Ну на хрена, на хрена вы, ребята, подобрали этот поганый диск, спрашивается?! Наверняка дело рук лупоглазого недоноска. Тем двоим было не до ползанья по кустам. Как же вы все усложнили!..
Крымск? Оттуда — прямая дорога на Крым, через переправу Керченского пролива. А там и Одесса, где живет мать Николая, недалече... Сели в Симфи на самолет и... Ну, поглядим. Разберемся. Разнюхаем. Отыщем. Работа такая, ничего личного.
"Да, мой мальчик! Да!.. Подыграй мне на кифаре, споем напоследок! А затем ты, как всегда, подашь мне тот самый меч, и на пальце твоем сверкнет перстень. И знак на перстне будет символизировать верховную власть Тепманоры, страны деревьев с белыми стволами! Такова твоя судьба, твоя работа — подавать мне меч, который однажды проклял моего братишку навеки... Если есть правое, то есть и левое. Не мы с тобой изобрели правду и кривду, Фирэ. Не ты первый, не ты последний. Терпи и делай! Делай, мой лучший воин!"
ЗА ТРИ ДНЯ...
Николай вошел в маленький компьютерный клуб и внимательно огляделся. Взрослых в помещении не было, только несколько мальчишек-подростков.
Гроссман вставил диск в дисковод, открыл. И замер.
Бухгалтерия "Саламандр", фамилии сотрудников, счета, еще кое-какие данные — ничего особенного. Конечно, подобная корпоративная информация считается секретной, и для фирмы ее обнародование не слишком желательно. Но не ради этого гонялись за диском "пешки" корпорации, "пешки" ее конкурентов и даже "фигуры" покрупнее. И отнюдь не ради этого "ферзь" "Саламандр" едва не устроил им, противникам, настоящий "Mate of the Queen Gate".
На диске была информация и другого рода. То, что нынче зовется компроматом: данные о сношениях верхушки фирмы с международными террористами; о поставках оружия в "горячие" точки бывшего СССР — например, в Чечню; о тесных связях с наркомафией. Когда что-то похожее показывают в фильмах, это не вызывает особого удивления. Все давно привыкли к подобным кинематографическим фантазиям, пусть изначально и основанным на каких-то фактах или домыслах. Это стало банальным и никому не интересным. Но когда видишь перед собой реальные фамилии, когда осознаешь широкомасштабность всего этого... Когда среди имен коррупционеров встречаешь несколько знакомых, и понимаешь, что их носители — вполне, в общем-то, милые люди в жизни — косвенно виноваты в миллионах смертей... Это не просто страшно. Это чудовищно. А когда видишь цифры, которые обозначают лишь одно: денежный эквивалент пролитой крови этих миллионов... Когда нефть, переработанная в бензин и заправленная в автомобиль, ценится дороже жизни владельца этого автомобиля...
Николай почувствовал, что задыхается. Хотел попросить, чтобы не курили, но мальчишки и так не курили.
Гроссман выхватил диск и, рванув ворот рубашки, выскочил в коридор подышать. Его выворачивало. Он понял, что это лишь половина информации. Дисков было два. Два диска-близнеца. Начало (или продолжение?) у этого подонка, мимикрировавшего под телохранителя. И он в лепешку разобьется, дабы получить вторую половину. Тем более — теперь.
И отныне он уже не будет столь "великодушен". Отморозок понимает, что они обязательно ознакомятся с информацией. И с этого момента станут опасны. Ибо диски можно размножить до бесконечности, раскидать где угодно и шантажировать, шантажировать, шантажировать. Юридической ценности эта информация, разумеется, нести не будет. Ни один суд не примет ее к рассмотрению. Но если эти сведения, да хотя бы парочка, просочатся в прессу, в Интернет... Попадут к конкурентам, наконец... Так или иначе, полетит немало голов у деятелей корпорации и представителей сотрудничающих с нею структур. В их тайном (да уже не таком и тайном, на самом деле) криминальном мире начнется большая война... Которая затем имеет все шансы перейти и во всеобщую, глобальную. Реки начинаются с капель, революции — с искр, а войны... может быть, с таких вот дисков?
Николай с ужасом посмотрел на безобидную компьютерную, как он это называл, "примочку". Так, словно сейчас этот плоский серебристый "бублик" обратится в змею и убьет его. А ведь, если рассудить здраво, они — все трое — теперь уже просто ходячие трупы. И жить им осталось до тех пор, пока "ферзь" одной из сторон не разыщет их и не сотрет с лица земли. И ведь, в какой-то мере, он тоже работает на то, чтобы избежать большей катастрофы меньшей кровью. "Твоя боль — это не моя боль. Прости, чувак, не прими на свой счет! Ничего личного!" — так рассуждают андреи и иже с ними.
Господи, как же все завертелось, запуталось, заморочилось! Разум, интеллект, рассудок убивает человека с момента первого надкуса запретного яблока... Он не позволяет объединиться всем составляющим людской сущности в гармонии и стать Сознанием. Чистым Сознанием, помнящим самое себя в любой ипостаси. Владеющим своей жизнью, своей волей, своими чувствами... Словно на безумной картине Сальвадора Дали, человек сам рвет себя на части. И это вовсе не Уроборос — змей, пожирающий самое себя и возрождающий самое себя. Это — нечто обратное, противоположное. Разрушительное. Никакого воссоздания, только бесконечное дробление, рассоединение, раскол.
Молодой человек, пошатываясь, брел по улицам приморского Города-Героя. И не видел ничего вокруг. И не слышал ничего вокруг.
У них два пути: размножить диск и разослать его во все концы света, а самим — бежать, бежать, бежать до бесконечности, пока не упадут; или отдать этот диск конкурентам "Саламандр", да хотя бы тем же самым Котовским "шестеркам", горстку которых вчера так лихо перестрелял "ферзь". Есть еще третий вариант: таскать диск с собой. Как чемодан без ручки, который и выкинуть жалко, и нести неудобно. Всё время в бегах и скитаниях, в страхе и напряжении.
Танец на углях. Пока танцуешь — живешь...
ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ...
Все выходные Рушинский просидел за компьютером, пытаясь одолеть своего виртуального противника. На ошибку разработчиков эти препятствия не походили. Виктор Николаевич ради интереса прошел игру на "легком" уровне — без сучка и без задоринки. Но вот сложный вариант игры не поддавался.
Там, где другой на его месте уже давно бы плюнул, Рушинский упорно переигрывал и переигрывал. "Фреска" позволяла "сохраняться" лишь в определенных местах, а потому он за все время не продвинулся ни на шаг. Либо сам собиратель фрагментов камня, либо один из монстров неизменно появлялись перед персонажем Виктора Николаевича и с пронзительным воплем: "Ты послужишь деликатесом для червей!" — сносили ему голову быстрыми, почти незаметными движениями. Игра была яркой, живой, атмосферной, однако на сотом принудительном просмотре заставочного ролика "Ты послужишь деликатесом для червей!" (в русифицированной, конечно, версии) Рушинский взбесился. Мало того, что Тварь выпрыгивала отовсюду — даже сваливалась с потолка — так еще и на той скорости, которую она развивала при "сложном" прохождении, не было никакой возможности проделать сразу две операции: защититься самому и отрубить голову ей, как это получалось на простом уровне и как описывалось в "солюшене". А еще эти монстры, которые помогали Твари...
— Ты послужишь деликатесом для червей! — орало в наушниках у главы корпорации "Salamander in fire", а Стас и Костя со смехом поглядывали на бранившегося компаньона.
* * *
Николай увидел их первыми. В окно. Четыре иномарки, среди которых большим черным пятном выделялся треклятый "Ландкрузер" Серапионова. Это конец. Они еще далеко, но уйти не удастся. Гроссман знал.
