-Ремус! Ремус! Мерлин, что с тобой, мальчик мой! Ремус! — раздался испуганный крик директора. И Сириус, вмиг забыв, что он планировал подстеречь старика и убить его предательским ударом в спину, бросился обратно в директорский кабинет.
Первым, что он увидел, буквально влетев в помещение, было лежащее на полу тело Ремуса. Дамблдор стоял рядом с ним на коленях рядом, испуганный, шокированный и выглядящий на все свои сто с лишним лет. Сириус даже не сомневался, что Ремус был мертв. С Непреложным Обетом шутки плохи. Оставалось понять, успел ли он что-то рассказать директору или нет. Рука сама потянулась за лежащей в кармане палочкой.
Глава 33. Чудовища
Был холодный пасмурный день. Серое небо плакало мелкими хлопьями мокрого снега, под ногами гадко хлюпала смешавшаяся с талым снегом жидкая грязь. По старому кладбищу, на котором нашли свое последнее пристанище многие поколения ведьм и волшебников, шла небольшая траурная процессия. Впереди них медленно и торжественно плыл по воздуху леветируемый гроб, украшенный венком белых роз. Шли, молча, с одинаковыми выражениями неподдельной печали на лицах.
Процессия остановилась у свежевырытой могилы. На соседних надгробиях были выбиты имена предков покойного — теперь все семейство Люпинов было в сборе. Гроб последнего представителя этого небогатого, но славного рода, завис над предназначенной для него глубокой ямой. Члены похоронной процессии медленно окружили могилу. В руках они держали волшебные палочки, на кончиках которых тускло светились печальные огоньки. Вперед вышел Альбус Дамблдор. Весь одетый в черное, как и подобает случаю, старик, казалось, горевал сильнее всех собравшихся. Его голубые глаза не лучились радостью и надеждой, бледное лицо особенно четко прорезали глубокие морщины, плечи ссутулились, будто тяжесть возложенных на этого дряхлого человека обязательств, вдруг стала совсем невыносимой. За свою долгую жизнь он успел похоронить многих родных, друзей, учеников. Каждый раз приходить на это кладбище было все тяжелее. Каждый раз он делал это, чтобы предать земле очередного друга. Очередного товарища, которого он пережил. А вот произнести последние слова в память о почившем, было легко. Слишком часто ему это приходилось делать, слишком хорошо он свыкся с этой ролью.
Ремус Люпин был хорошим, светлым человеком. Он был преданным другом, способным учителем, верным соратником, хорошим советником. Он жил бедно, но никогда и никому не завидовал. Он был болен одной из самых страшных болезней магического мира, однако ни лишения, ни общественное непонимание и несправедливость не озлобили его, не заставили отречься от собственных идеалов и отвернуться от света. Он всю жизнь боролся за свое право быть человеком и жить среди людей. Боролся с законами, сложившимися устоями и самим собой. И хотя неизвестно, что стало причиной его внезапной смерти, теперь его борьба окончена. Он может спать спокойно, верный друг и товарищ. Он достойно прожил свою короткую, но тяжелую жизнь.
Никто не произнес больше ни слова. Все стояли, скорбно опустив головы и кивали, соглашаясь со словами говорившего. Гроб качнулся и медленно опустился в яму. Сверху на него упал большой ком земли, влажной и холодной. Потом ещё один, и ещё, пока могила не была полностью засыпана. Сверху легла каменная плита с именем, фамилией и датами жизни и смерти Ремуса. Он никогда не был женат, у него не было детей, все прочие его родственники давно уже лежали на этом кладбище, поэтому памятной надписи вроде "Любимый муж и отец" или "Любящий сын и брат" сделать было некому. А верным другом его последний оставшийся в живых друг при всем желании назвать не мог. Люди стали медленно расходиться. Кладбище опустело. Лишь с серого неба падали на холодную землю слезы-снежинки.
Покойся с миром, Ремус Люпин.
* * *
Гарри ни за что не признался бы в том, что рад, что все случилось именно так, как случилось. Ремус Люпин умер. Погиб, убитый своими собственными намерениями. Он так ничего и не успел сказать, Гарри помнил, как они с Дэном, затаив дыхание ждали от него роковых слов правды, как ловили каждый его вздох, каждых хрип. Казалось, слова застряли у него в горле, не позволяя ни говорить, ни дышать. А потом он умолк, замолчал навсегда, унеся свои опасные знания с собой в могилу.
Гарри был действительно рад, что это произошло именно так. Не только тому, что Люпин так и не успел ничего рассказать Дамблдору, но и тому, что смерть оборотня не лежала на его совести. Ему не пришлось пытаться убедить Люпина молчать, не пришлось ему угрожать и, что самое главное, не пришлось его убивать. Сложись все менее удачно, парень сделал бы это быстро и решительно, хотя думать об этом было неприятно. Гарри радовало и то, что к смерти Ремуса не были причастны Дэн, Бекка, Вита. Он вообще не хотел думать об оборотне, как про очередную цель Ордена. И, наконец, он был рад тому, что, несмотря на свои мысли и сомнения, Сириус не решился претворить их в жизнь. Сложно было представить себе что-то более печальное, чем необходимость своими руками убить лучшего друга, почти брата, запутавшегося и оступившегося. К счастью, Ремус сам стал собственным палачом.
— Гарри! — раздался тихий шепот. Парень открыл глаза и покосился влево. Там, предсказуемо, находилась Вита. Сидела на полу в позе "лотоса" и смотрела на него из темноты своими блестящими черными глазищами.
— Что? — так же тихо прошипел он.
— Ты о чем думаешь?
— Это имеет значение?
— Мне скучно!
— Значит, ты занимаешься чем-то не тем. По идее, ты должна быть где-то в глубинах своего подсознания.
— Ты тоже.
— Да.
— Тогда спрашиваю ещё раз, о чем ты сейчас думаешь?
— О Люпине.
— А что с ним не так?
— Вита, он мертв.
— Знаю. Похороны же сегодня были?
— Да.
— И какие они?
— Кто?
— Похороны! Какие они у волшебников?
— Не знаю, какого ответа ты ждешь. Печальные. Я чувствовал себе жутко паскудно. Сириус, думаю, тоже.
— Почему?
— Если бы не я со своей тайной и непреложным обетом, Ремус был бы жив.
— Если бы не его весьма странные представления о предательстве и дружбе, правильно и неправильном, он тоже был бы жив. Все справедливо.
— Да. Но от этого мне не менее неприятно.
— Чувство вины?
— Да.
— Не знала, что у тебя оно бывает.
— Представь себе.
— Напрасно.
— Что?
— Напрасно ты об этом думаешь. Если Люпин мертв, значит он должен был умереть. Это была его судьба. И она исполнилась бы в любом случае, независимого от твоего решения поделиться с ним одним конкретным секретом.
— Вита...
— Да, я — фаталист, Гарри. Я верю в судьбу. Верю, что в жизни все предрешено. Ничто не случается просто так, и если что-то происходит, значит так и должно быть. Поэтому, Даже не будь тебя с тайной Ордена и Непреложным Обетом, случилось бы что-нибудь ещё, отчего твой оборотень покинул бы этот грешный мир.
— Например?
— Да что угодно. Может, кирпич ему на голову упал бы.
— Ты серьезно веришь в это?
— Да.
Гарри промолчал. Фантазии фантазиями, но он всегда предпочитал считать, что человек — сам творец своего будущего. Думать о том, что все, что с ним когда-либо произошло, случилось не из-за его поступков или решений людей, которых он за эти самые решения винил, а по воли судьбы или какого-то неизвестного рока, было неприятно. Это значило бы, что ненависть к Дамблдору, Волдеморту, тем же Дурслям теряет всяческий смысл, потому что это не они, а судьба сделала из наивного мальчика Гарри того, кем он является теперь. А судьбе отомстить невозможно.
— Ещё скажи, что веришь в пророчества?
— В то, что они бывают? Верю. Если я ничего не путаю, ты лично стащил из Министерства Магии одно.
— Да. Но это не значит, что я в него верю. Это значит лишь то, что я хотел узнать, во что верят другие.
— А где оно, кстати?
— Что?
— Пророчество.
— У меня.
— В Хогвартсе?
— Издеваешься? В тайнике, — девушка тихо усмехнулась. Почти неслышно. Негромкий, неуловимый для нормального слуха звук. Но слух Гарри не был нормальным с тех пор, как он побывал в плену у Волдеморта. И тем более он не был нормальным сейчас, когда парня накачали таким количеством зелий, что весь мир размывался у него перед глазами сюреалистичными красками. Предполагалось, что зелья должны помочь приблизиться к звериному восприятию окружающего мира, выйти из рамок человеческого сознания и, при удачном стечении обстоятельств, слиться хоть на короткий миг воедино со своим внутренним зверем. В том, что этот внутренний зверь внутри Гарри есть, его наставник анимагии верил свято. И готов был часами доказывать это любому, кто посмел бы предположить обратное.
"Внутренний зверь есть в любом человеке. Даже в самом слабом, самом ничтожном человеке, — вещал Кьюри своим строптивым ученикам. — Другое дело, что это будет за животное. Внутри вас может жить хищник. Большой или маленьких, сильный или быстрый. А может быть какая-нибудь свинья. Или крыса. Или муха. Не самые приятные создания, чтобы быть чьей-то анимагической формой. Однако это не отменяет того, что они могут быть чьим-то внутренним зверем, отражением чьей-то души. Вам нужно найти своего зверя. Встретиться с этой тенью, живущей глубоко внутри вас. Соединиться с ним сердцем и разумом".
И вот, опьяненный всевозможными зельями, Гарри сидел в отведенном для занятий их четверки помещении и пытался нащупать внутри своего сознания внутреннего зверя. Пытался. Но в голову лезли воспоминания минувшего дня. И мысли, очень много мыслей о том, что произошло, что могло бы произойти, что ещё только может случиться.
— Я тут подумала, — после нескольких минут в полной тишине снова заговорила Вита. Её голос был тихим, словно шорох листвы в летнюю ночь. Она говорила медленно и немного лениво, разморенная зельями для вызова внутреннего зверя.
— О чем, — прошептал Гарри, все ещё сидя с закрытыми глазами.
— Если мой внутренний зверь окажется свиньей, я сделаю себе харакири.
— Свинья — полезное животное, — усмехнулся Гарри.
— Вот сам ею и будь!
— Ты помнишь наши рисунки?
— Как их забыть.
— Это не было похоже на свинью.
— Это вообще ни на что не было похоже, Гарри. Не знаю, как это вообще назвать.
— А я знаю.
— И как же?
— Чудовище, — прошептал Гарри. Это должно было прозвучать как шутка. Но не прозвучало. В полной тишине, царящей в комнате, во мраке, созданном искусственно специально для четверых подростков, эти слово прозвучало на удивление серьезно. Печально. И немного торжественно.
Разговаривать расхотелось.
Гарри закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Поморщился от неприятного запаха каких-то трав, которыми в целях повышения концентрации внимания учеников было заполнено учебное помещение. Нелепые попытки сделать из ребят анимагов возобновились, а энтузиазму, с которым братья Кьюри принялись за это нелегкое дело, можно было только позавидовать. Но делать было нечего. После недавних событий, Гарри предпочитал сидеть тихо, как мышь, не высовываться и без особой надобности не спорить с Клодом. Так что оставалось сжать зубы и пытаться стать анимагом.
В комнате было темно. Предполагалось что в полумраке, где чувства обостряются, а каждая тень кажется выходцем из иного мира, грань между человеческим сознанием и живущем в его глубинах внутренним зверем растворится быстрее. И пытающиеся обратиться в анимагов подростки, накаченные соответствующими зельями, непременно смогут хоть на пару шагов приблизиться к заветной цели.
Гарри слышал недовольное сопенье Виты, которую нервировала необходимость столько времени сидеть в неудобной позе в ожидании того, что сейчас её настигнет просветление, и она перекинется во что-то недоброе, клыкасто-когтистое. В дальнем углу комнаты тускло горели свечи. Даже сквозь опущенные веки, Гарри ощущал исходящий от них слабый свет, и этот свет почему-то раздражал. Сквозь отупляющий запах трав, пахнущих сырым лесом, пробивался тонкий, едва слышимый свежий цветочный аромат, не вписывающийся в общую картину. Мысли о приятном аромате увели парня в непонятном направлении, Гарри мерещилось, будто он сидит уже не на полу темной лишенной мебели комнаты, а на лесной поляне. Под ним мокрая от недавнего прошедшего дождя трава, над ним — звездное небо, с которого на него смотрит молочно-белый диск полной луны. И лес, густой, бесконечный, насколько хватало взгляда, лес вокруг. Где-то вдали послышался вой. Гарри встал, или ему только показалось, что он встал, и пошел на звук. Он шел и шел, продираясь через лесную чащу. Гибкие ветви деревьев хлестали его по лицу, ноги, застревающие в грязи по щиколотку, запинались о бесконечные коряги, а он шел, движимый упрямством и неясной потребностью, найти того, кто так долго и протяжно оглашает лес своим воем. А потом он увидел ЕГО. Большой тощий волк, стоял на небольшой полянке. Короткая серовато-бурая шерсть, намокшая от дождя, прилипла к телу животного, показывая его странную для зверя худобу, янтарно-желтые глаза смотрела на парня с узнаванием. Ну да, это был не волк. Оборотень. Гарри едва успел усмехнуться над тем, что на секунду принял стоящего перед ним зверя за воплощение своей анимагической формы, как волк, то есть оборотень, снова привлек к себе внимание парня. Он издал недобрый рык, оскалился. В глазах, светящихся в темноте ночного леса, как две маленькие луны, читались печаль, тоска, укоризна. На короткие две секунды Гарри почувствовал вину перед оборотнем, но неприятное ощущение исчезло так же быстро, как появилось, сменившись... злостью? Почти нечеловеческими злостью и досадой. Гарри захотелось набросить на глупого оборотня, избить его, покалечить, задушить собственными руками за то, что после всего, что он натворил, он ещё осмеливается являться к нему после смерти в красочных глюках и смотреть на него упрекающий взглядом своих наглых волчьих глаз.
Гарри рванулся вперед, выпрыгнул на поляну прямо перед удивленным оборотнем. С этого расстояния оборотень перестал казаться огромным. Даже просто большим. Это был тощий, покрытый облезлой серовато-бурой шерстью зверь. Он был жалок. Он вызывал агрессию. В следующую минуту Гарри бросился на него, чувствуя в себе достаточно силы и злости, чтобы голыми руками задушить наглого зверя. Но его руки прошли сквозь тело волка, лесная поляна растаяла, и Гарри оказался лежащим плашмя на полу тускло освещенной полупустой комнаты.
— Гарри? — услышал он тихий шепот слева.
— Что? — спросил он в пол, не имея ни сил, ни желания подниматься, переворачиваться или вообще двигаться. Голос оказался неожиданно хриплым, и при должном воображении мог сойти за рык животного, чем за человеческую речь.
— Ты что-то видел?
— Угу.
— И что это было.
— Люпин, — усмехнулся Гарри.
— Ты серьезно или просто издеваешься.
— Я серьезно, — парень перевернулся на спину и уставился на недовольно нависающую над ним девушку. — Я был в лесу. И там был он. Волк. Оборотень.
— И?
— И ничего. Только я хотел ему вдарить, как меня отпустило.
