Через полчаса начал отставать жеребец Могуты. Ратислав и Первуша, пристроили своих коней с боков истекающего кровью скакуна, прижались к нему, помогая продолжить кажущуюся уже бесконечной скачку и не давая повернуть коня встречь врагам. Но теперь уже отставали все трое. Татары, видя такое, засыпали их стрелами. Пяток вражеских всадников приблизились саженей на двадцать, посылая стрелы в упор. Взвизгнул Буян: стрела прошила его доспех и впилась в бок чуть позади Ратьшиного бедра. К счастью стрела ушла неглубоко. Зашипел от боли Первуша.
— Уходите, — прохрипел Могута.
Ратислав мотнул головой.
— Все погибнем. Уходите! — собрав силы, рявкнул Могута. — Ну!
Ратьша упрямо нагнул голову, не отвечая. В щит на спине с глухим стуком били стрелы. Звонко ударяли по шлему и нагруднику, вскользь, не пробивая. В Буяна татары пока не целили, видно приглянулся им жеребец-красавец.
— И-йех! — выкрикнул Могута и, нагнувшись, сбросил щит со спины, потом, рванув застежку, сбросил шлем.
— Что ты? ... — начал Ратислав.
Но две татарские стрелы уже вонзились в тело ближника. Одна, пробив панцирь, в спину, а вторая в обнаженную шею. Та, что попала в шею, видимо, перебила позвоночник, и Могута умер сразу. Его тело завалилось набок прямо на руки Ратьше. Тот какое-то время, не веря в свершившееся, тормошил своего бывшего наставника. Потом, поняв, что ближник мертв, отпустил его тело и, ударив шпорами Буяна, послал его вдогон ушедшим вперед соратникам, чувствуя, как переполнившие глаза слезы катятся по ресницам, замерзая на морозном ветру.
Прошел еще час. Луна продолжала лить на заснеженную степь свой тоскливый бледно-желтый свет. Вздымающаяся из-под копыт лошадей снежная пыль, взблескивала тусклыми искрами, создавая над темной массой всадников, несущихся по степи, мерцающий ореол. От Рязанцев к этому времени осталось не более семи сотен. Преследующие их татарские отряды меняли друг друга, отъезжая для пополнения запаса стрел, так что смертельный ливень не прекращался ни на миг.
Ратислав и Первуша продолжали скакать в хвосте войска. Ратьшу стрелы до сих пор миловали. Буян бежал все так же ходко: видно, полученная им рана кровила не сильно. Конь Первуши пока не пострадал. А вот меченошу стрела уклюнула в правый бок, попав в соединение половинок нагрудника. В тело вошла не слишком глубоко — помогла кольчуга. Парень обломал древко и пока, вроде, держался в седле вполне уверенно.
Всадники на раненных конях продолжали отставать, попадая под татарские стрелы и клинки. Стяг Великого князя продолжал трепетать где-то в голове растянувшегося войска. Должно, жив Юрий Ингоревич — берегут его гридни. А вот Олег Красный отстал. Теперь он опять скачет рядом с Ратьшей и Первушей. Видимо сказалась полученная рана, да и жеребцу его досталась пара стрел, пробивших броню. Ратислав с меченошей подперли боками своих скакунов коня Белгородского князя, как недавно коня Могуты. Пока держались, не отрываясь от своих, и стрел в них летело не слишком много. Ничего, продержимся, уговаривал себя Ратислав, до стана осталось немного. Не более получаса скачки. Продержимся.
— Ну, ты как? — то и дело тормошил Ратьша Олега, не давая совсем обессилившему побратиму сомлеть окончательно.
Тот вскидывал клонящуюся на грудь голову, пытался улыбнуться белыми от потери крови губами, кивал, шептал почти неслышно:
— Ничего, брат. Ничего...
— Держись! Недалеко осталось!
Олег кивал, и снова голова его начинала клониться к груди.
