Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Мама, мамочка!
Когда останки всех жителей Больших Трав были собраны в храме, девочка сквозь слёзы произнесла, подняв к небу руки, как это делал жрец Карт:
— Покойтесь с миром! Пусть светлый Ирха примет ваши души в свои небесные чертоги!
Небо над храмом стало не голубым, а почти белым, и оттуда полился свет, воспламенивший храм и превративший его в большой погребальный костёр. Листвяна неподвижно стояла, пока на месте храма не осталось выжженное пятно. Сгорели и все строения деревни, в том числе и ограда. Хоть все хозяйственные постройки лежали пеплом, животные, в них находившиеся, кроме тех, кого успели зарезать бандиты, не пострадали. Могучие тягловые быки упряжки Зура потянулись к Листвяне, она погладила их по большим мордам и повернулась к гудурхам, собравшимся у сгоревшего храма, кроме больших леших здесь было много и других представителей лесного народа. Девочка оглядела их всех своими снова ставшими ярко-зелёными глазами и тихо попросила, указывая на уцелевшую домашнюю живность селян:
— Позаботьтесь о них, они ведь тоже дети леса.
— Гм, мда, конечно, непременно, — проскрипел Удург. Листвяна развернулась и пошла в сторону леса, если сначала она оставляла следы, немного приминая траву, то потом места, где ступала её босая ножка, оставались совсем не тронутыми.
— Чего это она? — спросила Сулье, стоящая рядом с поддерживающим свою жену Мусутуком.
— Уходит! — озабоченно и совсем без скрипа произнёс Удург. — Если она это сделает, боюсь, то гнилое болото, в центре леса, где был заточён костяной дракон, покажется нам цветущей полянкой! Беда будет, если она уйдёт! Надо её остановить!
— А куда она может уйти? Там же лес, — удивилась Сулье. К девочке рванул Куржум и, подхватив её на руки, попросил:
— Не уходи! Мы тебя очень просим!
Листвяна, которая стала словно полупрозрачной, подняла на гудурха свои большие зелёные и какие-то пустые глаза (то, что глаза живые, выдавали только слёзы, из них катящиеся), тихонечко и жалобно позвала:
— Мама, мамочка.
Кожа девочки, раньше гладкая, покрылась мелкими чешуйками, и Листвяна стала похожа на Альен, только очень бледную. Огневушка запрыгнула на руки к Куржуму и, наклонившись к Листвяне, произнесла:
— Она такая же как и я! Почему же она жила среди людей? Ой!
Альен ойкнула, потому что девочка стала прозрачной, а над собравшимися в бешеном хороводе закружились даже не облака, сами небо стало превращаться в гигантскую белую воронку! Лес застонал, как живое существо.
— Она уходит! Не дайте ей уйти! — закричал Удург, к Куржуму на руки запрыгнули Сулье и Ухря, они вместе с Альен обняли Листвяну. Огневушка произнесла, высказавшись за остальных:
— Листвяночка, если ты уйдёшь, уйдём и мы с тобой!
Тело девочки, уже ставшее почти совсем прозрачным, словно замерцало, и маленькие чешуйки стали бледно-золотистыми со слабым изумрудным оттенком. В небе исчезла белая воронка, и оно приобрело свой обычный вид. Облачка, опомнившись, побежали в одном, известном только им направлении. Один из гудурхов, глядя на обнимающих девочку, покрытую изумрудно-золотистой чешуёй, русалку, лешую и огневушку, изумлёно произнёс:
— Такого не может быть! Русалка погасит огневушку, а лешая загорится, если обнимется с носительницей огня! Их силы не совместимы! То, что мы видим, невозможно!
— Но почему же, — возразил другой большой леший, — Куржум же катает Альен.
— Он гудурх, а нам лес во многом помогает, — возразил удивившийся большой леший. В это время Листвяна открыла глаза и, сама обняв своих подружек, тихонько сказала:
— Не бойтесь, я не буду уходить, мама сказала — мне нельзя этого делать. — Девочка сказал это тихо, но её услышали, русалки-водяные промолчали, видно не решаясь высказывать своё мнение в присутствии гудурхов, а один из больших леших (тот, что сразу высказывал своё удивление) спросил:
— Мама? Как могла ей сказать человеческая женщина, её удочерившая, да и что она могла ей сказать?
