("А что? Пусть уважают! Не всю ведь жизнь ему теперь в "гариках" бегать".)
— Игорь Семенович, — женщина тяжело запыхтела в трубку, снова хлюпнула носом и наконец стала объяснять: — Моя дочка Оля больна.
— Сколько ей лет? — ввернул он, чтобы казаться компетентнее.
— Шесть.
— Угу. И что Оля?..
— Месяц назад она стала дергать головой. Как-то не так, и часто... Я ее сначала ругала, чтоб не баловалась. Потом гляжу — а она это ж не нарочно. Знаете, будто воротник мешает. Два дня дергалась, потом перестала, я уж и забывать про то... грешным-то делом... начала... А тут простыла по слякоти, грипп зацепила где-то. А как на поправку пошла — так все обратно стала головой вращать. И еще хужее: глаза подкатывает, смехом захлебывается. А если куда пойдет — обязательно все перевернет. И не говорит совсем.
— А раньше говорила? — уточнил Гарик.
— Еще как! А теперь мычит только...
— Вы это... К врачу как?.. Ну, обращались? — для подстраховки спросил он.
Новоявленный "экзорцист" не ожидал, что с самого начала на него повалятся такие странные и тяжелые случаи.
— К врачу?! — с отчаяньем заорала в трубку женщина. — Да эти врачи мою сестру с ног до головы исполосовали! Она у них под ножом померла. Чтобы я... Олю?! Им?! Да и батюшка мне сказал, что это злой дух!
— Какой батюшка? — не понял Игорь.
— Наш поп, к которому я Ольгу водила. Отец Савелий. Он сразу определил, что в нее вселился бес! Вы приедете, Игорь Семенович? Христом-богом прошу! На вас вся надежда! — она снова приготовилась рыдать, а потому Гарик спешно вставил:
— Скажите адрес и как добраться.
Несмотря на поздний час, он поехал "по вызову". Его встретила маленькая высохшая женщина с полубезумными глазами и висящим на впалой груди крестом. Едва открыв гостю дверь, она убежала. Впрочем, даже будь Игорь вором, красть отсюда было нечего.
Под ногами все время путались кошки, какая-то рыжая собачонка с пронзительным лаем, валявшиеся где попало обгрызенные куриные кости. Запах в квартире стоял нестерпимый.
Женщина снова появилась. Когда они разговаривали по телефону, Гарик, слыша ее голос, не дал бы клиентке больше тридцати, но сейчас, при виде этих кудрявых, посеченных, посеребренных сединой волос цвета "перец с солью", добродушного, но съеженного преждевременными морщинами лица, изуродованных работой "запущенных" рук, передумал и прибавил еще лет пятнадцать, а то и двадцать.
— Молчи! — прикрикнула хозяйка на собаку, но псина залилась еще более громким и визгливым лаем. — Пойдемте, што стоите?
— Чтобы... эт самое... чтобы ваш крокодил меня не съел...
— Муська, засранка, снова посреди коридора нагадила?!! — кошка, которая, вероятно, значилась в списке жильцов как "Муська", поспешила удрать из прихожей подобру-поздорову. — Ну, подожди у меня, стерва, — и женщина открыла перед Гариком облезлую дверь.
Комната походила на келью религиозного фанатика. Вся она была увешана распятьями, иконами и заставлена множеством похожих на макароны церковных свечей ("Если бы их продавали на вес, то пара килограммов здесь точно будет", — подумал Гарик).
В углу стояла детская деревянная кроватка, слишком маленькая для своей обладательницы. Мышцы лица, руки и ноги девочки находились в беспрестанном движении. Иногда казалось, что она проделывает все это нарочно, с какой-то непонятной, одной ей ведомой целью. Но первоначальное чувство, что это — дурацкий розыгрыш, сменилось ужасом, когда Оля, мыча, вдруг без помощи рук и ног начинала корчиться и подпрыгивать в кроватке, едва не вылетая из нее через верх.
— Батюшка сказал, что это — во искупление наших грехов...
Игорь криво усмехнулся:
— А к другому батюшке вы не пробовали?
— Да Господь с вами! Отец Савелий истинную правду сказал: Ольгу я без отца вырастила. Нельзя было этого делать! Грех великий прелюбодеяния затеяла, одна боялась на старости лет остаться... Вот и расплата, што только о себе тогда думала... Оля, это хороший дядя, слышь меня? Он тебе поможет! Ты верь ему, слышь?.. Ты не трепыхайся, сдержись, а!
Лицо девочки неестественно, судорожно покривилось, она замычала, засмеялась и подпрыгнула на месте, ударившись головой о деревянные прутья.
— И переложить никуда нельзя: отовсюду падает, — пожаловалась женщина. — Ой, погодите, Игорь Семенович! За святой водой сбегаю. И ведь забыла же, а!..
В который раз подивившись российской национальной безалаберности (пригласить в дом незнакомого человека, оставить его сначала одного в коридоре, потом — один на один с ребенком), Гарик наклонился к Оле:
— Эй! Тебе совсем плохо?.. Ну, я и попал, бляха-муха!..
Он достал из кармана молитвенник, купленный по случаю на барахолке, принялся бубнить, абсолютно не вдумываясь в смысл прочитанного. Мамаша принесла освященную воду, встала в сторонке, скукожилась.
Одолев полкниги, Гарик поднялся. Женщина торопливо полезла в карман, вытащила оттуда дореволюционного вида кошелек, расшитый блеклым пластмассовым бисером.
— Че я вам должна, Игорь Семенович?
— Ниче! — буркнул Игорь, — Кто уже лечил ее?
("Сколько таких же, как я, шарлатанов побывало в этой квартире до меня?")
— Был один экстрасенс. Знаменитый, с Донбасса. Говорят, мужчины — они в этом отношении сильнее, смыслят больше... Он сказал, что Оленьку мне сглазили, что у нее очень большая энергетическая дыра в районе третьей чакры. Посоветовал экзорциста. Да и батюшка Савелий против изгнания не был...
— Понятно. Я сейчас к вам... это самое... ребят своих подгоню. Вы не бойтесь, впустите их.
— А это дорого?
— Бесплатно.
— И все ж, че я вам должна?
— Я на "тимуровских" началах. Гусары... того-этого... денег не берут. После первого сеанса...
— Значить, после второго?
— Ага.
Игорь спустился вниз, дошел до первого же телефона-автомата и вызвал девочке "неотложку". Только затем с чувством выполненного долга он зашагал домой.
ЗА ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ...
Не жалея ногтей, Рената сколупывала жесткую кожуру с печеных картофелин. Из раскрытой машины доносилась эстрадная музыка, Саша подкачивал колесо. Все тихо и мирно. Казалось, это просто влюбленная пара выехала за город на пикничок. Никакой стрельбы, никаких погонь...
Девушка сполоснула руки, поливая себе из пластиковой бутылки, и, щурясь, посмотрела в яркое безоблачное небо. Природа наконец-то вспомнила о бабьем лете, оживилась, дала волю солнцу. Если бы не прохладный осенний ветер, то сейчас было бы жарко.
Рената отошла от костра и легла в траву. В вышине задумчиво парил степной орел. Трава покалывала голые руки, щекотала шею. А ведь прежде Рената могла капризно поморщить нос даже в шезлонге на экзотическом зарубежном пляже — если вода в море была недостаточно теплой, волны — излишне высокими, а солнце — жгучим. Красоты ландшафтов редко трогали ее сердце.
— Саша! — окликнула она телохранителя.
— Да?
— Как ты думаешь, я смогла бы научиться тому, что умеешь ты?
— Чему именно — накачивать колесо? — уточнил он.
— Драться...
— Во имя чего? Драться, чтобы драться?
— Ну... не знаю... Чтобы защищаться.
— Гм... Ну, наверное, смогла бы. У тебя умное тело.
— Это как? — Рената привстала на локте.
— Иди сюда, — позвал Саша.
Девушка поднялась, но предупредила, что совсем ничего не умеет. Телохранитель улыбнулся, встал чуть впереди и левее нее, бросил несколько фраз через плечо:
— Расслабься и просто поиграй. Вслед за мной. Представь, что ты и вода, и ветер, и огонь, что ты отрываешься от земли и летишь. Представь — и если ты сама в это поверишь, то у тебя получится и все остальное.
— О-о-о... — разочарованно протянула она. — А я думала, ты поучишь меня приемам самозащиты...
— Просто двигайся вместе со мной...
Он шагнул вперед, и начался странный танец. Плавные движения его рук завораживали, ноги скользили по траве. Это и правда напоминало полет... Но Рената сбилась почти сразу.
— Я так не смогу! — с досадой пожаловалась она.
Саша вернулся, взял ее за руку:
— Ты — мое отражение. Я — твое отражение. Мы с тобой — одно целое. Поверь в это — и мы перевернем мир!
В их ладонях затеплилось что-то почти неосязаемое. Саша приподнял руки, Рената последовала за ним. Тепло прокатилось по ее телу, и она знала: то же самое ощущает и он. Таинственный вихрь приподнял девушку, закружил, заставил забыть о земном притяжении.
Как описать волшебство этого полета, когда сливаешься с миром, перестаешь осознавать свое я, наполняясь восторгом, когда в каждом дыхании твоей руки живет ветер, каждый шаг — словно по облакам — мягок и легок?! Ты любуешься собой изнутри и одновременно извне, всей сутью чувствуя пульс окружающей природы...
И тут, ни о чем не предупреждая, Саша вдруг сделал выпад. Рената уклонилась, выскользнула у него из-под руки — и вот она уже позади него. Снова полет. А затем уже девушка ощутила необходимость напасть и напала. Телохранитель оттолкнулся, подпрыгнул вверх, гибко извернулся в воздухе, беззвучно припал к траве, опираясь рукой о землю и глядя на Ренату исподлобья, как смотрят раззадоренные дикие звери. Никакого напряжения, только легкая и естественная пластика животного. Та красота, та грация, которая так чаровала девушку и которой теперь каким-то чудом обладала она сама...
И снова быстрый, словно вспышка молнии, сказочный танец двух людей, которые уже не были людьми. Они то переплетались змеями, то внезапно отрывались друг от друга, вступая в игривое единоборство, то вдруг снова объединялись для продолжения танца-полета — и тогда оба чувствовали, что их общей силы хватит, чтобы остановить бег времени. И время останавливалось, время уступало двум равновеликим, объединенным, но противоположным энергиям.
...На протяжении всего колдовского танца Рената помнила...
* * *
Память... Хранилище памяти — мозг. Мозг — тлен. Тлен — заклятый враг вечности. Помнить душой — вот высшее искусство...
Крылья птицы, мощь быка, разум человека да воссоздадут, объединившись, великого Белого Зверя Пустыни!
И тут заговорил голос изнутри:
— Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий... Мы с тобой любили смотреть на неё и вдыхать прохладный утренний воздух... Бесконечные дали, холмы, за которые нам с тобой так хотелось умчаться, потрясающе синий океан... Помнишь, сестренка?
— Там... было красиво... Но разве было это? Это детские сны. Мои детские сны... — прошептала она в ответ.
— Та эра сменилась эпохой Великих Пирамид... Юная душа нашего ученика искала нас и творила маяки, дабы мы нашли гавань. Пирамиды отражали суть... Но мы ослепли, мы перестали жить сердцем, разуверились в существовании души... Маяки надежды мы предпочли считать гробницами, а мистерию, призванную воспевать Жизнь, беззаботно приняли за культ служителей Смерти... Мы разделили все на белое и черное, придумали понятие "зло", не постигнув добро, заставили свое зрение видеть несуществующие цвета и не замечать истинных. Мы подчинились велению разума и губителя...
— Если все это и было, я не в состоянии понять Время...
— Увы нам всем, сестренка... Нельзя стать осью, не побывав ободом.
И после этих слов она вспомнила еще.
Был холод. Лютый холод. Лето больше не приходило, покинув некогда благодатные края. С неба сыпал снег, небо стало черным, звезды меняли свои места, лед пожирал землю. Планета, сопротивляясь, дрожала от холода и, чтобы согреться, исходила трещинами, откуда брызгала раскаленная лава. Огонь и лед, как в день Создания...
И она...
Вспыхнул в памяти, чтобы тут же угаснуть, момент неосуществившегося Восхождения. Утес раскололся, роковая трещина скользнула под ноги и поглотила беззащитное тело прежде, чем попутчики успели воссоединиться. Это и стало началом конца...
* * *
...Саша удержал ее за плечи над самым обрывом. Дыхание блестящей внизу реки вернуло Ренату к действительности. "Танец" закончился. Они стояли на высоком берегу Волги и смотрели вдаль.
— Я ведь говорил, что у тебя очень умное тело, — проговорил телохранитель.
— Ты — самый лучший! — лицо Ренаты светилось остатками пережитого счастья.
Она уже не помнила того, что так явственно промелькнуло в сознании какие-то секунды назад...
— Ты мало кого видела, — Саша отступил, ускользая. — И ты не успела увидеть главное...
Девушка упрямо покачала головой.
— Ты — самый лучший! — повторила она.
Саша поднял руки, взмахнул ими, словно крыльями, и сложил, закрыв голову. На секунду замерев, он слегка — тихо-тихо — рассмеялся:
— "Фэньхуа", — и добавил: — "Китайский Феникс".
Девушка смотрела на него в немом восхищении.
— Едем, — Саша перестал улыбаться и повернулся, чтобы идти к машине. — У нас еще есть дела в городе.
Разрумянившаяся (Рената и сама не ведала, насколько она хороша сейчас), она покорно пошла следом, но не удержалась от шутки:
— Такую сказку испортил ты, Саша! Слов нет! Ты настоящий маньяк!
— Нет, просто я целеустремленный, — телохранитель подождал, когда она сядет, и захлопнул за нею дверцу.
— Ты — целеустремленный маньяк, — согласилась Рената.
* * *
Как нередко бывает в провинциальных городишках, у кабин междугородней связи толпилась очередь.
Рената снова мучилась с зубом и десной.
— Сходишь за жетоном, Саша?..
Он кивнул, внимательно оглядел окружающих и, не обнаружив ничего подозрительного, удалился.
Рената заметила: чем дольше болел у нее этот проклятущий зуб, тем слабее было действие анальгетиков. Она свыклась с положением беглянки, приняла необходимость постоянно сосуществовать рядом с посторонним мужчиной и даже нашла с ним общий язык, но смириться с болью было не в ее власти.
— Рената, — Саша протянул ей жетон и сел рядом на обитую рейкой скамейку под фикусом, — теперь, если к трубке подойдет твой муж, скажи ему, что в указанном месте в Москве мы будем через пару дней. Если, конечно, все пойдет нормально, на что я надеюсь...
Мутным взором, едва понимая, о чем он толкует, девушка посмотрела в исхудалое лицо своего защитника. Саша покачал головой:
— Н-да... После звонка я везу тебя к стоматологу — и никаких отговорок.
— Я боюсь!
— Вопрос закрыт. Итак, ты скажешь Николаю, что мы будем в Бибирево, в гостинице. Если он располагает какой-либо информацией по нашему делу и может помочь, пусть решит, как лучше поступить. Самое главное — "дипломат", — в такт своим словам Саша дотрагивался до ее руки указательным пальцем.
— Сашенька, поговори с ним сам! — держась за щеку и раскачиваясь взад-вперед, взмолилась Рената.
Телохранитель подумал и кивнул.
— Люди добрые! — вдруг обратилась к ним полная женщина в шелковом, по-старушечьи повязанном, сиреневом платочке; на одной ее руке лежал младенец, на другой — висел мальчишка лет пяти. — Там моя очередь подхо... ай! уже подошла, а мне этих девать некуда. Поможете? Приглядите?
