— Братишка, это Нат. Сын твоего Ната, — и показывает Николаю лежащего у него на ладони слепого новорожденного щенка. — Бэалиа только что ощенилась, просила передать, — он усмехается и кладет волчонка на грудь лежащему приятелю. — Как ты, братец? Живой?
Щеночек тихонько поскуливает, тычется мокрым носиком в яремную впадинку на горле Николая. От волчонка пахнет молоком и травами, как в доме Сетена. Так пахло и от Ната.
Снова провал. Но с того момента дела больного идут на поправку. А вскоре они — уже совсем взрослый Николай и молодой серебристый волк Нат, сын того Ната — вновь бегают по заливному лугу, вырывая друг у друга палку.
И вдруг громкий, заходящийся плач откуда-то извне. Плач младенца. Он выдергивает Николая из его длинного, одновременно и сказочного, и правдоподобного сна. Молодой человек еще ощущал те запахи, те образы, помнил имена. А потом вдруг все схлопнулось, память погасла, в свои права вступила реальность.
— Что, снова? — привставая на локте, спросил Гроссман.
При свете ночника Рената ходила по спальне, укачивая маленького Сашку. В глазах ее пылала тревога.
Николай застонал. Уж какую ночь подряд с мальчиком происходят странные вещи. С вечера над кроваткой его клубится что-то неосязаемое, это чувствует не только Рената, но и Гроссман, который никогда не верил в запредельное. Ребенок весел, машет ручками и ножками, даже пытается перевернуться — это в месяц от роду! Постояв возле него, Николаю затем хочется сбегать в спортзал и выплеснуть куда-нибудь бешеное желание двигаться, действовать. Хочется выскочить на балкон и заорать на весь квартал. Неведомые силы жгут, раздирают тело изнутри, не помогает и ледяной душ. Жена взбудоражена, за какие-то полчаса она успевает завершить все дела, на которые ей не хватает времени в течение целого дня. Кожа горит, голова гудит, словно медный колокол, из макушки вот-вот вырвется вулкан. Забыв о прежних ссорах, они страстно любят друг друга и лишь потом, умиротворенные, засыпают — Рената в объятьях мужа. В первый раз это было чудесно. Николай сам не ожидал, что Рената стала такой пылкой и чувственной. Он ощущал, что со стороны Сашкиной кроватки к ним струится что-то прохладное, сродни ветерку, успокаивающее, как морской бриз в разгар полуденного зноя. Мальчик спит. Дремота наваливается и на глаза Ника...
А глубоко за полночь — громкий, истошный крик. У малыша страшный жар, врачи скорой помощи разводят руками: никаких симптомов заболевания. Ставят инъекцию жаропонижающего, но она не помогает. Ребенок горит, лишь время от времени забываясь коротким сном. Его рвет от материнского молока, он мечется, он страдает.
Давая Ренате отдохнуть, Николай укачивает его на руках. А утром все проходит. Саша весел, улыбается, пытается ухватить погремушки, ест, надолго засыпает.
Одна, вторая, третья... ночи стали похожи друг на друга. Через неделю Гроссман понял, что, продолжай он подскакивать по ночам и помогать Ренате дальше, вскоре у него начнутся обмороки на работе. Жена знаками убеждала его перейти в другую комнату, но Николай пока крепился, убегая на диван лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу.
Вскоре он обнаружил, что Рената нашла выход. Это был очень интересный способ коротать ночь у кроватки сына. И очень простой. Она придвигала колыбельку к себе, брала карандаш с бумагой, укрывалась одеялом и, положив на колени толстую тетрадь, что-то писала, писала, писала. Сашка просыпался, плакал. Она отбрасывала тетрадь, укачивала ребенка и в нетерпении возвращалась к написанному.
Так было и сегодня. Нынешняя тревога жены была только бледной тенью по сравнению с той, первой. Возле руки Николая лежала раскрытая тетрадь, исписанная убористым, почти бисерным почерком Ренаты. Он зевнул и пробежал глазами по строчкам. И стихи, и проза... Как обычно. Это поначалу Гроссмана удивляла внезапная тяга супруги к сочинительству, но спустя две недели он принимал это новое Ренатино хобби как должное. Почему нет? Так она расслабляется, так ей легче. Лучше графомания, чем паранойя...
Но что-то остановило взгляд молодого человека. Он стряхнул сонливость и, подскочив, перечитал еще раз. Коротенькая зарисовка об игре неизвестного мальчишки с громадным волком... Вот это да! И еще так мастерски описано: Николай только что видел все это своими глазами во сне!
— Ладонька! Откуда ты это взяла? Что такое — Оритан? "Ночи на Оритане становились холоднее и безнадежнее..."
Рената пожала плечами.
— А про волка? Про мальчика и волка?..
Она переложила задремавшего Сашульку на одну руку, а второй показала, что увидела это.
— Сейчас увидела?
Кивок.
Николай пожал плечами. Ничего себе! Она видит наяву то, что приходит ему во сне, так получается? А это слово, это очевидное название — "Оритан"...
"Оиритиаан!" — шепнуло что-то в груди.
Он в последний раз взглянул на тонкую вязь таинственных строк, закрыл тетрадь и поднял голову. На него, прижавшись щекой к материнскому плечу, внимательно смотрел Сашулька.
* * *
Влад задумчиво прохаживался по аллее: ровно двадцать шагов вперед, вдоль низеньких остриженных кустов самшита, ровно двадцать шагов обратно. Гуляющие люди обходили его, почти не замечая, занятые своими делами либо увлеченные прелестью досуга.
Ромальцев думал. Он полюбил бродить здесь, всегда в одиночестве. Он вырос в этом парке. Два его детства прошли именно здесь. Такой судьбой может похвастать далеко не каждый...
Влад знал здесь все, как и помнил события обеих жизней. Некоторые воспоминания пересекались, перекрещивались, и требовалось некоторое время, чтобы распределить их в нужном порядке.
Иногда он проводил рукой по мягким лапам канадских елей, тогда на коже оставались капельки смолы с "шишечек", в которых набирали соки молоденькие отростки. Иногда переступал на узкий бордюр и шел по нему, словно канатоходец. Ветки самшита цепляли его колени, жужжали потревоженные шмели, вспархивали белые бабочки.
Легкий укол в груди Влад ощутил на двенадцатом шаге. Он замер. Поднял голову, будто принюхиваясь. Где? Где? Где? Что-то хорошее и что-то плохое. Рядом. Очень близко — и к нему, и друг к другу. Где?!
Женщина с коляской. Вот!
Ромальцев нырнул под елку, свернул на соседнюю аллею, откуда женщину видно гораздо лучше. Вот она... Она!
Невысокая, девственно тонкая, золотоволосая. Одетая просто, по-молодежному. Совсем юная. Для прохожих она — сестра или нянька младенца, которого везет в коляске. И зовет не она. Сигнал бедствия исходит от ребенка.
Она счастлива, почти счастлива, Влад чувствовал это даже на таком расстоянии. Счастлив и спящий мальчик. Счастлив и удачен его нынешний путь. Да не иссякнет солнце в их сердцах...
Но была другая сторона... И ее нужно отыскать... Не столько спящий ребенок, сколько вполне действующий сейчас Отпрыск Невозможного призывал Странника именно ради защиты. Где?
О, Природа! Как же все это знакомо!
Влад отступает назад. Мягкая хвоя расступается за его плечами и вновь смыкается, скрывая нырнувшего в ее объятья человека.
Нашел!
В одной части парка — две машины. Вышедшие из них парни, ускоряя шаг, идут вслед за женщиной. Один машет кому-то вдалеке. Там еще двое. Откуда взялись — неизвестно.
Женщина с коляской не замечает их, наклоняется к малышу.
Раздумывать было некогда.
Влад вразвалочку пошел наперерез и, даже не торопясь, опередил тех типов.
— Вот так встреча! Здравствуйте!
Женщина вздрогнула и подняла голову. Краем глаза Влад замечает, что парни с обеих сторон остановились. Вот и хорошо. В парке сейчас слишком много народа. Тут неподалеку и отделение, наряду прибыть — две минуты. Не рискнут...
— Вас ведь Ренатой зовут? — Ромальцев улыбнулся.
Женщина кивнула, пытаясь что-то вспомнить. Влад подсказал ей:
— Мы встречались с вами у Марго. Вы печатали мне счет-фактуру, помните?
Озабоченность исчезла с ее красивого, светящегося лица. Влад тронул ее за локоть, приглашая пройтись.
Сердце Ренаты колотилось. Она не понимала, что происходит. Этот едва знакомый мужчина казался ей сейчас странно близким, "своим". Откуда это? Она даже не знала его имени...
— Влад. Ромальцев Влад, — разрешил он и эту ее проблему.
Ромальцев ненавязчиво подталкивал свою спутницу и коляску в направлении выхода из парка. Рената не сопротивлялась.
— А кто у вас родился? — он еще раз покосился на тех парней и с деланным любопытством заглянул в коляску. — Можно?
Она кивнула. Влад развел руками:
— У меня нет опыта обращения с такими малышами. Может, вы сами покажете? Так это девочка?
Рената покачала головой и вытащила ребенка из коляски, не заметив, что Влад при этом подвинулся так, чтобы прикрыть ее от обеих групп, стоящих по разные стороны аллеи.
— А я думал, у вас будет девочка. Мне почему-то так показалось тогда... — Ромальцев, даже не взглянув на малыша, которого она развернула личиком в его сторону, прихватил коляску за ручку и, по-прежнему находясь между Ренатой и парнями, повернул на боковую дорожку между елями, а затем слегка ускорил шаг. — Вы все время молчите. Вы не разговариваете с незнакомцами? Но я, вроде, представился...
Парни медленно двинулись вслед за ними. Пришлось сбавить темп, дабы не вызвать подозрений.
Рената покачала головой и сделала знак, указывая на свои губы.
— Ох, простите! Извините, я не хотел обидеть, просто не знал... Давно не заходил к Марго... Давайте посидим в кафе. Тут, прямо напротив выхода, есть хорошее кафе.
(А еще там, прямо напротив, есть хорошее отделение милиции.)
Она подчинялась, сама не понимая, что велит ей поступать именно так, что не дает ей воспротивиться Ромальцеву. Впрочем, Ренате и не хотелось противиться ему.
— Вы живете где-то рядом? — продолжал "забалтывать" ее Влад; вот уже и арка ворот.
Она кивнула. Малыш слегка выгнулся на ее руках, повернул личико к сопровождавшему их чужаку. Ромальцев коротко взглянул в его серые глазки, и мальчишка улыбнулся.
— Надо же! Так мы с вами почти соседи! А это — парк моего детства...
Рената опустила голову. Когда-то и Саша в ответ на ее воспоминания рассказал ей о "парке своего детства". А если это тот же самый парк?..
Влад быстро перевел их через дорогу, подхватил коляску под мышку и, пропуская Ренату впереди себя, поднялся по ступенькам. Окна большие. Очень хорошо. Чудный обзор. Над стойкой — зеркало. Вообще замечательно...
Несколько секунд замешательства: Ромальцев подбирал подходящий столик — чтобы сидеть между Ренатой и окном, но в то же время иметь возможность наблюдать за происходящим на улице через стекло и в зеркало. А из парка уже выехали те самые автомобили. Как, когда и кто выследил их? Вероятно, выследили только что, теперь счет идет не на дни и часы, а на минуты... Их должны убрать. Просто убрать. Знает ли Андрей? Вряд ли. Даже наверняка не знает. Кто донес? Ну, это-то как раз и не секрет. Там нет иных вариантов...
Нужный столик нашелся. Народа немного, но по соседству обедают два лейтенанта из отделения. Один тут же принялся выказывать умиление малышом (верней, его мамой, но это неважно). Рената положила Сашу в коляску, и Ромальцев уселся лишь тогда, когда она заняла отведенное место. Отведенное Владом место.
Важен еще один момент. Николай. Выследили или нет?
— Рената, а где ваш муж? — Влад полистал меню и поглядел на улицу.
Машины были тут как тут. Стояли, припаркованные на другой стороне дороги. А оттуда на витрину смотрели несколько пар глаз, сверлили взглядами, проклиная неожиданную помеху...
— То есть, я хотел спросить, где работает ваш муж?
Она попросила ручку, указав при этом на кармашек в чехле коляски. Ромальцев подал ей ручку и блокнотик. Рената написала ответ. Влад прочел и кивнул, затем аккуратно вырвал страничку и сделал из нее самолетик.
— Как вы назвали его? — он повел своей ладонью над малышом, тот потянулся к нему, но Ромальцев быстро убрал руку. Все в порядке. Все лучшим образом. Будь едина наша сущность, коэразиоре... Спасибо тебе...
Рената написала имя своего сына. Влад непонятно улыбнулся.
— Александр... Достойное имя для будущего защитника такой красивой матери... Или настоящего? — Ромальцев слегка подмигнул, сминая под столом бумажный самолетик.
Парни ждали. Подошла официантка. Рената провела ноготком по строчке "чай". Влад показал два пальца, и официантка удалилась. Рената принялась что-то писать.
"Александр в переводе с греческого — действительно "защитник". Вы тоже интересуетесь значением имен?"
— Нет, — беззаботно ответил Влад и откинулся на спинку стула. — Просто где-то слышал интересный факт, что Александр — это два имени в составе одного, вот и все...
Изящная, как птичье крылышко, бровь Ренаты вздернулась в немом вопросе.
— А вы не знали? Это имя означает "мужественный защитник". "Алекс" и "Андрос"... Вот так-то.
Рената слегка побледнела, но быстро взяла себя в руки, посмотрела на Влада, мягко улыбнулась. Всю жизнь бы петь парусом на ветру, видя лик ее перед собою...
Нужно будет осуществлять тот самый, "резервный" план... А он-то надеялся, что не придется этого делать... Но как теперь оставить их здесь? Счет на минуты... "Андрос"... "Андрос"! Есть!..
...Она смотрела на Влада, и в глазах ее светилось то, чего ей немного не хватало во время прогулки по парку...
...И еще — нельзя, чтобы они с Николаем сейчас об этом узнали. Надо каким-то образом вызнать подробности у Марго: наверняка к ней приходили...
* * *
— Ну, че делать будем? — насели на Клима его парни.
Этот гадский типец, по видимому, не собирался оставлять "заказанных" в одиночестве... От злости Клим даже поскреб ногтями в загривке.
— Паскудство... — прошипел он, глядя на мирно беседующих за столиками кафе рыжую и "красавчика".
— Так не стоять же! Этот, походу, ее снять решил...
— Да. Чую: у них там надолго. Ну че, ладно, отчаливаем на сегодня. Куда она денется теперь? Завтра доделаем. Еще второго найти надо...
Ребята с облегчением зашевелились.
* * *
В большом зеркале над стойкой отражалась проезжая часть улицы. Влад незаметно перевел дух: машины отъезжали. Он одним глотком допил чай, который цедил вот уже минут двадцать. Дернул рукав рубашки. Так... пятый час. Сделать нужно еще очень много.
Влад потер переносицу и едва удержался от жеста, который мог бы выдать его с головой.
Ренате не хотелось уходить. Он видел это, он чувствовал это. О, Танрэй, если бы ты знала, как не хочется уходить мне...
Внезапно молодая женщина встала, вытащила из кармашка в коляске общую тетрадь — растрепанную, потертую, почти целиком исписанную — и подала ему. Влад поднял голову:
— Что это?
Она перевернула несколько страничек и тонким пальчиком с изящным перламутровым ноготком провела по мелким буковкам.
"Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана..." — прочел он.
