Впрочем, я отвлёкся. Приехавшие немцы-сменщики выполнили обещание Дейса — мы с Колей бережно приняли на руки чёрный пластиковый мешок, и, стараясь делать это аккуратно, без тряски, перенесли его к приготовленной высокой, мне по грудь, кроде. Готовили это погребение из всего, что было доступным — поленницы дров для полевых кухонь (немного, правда), несколько мешков антрацита нашлось, а больше разбитые снарядные укупорки, оружейные пирамиды и прочее подручное дерево… собрали быстро, древесины хватало. Немного полили найденным у кухонь же маслом — чтобы сразу разгорелось. На нас, хотя мы и собрали кроду на отшибе, поглядывали как приехавшие, так и «наши». Коля вспорол мешок — тело Дениса, засыпанное «сухим» льдом, выглядело таким же почти, каким мы его оставили сутки назад. Тельце Рычика, от тряски, скорее всего, скатилось набок — но тоже… было… рядом. Одетый в чистый камок, День казался скорее спящим, однако желтоватый оттенок лица и полная неподвижность не давали ошибиться. Тело мы, отказавшись от помощи постепенно собирающихся рядом соратников (приезжие немцы кучковались у гаубиц, хотя многие посматривали в нашу сторону — в том числе и какие-то то ли репортёры, то ли историографы-документалисты, или как там это называется…), уложили наверх собранной поленницы; на грудь положили котёнка, рядом оружие, хоть и без патронов, взрывов не хватало ещё… из трофеев, но хороший автомат и пистолет — личное решили отвезти родным сержанта. Весло притащил пойманного косореза — примотанного толстой сталистой проволокой к то ли пятидесяти-, то ли шестидесятимиллиметровой трубе. В стороне остался сидеть под охраной двух фрицев рейнджер, пожелавший зачем-то пообщаться с этим сявкой… или как там его, «шмяо-сяо», кажется? — и получивший на то разрешение Дейса. Я присел перед получившейся «гусеницей» и спросил:
— Ты помнишь, мразь, как несколько суток назад ты попытался устроить акцию устрашения, раздавив грузовиком школяров во время перемены? Помнишь — кто тебе помешал это сделать? — вокруг стало вдруг тесновато, да и вонь как-то… сконцентрировалась, что ли? Я оглянулся — оказывается, у кроды собрались уже все «наши» и даже пяток приезжих дойчей. Ну, их дело:
— Вспомнил, урод? — китаец перестал прикидываться «непонимающим» (то, что он понимает русский, стало понятно практически сразу, да и досье на эту сволочь я читал ещё в Нойехафене, перед началом операции) и зачастил:
— Моя выполнять пликаз, моя не понимать! Рюсски-китайся блатья, товалиса! Моя не снать, не хотеть!
Я кивнул:
— Ага. Может, и не знал. Мне плевать, гнида. Ты хотел убить детей — но вместо них убил нашего друга. Да, пускай — случайно… Ты считаешь, тебя это как-то оправдывает? Видишь его? — я за шиворот поднял косореза так, чтобы он увидел лежащего на крышке от снарядного ящика Дениса. — Смотри внимательно, запоминай, нечисть. Именно его ты, прямо сейчас, отправишься сопровождать на тот свет, если такой существует! Он — пал в бою, как положено воину. Ты — сдохнешь на его могиле, зажаренный как свинья, как и положено скотине! И пока будешь подыхать — помни, чем вам обошлась его смерть… Ты так насмешливо мне скалился ещё позавчера — помнишь, тварь? Ты был уверен, что тебе сойдёт с рук его смерть… ты ошибся. Оглянись — всё это результат того, что ты, мразь, посмел убить нашего друга! Все твои косоглазые вояки сдохли — в отместку за его смерть. А скоро сдохнешь и ты…
Китайский диверсант, осознав, что его ожидает, заверещал:
— Моя военнопленник! Моя нелься убивайть! Сапресайт конвенсий! Са моя… вас убить… весь! Все ваши род! Все-е-еее!!! — на что расхохотался сначала Весло, за ним я, а после, по мере понимания сказанного (парочка фрицев переводили мои слова остальным) — и окружившие нас ополченцы. Весло, резко прервав смех, оскалился и прорычал:
— А детей ты, подонок, тоже собирался убивать согласно конвенциям?! Или ты убил Дениса — в открытом бою, лицо к лицу?! Конвенции вспомнил, урод…
Китаец что-то ещё булькал, вроде «…пликас!... я выполнять!.. не хотеть!..», но Весло не собирался дослушивать — взял приготовленную тряпку и заколотил в глотку пытающемуся извиваться убийце. Предварительно пришлось сломать челюсть — не хотел пасть открывать, ну да Коле с его кулаками это даже не помеха… На голову мерзавцу натянули полотняный мешок и сунули на специально приготовленную поленницу в ногах Дениса... Мы стали рядом с кродой, глядя на тело — а за нами, совершенно неожиданно, выстроились все способные стоять на ногах бойцы отряда Дейса! Во главе с самим Дейсом!
Весло набрал воздуха — и выдохнул молча, не находя слов. Коты, один за другим, запрыгнули на поленницу, на миг замерли — и по очереди лизнули ухо Рычика и лицо Дениса. Потом Арес коротко заскулил и соскочил к моим ногам; Арта, на секунду замерев, глухо рыкнула и тоже спрыгнула вниз, сев рядом и не обращая внимания на ошарашенные лица немцев. Я выдавил через перехваченное неожиданным спазмом горло:
— День, мы отомстили за тебя… Вокруг — только малая часть, их куда больше… было! А убийца твой сейчас отправится с тобой… Если есть эта Вальгалла — будет там тебе служить, вместе с остальными. Прощай, друг. Рычик с тобой… Покойтесь с миром, мы будем помнить…
Коля отозвался эхом:
— Прощай, День. Покойся с миром, они заплатили за тебя… — и, чуть поклонившись, бухнул правым кулаком в грудь, отдавая честь. Я повторил жест вслед за ним, отошёл в сторону и взял приготовленный факел. Весло поджёг кусок пакли, я сунул его в дерево… Пламя полыхнуло резко и сразу, как будто газовая горелка! Автомат (давно уже без глушителя — незачем такими вещами светить) сам собой оказался в руках, ствол в небо — но выстрел прозвучал куда громче, чем я ожидал! Все, стоявшие рядом, держали в руках оружие! Второй! Третий… Дружный короткий вой котов, какие-то шепотки за спиной, жар пламени в лицо, кажется, выжигает глаза! Отшагиваю назад и вдруг осознаю, что — всё! Долги отданы…
Тишина… гул пламени, треск сгорающего дерева. Ноги-руки как тряпичные… чуть не упал, если бы Весло не подхватил — точно бы опозорился. Откат, кажется? Вокруг понимающие кивки, какое-то бормотание, одобрительные интонации понимаю даже я, с моим знанием немецкого. Но вдруг взгляд — как удар по лицу! Это кто там такой… наглый?! В мышцах откуда-то появляется злая сила — пресловутое второе дыхание?! Делаю десяток быстрых шагов — и припадаю на колено прямо перед отшатнувшимся рейнджером:
— Ты что-то хотел сказать, орденский холуй?! Или тоже меня пугать собираешься?!
Этот Андрей (вот же имечко какое… многозначительное! кто читал «Тараса Бульбу» — оценит) попытался отодвинуться — прямо так, сидя — а когда не получилось, выдавил сквозь стиснутые зубы:
— Это… бесчеловечно! Вы ведёте себя как дикари! Любой цивилизованный человек…
Я хмыкнул:
— Это себя-то ты к «цивилизрованным» причисляешь? То, что ты сам участвовал в той мерзости, которую творили твои почти уже поголовно дохлые соратнички — «это другое», что-ли?! Или эта крыса, с которой ты так мило беседовал, цивилизованно хотела убивать школьников?! И, находясь в военном лагере этих сволочей, ты ну совсем ничего необычного не замечал? Даже то, как развлекался вон тот ублюдок, на палке который торчит?! И криков пытаемых людей не слышал?!
Орденский рейнджер пытался «держать лицо», но трясущиеся пальцы и подрагивающее веко нагло выдавали его эмоции — боялся рейнджер, до едва контролируемой истерики боялся! Хотя голосом кое-как владел:
— Я понятия не имею, о чём ты говоришь! Я служащий Ордена, и не имею отношения к армии Китайского Анклава, но я обязан сообщить о том, что вы… здесь творите!
Я уронил ладонь на голову подобравшейся совсем близко Арты и почти спокойно сообщил:
Слушай внимательно, цивилизатор… Ты зачем-то нужен Дейсу — а у меня на твою шкуру прав нет. Но, если ты каким-то образом переживёшь всю эту войну, и окажешься на свободе — не попадайся мне на узкой дороге! Следующей нашей встречи ты не переживёшь, даже если каким-то чудесным образом ухитришься меня убить. Арта, запомни его… да, малыш, и ты тоже. Вот так воняет подонок, которого вам нужно будет прикончить, если со мной что-либо случится. Ты понял меня, урод? В тот момент, когда я умру — можешь себе готовить могилу. Если повезёт — даже успеешь гроб найти… Ты теперь живёшь в долг, орденская мразь, и моли всех богов мира, чтобы мы с тобой больше не пересекались… Запомнил?
Рейнджер, закаменев от близости деловито обнюхивающих его котов, даже кивнуть не посмел — ещё бы, у погулявших по местной дикой природе бродяг ужас перед хищниками саванны в крови… Дейс, осторожно подойдя на пару шагов, демонстративно откашлялся. Я встал и повернулся к нему:
— Не волнуйся, Горст, прямо сейчас я его кончать не стану. Не наша добыча, пускай пока живёт…
— Герр Слетопыт, ми есть предлагать транспорт до Нойехаффен. Черес… три час ехайт конфой.
Я пожал плечами:
— Договорились — если костёр догорит. Нам надо собрать пепел и отвезти его родным Дениса…
Немец легко кивнул:
— Есть это гут… Мы садержайт конвой, если не успеть… Там приготовийт еда, вас просить присоединяйт к отряд…
Весло, стоявший всё это время за спиной рейнджера, шумно выдохнул:
— О, а я как раз хотел сам озаботиться продуктами — вон, домики нетронутые, там наверняка что-то будет… Идём, командир?
— Пожевать было бы неплохо… Идём, Коля, жаль только, воняем мы как выгребная яма, и помыться толком негде… — а так оно и есть, «спецсредство» проявляет свою сволочную «обратную сторону», несёт от нас как от опытных золотарей; а ведь через час-два-три вонять станет, как от места их работы!
Дейс хохотнул:
— Это есть да! Нас уше успеть насфать — «толвути… бешеный медоед»! Но эти… который приехайт… они нас насфать «вонючий скунс»! Шайзе, я не тумать, что это есть так сильно сапах… Ты предупреждайт, я не верийт… Нас сапоминать, как скунс!
Весло заржал:
— Горст, плюнь ты на эту ерунду! Назовись «вонючим медоедом», и всем станет хорошо!
Дейс неожиданно задумался, потом, покатав на языке определение, протянул:
— Ты снать, Колья… в этот мысль есть… серно правта…
40-е число шестого месяца, бар-ресторан в Нойехафене, вечер.
— Горст, ну ты представляешь?! Сдохли, козлы, сами сдохли! — я с досадой саданул кулаком в деревянную стенку полуоткрытой веранды, на которой сегодня вечером буквально яблоку не было места для падения! Мы сидим на… сказал бы — почётном, но столы/стулья тут все одинаковые, поэтому — отдельном, так сказать, месте, вместе с Дейсом, Краусом, тремя девахами и ещё парой мужиков из нашей гоп-компании. У всех на груди поблёскивают значки — один из наших неподстреленных расстарался, в темпе у себя в мастерской сделал форму неведомой зверушки, и наклепал десятка четыре значков. Зачётный такой значок получился — тушка медоеда, на характерно косолапых конечностях и с раззявленной пастью, даже зубки видны — а вместо огрызка, который заменяет хвост настоящему Земному медоеду, роскошный, с саму зверушку размером, пушистый хвостище! По мне, больше похоже на беличий — пропорции ну совсем нездоровые — но какая разница, в общем-то… Чёрно-белая эмаль (он и покрасить успел!) придаёт значку очень импозантный вид, хотя так-то ничего ценого в нём нет — какая-то дешёвая то ли латунь, то ли медь, то ли олово. Немец, правда, божился, что металл он получил из расплавленных китайских гильз — но патроны на Земле китайцы клепают из стали, как и наши местные (а патрон армейский у них ну оч-чень специфический, свой собственный калибр, такого больше нигде не используют), так что… сомнительно. Или он орудийные гильзы подразумевал? Да хрен с ними, с этими гильзами!
Да, значки символизируют именно наш отряд «ушибленных на голову». Колина идея, «уйдя в массы», на удивление прижилась! В историю Нойехафена золотыми буквами вписан отряд Ion medoedy («Вонючие медоеды»), а с учётом того, что форму, по которой выплавлялись значки, изготовитель Дитер (не знаю фамилии, а он отказался называть, требуя обращения на «ты»), демонстративно расхреначил тяжёлым молотком, публично — значок ценится практически орденом! При виде такой железки на «камке» аборигены Нойехафена чуть не в струнку вытягиваются (те, кто в курсе — но других с каждым часом всё меньше) и готовы оказать любую возможную помощь… даже когда она не требуется! Сам прочувствовал — Горст приволок эти жестянки ещё днём, и попросил вечером надеть, а мы с Веслом, чтоб не забыть, сразу прикололи… Денисов тоже есть — его «наши» немцы, после похорон на поле боя и доведения обстоятельств гибели до тех, которые были не в курсе, посчитали в состав отряда, как и Рауха Гюнтера — вон его сын (хотя, вроде, жена от него ушла давным-давно, но с сыном общаться не мешала), в погонах лейтенанта на флотской форме, квасит с остальными….
Нас в ресторан (весь полностью сняли на сегодня; городские власти оплатили, вроде бы, как и вообще всю эту гостиницу — между прочим, в центре Нойехафена!) набилось человек сто, а то и больше. Не только «медоеды» (тем более — тяжелораненые в госпитале валяются, а не за столами пьянствуют) — Коля частенько называет всю банду «вонючками», но немцы на него не обижаются, сам такой же… а паре остроязыких из гражданских, говорят, выписали таких люлей, что те в больничку угодили. Их там теперь лечат — как непременный атрибут лечения используя ведёрные клизмы, пару раз в сутки как минимум! Я ж говорю — «медоеды» сейчас очень уважаемые люди, во всём Нойехафене… и врачами/санитарами/медперсоналом — в том числе! Вот и… выражают, так сказать, отношение. Лечиться острословам предстоит, похоже, достаточно долго… Короче — тут помимо собственно участвовавших, полно членов семей, а также тех, кто обеспечением занимался, да и просто добрых знакомых! Ради чего столько народу собралось? Сложно описать… одновременно и празднуем победу — нет, там ещё косорылых гоняют, но именно гоняют, завтра-послезавтра точно добьют — и поминаем тех, кто не дожил. А поминать много кого приходится — у всех есть, кого вспомнить… На стене напротив веранды — фотографии погибших бойцов, во главе с Брауном в парадном кителе неведомо чего — то ли полиции, то ли каких-то войск? Чуть в стороне, хотя и в общем ряду, Денис и Гюнтер — они наши, они «медоеды»…
— Не перешитвайт, Слетопыт, их бин… это есть слутшайность. Утатшный слутшайность, найн? — Горст на эти слова Уго согласно кивает и в свою очередь предлагает:
