Да, их со спутником настроения нынче не совпадают. Он шутит, а ей впору удавиться. Как вспомнишь разлетающиеся по вестибюлю мозги "братков"...
Слабая рука с зажатой в пальцах сигаретой тряслась, будто девушка долго тащила огромную тяжесть.
— А тебе идет, — заметил Саша.
— Да? — Рената брезгливо посмотрела на сигарету. — Не знаю... Во всяком случае, ты — первый мужчина, который признал это.
— Я не признаю, я констатирую... Есть женщины, которые делают это чертовски красиво. Вот ты — как раз такая женщина.
— А как насчет "все равно, что облизывать пепельницу"?
— Ну, об этом нужно спросить тех, кто облизывал пепельницы, — Саша подмигнул. — Ты молодец. Быстро взяла себя в руки... Эх, время, время...
Она невесело улыбнулась, хотя и недопоняла смысл его последней фразы.
— Кстати, насчет Ника... моего бывшего... — Рената в задумчивости большим пальцем потерла бровь. — Что, если позвонить ему и узнать, что сейчас творится в Новосибирске? Может, он был в курсе папиных дел?
Саша помолчал, размышляя.
— Гм... Неплохая идея. Жаль, с сотового туда не позвонишь... Даже его не спер Гарик...
— Не позвонишь... — сокрушенно вздохнула Рената. — Так что нам эта штука теперь ни к чему. Даже если ее и не спер этот твой... п-приятель... Кстати, все хотела спросить: каким образом оно стало приятелем такого, как ты?
— Что значит — "такого, как ты"?
— То и значит! Ведь есть пословица "скажи мне, кто твой друг"...
— Рената, ты сегодня прямо фонтанируешь народной мудростью! — рассмеялся телохранитель. — Мы с Гариком росли на одной улице. Ну, и потом жизнь частенько сводила нас вместе.
— То есть, он тебе не друг? Тогда зачем ты его подобрал в том лесу?
— Мне Гарик — друг, но истина дороже! — Саша продолжал подтрунивать над нею. — Километров через триста — триста пятьдесят будет Уфа. Если скакать в том же режиме, что и сейчас, к ночи окажемся там. Не уверен, будут ли работать переговорные пункты, но посмотрим. В крайнем случае, подождем утра.
— Говоря честно, я не хочу разговаривать с Николаем. Может быть, ты?..
— Много времени уйдет на объяснения. Кто я, что я... Кроме того, в Новосибе это дело наверняка получило огласку, ведется следствие. Тебя, вероятнее всего, считают без вести пропавшей или похищенной...
— Меня похитили? — Рената улыбнулась: эта мысль в применении к Саше казалась несколько романтичной. — Знаешь, если бы ты похитил меня, я не стала бы никуда звонить...
Телохранитель покосился на нее. Она сделала вид, что не заметила этого:
— Ладно, я поняла: "Быстро-быстро-быстро, сама-сама-сама!"
— Ты начинаешь прогрессировать, Возрожденная! Вот уж слезы обсохли, вот уж вспомнила классику советского кино!
— А ты продолжаешь подкалывать! — фыркнула она, в душе довольная его похвалой.
— Восславим постоянство! — тут же парировал Саша.
— Плагиатор! Это сказал Рильке!
— Интерпретатор... Так перевел его Пастернак.
Рената выбросила недокуренную сигарету за окно и уставилась на Сашин профиль. Телохранитель какое-то время делал вид, что не обращает на нее внимания, глядя исключительно на дорогу и удерживая серьезность. Но наконец не утерпел, улыбнулся:
— Что?!
— Ничего. Я поймала себя на том, что начинаю привыкать к такой "бонни-клайдовской" жизни... Сидим с тобой, зубоскалим... А в гостинице остались убитые... И ведь не только "братва"!
— Неправда, — бесстрастно возразил Саша. — В охранников я стрелял не на поражение...
— Сути дела это не меняет... Разве остальные, "братва" та же, — не люди?
