Но и фальсифицировать дело — на это никто сейчас не пойдет. Ладно-ладно, не верила Феола, что такая дрянь, как Толедо, просто так успокоится. Попадется он ей еще! И узнает, что терьеры делают с крысами!

На себе узнает... крыса паршивая!

* * *

Богадельня была... она просто была богадельней. Не так, чтобы богатой — не с чего ей богатеть. Определенную сумму город выделял на ее содержание, но почему-то денег всегда не хватало. Нет, не из-за воровства начальников. Когда тебя и храм проверяет, и мэрия, сильно не поворуешь. Тут дело в другом.

Сколько стоит содержать одного лежачего больного, знаете? И дай Творец вам не узнать! Дорого это! Очень дорого.

Даже если сиделки практически бесплатные, из монашек и ходячих больных, есть еще кровати, постельное белье, перевязки, отвары... даже тряпки, чтобы полы мыть — и те бесплатно не дадут.

Благотворители?

Так ведь тоже. Помогут на медяк, а шуму на золотой. Так что богадельня святой Мартины не могла похвастаться достатком.

Поэтому Херардо начал с самого простого. А именно — сунул серебряную монету проходящему мимо брату милосердия.

— Дружок, удели нам внимания?

— Что ж не уделить? — брат милосердия остановился и посмотрел на тана. — Чем могу помочь?

— Посмотри на девушку. Ты ее раньше не видел, но сюда ее мать приезжала. Может, знаешь к кому и куда?

Медбрат смерил взглядом Мерседес. Не откровенным или раздевающим, а просто — смотрел, прикидывал, сравнивал... не было у них портрета Вирджинии! Не запаслись! Херардо, хоть и художник, но со слов и он точно не нарисует, так что и возиться не стали. А вот Мерче с матерью были похожи. Не идеально, но все же видно, что это мать и дочь.

— Знаю. К Консепсьон-монетке она приезжала.

— А нас не проводишь? За монетку, понятно?

— Что ж не проводить, — пожал плечами парень. И зашагал по коридору.

* * *

Богадельня.

Запах крови, испражнений, запах не слишком чистого тела и человеческих страданий. Темноватые и не слишком чистые коридоры, тоска в глазах людей, которые попадаются на пути.

Впрочем, все это меркло перед тем, что увидела Мерче.

Палата была чистая, аккуратная и даже с цветами. Такая беленькая, даже занавески белые. В ромашки.

И посреди палаты, в большой кровати лежала женщина. Видимо, та самая Консепсьон-монетка.

И выглядела она... на контрасте — особенно жутко. Как и все жертвы сифилиса на поздних стадиях. Провалившийся нос, характерные язвы на лице, руках, на видимых частях тела, запах, опять же...

Херардо подумал, что можно написать такую картину. И спрос будет. На сочетание обыденности и ужаса он всегда есть.

— Синьора Консепсьон?

— Синьорита, — разговаривать несчастная еще кое-как могла. Но плоховато. Видимо, болезнь уже подбиралась и к горлу. — Ты... дочь Джинни?

— Мерседес Веласкес, — кивнула Мерче. — Да, я. Но я про вас не слышала.

— Неудивительно. Мы с твоей матерью прятались, как могли.

— Но сюда вас устроила она, — кивнул Херардо. — И ездила она к вам регулярно. Верно?

— Да. Что с ней?

— Обвиняется в убийстве мужа, — не стал скрывать Херардо. И это оказалось верной тактикой.

— Она жива? — встрепенулась женщина.

— Да. Ее тоже пытались убить, но жива. И обвинения пока не сняты.

— Значит, они ее все-таки достали...

— Синьора! — Мерседес сделала шаг вперед, сложила руки в молитвенном жесте, Херардо едва успел ее придержать, чтобы не кинулась ближе к кровати. — Умоляю! Расскажите! Маме надо помочь!

Консепсьон подумала пару минут.

— Ладно. Возьмите стулья в коридоре и присаживайтесь. Рассказ будет долгим. Очень долгим.

