— Почему ты улыбаешься?
— Откуда ты знаешь, что улыбаюсь? Темно же.
— У меня глаза привыкли. Так почему?
— Чувство вины ушло, — честно ответил Гарри. — Знаешь, у тебя такие блестящие глаза. Такие большие и глубокие, как омуты.
— Все ясно. Ты под кайфом, — фыркнула Вита, отползая в сторону. — Поговорим, когда придешь в себя.
— Я в себе.
— Ну, тебя! — недовольно буркнула девушка. Гарри рассмеялся. Давящее чувство вины, которое мычало его с самой смерти Люпина действительно прошло.
Однако долго наслаждаться своим беззаботным состоянием ему не дали. Нависший над ним Алан требовал рассказа. Как можно более полноценного. Чтоб ни единый фрагмент, ни одна мало-мальски заметна деталь не была упущена из вида.
— Кем ты был? — после сбивчивого рассказа парня про лес и мокрую траву под ногами спросил наставник.
— Собой.
— Нет. Кем ты был?
— Я не понимаю. Собой. Я был собой.
— Ты был человеком? — Гарри задумался. Бродя по воображаемому лесу, он не обращал особого внимания на себя. Его интересовало то, что было вокруг него — цвета, запахи, прикосновения настолько реальные, будто это была не галлюцинацию или сон, а вполне реальное плутание по ночному лесу.
— Я не знаю.
— Каким ты видел все вокруг? В серых цветах? В красных?
— Нет. Я видел вполне нормальную картинку. Цветную. Как если бы просто видел лес, а в нем оборотня.
— Которого ты хотел разорвать на части.
— Да.
— И часто у тебя возникает желание подрать на досуге оборотней под полной луной?
— Нет.
— Значит, не такой уж все было нормально.
— Ты говорил, что была ночь.
— да.
— Но ты мог различить цвета?
— Да. Но я и сейчас могу различить цвета.
— Вот как?
— Да.
— А вот это уже странно, — пробормотал Алан. — но вернемся к твоему видению.
— Как хотите.
— Ты сказал, оборотень стал маленьким.
— Стал казаться маленьким. Я так сказал. До этого он казался именно нормальным. Ну, для оборотня его весовой категории.
— Полагаю, это все-таки не оборотень усох, а ты вырос.
— И что это нам дает.
— Многое.
— А поподробней, — вмешался в разговор голос Виты.
— А тебе положено медитировать и быть в своих видениях.
— Я не могу медитировать под ваш разговор. Так что нам дает то, что Гарри во сне набросился на оборотня, которого, и мы это доподлинно знаем, нет в живых.
— Ну, Во-первых, его подсознание говорит ему о том, что давно пора прекратить думать об этом типе. Во-вторых, много вы себе можете представить зверей, способных напасть на оборотня? — ребята задумались. Кьюри тоже молчал.
— И что это значит.
— Что внутри Гарри сидит нечто более опасное и крупное, нежели оборотень на пике своих возможностей.
— И что это может быть? — озадаченно спросил Гарри, не представляя себе никого подобного.
— Чудовище, — полувопросительно сказала Вита. Кьюри спорить не стал. А у Гарри, которого отпустила внезапно накатившая эйфория, стало одним поводом для беспокойства больше. Неизвестное пугает. Особенно, когда это неизвестное — отражение твоей души.
Этой ночью Гарри снилось, будто он носится по лесу за убегающим от него Люпином. Светит полная луна, которая освещает лес как гигантский небесный прожектор. Люпин воет и скулит вдалеке, а Гарри мчится за ним, гонимый злостью, кипящим в крови адреналином и жаждой убийства. На утро парень чувствовал себя так, как будто в самом деле пробегал всю ночь по лесу. Тело ломило, в ушах звенело, веки с трудом удалось разлепить, чтобы с опозданием приползти на завтрак в Большой зал.
— Плохо выглядишь, — констатировала Бекка, напротив которой Гарри сел за столом.
— Знаю. Чувствую себя ещё хуже. Не выспался.
— Это не из-за недосыпа, — пробормотал Дэн, без особого аппетита ковыряясь в своей тарелке.
— А из-за чего тогда?
— Зелья. Та мерзость, которую в тебя влили для достижения соответствующего состоянии я. Каждое из них по отдельности обладает некими побочными эффектами. Все вместе и в такой дозировке они дают то, что ты ощущаешь прямо сейчас. Голова сильно болит?
— У меня все болит. Как будто меня катком переехало.
— Что и требовалось доказать. И, увы, с этим ничего нельзя поделать.
— А зелье от головной боли не поможет? — вмешалась в разговор обеспокоенная Бекка.
— Нельзя. Надо радоваться тому, что эти зелья друг с другом не перемешались. Подобрали их так. И добавь к этому коктейлю хоть один ингредиент, на который хотя бы одна из выпитых накануне смесей реагирует, — Дэн замолчал, вероятно просчитывая варианты того что может случиться. — Одним словом, лучше не рисковать. Терпи.
И Гарри терпел. Весь этот день. И весь следующий. По вечерам он выбирался из Хогвартса и переправлялся в особняк Ордена, где его снова накачивали зельями, и где в комнате, заполненной удушающим запахом трав, он искал единения со своим внутренним зверем. А потом ночами ему снилось, что он мчится по лесам, преследуя свою добычу.
Все повторялось снова и снова. Гарри ходил по школе бледный и неразговорчивый, лишь изредка общаясь с Беккой и Дэном. Однако никто не лез к нему с глупыми вопросами. Ни гриффиндорцы, которым все и всегда надо было знать, ни слизеринцы, которые не особо отличались любопытством от представителей львиного факультета. Ромильда при случайных встречах в коридорах или в библиотеке провожала его грустным и понимающим взглядом. И Гарри просто не понимал, что и думать по этому поводу. Но думать особо не хотелось, поэтому он быстро забывал о поведении Ромильды, гриффиндорцев, слизеринцев и вообще всех обитателей Хогвартса. Лишь один человек посмел напрямую спросить у парня, что с ним творится. Но это был Сириус, и он имел право знать правду, потому что после смерти злосчастного Люпина Гарри чувствовал, что они с Сириусом теперь точно на одной стороне. Он доверял крестному, и получал удовольствие от его редкой и своеобразно заботы.
И так продолжалось изо дня в день. Вечерние занятия по анимагии, наполненные утомительными снами ночи и тяжелые, серые дни, когда Гарри ходил, говорил и посещал занятия больше на автопилоте, чем обдуманно. А как-то утром, встав с постели после ночи пробежек по лесам и болотам, Гарри понял, что ещё немного, и он сорвется. Он слышал звуки. Настолько четко и ясно, что и без того все время тупо ноющая голова готова была разорваться на части. Он слышал запахи. Запахи, которых раньше не замечал, и которые сводили его с ума. Наконец, он видел мир заполненный таким количеством красок, что глаза слезились от этого раздражающего многообразия.
— Гарри? — услышал он сквозь гул прочих звуков свое имя. Кровать заскрипела и рядом оказался Дэн. Бледной, осунувшийся. Гарри этого не замечал. С опозданием он подумал, что друг тоже посещает занятия по анимагии, просто в другое время, в другом месте и с другой группой. И возможно, ему не намного лучше, чем самому Поттеру. — Гарри, ты как?
— Плохо, — честно ответил Гарри.
— Описать можешь?
— Слишком много звуков, слишком много запахов. Не могу... Что со мной?
— Зелья.
— Меня травят? — зло усмехнулся Гарри, но это прозвучало скорее жалко.
— Тебя делают анимагом.
— Ты их пил?
— Я их пью. Просто в меньших количествах. Потерпи.
— Может сказаться больным и не вылезать сегодня из постели?
— Нельзя. Снейп прибежит и попытается накачать тебя какими-нибудь целебными зельями. А это неизвестно к чему может привести. Потерпи, — мягкая и теплая рука похлопала Гарри по плечу. — Могу предложить бодрящие чары. Толку от них чуть, но не будешь выглядеть как только что восставший из могилы инфери.
— Я так плохо выгляжу?
— Сегодня да.
— Тогда давай.
В следующее мгновенье Гарри как будто ударило током. Острая боль, не свойственная вообще-то бодрящим чарам, прошила насквозь все тело от макушки и до пальцев ног, а потом разлилась приятным теплом внутри.
— Лучше? — спросил Дэн.
— Лучше, — ответил Гарри, чувствуя, что впервые за сегодняшнее утро может думать.
Звуки и запахи никуда не делись. Они преследовали Гарри весь день, вселяя в парня ещё большую ненависть к Хогвартсу, нежели он чувствовал до этого. Замок гудел от сотен разных шумов. Шумные студенты, шумные призраки, шумные портреты, чертов шумный полтергейст. И это не говоря о движущихся лестницах, заполняющих коридоры бесконечным скрежетом передвигаемых камней, и бесконечных сквозняках, свистящих то тут, то там. Все это Гарри слышал одновременно, а внезапно обострившийся слух ещё и прислушивался к мелким деталям, вроде приглушенного шепота двух третьекурсниц где-нибудь на другом конце коридора, скрип пера о шершавый пергамент, шелест мантий, интонации голосов.
— Что с Гарри? — прошептала Бекка, когда Гарри с Дэном спустились в слизеринскую гостиную. У неё был красивый, удивительно красивый голос, и Гарри даже удивился тому, что не не замечал этого раньше. И сама Бекка как выглядела иначе, будто воздух вокруг неё светился неземным светом.
— По-моему у него передозировка от этих проклятых зелий.
— Гарри, ты как? — девушка перевела взгляд с одного своего друга на другого.
— Нормально. Ты светишься.
— Что?
— Ты светишься. Ты и воздух вокруг тебя.
— Ты под кайфом?
— Нет. Наверное, нет.
— Дэн?
— Для меня ты выглядишь вполне обычно. Но Гарри сегодня видит и слышит больше, чем нормальному человеку позволяют его органы чувств. Вполне возможно, что ты действительно светишься.
— Ясно. А нимба с крыльями у меня нет?
— Нет, Бекка. Тебе по должности не положено, — усмехнулся Гарри. Девушка улыбнулась в ответ, но голубые глаза по-прежнему смотрели на него настороженно.
Гарри с трудом отсидел на занятиях, благодаря провидение за то, что у него были такие друзья. Дэн был для него в этот тяжелый день как собака-поводырь для слепого человека. Отвлеченный тысячами звуков, шорохов и запахов и ослепленном взявшимися ниоткуда яркими красками окружающего мира, Гарри лишь благодаря напоминаниями друга шел куда положено, перебираясь из одного кабинета в другой, с одного этажа на другой. А Бекка, заботливая светящаяся Бекка кружила вокруг них, расплескивая на окружающих свое вейловское обаяние и отвлекая внимание он необычно ведущего себя Поттера.
— Гарри, задержись пожалуйста, — попросил Сириус.
Урок ЗОТИ только что закончился, студенты шумной толпой вывалили в коридор, радуясь окончанию очередного учебного дня. Гарри было ещё рано радоваться.
— Ты сегодня сам на себя не похож, Гарри. Ты здоров?
— Не совсем.
— Что случилось?
— Дэн говорит, это побочные эффекты тех зелий, что мне дают. Для анимагии.
— Опишешь, что ты чувствуешь? — Гарри вздохнул, устало опустился на ближайшую парту и принялся описывать свои странные ощущения.
— А ещё Бекка светится, — зачем-то добавил парень после того, как в красках расписал, что он чувствовал на зельеварении, и как ему не хватало глотка свежего воздуха в этом царстве бесконечной вони.
— Светится?
— Да. Забавный эффект. Не Бекка Беккой, а будь это кто-то другой, вернее, другая, я бы наверное влюбился.
— Это потому что она вейла.
— И что? Она всегда ею была, но ничего такого раньше вроде не было.
— Ты просто не видел.
— А почему теперь вижу?
— Потому что ты теперь не совсем человек, Гарри. И это здорово.
— Извини? В каком смысле я теперь не совсем человек?
— Для меня твоя подруга тоже светится. Действительно, выглядит красиво, завораживающе. Но это потому что я — анимаг. Животные видят все несколько иначе. В том числе магических существ вроде вейл.
— Бекка только полувейла, -Сириус в ответ только пожал плечами. Потом окинул крестника задумчивым взглядом и улыбнулся своей широкой фирменной улыбкой, которой Гарри не видел у него со смерти Ремуса.
— Здорово, что хоть в чем-то ты идешь по нашим с Джеймсом стопам. Ты почти стал анимагом. Пусть даже таким странным способом, каким тебя учат. Но все равно, ты почти им стал. А в этом деле главное результат, Гарри. Ты ещё не знаешь, кем будешь?
— Нет. Я знаю только, что каждый вечер приближаюсь к своему внутреннему зверю. Мой учитель говорит, это хищник.
— Жалко.
— Почему?
— Джеймс был оленем.
— Я не он.
— Я знаю, поверь мне. А какой хищник?
— Мы пока не знаем, — пожал плечами Гарри. Потом задумался, вспомнив свои сны, страшную злость, которую в них испытывал, и погоню за оборотнем, который казался облезлым псом и не более того. — Он крупный.
— Крупный?
— По ощущениям.
— Лев?
— Не знаю. Львы вроде по лесам не носятся. Хотя черт их знает.
— Может тогда волк?
— Тогда это должен быть очень крупный волк.
— Почему?
— Должен быть крупнее оборотня.
— Даже не хочу спрашивать, что за мракобесие творится у тебя в подсознании. Тогда может медведь? Медведи большие. Некоторые вполне могут быть крупнее оборотня.
— Он быстрый.
— Медведи тоже только кажутся медлительными, Гарри.
— Тогда подходит, — повисло молчание. Гарри пытался представить себя медведем гризли. Сириус, видимо занимался тем же самым.
— Честно говоря, тебе эта форма как-то не очень подходит. Не знаю. Не ассоциируешься ты у меня с медведем.
— А отец с оленем у тебя ассоциировался?
— У меня — да,— Сириус снова замолчал, видимо вспоминая былые годы. — Если станешь медведем, твоя девушка будет иметь полное право называть тебя медвежонком.
— Если она об этом будет знать.
— Ну, там, в этом вашем Ордене у тебя же есть подружка, так ведь.
— Да, — ответил Гарри. Но почему-то сначала он подумала о Вите, которая подружкой ему никогда не было. Потом вспомнил о Юми, которая его подружкой уже не была. — Вернее, нет. Уже нет.
— Или ещё нет, — усмехнулся Сириус. Говорить об анимагии и девушках ему нравилось. — Зато у тебя есть эта Вейн с Гриффиндора. Или вы с ней расстались?
— Нет. Вроде пока не расставались. Но сам понимаешь, я сейчас немного не в той кондиции. Не до Вейн мне сейчас.
— Понимаю. И она, кстати, думает, что понимает.
— Что?
— Ты в курсе, что вся школа считает, что ты в депрессии из-за смерти Ремуса?
— Что? — Гарри удивленно уставился на Сириуса. Нет, была в этом всем некая доля правды. Именно за оборотнем Люпином Гарри гонялся по ночам в своих снах, именно его хотел растерзать его внутренний зверь.
— Ну, после похорон ты вернулся в школу бледный и мрачный, с кругами под глазами. И уже больше недели ходишь в таком состоянии. Минерва спросила меня, что с тобой. Не могу же я сказать ей, что по ночам ты в неизвестном мне тайном месте каким-то варварским способом обучаешься анимагии. Я сказал, что ты переживаешь из-за внезапной смерти Ремуса. Сказал, вы были близки. Что он обучал тебя магии. Вроде она мне поверила.
— И разболтала всей школе?
— Нет. Остальные просто не смогли найти иного объяснения тому, что в таком состоянии ты стал прибывать сразу после похорон.
— Ясно. Ты сам как?
— В смысле?
— В смысле, как ты с этим всем справляешься?
