Стремянка в небо

— Мужик, ты чего несешь? — отмер один из спасателей.

— Вру, думаешь? — обиделся тот. — В газете все прописано, черным по белому. Да не абы кто писал, а профессор, уважаемый человек!

— В какой такой газете?

— "Спид-инфо", — гордо ответствовал мужик.

— Тьфу ты, — все тот же спасатель от души сплюнул. — Начитаются хрени всякой, и инопланетяне у них сразу летают. Места здесь, конечно, глючные, геологический разлом, не хухры-мухры, но не до такой же степени? Еще вампиров вспомни!

— А и вспомню! — загорячился мужик.

"Вампиры..., плохое самочувствие..., белый дым...". Мысль была дурацкая, но интересная. Петя обещал себе додумать ее позднее, сейчас же элементарно не хватало сил.

Готовый вспыхнуть спор затушил командир спасателей.

— Хорош базарить, — прикрикнул он. — Пострадавшего домой, а остальные продолжают искать. Еще светло, так что время у нас есть.

Петя машинально глянул на солнце. Оно рубило листву рыжими пластами света, заметно склоняясь к западу. "Хренасе погулял", удивился он, но удивился вяло, скорее по привычке — организм устал реагировать на потрясения и сказал громкое "фи". Народ как-то незаметно рассосался. Рядом переминался с ноги на ногу только давешний мужик, любитель "Спид-инфо". Его, как самого умного, отрядили проводить Петю до дома. Во избежание, так сказать, чтобы снова не потерялся. Мужик не просто переминался, он не забывал нервно оглядываться по сторонам, видать, история с зеленым мхом запала ему в самую душу.

— Пошли, — вздохнул Петя, тяжело поднимаясь на ноги.

До деревни было рукой подать: всего лишь шесть километров. Для сельского жителя подобные переходы не являются чем-то из ряда вон выходящим, особенно если он живет в маленькой деревушке среди лесов, вплотную примыкающих к заповеднику.

Конечно, Владимирская область не Сибирь, но своя непроходимая тайга там есть. Когда-то она тянулась на сотни километров: болота перемежались мрачными ельниками, светлые лиственные леса взбегали вверх, к продуваемому всеми ветрами сосновому простору, и снова опускались, чтобы сойти на нет в топких низинах. Так было, пока, как всегда, не вмешался человек. Сейчас это всего лишь часть былого великолепия, но и то, что осталось, производит впечатление, а главное, требует серьезного к себе отношения. Беспечным горожанам нечего делать во владимирской тайге. Им хватит и веселого подмосковного леса, самой большой опасностью которого является гадюка под кустом или голодный клещ.

В тайге же, пусть и растерявшей свою языческую мощь, нужно вести себя осторожно, если не хочешь утонуть в болоте или просидеть на дереве долгие часы в ожидании того, когда уйдет разъяренный кабан. Здесь нет гуляющих старушек, готовых словоохотливо указать дорогу, нет и служителей, отвечающих за поведение вверенных им зверей, впрочем, как и решеток, за которыми оные звери находятся.

Тайга не обладает сознанием, но является существом, равным человеку по силе. Тайга живет, дышит, грезит о чем-то своем. Люди, которые живут с ней бок-о-бок, постепенно пропитываются исходящими от нее волнами. Они начинают жить по лесным законам, хотя полностью разделить с тайгой ее грезы, стать их частью не получится никогда. Причина тому — разум. Мы получили в дар божью искру, а лес боится огня. Наверное, именно поэтому законы, по которым жить миру, устанавливает человек. Ума бы нам, правда, побольше.

Но лес все равно могуч. За примером далеко ходить не надо. Еще не так давно, каких-то 70-80 лет назад через Владимирскую область проходила дорога. Хорошая дорога, оживленная. По ее окоему множились деревни с каменными церквями, множились, как грибы после дождя, монастыри, а уж постоялых дворов и вовсе немеряно было. Где все они теперь? Стоило перестать пользоваться дорогой, как признаки цивилизации исчезли, округу заполонил лес, и только изредка в чащобе можно наткнуться на почти целую церковь, ну или монастырь.