— Это не та женщина, что здесь погибла, — ответил Удург, — мне кажется, её настоящая мать, но как это могло быть — это выше моего понимания! Когда Листвяна уходила, я заглянул... Она приоткрыла свою сущность, мне стало страшно! Тот зверь, что напал на наш лес и потом стал костяным драконом, по сравнению с этой малышкой...
— Как такое может быть, вон она лежит на руках Куржума. Такая же, как Альен, даже намного слабее её, вроде как огневушка, а вроде и нет, если бы не чешуя — то обычный человеческий детёныш, — высказался тот же гудурх. По деревянному телу Удурга прошла скрипучая волна, что должно было обозначать пожатие плечами:
— Она гораздо большее чем то, что мы видим. Возможно, сама не понимает ещё того — кто она. Может, время ещё не пришло, или что-то другое, это выше моего понимания, но то, что я увидел — меня напугало! Это сущность не сопоставимая ни с кем из нас, она равная всему нашему лесу! И если бы эта маленькая девочка ушла, здесь бы... Не знаю, возможно и леса бы не осталось!
— Не говори так, она хорошая! — заявила Альен, обнимая Листвяну, а сомневающийся гудурх задал следующий вопрос, высказав своё недоумение:
— И что ж нам теперь делать? Она не дитя леса, хоть он с опаской, но принял её. Как она здесь появилась, никто не знает. Но вышла-то она к людям, а не осталась в лесу, не хочет или не может здесь жить? Так что же нам делать? А если снова попытается уйти?
— Она в большей мере человек, чем наши дети от людей, — медленно, словно раздумывая, сказал Удург. Сказал и замолчал, увидев, что все собравшиеся обитатели леса, ждут его решения, так же медленно добавил: — Она не будет здесь жить, надо отвести её к людям. Но не в одну из деревень на опушке, здесь ей всё будет напоминать о той трагедии, что произошла с её приёмными родителями, а в город, большой город.
— Как же это сделать? — спросил гудурх, и до этого задававший вопросы. Ответила Альен:
— Мы с Сулье поможем. Сначала я проведу их до большой реки по огненной дорожке, а потом Сулье и Мусутук доведут нас до города водным путём, по большой реке.
— А чего ты в город собралась? — удивился Удург, огневушка ответила:
— Надоело в болоте, а там, как мне рассказывали, есть большие печи. Может, где и устроюсь.
— Ну что ж, может, это наилучший выход, — проскрипел самый старый из больших леших и кивнул Куржуму, тот развернулся и, подхватив ещё и Мусутука, отправился к болоту Альен.
Глава восьмая. Переселение.
Удург и Куржум смотрели на танцы мавок и дриад. Гудурхи стояли на краю лунной поляны, стояли (вернее лежали, так как подогнули свои ноги и опустили длинные туловища на землю) не одни, на руках-ветвях Куржума сидели Альен, Ухря и Листвяна. После гибели деревни Большие Травы уйти по огненной дорожке к большой реке не удалось — Листвяна не смогла по ней идти. Да и сейчас она не могла это сделать, у девочки не получалось многое из того, что раньше выходило как бы само собой. А сама Листвяна была словно тень себя прежней, девочка могла часами неподвижно сидеть, не обращая внимания на окружающих (пытающихся её расшевелить подруг и большого лешего), ярко-зелёные глаза потускнели и теперь были похожи на застоявшееся болото. Ухря вспомнила, что Листвяна очень хотела посмотреть на танцы мавок и дриад на лунной поляне. Куржум согласился разрешить танцы, но при этом строго предупредил — цветы не мять, траву не топтать! А разве может мавка — лесная русалка — помять цветы или потоптать траву? На танцы пришла посмотреть Альен, тоже строго предупреждённая, чтоб не баловалась с огнём. Огневушка пообещала и была усажена рядом с Листвяной и Ухрей на широких руках-корнях большого лешего (видно, он не совсем доверял этому огненному созданию и решил подстраховаться — держать огневушку как можно ближе к себе). Лесные девы танцевали под аккомпанемент обычных леших, козлоногих фавнов и дримаров (мужской разновидности дриад), те играли на пастушьих рожках, свирелях, на обычных флейтах и панфлейтах, казалось, такое сочетание музыкальных инструментов должно рождать какофонию, но мелодия была гармоничной и очень нежной. Все очень старались, и видно было, для кого они так стараются, но Листвяна оставалась безучастной.
