У них с шефом сразу создались особые отношения. Они прекрасно понимали друг друга, даже, бывало, философствовали при встречах, и в то же время Влад не подпускал к себе Николая ближе определенного рубежа. Гроссман, конечно, и не стремился нарушать границу, а умение Ромальцева, не обижая человека, поставить заслон, его восхищало. Все считали Влада открытым, искренним человеком, старожилы компании твердили, что прежде он был совсем иным. Но Николаю казалось, что нет более закрытой личности, чем Влад.
Окно кабинета Ромальцева затенял старый абрикос. Золотистые плоды висели на ветках, напоминая Николаю детство, когда они с приятелями забирались на деревья около дома и ели недозрелые, похожие на пыльные замшевые комочки, абрикосы. Родители стращали — мол, живот прихватит, тогда узнаете, почем фунт лиха. И ни у кого не прихватывало. А в июле спелые, расплющенные, ярко-рыжие абрикосины валялись по всему городу, усеивая дороги и тротуары...
— Сюда наливай, сюда! — это командовала Оля из регистрационного отдела.
— Да подожди ты, я эти бокалы еще не протерла! — (секретарша Юля.)
— ...а тот заходит и говорит... — (Семенов, менеджер.)
— Влад Андреич, только что Мирцов звонил...
— Мирцов мог бы и заглянуть. Что хотел?
— Ну, как всегда... — (имидж Лопухова — самый умный, умнее всех. Кроме шефа, тот — свет в окошке!)
— Это все замечательно, а что там у них с нашим буклетом?
— Да все как всегда, Влад Андреич! Вы же сами говорили: хуже нет, когда по знакомству... То у них пленки не "садятся", то технолог в декрете... — Лопухов говорит, а сам любуется своим перстнем на мизинце.
— Так и черт с ними. Ищите другую типографию, мало их разве по городу?
— Влад! — голос Федора Ивановича Зеева. — Давайте уже, как бы, побыстрее!
— Я не знаю, что там девчонки поделить не могут. Дамы, вы что там делите, узнать можно?.. Садитесь уже все, сколько вас ждать?
И едва наступила тишина, в приемной раздался топот. Дверь громко хлопнула. В кабинет ввалились три человека в черных шапках-"чулках" с прорезями для глаз.
— Никому не двигаться! — заорали двое, мотая автоматами. — Все по местам!
Женщины почти одновременно вскрикнули и пригнулись к столу. Николай неосознанным движением ухватил лежащий рядом с тарелкой нож, сунул его в рукав, но Ромальцев тут же положил свою ладонь поверх его руки и прижал к столу. Гроссман вскинул глаза на шефа, но тот глядел на незнакомцев.
— Всем предъявить документы! — продолжали орать незваные гости.
— Да, трудно быть на свете добрым и веселым... — заметил Влад, отпуская руку Николая.
Один из замаскированных кинулся к шефу и приставил к его виску ствол автомата:
— Ты тут главный?
Юля, секретарша, с ужасом закрыла лицо руками. Громко затрезвонил телефон.
— Вы позволите? — Влад отвел от себя автомат и снял трубку. — Да! А, привет, Асенька! Да, спасибо, Незабудка. Угу... Спасибо, спасибо. Ася, у меня тут цирк, я тебе перезвоню минут через семнадцать. Пока.
Николай покосился на стоящего между ними чужака в маске. Если сейчас резко всадить нож в бедро одному из тех, кто находится сзади, и успеть выхватить у него автомат, а шеф не растеряется и нейтрализует того, который между ними, то они могут успеть завладеть ситуацией и вывести из строя третьего.
Влад положил трубку и с улыбкой повернулся к этому самому третьему, который до сих пор не проронил ни звука:
— Спасибо за цирк, Аксенов, но ты, кажется, перестарался...
Незнакомцы засмеялись и содрали маски. Третий оказался Дмитрием.
— Плохо, когда твои шутки никто не понимает... — сказал он, положил автомат на стол возле Юли и нацепил на нос очки. — С днем рождения, Ромаха! Как догадался-то, собака серая?!
Влад поднялся, они с Аксеновым обнялись. Николай незаметно вытряхнул ножик из рукава. Кровь толчками возвращалась в жилы онемевших конечностей. Ну и шутки у них! Идиоты...
Сотрудники загомонили. Юля раздосадовано шлепнула по плечу склонившегося к ее ручке аксеновского парня:
— Придурки!
Он все-таки чмокнул ее кисть и хитро подмигнул девушке:
— Да ладно, че там — лишнего адреналину выпустили!
— Дим, стулья возьмите в приемной и подсаживайтесь к столу! — распорядился Влад.
— Так, парни, метнулись за стульями! Живо! Как твое "ничего", Ромаха?
— Живет и процветает.
Дмитрий пожал руки мужчинам, уселся между Ромальцевым и Николаем, а потом поднял наполненный бокал. Но Влад опередил его тост:
— Всех с Новым годом! Живо-живо, все подняли, выпили, закусили!
— Ты, Ромаха, как всегда... — Аксенов покачал головой, однако подчинился требованию именинника.
— Влад Андреич, а почему Новый год? — поинтересовался один из студентов-скоморохов. — Может, елку поставим?
— Влад Андреич ваш прикалывается так, — объяснил Аксенов, прожевывая бутерброд. — Угораздило вашего шефа родиться 17-го... А это, кажется, в древности Новый год был у кого-то...
— Вот! Молодец: разумеешь! — Ромальцев указал на него пальцем.
— Юлия, а что вы делаете сегодня вечером? — не отступал от секретарши "побитый" парень.
— В тир иду! — съязвила девушка.
— Давно у вас не был... — сказал Дмитрий. — Как у вас баба Неля работает? — он метнул короткий взгляд в сторону пожилой бухгалтерши, которая, склонив голову, выслушивала в этот момент Федора.
— Хорошо работает. Не жалуюсь.
— Ну все, Ромах, спасиб за угощение, пора нам! Надо бы нам с тобой как-нибудь сгонзать на море. Тоже давно там не был. Есть мысли?
— Давай, созвонимся...
— Угу, — Аксенов поднялся. — Все, понеслись!
Его парни беспрекословно покинули кабинет. Пережившие только что несколько жутких минут, работники фирмы оживились.
Влад слегка подался в сторону Николая:
— Ты молодец, — и глазами указал на нож. — Не растерялся...
— Кто это был?
— Как тебе сказать? Старые знакомые. Коля, я хотел предложить кое-что... — он подкурил и передвинул стул еще ближе к Гроссману. — Ты со своей семьей, Марго с сыном, мы с подругой — всем нам собраться бы и двинуть на этих выходных ко мне... в сад-огород...
— На дачу? — по сибирской привычке уточнил Николай.
— Гм... Ну да, — Влад усмехнулся и качнул головой, — на дачу... Как ты на это смотришь?
— Таки положительно.
— Что ж, я рад. С Новым годом! — Влад взял свой бокал и небрежно звякнул его краем о край бокала Гроссмана.
— Так почему же Новый год? — не выдержал Николай.
— Да шутка это, Коля. Шутка.
Гроссман хмыкнул. Богатый день сегодня на розыгрыши: то в стиле первого апреля, то теперь еще — Новый год...
* * *
— А, вот и вы. Здравствуйте!
Лицо у воспитательницы было красным и потным: наклоняться, помогая малышам застегивать обувь, при ее полноте, да еще и в такую жару было нелегко. Отчего это она решила проявить сегодня такую заботливость?..
— Мама! — Саша, как обычно, выскочил из комнаты последним, бросился к матери и, обняв ее бедра, замер.
Рената засмеялась, растрепала его пепельно-русые волосы и присела, чтобы помочь сыну переодеться.
— Мне поговорить с вами нужно, — продолжала Ирина Васильевна, освободившись.
Рената подняла голову и улыбнулась. Поговорить с ней... Воспитательница почувствовала досаду: как разговаривать с Сашиной мамой, если она немая? Другое дело, когда за мальчиком приходит отец. Но это бывает так редко, что его просто не поймать...
— Сам! — сообщил Саша и стал возиться с ремешками на сандалиях.
— Рената... м-м-м... Александровна?
Та кивнула, облокотилась на стенку. Воспитательница отвела ее в сторонку, чтобы не слышали другие, и вдобавок понизила голос:
— Мне неловко говорить вам об этом... Вы ведь замечаете, наверное, что остальные родители косятся на вас и вашего Сашу?
Рената пожала плечами, не меняясь в лице. Ирина Васильевна откашлялась. Конечно, Сашиной матери все равно. Она такая же "тронутая", как и ее сын...
— Я не имею права советовать вам, но... с вашим ребенком тяжело работать. Он... как бы это сказать? Он не создан для детского коллектива...
Гроссман вопросительно двинула бровкой. Что у нее не отнимешь, так это красоты. Но что красота, когда поведение неадекватно? Жаль, нет закона, запрещающего ненормальным рожать детей... А ведь было бы куда гуманнее, если бы всех таких вот свезли в одну колонию, с глаз подальше, и стерилизовали.
Ирина Васильевна тяжело вздохнула. Это давняя история. Она уже давно присматривалась к Саше Гроссману, и малыш вызывал у нее тревогу. Теперь его необычность заметили и родители, а потому стали требовать исключения мальчишки из группы.
При поступлении в ясли он казался перспективным ребенком: очень самостоятельный, совсем не шкодливый, в меру активный... Маленький мужичок. Причем в два года он уже очень хорошо разговаривал, почти не коверкая слов. Просто золото. Но чуть позже Ирина Васильевна поняла смысл поговорки "Золото — из-под цыганского молота".
Еще до появления в садике Саши у ребятишек частенько пропадали из ящиков игрушки, вещи. Дети жаловались — конечно, в меру своих способностей говорить. Поначалу воспитатели не принимали этого всерьез. Малыши любят фантазировать: потеряют игрушку, а потом пытаются спихнуть ответственность на Бабайку или Карабаса Барабаса. Но однажды по весне получилось так, что у Саши исчезли резиновые сапожки. Все группы уже ушли на прогулку, а мальчику не во что было переобуться. Одетые "ясельники" взмокли, многие принялись плакать. Ирине Васильевне пришлось звать помощницу и отправлять детей на улицу под ее присмотром, чтобы ребята не простудились, перегревшись в помещении.
— Куда ты мог их бросить, Саша? — допытывалась воспитательница, находя отраду хотя бы в том, что с этим ребенком можно составить какой-то диалог: многие из ее подопечных не могли связать и двух слов. Искать потерю с такими — это вообще караул.
— В ящик! — мальчик показывал на свой отсек, но тот был пуст.
— Тогда тебе придется посидеть в группе. Ты не можешь гулять в босоножках. Понимаешь? Вспоминай, где ты их оставил...
— Я хочу гулять... — помрачнел мальчик.
Ирина Васильевна знала: Саша очень любит гулять. Вот если бы застенчивой Валечке сказали "посиди в группе", она посчитала бы это подарком судьбы. А Гроссман, не расплескав во дворе свою буйную энергию, потом, в "сон-час", не сможет спать. "Ох и намаемся мы с ним сегодня!" — подумала воспитательница, но тут заметила, что мальчик замер и слегка прикрыл глаза.
— Саша, ты что?
Он не отвечал. Ирина Васильевна испугалась. Она знала многих детей, которым в семье ни в чем не было отказа и которые, впервые столкнувшись с каким-либо запретом, впадали в истерику или в ступор. Она хотела встряхнуть мальчишку, чтобы привести его в чувство, но Саша распахнул глаза, почесал ладошку и указал на ящик маленького Яшеньки:
— Там.
— Что — там?
— Сапоги.
— Твои?
— Да.
— Как же, по-твоему, они там очутились?
Мальчик пожал плечами — в точности так же, как пожимала плечами его бессловесная мать. Торопясь проверить, правду ли он говорит, Ирина Васильевна кинулась к Яшиному шкафчику.
Заваленные вещами (ни Яша, ни его родители не были аккуратистами), в углу стояли нарядные сапожки Саши. Воспитательница странно посмотрела на малыша:
— Это твои?
Он радостно кивнул и тут же переобулся. На все вопросы, связанные с тем, как он узнал об этом, ответить более или менее внятно Саша не смог. Говорил какие-то глупости, будто сунул руку в Яшин отсек и почувствовал, что ладошка зачесалась, когда он дотронулся до сапожек. Но Ирина-то Васильевна видела: мальчишка стоял на месте и никуда руки не совал. Что чесал ладошку — было. Но с места не сходил! И что за глупые фантазии?
Яшенька был как раз из той категории детишек, которые толком еще не научились говорить. На вопрос воспитательницы о Сашиных сапожках он ответил диким ревом. И только через две недели, после исчезновения у робкой Валечки и обнаружения в его ящичке куклы Барби, по которой так убивалась маленькая хохяйка, Ирина Васильевна поняла: нужно срочно беседовать с матерью малолетнего клептомана. Существуют детские психологи, наконец! Не все ведь тяготы влачить на себе педагогам, да еще и за нищенскую зарплату!
А вот мать Яшеньки оказалась дамой с гонором. Мало того, что она, устроив нешуточный скандал, перевела сына в другие ясли, так еще и основательно потрепала нервы самой Ирине Васильевне, которой в связи с этим пришлось дважды бегать по повесткам в суд. Мамаша пыталась обвинить ее в "травмировании детской психики" и, хотя ей не удалось доказать свою правоту, воспитательница содрогалась, вспоминая те малоприятные минуты перед судебными исполнителями. А началось-то все с Саши...
Через полгода, осенью, уже в младшей группе, с этим мальчишкой снова случилась неприятная история. И точно так же — напрямую Сашу не обвинишь. А если бы Ирина Васильевна не видела все собственными глазами, то не поверила бы ни за что, расскажи ей об этом кто-то другой.
После урока лепки воспитательница выделила ребятишкам свободный час — поиграть, побегать. Валечка сидела рядом: Ирина Васильевна помогала ей лепить ежика. Малыши шумели. Разбившись на группки по интересам, все нашли себе занятие.
Но в какой-то момент занятая своими мыслями воспитательница услышала обрывок фразы:
— ...твоя мама — больная!..
Ирина Васильевна вздрогнула и подняла голову. Эти слова задира-Вадик, который был старше всех ребят почти на год, адресовал Саше. Было непонятно, с чего началась их перепалка, потому что Саша играл с машинкой, причем в одиночестве, а Вадик стоял над ним, как будто только что подошел. "Подраться ему захотелось? — мелькнуло в голове у воспитательницы. — Родителей наслушался, сами они еще малы, чтобы до таких тем дойти!"
Саша застыл — как тогда, в холле, у кабинок. Ирина Васильевна вскочила, ожидая, что сейчас он ударит обидчика тяжелой игрушкой, и намереваясь пресечь драку.
В этот момент из кухни донесся громкий хлопок, во всем здании погас свет, а воспитательница ощутила жар и ломоту в затылке, словно у нее внезапно подскочило давление. И еще... было достаточно светло, чтобы разглядеть: глаза Саши потемнели, а сам он что есть сил сжимал кулаки и слегка дрожал от напряжения. Вадик отступил, хотя не понял ничего. Но с того момента он обходил Сашу стороной.
Ирина Васильевна вывела Вадима в коридор, попросила подождать и заглянула в кухню.
— Что у вас хлопнуло, Вера Петровна?
Повариха озадаченно вытирала руки о фартук:
— О то ж мабудь пробки повышибло! От, аж конхорка полетела...
— Надо вызвать электриков, — и воспитательница вернулась к Вадиму, который колупал краску на двери и переминался с ноги на ногу. — Вадик, ты уже большой мальчик! Разве можно так говорить? Я поставлю тебя в угол, а потом ты извинишься перед Сашей.
— Он дурак!
— Вадик, ты меня слышал?
— Да, — он понурился.
— Все. Пошли. Вот твой угол, ты наказан.