— Шурка, это они.
Рената на мгновение застыла. Это была ситуация, в точности напоминавшая первый день их побега. Тогда почти те же самые слова сказала, выглянув в окно Сашиной квартиры, Дарья. "Это они"... С той лишь разницей, что все началось в Новосибирске. А закончится в Новороссийске...
Но теперь она уже сама принимала решения. Вихрем пронеслась по номеру, собирая необходимое, пока мужчины готовили оружие. Даже нашла в себе силы ровно и мрачно пошутить, проходя мимо Саши:
— На крышу не полезу!
Саша придержал рукой повязку и поднялся:
— Еще успеем и через двери...
Когда они выскочили из гостиницы, машины можно было различить уже и с земли.
— Коля — за руль!
Гроссман мгновенно подчинился. Саша затолкал Ренату на заднее сидение, хотел уже сесть рядом с Николаем, но взглянул в сторону преследователей. Нет, так — не успеть.
— Коля, гони! — с размаху захлопнул приоткрытую было дверцу и, выхватив из-за пояса оба пистолета, ринулся навстречу автоколонне.
"БМВ" сорвался с места. Рената даже не успела опомниться, как они с жутким визгом тормозов вывернули на соседнюю улицу.
И только тогда до нее дошло, что случилось. Она дико закричала, сорвала голос, зашептала просьбы и проклятья, терзая плечо мужа. Николай лишь сбрасывал ее руку и гнал, гнал, гнал...
Где-то там, далеко позади, еще слышалась стрельба, и стаи напуганных птиц кружили над городом.
— Останови! Останови! Вернись! Я заклинаю тебя! Слышишь? Я выпрыгну! — напрягая связки, шептала девушка, а глаза ее выжигали раскаленные слезы. — Я ненавижу тебя! Вернись туда!
Гроссман молча заблокировал все четыре дверцы.
Они вылетели за город и помчались по пустынной трассе вдоль берега. Над ними, распугивая стайки мелких пичужек — жаворонков — кружил степной орел. Из поднебесья он видел весь город, но ему не было дела до людской суеты.
— Бо...же... — вдруг выдавила Рената, сползая по спинке кресла, и на губах ее выступила кровь. Тело напряглось и расслабилось, по нему прокатилась последняя волна быстрой смерти. Глаза широко раскрылись, но она уже ничего не могла видеть... Зрачки остекленели.
* * *
В самолете, час назад вылетевшем рейсом "Ростов-на-Дону — Новосибирск", вздрогнул и проснулся Влад Ромальцев. Тот самый "размазня-Ромаха" из спортклуба "Горный цветок", приятель сотрудничающего с Котовской группировкой очкастого Дмитрия Аксенова.
Владу привиделось, что он споткнулся и рухнул в бездонную пропасть.
Молодой человек с ужасом отер со лба ледяной пот и своими ярко-синими глазами посмотрел в иллюминатор.
Самолет качнул крыльями. Воздушная яма. Всего-навсего воздушная яма...
* * *
— Нашли на него "заклятие исцеления"! — со смехом посоветовал Серапионов-старший, заглядывая в монитор Рушинского, отчаянно сражавшегося с Собирателем Фрески. — Действует на нежить как яд! Попробуй!
— И давай скорее! — поторопил Саблинов. — Нас ждет машина, Витя!
— Раньше не мог сказать?! — возмутился Рушинский и "отравил" противника "заклинанием исцеления".
Собиратель камней упал на одно колено, уперся рукой в пол и, оставляя за собой кровавые разводы, потащился к тоннелю. Красивые, почти реалистичные движения — это оценил даже Серапионов. Виктор Николаевич добивал врага, обрушивая на него сверху удары и заклинания. Монстры озверели, но и они таяли теперь быстрее, почти не нанося урона главному герою.
— Есть! — как ребенок, радовался игрок, а его персонаж готов был торжествовать победу.
"Квест не пройден!" — сообщила игра и выдала ролик: умирающий Собиратель дополз до Фрески, вложил последний недостающий — сороковой — фрагмент и безжизненно вытянулся на камнях.
Виктор Николаевич долго и витиевато ругался под общий хохот компаньонов.
* * *
Он шагнул в пустоту. Это всегда страшно — в первый момент. Он остался в чуждом пространстве, необычайно светлом, но неприветливом — есть много красивых миров, много прекрасных городов. Однако ничто не заменит тебе твоего — твоего мира, твоего города. Особенно если ты помнишь их...
И он ощутил ее. Танрэй. Она переступила страх. Впервые за все это время.
Но это было лишь начало.
Слепящий свет рассеялся, разбавился тьмой. Наступила гармония, стало видно вначале очертания предметов, затем — тона и полутона, а после проявилась суть.
"Учитель! — обратился он к Белому Зверю Пустыни. — Кулаптр Паском!"
Тот поднял суровую гривастую голову и печально взглянул на него.
"Тринадцатый! Ты здесь...И снова так рано..." — в его рычании не было приветственных ноток. Он скорбел.
Путник сжал руку своей Попутчицы и промолчал. Молчала и она. Отныне на ее уста была наложена печать.
"Я жду, когда вы явитесь иначе. Теперь слушайте!"
Белый Зверь Пустыни поднялся, и в сознание странников полились слова неведомого, но понятного языка:
Огонь ломает камни,
Вода терпеливо точит их.
Огонь всего добивается силой,
Воде камни благодарны за красу,
Подаренную их ледяным телам.
Если я буду иметь дело с камнями,
То не стану ломать преграды.
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!..
Из песка забил родник. Зверь растворился в мареве. На его месте, отделенный от странников ручьем, сидел старик и живыми раскосыми глазами смотрел на них. Путник опустился на одно колено и, протянув руку через ручей, взял с ладони Учителя гладкий гранит, за тысячелетия превращенный волнами в человеческое сердце.
— Твой выбор, — согласился старый Паском и перевел взгляд на женщину. — Танрэй! Вода или пламя?
Она не знала ответа и попятилась. Ее Попутчик не имел права на подсказку, ибо это ее и только ее выбор. Старик-Учитель тоже мог лишь намекнуть, но говорить прямо было бессмысленно: все можно понять и принять тогда, когда к этому прикоснулись твои душа и сердце. Если нет — не помогут никакие, даже самые разумные слова и доводы. Истина всегда рождается в адских муках. Впрысни обезболивающее — и она станет отравленной мертворожденной истиной...
— Танрэй! — строго повторил Учитель. — Вода или пламя?!
Попутчик опустил голову, укрытую непроницаемым черным капюшоном.
Учитель явил ей все из недопрожитой жизни. Мгновенно. Ослепительно.
— Огонь сожжет, но ты не будешь страдать. Ты забудешь всё и всех. Ты начнешь все сначала. Вода сохранит, но принесет много мук. Еще очень много мук, Танрэй. Однако ты будешь помнить всё и всех. ВОДА или ПЛАМЯ?! — в третий раз прорычал старик голосом Белого Зверя Пустыни.
И Танрэй метнула взор в сторону бьющегося в песке родника.
Старик набрал пригоршню воды и плеснул ею на руки Странницы. Она прикрыла глаза, наполнила рот невыносимо горькой, ледяной до ломоты в зубах, кристально чистой жидкостью.
И вспыхнул свет...
...Черноту неба полосовали молнии. Змей Апоп вновь вступил в битву.
Нефернептет извивалась в пронзающих ее с головы до пят струях — ледяной, вселенской, и раскаленной, земной. Она кричала, кричала от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее готова разорвать бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляли горячий "гейзер", и каждый отдавал по возможностям. Немур — свое сердце. Колдун — разум. Белый жрец-послушник, обвитый золотистой "пуповиной", — энергию плоти. Он похож был на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти...