Одна из мавок, видно решившая разнообразить мелодию, метнулась куда-то в сторону и появилась с большим бубном. Несколько раз ударив по туго натянутой коже, зазвенев колокольчиками-тарелочками, лесная плясунья попыталась добавить звучание этого инструмента в льющуюся мелодию, но это ей не совсем удалось, всё-таки бубен — это не музыкальный инструмент лесных жителей!
С первым ударом бубна Листвяна встрепенулась и, спрыгнув с рук Куржума, пошла к мавке, требовательно протягивая руку, та отдала девочке бубен. Листвяна подняла его над головой и полилась необычная мелодия! Остальные музыканты, заслушавшись, прекратили играть, мелодия была ритмичная и совсем не похожая на ту, под которую танцевали лесные девы. На бубне так невозможно сыграть! Но Листвяна играла! Мелодия стала ещё ритмичнее и быстрее, и рыжая девочка (её тусклые волосы вспыхнули яркой рыжиной, словно загорелся костёр) закружилась в танце. Совсем не таком, как танцевали мавки и дриады, но не менее красивом. Словно огненный вихрь метался по поляне, но при этом не приминая цветы, наоборот, там, куда Листвяна ступала, они становились ярче и больше! А бубен пел, его глухой рокот перемежался высокими нотами, и всё это сопровождалось звонкой мелодией колокольчиков. На бубне такое просто невозможно сыграть, но Листвяна играла! Играла и танцевала, на неё смотрели притихшие лесные жители, отступившие к краю поляны. Танец девочки совсем не был похож на танцы лесных обитателей, хоть и ритмичные, но плавные, это было стремительные, но не рваные движения, мягко и органично перетекавшие одно в другое. Резко ударил бубен — и девочка застыла, подняв его над головой. Наступившую тишину никто не решался нарушить. Её разорвала громко ойкнувшая Ухря, с криком "Листвяночка" бросившаяся к девочке, Альен последовала примеру подруги. Перемена, произошедшая с девочкой, поражала: её бледная кожа стала золотистой с изумрудным оттенком, вернее такими были чешуйки, в которые кожа превратилась. Эти чешуйки были не просто такого цвета, они, словно сделанные из перламутра, светились мягким внутренним светом. Волосы, ставшие особенно ярко-рыжими, уже не висели безвольными прядями, а весело топорщились во все стороны. Но не это поражало: глаза, прежде мутного, тёмно-зелёного болотного цвета, стали ярко-зелёными и приобрели необыкновенную глубину! В эти большие зелёные глаза, казалось, можно провалиться и утонуть! Листвяна обняла подбежавших к ней подруг и засмеялась так, словно зазвенели серебряные колокольчики! Но бубен из рук не выпустила, явно не собираясь отдавать его прежней владелице. Та, видно, это поняла и, приблизившись к девочке, сказала:
— Пусть он будет твоим, мне он случайно достался, я совсем не умею на нём играть. Да и никто здесь не умеет, а так, как ты, и подавно!
— Орочий шаманский бубен, давно он у этой мавки, даже не упомню как ей достался, — тихо проговорил Куржум, обращаясь к Удургу, — она вот так иногда пыталась на нём сыграть, но только вносила разлад.
— А ты откуда знаешь? Ты же поляну сторожишь, танцевать на ней запрещаешь, — ехидно проскрипел большой леший, скрипом трудно передать ехидство, но Удургу это удалось, Куржум ответил:
— Так не всё же время сторожу, иногда отлучаюсь или сплю. Вот тогда они и танцуют.