— Люди. Хреновые, правда.
— И ты — такой умный, знающий Рильке и Сократа, так рассуждаешь?!
— Я вообще не рассуждаю. Я еду.
— Не верю, что ты никогда не задумывался обо всем этом! — ее слегка покоробило сказанное телохранителем.
— Уж и не знаю, зачем тебе понадобилось все это ворошить, — с очевидным недовольством вздохнул он. — Ну, давай порассуждаем, если тебя так тянет. Пример не из классики. Видела новинку Спилберга?
— О динозаврах?
— Да. Помнишь, как заступалась за рептилий главная героиня? Мол, это ведь редкость, национальное достояние! Когда тираннозавр на ее глазах сожрал парочку попутчиков, то что она завопила одной из первых?
— Я видела в переводе: "Мочи этого монстра!"
Саша кивнул:
— "Мочи этого монстра"... Мы все добрые, интеллигентные и рассказываем о том, как любим собачек... пока одна из них не бросится на нас, ощерив клыки. И вот тогда быстро становится не до разговоров. Хорошо философствовать, Рената, сидя дома на диване. С книжкой лирических стихов на коленях...
Любой другой на его месте, скорее всего, разозлился бы. Дескать, ша, дура, я ради тебя рискую своей шкурой, а ты тут меня "лечишь"! ("Ого! Знакомое со времен Гроссмана "ша"! Всё живо в памяти моей...") Но телохранитель даже не переубеждал ее, не спорил, не сердился, осыпая собеседницу доводами, оправдывающими убийство. Еще ни один аргумент не был для Ренаты столь убедителен, как этот — после всего, что совсем недавно произошло в саткинской гостинице. Не расхожая формула "добро должно быть с кулаками", но и не библейская заповедь "подставь другую щеку". Нет ни добра, ни зла. Нет — и никогда не было. Все преследуют свои цели, подчас даже совпадающие. И они с Сашей, и, похоже, преследователи хотят найти проклятый "дипломат". Что в нем, в этом "дипломате" — неизвестно. Для них с телохранителем неизвестно. Но те, другие, точно знают, за что так отчаянно борются...
— Саша, ты только что назвал меня "Возрожденная", — она решила переменить тему: молчать было страшно, а говорить об убийствах — еще страшнее. — А ведь так и переводится мое имя: Рената — "Возрожденная". Папа хотел назвать меня Настей, но маме не понравилось значение — "Воскрешенная". Она сочла это плохой приметой, и они остановились на Ренате...
Он пожал плечами:
— "В звучании словес и кроется загадка"...
— Да уж... Кроется... Мне все не дает покоя мой сон. Там было столько имен, столько названий, а я не могу вспомнить ни одного...
В Сашином взгляде появилось странное выражение.
— Оритан! — победно воскликнула она. — Вспомнила: Оритан! Это название, что обозначает — я не знаю.
— Оиритиаан... — вдруг повторил Саша на неизвестном, невероятно красивом и музыкальном, языке.
Словно бы вся красота латыни, испанского, итальянского и французского отразилась в этом наречии. Всего лишь одно слово, "Оиритиаан", дохнуло зовом далеких звезд и невиданных миров. Но лишь тогда, когда Саша вдохнул в него душу, оно ожило, оно заискрилось, запело, погружая Ренату в сладостное состояние мига, предшествующего озарению. Оно прокатилось по венам прохладным потоком горной реки и вернулось волшебным фонтаном горячего гейзера.
И ведь в точности так его произносили в Ренатином сне...
На ее глаза навернулись колючие слезы, на затылке шевельнулись волосы. Подобное бывало с нею не раз, когда в разговоре она внезапно сталкивалась с чем-то неподвластным объяснению. С чем-то запредельным, пугающим, мистическим. С неким отголоском "ложного" воспоминания. Дежа-вю...
— Откуда ты знаешь? — прошептала она.
— По-моему, из нас двоих истфак окончила ты. По идее, это я должен выспрашивать у тебя об Оритане...
— Но такого названия не существует! — воскликнула Рената, и снова ощутила шевеление волос на затылке.
— В официальной науке — разумеется. Это "мракобесная" теория о существовании працивилизации. Знаешь, Лемурия, Атлантида... Вот и Оритан туда же. Странно, я думал, ты интересовалась подобными вещами, если уж пошла "на историю"...
— А откуда ты узнал об Оритане?
— Интересовался, — чуть небрежно откликнулся он.
— Расскажи.
И внезапно он заговорил на неизвестном ей языке...
Рената смотрела на него как завороженная. Что-то неопределенное замерцало в памяти, когда она медленно прикрыла веки. Склоны гор, застроенные белоснежными шарами невиданных зданий; огромная река, несущая свои воды в долину; Храм, вершина которого терялась в заоблачной выси... И когда все это затмила безжалостная вьюга, наваждение пропало, девушка очнулась:
— Что? Что это?!
— Стихи, Возрожденная... "Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана..." Ну, и так далее. Язык древних ори. Тебе нравится?
— Нравится. Очень нравится! Но кто такие "ори" и где ты научился говорить на их языке?
— Увлекался когда-то этой темой, собирал сведения. Разве это не интересно — искать осколки и составлять из них целое?
— Интересно. Но это если знать, где и что искать... Что такое Оритан? Где он? То есть — где он был, как они считают?
— Если верить легендам, где говорится, что его сковала стужа и вечные льды, то это один из полюсов...
— Антарктида?
Саша тихо засмеялся, пожал плечами и не ответил.
— Саша, я не могу представить: когда ты все это успел! Ты актер, ты телохранитель, ты знаешь языки, интересуешься такими вещами, о которых многие и не знают... Разве можно совместить все это?
— Я знал одного журналиста, он музыкант, владел четырьмя иностранными языками, а образование у него медицинское. Думаешь, одно мешает другому?
— И этот человек тоже умеет перевоплощаться в других? Сегодня в гостинице ты дважды принял облик неизвестных мне людей. Как ты делаешь это?
— Гм... — телохранитель задумался. — Непроизвольно, пожалуй.
— Кто они? Это реальные люди? — допытывалась она.
— Да. Оба.
— И?
— И — что?
— Кто они? Кто был тот, когда ты делал мне массаж?
— Тот самый журналист с медицинским образованием...
— А второй, в коридоре?
— Отец Саймон, священник из Англии. Он приезжал в Новосибирск еще во времена перестройки.
— И ты его охранял?
— Ну, скажем так, я был в группе секьюрити, сопровождавших Саймона.
Рената подозрительно посмотрела на него. Ответы Саши не удовлетворяли. То есть, не были исчерпывающими. Где-то он не договаривал, но девушка не знала, как выведать у него все.
ЗА ТРИДЦАТЬ ТРИ ДНЯ...
Девятое октября у Николая выдалось суетливым. Он уехал еще затемно, а вернулся лишь к полуночи. Из-за той московской командировки накопилась масса неотложных дел, а Гроссман привык, чтобы в бизнесе у него был полный порядок.
Он добрался до кровати и сразу нырнул в глубокий омут сна. Только под утро, перед самым пробуждением, ему пригрезилось нечто странное. Он видел себя в громадном храме с высокими колоннами. Что-то древнеегипетское... Люди, находившиеся в святилище, были участниками непонятной мистерии — с молниями, громом, гигантской огненной птицей.
Присниться может всякое, тем более — "с устатку". Неважно, что прежде Гроссман вовсе не испытывал большого интереса к исчезнувшим цивилизациям, умолкнувшим языкам и религиозным культам. Необычно другое: во сне он знал тот язык, на котором говорили жрецы, он был среди своих, одним из главных участников ритуала. Ощущение собственных сил — не физических, но совсем иного характера — переполняло его в этом наваждении. Он знал, что и как нужно делать, чтобы достичь цели, он даже не задумывался об очередности своих манипуляций, об источнике энергии. Удивительно, прекрасно, завораживающе! Николай из сна был кем-то другим, и этот другой мнил себя вселенским центром, которому подчиняется бег солнц и планет, который волен разрушать и создавать галактики. И вдруг все пропало: силы, власть, мастерство. Это случилось, когда замер в неподвижности каменный бык на барельефе. Это случилось, когда был смертельно ранен человек в черном одеянии. Меч, что выпал из руки умирающего, звеня, сверкая, кувыркаясь на гранитных плитах пола, полетел под ноги Николаю. Но поднять оружие тот был не в состоянии.
По теням познаем мироздание,
Что не сможем понять — в то поверится,
Спорим: вертится или не вертится?
И смеется на небе мерцанием
Опрокинутый ковшик Медведицы...
Эти строчки прозвучали на языке ори и угасли с пробуждением разума.
Николай попробовал вспомнить их смысл, проснувшись окончательно, однако это ему не удалось.
— Вот это бред... — пробормотал он, подходя к зеркалу и обращаясь к самому себе: — Где вы достаете такую чудную "траву", Коля?..
Гроссман залез под холодный душ и проорался. Кто-то из соседей отчаянно загрохотал по трубе.
— Ша, дятел! — жизнерадостно откликнулся Ник, прыгая по ванной на одной ноге и ожесточенно растираясь полотенцем. — Наши в городе!
Проходя мимо телефонного аппарата, он вспомнил, что не проверил вчера записи на автоответчике. Наверняка ведь завалили сообщениями, за целый-то день!..
В основном звонили опоздавшие поздравить с днем рождения. Николай, напевая себе под нос какую-то ерунду в стиле "Ксюша — юбочка из плюша", собирался на работу. И вдруг вздрогнул, услышав нежный женский голос, бросился к автоответчику, перемотал катушку, чтобы прослушать с самого начала:
— Уважаемый электронный секретарь! — говорила Рената. — Передайте, пожалуйста, вашему хозяину, который явно заотмечался, что ему звонила бывшая супруга по очень важному и срочному делу. Если ему не будет слишком трудно, то не мог бы он хоть раз переночевать дома? Понимаю, что девочки — на первом месте, но ведь иногда можно сделать исключение! Мы направляемся в Москву. Мы будем там, где однажды, в его день рождения, заблудились и познакомились с парнем, который сыграл нам на гитаре "Вальс-бостон". Перезвоню при первой же возможности. Целую ваши микрочипы и заранее благодарна. Адью! Да, и еще! Пусть сжует пленку с этим сообщением!
Несколько коротких гудков.
Голос у жены довольно бодрый. Вряд ли она говорит с приставленным к виску стволом. Хоть это отрадно... Отрадно? Отрадное? Да нет, вряд ли. Вот же любительница квестов! Где они заблудились тогда? Где слушали песню Розенбаума? С огромным трудом Николай воскресил в памяти события трехлетней давности.
Точно! Они пересели не на ту ветку метро, увлеклись поцелуями в пустом вагоне — и их занесло бог весть куда, вышли на одной из последних станций. Это вам не Новосибирск с генеральной Ленинской линией и уже много лет строящейся (но пока все без толку) Дзержинской. А электричка была последней. Да и название нужной улицы оба забыли...
...Выскочили из вагона впопыхах, наугад. Оказалось — "Бибирево". Ренатка вспомнила Сусанина. Пошутили, решили идти ловить такси. Но на грязных ступеньках увидели перебирающего гитарные струны парнишку лет семнадцати и остановились. Рената очень любила песню "Вальс-бостон". Она была странной девчонкой: когда все ее сверстницы "умирали" по Шатунову и плакали по "Modern Talking", она слушала "Любэ" и Розенбаума. А парнишка играл и пел — ни для кого:
На ковре из желтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина
