Стремянка в небо

— Да, собственно, ничего, — пожал плечами тот. Он потряс фляжку и, недовольно пробормотав "все вылакал, мог бы и побольше оставить", сам к ней приложился. — Веди обычную жизнь. А когда придет время — скажем, дней через шесть, чтобы не выглядеть слишком торопливыми — пойдешь на корабль и гордо скажешь "да" контакту плюс озвучишь некоторые наши предложения. Рустем не сомневается в утвердительном ответе. Он прекрасно осведомлен, что человек — существо социальное, что общество, частью которого человек является, все равно на него повлияет, хочет он того или нет. К тому же, влиять можно по-разному. Невинная фраза, взгляд, вовремя попавшаяся на глаза книга.... Телевизор, в конце концов, из которого прямым текстом кричат, что делать нужно так и никак иначе.

— А Рустем знает, что вы, так сказать, двойной агент? — поинтересовался парень. — И потом, вы сами говорили, что на одном поле срать с ними не сядете, такие они коварные и аморальные.

— Аморальные и коварные, да. Но выводов из этих слов я никаких не делал. Не нужно мне их приписывать — недовольно поморщился Антон Павлович. — А вот сейчас делаю: Невозможность выйти за границы схемы поведения делает их уязвимыми.

— Чего?

— Говорю, нельзя быть лживым постоянно. Лживость, возведенная в ранг достоинства нации, превращается в недостаток, потому что запрещает хоть иногда быть искренним, тем более, что искренним быть трудно. Это ограничивает возможности. А впрочем, не бери в голову, — он улыбнулся так хищно, что Петя помимо воли Рустема пожалел. Бедный, наивный инопланетянин наверняка воображал себя гением коварства, а может, даже таковым и являлся. Однако против выучеников КГБ было ему, как до Луны пешком. Пусть они даже не КГБ, а ФСБ.

— Да, то что я двойной агент, Рустем не знает и знать ему не обязательно, — предупредил Антон Павлович. — Не надо пугать потенциального клиента.

— В общем, — Антон Павлович поднялся, завершая разговор, — ты меня понял. Живи, как живешь, а инструкции получишь позднее.

— А как же с работой? — поинтересовался Петя. — У меня отгулы завтра кончаются.

Антон Павлович посмотрел на него, как на сумасшедшего:

— Какая тебе сейчас работа? Ты сейчас самая большая ценность страны, которую охраняют лучше, чем президента.

Петю это не впечатлило.

— Кушать-то я что буду?

— На довольствии ты, в том числе и денежном.

— А стаж? — продолжал допытываться парень.

— Идет. Ты теперь являешься сотрудником нашего ведомства. Согласись, это лучше, чем разнорабочим на консервном заводе. И зарплата другая. Небольшая, правда, по московским меркам, но все равно больше.

— Сколько? — жадно поинтересовался Петя.

— Тридцатник.

— Ого! — парень замолчал, обдумывая блестящие перспективы.

— Все? Вопросов больше нет?

— А крышу перекроют за казенный счет?

— Перекроют, перекроют, — уже несколько раздраженно ответил Антон Павлович. — Иди уже.

И тут же хлопнул по лбу:

— Совсем из головы вылетело! Постой-ка.

Петя, который уже совсем собрался уходить, с интересом повернулся.

Антон Павлович копался в своей необъятной кожаной сумке и бормотал:

— Где же он у меня был... Был же, помню.

Наконец, после нескольких минут поиска на свет появилась помятая коробка. Коробка, несмотря на помятость, была красивая, с изображением серебристого телефона и иностранными надписями, которые выглядели до жути загадочно.

— На, это тебе.

— Спасибо, — Петя нерешительно взял подарок.

— Раскрой, раскрой, не стеснялся.

Все еще нерешительно парень раскрыл коробку и вытащил оттуда аппаратик, точно такой же, что и изображенный на боках коробки. Аппарат, шириной в ладонь, на первый взгляд, состоял из одного дисплея и был тонок, как тетрадка в сорок восемь листов.

— Крутая штучка, — парень покачал невесомую игрушку в руке.

— Спутниковый, — пояснил Антон Павлович. — В вашем медвежьем углу дополнительные вышки сотовой связи поставят еще не скоро, поэтому будем общаться через спутник. Таскай всегда с собой, понял?

— А как..., — заикнулся парень.

— Инструкция в коробке. Разберешься, не маленький.

— А теперь иди. Отдохну в тиши и одиночестве, — и с этими словами и вздохом облегчения он обрушился на ту самую удобную кровать и принял горизонтальные положение.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

После пролившегося дождя было зябко и сыро, однако развиднелось, и звезды, пронзительные сентябрьские звезды, стали серебряными. Они глядели на деревню сквозь кроны деревьев и казались светящимися цветами, которые к ночи распустились на ветвях. Это было красиво. Петя, аккуратно спускавшийся по металлическим ступенькам скорой с коробкой в руках, замер, глядя в небо, отчего едва не загремев на асфальт.

— Тьфу ты черт! — уже более осторожно он спрыгнул вниз и снова задрал голову. Небо не отпускало от себя. Оно дразнило, звало за собой, обещая вытащить занозу неправильности происходящего, которая застряла в голове после разговора с чекистом и смотрителем заповедника в одном флаконе. Неправильность это заключалась в том, что при внешней очевидности решение порадеть за родную державу являлось ошибкой, платить за которую пришлось бы ценой не малой. Он пытался понять, почему это так, но внятного ответа не находил. Мало того, интуиция твердила, что ошибившись в выборе можно было навсегда погрузиться в яму сожалений без права выбраться наверх. Он не хотел мучиться сожалениями всю жизнь.

Небо смотрело, небо обещало отгадку. Казалось еще чуть-чуть, и вот оно — понимание. Но ничего не получалось. Наконец, Петя плюнул на попытки понять, и принялся смотреть в подмигивающую мириадами звезд бездну просто так, потому что красиво. Яркие огоньки теперь, после рассказа Антона Павловича, ассоциировались у него с множеством домов инопланетных рас, разбросанных тут и там, и светящих в темноте вакуума теплыми огоньками окон.

Точно также светили в ночь огни соседской деревни Чуры, что на горе. Во времена, кои Петя не застал, но мать рассказывала, у вышелесцев сложились с чуровцами напряженные отношения. Из-за чего так получилось, Петина детская память не сохранила — то ли на танцах из-за девки подрались, то ли кто-то у кого-то козу украл — не в этом дело, а в том, что огни на горе сиять перестали, деревня умерла. Своей смертью, как сейчас нередко бывает. Деревня умерла, и стало неважно, кто прав, кто виноват в той давней ссоре. Исчез смысл в ругани, исчез сам смысл, остались заброшенный погост, сгнившие срубы и ямы колодцев, откуда вслед за людьми ушла вода. А правые и виноватые? Их больше не было.

Если умрет одно из государств-соперников, тоже станет неважно, кто первый начал? Если умрет планета-колыбель одной из цивилизаций? Если умрет галактическое содружество? Останутся те самые артефакты и остатки сооружений, но правых не будет.

Да ну их всех в баню.

Отрицание было слишком смелой для его бедного мозга, мало того, оно подозрительно походила на Решение Избранного, пусть и облеченное в такие вот неказистые слова. Петя постоял еще немного, вбирая в себя небо, звезды, темные силуэты домов и деревьев. В голове почему-то крутилась фраза о первородстве и чечевичной похлебке.

— Арменычу надо звонить, однозначно, — решил парень. — Он умный, что-нибудь насоветует.

Достал из кармана серебристый телефон, повертел в руках, хмыкнул и убрал обратно. Непривычно. Вместо него на свет появился старенький заслуженный "самсунг" с маленьким нецветным экранчиком.

Удивительно, но связь была. Уверенные длинные гудки.

— Але.

— Петя, ты что ли?

— Здравствуйте, Шотик Арменович, — по телефону Петя растерял привычную уже фамильярность и назвать старика Арменычем не рискнул. — Как здоровье?

— Да ничего. Слава богу, пронесло. Гипертонический криз. Нервы, погода, слишком активный образ жизни, то да се. Дней десять еще подержат. Советовали беречься, не молоденький уже, — голос Арменыча погрустнел, и тут же снова вернул привычный оживленный тон, — Ну, рассказывай, чего там без меня происходило? Ничего мне не рассказывают, — пожаловался старик. — То ли нервы мои берегут, то ли тайна государственная.

Случившегося было слишком много на один телефонный разговор, к тому же ограниченный количеством финансов на счету. Петя передал основную канву событий. Сжато, как мог, но все равно рассказ растянулся на добрых пятнадцать минут. Арменыч слушал молча, не прерывая. Иногда даже Пете казалось, что связь оборвалась, и он говорил в трубку вопросительное "але", однако старик успокаивал его, демонстрируя свое присутствие на линии, и парень снова рассказывал. Наконец, события кончились.

— Вот и думаю я, что мне делать, — закруглился Петя.

Арменыч долго молчал.

Все, прервалась связь, — окончательно уверился парень.

— Але? — неуверенно позвал он.

— Здесь я, здесь, — снова успокоил его Арменыч. — Думаю просто. Задал ты мне задачку! И инопланетянин, говоришь, хочет только положительного ответа?

— Ага.

— Знаешь что, Петр? Соглашайся, — голос Арменыча был предельно серьезен, — Против лома нет приема. Игра настолько крупная, что тебе ничего не светит, только если примкнешь к одной из сторон. Антон Павлович здесь оптимальный вариант. И потом, чем плохо послужить Родине?

— Но...

— Твоя Избранность ничем здесь тебе не поможет. При всех сверхспособностях, о которых ты к тому же имеешь весьма смутное представление, ты — обычный человек. Соглашайся, мой тебе совет.

Такой совет из уст Арменыча звучал странно. А как же дорога познания, непоколебимость следования выбранным путем, гордость человека-творца, в конце концов? В разговорах старик всегда стоял именно на этих позициях, и, как подозревал парень, всегда смотрел немного свысока на его, петину, приземленность и любовь к достатку. Сейчас, когда коснулось дела... Может, он просто не понял?

— Согласиться, и все будет хорошо, — заговорил Петя. — Заново крытая крыша, денежное довольствие, почет и безопасность, поскольку Антон Павлович своих не бросает. Родине, опять же, послужу. Только..., — он прервался, но старик его не перебивал, — только, что совесть скажет? Потом, после всего? Знать единственно правильное решение и отказаться от него....

— Петь, я тебя не узнаю, — вклинился Арменыч. — Знать единственно правильное решение! Ты что же, правда, думаешь, что у тебя есть семь дней на размышления, что спустя отпущенный срок, ты торжественно последуешь на корабль к Рустему и сообщишь ему ответ, подсказанный разумом и совестью? После чего все начнут аплодировать и бросать в воздух чепчики?

— Не думаю я так, — буркнул Петя, обидевшись.

Арменыч его обиды не услышал. Возможно, в этом был телефон, который не умел передавать оттенки эмоций. Он продолжал:

— Меня пугают люди, которые знают Единственно Правильное Решение. В нашем мире это обычно заканчивается большой кровью.

Шотик Арменович говорил правильные вещи, но к петиной ситуации они не имели ни малейшего отношения.

Не то, не то, морщился парень. Как сказать, чтобы старик понял?

Наконец, его осенило.

— Шотик Арменович, вы помните выражение "сменить первородство на чечевичную похлебку"? Если я скажу "да", мы "сменим первородство на похлебку", — повторил фразу. Она давала возможность объяснить его решение, сделать его житейски правильным, хотя и рискованным. — Понимаете, наши способности — это верхушка айсберга, зримое воплощение того, что скрыто внутри нас. Этой внутренней глубиной нельзя торговать, пусть даже из благих намерений. Как нельзя продавать бессмертную душу, понимаете? Этим можно лишь поделиться, а до этого мы сами не доросли. Мне кажется, что в МКС сидят умные люди, — он запнулся, поправился, — ... существа. Идея Заповедника из серии "чтоб никому" является очень верной. Плод должен созреть. Люди обязательно поделятся бессмертием с остальным галактическим миром, но только тогда, когда придет время. Не раньше.

— Ну, может, быть, — дипломатично ответил Арменыч, ничуть не убежденный. И тут же заметил:

— Ты изменился.

— В мире, где нет верха и низа, приходится быть самим собой, — серьезно ответил Петя. — Посоветуете вы мне что?

— Мой совет — не ввязываться в игры сильных. Целее будешь. Но ты ведь уже все решил, так?

— Ну, наверное... Так, — нехотя признался Петя, с удивлением обнаружив, что да, действительно, пока они говорили, решение отказаться от контакта не только обрело словесное оформление, но также обзавелось доказательствами — пусть только для него! — своей правильности.

— Ну и дурак, — заключил Арменыч.

— Наверное, — со вздохом согласился Петя. — А куда деваться?

— Ладненько, пора закругляться.

— Ты еще звони, ладно? — попросил Арменыч. — Держи меня в курсе.

В ухо полились короткие гудки.

Парень вдруг понял, что ему ужасно хочется курить. Он достал пачку "Явы", выбил из нее сигарету. . . Зажигалки не было. Он ощупал карманы еще раз в тщетной попытке найти потеряшку, но увы — в карманах, кроме мусора, выбросить который руки не доходили, ее не нашлось.

Ближайшие кусты зашевелились. Из них материализовалось бесформенное нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся мужиком, одетым в лоскутный камуфляж и с клумбой на голове.

— Тьфу ты, черт! — шарахнулся Петя в сторону, но тут же опомнился и смущенно приник сигаретой к протянутому огоньку.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— Не за что, — мужик с клумбой на голове улыбнулся и вновь стал единым целым с темной массой кустов.

Шагая по деревне, Петя настолько углубился в свои мысли, что не сразу услышал, как его окликнули.

— Петь, ты чего, оглох что ли?

— Наташка? Ты чего здесь делаешь?

Наташка, та самая любительница мужественных дуболомов, которая командовала на кладбище, как видно высматривала его давно. Улыбалась она до того добродушно и искренне, что Петя переспросил:

— Ты чего?

— Здравствуй, Петенька. Как дела, как здоровье? А я вот тут недавно приболела... И дальше полился подробный рассказ о ее болячке, неблагодарном зяте и внуке Владеньке. Наташка, как знал парень, поговорить любила, причем говорила исключительно о себе любимой и собственной семье, лишь иногда отвлекаясь на выпады по отношению к чужим промахам. То, что она находится на темной улице во время комендантского часа, и отнимает время у усталого человека, ее не смущало. Петя с тоской покосился по сторонам, вспомнив о приставленной к нему охране. Однако охрана на помощь не спешила. Наконец, его терпение лопнуло.

— Наташ, ты чего хотела?

Наташка осеклась на полуслове, недоуменно посмотрела на парня, видимо, за рассказом забыв, зачем она вообще его поджидала. Вспомнила, что было видно по ее осветившемуся лицу, и заулыбалась с новой силой.

— Ты, Петь, говорят, в люди выбился? Большим начальством стал?

— С чего ты взяла? — удивился Петя.

— Ну как же, на машинах тебя возят, за руку здоровкаются. И не простые все люди. Ты бы за моего зятя-оболтуса словечко замолвил бы что ли? Сидит, паразит, без работы уже месяц, а я корячусь, как проклятая.

Она склонила голову, выжидающе глядя на парня.