— А ты подсматриваешь, — Удург своим скрипом выразил высшую степень ехидства. Куржум ответил:
— Дык... Как же их без танцев оставить? И не подсматриваю я — любуюсь!
Большой леший зашелестел. Словно дерево листвой под ветром, что должно было означать смех. А тем временем рыжая девочка поблагодарила мавку и снова ударила в бубен, в этот раз мелодия (хотя на бубне очень трудно воспроизвести мелодию, но Листвяне это удалось) была очень похожа на ту, что играли лешие, фавны и дримары. Они подхватили её, заиграв на своих инструментах, ритмичность бубна удивительно органично вплелась в эту музыку, задавая танцу совсем другой, более быстрый и даже какой-то жизнерадостный темп, и хоровод лесных дев с присоединившимся к ним Листвяной, Ухрей и Альен закружился по поляне. Смотреть на эти танцы пришли другие гудурхи, и не только они, собрались простые лешие, водяные с русалками (эти тоже присоединились к танцующим), пришли лесные звери, остановившиеся в отдалении и зачарованно наблюдавшие за этим праздником. А повод, как оказалось, для праздника был, прибежавшая по огненной дорожке огневушка (уже вполне взрослая девушка, а не девочка, как Альен) рассказала:
— Гиблое болото, то, что в центре леса, уменьшается! Уже по его краям кусты и молодые деревца растут! А само болото... Становится таким прекрасным! Я первая увидела, можно я там свой пень поставлю? А то мне с подругой тесно, а так у нас будет — у каждой своё болото!
Удуруг покивал, поскрипел и указал на танцующих:
— Вон, Гутье, болото, где Альен живёт, освобождается.
— А что с Альен? — забеспокоилась взрослая огневушка и, разглядев свою младшую сородичку, удивлённо спросила: — Почему освобождается? Вон же она!
— Уходить она собралась с Листвяной, — большой гудурх указал на рыжую девочку, сейчас мало чем отличающуюся от настоящей огневушки, разве что по чешуйкам не бегало пламя.
— О! — обрадовалась взрослая огневушка. — У нас новая сестрёнка!
— Это Листвяна, — пояснил Удуруг, — она спасла наш лес, она убрала его проклятье, ты же сама видела, что происходит с гиблым болотом. Они перестало быть таким, становится обычным, и место им занимаемое будет меньше, но болото всё же останется, потому что лес без болота — это не лес! Сама, Гутье, понимаешь!
— Так вот какая она! Маленькая! — изумилась огневушка, присмотревшись, добавила: — Говорят, она у людей живёт, значит человек. Но человек не смог бы прогнать ужас гиблого болота, значит не человек, но у людей живёт... Я вот вижу, что она не человек, тогда почему не останется с нами? Зачем ей к людям? Что ей там делать?
— Разглядела? — проскрипел большой гудурх. — Она не человек. Но она больше человек, чем многие люди! Поэтому к ним она и хочет уйти, нам ли этому препятствовать?
Пока Удург и Гутье разговаривали, танцы закончились и подружки подошли к Удуругу и Куржуму, который не принимал участия в разговоре со взрослой огневушкой, теперь этот гудурх вздохнул-проскрипел:
— Листвяна, может, всё же у нас останешься? Зачем тебе к людям? А танцевать здесь будешь, когда захочешь, я же вижу — тебе понравилось.
— Понравилось, — кивнула девочка, прижимая к себе бубен. Чешуйки исчезли, словно впитавшись в немного смуглую, золотистую кожу, и девочка перестала быть похожа на огневушку. Увидев изумление взрослой огневушки, девочка кивнула:
— Ага! Потому мне и надо к людям, я это чувствую!
— Но ты же... — Гутье прикоснулась к плечу девочки, и там снова появилась золотистая чешуя.
— Да, Листвяна, ты не человек, это же видно! Лес тебя принял! Почему же ты жила у людей? Ты должна быть с нами! — поддержал Гутье Куржум, девочка грустно улыбнулась и сообщила так, как будто это должно было всё объяснить:
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |