Мы, выждав примерно полчаса, отделяемся от остальных, успешно выстраивающих нечто вроде огневого рубежа из вооружённых пулемётами на турелях джипов (пулемёты, кстати — амерские М-2! Орден очень вложился в «китайские претензии»!), и быстрым шагом приближаемся к отдельно стоящему щитовому домику — их тут таких три штуки, плюс открытый навес из какого-то пластикового материала. У входа на ограниченный домиками «дворик» — противосолнечный «грибок», под ним снулое тело, привалившееся спиной к опоре. Не спит — но и не бодрствует, полудрёма. Помню, сам таким был несколько месяцев после перехода, пока не акклиматизировался окончательно. Кто-то из нашей группы подскакивает со спины — короткий рывок, взмах рукой, сипение из перехваченного ножом горла, шелест тела по столбику. Готов. Выбираемся из тени ближайшей палатки; я с Веслом, повинуясь жестовой команде, устраиваемся между парочки довольно крупных камешков — их, скорее всего, посчитали слишком тяжёлыми чтобы убирать — и берём на прицел одну из стен самого крупного домика, обозначенного основной целью. Я меняю оружие — здесь удобнее будет работать из «швейцарца», расстояние ококло полусотни метров, для пистолета многовато; Остальные рассредотачиваются вокруг, слышу шум, уже в домике — и вдруг выстрел, второй, окно осыпается кусками стекла, а в проёме появляется и неуклюже переваливается через «подоконник» тело, с кромким вскриком падающее прямо под стенку халабуды! Наш? Не похоже, одет совершенно нелепо, вроде как в пижаму, одна нога как колода и толще другой вдвое… неужели?!
В лагере начинается шум — чёрт, рановато, не смогли наши ополченцы ночную атаку толком реализовать — свалившийся под окно косорез верещит во весь голос; прицеливаюсь — на, мразь! На двух подшибленных ходулях ты уж точно никуда не денешься! И в плечико ещё — на! Это уже не я, это Коля — правильно, а то что-то больно резвый косой попался, пистолетиком размахивает, зачем-то… В лагере разгорается пальба, косые просыпаются, но пока что ошалели с перепугу… ну куда ты, сволочь, лезешь?! Из ближайшей палатки выскакивают полуодетые тела, палят куда попало, явно наобум, но ведь и попасть могут сдуру… На и тебе, брось стрелялку, и вообще — тебе оно на том свете пригодится?! Следующие трое… готовы. Дикий вой ужаса из-за соседних палаток, я бы сказал — нечеловеческий вой… всё, оборвался, тихо. От Арты приходит волна злобного удовлетворения — а, так это моя прелесть пушистая кого-то пришибла! Верю, и не так завоешь… Арес убивает, как хорёк в курятнике — рвёт всех подряд, кому ломая черепа ударами лап, кому теми же лапами выхлёстывая глотки, не сортируя и не брезгуя никем. Сам едва сдерживаюсь, чтобы не вцепиться в чью-нибудь глотку — откат кошачьих впечатлений! Из очередной (уже очищеной от двуногих) палатки выскакивают сразу двое косоглазых, пытаются стрелять во все стороны сразу — хорошо, что в полный рост, быстро угомонились. Так, котята мои — а ну, ко мне, живо! Не хватало, чтобы вас шальным выстрелом подшибли! Во-от, умницы, посидите тут, покараульте…
— Весло, за мной! Вон наш клиент — пошли запакуем, и больше не отсвечиваем. Слышишь, кого-то волокут бравые фрицы? Вот и мы своего прихватим — и в норку, сейчас, если я правильно понял, начнётся самое веселье…
Мы не успели ни спеленать потерявшего сознание косореза, ни смыться куда-нибудь поглубже. Горст, оставивший своих подчинённых охранять пару-тройку пленных, выволоченных из щитового домика, и зачищать оставшиеся пару строений, оценил складывающуюся картину сходу — и зайцем порскнул к ближайшему джипу с пулемётом. Пулемётчик, ещё не дослушав команду, бормотнул короткой очередью, как бы обозначил себя, затих на пару секунд — и выстроенная из пяти джипов линия взрывается бешеным грохотом! Понятно, попытались предупредить своих, кто успел — тот залёг, кто не обратил внимание или не смог… Нам о таком не сообщали, к слову! Откажись мы следовать за Дейсом… не знаю, стали бы погибшими от «френд фойер», или всё же нам бы дали понять? Не знаю… и хрен с ним, у нас есть чем заняться. Перетягиваю подстреленную нижнюю конечность китайца индпакетом, Коля повторяет то же самое с верхней, предварительно накинув на лапки урода пластиковую стяжку — у нас богатый опыт правильного связывания. Никуда он не денется — а пообщаемся мы чуть позже, будет, надеюсь, время…
Палаточного лагеря больше нет. Относительно целыми остались только щитовые домики и две больших тентованных палатки-склада, скорее даже не палатки, а мягкие навесы с такими же матерчатыми стенами. В общем-то, и стояли они на отшибе, да и отгоняли от них косых, там заслон организовали с самого начала… А вот жилая часть лагеря — практически стёрта с поверхности земли! Разумеется, отработавшие по палаткам пулемёты уничтожили далеко не всех врагов — заметная группа солдат, кое-как сообразивших получающийся расклад, рванула на прорыв — через ворота и далее, в ночную саванну. Оттуда и сейчас долетают вопли пожираемых собравшимися на запах крови хищниками! Б-ббах! Очередная мина — даже не интересно, кто там подорвался, зверь или двуногий… Немцы суетятся, кого-то волокут к Дейсу; Брауна что-то не видать, кстати. Куда делся наш толстяк? Он командовал группой, занимавшейся именно палаточным лагерем, отстреливал самых бодрых и плохо спящих, которым вздумалось в туалет посреди ночи прогуляться или просто звёздами полюбоваться невовремя… Через часик уже рассвет начнётся, надо же, как быстро ночь пролетела. И сна — ни в одном глазу! Подхожу к импровизированному штабу — Дейс на капоте джипа, что-то орёт в рацию, установленную там же…
— Горст, что делать с техникой планируешь? Рвём — или забираем с собой? да и вообще — дальнейшие планы?
— Одъин минута, Фаран… Нихт всрывайт, испольс… применяйт. — и, проорав в рацию ещё с десяток фраз, опустил микрофон на холодный металл капота — Исфиняйт, рапота. Я сфязать с Нойехафен — высылайт резерв, другой группа… Они не поверить, думать — мы попадайт плен! Не верить, нефосмошно ночь атаковайт укреплений! Думме швайне! Ты есть хотеть уходийт?
Я осторожно поинтересовался:
— Э-э-ээм… а какие планы вообще, Горст? Что ты теперь собираешься делать?
Лицо немца перекосила гримаса бешеной ярости напополам с яростным же торжеством:
— Я есть — как вы говорийт… от вся дух! Нихт, душа вся, я-а! Дать антворт… отфетка, я-яа!
Я хотел переспросить, что он имеет в виду — однако понял и сам. Взвыл, и тут же глухо зарокотал движок одного из Boxer-ов, тут же затарахтел соседний… да вы оборзели совсем?! Если у немцев выгорит эта идея!.. Ха-ха-ха, да косоглазые действительно не просто кровью умоются — они окажутся в том же положении, в котором раньше были фрицы! Ещё одна машина осветилась габаритниками, а первая уже водила стволом, пробуя состояние механизмов. Голос, донёсшийся из наушника валяющейся на капоте гарнитуры, явно порадовал оскалившегося после пары фраз Дейса; я понял, что ему не до нас, и скромно свалил обратно — ожидать результата. Немцев стало заметно меньше — у «наших» домиков, где мы с Веслом организовали для себя что-то вроде бивака (пару складных стульев выволокли из ближайшей постройки и холодильник выпотрошили, на предмет питьевых жидкостей), начали собирать погибших. Я предложил помощь, но та девка, к котрой я обратился, махнула рукой — мол, не надо, сами справимся — и упылила назад, в разгромленный лагерь. Ну, была бы честь предложена… Тел оказалось всего семь, двое вообще из кусков — результат работы .50-го калибра, скорее всего. Китаёз никто даже не собирался сортировать, как я понимаю… и одобряю. Делать больше нечего — дикие звери прекрасно справятся с «похоронами»! Трое в саванне остались, семеро здесь… нет, вон ещё двоих несут, девятеро. А нас и было всего тридцать девять человек, со мной и Веслом считая — теперь только двадцать семь, да и те… Рядом с нами импровизированный лазарет — пятеро лежачих, а за перевязкой, такое впечатление, вообще каждый обращался! Кого ни увижу — обязательно беинтом щеголяетна какой-нибудь части тела, разве что вот эта молодка да Горст… нет, и спецгруппа его, которая домики чистила — те тоже мало пострадали, явно лучших Дейс отобрал…
— Светает, Следопыт. — Коля тянет через соломину воду из пластиковой литрухи, покрытой конденсатом, а потому голос чуть осипший. Я киваю:
— Ага, быстро как… Косореза узнал?
Весло мрачно ухмыляется:
— Само собой. Наш ублюдыш, тот самый… Что дальше делать будем?
Я задумываюсь, после решаю привлечь и друга:
— Знаешь, Коля, вот сижу и думаю — как эту гниду в поля вечной охоты спровадить так, чтобы оно прочувствовало… ну, ты понял? Были бы здесь поблизости сплюхи — им бы скормил, но где их искать… и блох тоже, кстати — не будем же мы здесь несколько суток болтаться…
Весло безразлично пожал плечами:
— Придумаешь, командир… Я о другом — Дениса домой бы надо… Только — не довезём, даже в холодильной камере врядли, и где её взять, ту камеру? На чём везти? Да и… зачем? Родным легче не станет, если мы им тело притащим, а уж если… нормально не доставим — и вовсе…
— Согласен. Только я думал — не нужно везти тело, лучше… а знаешь — может, попрошу Горста поспособствовать, в счёт сегодняшнего! Не домой пускай везут — сюда. Дерева здесь достаточно, бензина тоже хватает; Денису бы понравилось, да и… я и сам бы лучше так, среди кучи вражеских трупов — чем от старости и болезней… наверное…
Весло отставил бутылку:
— Я — за. Вот там и этого на тот свет отправим — как эти, как их… викинги, что-ли? Или фараоны египетские? Неважно, короче…
Почти рассвело — тут короткий рассвет, как и сумерки. Тонкие длинный стволы гаубиц уже развернулись в боевое положение, но то одна, то другая машина начинали вращать боевыми модулями — наведение на новую цель достаточно муторная задача, особенно с таким целеуказанием. Нет, тогда мы с Колей просто сидели и смотрели на муравьиное копошение наших немецких соратников — языковой барьер и полное незнание матчасти всё равно делали нас статистами. А у фрицев готовился праздник жизни — они это заслужили! Совершенно неожиданно для нашего слуха крайняя гаубица рявкнула — первый, пристрелочный снаряд ушёл к цели. Я представлял, куда именно она стрелялет, но не очень представлял, как это выглядит «с той стороны»… и слава всем богам мира! Второй выстрел — я ещё отметил, что немцы явно пользуются услугами корректировщика — а потом, внезапно, взревели все восемь AGM-ок, в несколько секунд (у этой дуры бешеная скорострельность!) выпустив то ли по пять, то ли по шесть снарядов! Короткая остановка — и новая серия, уже на десяток снарядов! Грохот такой, что не слышно даже собственного вопля, куда уж тут чужой голос расслышать! Только вижу — перекошенное рыло косореза, валяющегося прямо под нашими ногами, его раззявленную пасть и льющиеся из глаз слёзы! Слёзы?! А-аа, кажись, понял выродок, куда чемоданчики-то улетели… Очередная серия — да сколько можно? Они что — снаряды прямо в этих коробках шатмпуют?! Или там бесконечный боезапас?!
Каждая машина выпустила полный боекомплект — по тридцать снарядов на ствол. Двести сорок «чемоданов» в 155 мм обрушились на головы блаженно спящих в своём лагере оккупантов — и дивизия в пять с лишним тысяч рыл перестала быть, вообще! Стапятидесятимиллиметровый снаряд — это очень, очень много! Радиус метров пятнадцать-двадцать — зона сплошного поражения, в ней человеки вне подготовленных защитных сооружений не выживают! Двести сорок снарядов, по спящему лагерю — пускай даже попали пара сотен, а не вся серия — это даже не бой. Это бойня… Немцы лихорадочно перезаряжали боевые модули. ТЗМ-ов было всего три штуки — и на подачу снарядов встали все, включая раненых! Не в AGM-ы — именно в транспортно-заряжающие машины, наверное, так было быстрее… Мы с Веслом, переглянувшись, втиснулись в середину цепочки — наша помощь оказалась неожиданно существенной. Слишком у фрицев много было раненых, две пары здоровых рук заметно ускорили работы! Двадцать минут — перезаряжены шесть модулей, какой-то голос из наушников стоящей рядом с огневой позицией рации что-то хрипло требует, перемежая членораздельную речь невнятными воплями восторга… Мы лихорадочно пихаем снаряды и пороховые брикеты — а шесть боеготовых машин открывают огонь! Грохот, счастливые рожи соседей, что-то орут мне и друг другу, нихрена не слышно… Две последние (перезаряженные) машины снова отрабатывают по старым координатам, полным боекомплектом…
В первом обстрелянном лагере, самом крупном, перед обстрелом находилось около пяти тысяч солдат, полноценная дивизия. После обстрела осколочно-фугасными (кассетников почти не было — так, на паре машин и по десятку снарядов от силы) боеприпасами на ногах осталось сотни три, в основном рядовой состав — командную группу палаток накрыло сразу, первым же залпом. Последовавший через полчаса повторный обстрел прикончил ещё около полутора сотен — тех, кто пытался как-то организоваться на месте лагеря, то ли раненых собирали, то ли припасы там искали… до своих добрались только пятеро — те, кто сразу после первого обстрела запрыгнули в джип и драпанули на территорию Китайского Анклава. Ещё пару десятков взяли в плен через сутки немцы — эти тащились пёхом, отсреливаясь от зверья и теряя бойцов одного за другим, не от хищников, так от голода и, самое главное, жажды… эти дебилы потопали со штатными флягами, по одной на нос! Остальные остались в саванне навсегда… Косорезам во втором лагере, успевшим сыграть побудку и даже попытаться получить текущие распоряжения командования — ага, из нашего лагеря, откуда ещё? — досталось не меньше. Да, отработали по ним всего шесть самоходок — но и было в третьем кратере вояк тысячи полторы, не более. Кратер этот окружали более высокие и крутые скалы, а потому взрывы фугасов оказались ещё более разрушительными — выползло оттуда всего два-три десятка ободранных и побитых китаёз, да и тех почти всех сожрали собравшиеся чуть не со всех окресностей хищнозавры — такая роскошная столовая была для них улыбкой судьбы! Там, наоборот, удалось взять в плен — всего семь человек — тех, кто рискнул отсидеться в самом глухом отнорке кратера, что-то вроде пещерки… Из семерых выживших четверо поехали кукухой, трое суток наблюдая пиршество зверья! Говорили потом, гиены настолько обожрались, что даже не пытались на лапы встать, когда мимо них в десятке метров проходили пешеходы! Кратеры получили имена собственные — Чаши костей… Малая Чаша и Большая Чаша, ага… А наш кратер — носит теперь имя корректировщика, обеспечившего такую невероятную эффективность!
Его звали Гюнтер, Гюнтер Раух. Нелепый до смешного долговязый пожилой тип, с приличным «пивным» животиком и дурацким кожаным лётным шлемофоном времён Первой Мировой на голове, одетый в засаленную кожаную же куртку, неопределённой породы штаны (кажется, когда-то это были джинсы) и стоптанные туфли. Я его видел живым только пару минут — когда он пытался стать одним из бойцов нашего отряда, и Дейс лично его выпроваживал — мужик шумел и ругался вголос! Над этим забавным и несколько, кажется, неадекватным кадром, в Нойехафене посмеивались — не везло по жизни мужику перманентно. Он прибыл сюда с дурацкой авиеткой — двухместный мотодельтаплан с полузакрытой кабиной и мотоциклетным движком под двухлопастный пропеллер. Лететь эта стрекоза могла всего порядка двухсот километров, пускай чуть больше, да и то за счёт дополнительного бака, напрочь съедавшего полезную нагрузку… Больше десятка лет (местных лет!) Раух перебивался случайными заработками, пытался накопить на более приличный самолёт, продать свою тарахтелку, организовать какой-то бизнес… тщетно. А не летать, пусть и на такой конструкции, он просто не мог — буквально «болел» небом! Кое-как перебивался, став чем-то вроде нарицательного персонажа — как неправильно строить свою жизнь… Вечером его тарахтелку — по команде герра Дейса Горста Иво, разумеется — перевезли на тот же блок-пост, с котрого начинала наша группа, там и спрятали (я его не заметил до самого отъезда). Утром, в темноте, по приказу Дейса, смешной человек поднялся в воздух, имея на втором сиденье блок рации с комплектом аккумуляторов и аварийную канистру с бензином. И с первыми лучами солнца нелепая авиетка болталась в тысяче метров над будущей Большой Чашей! Он отслеживал всю серию попаданий, коректируя наводчиков, в него стреляли с земли, в него попали… Вместо немедленного возвращения Пилот-Корректировщик Гюнтер Раух, кое-как перетянув простреленную ногу подвернувшейся тряпкой, полетел ко второму кратеру, и провёл корректировку второго этапа, его торжествующие вопли по рации я и слышал! И сразу пошёл на вынужденную посадку — прострелили ему не только ногу, но и основной бензобак… Его «удача» не изменила ему и тут — при посадке авиетка попала колесом в трещину и перевернулась, сам Раух получил кусок лопнувшего каркаса своей тарахтелки в печень, и умер через несколько минут после посадки — шансов выжить у него не было бы и при немедленной медицинской помощи, не то что там, возле картера. Нашли его только на вторые сутки, при помощи дрона-разведчика — на удивление нетронутого хищниками/падальщиками; возможно, из-за залившего тело бензина из разбитой запаски. Хоронили в закрытом гробу — двое суток он пролежал на жаре — но на похороны пришёл едва не каждый второй житель Нойехафена! И имя его — да, так и осталось у немцев нарицательным — но как пример величайшего героизма и самоотверженности! А записи с его любительской камеры, уцелевшей при катастрофе, вошли в школьный курс обучения, и не только у немцев; он даже попрощаться успел, перед посадкой, в воздухе — почувствовал что-то?.. впрочем, я забегаю вперёд.
