— Та же амбициозность и у Софи. Вот только у неё главный выброс на холст идёт, а другой — только вспомогательным будет. У вас одна черта общая — обе самодостаточны, для самоутверждения вам в принципе никто не нужен. Захотите — легко найдёте. А нет — так нет.
Всегда и во всём поддерживая Марину, Сордар всё-таки не любит, когда сестра начинает обсуждать императрицу. Будто Херктерент собирается чью-то память оскорблять.
— Знаешь, ты несправедлива. Зла тебе она не причинит никогда.
Года три назад сказала. Не мне, но я слышал: 'Даже если тебе не нравится огранка алмаза, бриллиантом он от этого быть не перестаёт'. Сама понимаешь, вовсе не о камне речь шла.
— Надо же! Самое лестное, что от матери в жизни слышала, причём узнаю через третьи руки.
— Человека обсуждаем, словно она умерла уже.
Марина кривится.
— Даже о мёртвых — правду.
— Кажется, нас засняли, — флегматично замечает адмирал, вертя пустой бокал.
— Где? — торопливо озирается Марина.
— Испарились уже. Думаю, их на выходе перехватят. Что хмуришься? Город далеко не настолько безопасен, как кажется.
— Лучше бы ты их просто побил.
Сордар смеётся.
— Не знал, что ты из тех девочек, кому нравится, когда из-за них драки начинаются.
— Некоторые драки намеренно провоцируют. Одну такую ты неплохо знаешь, и здесь её сейчас нет.
— Я таких гораздо больше одной знаю.
— Старость не радость, всё в прошлом.
— Язва. Ты если что и спровоцируешь, то войну где-нибудь. Притом, не со зла, а потому что сама такая вот.
— Какая?
Адмирал не ответил. Усмехается.
— Я же говорил! Директор этого заведения сюда идёт.
Марина демонстративно наполняет бокал вином до краёв. Чем-то директор напоминает раскормленного до безобразия южного императорского пингвина. Такой чёрный с белым, жирный и лоснящийся. С примесью желтизны — перьев на голове у птицы, золота цепочки на боку у человека. Даже глазки такие же чёрные и маленькие. И неожиданно, умные.
С этикетом дружит, первой приветствовав Марину с правильно названным титулом.
К Сордару обращается по званию.
— Господин вице-адмирал, офицеры безопасности и внутренняя охрана нашего заведения задержали ряд лиц по подозрению во вторжении в вашу частную жизнь.
— Передайте, всё как обычно, пусть засветят плёнки и составят протокол. Это не из вашего чёрного списка?
— Нет. Они довольно известны, но в нашем заведении бывали только как частные лица.
— Так внесите их в этот список! И дело с концом.
— Подождите! — встревает Марина, — Хочу сходить глянуть, они ведь, в том числе и по мою тушку сюда пришли. Сколько их там?
— Трое. Один так вообще, школьник вчерашний.
— Тем более, поглядеть стоит. Вдруг кто из бывших знакомых. Заранее прошу, Сордар, ничего ему не ломай. Сама что-нибудь оторву, если надо будет.
— Ещё не известно, для кого эти снимки опаснее.
Сордар и Марина переглядываются. Похоже, эта троица на самом деле не поняла, кто с Сордаром ужинал.
— В глаза мне смотреть!
Адмирал мысленно присвистнул. Не знал, что у сестрёнки такой силы командный голос.
Троица дёрнулась как от удара током.
— Это Сордар добрый, — вкрадчиво шипит Херктерент, не хуже змеи с родового герба, только погремушки на хвосте не хватает для полного сходства, — а я вовсе нет. Сейчас вас убить, или чуть погодить? — шипение срывается почти на визг. В руке откуда-то появляется немалых размеров нож.
— Ваше Высочество...
— Марина...
Нож исчезает так же быстро, как и появился.
— Пошли отсюда, я достаточно видела. Крысы обыкновенные. Я так понимаю, с подобными сталкивались уже? Тогда по обычной практике поступайте. Только осторожнее, один, похоже, обделался.
— Просто всё равно, какие слухи поползут. В старые многие верят. Хорошо, хоть ты мальчика больше не напоминаешь.
— Меня тоже узнать могут.
— Пока нет.
— Почему?
— Последнему твоему официальному фото — два с половиной года. Тот парикмахер с той поры твоей головы явно не касался. Обычную причёску мало кто знает, школьной формы на тебе нет.
— В следующий раз специально надену. С самой короткой юбкой. В похищениях школьниц ненаследного принца ещё не обвиняли.
— Это, смотря какого.
— А что, Херенокт успел?
— Ага. Давно. Скандал замяли. Правда, это она была братца на год старше. Ну, а на школьную форму на тебе сам бы с удовольствием посмотрел. Я тебя в ней не видел.
— Хм. И на юбку тоже?
— На неё — в особенности. Забыл уже, когда ты подобный предмет носила. На старых фото даже не понять, ты мне сестра, или брат.
— Умеешь ты девушку похвалить, — Марина изображает капризно-кокетливую гримаску, — Никому в голову спросить не пришло, может я твой внебрачный ребёнок? По возрасту примерно так и могло быть.
— Твои шуточки хромают на очень большое количество лап. Если немного присмотреться, хорошо заметно, ты — Еггта.
— Большинство снимков у тебя чёрно-белые.
— Большинству мужчин личная жизнь соратников совершенно неинтересна.
— Так многие известные юристы из 'Кошачьей' вышли.
— Ага. Сам говорил — начальник тюрем из них замечательные выходят. Сейчас даже надзиратели с юридическим образованием.
— Что смеёшься? Обычные же флаги. Часто у магазинов такие вешают.
— Не во флагах дело. Что на них написано?
— 'Свежее', 'вкусно', 'дёшево', — Марина недоумевает, — думаешь я старую иероглифику не знаю? Так её скорее, не знает тот, кто всё это вывешивал.
— Так историю про 'вкусно' и 'дёшево' уже не первый десяток лет рассказывают. Думал, ты знаешь.
— Что-то я не знаю.
— Мне она не слишком нравится. Её не всегда про мирренскую путешественницу от безделья рассказывают.
— Два и два сложить могу. Получается, есть вариант, где в негативном свете твою маму выставляют. Тогда, тем более мне стоит знать.
— Ладно, расскажу, тем более в одном из вариантов отец присутствует. Знаешь сама, у мирренок одно время была мода на наши шелка с иероглифами. Ну и некоторые, только на основании того, что в таких платьях расхаживали, мнили себя крупными знатоками грэдской культуры.
Приехала одна аристократка в наш порт, гуляет, смотрит. Иероглифы на флагах рекламных перед забегаловкой увидела. Щебет. 'Ах как, изящно! Какая гармония линий!' Попросила хозяина эти иероглифы вырезать. Тот удивился, но выполнил. Женщина с ними прямо к портному, императорский приём скоро, и блистать требуется. Велела на груди эти два золотом вышить.
Потом приём был. Император аж обалдел, когда увидел, что на одной груди жены посольского секретаря написано 'вкусно', а на второй 'дёшево'.
Марина невесело усмехается.
— Подозреваю, в другом варианте там была совсем не жена секретаря.
— Именно. Я за такое пару раз морды бил. Мама успела немного поучить меня каллиграфии. Она блестяще знала старую иероглифику, что совсем неудивительно для девушки её уровня.
— Так и не могу понять, почему её не любили. Только из-за того, что мирренка? Но вроде, как раз тогда было самое время увлечения всем южным. Как сейчас, иероглифы везде где надо и не надо лепят, так тогда у половины магазинов вывески на мирренском были, или хотя бы их азбукой написаны.
— Она пыталась разобраться, но так и не смогла. Отчасти, именно из-за этого умерла. Тогда ведь много писали, в основном между строк, о негативном влиянии Императрицы на внутреннюю и внешнюю политику страны. Все сколько-нибудь неполярные решения ей приписывались. Хотя на деле она была женой именно в старом мирренском смысле — совершенно не вмешивалась в дела мужа. Почему-то этого никто не желал понимать. Все газеты всё равно не перезакрываешь.
Марина трёт подбородок.
— Хочешь сказать, шла завуалированная травля. Возможно, с прицелом на дискредитацию всего связанного со Старой крепостью вообще?
— В общих чертах, верно. Тогда подковёрная грызня жуткая шла. Многих сумели вычистить, но далеко не всех. Только вот мама умерла.
— Сордар, ты же знаешь. У меня чувства к матери обратные твоим.
— Ты, как и все подростки, на себе и собственных переживаниях сейчас зациклена. Плоховато некоторые вещи понимаешь.
— Как мне надоели эти намёки на мой юный возраст! Сам же знаешь, я куда взрослее, чем кажусь.
— Скоро злиться будешь на намёки, тебе несколько больше лет, чем говоришь.
— Сордар, ты неисправим!
— У меня нет старшей сестры, но это точно был бы ещё один вариант тебя.
— Ещё одну Соньку, да ещё взрослую, я бы не пережила.
— Подозреваю, она скажет тоже самое про наличие ещё одной младшей.
— Сордар. Я вообще-то знаю, список моих единокровных братьев и сестёр Ярном вовсе не ограничивается. Сам знаешь, как сильно брак влияет на статус.
— Мама меня часто кронпринцем называла, — хмыкает Сордар, — вероятно, таковым и считала. Только вот мысли бумаге доверять не особенно любила. Уверен, на юге именно на такой в дальней перспективе результат этого брака и рассчитывали. Миррен — грэский кронпринц.
— Мы слегка не в том веке живём, когда династические браки могли на что-то повлиять.
— На юге слегка по-другому думали. Опасались, что от брака с кем-либо из главной линии может родится претендент сразу на два трона. Потому и выбрали мамину ветвь. Я ведь на трон безгривых право всё равно имею.
— Какой ты там по счёту, наследничек?
— А то ты не знаешь. Кстати, никакого статуса они меня не лишали. И наши передо мной вопроса об отказе от некоторых титулов не поднимали.
— Ещё год-другой — и лишат, и поднимут. Чем дольше драка, тем сильнее противник утрачивает человеческий облик.
— Для особо верующих на юге, наша потусторонняя природа очевидна с самого начала. Причём, три Еггта главной линии выделяются особо.
Марина довольно щурится.
— О какие боли фантомные, до сих пор чешется, что у них Великие отрезали.
— Официально утверждённый лозунг имеется 'Кровь единоверцев взывает к отмщению!' Да-да, имеются в виду как раз те события, происходившие примерно в тех местах, где мы сейчас гуляем. Злопамятность государственных церквей не стоит недооценивать.
— Это они ещё со злопамятностью Чёрных Еггтов плохо знакомы!
— Дивизий у тебя сколько, злопамятная ты наша?
— Что? А? — Марина растеряна.
— На фронтах миллионы, готовые демонов уничтожать, а у самой старшей даже солдат нет, — откровенно развлекается Сордар.
— Они у меня будут! — сказано таким тоном, сразу становится не смешно.
— Интуиция мне подсказывает, когда они у тебя будут, воевать не с мирренами придётся.
— Ты тоже боишься повторения Войн великанов?
— Каждый день войны приближает её.
— Не знала, что ты стал мирренским мистиком.
— Я был и остался грэдским материалистом.
— Да уж, фотографы у вас в моё время неплохие были.
— Сейчас Эрида лучшая.
Сордар подмигивает.
— Это плохо, хотя, одновременно и хорошо.
— Тебе её работы не нравятся?
Адмирал пожимает плечами.
— Я их не видел.
— Так что же тогда плохого?
— Для тебя — ничего.
— А для тебя, будь ты моего возраста?
— В первую очередь, она девочка и договориться бы с ней не удалось. Мы с вашими тогда враждовали, но точки соприкосновения в виде обострённого интереса к противоположному полу, нашлись. Особенно, с лучшим фотографом тех лет.
— Фотоловушки в женские душевые поставили и замаскировали? Удачно хоть?
Адмирал хмыкает.
