Когда Ратислав добрался до уступа, на котором когда-то стояли сгоревшие ныне осадные клети, его воинам и стражникам уже удалось закрепиться здесь и даже слегка потеснить татар. Переведя дух — все же лезть по обледеневшим ступеням лестницы было нелегко, — он растолкал своих и сумел пробиться в первый ряд. Первуша и Годеня последовали за своим боярином, прикрывая его справа и слева.
Татары сбились плотно. Даже слишком. Так, что им стало трудно пользоваться щитами и даже мечами. Да и строй они потеряли. Теперь это была больше толпа, чем строй. Слабые места в их обороне нашлись быстро. Ратьша уколом в бедро заставил скорчиться одного, оттолкнул его щитом в сторону под мечи своих людей, подшагнул вперед. Первуша с годеней чуть поотстали, образуя удобный для пешего боя треугольник. Теперь Ратьша мог не заботиться о защите с боков.
Следующий татарин, обдав Ратислава жаром запаленного дыхания, попытался ткнуть острием кривого меча ему в лицо поверх щита. Поднимать щит Ратьша не стал — можно получить железо в пах, просто отклонил немного голову и тут же несильно рубанул, даже, скорее, резанул по обнаженной кисти врага, сжимавшей меч. Тот глухо вскрикнул, выронил оружие и отшатнулся назад. Подпиравшие его сзади соплеменники, не дали этого сделать. Татарин подался вправо-влево. Щит его чуть опустился при этом.
— Жри! — с ненавистью выплюнул ему в лицо Ратьша, молниеносно вгоняя острие меча в полуоткрытый рот, высунувшийся из-за верхнего края щита.
Падать назад, вправо, или влево татарин не мог и завалился на Ратислава, орошая подставленный им щит потоками крови. Тот чуть повернулся, давая мертвецу упасть под ноги, сделал еще один маленький шажок вперед. Первуша и Годеня не отставали.
Но тут сверху с гребня вала на русских обрушилась татарская подмога, надавив на них своими телами. Строй Рязанцев смешался. Ратислав в возникшей сумятице, сумел, все же, заколоть двоих, а потом его вместе с обоими меченошами и еще десятком-другим рязанских воинов и подоспевшими на подмогу мужичками столкнули с края уступа, и они одной кучей покатились вниз по откосу и лестницам, увлекая за собой лезущих наверх защитников города.
Пока катились вниз, Ратислава мучила единственная мысль: неужели на помощь штурмующим подоспела вторая волна? Если так, дело плохо. Докатившись до низа и упершись ногами в еще теплое и мягкое тело только что убитого татарина, он тут же вскочил на ноги и, не чувствуя боли от ушибов, снова полез вверх по лестнице...
На помощь татарам, оседлавшим гребень вала, и в самом деле подошла подмога. К счастью для русских, не слишком многочисленная. Видно монгольский воевода, командовавший приступом на этом участке, видя наметившийся успех, собрал все, что можно было собрать, и бросил в пролом. Подмоге этой хватило сил сбросить с вала лезущих снизу и немного потеснить напиравших с боков защитников города. Но обезумевшие от ярости и страха за близких русские, забыв о страхе смерти, лезли и лезли к гребню, толкаясь, перелезая через тела замешкавшихся, добирались до татар и сцеплялись с ними в смертельной схватке. Эта неистовость заменяла собой отсутствие навыков боя у тех, у кого их не было, и утраивала боевое мастерство бывалых воинов. Бездоспешные мужички с дикими криками прыгали на мечи и щиты, пытаясь достать своим самодельным оружием укрывающихся за ними татар, ломая вражий строй весом своих тел. Падали, захлебываясь собственной кровью, но и здесь на земле, умирая, пытались достать врагов ножами, или даже зубами. Некоторые из них, забираясь на гребень вала, не вставая в рост, подсекали татарам ноги, роняя их под мечи и топоры лезущих следом соратников.
И татары не выдержали, начали пятиться. Как раз в этот момент на вал и взобрался Ратислав с двумя своими меченошами. Опять встали углом, и пошли рубить напирающих врагов, переступая через наваленные грудами тела убитых и корчащихся от боли раненых.
