— Ратьша! Жив! — раздался возглас из правого угла обширного помещения.
Ратислав повернулся в ту сторону. За большим столом сидел Великий князь с ближниками. Это он окликнул Ратьшу. Сейчас Юрий Ингоревич приглашающе манил его ладонью. Боярин кивнул и, обходя столы с сидящими за ними прозоровыми воинами-чернецами, двинулся к князю.
За княжьим столом кроме него сидело около двух десятков ближников, княжич Андрей, оба его меченоши и Гунчак, живой и почти невредимый — лоб закрывала легкая полотняная повязка. Ратислав склонил голову, приветствуя князя и присных.
— Садись к нам, воевода, пока есть свободный час, подкрепись. Татар, вроде, везде отбили.
— Сейчас, княже. Только людей своих устрою. То ж умаялись и неевши.
— Это надо, — кивнул, поблескивая слегка хмельными глазами князь Юрий. — Но потом сюда к нам. Кто знает, может последнее застолье меж нами — вон как прут на валы поганые.
Ратислав разместил своих людей на свободных местах. Таковых оказалось неприятно много — проредили людей Прозора тоже изрядно. Поприветствовал и его самого, к счастью живого и, вроде, невредимого. Потом вернулся за княжеский стол. Здесь ему тут же налили горячего сбитня. О-о-ох! Блаженство! Теплая волна от живота пошла вверх и вниз по телу. Жадно накинулся на еду. Ему не мешали, не приставали с расспросами, пока не насытился. Наконец Ратислав понял, что больше в него не влезет, и, сыто отдуваясь, расстегнул пряжку ремня, давая свободу раздавшемуся животу. Отхлебнул из глиняной кружки ставленого меда — можно, раз князь дозволяет.
— Жив и, вроде, здоров, — покачал головой Великий князь. — А ведь лежал покойник-покойником, когда заходил, навещал тебя.
— Пустое, — махнул рукой Ратьша. — Словно и не было ничего.
— Рад, — кивнул Юрий Ингоревич. — Что думаешь, — он сделал ладонью круговой жест, видимо, имея ввиду город и стены, — сколько еще продержимся?
— Стольный Град уже точно не удержим, — нахмурился Ратислав. — Еще один, много два таких приступа и где-нибудь да татары прорвутся за стены. А тогда...
— Это и сам понимаю, — мрачно кивнул князь Юрий. — Коль такое случится, остановить их можно будет только на стене Среднего города. Я уж отправил Киру Пронскому, которому поручил оборонять его тех, кого мог. Что б на стену поставил. А то влетят татары на наших плечах туда, глазом моргнуть не успеем.
— Правильно сделал, княже, — кивнул Ратислав.
— Воев у тебя, смотрю, совсем мало осталось?
— Повыбили. От трех сотен, что у Ряжских ворот стояли, только дюжина осталась. От двух сотен, что стояли у Исадских — полсотни. Отправил их снова туда. Сколько осталось владычных воев еще не знаю. Можно спросить у Прозора. Под его началом они здесь бились.
— Да и так видать, — окинул князь взглядом пространство гостевой избы. — Чаю, все они здесь.
— Должно, так, — согласился Ратьша.
— Ну, так тут едва сотня наберется.
— Самый большой отряд из тех, что под моей рукой остались, — невесело усмехнулся воевода степной стражи.
— Да. Инокам пока везет.
С улицы раздался топот копыт. Пару мгновений спустя, в гостевую комнату влетел гонец — воин из сотни Гаврилы, которую Ратислав отправил к напольной части городской стены.
— Татары прорвались у ворот Исадских! — задыхаясь, выкрикнул он. — В великой силе! Ломят наших!
— Наконь! — вскочил на ноги Великий князь. — Все туда! Монахи то ж!
Татары прорвались у Исадских ворот. На этот раз вторая волна штурмующих подоспела быстро, как только первая волна зацепилась за гребень вала. Свежие силы степняков сбросили измотанных непрерывными штурмами Рязанцев с уступа сгоревших осадных клетей и, не дав им создать хоть какое-то подобие строя, свирепо поперли вперед, заставляя отступать вглубь городских улиц. Конная полусотня Гаврилы, горяча уставших коней, ударила по наступающим татарам, но только и смогла чуть приостановить напор, а потом увязла в сплошной массе наступающих и была перебита до последнего человека. Начальные люди, руководящие обороной на этом участке стены, погибли в самом начале прорыва. Организовать отпор оказалось некому. Почти бездоспешные горожане и смерды в отчаянии кидались на копья и сабли находников и гибли десятками и сотнями, не в силах остановить бешеный напор.
Татарам удалось потеснить Рязанцев вправо и влево по валу от места прорыва, так, что у них получилось добраться до Исадских ворот. Облепив кучу бревен, подпирающих внутренние створки словно муравьи, они быстро раскатали ее, сбили затворы, распахнули воротины. Кто-то забрался на второй ярус и набросился на засевших там русских. Сопротивление защитников было яростным, но коротким. Перебив их, татары на руках подняли межворотную решетку. Совсем немного времени спустя, были сбиты затворы внешних ворот. Воротины распахнулись и в город хлынула, ждущая у стен татарская конница.
Все это случилось непостижимо быстро. Оборона рухнула, как-то вдруг. Отряд Ратьши, скачущий вместе со свитой Великого князя, еще на полпути к Исадским воротам наткнулся на конных татар, несущихся вскач гремя копытами по бревенчатой вымостке им навстречу. Мгновенно оценив увиденное, Юрий Ингоревич, находящийся в голове отряда, пришпорил своего жеребца и направил его встреч татарской коннице. Улочка, на которой они оказались, была довольно узкой, огороженной частоколами дворов. Избежать столкновения татары не могли. Не успели даже взяться за луки — так быстро все произошло, и вот уже рязанская конница с треском и лязгом врубилась в их ряды, подминая, круша, опрокидывая некрупных лошадок одетыми в броню ражими жеребцами.
Жаль, отряд татар оказался небольшим — не более полусотни. Ратьше, скачущему ближе к хвосту вытянувшегося в узкую змею отряда не досталось ни одного татарина. Буквально растоптав татарскую полусотню, Рязанцы вынеслись на невеликую площадь с колодезным журавлем в центре, придержали коней, а потом и вовсе встали. Надо было решить, куда отправиться дальше. Пробиваться к пролому, где произошел прорыв, наверное, уже не имело смысла — ничего там сотня с небольшим всадников, сделать не сможет. Раз уж на улицах появилась вражья конница, значит, открыты врата и конные татары прут в них сплошным потоком. По уму надобно прорываться за стены Среднего города, не пожженные, не порушенные пороками они могут защитить от врага на какое-то время. Ежели ворвутся и туда, уходить в Кром... Именно это и решил сделать Великий князь.
— Отходим к Среднему городу, — объявил он окружившим его свитским и начальным людям. — Но вначале к Спасскому собору и к моему двору. Надо забрать жену, дочерей, невестку. Ваши близкие тоже там. Их с собой возьмете.
Присные закивали, а Ратьша, так чуть удержался, что б не пустить Буяна вскачь, памятуя, что Евпраксия там, в княжьем тереме почти совсем одна, беззащитная с малым дитем... Юрий Ингваревич опять возглавил скачку, забирая левее, ближе к Оковской стене, видно, полагая, что дотуда татары вряд ли еще добрались. Выехали на Борисо-Глебскую улицу. Дорога пошла на подъем. Кони сбавили ход, оскальзываясь на покрытых инеем бревнах вымостки. Придержали скакунов, чтобы не поломали ноги, и не затоптали мечущихся по улице горожан.
Город бурлил, оглушал людскими криками, бабьим воем, визгом детишек. Большинство оружных мужчин бежали в сторону напольной части городовой стены, прослышав, что оттуда прорвались татары. К ним присоединились подростки и совсем мальчишки, с ножами и просто с дубьем. Эти еще не понимали всей опасности, оживленно, весело даже, переговариваясь на бегу. Среди тех, кто готов был защищать город с оружием в руках, были и бабы, которые покрепче телом и духом. У этих почти у всех в руках были серпы, у кого-то косы.
Но некоторые из мужиков бежали в обратную сторону, прочь от места, где прорвался враг. Среди них имелись такие, кто хотел спасти, спрятать, заслонить собою жен, детей. Умереть рядом с ними, в крайности. А другие просто не смогли справиться с охватившим ужасом смерти, и просто бежали, не понимая, что в осажденном городе никуда не спрячешься.
На скачущий отряд конницы никто из бегущих особого внимания не обращал. Лишь те, кто стоял у ворот, ведущих во дворы, не решивших еще, кинуться затыкать прорыв, или обороняться здесь у своего дома, защищая самых близких, смотрели укоризненно на избегающих боя Великого князя и его воев. Кто укоризненно, а кто и со злобой и ненавистью, мол, защитнички... Ратьша отворачивался от таких взглядов.
Они успели без помех добраться только до Борисо-Глебского собора. На площади перед ним кипела схватка. Сотни две конных татар теснили изрядную толпу кое-как вооруженного городского люда. Разгон степняки уже потеряли, но держались кучно и уверенно рассекали толпу пополам, рубя бездоспешных мужиков и подростков саблями и пронзая копьями. Кто-то из Рязанцев, не выдержав, бежал под прикрытие городских строений. Проехать мимо было невозможно, нельзя просто!
Великий князь, так и продолжавший держаться в голове отряда, принял вправо, собираясь зайти татарам сбоку и сзади. Рязанские всадники, вытянувшись узкой цепочкой вдоль забора, огораживающего епископский двор, сумели выйти находникам в тыл. Те заметили опасность. Задние начали разворачивать коней, собираясь встретить русских грудь в грудь.
— Бей! — гаркнул Юрий Ингоревич, перекрикивая шум сражения, и вонзил шпоры в бока жеребца.
Конь князя, гневно заржав, скакнул вперед, с места пойдя бешеным скоком. За князем последовали остальные. На этот раз Ратьше и двум его меченошам удалось пробиться в первые ряды и переведаться с врагами добрыми ударами. Противниками оказались хорезмийцы. Ратислав часто встречал их торговые караваны и охрану в хорошем доспехе на рослых красивых конях. Вот такие воины в панцирях, шлемах светлого металла, с круглыми медными щитами на горячих сильных жеребцах и ударили им встреч. Да, это были хорошие воины, не слабее Рязанцев. А еще их было больше. Не поджимай вражьих всадников с трех сторон толпа горожан, тянущаяся к ним острым железом, не известно, кто бы одержал верх. Но защитники города не давали находникам встать в правильный для конного боя строй, и отряд Великого князя помалу ломил врага. Вот только получалось это не быстро.
Ратьша, рубясь с хорезмийцами, спиной чувствовал — вот сейчас сзади ударит свежий отряд татарской конницы. Так и вышло. Позади, даже сквозь шум боя, стал слышен топот копыт по бревнам уличной вымостки, а потом раздался боевой клич татар и в задние ряды рязанских конников вломился еще один отряд степняков. Всадники Великого князя смешались в кучу, потеряв всякое подобие строя, образовалась дикая давка. Надо было прорываться, иначе совсем скоро всех их порубят в куски. Юрий Ингоревич поднялся в седле, сверкая на полуденном зимнем солнце золоченым шлемом, вскинул окровяненный меч, привлекая внимание своих людей, и наклонил его в сторону Спасской площади, указывая направление прорыва.
Им удалось вырваться, потеряв при этом половину людей. Шпоря коней, хлеща их плетьми и чувствуя, обмирая, что время потеряно — враг, скорее всего, уже добрался до Спасской площади, они неслись вверх по Борисо-Глебской улице. Вот из-за крыш теремов показались золотые купола Спасского собора. Но тут, не доехав до площади саженей сто-сто пятьдесят, княжеский отряд уткнулся в спины вышедших на защиту города Рязанцев. Где-то там впереди на площади шел бой — слышны были крики ярости и боли, лязг оружия и ржание лошадей. И народ пер на помощь, полностью запрудив улицу.