Пока шли до дому, мужик, не переставая, трендел об инопланетянах. У Пети создалось впечатление, что тот лично побывал у них на корабле и давал советы при строительстве инопланетянского города. Очень хотелось стукнуть зануду по голове, но Петя с детства отличался миролюбивым характером и драки не приветствовал. Слабость, поселившаяся в ногах после приключения, тоже не способствовала решению конфликта силовым путем. Приходилось терпеть, отделываясь невнятными "да", "ну надо же", "ни за что бы не поверил". В общем, когда показалась родная деревня, Петя вздохнул с облегчением.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дома Петю встретили картофельные оладьи с грибной подливой и сгорающая от любопытства мать. Справедливо полагая, что приключение скрыть все равно не удастся, он подробно рассказал о своих блужданиях в зеленых мхах. Мать ахала и всплескивала руками. Страха за сына она не испытывала — Петя предусмотрительно представил все в юмористическом виде. Этакий случившийся с ним дурацкий анекдот.

Когда в Петю перестали влезать оладьи, появился усталый Федор. Его радушно пригласили к столу. Тот отказываться не стал, охотно принял дымящуюся тарелку и энергично заработал ложкой. В кухне воцарилось молчание. Федор полностью отдался процессу приема пищи, Петя, сыто откинувшийся на спинку стула, за ним наблюдал. Потом мать подала чай. Пили его с конфетами и вишневым вареньем. Осторожно трогая губами обжигающе горячий напиток, Федя рассказал о том, что произошло после ухода Пети, хотя рассказывать было особо нечего. Походили. Покричали. В ответ тишина и никаких следов.

— Завтра снова надо идти, — закончил он. — Еще обещали прислать вертолет и побольше спасателей.

— Дело, — оживился Петя. — Я тоже пойду. Все равно завтра выходной.

После чая решили отправиться к Арменычу. День был слишком насыщен событиями, их хотелось обсуждать, а не переваривать в одиночку в скрипучей темноте дома. Да и сто грамм бы не помешало. Для успокоения нервной системы.

Шотик Арменович как будто чувствовал приближение гостей. Он уже ждал их за накрытым столом, где среди жареной с луком картошки и домашних солений взблескивала запотевшая бутыль с самогоном. Самогон у Арменыча получался знатный. Заморский виски рядом с ним казался дешевым пойлом. Этот самогон хотелось пить маленькими глоточками, оценивая букет, закатывая глаза и причмокивая. Рецепт благородного напитка старик хранил в строжайшей тайне, ни для кого не делая исключений. Правда однажды, будучи в хорошем расположении духа, он обещал передать его Пете, но лишь на смертном одре. Пете любопытно было узнать секрет, однако старика он любил и рассчитывал, что тот еще задержится на этом свете.

— Я не пью, — быстро предупредил Федор, со страхом глядя на почти трехлитровую емкость.

— Я тоже, — успокоил его Петя. Он выставил на стол банку маринованных маслят еще прошлогоднего сбора. — Посидим, поговорим, ну может, по стопочке выпьем, чтоб не на сухую.

Расселись. Федор, было, выбрал стул у холодильника, но Шотик Арменович его шуганул — стул с мягкой спинкой находился в стратегически удобном во всех отношениях месте и право его занимать имел только хозяин. Федор этого не знал, поэтому бестактность и совершил.

— Мне чуть-чуть, — попросил он, ерзая на предоставленной табуретке.

— А никто тебе много и не нальет, — парировал Арменыч, наливая по полной. Наливал он профессионально: быстро и ровно.

Выпили молча, без тостов.

— Хорош зараза, — выдохнул Петя. Многоградусная жидкость колючим шариком прокатилось по пищеводу. Судя по тому, как просветлело в голове, в кровь она всасывалась мгновенно. Резко захотелось солененького. Оттенить, так сказать.

Шотик Арменович правильно оценил его ищущий взгляд и пододвинул миску с квашеной капустой. Ее кусочки, порезанные длинно и тонко, одуряющее пахли рассолом с легким уксусным оттенком. Они лоснились от масла и дразнили аппетит выглядывающими то тут, то там яркими квадратиками моркови и красного сладкого перца.

Согласно распространенному мнению, между первой и второй — промежуток небольшой. В корне неверное утверждение. Те, кто его проповедуют, ценят пошлый градус и не знают истинной радости застолья. Подстолье и алкоголизм — вот их удел. Великий князь Владимир однажды сказал, что "питие есть веселие Руси". Конечно, пить надо меньше, но если уж такая оказия случилась, почему пить надо грустно? Застолье сама по себе вещь веселая и не только. Она еще самодостаточная. В нем органично сливаются желание выпить и желание пообщаться, пусть и на тему "ты меня уважаешь?". Если одно из них перевешивает, это что угодно — пьянка, клуб по интересам — но не застолье. Хотя, если честно, князь вряд ли сказал бы то, что сказал, если бы знал, что его слова станут обвинением всему русскому народу в алкоголизме, который проверен временем и лечению не поддается. Этот князь (и великий князь, чтобы о нем не говорили потомки, ибо великий человек всегда неоднозначен) всего лишь неосторожно высказался. Возможно, он любил веселые застолья. Грузины, например, до сих пор их любят. А норманны? Если убрать героическую (и романтическую) составляющую их рая, то получится вечный пир с последующим мордобоем, тоже вечным. Вот где кошмар! Но почему-то потомков викингов алкоголиками не считают, хотя пьют они, не дай бог каждому.

Князь Владимир ухитрялся не только пировать, но и заниматься государственными делами, чем и прославился. Отсюда вывод: Питие есть веселие Руси и, ради бога, не нужно создавать из этого философскую концепцию о преемственности времен, то есть наследственном алкоголизме нации. Сейчас пьют совершенно по другому поводу: низкий уровень жизни, невозможность провести досуг более культурно, по крайней мере, для большинства. Сейчас часто вспоминают Советский Союз, но, если отбросить ностальгию, некоторые идеи, появившиеся в то время, вполне можно использовать во времени настоящем. Например, доступность высшего образования, бесплатные кружки по интересам, социальная защищенность.

У Пети, чья юность прошла в дикие 90-ые, наверное, был компетентный ангел-хранитель. Половина его сверстников во второй половине жизни стали алкоголиками со всеми вытекающими: тухлыми мозгами и отсутствием желаний. Хотя нет, одно желание у них все-таки было: иметь выпивку каждый день. Его же эта беда прошла стороной. Став старше, от спиртного он начал отказываться сознательно, делая скидку на гулянки с хорошими друзьями, что происходило не так уж часто. Спитые лица некоторых старых знакомых вызывали у него брезгливую жалость, его даже посещал страх, что он вполне мог оказаться на их месте. Встречая таких знакомых, он каждый раз убеждался, что поступает правильно.

Пока все хрустели тем, что приглянулось, Петя рассказал Абрамычу о событиях сегодняшнего дня. Излагал он сухо, не отвлекаясь на эмоции и оценки.

— Что говорит по этому поводу твой Оккам? — закончив, поинтересовался он у Абрамыча. Поинтересовался не без затаенного торжества. Он уже вызнал, что таинственная бритва, которая кромсает окружающий мир, сужая его до скучных и сухих явлений, всего лишь принцип, сформулированный средневековым монахом и гласящий, что "не следует множить сущее без необходимости". Умом он этот принцип понимал и даже одобрял, но скучал при этом безмерно. Вот не хватало ему в жизни этакой чертовщинки. Наверное, в этом была виновата прабабушка, которая рассказывала маленькому Пете сказки, где ведьма летала на помеле, черт рассыпался поутру искрами, а за печкой жил домовой. Взрослый Петя в них не верил, но он и не подозревал, что исчезни они из его подсознания, жить ему станет гораздо скучнее. Взвоет он от своей размеренной жизни с новым телевизором, обстановкой и стиральной машиной.

— Молчит, — развел руками тот и добавил:

— Надо думать.

Пока думали, распили по второй. Петя искоса глянул на Федора. Тот азартно ловил в миске скользкие маслята и выглядел вполне довольным жизнью. На его лице играл румянец, который мог быть вызван как алкоголем, так и свежим деревенским воздухом.

— Может, ты заснул, и тебе все привиделось? — с надеждой вопросил Арменыч.

— Нет, — отмел его инсинуации Петя. — Ночью я, конечно, спал так себе, но ведь это не повод засыпать в лесу, да еще в разгар поисков.

Старик расстроился:

— Жаль, богатая версия. Во сне все, что угодно, привидеться может.

— Ну извини, — развел руками Петя.

— А таблеточки?

— Я тебе что, наркоман? — возмутился Петя.

— Я ж про другое! — заторопился Арменыч. — Мало ли, голова заболела. Ам таблеточку. И не ту. Перепутал, со всеми бывает.

— Скажешь тоже, — обиделся Петя. — Тебя послушать, так у нас дома склад сильнодействующих лекарств, причем россыпью.

— Болотные испарения? Галлюциногенные? — задумчиво протянул Арменыч.

Тут Петино терпение окончательно лопнуло.

— Более реальные версии есть? — осведомился он.

— Нет, — вздохнул Арменыч и машинально разлил по третьей.

Выпили, закусили, помолчали.

— Ничего я не понимаю, — признался Арменыч. — Одно могу сказать: чудес не бывает. Все и всегда можно объяснить, а если нельзя, то просто наука до этого еще не дошла. Туристы эти... Возможно, обычный криминал, но почему тогда ценные вещи на месте?

— Ничего не понимаю, — повторил он.

— Оп-пера приедут. Завтра. Сегодня машина сломалась, — вклинился в разговор Федор. Судя по рубленным фразам и невнятному выговору, самогон Шотика Арменовича произвел на него неизгладимое впечатление. Уже с третьей рюмки.

— У-у, Сатурну больше не наливать, — озабочено посмотрел на него Петя. — Отсутствие практики — страшная сила.

Парень услышал и очень обиделся.

— Наливай! — махнул он рукой и едва не навернулся с табуретки. Глаза у него были пьяные-пьяные.

— Тебе уже хватит.

— Ну и ладно, — проворчал Федор.

Само собой разговор свернул на природу непознанного и отношение к этому непознанному человека. Шотик Арменович был великолепен. Блистая эрудицией и ораторским искусством, он доказывал, что тайна есть всего лишь нерешенная задача и что самое чистое удивление и радость ждут человека только на пути познания. В процессе, так сказать.

Петя не соглашался. По его мнению, такое понятие как "тайна" имело право на существование. Она должна вызывать сладкое томление и трепет, дрожать в далеком мареве и будоражить воображение. Тайна и ее открытие — разные вещи и смешивать их не следует.

Петина эрудиция была слабее, чем у Арменыча, а уж про доказательную базу и говорить не приходится, поэтому в качестве аргументов он использовал эпитеты "гребаный романтик" и "пошлый прагматик", чем себе несколько противоречил.

Федор тоже попытался поучаствовать, но на него не обратили внимания. Наверное, ему было что сказать, но заплетающийся язык сослужил парню дурную службу, сделав его речь малопонятной для собравшегося общества. В конце концов, он мирно задремал, уронив голову на скрещенные руки.

Когда банка опустела на две трети, а доводы спорщиков иссякли, Шотик Арменович заявил, что желает любоваться луной.

— Из небесной дали она смотрит на мою прекрасную Грузию, — воздел он руку. — Я буду любоваться ею и вспоминать родину.