И опять, навалившиеся плотной кучей татары, столкнули их вниз вместе со всеми, кто сумел зацепиться за край ровной площадки. И опять при этом Ратислав успел зарубить двоих-троих. Не помогло — снова они и десятка два Рязанцев заскользили вниз по склону вала.
На этот раз сразу лезть по лестницам наверх не смогли — запалились, надо было хоть немного перевести дух. Отдыхиваясь, Ратьша огляделся. По лестницам на гребень вала продолжали подниматься защитники города. Частью это были такие же, как и они, спихнутые татарами сверху. Эти уже перемешались — остатки ратьшиных людей, стражники, бездоспешные, лезли как попало, кто, поблескивая железом доспехов, кто, серея сермягой, или белея полушубками. Кроме тех, кто начинал затыкать прорыв, появились и новые защитники города. Саженях в двадцати от вала собралось и готовилось к бою сотни полторы-две воинов, видно, снятых откуда-то с других мест городской стены. Позади них маячило десятка три всадников. На одном алело княжеское корзно. Сам Юрий Иногоревич сюда примчался? Так и есть.
А с улочек и переулков близ стены к месту прорыва продолжали стекаться ручейки защитников — горожане и смерды, сбежавшиеся за стены со всей округи. Бездоспешные, плохо вооруженные, но зато полные желания умереть, но не пустить страшного врага в родной город. Эти тащили с собой еще и лестницы, которые сразу же начали прилаживать к внутренней стороне вала. Лестниц оказалось так много, что они ложились почти вплотную друг к другу. Как только Рязанцы убеждались, что уложенная лестница стоит прочно, тут же устремлялись по ней вверх, распаляя себя воинственными криками. Совсем скоро они уже перли к гребню вала сплошным потоком, плечом к плечу. Хоть и вооружены были кое-как, но их было много, да еще и с боков на оседлавших вал татар поднажали те, кто наступали по его гребню... И враги начали пятиться. Вот их выдавили с уступа, на котором когда-то располагались осадные клети, вот бой уже кипит на самом гребне вала. И тут... И тут к татарам подоспела подмога — новая волна наступающих. Опять в темных доспехах и одежде. Черная волна вновь сбросила защитников с гребня вала. Бой закипел на уступе осадных клетей.
К этому времени Ратислав и его ближники отдышались и полезли наверх, сдавливаемые с боков карабкающимися вместе с ними Рязанцами, подталкиваемые ими же снизу.
Татары были лучше вооружены, но русские защищали родной город и готовы были душить врагов голыми руками и грызть зубами. Вал в месте прорыва оказался завален трупами в несколько слоев и теперь на этой куче мертвых тел закипела страшная резня. Люди обезумели от ярости. И та и другая сторона. Русские знали, что заслоняют собой своих чад и домочадцев, татары помнили о монголах, пославших их в бой и повелевших без победы не возвращаться.
Упавшие раненые, или просто сбитые с ног, затаптываемые теми, кто на ногах пока держался, резали друг-друга ножами, душили, разрывали рты, вцеплялись зубами, стараясь добраться до горла. Вал в месте прорыва напоминал разоряемый муравейник, кишащий рассвирепевшими мурашами. Тела людей в месте столкновения с врагом вздымались волной высотой в два роста человека и выше. Волна опадала мертвыми и ранеными, вновь вздымалась, двигалась, то к наружному краю вала, то к внутреннему...
Но свирепость защитников города победила. Топорами, самодельными копьями, вилами, ножами, подобранными здесь же мечами и татарскими саблями, они резали, кололи, рубили ненавистных находников. И им удалось, все же, сбросить с вала врага. Татары посыпались с внешней стороны вала наружу. Не обращая уже внимания на хлещущих их плетками монголов, ждущих за городней, воя от ужаса, оставшиеся в живых бежали, куда глядят глаза, лишь бы подальше от проклятого города с его обезумевшими защитниками.