* * *

Когда на стол перед таном Кампосом легли адреса, имена и фамилии, мужчина несколько минут не мог даже своим глазами поверить.

— И он... и она... ужас какой! Нет, я в это не верю! Быть не может, такая милая ритана...

Ужаса хватило минут на двадцать. А потом... потом Серхио Вальдес подсунул на подпись скромный такой приказ.

Людей, проживающих по указанным адресам, арестовать.

Дома — обыскать.

Если найдется взрывчатка, или если это не люди, а мединцы... страже разрешить применять самые жесткие меры. Вплоть до стрельбы в упор.

Это в дополнение к тому, что накопала церковь. Уже после тех арестов, которые прошли по столице.

Тан Кампос только вздохнул.

— Брату Анхелю телефонировали?

На этот вопрос ответил, собственно, брат Анхель.

— Да, тан Кампос. Вы позволите?

Явился, легок на помине!

Серхио ему почти сразу телефонировал. Как только стало ясно, что метод Феолы сбоев не дает. Вот так сразу и сделал. Брат Анхель и оповестить всех успел, и в мэрию доехать, и приготовиться— вон, у него кольчуга видна под рясой. Не выглядывает, конечно, но сами движения, жесты... когда на тебе полпуда железа надето, иначе двигаешься.

— Рад вас видеть, брат, — вздохнул тан Кампос. — Вот, смотрите. Серхио, друг, кто еще знает про этот список?

— Я, тан Риалон и тан Карраско.

— Это хорошо. Вот и молчите.

Про Феолу Серхио решил умолчать.

Вот... совершенно неосознанно. А зачем приличной девушке такое внимание? Шаманская магия... м-да. Сложно с ней.

Надо сказать, что индейцы же истинную веру не приняли! Более того, они ушли, спасаясь от нее... и как на это отреагирует брат Анхель?

Да кто ж его знает?

Нет-нет, лучше не провоцировать.

— Я уже поднял по тревоге всех братьев, — просто сказал брат Анхель. — Они уже в столице, епископ в курсе дела, он дал разрешение. Если еще и полиция поможет, мы должны будем за сегодня справиться.

— Полиция уже готовится, — кивнул Серхио.

О чем он умолчал, так это о троих арестованных полицейских. И сюда эта зараза проникла!

Не сильно, правда.

Полиция — это ж не просто так себе, тут и маги, тут и некромант, тут и всякое-разное. Чтобы работать в полиции, мединец должен быть неотличим от человека.

Их и не отличили.

И если бы Серхио не ограничил круг расследования одним Амадо...

И Джинни бы убили, и самого Амадо, и Серхио... не то, чтобы тан Вальдес специально все это проделывал. Просто решил, что лучше помолчать. Дело-то деликатное.

Повезло, одним словом.

Просто — повезло.

Теперь бы еще с арестами так повезло, и желательно, чтобы и с допросами. А то Феола одна, а человек в списке уже около шестидесяти. И это только мединцы. А ведь у них семьи есть, слуги есть, наверняка кого-то еще не учли...

Работы предстояла прорва.

Но все ж лучше, чем взрыв во время королевских похорон — и потом разгребание проблем, государственный переворот, куча жертв и море крови, не правда ли?

Тан Кампос вздохнул.

— Его величество уже рядом со столицей. То есть высочество... неважно!

Все и так поняли.

Какая разница? Днем раньше, днем позже, официально Хоселиуса Аурелио нельзя звать монархом, но де-факто он им является.

— Мне надо ехать к нему. Я приказал, ночлег уже организован, все в порядке, мой заместитель умница, тану Ломбарди можно многое доверить. И смену я себе подобрал хорошую, тана Молина.

Мужчины переглянулись.

— Кстати — Эва Мария не пыталась туда влезть? — поинтересовался Амадо.

— Пыталась. Но у нее не сложились отношения с таном Мануэлем Хуаном Молина. Нет-нет, я не от них знаю. Серхио донес. Эва Мария пыталась его соблазнить, но получила жесткий отказ и затаила зло.

— Соблазнить? С ее особенностями? — теперь настало время удивляться Амадо.

Соблазнить Эва Мария могла только морского слизняка. И то не факт. Они разборчивые... наверное.

Мужчины призадумались.

— Тан Кампос, расспросите своего секретаря, — попросил Амадо. — Это может быть важно. Вроде бы ваш Молина не значится в списках, но вдруг?

— Я сейчас его вызову, расспросим вместе, — принял решение тан Кампос. — Надеюсь, это не займет много времени.

Впрочем, время это действительно не заняло. Сезар Вальверде и на месте был, и разъяснения дал — сразу же. Все объяснялось очень просто. Эва Мария предлагала тану Молина не постель, а пока — совместное времяпрепровождение. Сходить в кафе, в театр, а уж там...

Да что угодно!

К примеру, поиграть в карты и наделать долгов.

Подложить под него кого-нибудь... вариантов — уйма. Просто тан Молина сразу отрезал — обойдешься. Ни дружить, ни что-то большее не буду. Без меня. К другим и в море.

Эва Мария обиделась, и начала ему пакостить.

А насчет соблазнения... ну так логично ж казалось! Сначала они вместе время проводят, потом до постели доходят — не одна баба так жизнь устроила! Чем эта-то хуже?

Вот и устроилась бы! Сезар просто домыслил то, что казалось наиболее вероятным.

Тан Кампос послушал, кивнул и поднялся из-за стола.

— Хорошо. Я поехал, я потом телефонирую в управление. Будете держать меня в курсе. Кое-что я расскажу его величеству, выбора нет.

Кивнули все.

И Серхио, и отец Анхель.

Понятно же! Важно не что случилось, а как это доложат.

Было, предотвратили, разыскали, добили, ваше величество, что приказать изволите? Тогда и ругать не сильно будут. Действительно, кто ж мог предполагать такие повороты? Все свято были уверены, что мединцев больше нет, а они есть. Гады.

А вот если кто-то доложит, что ай-яй-яй, вот такое от его величества скрывали... тут и Кампосу головы не сносить, и остальные полетят. Разве что епископа не заденет, но и веры ему уже не будет. Никогда.

Так что доклад и отчетность.

И — работа, работа, работа... мединцев еще предстоит выловить! И это на всю ночь.

* * *

Рассказ Консепсьон-монетки действительно получился долгим, потому что начинался он с самого детства.

Безусловно, Вирджиния общалась с дочерью Веласкесов. И мать ее стерегла. И старалась не допускать неподобающих знакомств... помогало ли?

Да никогда!

Капля щелочку найдет! А не найдет — так проточит. Тем более, жила Конни неподалеку, и две девочки, Конни и Джинни, виделись достаточно часто. Наталия Арандо старалась не отпускать от себя дочь, но всего не предусмотришь. Что, за хлебом тоже вместе с ней ходить? За молоком? К зеленщику?

Да и подрабатывала Наталия, было дело. Не сразу после родов, а вот потом... столько денег ей не давали, чтобы жить безбедно, а когда де Медина не стало, когда ушла демонесса... Наталия испугалась. И принялась искать работу.

Понятно, нашла, но Джинни пришлось оставлять дома. Запирать... ха!

Тот запор Конни был на минуту и шпильку!

Девушки общались, дружили, разговаривали обо всем на свете, делились девичьими секретами. Первая любовь, первые встречи, первые свидания...

Джинни так не могла, ее мать стерегла. А Конни уже в тринадцать лет рассталась с девичеством. Не просто так, конечно, за деньги.

Потом деньги кончились, а способ их заработать был уже известен. Так и покатилось по наклонной.

Конечно, Консепсьон считала не так, с ее слов все было иначе. Она пользовалась мужчинами, она получала от них все самое лучшее, она вела шикарную жизнь. Пока кто-то не заразил ее сифилисом. Но это потом, потом...

А в пятнадцать лет именно она дала совет подруге.

Джинни была влюблена в Вальдеса, наивно, по-детски, но была. И понимала, что ничего из ее любви не получится. Семью разбивать Серхио не будет. А если и разобьет... Джинни думала об этом. Но тут уже мозги ей вправила подруга, объяснив, что в таком случае будет большой и грязный скандал.

Со всех постов любимый мужчина полетит, бывшую семью не бросит, содержать будет, он ведь порядочный, так что ничего особо Джинни не выиграет. Проиграет разве что.

Еще и ее все грязью обольют.

Такое девушке нужно не было. Про любовь с поэтом в шалаше расскажите тем, кто с детства на золоте кушает. Кто пресытился довольством и достатком.

А когда нет ни первого, ни второго, когда вместо этого есть мать, которая мозг выгрызет... Джинни нужно было другое.

Мог ли Вальдес стать ее первым мужчиной?

Ну, если так хочется... Конни предлагала подруге и расстаться с девичеством за деньги, и сначала выйти замуж, а уж потом... того...

Джинни решила по-своему. Характер у нее все же был, как ни старалась матушка его задавить. И вот, она стала женщиной в объятиях любимого.

А потом и Веласкес подвернулся.

Да-да, именно оттуда.

Сначала он был клиентом у Конни. Та его первая заметила, но понимала — на шлюхе мужчина не женится. Да и ей замуж не хотелось. А вот подруге порадеть — почему нет? Подсказать, что и как делать, на какие кнопочки нажимать — это со всем ее удовольствием. И бедолага Самуэль Веласкес столкнулся с женщиной своей мечты.

Кто бы сомневался — он и влюбился, и женился.

Джинни его не любила, чего не было, того не было. Но в постели она соответствовала вкусам своего мужа, в обычной жизни тоже, а там и дети пошли. И все было бы у них хорошо, если бы не Наталия Марина Арандо.

— Гадина! — не сдержалась Мерседес.

Впрочем, Консепсьон только одобрительно кивнула.

— Еще какая гадина, не сомневайся. Мама тебе не рассказывала о своих родителях?

— О моем дедушке? — уточнила Мерседес, чтобы не произносить некоторые вещи вслух. — Или о том, кто такая моя бабушка, и откуда она взялась во дворце?

— Да. Мединцы... и краденая кровь. Сама понимаешь, та еще смесь получилась.

Мерседес кивнула.

— Хорошо, что у меня практически нет права на наследство.

— Ошибаешься.

— Что!?

Консепсьон довольно усмехнулась.

— А вот то! Есть документы, по которым ты — признанная. То есть твоя мать. И она получается хоть и не старшим ребенком, но определенные права у нее есть. Где-то в банке, или может, у этих... рыбозадых. Не знаю. Джинни тоже не знала, настолько мать ей не доверяла.

— Как она вообще такое доверила?

— А вот так, — Конни смотрела в стену. В памяти проплывал тот вечер, когда в дом влетела подруга. Влетела, почти упала, и потребовалась большая бутылка крепкого вина, чтобы ее отпоить. Потому Джинни и разоткровенничалась, что уж!

Конни не в чем было себя упрекнуть. Она была верной подругой почти до самого конца. И сейчас рассказывала тайны подруги не абы кому — ее дочери. Понимала, что некоторые вещи надо знать. Надо, если хочешь выжить.

Да, это был вечер.

И Джинни, растрепанная, растерянная, не знающая, куда бежать. Потому что мать заявилась к ним в дом. Требовать и угрожать.

И требовать — страшно сказать, ее детей!

Отдай то, чего дома не знаешь! Страшненькая это сказка, если что. Потому что Джинни не знала о королевской крови в своих венах. А потом...

— Мать сказала, она... она...

Отсекая слезы и сопли, получалось следующее. Это уж Консепсьон потом сообразила. Тогда-то она была ошарашена не меньше подруги.

В дом Веласкесов Наталия пришла не одна. Она пришла с мужчиной, который и выглядел, как аристократ, и говорил, как аристократ. Моложе самой Наталии, и явно не любовник. Хоть они что-то и пытались изображать, но Джинни все видела. Нет, любви там нет, и симпатии нет. Только деловые отношения.