Впереди уже видна была темная полоса леса. До стана и правда оставалось совсем недалече. Наверное, скачущие впереди всадники уже видят шатры и избы деревеньки, откуда вышло в степь рязанское войско. Увидели их и татары. Далеко позади проревели сигнальные трубы. Дождь из стрел внезапно прекратился. По колонне скачущих Рязанцев словно прокатился облегченный вздох. Ратислав радоваться не спешил: вряд ли татары так просто выпустят свою добычу. Он выпрямился в седле, осмотрелся. Конные татарские стрелки поворачивали лошадей в стороны и уносились в степь. Из-за них позади, справа и слева показались плотные ряды тяжелой конницы, посверкивающие в лунном свете отблесками панцирей и наконечниками поднятых вверх копий. Понятно: будут добивать. Хорошо татарам не хватило времени и сил окружить русских. С боков-то даже толком не охватили. Правильно: на лошадях у них тоже защита, и на всадниках... Татарские кони весу несут не меньше, чем рязанские. Видно, только-только догнали. И, скорее всего, лошадки у них тоже заморились: шпорят их, а расстояние до русских убывает не быстро. Может удастся добраться до стана раньше? Нет, не получится. Успеют догнать. И что делать? Развернуться и ударить встреч? Не получится: измотанные, пораненные лошади и люди не выстоят. Да и не успеть развернуть и собрать в кулак растянувшееся войско — татары настигнут раньше. Повернуть навстречу с теми, кто есть под рукой? Два-три десятка? Ну, тех, что идут по пятам может и удастся чуть задержать, но те татары, что охватывают с боков, доберутся до остальных. И что делать? Остается шпорить коней, выжимая из них последние силы!
Похоже, это поняли в голове войска. Там заметно прибавили. Буян без особого напряжения тоже увеличил ход. Первушин конь задышал с хрипом. То же и Олегов. Плохо, сгибнут коники, но тут уж деваться некуда. Зато расстояние между Рязанцами и татарами стало сокращаться не так быстро. Ратьша встал в стременах, вглядываясь в уже совсем близкую опушку Черного леса. Да, вон шатры, вон избы темнеют. Успеем! Но Олегов конь был совсем плох. В какой-то миг он споткнулся. Не упал, нет, но вырвался из клещей поддерживающих его жеребцов Ратьши и Первуши и сразу сильно отстал. Опамятовшийся от толчка Олег вскинул голову, махнул рукой начавшему придерживать своего скакуна Ратиславу, потянул повод, разворачиваясь навстречу совсем уже близким преследователям, перебросил щит на грудь, вытащил меч из ножен. Все! Не спасти! Ратьша отвернулся, чтобы не видеть, как взденут на копья друга по детским играм и ударил Буяна шпорами.
Они все же успели добраться до стана. Воевода тысячи пешцов оставленной в стане услышал топот множества копыт издалека и успел приготовиться к встрече. Раздвинув рогатки и сделав меж ними проход саженей в пятьдесят, он выстроил за ним свою тысячу стеной в шесть шеренг, поставил позади строя и вдоль неубранных рогаток стрелков. Когда голова Рязанского конного войска начала втягиваться в проход, тысяцкий приказал сдвоить ряды, пропуская измотанных коней и всадников в образовавшиеся промежутки между воинами. Потом ряды сомкнулись, принимая на копья несущихся следом степняков. Часть их, идущих широкой волной, села на копья, кто-то налетел на рогатки, наставленные в четыре ряда, видимо не разглядев их в неверном свете луны. Ночную степь огласил грохот железа, треск копий и ломающихся рогаток, ржание умирающих лошадей, крики боли и ярости татар, упустивших такую близкую добычу. Осыпаемые стрелами русских стрелков, нечастыми, но меткими, татары откатились саженей на триста, собираясь там, в плотный кулак и равняя ряды для нового натиска. Оказалось, их не так уж и много: тысячи три — три с половиной. Правда, подальше, в версте примерно, маячили конные стрелки, посчитать которых, даже приблизительно было невозможно.
Великокняжеский рог протрубил отступление. Понятно: в лагере не задерживаться. Всадники, двинулись рысью к опушке леса, к дороге, ведущей в его глубину. Татары нападать не спешили, и Рязанская конница благополучно успела втянуться в чащу. Ратьша со своими двумя десятками уцелевших дружинников остался на опушке: его задача — прикрывать, хоть вряд ли горстка воинов, оставшаяся под его началом, сможет хотя бы ненадолго задержать преследователей. Но, долг есть долг. Ратьшины воины выстроились в две редкие шеренги у самого начала лесной дороги и наблюдали за действиями пешей тысячи оставшейся в воинском стане.
А воевода пешцов оказался человеком бывалым и люди его хорошо выученными. Выслав вперед несколько десятков воев, он закрыл проход рогатками и, сохраняя плотный строй, начал отступать к опушке. У рогаток осталась пара сотен стрелков. Подоспевшие легкоконные татары начали сыпать стрелы на них и пятящихся пешцов. Часть из них захлестывали арканами рогатки и отволакивали их в стороны, расчищая проход. Пока они с этим возились, пешая тысяча успела отойти к опушке, перегородив вход в лес, потеснив при этом людей Ратислава. Теперь с боков 'стену' пешцов прикрывали густые заросли подлеска, сквозь которые продраться конному было почти невозможно.
Пешцы быстро перестроились в восемь шеренг, чтобы уместиться в довольно узком проходе. Да и пробить коннице глубокий строй гораздо сложнее. Даже тяжелой. Утвердили нижние заостренные концы щитов на земле. Первые две шеренги воткнули утоки копий у правой ступни, направив острия вперед, слегка приподняв. Третья и четвертая шеренги, имеющие более длинные копья, опустили их, положив на плечи впереди стоящих так, что острия торчали примерно на сажень впереди строя. Воины в четырех задних шеренгах, пока держали копья наконечниками вверх.
К Ратиславу подъехал воевода пешцов. Оказался он из муромчан и Ратьша знаком с ним не был. Видел на княжьих советах и только. Лет сорока, невысок, но кряжист. С воеводой подъехали еще пяток всадников, видно, его ближники. Муромчанин был мрачен, зол и решителен.
— Неуж, все войско угробили? — подъехав в плотную, прохрипел он простуженным голосом. — Эти все, что остались?
Он повел густой бородой в сторону леса, куда ушли остатки конницы. Ратьша кивнул. Говорить не хотелось: навалилась усталость и осознание того, что ни Могуты, ни Олега, ни других близких людей, оставшихся в снежной степи, он больше никогда не увидит.
— Как же вы так-то, — горестно покачал головой воевода пешцов.
Тут же крикнул своим:
— Ровней ряды! Плотней держаться! — Потом опять Ратьше:
— А вы уходите. Мы тут сами. Только мешаться будете, — усмехнулся невесело. — Не боись, отобьемся. Дадим времечко князю с уцелевшими уйти подальше и сами тронемся потихоньку. Мало по малу по лесной дорожке до засек допятимся. Коннице здесь у опушки, сам знаешь, не развернуться — лес густой. Так что, думаю, они за нами не полезут. По крайности, без разведки. А пока разведают, мы уж далеко будем.
Воевода еще раз прикрикнул на своих. Потом опять обратился к Ратиславу:
— Потому, езжайте. Ты ж воевода степной стражи?
Ратьша кивнул.
— Вот и давай, скачи. Расставляй по засекам тех, кто еще остался. Надо татар в лесу подержать, дать время селянам в схронах, аль городах укрыться. Ступай. А мы до засек и там встанем. Там нас встречай.
В словах муромчанина был резон. Вот только кого ставить на засеки? Впрочем, в стане с той стороны леса люди остались. Да еще и опоздавшие за это время подойти могли. А здесь и правда толку от него и его людей будет немного.
— Ладно, — решился Ратша. — Жду тебя на засеках. Людей постарайся сберечь. Верхами мы быстро уйдем, так что стойте здесь не более чем до полудня, а лучше уходите с восходом солнца. И смотри: татары могут все же обойти правее или левее. Там лес пореже. Верхами не продраться, но могут пешими напасть. Хоть пешие воины из степняков и плохие, но все равно — стерегись.
— Да уж знамо, — кивнул воевода. — Все, езжайте. Видите, татары рогатки растащили. Сейчас нас на прочность пробовать будут.
— Удачи, — хлопнул по плечу муромчанина Ратислав. — Как звать-то тебя?
— Даром люди кличут.
— Удачи, Дар.
Ратислав развернул Буяна, махнул своим, чтобы следовали за ним, и погнал жеребца по дороге вглубь Черного леса.
Глава 16
Войско догнали верстах в десяти от опушки. Недалеко ушли уцелевшие — встали на ночевку, не глядя на возможную опасность преследования. И не мудрено: кони и люди смертельно устали, да и поранены были многие. Для ночлега они выбрали заросшую молодым ельником лощину, укрывающую от студеного ветра. Уже развели костры, наломали елового лапника для ночлега, укрыли попонами лошадей. Кое-кто даже начал варить кулеш. Оно, конечно, вряд ли татары полезут в незнакомый ночной лес. Оставшиеся в лагере пешцы, опять же, сзади прикрывают, но все-таки стоило уйти подальше. Так подумалось Ратьше. Ну да, что сделано, то сделано. Охранение встретило отряд степных стражников за версту до стана в самом узком месте дороги, где могло и своими малыми силами подержать какое-то время большое войско. Узнав Ратислава и его людей, охрана пропустила их к стану. Здесь ратьшины вои развели пару костров, перевязали раненых. Ратьша сам выдернул из бока Первуши обломанный наконечник. Стрела, к счастью, оказалась бронебойная, без крыльев и зазубрин, потому вышла довольно легко. Меченоша перенес все без стона, только скрипнул зубами и побледнел еще больше, когда боярин тащил стрелу. Ратислав замотал обильно кровоточащую рану чистым полотном, похлопал бессильно севшего на кучу лапника Первушу по плечу, утешил:
— Ничего, до потрохов не достало, в мясе наконечник застрял. Жить будешь.
Парень улыбнулся через силу, благодарно кивнул. Потом Ратьша выдернул обломок стрелы из бока Буяна. Тут обошлось совсем легко: наконечник застрял в простеганной кожаной защите и, пробив потник, только поцарапал шкуру жеребца.
Поспел кулеш. Похлебали через силу, только лишь потому что знали — надо, а то к утру совсем обессилишь. Улеглись поближе к кострам на лапнике, бок о бок, укрылись кто чем и провалились в сон без сновидений.
Поднялись затемно — светает поздно, а ехать еще далеко. Доели, разогрев, остатки вчерашнего ужина. Уложили на носилки, раненых, не сумевших поутру подняться в седло, пристроили каждые носилки меж двух лошадей. Тронулись. Пешцы, оставшиеся для прикрытия, пока не появились. Впрочем, они должны были стоять у опушки до рассвета. Так что рано им еще здесь быть. Подтянутся попозже. Если живы останутся, конечно. Вспомнив о погибших, Ратислав стиснул зубы, потом поднял глаза, взмолился Перуну вкупе с Христом, прося принять их души на небесах. Кто еще погиб из побратимов? Вечор так и не узнал — сил не достало.
Оставив своих людей, Ратьша начал пробиваться вперед к реющему в голове войска княжьему стягу. Великий князь ехал с отрешенным лицом. На приветствие Ратислава Юрий Ингоревич едва заметно кивнул и вновь впал в оцепенение. Рядом с князем ехало несколько ближних бояр, Роман Романович Коломенский и Кир Михайлович Пронский с племянниками Михаилом и Всеволодом. Олега, племянника Юрия Муромского, который тоже вырвался из капкана в балке, видно не было. Ратьша подъехал к князьям, поздоровался. Те ответили. Их усталые с синевой под глазами лица прояснились.
— Жив, воевода, — улыбнулся Пронский князь. — Рад тому. А с Олегом что сталось, не видел ли? Отстал он от нас.
— Погиб Олег, — глухо ответил Ратислав. — Конь ранен был. Не выдержал скачки.
— Царствие небесное, — перекрестился Кир, славящийся ярой приверженностью к Христовой вере. Помолчал чуть, добавил:
— Братья мои Борис и Глеб у той балки остались. Как сгинули, не видел. Помолчал. Покачал головой горестно. Еще сказал:
