— Но скажи, какой цели ты, Ормона, хочешь достичь? — спросил юноша и прилег возле, прижимаясь щекой к ее упругому бедру.
— Я хочу, чтобы через несколько лет в Кула-Ори была своя армия. Чтобы не слюнтяи входили в ее состав, не разнеженные слизняки, кои ныне грызутся из-за двух кусков льда, а истинная и непогрешимая армия! И чтобы никто не посмел претендовать на наши земли ни ныне, ни впредь!
Дрэяна передернуло. Он вскочил и оделся. Гвардеец уже не раз был свидетелем того, в какой манере общалась Ормона с верными ей разбойниками-дикарями. Она никогда не пользовалась языком аборигенов — он был поистине ужасен, можно было охрипнуть, попытавшись выговорить хотя бы одно слово на местном диалекте. Не пользовалась она и адаптолингвой, которую изобрела и проповедовала здесь Танрэй, жена Ала. Проповедовала небезуспешно: Ишвар-Атембизе и еще несколько его сородичей с недавних пор заговорили на языке, отдаленно похожем на современный ори.
Нет, Ормона действовала иначе. Звери в стае понимают лишь закон силы. Дикари принимали молодую, красивую и сильную женщину за вожака, за богиню. Она могла ударить, могла унизить, могла внушить страх. Если она и говорила, то говорила на родном языке, но пользовалась такой интонацией, что аборигены понимали ее и бросались исполнять любые приказы.
Сегодня Ормона была в ударе. В отличие от своих соплеменников-ори, жена Тессетена никогда не гнушалась верховой ездой, которой выучилась очень давно. Здесь водились животные, которых называли "гайна" — крупные, сильные, быстрые. Их лапы были защищены не когтями, а широким роговым слоем — копытами. На Оритане и в Северной Ариноре такие звери никогда не водились, а здесь их смогли приручить и заставить служить человеку. Вызывающе, великолепно смотрелась Ормона верхом на этих травоядных существах!
— Проклятые обезьяны! — прокричала она, галопом приближаясь к собравшимся ровным строем аборигенам, и те отвечали радостными, восторженными возгласами. — Покажите себя сегодня!
Дрэян едва держался на попоне, привязанной к спине гайны, и мечтал лишь об одном: не свалиться оттуда наземь.
Дикари стучали копьями по камням, а души их уже нацеливались на взгорье, покрытое влажным лесом, где всегда и происходило продуманное Ормоной действо.
— Кто поставит нам преграды, проклятые обезьяны?! — кричала она.
— Э-э-э! — ревела и бесновалась толпа.
— Кто посмеет перебежать нам дорогу?!
— Э-э-э!
— Так сокрушите любое препятствие! Вы — никто, пока сидите в своих вонючих хижинах!
Дрэян с облегчением остановил своего зверя и перевел дух. Гайна Ормоны рыла землю копытом и всхрапывала, тряся волосатой головой на изогнутой, тоже волосатой, шее.
— Дай мне своих ястребов, Дрэян! — сверкая очами, крикнула женщина, оборачиваясь к командиру гвардейцев. — Я прошу тебя в последний раз! Мне нужна ваша помощь! Я хочу сделать мужчин из твоих сопляков!
— Хорошо, Ормона, я отдам приказ. Но что они должны будут делать?
— Им все покажут, — усмехнулась она. — Им понравится. Настоящему ори не может не понравиться охота! Хей! — Ормона вскинула руку, вооруженную кнутом.
— Э-э-э! — последовал вопль тридцати дикарских глоток.
Вокруг нее клубился иссушающий смерч. Временами он отрывался от Ормоны и кружил меж темнокожих тел. И глаза дикарей разгорались бешеным огнем.
— Я ненавижу вас, отродья! Пойдите и сделайте, чтобы я увидела, что вы не зря жрете из моих рук!
Дрэян уже почти привык слышать подобные речи из ее уст. Он готов был на все, ничто не могло отпугнуть его, даже это, даже безобразная маска ярости, налипавшая на прекрасное лицо Ормоны в такие минуты, даже нарочитая грязь и грубость слов, коими она пользовалась в общении с верными ей дикарями. Странно: красавица ори тогда становилась похожей на своего безобразного мужа-северянина — настолько, насколько тот позволял посторонним разглядеть себя. Дрэян гадал: знает ли это косматое чудовище о занятиях своей супруги? Наверняка знает, недаром древняя пословица гласит о том, что един "куарт" у Попутчиков...
* * *
Экономист и кулаптр возвращались воздушным транспортом — на свой страх и риск. Но сейчас водный путь мог оказаться куда опаснее.
Сетен хмуро отмалчивался. С ними летело еще сто семьдесят переселенцев, потерявших свой кров в Эйсетти и других городах Оритана. Прежде в Кула-Ори не было детей, кроме дикарят. Теперь эмигранты уезжали целыми семьями.
Паском баловался с прилипчивой детворой (ребятишки любили старого кулаптра), а сам время от времени поглядывал на Тессетена.
— Что ты решил? — спросил он, почти заставив экономиста перевести на него взгляд.
— Что тут решать? О налетах станет известно и без нас, — Сетен кивнул на шумливых спутников и едва заметно поморщился. — А вот о распаде, — голос его понизился почти до шепота, — об ударах распада я предлагаю умолчать... Об этом от меня узнает только Ормона.
— Хорошо, я согласен, мальчик... Я с тобой полностью согласен, — и по стариковской привычке Паском принялся размышлять вслух, бормоча себе под нос: — Если удары оританян будут нанесены, аринорцы ответят, и тогда не выжить никому на планете. А до этих пор о планах Совета нашим в Кула-Ори знать не нужно...
Орэмашина резко снизилась. У Тессетена захватило дух, голова закружилась, а к горлу подступила тошнота. Кулаптр поднялся.
— Что это, господин Паском? — спросила молодая пассажирка, сидевшая перед ними.
— Воздушная яма, — суховато отозвался кулаптр и быстро взглянул на Сетена.
Экономист отбросил от лица свою гриву и последовал за учителем.
Орэмастер воздушного судна, Этанирэ, был учеником Зейтори. Несколько минут назад он обнаружил, что их преследуют две боевые орэмашины северян. Приборы показывали, что расстояние между ними быстро сокращается. Две синие молнии — цвет летающих кораблей аринорцев — приближались, и не стоило надеяться, что их маневр подразумевал мирные намерения.
Внизу синел океан, посадить орэмашину было невозможно.
Боевые машины догонят тяжелый пассажирский корабль через несколько секунд: они только что разлетелись в разные стороны, чтобы подойти к орэмашине южан справа и слева.
Этанирэ обнаружил, что чувствует лишь то, как колотится его сердце, и совсем не ощущает собственных рук. Еще немного — и северяне подойдут на расстояние верного выстрела. По одному удару от каждого будет достаточно, чтобы уничтожить корабль.
Не о ста семидесяти двух пассажирах думал сейчас Этанирэ. В голове его метались мысли о том, как спасти свою жизнь, с губ готовы были срываться страшные проклятья. Южанин почти не думал. Бесчувственные руки все делали сами...
Северяне дали залп. Орэмастер знал, на что идет, но все же воспользовался заготовленным на этот случай планом.
Тяжелый корабль ухнул вниз. Несколько мгновений невесомости, даже у привычного Этанирэ заложило уши. Он слышал, как в салоне закричали и заплакали напуганные дети.
Заряды аринорцев прошли мимо и, плавно снижаясь, наконец рухнули в океан.
В рубку орэмастера заглянули кулаптр и его ученик, Тессетен.
— Нападение? — спросил последний.
— Нападение, — ничего не выражающим голосом откликнулся Этанирэ, не отрывая взгляда от приборной панели.
— Откуда можно связаться с землей? — Сетен наклонился над разноцветными кристаллами, быстро прочитывая символы.
— Вот, — орэмастер указал на кристалл со знаком "тэо". — "Тэуру".
Боевые машины, судя по показаниям приборов, после внезапного "нырка" пассажирского корабля унеслись далеко вперед, и теперь, возвращаясь, готовились к фронтальному выстрелу.
Этанирэ ощутил на плече руку кулаптра. Отчего-то стало спокойнее.
Тем временем Тессетен вызвал Кула-Ори и приказал поднять в воздух боевые машины эмигрантов. Зейтори запросил координаты, и экономист передал ретранслятор Этанирэ.
Пассажирская орэмашина легла на левое крыло (Паском и Тессетен ухватились за стену) и взмыла вверх, снова спасшись от удара.
— За сколько они будут здесь? — сурово спросил Тессетен, отпуская переборку и складывая руки на груди.
— Через пять — семь минут. Уже вылетели. Четверо.
— Гм... ну-ну...
Он развернулся и отправился на свое место. Кулаптр последовал за ним, и оба вели себя так, словно ничего не происходит. Помочь Этанирэ как-либо еще они не могли. Оставалось лишь уповать на везение.
— Так что же это было? — спросила девушка-соседка.
— Что именно? — Тессетен слегка расширил глаза, и под их взглядом юная ори смутилась.
— Но ведь вы ходили узнавать, в чем дело? — пробормотала она.
Краем глаза Сетен видел, что кулаптр слегка улыбнулся.
— Кто вам сказал? — экономист повторно изобразил удивление, гадая, отстали аринорцы после второй неудачи или продолжают преследование. — У меня мочевой пузырь слабый, знаете ли... — он откинулся в кресле: — Кстати, а не угодно ли познакомиться? Меня зовут Тессетен. На Сетен я тоже не обижаюсь, особенно если это произнесете вы.
Девушка чувствовала, что мужчины что-то скрывают, но поняла: настаивать нельзя. Она представилась, но продолжать знакомство Сетен не торопился. В салонах стояла тишина, присмирели даже дети.
Кулаптр выглянул в узкое окошко. Корабль несся в клубящемся тумане, похожем на жидкое молоко...
...Орэмастера-северяне видели, как алая с белой полосой вдоль борта орэмашина влетела в облако. Со стороны материка ползли грозовые тучи: над Южным Рэйсатру бушевал ливень...
Туман сгущался, серел. Внутри корабля стало темно. Заморгали первые всполохи молний, и снова заплакали напуганные дети.
Этанирэ облегченно вздохнул: аринорцы отстали. Возможно, поняли, что южане запросили поддержку, возможно, просто не пожелали соваться в грозу.
Кристалл "тэо" вспыхнул ярко-алым. Это был вызов боевых машин из подкрепления.
— Они нас оставили.
Кула-орийцы развернулись и помчались вслед за пассажирским кораблем.
На плато в горах Виэлоро — Большая Сила — орэмашина села легко, несмотря даже на то, что здесь был сильный ураган и ливень.
Хорошо потрудилась за эти годы группа рабочих, возглавляемая конструктором и орэмастером Зейтори. Поблизости, в пещерах, были скрыты даже ангары, обнаружить которые не только с воздуха, но и с земли было почти невозможно. Именно оттуда и выпустили на помощь боевые машины южане-переселенцы.
Сетен поглядывал на сородичей. Куда спрятать такую ораву в ожидании хорошей погоды? Сидеть в неподвижном корабле очень жарко и душно... Все наперекосяк. Но упрекать судьбу несправедливо: только что они избежали смерти.
— Покатайся по плато, Этанирэ, — снова заглянув к орэмастеру, посоветовал Тессетен. — Иначе мы тут задохнемся, но прежде оглохнем от воплей наших милейших ребятишек...
— Слушаюсь, господин Тессетен.
— Оу! Ха-ха-ха! Без церемоний. Теперь нас всех породнила смерть, братишка! — и, подмигнув Этанирэ, экономист удалился.
Турбины снова взвыли, и корабль медленно двинулся по взлетной полосе.
Тучи, выпутываясь из скал, ползли в сторону Кула-Ори. Ливень перестал, и почти сразу выглянуло солнце.
Почти двести южан ступили на землю чужого континента.
— Мама! Сияние! — крикнул какой-то мальчишка.
Все взглянули в небо. Меж сизых туч висела семицветная арка. На Оритане уже много столетий не видели радуги.
— Это не сияние, — Паском положил ладонь на макушку мальчика. — Это — творение огня и воды, дитя солнца и дождя.
— Но вода гасит огонь! — любознательный малыш поднял голову и посмотрел на кулаптра. — А огонь иссушает воду!
— Да. Но, как видишь, иногда случается невозможное.
Сетен же шел в сторону базы. Радуга словно отступала перед ним, величественно обнимая лес.
И экономист увидел, как из-за дальних деревьев, осененных радугой, выскочил серый комок.
Огромными прыжками ему навстречу несся мокрый Натаути.
Старый волк преодолел путь в сотни тысяч ликов, и язык его едва не волочился теперь по земле. Огромный, ростом с Тессетена, пес поднялся на задние лапы, а передние положил экономисту на плечи. Человек и животное посмотрели друг другу в глаза. Сетен видел много одомашненных волков, но ни один из них не выдерживал человеческого взгляда. Нат был другим. Иногда Сетену казалось, что, лишенный речи, зверь говорит своими глазами.
— Ты все понял, все понял, Натаути! — тихо проговорил мужчина, потрепав мокрую шерсть волка.
Нат оттолкнулся от груди Сетена и тяжело опустился на четыре лапы. Хрипловато дыша, он потрусил вслед за другом хозяина к базе.
— Что это у тебя шкура в крови, Натаути? — спросил тот и потрогал окровавленный бок волка.
Пальцы раздвинули шерсть. На ребрах пса виднелась глубокая свежая рана с рваными краями. Не иначе как во время путешествия к горам путь Ната пересекся с кем-то из хищных представителей местной фауны. Да, бойкий старичок...
Тессетен покачал головой.
Спрятанный под кронами громадных вечнозеленых деревьев и уступами скалы, на шести поддерживающих "колоннах" висел сфероид базы. Так с самой древности строили на Юге и Севере. Лишь укромность этого местечка позволила созидателю Кронрэю осуществить свою мечту и возвести одно из тех зданий, по которым он так скучал и которых так не хватало большинству эмигрантов, нынешних кула-орийцев...
Седьмая, самая широкая "колонна" была полой. В ней находилась лестница, ведущая в помещение и грузовой лифт.
Волк улегся в пропитанную водой траву.
— Иди за мной, Нат, — сказал Сетен. — Тебя надо заштопать.
Но зверь не подчинился. Изогнувшись, он принялся вылизывать свою рану. Экономист покачал головой и поднялся в здание.
* * *
— Это волк! Это сделал волк!
Ужасная весть облетела Кула-Ори: этим утром в джунглях нашли одного из жителей. Труп был изодран в клочья огромными клыками зверя, но крови почти не было: ее всю смыл вчерашний ливень.
— Атме Ал... — Ишвар озадаченно мялся в дверях лаборатории.
— Да, Ишвар, слушаю тебя... — не отрываясь от работы, откликнулся Ал.
— Там жители... говорят, что ваш волк убил человека...
Южанин вскинул голову. Дикарь попятился. Атме Танрэй отпустила его с занятий, чтобы Ишвар донес ужасную вещь до ее мужа.
— Чушь какая-то... — пробормотал оританянин. — Я занят, Ишвар. Если жителям так хочется молоть глупости, то пусть мелют... Ступай.
— На главную площадь привезли мертвого Мэхаха...
Мэхах был одним из лучших учеников и помощников Танрэй. То, что ей подчас с трудом удавалось донести до аборигенов, толковый Мэхах объяснял им за пару минут, перемежая слова родной речи с адаптолингвой.
Ал помрачнел. Он меньше Танрэй привязывался к своим соседям — коренным кула-орийцам — ведь работать ему приходилось в других направлениях, но Мэхах, частенько навещавший их дом, ему нравился.
Южанин снял рабочую одежду, набросил легкую рубашку и последовал за Ишваром.
— Почему волк? С чего они это взяли?
— Мэхах изорван.
— Разве в джунглях мало диких зверей — медведей, волков, желтых кошек, наконец?! Почему думают именно на Ната?
