восточные кварталы. Тай Джен должен был вести свою группу к намеченной точке с запада. Ему в подмогу я дал Ю Чен и Анджело. Стефан, Вацлав и Наран по плану должны были обеспечивать прикрытие наших тылов и огневую поддержку на броневике — они служили нам резервом. Такой расклад сил был стандартной схемой действий в подобных операциях.

Сам я со своими бойцами двинулся по главной улице. Отряды "В" и "С" я направил в обход городка с двух сторон, чтобы никто не сумел уйти незамеченным или проникнуть сюда, застав нас врасплох.

— Как меня поняли? — уточнил я по рации у командиров.

— Слышу тебя! — отозвался Семён Журбин, руководивший отрядом "В". — Схема стандартная. Действуем, как всегда, по инструкции.

— Понял. Идём в обход с юга, — отозвался в наушнике Ларс Янсон, возглавлявший отряд "С".

— Наша цель — заброшенный завод на окраине посёлка. Последние сигналы идут с той стороны, — сообщил я, сверившись с картой на экране планшетки. — Могут быть любые неожиданности. Так что всем быть начеку! Всё, двинулись!

Я сделал знак рукой и взял оружие наизготовку, продолжая отдавать команды:

— Всем держать связь! При обнаружении противника сразу докладывать! Самим ничего не предпринимать без поддержки!

— Понял тебя.

— Ясно.

Это были дежурные распоряжения. Опытные бойцы прекрасно всё знали и без них, но половина ребят у нас была ещё необстрелянными юнцами, которые в экстренной ситуации могли открыть беспорядочную пальбу или сами угодить под чью-то шальную пулю.

В невзрачных параллелепипедах построек не было ничего таинственного, что обычно привлекает в покинутых городах. Рядовой провинциальный городишко, жители которого вели здесь когда-то свою скучную и неторопливую жизнь, оживавший лишь в сезоны наплыва туристов, желавших, по сложившейся традиции, понежить свои тела на южном солнышке, да искупаться в мутноватой морской воде, заполненной лохмотьями зелёно-коричневых водорослей.

Это тебе не пляжи Квинсленда с прозрачно-бирюзовой водой, приятным доступным сервисом и уникальным Барьерным рифом...

Но в душе я чувствовал тревогу. Адреналин уже начал выплёскиваться в кровь, и она мерно стучала у меня в висках. Где-то здесь должна таиться реальная опасность. Может быть, вон за тем трухлявым ореховым деревом... Или вон в том оконном проёме, которые здесь все одинаково скучные...

Когда взошла полная луна, затмив необычайно яркие и крупные звёзды на небе, эти оконные проёмы стали ещё чернее и зловещей. Но, как, ни странно, до окраины городка, где когда-то располагалась обширная промышленная зона, мы добрались, не встретив на своём пути не одной живой души.

За спиной у себя я слышал глухое шуршание колёс броневика по накатанному дорожному щебню, за десятилетия вдавленному колёсам тяжёлых грузовиков в рыхлую землю.

Обернувшись, я увидел Нарана Очира, сидевшего в башне у пулемёта. Монгол с бесстрастным лицом внимательно всматривался в темноту вокруг.

"Пандур" остановился в десяти метрах от нас, и сразу же, почти одновременно, с разных сторон на освещённую луной дорогу вышли Виктор, Тай Джен и остальные ребята, бряцая в ночной тишине оружием. Как я и предполагал, они тоже никого не встретили на своём пути.

— Знаете, как в Италии называли такую большую луну? — спросил Джино Коррадо, задирая голову к небу.

— Как?

— Luna del cacciatore.

— И что это значит? — поинтересовалась у него Ю Чен.

— "Охотничья луна", — ответил за приятеля Анджело, загадочно блестя в сумраке глазами.

Впереди перед нами теперь тянулась серая полоса забора из покосившихся, местами упавших на землю, бетонных плит. За ней явственно просматривалось приземистое полуразрушенное здание одного из заводских цехов. На территорию вёл широкий проём ворот. Их разъеденные коррозией створки валялись в куче песка, поросшего высокой лебедой.

Сняв оружие с предохранителей, и включив фонари, мы двинулись тремя колоннами вперёд, плотно держась друг за другом. Сигналы одного из оставшихся датчиков исходили откуда-то из глубины тёмного здания заброшенного цеха.

Как оказалось, внутри проржавевшие крепления цементных перекрытий едва удерживали потолки.

— Здесь даже пахнет неприятно! — брезгливо поморщилась Ю, нарушая тягостное молчание остальных.

Присев на корточки, она стала рассматривать жирные пятна на бетонном полу, заваленном грудами камней, плит и балок.

— Кровь! — подсвечивая ей фонарём, воскликнула Марта. — Совсем свежая кровь!