Среди эсперов и богов. Том 1

Пока я говорил, Крашенинникова меня не перебивала, но её брови сходились всё ближе и ближе.

— Её рук дело? — она потрясла телефоном.

— Допускаю.

— Тогда...

— Отстранят, если докажут, — я её перебил.

Крашенинникова на секунду задумалась.

— Почему ты мне помогаешь? — наконец, спросила она.

— Не стану отвечать.

— Как я тогда могу тебе доверять?

Эй! Единственный, кто имеет право такое спрашивать — я!

'Почему ты мне помогаешь?'. Такой невинный вопрос... Только его можно перефразировать: 'Почему ты её предаёшь?'. Но она так не сказала, ведь тогда появится негативная окраска. Это может оттолкнуть человека, заставив его устыдиться, испугаться или ответить агрессией, чтобы заглушить чувство вины. Крашенинникова ничуть не уступает своей подруге в хитрости. Мне стоит быть предельно осторожным и особо не болтать.

— Никак. Сама решай: верить или нет. Пока!

Я развернулся к ней спиной и пошел к двери, над которой горела вывеска 'Выход'. Делать на сцене уже было нечего, и я решил дождаться окончания в более тихом месте — то есть там, где нет людей. Уже выходя, я увидел Крашенинникову, которая бежала к местам для голосований. Надеюсь, тебе хватит находчивости все исправить.

Мягко прикрыв за собой дверь, я понял, что оказался в длинном коридоре, идущем вдоль всего здания. И к вящей радости — в полном одиночестве. В самом конце, возле горшков с декоративными пальма, стоял торговый автомат. Телефона у меня не было, но на это случай на нем был сканер отпечатков. Вознося молитву интернету вещей, я выбрал вишневый сок и приложил палец к датчику.

Глотая кисло-сладкий напиток и прикладывая холодную банку к шее, чтобы сбить горячку из-за событий последних часов, я приблизился к окну. Толстенную трехслойное стекло только сейчас навело на мысль, что такое в студгородке — норма. От прямого попадания ракеты оно не защитит, но от взрыва рядом — наверняка. Университет не просто так был построен на этом месте. В случае нападения на город, наверное, в каждом здании был спуск в туннели военной базы, над которой он был возведен. Предусмотрительно. Только вот на плановых осмотрах видимо сэкономили, раз там умудрилось свить шпионское гнездо.

Вдалеке была видна площадь перед Ратушей, а по ведущей к ней улице растянулся поток людей, покидающих Концертный зал. Голосование подходило к концу. Минут через десять можно будет возвращаться.

Я вновь приложил почти опустевшую банку к шее. В моих руках она уже нагрелась, но даже крупицы прохлады, что в ней остались, давали облегчение.

Наконец улица почти опустела. Значит, выборы подошли к концу. Стоило возвращаться, но я так устал морально и физически, что просто не хватало сил сдвинуться с места. Мне бы такой живости и целеустремленности, как у Яманкан с Крашенинниковой. Они настолько отдались своим желаниям, что те служат им не хуже допинга. Я, как человек, который никогда ничего не хотел и не к чему не стремился, им даже немного завидовал. Сам я не раз пытался чего возжелать... только вот не получалось. Источник желания, как ни странно, всегда исходит из вне. Просто он либо трогает что-то в твоей душе, либо проходит мимо незамеченным.

Может причина в самовоздвигнутой социальной изоляции с целью вести энергосберегающий образ жизни? Тогда не следует ли прислушаться к Норе и попытаться что-то изменить?

Да нет, бред какой-то!

Я собрал волю в кулак. Допив остатки сока, бросил банку в урну, поправил одежду и волосы, пытаясь принять облик почти нормального человека, и пошёл обратно.

Зал уже почти опустел. На местах остались лишь единицы, которые что-то обсуждали с соседями или игрались с телефонами — видимо, сеть удалось поднять. Оставшиеся же — десятка два — поднялись на сцену, образовав кольцо вокруг победителя. Вокруг них вертелся Обресков с камерой, на плече которого висел мой кофр. А ты что тут забыл? Живо вали домой, как и договаривались! Меланхолично, прикрывая ладонью зевоту, я пошел к нему. Нужно прогнать этого недожурналиста как можно быстрее, а потом, предварительно выразив соболезнования Яманкан, найти Нору...

Я замер как вкопанный. На висящих по углам сцены экранах отображались итоги голосования:

Паулина Яманкан — 468

Анастасия Крашенинникова — 441

Кирилл Кудрявцев — 283

Что происходит? Как? Почему?

Я наконец понял, что все столпились именно вокруг Яманкан. Ей жали руку, обнимали и желали успехов. В толпе я заметил и Крашенинникову. Она стояла возле Яманкан с таким лицом, словно чужая победа — её заслуга. Могу тобой восхититься — держать удар ты умеешь. Наши глаза встретились, и я презрительно фыркнул.

Многие считают, что быть одиночкой, значит не иметь поддержки. Это верно. Но когда у тебя нет друзей, у тебя нет и иллюзий! Ты точно знаешь, что тебе никто не поможет, и от того приходиться полагаться лишь на себя. Однако и переложить провал на других нельзя.

Подписчики пацанских пабликов и гламурные цыпочки, что делают репосты за бесплатные суши, любят постить в соцсетях статуса вроде: 'Так неприятно, когда ты понимаешь, что твой друг никогда им не был'. И обязательно с точкой в конце и без смайлика — иначе не поймут, что у тебя горе. Их даже начинают жалеть... вместо того, чтобы сказать правду: хватит строчить всякую чушь, клянча жалость к себе! Я такого никогда не совершал и не совершу. Но тем не менее, я понадеялся на других... Как оказалось — зря.

Продолжая с отчаянием смотреть на результаты, я не сразу понял, что кто-то подхватил меня под руку и с силой поволок со сцены. Широко улыбаясь, на меня с любовью смотрела Нора. Уже это заставило меня начать упираться.

— Куда вы меня ведете?

— А какая разница? Главное не куда ты идешь, а с кем! — назидательно сказала она. — Да и когда ты ещё получишь удовольствие от того, что тебя сопровождает столь красивая женщина как я?

Что-то я не чувствую никакого удовольствия. Лишь тревогу. Или эти чувства похожи? Первого в моей жизни было не сказать, что много, так что невольно мог и спутать.

Миновав карман, мы вошли в узкий коридор, что шел параллельно зрительному залу. Но не успев пройти и десяти метров, Нора развернулась и, с несвойственной женщиной силой, впечатала меня в стену. Я мгновенно попытался рвануть в сторону, но она уперлась обеими руками о стену, перекрыв пути отхода. Лицо Норы оказалось совсем рядом, и меня окутал аромат её духов. Сцена донельзя пикантная... если не смотреть ни на ладони, сжатые в кулаки, ни на лицо, подернутое злобой.

— Задам тебе только один вопрос...

Его окончание было ясно, как небо после летней грозы, и я сэкономил Норе время.

— Я ей не говорил.

— Так откуда она узнала?

— Она не знала... Уверен. Она применила такой трюк по другой причине.

— Какой?

Стараясь говорить быстро, кратко и ёмко, я пересказал замысел Яманкан: разницу в голосах она бы не смогла преодолеть даже эпатажной выходкой, так что пришлось применить хитрость — убедить избирателей, что её победа дело решенное. Для этого она повредила роутеры в здании, чтобы голосовавшие в здании видели результаты, убеждаясь в её победе и рассказывая об этом другим.

Но мои слова на Нору действовали плохо — смотрела она по-прежнему недобро. Почему она винит меня? Когда началась заваруха в зале, нужно было подстраховаться! Или это и есть жизненное кредо начальства — ответственность за ошибки всегда перекладывать на подчинённых? Тогда у меня ещё больше причин не хотеть работать.

— Хорошо. Допустим, я тебе поверю... Но только 'допустим'! Что станешь делать дальше?

— Эм... ничего. А я что-то должен сделать?

— Например, взять самоотвод из студсовета.

— Зачем?

— Зачем? Зачем?! Затем!

От моего ответа словарный запас Норы оказался временно ограничен, и она постаралась передать смысл через эмоции. Но я лишь продолжал хлопать глазами, и она чуть успокоилась.

— Я не хочу, чтобы ты примелькался. Чем больше людей тебя знает, тем больше шанс, что кто-то заметит, что я с тобой говорю подозрительно часто.

— Но если я буду в студсовете, то наше общение не будет казаться чем-то необычным.

— Такое чувство, что ты хочешь остаться... — проницательно заметила Нора.

— Не то чтобы...

— О боже... Только не надо говорить, что ты втрескался?!

Что за глупость?! Я не из тех, кто с головой ныряет в омут любви, а потом, гребя руками изо всех сил, старается всплыть, ведь там темно, давит со всех сторон и невозможно спокойно вздохнуть. Но истинную причину своего желания я Норе сказать не мог.

— Нет конечно... просто... Ну не знаю. Может это шанс изменить что-то в жизни?

Я тяжело вздохнул и посмотрел куда-то в пустоту. Никогда прежде в себе не замечал такого актерского мастерства.

— Ты ведь понимаешь, что изменить свою жизнь можно только изменив себя? Как говорится: ты можешь начать жизнь с чистого листа, но почерк всё равно останется прежним. Так что пост в студсовете ничего не решит.

— Но я нужен вам там.

Больше ничего не оставалось. Сколько бы я не оттягивал неизбежное, рано или поздно оно наступит. Так лучше уж по моей воле.

— Зачем?

— Ради безопасности Университета.

— Чё? — манера удивляться у Норы была очень милой, и я не переставал ей умиляться.

— Хотите знать, куда пропала Вельская?

Глава 12. У этой победы вкус, как у моей жизни

Следователей было двое. Пару раз к ним присоединялся ещё один мужчина, но спрашивал он исключительно о кладенце. Чего не скажешь о других, ибо им было интересно буквально всё. Если первый час допроса прошел под мой монотонный рассказ о событиях последних часов, то дальше я лишь отвечал на непрекращающийся поток вопросов. Сперва у меня уточняли незначительные детали, то дальше вопросы становились всё более каверзными и провокационными: почему я не заявил о похищении, о чём разговаривал с похитителями, как выбрался из камеры. На каждый у меня уже был заготовлен ответ, но следователи не унимались.

Больше всего их интересовало желание спасти Яманкан в одиночку. Моя ложь строилась на том, что я считал, что в студгородке все под подозрением и подними я шум, то меня постарались бы заткнуть. Сутки назад такой ответ сошёл бы за неумелое вранье, но теперь всё поменялось — мои слова перестали звучать как параноидный бред. Остальные темы их интересовали значительно меньше. Как и Яманкан, они сразу обратили внимание на то, что я смог так точно выйти из запутанных коридоров базы к выходу, но за то время, что шли дебаты, я смог придумать правдоподобный ответ: оглушили меня слабо и даже с мешком на голове я смог запомнить маршрут. Звучало это весьма неправдоподобно — ну не походил я на обученного оперативника, чтобы быть способным на такое. Но я продолжал держаться своей версии.

Только мне не верили. Хоть и не могли доказать, что я вру. Следователям только и оставалось, что пытаться подловить меня на лжи, придираясь к любой мелочи. Пару раз они даже хотели вывести меня из себя, но тщетно. Весь седьмой класс я провел под непрекращающиеся шуточки одноклассников, давших мне за мой 'лучезарный' взгляд прозвище 'Мертвечина'. Если школа готовит ко взрослой жизни, то неудивительно, что я приобрел стрессоустойчивость для допросов.

Но главным камнем преткновения стал кладенец, ибо я отказался его отдавать, пока меня не заверят в отсутствии претензий к моей персоне. Оба следователя тут же согласились, но как только я попросил документальные подтверждение, сделка сразу забуксовала. Они не хотели так легко меня отпускать и продолжили допрашивать. Хотя с этого момента беседа уже перестала быть столь же располагающей, как прежде — мне стали угрожать тюрьмой за помощь Вельской.

Как мне услужливо сообщили, она села на маглев до Минеральных Вод, но сошла с него через десять минут после отправления. Причём сошла в прямом смысле слова. На скорости в триста километров в час вышибла дверь вагона, а потом преспокойно соскочила на землю. Некоторые киноманты могут как передавать кинетическую энергию, так и рассеивать лишнюю. Никаких переломанных ног, лишь испачканные в пыли туфли... Наверное. Как я понял, камеры были только в тамбуре, так что никто не знал, что стало с девушкой после того, как она покинула поезд.

Но на все угрозы я лишь кивал, время от времени вслух соглашаясь с правдоподобности их угроз.

Я не знал сколько было времени, когда один из мужчин, вышедшей ранее на минуту, вернулся с известиями, что кладенец найден. На лице второго появилось победное выражение. И я даже ему подыграл, поскольку догадался, что его у них в действительности нет. Спустя пол часа через висящий на стене телефон им услужливо сообщили, что обыск в квартире Обрескова ничего не дал. Я подумал, что сейчас они начнут кошмарить ещё сильнее, но допрос неожиданно закончился, и оба следователя вышли, оставив меня одного. Минут десять я отчаянно боролся с накатывающей сонливостью, а потом просто завалился на стол и вмиг провалился в тревожный дрему.

Проснулся я от грубого удара по ножке стула. Разлепив глаза, я увидел Нору, которая с прохладцей взирала на меня.

— Пошли.

На затекших ногах я выбрался из изокуба. В атриуме Ратуше никого не было, а в воздухе стояла тишина. Нора вывела меня из зала и повела к служебной лестнице. Мы поднялись на второй этаж, затем на третий, но вместо того, чтобы свернуть к её кабинету, продолжили подъём. Выйдя на четвертом, мы миновали коридор и уперлись в невзрачную дверь. Женщина достала из пространственного кармана ключ-карту, схожую с теми, что висели на невидимке, и, махнув её возле замка, прошла в дверь. Мы оказались в треугольной комнате без окон, где не было ничего, кроме винтовой лестницы. Задрав голову, я увидел уходящие ввысь стены, вдоль которых располагались роботизированные фермы, в креплениях которых спали полицейские дроны, что иногда летали над городом.

Так вот как изнутри выглядит часовая башня Ратуши!

Нора уже миновала пару пролетов, но увидев, что я продолжаю стоять на месте, пялясь на окружение, хмуро крикнула:

— Не отставай!

Накручивая круги, я поднялся вслед за Норой на самый верх. Никакого часового механизма тут не было и в помине. Только огромные окна с небольшими электромоторами в центре, к которым с другой стороны крепились стрелки. На маленькой площадке, напоминающей комнату смотрителя маяка, был небольшой стол со старой лампой, квадратный монитор, которому был уже не один десяток лет и пара серверных шкафов, для управления беспилотниками и хранениями записей с их камер.

С улицы циферблаты казались непрозрачными, но теперь я понял, что через них была видна вся долина: горные хребты, сжавшие студгородок в клещи; красные черепичные крыши учебных корпусов; парк и виднеющиеся за ним крыши общежитий; серебристая лента реки, что, петляя, терялась вдали. Судя по положению стрелок, сейчас было уже девять утра. Получается, я почти сутки на ногах. Даже для такого ветерана ночных бдений, как я — перебор.

Нора прислонилась спиной к стеклу.

— Можешь радоваться — тебе ничего не сделают.

— А хотели?

— Ты и Паулина позволили Вельской сбежать. Это, знаешь ли, не пустяк.