Пока можно было, люди расступались, давая дорогу всадникам, кричали им ободряющие слова в след. Но, не доехав до площади саженей семьдесят, кони уперлись в плотно сомкнувшиеся спины защитников, рвущихся вперед, жаждущих добраться до ненавистного врага. Пришлось гнать коней на людей, раздвигая их в стороны. Кого-то даже немного придавили. Народ ругался, но старался подвинуться, понимая, что помощь конных воинов там впереди будет совсем не лишней. Миновали перегиб подъема и вот — вся Спасская площадь как на ладони с высоты седла.
На площади бушевало людское море. Рязанцы перемешались с татарами конными и пешими слоеным пирогом. Никакого строя — куча против кучи. Только татарские всадники пытались встать колено к колену, понимая, что стоит им разделиться, и неизбежно они будут стащены с седел, подняты на копья или вилы. Татары одолевали, их прибывало по улице Великой все больше и больше. Рязанцы тоже продолжали сбегаться с окрестных улиц, но были они без доспехов, вооружены кое-как, потому размен в бою шел, не менее, чем один к пяти в пользу находников.
Самое ужасное было то, что на левой стороне площади бой шел у самого входа в Спасский собор. Татары теснили горожан и неизбежно совсем скоро должны были ворваться внутрь, туда, где молились о спасении города женщины и малые дети, Великая княгиня с дочерями и жены, невестки, дочери лучших людей рязанских. Но глаза Ратислава устремились на правую сторону площади, к княжескому двору, туда, где сейчас находилась Евпраксия. Резные двустворчатые ворота, кто-то успел закрыть, но добравшиеся до них конные татары забрасывали на колья частокола арканы и прямо с седел ловко лезли по ним, запрыгивали в бойницы, оказываясь на боевых полатях. Там их никто не встречал — стражи в княжьем дворе, должно, совсем не осталось, а если и осталось, то совсем чуть и они даже не пытались оборонять стены, а отошли в терем.
Ратьша, не помня себя, погнал Буяна в сторону ворот княжеского двора. За ним последовали его меченоши и десятка два всадников. Остальные продолжали держаться Великого князя, который отчаянно пытался прорубиться ко входу в Спасский собор. Жеребец Ратислава пробился через толчею горожан и смердов, стремящихся добраться до врагов, проломился через тех, которые уже сражались и с яростным ржанием взвился на дыбы, обрушивая передние копыта на возникших впереди татарских пешцов — мордву, вроде бы. Меч в руке Ратислава замелькал молнией, рубя находников справа и слева от себя. Передних топтал и рвал зубами Буян. С боков его привычно прикрывали Первуша с Годеней, тоже не скупящиеся на смертоносные удары. Клин панцирных всадников довольно легко прошел островок мордовской пехоты, оставив их разрозненных, смешавшихся на растерзание ожесточившимся защитникам города, раздвинул кучку своих, окруженных татарами и врубился в конный татарский отряд. Похоже, это были сами монголы, легкая их конница на мелких злых лошадках, в кожаных доспехах и мохнатых шапках с надетыми прямо на них шлемах-шишаках. Поторопились гады ворваться город, чтобы набрать добычи, не ожидали, должно, что не сломлен еще дух защитников. И поплатились...
Рослые кони русских опрокидывали малорослых монгольских коней вместе с всадниками. С чавкающим хрустом крушили коваными копытами плоть, мешая ее с мерзлой грязью, покрывавшей мостовую площади. Пытающихся выбраться из-под лошадей монголов, распластывали злыми ударами мечей. Уцелевшие пытались податься в стороны, уклониться от напора неизвестно откуда взявшихся бешеных русских. Но теснота не давала этого сделать. Эх! Развернись плечо, размахнись рука! Кабы всю эту горькую войну так-то! Монголы почти ничего не могли сделать с закованными в железо богатырями на конях-великанах. Русские прошли сквозь легкую конницу словно раскаленный нож сквозь масло. За ними пристроились пешие Рязанцы, стаскивающие с седел и добивающие тех, кому повезло не попасть под прямой удар панцирной конницы.