— Убедились, что ваши девчонки красивее.
— Вас сильно побили?
— Это было бы сложно. Почему — думаю, догадываешься.
— И кто тебе больше всех понравилась? Может, я её знаю.
— Может, и знаешь, и мир тесен, и слой тонок. Вот только кто это была — не твоё дело.
— Грубиян! — смеётся Марина.
— Зачем им эти снимки вообще?
— Странно, что ты не знаешь, хотя исходя из твоего круга чтения... Хоть знаешь, какой журнал у нас в стране имеет третий по размерам тираж?
— 'Весна'?
— И как охарактеризуешь?
— Должно быть про всё юное и свежее, на деле про всё дряхлое и тухлое. Вроде связей семидесятилетних актрис с двадцатилетними красавчиками. Или ненаследных принцев с малолетними девочками.
— Раз всё знаешь, то зачем спрашиваешь? По скандалы люди читать любят. Чем грязнее, тем лучше, а если с кровью — то вообще хорошо. Эти, думаю, редакции этого весеннего обострения снимки продать хотели. Те бы и взяли. Как известно, многие персонажи таких скандальных снимков прекрасно знают, что за ними следили. Понять можно — начинают забывать, талант уходит — хоть так надо к себе внимание привлечь.
Великие дома обожают через публикации в 'Весне' принадлежащих к враждебным домам дискредитировать. Никто редакцию не любит, но её услугами время от времени многие пользуются. Херенокт с ними одно время сотрудничал.
— Потом выгнали?
— Потом просто надоело. Он подолгу чем-нибудь одним заниматься не может. Наскучивает быстро. Свеженького чего-либо хочется.
— Свеженького во всех смыслах? — криво ухмыляется Марина.
— Сама его спрашивай. Мне как-то дела нет. Я же знаю, он с Пантерой дружит, опять насколько близко, не моё дело. А где одна сестра, там и вторая.
Идут по ночному городу. Машину оставили. О ней можно не беспокоиться. Угнать что-либо со стоянки у 'Орла' — способ медленного и крайне мучительного самоубийства.
— Ты где ночевать собираешься?
— Старая Крепость большая, места всем хватит.
— К Хейс заглянуть не хочешь?
— Мне у неё делать нечего. Тебя могу проводить, тут недалеко.
— Не, не надо пока. Мне как-то с тобой пообщаться охота.
— Общайся, каждый раз может стать последним.
— Твои шуточки! — слишком уж наиграно показное негодование.
Брат и сестра переглядываются с невесёлыми ухмылками.
— Заявимся, может, ещё куда-нибудь?
— Я не Херенокт. Всех, кого мне надо, в столице давным-давно уже избил. Убивать за старые дела совершенно не горю желанием.
— А помнится, голову кому-то собирался отрывать, — заметив лёгкое недоумение, торопливо добавляет, — ну, матери одной высокой блондинки.
— Ты про Тьенд? Дела мне до неё больше нет.
— Столько лет злился и вдруг мнение переменил.
— У неё рак. Неоперабельный. Месяца два осталось. Упомянутой тобой блондинке предстоит жестокая война с бывшими мужьями матери и прочей роднёй, если хочет получить хоть что-то.
— Откуда дровишки?
— Из собственной ЕИВ канцелярии.
Марина призадумывается. Лично матери Ленн не знает, в тонкости их взаимоотношений не вникала. При всех недостатках младшей Тьенд, желать смерти её матери вроде как не за что. Вот только застарелая злоба даёт о себе знать.
— За тобой право на кровную вражду. Оно переходящее в следующее поколение, — змеино улыбается Марина, припоминая, длинный язык часто служит причиной серьёзных и даже летальных, травм головы.
Сордар, судя по выражению лица, вспоминает о чём-то аналогичном. Нет, Маринина голова в безопасности, но потенциальная возможность хотя бы подзатыльника рассматривается.
— Тебе ли не знать, эти обычаи законодательно не запрещены, но на деле, лет четыреста не применяются. В канцелярии уже очень осторожно интересовались, намерен ли я перенести право вражды на следующее поколение.