Победители сгрудились на гребне вала, глянули на улепетывающих врагов, и издали ликующий вопль, от которого, казалось, дрогнули кресты на церковных маковках. Долго торжествовать татары не дали — из-за городни по ним хлестнули стрелы, изрядно проредив бездоспешных, в основном, защитников. Рязанцы прянули назад, попрыгали вниз на уступ осадных клетей. Кто-то из начальных людей сразу начал отдавать приказы. Ближе к гребню вала стали пробиваться воины со щитами и в доспехах. Бездоспешные тут же у себя под ногами копались в грудах мертвых тел, сдирая панцири и подбирая оружие павших, своих ли, чужих, без разбора.
— Кажись, отбились, — вытирая кровь с лица, выдохнул Первуша, прикрывавший во все время этой страшной рубки Ратислава слева.
— Кажись... — согласился с ним Годеня, прикрывавший боярина справа. Говорил он не совсем внятно — получил чем-то тяжелым, но к счастью не острым по челюсти, и сейчас лицо его стремительно поправлялось на правую сторону.
— Надолго ли... — обронил Ратьша. Сам он был цел и невредим. Разве что синяков на теле прибавилось от ударов, не пробивших доспех. — Снегу приложи, — это уже Годене.
До снега надо было еще добраться — кругом сплошной вал из мертвых и умирающих людей. Съехали по лестницам вниз к подошве вала. Тут тоже трупы, свежие, парящие кровью из ран. Спотыкаясь от усталости, отошли от стены к своим коням, сбившимся в кучу, саженях в ста от городской стены. Здесь уже можно было найти немного незатоптанного снега. Годеня набрал полную горсть, смял его в комок, приложил к пострадавшему месту, зашипел от боли.
— Чем это тебя? — спросил Ратьша.
— Рукояткой меча, — с видимым трудом открывая рот, ответил меченоша. — Мелкий, гаденыш, но верткий оказался. Но упокоил я его, все ж. — Он попытался довольно улыбнуться, но улыбка сменилась гримасой боли.
— А тебя чем достали? — это Ратислав спросил у Первуши, тоже прижимавшего стремительно напитывающийся кровью комок снега к ране на левой щеке под самым глазом.
— Ножом, — буркнул парень. — В глаз целил, да промахнулся. Ну, я ему ту руку с ножом вместе и срубил, — не удержался он от бахвальства.
— Полотно в седельной сумке возьми, — приказал Ратьша. — Снегом не остановишь — раны на голове и лице всегда кровят преизрядно.
— И то... — согласился Первуша и направился к своему коню.
Вокруг них, тем временем, собрались уцелевшие ратьшины воины. Таковых оказалась ровно дюжина. К немалой радости среди них Ратислав увидел и Дарко. Сотник с виду, вроде бы, казался целым. Еще раз посмотрев на собравшихся, Ратьша покачал головой.
— Это все, что от трех сотен осталось, — не спросил, а скорее посетовал он.
— Так, воевода, — кивнул Дарко. — Но ведь и бой-то, какой был. Не чаял, что отобьемся.
— Это — да, — согласился Ратислав. — Бирюка с Власом не видел. Чего с ними?
— Власа убили, — ответил Дарко. — Бирюка поранили тяжко. Жив ли теперь, аль нет, не знаю — не до того было.
— Епифана и Гаврилы сотни где? Что-то на подмогу не поспели.
— Небось, и там, у Исадских ворот тоже жмут. Не смогли.
— Пошли к ним человека, пусть разузнает, что там у них. Сколько воев под рукой осталось то ж.
Дарко поманил одного из воинов, отдал приказ. Тот кивнул, устало взобрался на коня, пустил его рысью вдоль стены. Ратьша окинул взглядом поле недавнего сражения. Из-за городских строений высыпали дети и бабы, кинулись к павшим, выискивая своих, рыдая и воя. Тут же, переступая через тела, уже бродили подручные лекарей, выискивая живых, склонялись над ними, перевязывали раны, оттаскивали к стенам изб. На гребне вала уже встал строй одоспешенных ратников. Разномастный в светлых русских и темных татарских панцирях, но все с ростовыми щитами — этого добра пока хватало. Подумалось: здесь татары полезут не скоро — досталось им знатно. Своим, правда, тоже досталось.
Глава 28
Ну и куда теперь? Двигаться в дом сбежавшего купчины, где обосновались они с самого начала осады? Надо бы — люди измучены, замерзли, не кормлены. Но... Ратьша еще раз глянул на пролом. Сомнительно, что теперешний строй, там вставший, удержит следующий приступ. Опять надо будет идти на помощь. Хоть толку от дюжины степной стражи мало, но все же... Можно зайти обогреться в ближайшую уцелевшую избу. Там, небось, и покормят. Он уже начал осматриваться, выбирая двор побольше и побогаче, но тут увидел скачущего во весь опор всадника. По развевающемуся подолу рясы, торчащему из-под кольчужной юбки, Ратислав признал монаха-воина из отряда Прозора.
Только успокоившееся было сердце снова зачастило: плохо дело у южных ворот? Так и оказалось. Инок, осадив перед Ратиславом лошадь, выдохнул:
— Татарове прорвались! У нас, у врат Южных!
— Сотникам, тем, что у Исадских ворот стоят, сказал ли? — только и спросил Ратьша.
— Скачут туда уже. Вот только мало их, — махнул рукой чернец.
— Понял. За мной! — это уже своим людям, с тревогой вслушивающимся в слова гонца.
Ратислав пришпорил Буяна и с места вскачь погнал его на улицу, ведущую к Южным воротам самым коротким путем. Но, когда они примчались к южной части городской стены, татар уже успели отбить без их помощи. И здесь в этом изрядно помог черный люд, сбежавшийся к пролому кто с чем. И здесь полегло горожан и смердов немало. Но в проломе уже стояла стена одоспешенных воинов в готовности отразить следующий приступ. Тоже, большая часть из них, должно, суть не вои, а смерды, или горожане, снявшие доспех с убитых, аль пораненных. Но других все равно нет... По свободному от жилья пространству у внутренней стороны вала заваленному трупами и стонущими раненными бродили Рязанцы, вытаскивая своих живых и добивая живых еще татар. Тут же избавляли от доспехов тех, у кого они имелись. Брали и татарские, хоть у здешних находников он был так себе, насколько успел разглядеть Ратислав.
Здесь же находились две сотни степной стражи. Епифана и Гаврилы. От сотен в общей сложности осталось едва больше полусотни. Начальствовал над ними Гаврила. Епифана, с его слов, убили и затоптали незадолго до окончания боя уже где-то на гребне вала. Он отрядил воинов на поиски тела.
— Надо бы ехать опять к напольной стене, — сказал ему Ратьша. — Сможете? Есть силы? Мои так в усмерть умотались.
— Ну так твоим и досталось больше, — покачал головой Гаврила. — А мы еще ничего, сможем. Если там затишье, на месте и отдохнем, и перекусим.
Бешенная скачка и впрямь совсем обессилила Ратьшу и его людей. Посмотрев еще чуть на происходящее на валу и у вала, он развернул Буяна и шагом двинулся к уже знакомому постоялому двору, тому самому, в котором обосновался отряд Прозора. Въехали во двор, спешились, привязали коней к свободным местам коновязей. Ба! Похоже и Великий князь здесь! Вон его жеребец, с богатым оголовьем покрытый попоной, стоит, да и княжичев коняка рядом привязан. Поспел сюда Юрий Ингоревич, молодец! Везде поспевает.
Вошли в душное тепло большой гостевой избы. На этот раз хозяин постоялого двора у входа их не встретил. Встретила уже в избе девка-прислужница. Нос у нее покраснел и распух, глаза заплаканные. Спросил про хозяина. Девка ответила: сгиб хозяин только что, когда отражали прорыв татар в город. Не удержался, схватил мясницкий топор, кинулся вместе с черным людом затыкать собой пролом. Жена его с сыном ищут сейчас тело в завалах трупов. Не нашли еще... Лица хозяина Ратьша вспомнить не смог. Ну да ниспошлет Иисус ему царствие небесное, коль был тот примерным христианином.
