Шеф почти не прикоснулся к еде. Марго надула губы, записав на его счет очередной "прокол", ведь именно она возилась с шашлыками.
— Найдешь мне мяч? — допив сок, Сашулька подошел к Владу.
Тот вздрогнул и уклонился, не позволяя мальчику прикоснуться к своей руке. Это не ускользнуло от внимания Николая.
— Пойдем, — Ромальцев встал и пошел следом за Сашей, а тот вприпрыжку поскакал по асфальтированной дорожке между цветочными клумбами.
Гроссман немного подождал и незаметно отправился вслед за ними.
Влад сидел на корточках перед мальчиком, и Саша внимательно слушал, о чем он говорит. Николай прислонился к толстому стволу черешни и напряг слух.
— ...У тебя получаются кое-какие фокусы, верно? — спрашивал Ромальцев.
— Это как? — мальчик склонил голову к плечу.
— Ты знаешь, как. Но ты постарайся, чтобы об этом не знали другие, хорошо?
Саша с готовностью кивнул.
— Пусть это будет наша с тобой маленькая тайна.
— Угу!
— Ваш мяч за калиткой, в канаве. Скажи о нем своему отцу, и он принесет.
Шеф быстро поднялся на ноги и стремительно пошел обратно, к беседке. Николай сполз по стволу, уселся на землю. Что все это может означать?!
Алексашка побежал искать его, но Гроссману было не до того. Что-то происходит. Снова что-то происходит...
Боже мой!
Николай передернулся, озаренный молниеподобной вспышкой. Пришла догадка...
...Аринора, Оритан... Все было так просто: предсказание двух ори сбылось. Все было донельзя просто! Они втроем бежали вслед за солнцем из Страны Деревьев с Белыми Стволами, из Тепманоры, ныне зовущейся Сибирью. Да, втроем. Все позабывший он, Николай, разум, заносчивый и эгоистичный. Ничего не помнившая она, Рената. Женщина, которую желали многие. И бескорыстный, мужественный защитник, не знавший ничего, кроме боли, ран и немоты. Человек, который сумел сохранить все — с тем, чтобы однажды вернуть им. Им обоим. Саша.
Обоюдоострый меч гулко, необратимо охнул у Ника над головой, и помутились небеса, и то ли дрогнула, то ли застонала под ногами земля. Николай не только догадался: вместе со взмахом проклятого меча он вспомнил. Сохраненное послание наконец попало в руки нужного адресата...
Жестом задыхающегося молодой человек дернул ворот рубашки, пытаясь избыть из горла, из шеи резкую боль. А откровение лилось и лилось в него бурным потоком горной реки, проторившей себе новое русло и радостно обнаружившей, что когда-то давно покрытая трещинами земля была ее ложем, пыльные края канавы — ее зелеными берегами, сухие великаны-деревья — ее верными стражами, прекрасными кедрами...
И Николай бросился прочь, не разбирая больше дороги...
...Ища своего отца, Сашулька помчался к забору, влез на поленницу и выглянул наружу. Папу он так и не нашел, зато увидел мяч в канавке, возле зарослей крапивы. Но выходить с территории участка взрослые запретили.
И тут откуда ни возьмись выскочил какой-то дядя. Саша ощутил, что этот дядя напуган. Наверное, он заблудился.
— Ты что, потерялся? Дай мячик!
Незнакомец огляделся. Какой он непонятливый!
— Саша! Сашулька, не вздумай выходить за ограду: там дорога!
Это тетя Рита. Мальчик спрыгнул с поленницы:
— Я не выхожу.
К ним подбежал Левка:
— Мы мяч потеряли, ма! Я всю-ю-ю-ю малину и лопухи обыскал!
— Вот, — сказал тот дядя, и мяч перелетел через забор.
Тетя Рита поблагодарила незнакомца, объяснившего, что он их сосед, и поспешно увела детей к дому.
Потом они все, кроме папы, который куда-то подевался, поехали на речку. Мама была взволнована.
— Ладно, Ренка, перестань! Побродить, наверное, пошел.
Мама сказала руками, что он должен был предупредить, но тетя Рита отмахнулась.
Дяде Владу пришлось поднять все стекла в машине: перед ними по узкой пыльной дороге ехала машина "скорой помощи" — Саша узнал ее по белому цвету и красному кресту. Мальчик подумал, что зря мама волновалась: дядя Влад был хорошим. Саше хотелось с ним поиграть или поболтать, но тот все больше молчал. Как мама... Жалко, что здесь не было няни Люды! Уж с ней ему и Леве было бы весело.
— Мам! — мальчик решил подбодрить приунывшую маму, и он потянул ее за руку к себе, заставляя пригнуться.
Рената прижалась лбом к его лбу, а носом — к носу. Их глаза оказались совсем рядом, и теперь Саше казалось, что на него смотрит всего один, но очень большой и смешной мамин глаз. Он звонко расхохотался:
— Тюлень!
— Я тоже хочу! — вмешался Левка, вытеснил Сашу и тоже приблизил свое лицо к лицу улыбающейся "тети Рены", а Влад с перекинутым через локоть покрывалом, посмеиваясь, подошел к ним. — Не "тюлень", а "циклоп"! Циклоп, теть Рен! Это же циклоп!
Она кивнула.
— Саше можно с нами?
Рената снова кивнула и, оглянувшись на Ромальцева, выпрямилась. Он отдал ей покрывало.
— Саня, пошли с нами купаться! — распорядился Лева.
Саша уцепился за руку приятеля. Мальчишки сбежали с откоса.
Они с тетей Ритой и тетей Асей купались, брызгались и визжали, мама сидела на покрывале, свесив ноги с обрыва, а дядя Влад, подкатив брючины джинсов, задумчиво бродил по отмели, пугая блестящие стайки мальков.
"Вот и ты, племянничек! Как удачно все совпало! Вот что значит — верно соединить реальности! Приятно, когда ты выполняешь все условия... — шепнул кто-то над самым ухом то ли женским, то ли мужским голосом, и Саша, споткнувшись о камень, с размаху упал в воду. — Тише ты, тише! Ведь совсем не нужно, чтобы ты раньше времени свернул себе шею! Оставь это удовольствие нам!"
— Не ушибся? — подскочила Ася и вытащила его, перепуганного, едва не захлебнувшегося.
Мальчик вытер глаза кулачком. Изображение перестало расплываться. Хотелось плакать, болела стесанная коленка, но он сдержался, потому что знал: это расстроит маму.
Саша видел: с отмели к ним дернулся было, да тут же остановился Влад. Мама вскочила на ноги и бросилась к спуску с обрыва.
— Живой? Целый? — вопрошала тетя Рита, ощупывая его руки и ноги. — Вот говорила — не слушаете — что надо на песчаный пляж! Тут же опасно!
Плачущая Рената прямо в одежде и обуви вбежала в реку, подхватила сына, мокрого, дрожащего, стиснула и стала целовать. А Саша смотрел через ее плечо, на Влада. Ибо тот, настороженный, озирался по сторонам, кого-то выискивая.
— Ну что? Теплая нынче водица?
Там, где только что сидела мама, возле покрывала стоял, расставив ноги, невысокий широкоплечий мужчина, обнаженный по пояс, сильно загорелый. Кажется, он усмехался, когда говорил. Его озаряло садящееся солнце.
— Смотря для чего! — отозвался Влад, пристально, из-под ладони, глядя вверх, на незнакомца.
— Оу! Ха-ха-ха! — тот стал спускаться по узенькой тропочке, на ходу сорвал ветку жасмина и, подойдя к Ренате, с полупоклоном вручил ей цветы: — Ваши золотые волосы вызывают у меня старательскую лихорадку, сударыня! Рад очередному знакомству с вами. Я — Марк.
Все молча смотрели на него. Затих даже Лева.
Рената приняла веточку. Саша знал: когда букет ей дарил папа, она всегда нюхала цветы, улыбалась и ставила в воду. Теперь на жасмин она и не взглянула. Вместо этого так же, как и Влад — не отрываясь — женщина следила за Марком. Незнакомец изучил ее, ухмыльнулся и, повернувшись к Ромальцеву, с укоризной заметил:
— А ты говорил: "Не очень похожа!". Вы что, языки проглотили? — это относилось уже к Асе и Марго, но ответа не последовало.
Марк пригляделся к Асе:
— А-а-а... Воскрешенная! Нашла своего Атембизе, Хэтта? М? Да вижу, вижу: нашла! Ну-ну! — и, понимая, что от растерянности женщина ему не ответит, безучастно махнул рукой: — Ну, стой, стой. А я, пожалуй, искупаюсь. После солнечного удара — самое то!
Подмигнув Ромальцеву, незваный гость выпрыгнул из перемазанных землей штанов.
— Так кто из вас со мной?
Ася подошла к своему другу:
— Ты его знаешь?
Влад коротко кивнул.
— Он что — ненормальный?
— Я абсолютно ненормальный, Воскрешенная! Я настолько же ненормальный, как те, кто окружал тебя три года назад в больнице! Правда, в отличие от тебя, мне не исковыряли все вены тупыми отечественными иглами, но это лишь дело везения. Может, и я попадусь вашим кулаптрам неровен час!
— Не обращай внимания, Незабудка! — произнес ободряющий голос, и Влад посмотрел на перепуганную Асю взглядом ее Хусейна. — Дождитесь меня, я скоро вернусь.
Он расстегнул джинсы и, оставшись в одних плавках, нырнул вслед за странным незнакомцем.
— До острова? — спросил Марк, держась против течения и дожидаясь Ромальцева.
— До острова.
Оставшиеся на каменистом берегу Ася, Марго, Рената и Саша смотрели, как эти двое плывут по "солнечной дорожке", сверкающей на поверхности реки. И мальчику почудилось вдруг, что там, по воде, преследуя закатное солнце, мчатся два зверя — громадный золотой тур и мощный серебряный волк. Глаза заслезились, размытая картинка потемнела. Отвернувшись, Саша еще долго не мог увидеть ничего вокруг...
— Все наши мужчины покинули нас... — констатировала Марго, будто не слышала сказанного Марком, и не без некоторого злорадства покосилась на Асю. — Симптоматично...
— Кто это? — шепотом спросила Ася Ренату, а потом, опомнившись, отступила к Рите: — Кто это?
Та пожала плечами.
Ощутившие под ногами дно Влад и Марк, взбивая воду, побрели к берегу острова.
— Помнишь тот остров, атмереро?.. — Марк шел впереди, но даже не оглянулся и рассмеялся, когда его спутник молча кивнул. — А я был бы рад многое позабыть... Завидую больным амнезией: для них каждый новый день — открытие! Теперь, как видишь, я не прогадал с "валентностью". Но и это вместилище мне не по нраву. Ты решился?
— Да. А ты?
Они сели рядом на берегу. Крупные капли воды переливались на их коже. Ромальцев зачесал пальцами со лба мокрые черные волосы.
— Пожалуй... — помедлив, задумчиво и как бы неохотно ответствовал Марк. — Мы снова ограничены во времени. Начиная с этой минуты, у нас на все про все — пять дней...
— Пять несуществующих дней... — эхом откликнулся Влад, глядя вдаль.
— Пять пожалованных дней... Помнишь слова Учителя? "Когда тонкое прорвется в грубое и сольется с ним, когда черное проявится в белом, а белое — в черном, вот тогда и нужно действовать незамедлительно, дабы не упустить последнюю возможность"... Итак, атмереро — черное в белом, белое в черном — все ли мы готовы теперь для этого шага в грубом?
— Нет, коэразиоре...
— Почему же тогда я не увидел с вами Ала?
— Речь не о нем. Теперь готов и он. Не готов лишь наш тринадцатый...
— Твой сын? Но у него такая силища, что я едва не захлебнулся, когда приблизился к нему... Хе-хе! А я здорово придумал тогда, в леске между Ростовом и Краснодаром! — Марк снова подмигнул.
Влад покачал головой:
— Так же, как раздроблена наша сущность, раздроблена и его. Я жду не этого Коорэ...
— Вот это новость для меня! Откройся, покажи!
— Не могу. Ты не одно, моэнарториито владеет тобою...
Марк издал яростный вопль, он вскочил, и голос его был женским, и лик его переменился:
— Я уничтожу вас всех!
— Если достанешь, — улыбнулся Влад, не двигаясь и повторив слова, произнесенные не этими его устами пять лет назад, сказанные уже множество множеств раз и прежде.
— Кэанасаасирро! — прорычала женщина. — Я доставала вас всегда! Я доберусь до вас и теперь!
— Ориамоэна! Нэосоуотеро зиулэиде тиуно переалареетое! — отрезал Марк, будто бы одергивая сам себя, и незваная гостья исчезла. — Да-а-а... тогда не стоит открываться. Каждый делает то, что положено делать ему... Я ухожу.
— Да будет "куарт" наш един, коэразиоре...
— Да не умрет лето в нашем сердце, атмереро...
* * *
Лишь увидев Ромальцева, вернувшегося с острова в одиночестве, Рената поняла: Николай уже не появится, не придет к ним. Никогда...
ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ
Душная, знойная ночь — словно и не бывало вчерашней грозы, будто и не катил рядом свои изумрудные волны Великий Хапи, омывающий берега острова, куда удалились для дальнейшего разбирательства мужчины-Нетеру...
Хор спал на циновке под льняным навесом. Тихо шуршали ветви старых финиковых пальм. Огромные листья, похожие на вымокшие птичьи перья, чернели на фоне звезд, где отражался Небесный Хапи, пролитый миллионы миллионов лет назад создателями всего сущего Шу и Тефнут...
Юноша спал, задремали и воины, опершись на копья. Хентиаменти, старшего брата, не было сейчас в Ростау, он проник глубже, ибо нельзя было отложить дела, ожидавшие судью и палача Дуата...
А тем временем в зарослях тростника мелькнула тень. Один из охранников проснулся, приоткрыл глаз и, узнав пришедшего, кивнул. Дремота вновь накатила на него.
Хор видел во сне свою мать, которая, не находя покоя, спустилась в святилище своего супруга1 и теперь молча стояла на коленях, опустив ладони на холодную плиту саркофага жертвенного быка. Она ждала ответа, но безмолвен был гранит.
___________________________________________________
1 "спустилась в святилище своего супруга" — храм в погребальном комплексе, так называемый Серапиум, место поклонения богу Апису (Серапису) — воплощению Осириса в мире смертных. Апис — жертвенный бык с черной головой и белым туловищем. Такой бык считался священным и если жил более 28 лет (возраст Осириса, когда тот был убит Сетом), то был ритуально заколот, а мумию его хоронили в Серапиуме.
И вдруг под ноги Хору метнулся черный шакал, обретая человеческий облик и становясь Инпу-Хентиаменти:
— Сотвори "призыв", Хор! Живо!
Сын Усира воззвал:
— ЯВИСЬ! — и услышал вскрик.
Он в недоумении проснулся, хватая меч. На колени пред ним падал Инпу, всадивший себе в грудь тонкий клинок.
— Инпу! Что делаешь ты?! — Хор рванулся к нему. — Брат!
Инпу колотился в предсмертной агонии.
К ним бежали охранники. "Призыв" в мире сна вырывал из человека, находящегося в грубом мире, его Ба, а потому "призванный" поневоле хватался за грудь, сжатую тисками внезапной боли. Хентиаменти убил сам себя, нечаянно всадив предназначенный для Хора клинок в собственное сердце.
— Инпу! Что ты наделал?!
Но юноша видел, что брату не помочь, что тот уже ушел к извечным богам. Хор тряс Инпу за плечи, гладил по окровавленной груди, прижимал к себе его запрокинутую голову, а воины в растерянности стояли над ними.
И тут темная волна прокатилась вдоль тела мертвеца, ужалив Хора ледяной болью, и сын Исет и Усира отпрянул. Мираж рассеялся. На земле оазиса лежал мертвый разбойник.
— Сетх... — пробормотал юноша, узнавая во всем этом чародействе руку дяди.
Хор едва совладал с обуявшим его сердце гневом. Но труп вспыхнул, мгновенно сгорел и рассыпался прахом. Нынешний правитель Та-Кемета предпочитал не рисковать и не оставлять следов своих преступлений.
