Увидев близко перед собой раскрашенное белым и красным лицо, Ла-Ама тоненько вскрикнула. Лицо ухмыльнулось, глядя на неё жёлтыми глазами с вертикальными зрачками, грубый палец с когтем потрогал верёвку на её ноге.
— Ще, моччна вяровь? — спросил хриплый, рычащий голос на каком-то странном наречии. — Нитчь, трощчке тьерпливощще. Буде вольна наскро.
Как ни странно, как ни жутко звучали эти слова, смысл их девочка смутно улавливала... Что-то знакомое... "Ничего, потерпи, будешь скоро свободна", что ли?..
— Отпустите меня домой, пожалуйста, — всхлипнула Ла-Ама.
Раскрашенное лицо зловеще заулыбалось. На голове его обладателя красовался капюшон из серой собачьей шкуры с частью морды. Над лбом нависал собачий нос и клыки. И точно такие же клыки торчали в его рту, осклабившемся в улыбке.
— Яко туо нажзыва?
Ла-Ама, дрожа от холода и смертельного отчаяния, молчала.
— Пытамо, яко туойе ймэно? — рыкнул собакоголовый.
Девочка поняла, чего от неё хотели. Имя.
— Ла-Ама, — пролепетала она. — Отпустите меня... Я хочу домой...
Собакоголовый встал. Обращаясь к высеченному на плите чудовищу, он сказал:
— Влийке мати Нга-Шу! Пржинещщу туви тето дитэ Ла-Ама! Пршиме йео крву, а нейм дайе жичще и шийле!
Звуки, перекатываясь в его клыкастом рту, выходили раскатисто и шипяще. Никогда Ла-Ама не слышала более страшного языка. И не тем он был страшен, что звучал жутко и завораживающе, а тем, что напоминал её родной, но невероятно исковерканный, и смысл слов холодными щупальцами касался её души. "Жичще и шийле" — жизнь и сила... Это она поняла. Или, скорее, почувствовала-угадала. А вот что такое "крву"?
Остальные три девочки, голые, замёрзшие на каменном полу, обречённо хныкали и дрожали. Собакоголовый и у них спросил имена, а потом снова обратился к "мати Нга-Шу" ("нг" произносилось гнусаво-заднеязычно), объявляя, что приносит ей их "крву". Из глубины пещеры появились ещё пять длинноволосых мужских фигур с раскрашенными лицами и звериными глазами, раздетых до пояса. Собакоголовый гавкнул им уже что-то нечленораздельное, и они уселись на пол вокруг грубо отёсанной прямоугольной глыбы перед каменным чудовищем. Глыба эта была шириной с небольшой столик, а в высоту доходила сидящим мужчинам до середины живота. Её покрывали какие-то тёмные пятна.
Собакоголовый упал на колени перед каменным идолом и начал раскачиваться из стороны в сторону, издавая монотонный гудящий звук. Мужчины последовали его примеру. Они раскачивались и раскачивались в каком-то трансе, закрыв глаза и гудя нескончаемым "мммм", поблёскивая голыми мускулистыми торсами и встряхивая волосами.
Пока они раскачивались, Ла-Ама, извиваясь всем телом и кряхтя, пыталась высвободиться из пут, но верёвки были затянуты крепко, безжалостно впиваясь в тело. Она уже не чувствовала кистей рук и ступней. Собакоголовый тем временем замер с широко открытыми глазами.
— Нашед час, — сказал он. — Трэбво да пролэва крва!
Ла-Ама замерла... Она поняла, что такое "крва". Тёмные пятна на каменной глыбе.
Один из длинноволосых поднялся и подошёл к девочкам, вопросительно оглянулся на собакоголового. Тот с рыком показал пальцем. Ла-Ама помертвела: ей почудилось, что на неё. Длинноволосый нагнулся и схватил... её соседку. Ла-Ама, обмякнув, жадно дышала. Кто знает, сколько вдохов ей ещё осталось?
Девочку уложили на глыбу. Длинноволосые легко удерживали её худенькое трепыхающееся тело за руки и ноги, а собакоголовый, склонившись, смотрел ей в глаза, пока она не перестала биться. Взгляд её остекленел, тело безвольно обмякло, и главарь жестом приказал длинноволосым развязать верёвки. Пока они занимались этим, он достал из чехла на поясе длинный нож, попробовал на когте остроту лезвия и ухмыльнулся, поймав полный ужаса взгляд Ла-Амы.
— Ще, страйщнэ? Тако и найе бе.
— Ненавижу вас, — сквозь зубы ответила Ла-Ама. — Вы мерзкие...
Собакоголовый кивнул.
— Ещте по добре. Мати Нга-Шу буде йист туи омразьжну и страйх. То — найдобре йедело про неи. — И, занося над безжизненно распростёртой на глыбе девочкой нож, сказал: — Узре! То буде й з тобэ.
Один из длинноволосых поставил рядом с глыбой большой таз. Ла-Ама зажмурилась, но закрыть уши не могла. Слабый вскрик жертвы, потом что-то влажно шмякнулось в тазик, потом ещё и ещё... Чавкающие, мокрые звуки. Ла-Ама отдала бы всё на свете, только бы не слышать их. Девочек-соседок рвало, и она тоже чувствовала, как к горлу подкатило. Ягодицами она ощутила расползающуюся тёплую лужу... Не свою — чужую. Значит, ещё и описались.
И её тоже вырвало.
Выпотрошенные тела четырёх красноухих девочек нашли в мусорном контейнере в "красном" районе Уммаканатля. На них были характерные следы когтей и зубов, в ранах обнаружилась слюна оборотней, так что ни у кого не возникло сомнений, делом чьих рук было это зверство.
На следующий день после обнаружения девочек были найдены ещё два трупа — беременной женщины и молодого парня. У парня были обглоданы ноги и разодрано горло, а у женщины вспорот живот. От вырванного из чрева матери ребёнка осталась только головка.
Во всех медпунктах, где делали уколы RX, проводилась проверка отчётности. Полиция искала тех, кто, возможно, уклонялся от инъекций препарата. Информация попала в новостные сюжеты, и в городе началась паника. А потом — погромы в гетто.
Ай-Маа почему-то не хотелось выходить на работу: было дурное предчувствие. Но она заставила себя прийти в ателье — хотя бы для того, чтобы настроить нервничающих работниц на деловой лад и подбодрить. Весь день только и было пересудов, что об этих зверских убийствах.
Во время обеденного перерыва она услышала разговор швей:
— Ой, девочки, что-то будет... Как бы всё это для нас боком не вышло.
— А нам-то каким боком?
— А таким... Красноухим только дай повод. Опять начнутся притеснения... Мало им, что заставляют нас этой дрянью колоться, так ещё что-нибудь придумают.
— С них, пожалуй, станется... А мне вот интересно, кто из наших докатился до такого озверения? И главное — как? Не кололся, что ли?
— Тёмная история... Кто их знает.
— Ужас, конечно... Детей убивать... женщин беременных! Это ж ничего святого нет у них. Звери просто. Бешеные звери.
— Бешеные оборотни...
Ай-Маа сочла своим долгом вмешаться.
— Так, что это тут за разговорчики? Обед кончился уже, пора за работу!
Разогнав девушек по рабочим местам, она села в своё кресло и уже в который раз набрала номер дочери. Тиш-Им не отвечала уже три дня, и материнское сердце тревожно ныло.
А под конец рабочего дня в ателье ворвалась банда в чёрных шерстяных масках. Приёмщица заказов Ай-Се, едва успевшая поднять телефонную трубку, чтобы позвонить в полицию, была убита на месте ударом обрезка металлической трубы по голове.
Один из бандитов, пока его сообщники работали дубинками и трубами, направился к примерочным и выстрелил из короткоствольного ружья в занавеску. Отдёрнув её, он удовлетворённо хмыкнул: зеркала были забрызганы кровью, а с пола на него смотрела расширенными от ужаса глазами закройщица. Её лицо было тоже в брызгах, а рядом лежала клиентка в юбке и белом лифчике, с бесформенной кровавой кашей вместо лица. Глаза закройщицы умоляли: пощадите, не убивайте. Пока бандит перезаряжал ружьё, она сидела с дрожащими губами и бегущими по щекам слезами.
— Сдохни, синеухая сука, — сказал он глухо из-под маски, прицеливаясь. — Вы убиваете наших детей... И за это вам — смерть!
Его рука не дрогнула при виде трясущихся губ и слёз на глазах. Выстрел снёс женщине полчерепа, и она упала рядом со своей клиенткой.
Банда работала слаженно: пока одни избивали работниц и по воле несчастного случая оказавшихся в ателье клиентов, другие обливали всё бензином. Но не всем им удалось уйти невредимыми. Первому не повезло парню с ружьём: одна из занавесок примерочных вдруг отдёрнулась, и оттуда на него бросился зверь в только что сшитом, но уже трещащем по швам костюме. По кисточкам на ушах в нём можно было узнать рысь, но размером он был с тигра, вставшего на задние лапы. Ружьё отлетело, хрустнула шея, и оборотень, отбросив тело, как манекен, с рыком двинулся на троих бандитов, орудовавших в холле.
Ай-Маа, сидя в своём кабинете, чувствовала жар в груди и боль в пальцах. И жгучую ненависть к этим подонкам, которые пришли избивать ни в чём не повинных женщин. Закрыв глаза, она ощутила себя бегущей по лесу — совсем как много лет назад у знахарки, открывшей ей связь с Духом Зверя, благодаря которой она родила У-Она. Открыв глаза, Ай-Маа посмотрела на руки. Они изменились, став похожими на звериные лапы, а на пальцах выросли острые когти. "Иди и защищай своих", — позвал её какой-то голос. Ай-Маа встала и глянула на себя в настенное зеркало: на искажённом, немного вытянувшемся и приобретшем волчьи черты лице тлели красными угольками глаза. Ещё не морда, но уже не лицо. Дать волю Зверю? Без сомнения.
Ворвавшийся в кабинет бандит замер на пороге.
— А это ещё кто? — пробормотал он и выругался.
Ай-Маа, оскалив клыки, прорычала:
— Я — ур-рамак!
Парень не успел ударить: она перехватила его руку с дубинкой. Другой рукой она сорвала с него маску. Ярко-красные уши... А на вид — лет восемнадцать, не больше. Перекошенная от страха мордашка, совсем мальчишеская. Мог бы быть её сыном. Но разве сын поднимает руку на мать?..
— Что, не ждали встретить тут оборотней? — низким, рычащим голосом проговорила она. — Думали, мы так — обычные безобидные синеухие? Да, в большинстве своём мы и правда безобидны. Но не все!
Она так сжала руку парня, что дубинка со стуком упала на пол. Выкрутив ему руку за спину, Ай-Маа сгребла его за волосы. Парень заскулил:
— Тётенька, отпустите, не бейте...
Она ощутила запах мочи. Ещё и обделался от страха!
— Отпустите, тётенька, — хныкал горе-погромщик.
Что с ним делать? Ай-Маа стало его отчего-то жаль: мальчишка совсем. Она хотела швырнуть его сквозь оконное стекло, но подумала по-хозяйски: стекло не казённое, а своё, потом новое вставлять, себе в убыток будет. Держа парня за волосы одной рукой, она подвела его к окну, открыла раму, и только тогда вышвырнула — на его счастье, с первого этажа. При этом она почти не ощутила напряжения, будто выбросила тряпичную куклу.
Парень, шмякнувшись на газон, вскочил и, прихрамывая, бросился наутёк. Ай-Маа крикнула ему вслед:
— Беги к своей матери! И пусть она тебя хорошенько выдерет, чтобы не связывался с дурной компанией!
Она бросилась в мастерскую. Там орудовали трое красноухих: двое согнали в кучку швей, угрожая им цепью и трубой, а третий расплёскивал бензин. Ай-Маа, не задумываясь, прыгнула на спину парню с цепью, крикнув перепуганным девушкам:
— Не стойте, как овцы на скотобойне! Помогайте!
Парню с цепью она сломала шею, а второй, с трубой, обалдев, уставился на неё и пропустил момент, когда одна из девушек, Вэй-Ка, схватила со стола большие ножницы.
— Ах ты, старая волчица! — воскликнул третий, бросая канистру и выхватывая нож.
Они надвигались на Ай-Маа вдвоём: один с трубой, второй — с ножом. Она хищно улыбнулась, пригибаясь и выставляя вперёд когти.
— Зря ты это сказал, мальчишка. Может, я и волчица, но ещё не старая!
Зверь овладел Ай-Маа до конца, наполняя тело силой и упругостью. Полностью она не превращалась, и одежда на ней не рвалась, но и с голыми руками она была сейчас опасной. Впрочем, вооружиться Ай-Маа успела, забрав у убитого цепь. Вращая ею, она заставляла противников держаться на расстоянии и медлить. Девушки тем временем забились под стол, как трусливые кошки, и только Вэй-Ка, сжимая ножницы, чего-то выжидала, сидя на корточках почти на виду.
Вращая цепью, Ай-Маа видела краем глаза, как девушка прикрыла веки и чуть нагнула голову. Что-то с ней происходило. Лицо её пошло буграми, на открытых до локтя руках вздулись жилы, а ногти начали вытягиваться и загибаться. Значит, не на одну Ай-Маа в этом ателье недостаточно действовали уколы...
— Ну, давай уже что ли, старуха, — подначивал парень с ножом. — А то смотри — я тебе коготки-то подрежу!..
— Молоко на губах не обсохло, — рыкнула Ай-Маа.
Она хлестнула цепью, но попала по трубе. Цепь обмоталась вокруг трубы, и красноухий, дёрнув, вырвал её у Ай-Маа. Оставшись безоружной, Ай-Маа на секунду растерялась, и оба противника кинулись на неё. Трубу она успела схватить рукой, а вот нож вонзился ей в бедро. Но боль только разозлила Зверя в ней, и Ай-Маа, схватив ранившего её парня за горло, приподняла и отшвырнула что было сил.
Он отлетел на несколько шагов и упал на спину. В этот момент Вэй-Ка, сверкая алым огнём в глазах, прыгнула на него, как кошка, и всадила ножницы ему в грудь. Парень с трубой взвыл: Ай-Маа вцепилась в его промежность, проткнув когтями ткань брюк и вонзив их в плоть. Другой рукой она вырвала у него трубу и ткнула его в живот. Он отшатнулся, согнувшись, а Ай-Маа принялась охаживать его по спине и бокам, рыча:
— Мерзавцы... Засранцы... Убирайтесь... Убирайтесь отсюда!
Парень, не разгибаясь, заковылял прочь, подгоняемый ударами трубы по заду. Ай-Маа выгнала его в холл, где тоже вовсю шло сражение. Двое погромщиков уже лежали — то ли мёртвые, то ли без сознания, а один, оставшийся на ногах, отмахивался от клиента-оборотня манекеном. Бывший обладатель трубы крикнул сообщнику:
— Валим отсюда!
Тот бросил манекен, и они, чуть не выломав дверь, вывалились на улицу. Но один из них напоследок успел-таки на бегу поджечь комок бумаги и бросить внутрь.
Но до бензиновой лужи на полу он не добросил. Оборотень схватил со стены огнетушитель и залил горящую бумажку пеной. Поджог не состоялся.
— Мерзавцы красноухие, — прорычала Ай-Маа.
Грянул выстрел, и что-то обожгло ей бок. Она обернулась. Один из валявшихся на полу мертвецов "ожил" и добрался до ружья... А в следующий миг на череп стрелявшего обрушился удар оборотня, превративший его уже в настоящего покойника.
Упасть ей не дали сильные лапы. Или руки? Её бережно опустили на диванчик, и она увидела перед собой зелёные кошачьи глаза на человеческом лице.
— Потерпите, всё будет хорошо, — сказал приятный, низкий мужской голос. И уже другим, властным и требовательным тоном позвал: — Девушки! Да, да, вы. Нет ли у вас какого-нибудь мягкого материала?
— Ва... ватин подойдёт? — отозвался робкий заикающийся голос. Из-за нарастающего шума в ушах Ай-Маа не поняла, чей.
— Давайте, и поскорее! Кровотечение сильное.
Пока кто-то там ходил за ватином, большая тёплая рука гладила лоб Ай-Маа, вытирая с него холодный пот.
С примотанным к боку куском ватина, сложенным в несколько раз, её перенесли в машину и усадили на заднее сиденье.
— Сейчас поедем в больницу, — сказал зеленоглазый оборотень. — Только переоденусь... Я мигом.
Ай-Маа закрыла глаза и провалилась в тошнотворную бездну. Тиш-Им не отвечает... Что-то случилось.
Из полузабытья её вывел звук захлопнувшейся дверцы и урчание мотора.
— Ну всё, поехали.
Ай-Маа снова закрыла глаза. От движения тошнило ещё сильнее.
