Вид у Рощина был грустно-озадаченный. Видимо ему, как и Тохе, результаты стрельбы не понравились. Его можно понять — у полковника всего одна попытка. Наверняка ведь мечтает превратить геометрический центр здания института в эпицентр будущего ядерного взрыва. А с такой точностью об этом не помечтаешь.

С другой стороны: взрыв-то будет атомный — сотня метров в сторону роли не сыграет.

По-идее...

* * *

Впервые за последние два дня Тоха почему-то остался без работы. Команда Синельникова еще не вернулась, самоходку загнали назад в родной бокс, большая часть народа возилась с подготовкой нового бронетранспортера — тот, на котором укатили наводчики, оказался с неприятными сюрпризами: барахлил. Тоху послали на кухню — в помощь супруге "главного артиллериста". Но проворная бабка, радостно возясь возле реанимированной газовой плиты, от его помощи отказалась: "Иди сынок отдохни — сама справлюсь". Тоха уговаривать ее, разумеется, не стал. Таким образом у него неожиданно появилось свободное время.

Для начала Тоха поплескался у колонки. Вода холодная, но куда деваться: греть ее на паяльной лампе он не умеет, а возвращаться к Наталье Викторовне за кипятком тоже неохота — вдруг старуха передумает и припашет. Затем Тоха сделал вылазку к забору — там он уже давненько разглядел пару заманчивых яблонь. Увы — яблоки были не ранних сортов, и жрать эту зелень было невозможно. Больше в голову полезных идей не приходило, и Тоха решил не маячить — спрятаться в бокс с самоходкой. С пушкой, вроде бы, никто в ближайшее время работать не собирался.

Его расчет оказался верным — в боксе было безлюдно. Но и удобств здесь никаких, а хотелось бы подремать с комфортом. Найти уголок поуютнее Тоха опасался — в непроверенные места сейчас соваться опасно. В любом здании может оказаться крыса, устроившая там дневку, а то и не одна. Зачем ему лишний экстрим?

В поисках удобного лежака Тоха заглянул в отделение для экипажа. Попытался расположиться в кресле водителя, но понял — это не для него. Собрался выбираться наружу, как вдруг расслышал подозрительный шум — к боксу кто-то подходил. Тоха решил без надобности не светиться — этот "кто-то" запросто мог придумать ему какую-нибудь неприятную работу. В последнее время все вокруг только этим и занимались.

Неизвестная личность забралась на корпус самоходки. Тоха, осторожно приподняв голову, в открытом люке разглядел Егорыча. Дедок с сосредоточенным видом тянулся к стене. Там железяка опорная образовывала что-то вроде полочки — вот по ней-то и шарил руками старый артиллерист. Наконец, его поиски увенчались успехом — он достал поллитровку какой-то прозрачной жидкости. Довольно цокнув, ловко скользнул в люк, чуть не свалившись на голову Тохи. При виде парня охнул, прижал бутылку к телу обеими руками:

— Фу напугал! Чуть сердце не лопнуло! Нельзя же так — вдруг бы бутылку уронил! Антоша: а ты чего это тут делаешь?

— Остался без работы — теперь скрываюсь от глаз людских, чтобы не нарваться на новую, — откровенно ответил Тоха.

— Ох и молодежь пошла! Сплошь бездельники! Ну ты хоть честный...

— Господин артиллерист — а что это у вас в бутылке?

— А ты как думаешь?

— Водка?

— Где ж я тебе здесь водку достану?! Дерьмократы ваши, конечно, много чего набедокурить успели, но до винно-водочных магазинов или питейных заведений на территории режимных объектов еще не дошли. Хотя где-то рядом уже находятся... Спирт это разведенный. Нычку нашел. Там еще в мои годы вечно бухло прятали, ну и сейчас пользуются — традиция не умерла.

— Понятно... Значит, тайком от коллектива предаетесь алкогольному пороку...

— Ну... Давай так: я забуду что ты здесь уклонялся от службы, а ты забудешь, что я здесь иногда накатываю по чуть-чуть. И вообще — в моем возрасте это только на благо: кровь разжижает. Давно бы слабоумным стал, не принимая по несколько капель с утра.

— То-то я понять не мог, почему эта хваленая пушка сегодня не могла по стадиону попасть, хотя сами рассказывали, что из нее можно трубы печные на крышах сбивать за тридцать километров.

— Но-но! Поостри тут у меня! Ствол разношен, Синельников забыл с какой стороны к орудию подходить, а может и вообще не помнил, да и погода дрянь. При таком раскладе отстрелялись неплохо.

Старик из каких-то личных тайников извлек четвертинку черного хлеба, надкушенный огурец и стальную рюмку. Налил, лихо опрокинул, занюхал, аппетитно хрустнул огурчиком, щедро предложил:

— Накатишь?

Тоха, неожиданно для самого себя, ответил отрицательно: не тянуло его пить с этим стариканом — фальшивый он какой-то, неправильный, будто актер вторых ролей в провинциальном театре:

— Нет. Не пью я.

— Вообще? Сектант, что ли?

— Закодировался.

— А кодировал, стало быть, кузнец?

Тоху столь странный вопрос озадачил. Прочитав на его лице следы замешательства, Егорыч поспешил добавить неясности:

— Если на второй день кодировка не слетела, то это значит у кузнеца кодировался — без вариантов.

— Что за кузнец? — не понял Тоха. — Доктор такой?

— Да нет, не доктор — простой кузнец. Сельский. Малоизвестный. Не любят пациенты о нем вспоминать. А без рекламы кто о нем узнает? Я вот случайно услышал. У меня сосед закодированный у него был. Раньше был первым хроником поселка — чертей уже даже не боялся: привык к ним, выгуливал их будто собачонок комнатных. Дома у него тараканы от голода мерли, да жена выла от тоски. Вот она его и закодировала. С тех пор ни капли в рот не берет. И денег у него теперь гора — баню, вон, в три этажа себе строил. Супруга, когда все достало, начала его по разным докторам возить. Те соседа и гипнозом кодировали, и иглами кололи — ни в какую. Утром закодируют, а уже вечером он под забором валяется — вонючий и счастливый. Когда ей посоветовали кузнеца, как последнее средство, она и раздумывать не стала. Привезла его на окраину городка нашего, в ремцех. А там и кузня стоит на отшибе. Денег заплатила, и кузнец ее выгнал, чтобы не узнала секреты его знахарства. Бабам это видеть, мол, не положено. И дверь за ней прикрыл. А сосед мой давай пальцы гнуть: "Меня академики кодировали, доктора наук кодировали: никто не закодировал! И ты, быдло черномордое, не закодируешь! Этим же вечером напьюсь как свинья!" Сосед мой мужичок плюгавенький, а кузнец как раз наоборот — в баскетбол бы ему играть: на корзину сверху вниз смотреть может. А в плечах такой ширины, что в деревенском нужнике даже по диагонали не помещается. Взял этот богатырь моего соседушку, стянул с него штаны, пригнул к наковальне, и сыграл с ним в петушка — опозорил как мужика. А потом дверь открыл, и пинка ему дал хорошего под зад, в спину сказав: "Хоть каплю в рот возьмешь — всему городу расскажу!". Вот такие дела... И ты знаешь — с тех пор не пьет мой сосед. Вообще не пьет. Помогло.

— Не любите вы своего соседа, — догадался Тоха.

— А за что мне этого недоумка любить? Весь двор мне закрыл своими стройками — как в колодце жить пришлось. Раз уж ты у нас закодирован, то я себе наливаю.

— Вам бы тоже к кузнецу сходить. И без пьяных артиллеристов из этой пушки мажут.

— Антоша, тебе, как штатскому оболтусу, такое говорить простительно. У нас тут артиллеристов полтора человека: я да Онищенко. А знаешь, какая команда должна обеспечивать такие стрельбы? Да там народ сотнями задействован. У немцев их сверхмощную "Дору" тысячи обслуживали — сорок с лишним вагонов с народом на одно-единственное орудие. А с другой стороны тысячи противников занимаются контрбатарейной борьбой. Пушка выстрелила — все: враг засек деятельность артиллерии. За десять минут из вот этой красотки при подготовленном расчете можно выпустить полтора десятка снарядов. Это максимум. И все — никто не даст ей резвиться больше. Время жизни батареи в бою — несколько минут. А ты представляешь, сколько труда в такое орудие вложено? Его ведь годами с нуля создавали — куча новых решений, плюс модернизация старых. Знаешь, сколько стоит то, в чем мы сейчас сидим? А выстрел один сколько стоит? Деньги бешенные! И таких систем было создано несколько сотен. И смысл? Нигде в бою они не применялись. Это если не считать Афганистана. Но там они себя никак не показали — что были, что нет. Не вписались в ту войну никаким боком. Да и как впишешься: ведь все артиллерийские задачи легко решаются артиллерией калибра до ста пятидесяти миллиметров. И при этом дешевле выходит и скорострельнее, плюс повыше мобильность. А если надо куда подальше и посильнее заряд доставить, то имеются ракеты. А ракеты бывают разные, в том числе и высокоточные. Установка выпускает ее, и тут же делает ноги — поймать трудно, а попадание почти гарантированно. А нашу точность ты сегодня видел — одним снарядом не обойтись. Да — обстановка не ахти была, но все же некрасиво получилось. Если говорить о спецбоеприпасах, то и здесь смысла в такой системе нет. Ведь для тех же гаубиц, калибра сто пятьдесят два миллиметра, давно уже разработан атомный боеприпас. А все слова, что он, мол, недостаточно мощный, от лукавого — нужен взрыв посильнее: запускайте тактическую ракету. Получается, и в этом вопросе в такой вот самке динозавра проку нет. Это стали понимать еще в первые годы. Суетились, модернизировали, пытались даже создать вариант орудия для использования флотом. Бригады, оснащенные тяжелыми орудиями и минометами, держали вдали от границ, толком не понимая, что с ними делать в случае, если НАЧНЕТСЯ. Плюс ведь у снаряда всего один — устойчивость к зенитному огню. Но плюс сомнительный — ракеты сейчас тоже непростые: умеют многое. Мудрить вот при мне еще начинали: управляемые снаряды разрабатывать, для повышения точности и сокращения времени нахождения на позиции. Да вроде заглохло это направление... Эххх... Да не в этом же дело, Антоша, — старик, накатив третью стопку, уже не отвлекаясь на закуску продолжил мысль: — Вот скажи: что из техники военной ты знаешь? Из той, что в Великой Отечественной была?

Тоха пожал плечами:

— Ну "Т-34" танк: повсюду памятником самому себе наставлен. Немецкий "Тигр" и наш тяжелый танк "КВ", немецкая самоходка "Пантера". Истребитель "Мессершмидт", американский тяжелый бомбардировщик "Б-12", наш штурмовик "Ил". Линкоры немецкие тяжелые: "Тирпиц" и "Бисмарк". Еще американский танк "Шерман". Хотя, вроде бы, "Т-34" гораздо лучше был.

— Да ты, я вижу, немало знаешь. По нынешним, конечно, временам. В мои годы быть тебе признанным дураком с такими богатыми познаниями...

— Я иногда книжки почитывал и в игры играл.

— Книжки? Во как — а я-то думал, что такие как ты ничего кроме "покемонов" и "пепси-колы" не знают. А ничего не заметил в своем куцем списочке? Танки да самолеты, ну и кораблей чуток затесалось. А ведь основной урон за артиллерией. Без артподготовки наступления не бывало. Артиллерию ведь не зря богом войны прозвали — это так и есть. И при всем при этом назови мне хоть одну легендарную пушку? Чтобы у всех на слуху была? Молчишь? Правильно — сказать нечего. Все, что у народа на слуху — это "Катюша". Реактивная система залпового огня. С одной стороны артиллерия, с другой... Антоша — это не пушка. И нет в ней пушечной красоты. Самосвал какой-то — памятником такое ставить неприлично. А вот эта красотка... Ты видел, как наш цветочек хорош на позиции? Ленивцы опущены, корпус прямо вжимается в землю — как тигрица перед прыжком. Ствол задран — нащупывает небо. Снаряд уходит на такую высоту, где кислорода почти нет — человек там умрет от удушья. Трения об воздух практически отсутствует — снаряд без помех пролетает несколько десятков километров по пологой дуге. В конце траектории дуга становится крутой — начинается свал. Выстрел могут засечь посты акустической разведки, да и на всем пути снаряд легко обнаруживается РЛС #1 противника. Но поделать-то ничего не могут. Зенитные средства бессильны — ракеты рвутся рядом, осыпают снаряд шрапнелью, но ему-то она ничего сделать не может. Корпус очень толстый и прочный, уязвимого реактивного двигателя нет, взрыватель тоже неуязвим. Сбить его так же сложно, как сбить боеголовку межконтинентальной стратегической ракеты. Даже сложнее — та хоть летит подольше. Снаряд поражает цель спустя десятки секунд после выстрела. К этому времени само орудие уже может быть уничтожено, но это ничего не меняет — приговоренные все равно погибнут. Смерть падет им на головы. И никто этому не помешает. Бесшумная смерть — в конце траектории у снаряда скорость сверхзвуковая — предупредительного свиста, как в кино показывают, не будет. Ни шума, ни инверсионного следа — бабах, и все: зрителям сжигает сетчатку, а от эпицентра растекается огненный вал. Антоша: мы ведь не просто супостатов бить поедем. Считай, на святое дело идем. Можем сделать вот этот "аленький цветочек" героем. Чтобы памятником поставили. И чтобы дети знали название и тактико-технические характеристики. И цветы чтоб носили по праздникам... хотя он сам себе цветок — пион. И игры чтобы не про "Тигры" делали, а про такие вот "цветы". Стальные цветы для настоящих мужчин. Во как! И люди, которые прослужили жизнь с ними, но ни разу не видевшие боя, могли гордиться тем, что делали. И чтобы никто не сказал: "Зря создавали, теряя время и средства — лучше бы бананов в Гондурасе на эти деньги купили, или полосатых трусов в Турции". Представляешь: угодить в историю одним выстрелом! И как угодить: командой из пенсионера-артиллериста со своей старухой и нескольких неумех-раздолбаев вроде тебя! Да про нас песни слагать будут и книги писать — мы с тобой считай почти в легенду попали! Мы прославим артиллерию и заодно все атомное оружие! Представляешь сколько сил было угроблено на создание ядерных арсеналов? На Марс могли туда-сюда раз десять слетать, если бы на космонавтику все это пустили. И толку? Бесполезные горы изотопов и радиоактивных отходов — ничего хорошего от них не было. А наш выстрел докажет — не зря силы тратили! Пригодилось ведь!

#1 РЛС — радиолокационная станция.

Тоха, равнодушно выслушав пафосные заявления деда, поинтересовался:

— У вас родные-то остались? Или только бабка? Вам бы надо думать, как до них добраться.

— А что тут думать? Сын есть, и внуки: под Владивостоком. Дочка в Мурманске. Как я туда теперь доберусь? На Бога остается уповать, что все у них в порядке. И дело надо делать. Эх... народа грамотного не хватает, а научить быстро таких раздолбаев не получится... Да и сам слаб — память уже не та, а уж про руки и разговора нет. Пойдем Антоша, а то разбередил ты мне все мысли — могу ведь напиться. А нельзя мне сейчас лишку позволять — на мне все держится.

Тоха, выбираясь вслед за дедом на броню, думал об одном: если все действительно держится на Егорыче, то дела у мужиков очень плохи. Не мог он поверить в его гениальность — такие личности хороши, когда все вокруг хорошо или близко к этому, а если пойдет не так, как должно... Не верится, что он способен быстро перестраиваться или придумывать что-то новое, оригинальное. Не тот он человек. А как по маслу все в этом деле не пройдет — Тоха это чувствовал.

Слишком у них все легко получается — такая полоса везения бесконечной не бывает.